Читать книгу Сферы - Александр Иванович Макеев - Страница 5

В комнате с окнами, завешенными тёмно-синими гардинами, стоял полумрак. Почти до середины окна спускался весь в складках ламбрекен, ниже которого гардины были подхвачены витыми такого же цвета плетёными канатиками. Паркет, набранный ромбиками, казался составленным из кубиков, поставленных друг на друга, что входило в противоречие с перспективой. Стены, увешенные картинами, фотографиями и коврами, скрывали обои, но и те по качеству не уступали остальному антуражу.

«Неужели у одного человека, одной семьи, может быть столько вещей? А эта стенная галерея фотографий начала собираться ещё в прошлом веке.» Мысли Андрея ворочались медленно. Он недавно пришёл со смены и, проводив, Василия, залёг спать, но сон в такой непривычной обстановке никак не приходил. За годы военной жизни он привык к простому ложу, основой для которого была шинель, выполнявшая сразу несколько спальных функций. Только после войны в гарнизонной казарме он спал на кровати, которая была ничуть не мягче шинели.

Прошло уже больше месяца, как он поселился в квартире Беловых. За это время с Беловым-младшим они виделись не очень часто – утром да вечером, обходясь традиционными для таких случаев кивками и бормотанием чего-то не совсем разборчивого, задавая безответные вопросы. Несколько раз Андрей попадал на студенческие вечеринки, на которые его привлекала Анюта. На вечеринках бывала и Катя. Она стала более разговорчивой и раскованней с ним. Анюта придумывали поручения для них двоих. Но это настойчивое подталкивание сестры мешало Андрею сойтись ближе с Катей. Он привык выбирать и принимать решение сам. Торопливость сестры, желавшая мгновенных результатов, отталкивала Андрея, и приводила к обратному результату.

У Андрея выработалась своя манера приглядываться к женщинам и ухаживать за ними. Некоторая неразборчивость фронтовой жизни была сглажена непродолжительным постом в комендантской роте маленького немецкого городка. Обеим участникам комендантского надзора, военным и населению, было строжайше запрещено общение на бытовом уровне. Тем не менее, установленный режим провоцировал к его нарушению. В эти нарушения был вовлечён и Андрей. Мало того, он был в них замечен начальством и им же подвергнут наказанию. Вместо очередного продвижения по должности и по званию он был включён в список для отправки в Союз, а затем, несмотря, на молодые годы и перспективность, уволен в запас. Наказанию была подвергнута и его немецкая подруга, отсидевшая десять суток на комендантской гаубвахте.

Анюта всё настойчивее просила брата бросить булки и заняться чем-то более серьёзным, По её мнению ночная физическая работа не способствует развитию интеллекта и мешает наведению порядка в личной жизни. Но Андрею ночная работа была не в тягость. В его годы не жалуются на усталость, успевают везде и повсюду. Он подходил к вершине этого прекрасного периода жизни, и здравый смысл подсказывал ему, что пора делать из своих родителей дедушку и бабушку, о чём они частенько намекали в своих письмах. Всё в родительском доме подчинялось не ими заведённому порядку: мужчины должны работать, а женщины должны были рожать и воспитывать детей, встречать, провожать и кормить мужчин. Была проведена незримая граница в среде обязанностей мужчин и женщин, через которую переступать было недопустимо.

Старики были недовольны своими детьми, оставившими родной дом. Старикам не о ком было заботиться, некому было давать советы. И только в письмах, в этих остатках прежних крепких связей, они пытались как-то повлиять на судьбы оторвавшихся от них отпрысков.

Отец Андрея, Пётр Леонидович, хотя по возрасту и не был призван в армию, ходил на фронт в ополчении, но уже в январе 1942 г. вернулся в родной город, который к тому времени был освобождён. Мать Андрея, не желая оставаться под немцем, накануне сдачи города, ушла вместе с дальней роднёй. Две недели они бродили по окрестным лесам. Не попав в Москву, Наталья Ильинична вернулась к покинутому гнезду. Дом был разграблен начисто. Остался только громадный под потолок резной буфет, не вытащенный по причине его не выходящих ни в какие двери размеров. Буфет был неотъемлемой частью дома, подлежащий слому только вместе с ним.

