Читать книгу Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник) - Александр Иличевский - Страница 63

Первая ночевка Короля состоялась в парадном дома тридцать шесть дробь шесть по Пресне. На углу его висела табличка: здесь до 1915 года жил Маяковский, здесь он написал «Облако в штанах». Это была тренировочная ночевка: он взял с собой пенку и верблюжье одеяло. Припас сыру и мадеры. Сквозь сон его окатывали волны холода – столб ледяного воздуха вместе с пробуждением наливался в парадное и стоял, словно чугунный часовой. Мороз затаенно дышал внизу беспощадным зверем. Колотун настиг его к утру, и он с мутной головой проскакал переулками к себе, залез в горячую ванну, где часа полтора и отоспался перед работой.

…В день, на который Королев наметил окончательное отбытие, ранним утром после пробежки он зашел в магазин купить что-нибудь к завтраку.

Перед ним у кассы стояла немолодая ухоженная женщина. Она мешкала с покупками, что-то странно приговаривая.

Росту она была высокого, одета в хорошее пальто. Над короткой стрижкой реяла красная шляпа с широкими полями. В неэкономных движениях дремала неуверенная грация. Говоря сама с собой, она хрипло размышляла над покупками, стоящими на прилавке: над стопкой консервных банок с кильками в томатном соусе и бутылкой дешевой водки.

– Ну и зачем ему при такой цене бегать два раза?..

Она отошла и сняла с полки еще одну бутылку.

– А теперь внимание, – подняла она палец, обращаясь к юной кассирше. – Вот это мое, – при этом женщина ладонями охватила и придвинула стопку консервных банок. – А вот это – его. – Звякнув, она отодвинула бутылки. – Его, – повторила женщина.

– Соседа? – послушно спросила девочка.

– Соседа, – удовлетворенно подтвердила женщина и, выпрямившись, двинув слова ладонью: – Его отрава.

Тут Королев заметил, что у нее к плечу прилипла паутина, рукав перечеркнут пыльным следом, а сама она, вытягиваясь, покачивалась, будто гимнаст в стойке «соскочивший со снаряда».

Расплачиваясь, он тревожно думал об этом таинственном соседе и, уже выйдя из магазина, понял: «Этим соседом скоро буду я – все шансы».

Вечером Королев на Курском вокзале «зайцем» сел в поезд Москва – Симферополь. Сняли его в Орле, дав поспать на третьей полке до рассвета. Через три дня, выйдя из КПЗ, стоя у парапета набережной над Орликом, – он зашвырнул ключи от квартиры в круговерть реки.

В Орле гулять было чище, но холоднее, чем в Москве: отапливаемых убежищ почти не было. С автовокзала его прогнали местные доходяги, не желавшие делиться доверием ментов, дозволявших им чистенько сидеть в зале ожидания – с часа ночи до пяти утра.

Королев послонялся по разваленному центру, по хмурым окраинам, где был дран собаками; посетовал, что не весна, – и вернулся в Москву, где хотя бы нарядные светлые витрины согревали его приятностью. Ночевать стал на улице Герцена в подъезде дома напротив театра Маяковского. Выбрал это парадное по старой памяти. На первом курсе первый и последний раз в жизни он участвовал в такой студенческой забаве: «театральном ломе» – осаде театральных касс. Группа студентов, переночевав в подъезде у театра, на рассвете блокировала подступы к кассам. Группа из другого вуза, с которой было договорено противоборство, приезжала на первом составе метро. Борьба состояла из массовых толканий и втискивания с разгону, взброса. Не каждый житель подъезда был способен ранним утром переступить несколько десятков тел, разложенных на его пути к лифту.

Королеву ночевать на Герцена было менее неловко, чем где-либо. Там он себя успокаивал подспудной выдумкой, что «театральный лом» продолжается, что вот та сложно постигаемая научная мысль, от которой он не успел тогда за день остыть, – мысль о Втором законе термодинамики, о цикле Карно, – продолжает крутиться в его мозгу сквозь зубодробильный колотун, охвативший от холода и нервной дрожи; он закуривал негнущимися, прыгающими пальцами и даже находил в этом ностальгическое удовольствие, в моторной памяти этих движений, совмещенных с навязчивой трудной мыслью об энтропии. Но в подъезде скоро стали делать ремонт, начавшийся с установки домофона, – и всего через неделю ему пришлось перебраться на Курский вокзал.

Там он подружился с Бидой. Это был толстый курчавый парень, жадно говоривший, жадно куривший, жадно жевавший, всё что-то беспорядочно рассуждавший о себе. Кликухой его оделили вокзальные кореша, с которыми он имел какие-то суетливые не то трения, не то сделки. Биду звали Павлом, обретался он на вокзале по жуткой причине. Он был болен игроманией и, служа в каком-то офисе, после работы допоздна торчал в залах игровых автоматов, где просаживал то, что зарабатывал. Ему казалось, что вот-вот и он откроет секрет – как обыграть «однорукого Джо». Наконец он устроился кассиром в игровой зал. И вскоре проиграл всю дневную выручку. С тех пор был в бегах. Хозяин заведения приходил к его матери, требовал расквитаться, вынуждал продать квартиру. Дома Паша жить не мог, во дворе дежурили шестерки хозяина. Мать сама приходила к нему на вокзал, приносила еду, плакала и ругала. Королеву с этим несчастным болтуном было уютней, чем одному. Он вообще стал тянуться к людям, не упуская возможности пообщаться, удовлетворить любопытство: так наверстывал свое прошлое одиночество.

Пустая голова Паши была набита схемами выигрышной стратегии. Королев пытался воспитывать его, рассказывая о Законе больших чисел. Бида, не понимая из этих рассказов ни слова, большей частью оттого привязался к Королеву, что решил, будто тот как раз и обладает тайным способом разрешить «однорукого бандита». Королев видел, как он, делая страшные глаза, украдкой указывает матери на Королева, что-то шепча жирными губами. Как женщина пугается и недоверчиво смотрит ему в глаза.

Из опыта привокзальной жизни Королев вынес, что на вокзале всегда есть люди, которые непрерывно важно ожидают поезда. Как правило, это полусумасшедшие старики, старухи и их приблудные не то кореша, не то дети. Непременно подчеркивается, что они ждут не чего-то там такого, совсем не жизнь прожидают, а ждут именно поезда. Они страстно хотят быть как все, делают вид, что они тут не просто так, а осмысленно, как приличные – и тоже куда-то едут. Для этого из расписания поездов берется подходящее время отправки, скажем, 12:25, до Брянска. И каждые четверть часа они у вас попеременно справляются о времени. Вы отвечаете. И вам кивают, приговаривая: «Осталось столько-то», покачивают головой, посматривают по сторонам, будто приглядывая за сумками, ничего, что чужие. Когда же время икс остается позади, спустя час-другой возникает новое значение переменной, непременно соотносящееся с реальным пунктом назначения.

Тоска по будущему владела нищими. Будущее время было для них закатывающимся солнцем, которое больше не взойдет.

Такое оправдание личного существования завораживало Королева. Комичная скрупулезность, с которой эти люди упорядочивали, маскировали нормой, удерживали свою жизнь, снимая пафос, наполняла его пронзительностью.