Читать книгу Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник) - Александр Иличевский - Страница 4

Несмотря на регулярно загаживаемые дверные коврики, которые нарезал из лоскутов ворсистого покрытия, оставшихся после ремонта, – он ни разу не прогнал бомжей.

Поначалу мысленно предоставлял заниматься ими Наиле Иосифовне. А та всё никак не решалась себя проявить. Тогда стал ждать, что кто-то еще ополчится на бомжей. Но прочие жильцы третьего и четвертого этажей либо ложились рано, а вставали поздно, либо вовсе месяцами не выходили из дому и поэтому не интересовались содержанием подъезда.

Этажом выше одна квартира пустовала, в нее маклеры водили перепуганных покупателей. В другой поселилась проститутка, похожая на актрису из итальянского фильма 1950-х годов о жизни рыбачьего поселка. Королев несколько раз видел этот фильм в детстве – к ним в интернат по субботам привозили что ни попадя, из вторичного проката. Крутили в столовке. Киномеханик на подоконнике обжимался с медсестрой и не сразу реагировал на свист и вопли: «Сапог! Сапог! Убери!» В мучительных паузах трескучих поцелуев слышно было, как шелестит лента, рывками дергая катушки; как мышь шебуршит и гоняет корку по плинтусу. На залатанном экране девушка бесконечной красоты, в тельняшке, с толкавшимися в ней грудями, с разметанными ветром волосами, по колено в пене прибоя влекла на глубину рыбацкую лодку, забиралась в нее, развертывала парус, и Королев лишался дыхания.

Две бандерши, с опрокинутыми, но деловыми лицами, гремя ключами, в обеденное время водили к соседке богатых клиентов. Подвижные настороженные брюнеты, с загоревшей ухоженной кожей, нервно жуя резинку, мягко скрипели крокодиловыми мокасинами, сверкали часами из-под обшлагов, поблескивали пряжками портфелей, оставляли за собой тонкий узор парфюма. Их кожа, покровы их одежды были из мира другого достатка: с массажным блеском, лаковыми морщинками, косметическим уходом.

Вечером девушка спускалась вниз. Закутавшись в короткую шубку, в туфлях на босу ногу, она рассеянно брела к Пресне по слякоти. Прохожие оглядывались на нее и сдерживали шаг. Королев несколько раз следил за ней и потом долго стоял на тротуаре, видя ее профиль в окне японского ресторана, покуда она разглядывала меню, пережевывала суши, рассеянно поправляла небрежную прическу, чуть раскрывала пухлые, чуткие губы, поглядывая то в зал, то на аквариум с парой ссорившихся цихлид, укрепленный под стойкой бара.

В третьей квартире вместе с престарелым отцом жил тихий жилистый парень, страдавший болезнью Дауна. Знакомы они не были, но при встрече он бодро кричал Королеву: «Здоро́во!» – и протягивал сильную руку. Парень беспрерывно таскал вверх-вниз то мешки с картошкой или сетки с луком, то гантели, то связки разнокалиберных подшипников, нанизанных на проволоку, как баранки. Однажды у него лопнула связка, и подшипники страшно поскакали по ступенькам. Парень испугался и убежал. Королев собрал их по всему подъезду и сложил на подоконнике рядком. С тех пор они и лежали там, уже заржавленные, в них втыкали окурки.

На его этаже жили работники магазина садоводческого инвентаря, располагавшегося на территории музея имени Тимирязева, – понурые, беспрестанно матерящиеся белорусы; по пятницам вечерком они надирались на лавочке у подъезда. Начальство постоянно тасовало их между филиалами магазина, сегодня он видел одних, завтра других, послезавтра третьих, так что складывалось впечатление, что их там, в однокомнатной квартире, живет человек двадцать.

А прямо напротив обитала странная семья. Жена была религиозной, держала в строгости двух девочек-подростков. По воскресеньям водила их в церковь: вместе они – все три в платочках, с рюкзачками, в серых и лиловых курточках и длинных черных юбках, очень похожие друг на друга, – гуськом возвращались обратно. Молодая еще женщина всегда была мрачна и никогда с Королевым не здоровалась. Мужа, который тоже не отвечал на приветствия, она молча била смертным боем или не пускала в квартиру, когда время от времени сильно пьяненьким, не сразу одолевая кидающиеся на грудь ступеньки, он возвращался домой с сумкой через плечо и бутылкой крепкого пива в руке. Муж был щуплый, но у него были могучие негнущиеся пальцы, с черными толстыми ногтями на дюжих фалангах, которыми он охватывал бутылку, как авторучку, когда безмятежно засыпал на ступеньках под дверью. Такие руки Королев видел в детстве у мастеровых машиностроительного завода «Красный строитель», на остановке «Цемгигант» набивавшихся в задымленный тамбур пятичасовой подмосковной электрички: вечером, сбегая из интерната, они любили прокатиться в Коломну, поглазеть в зоомагазине на долгих меченосцев и парусных скалярий.

Однажды он присел рядом с заснувшим соседом, глотнул его пива – и долго, зачарованно рассматривал эти пальцы. Электричка тормозила перед мостом у места впадения Москвы-реки в Оку – внизу проползала будка с часовым, взмывали фермы моста, колеса вдруг стучали гулко, значительно, – и вокруг во всю ширь разливался речной простор, с каплями куполов, стенами кремля, садами, огородами, каланчой… Как вдруг распахнулась дверь, и соседка, отстранив Королева, вытащила у мужа кошелек, ключи, сняла с него ботинки – и скрылась обратно. Весной она учинила развод, сменила личинку замка, бывший супруг пытался взломать дверь, после чего она стала ходить по квартирам с подписным листом, собирая деньги для монтажа домофона. Осенью муж снова жил с нею, девочки сделали себе модные стрижки, перестали носить глухие платочки, стали здороваться, но дверь в подъезде всё так же легко открывал любой, кто хотел ее отворить, – ибо нужной суммы на домофон так и не скопилось.