Читать книгу Воспоминания о далёком - Александр Исаевич Давидюк - Страница 8

На следующий год, летом 1969-го, я снова поехал со строительным отрядом нашего института на Волгу рядом с Чистополем. Состав отряда был совершенно другим. Никаких политинформаций не было. Мы строили базу отдыха Казанского вертолётного завода на одном, довольно большом острове. Наша бригада студентов работала почти в полной изоляции от цивилизации. Это была такая малая модель Советского Союза, который тоже оказался островом в самоизоляции от «враждебного Запада» и был отрезан водоразделом глупости и заблуждений. Поэтому мы себя по привычке в изоляции не ощущали, ни в большом, ни в малом. Тем более что было просто некогда. Работали от утренней зари до вечерней.

Приближаясь на барже по Волге к острову и высадившись, вспомнил о друге-товарище, с которым год до института вдвоём работали санитарами в клинике в Одессе. Сашу Юдина забрали в армию и отправили на остров Даманский на реке Уссури. В марте 1969 года разгорелся вооружённый конфликт между Китаем и Союзом. Что там с Сашей случилось в марте, я не знал. Лишь спустя два месяца, в сентябре, приехав в Одессу, я узнал от медсестёр клиники, что Саша был тяжело ранен и где-то лечится в военном госпитале. А ещё через год я узнал, что Саша поправился и поступил в мединститут, придя на экзамены в гимнастёрке и с медалью «За отвагу», что поставило его вне конкуренции с блатными и проплаченными. Это был тот самый Саша Большой (против меня, Саши Маленького за мой маленький рост 182 и за молодость – моложе на полгода Саши Большого), тот самый Саша, что учил меня работать:

– Сяшя, – говорил он заговорщицки, склонившись надо мной, – полы нужно мыть быстро, размазывая тряпкой по всему полу, равномерно тонким слоем, как на флоте. Ты понял?! Иначе ты до вечера не вымоешь отделение. А дел – дохрена! Ты понял?!»

Я приблизился к его глазам, посмотрел нагло снизу и ответил:

– Сяшя, ты меня на «понял» не бери! Размазывать будешь сам свои пол отделения. Ты понял?!

Мы постояли так пару секунд, молча глядя друг другу в глаза, самим стало смешно, и мы рассмеялись. С той поры мы подружились, выручали и подхватывали работу друг за другом и отделение не делили.

Но Саша большой оказался добросовестней маленького. Меня тянуло посмотреть на операции, на вскрытия трупов. Бывало, нас обоих не могли найти. Как-то так получилось, что постельный больной, дементный старик с переломом бедра попросил навестившую его заведующую отделением Галину Абрамовну вынести из-под кровати полную мочи утку, пожилая врач-фронтовик молча взяла и вынесла её в туалет, сполоснула и вернула благодарному деду. Сёстры увидели случайно эту картину в коридоре и намылили нам шеи.

Оба Саши расстались летом следующего года большими друзьями. Но связь утратили. Река времени сводит ручьи, но при выходе в океан жизни эти воды растворяются, расходятся и могут больше не соприкоснуться. В водоворотах судеб мы выкарабкивались из своих проблем и не отвлекались на восстановление старых связей. С годами так хотелось их восстановить! Но концы наших швартовых были безвозвратно брошены в воды океана.

Так и я оказался на острове, только что без обстрелов. Но тяжёлое ранение получить можно было и здесь. Наша маленькая бригада строила небольшие кирпичные сооружения для объектов общего пользования: столовая, главный корпус, баня, котельная. Электричества и вообще техники на острове не было. Ночевали на старой развалине – барже с каютами, наполовину ржавые железные кровати хорошо сохранились с Первой мировой войны.

Вдвоём с товарищем мы были поставлены на строительство небольшой автономной электростанции. Фундаментные работы были уже до нас проведены. Наша задача была возвести кирпичные стены. Я был к тому моменту уже многоопытным подсобником мастера кладки. Опыт мой был приобретён на прошлогодней строительной эпопее в Альметьевском районе. Моя задача подсобника состояла в том, чтобы подготовить к работе каменщика строительную площадку, всё необходимое должно быть у него под рукой, всё должно быть доставлено и расставлено, уложено и замешено. Раствор замешивался вручную. При работе каменщика я должен был следить за процессом и, не дожидаясь его окрика, подать-поднести необходимое заблаговременно. Просто стоять и присматриваться было невозможно. Я всё время что-то месил, перетаскивал, всыпал, высыпал, накладывал, переносил, подливал и только искоса поглядывал на моего напарника, чтобы угадывать, что ему сейчас понадобится. Угадав, я бросал своё дело, подавал ему необходимое и возвращался к тому, на чём остановился. В таком темпе мы работали от рассвета до заката.