Все комнаты были пусты, полы были застланы соломой, по запаху, стоявшему в комнатах, можно было предположить, что через дом прошла целая дивизия, оторвавшаяся от своего тыла и оставившая свой вонючий след в одной из комнат. В виду сильного мороза или по причине всё равно куда, лишь бы поскорее.

Часть домашнего скарба Наталья Ильинична обнаружила во дворе и на огороде. Кое-что принесли соседи, остававшиеся при немцах. Но это была только малая частица довоенного очага.

Когда Андрей после демобилизации навестил родителей, мать подолгу, с множеством подробностей, перечисляла все пропавшие вещи. Андрей, делая вид, что сочувствует матери, думал о том, что по сравнению с общей разрухой, потери одной семьи представляются пустяками, но ведь и из этих частных потерь разруха и состояла.

С особой дрожью в голосе мать вспоминала соседку справа, зайдя к которой после возвращения, она увидела свои стулья, покрывала на кровати и наволочки на горе подушек. С тех пор она старалась не смотреть в сторону бывших соседей и, выходя со двора, всегда поворачивала налево.

Вспоминая разговор с матерью и оглядывая комнату Василия Белова, Андрей представлял себе как бы отнеслись хозяева сей роскоши к тому обстоятельству, которое довелось пережить его матери. Старших Беловых Андрей не знал, но по некоторым Анютиным фразам выставил им невысокие отметки.

Сон никак не приходил, хотя в минувшую смену пришлось изрядно потрудиться. Опять испортился механизм поворота огромного чана, и тесто пришлось выгружать вручную. Видели бы покупатели румяных городских булок как и главное чем им пришлось орудовать. Покупатели, скорее всего, отказались бы от пристрастия к ночной выпечке, за которой по утрам выстраивалась длинная очередь любителей свежего хлеба. Скоро им поставят трофейное оборудование с разделкой теста и по формам и по весу и тогда руки человека дотронуться до хлеба только в магазине.

Встретили его на хлебозаводе весёлые девичьи глаза и солёные, не по возрасту, шутки. Коллектив цеха в основном состоял из подмосковных девчат, которые ринулись в голодную по рукам послевоенную Москву.

В смене особенно выделялась боевым видом Татьяна. В первый же день она, обойдя Андрея вокруг, заявила:

– Ну вот, что, этого парня за мной оставьте. Если кто обидит, будет иметь дело со мной.

И с тех пор обращалась к нему не иначе как «жених».

Со Слоном, Михаилом Субботиным, Андрей работал в одной смене. Слоном он был прозван за огромную выступающую холку шеи. От этого голова его сидела с некоторым уклоном вперёд, а глаза смотрели из подо лба. Слон после смены всегда зазывал Андрея в пивную. Но Андрей старался под благовидным предлогом отказаться от приглашения, хотя делать это ему было не с руки. Субботин проявил к нему почти родственное внимание, обещав похлопотать относительно постоянной прописки и жилья через свою жену, работающую секретарём в исполкоме.

Размышления Андрея, переключаясь с одного предмета на другой, терялись в уставшей от работы голове, окутываемой дурманом сна…

За постоянными мыслями об Андрее Катя не заметила, как подошла сессия. Чувство её, зародившееся заочно под влиянием разговоров с Анютой ещё на копке, было закреплено прошлогодней встречей. Анюта открывала перед подругой такие стороны брата, которыми он, может быть, и не обладал, но при наличии которых Андрей был обречён на любовь любой девушки.