Час на обеденный перерыв мы тратили на разное. Сперва, конечно, быстренько проглатывали обед. Потом ребята могли гонятся за гигантскими стрекозами у маленьких озёр-лужиц в зелени камыша и кустарника. Иные могли помотаться в мини-футбол в густой траве. Но чтобы полежать – никогда.

По прибытии услышал от ребят, что на острове полно гадюк и лучше никуда не отходить. Но запретный плод всегда сладок, даже ядовитый и опасный плод. Решил поохотиться на гадюку. Но поначалу фотографировал строительство и волжские пейзажи. Бывало, стишки пописывал.

Пару раз нас всех снимали со стройки и вывозили на грузовой барже в районный центр. Кирпич мы самовывозом забирали с кирпичного завода. Прямо из горячих печей поштучно выносили и складывали в грузовик, чтобы потом на баржу и с баржи на остров. И всё это происходило вручную, никаких кранов или транспортёров. А по острову дотаскивали на носилках к стройплощадке. И всё так же с рассвета до заката. Каторга. Таскали на носилках или принимали кирпичи на грудь. Силы молодые девать было некуда, и мы соревновались, кто больше кирпичей перенесёт. Причём устанавливалась определённая дистанция, для всех одинаковая, такая стандартизация беговой дорожки. Если на носилках, то накладывали до семидесяти штук. Пальцы не выдерживали. Поэтому нашли приём: рукоять носилок вставляется в надетую на руку рукавицу, – и так удавалось поднять и носить. Случалось, носилки обламывались. Нужно было мгновенно отпрыгивать, чтобы кирпичами ноги не ободрать. Также и на грудь принимали с хитростями. Всё это заканчивалось потом ночными болями в спине. Но победа в состязании среди товарищей была непреодолимым тщеславием. Дураками были.

На одной из таких транспортировок кирпича мы узнали о полёте американских астронавтов на Луну. Все запрыгали от счастья, как когда-то при полёте Гагарина.

Бывало, снимали нас с острова на разгрузку барж с кусковым сахаром в мешках по 80 кг. Разгружали весь день до полуночи. Тогда я ощутил на себе, познал чувства рабов древнего мира, случайно узнавших о полёте человека на Луну. Именно тогда я заметил, что разговариваю матом. Всё же 80 килограмм гранёных камешков на горбу с каждым шагом по трапу из баржи выдавливали из меня наследие морского офицера, уступая место биндюжнику.

Несмотря на все эти отвлечения сил, наши стены росли и становились заметными в густой зелени острова. По мере роста стены условия труда становились всё опаснее. Мой партнёр-каменщик клал стены в один кирпич, стоя на корточках на узкой стеночке и пятясь назад, выкладывая за собой кирпич за кирпичом. А мне приходилось ему подносить кирпичи и вёдра с раствором по этой самой, свежей кладке. Никаких строительных лесов не установлено. Энтузиазм лишал чувства опасности и страха. Стена росла. Под ней валялись кучками битые кирпичи и куски досок с гвоздями. Я остановился с полным ведром раствора. В нескольких метрах от меня, сидя на корточках, тихонько постукивал по кирпичам мастерком каменщик, мой молчаливый напарник. И я вдруг осознал, какой опасности себя подвергаю. Трезво обсудил сам с собой: «Кирпичная стена уже два метра высотой и в один кирпич шириной, кирпичи лежат на растворе, как на масле. Любой кирпич может выскользнуть из-под ноги. Неустойчивость я уже ощутил. Ради чего я должен грохнуться? Ради чего разобьюсь, покалечусь в лучшем случае? Учёбе хана. Никакого будущего. А мама?! Что будет с ней?! Мама – инвалид без руки! Что с ней станет, когда узнает, что её единственный сын разбился?! Я – это всё, что у неё есть». Так я думал, поставив на кладку ведро и сказал каменщику:

– Слышь, Стаханов! Слезай с насеста. Оба здесь навернёмся. О себе не думаем – о маме подумай!

Каменщик, сидя на корточках на другом конце стенки, остановил работу, прищурился. Он глядел на меня из-под козырька потрёпанной кепочки сквозь дымок своей сигаретки. Видимо, размышлял. Не спеша, молча поднялся, выпрямился и осторожно поплёлся по кладке в мою сторону, на выход.

Мы перешли на другой объект, где леса были готовы. А на этот прибежали наши ребята-плотники, стали пилить и стучать по доскам и брускам, поднимая строительные леса.

Дни не тянулись от рассвета до заката. Они пролетали, листались, едва начавшись. Никто их не считал. А мы воодушевлённо трудились. Радовались лишь в короткий момент, когда тело бросалось в полутьме на железную койку в каюте баржи, прикованной к берегу этого необитаемого острова на беззвучной глади реки Волги. На рассвете будил всплеск волны по борту от прошедшей мимо рыбацкой моторки. Мы снова неохотно вскакивали – и вперёд.