Катя уверила себя, что видела Андрея на пристани их города, куда она пришла проводить тёткиного мужа, в семье которых она жила с молодых ногтей. Андрей был тот самый новобранец, на которого Катя обратила внимание. Проходя мимо Кати, он осторожно дотронулся до её плеча и сказал:

– А вы, девушка, кого провожаете? – и, не дождавшись ответа, прыгнул на уже отчалявший пароход. Протиснувшись на корму через толпу мобилизованных, он долго махал кому-то. Катя была уверена, что его жесты предназначались именно ей, и она, за миг до того, как пароход скрылся за излучиной, подняла руку и тоже несколько раз махнула ему. Но сколько она не спрашивала Анюту, та никак не могла, вспомнит точно дату проводов брата, тем самым полулегенда обрела статус факта и трактовалась как рок давно определённой сверху судьбы…

– Послушай, подруга, – голос Анюты вернул Катю к действительности. – Гляжу я на тебя и думаю, больно глубоко ты, мать, погружаешься. Смотри, дыхания не хватит. Плыви ближе к поверхности. Ребятами нужно самой управлять, а не шагать под их петушиные крики.

Они сидели в скверике недалеко от института, в который забрели в поисках тихого местечка, рассчитывая позаниматься перед экзаменом. Чтобы никто к ним не подсел, они по всей скамейке разложили книги и конспекты. Но зелень деревьев и молодой травки, щебетание воробьёв и прочих пичуг, прохлада, идущая от канала – всё увело их мысли от завтрашнего экзамена. Книги на коленях играли роль талисманов, задабривающих свирепых институтских божков.

– Экзамены нужно проводить только зимой и в самую лютую стужу, – резюмировала Анюта корпоративное мнение всех студентов. – Это свинство обкладывать молодых людей книгами в этакую благодать. Прах разбери эти экзамены. Придёт завтра, будем с завтрашними делами разбираться, а сегодня… Ну, хочешь, я сама с ним поговорю?

– Не надо. Зачем? Если он не любит, ты же ему не прикажешь.

– Чудная ты, Катерина. Надо же парню показать, что ты на него глаз положила. Они такие не догадливые. Будут смотреть и спрашивать: а кто? а где? правда ли? Ты его как увидишь, сразу бледнеть начинаешь и слова от тебя не добьёшься. Я так, я сяк…

– А ты не утруждай себя. Может, это-то и мешает.

– Я же для тебя стараюсь…

– Не надо. Думаю, у тебя самой забот полон рот.

– Ты на меня сердишься? Как желаешь. Была бы честь предложена… Брат, всё-таки…

– Здравствуйте, подружки. Ну, как экзамены? Всё вызубрили. Анюта, я тебя ищу по всему институту. В общежитие заходил, а вы вот где…

– Зачем я тебе понадобилась, Васька проклятый?

– Во-первых, я по тебе соскучился. Во-вторых, завтра, то есть после первого экзамена сессии, мы собираемся всей группой у меня. Хотел попросить тебя помочь немного по хозяйству.

– В хозяйки хочешь пригласить? Почему одну приглашаешь?

– Ты же знаешь, Анюта, всё будет так, как ты захочешь. Чего хочет женщина, того хочет Бог.

– Как заговорил!!! Кать, ты послушай. Хоть стой, хоть падай. От таких слов дыхание останавливается, и глупые мысли выскакивают.

– Вот и замечательно. Умнее будешь. Так ты пойдёшь со мной или здесь остаёшься? Катюша, ты с нами?

– Нет, ребята. Мне нужно заниматься. Может, удастся что-либо вбить в голову.

Дверь ей открыла Анюта. Она втащила Катю в прихожую и стала отчитывать подругу:

– Самая последняя пришла. Тебя только и ждём.

– Я в библиотеке задержалась. Там народу…

– Хватит врать. Знаю я, почему ты задержалась. И чего ты его так боишься? У него сегодня пересменок. Так что ты просчиталась. Он весь вечер будет с нами.

Анюта отпустила Катю и крикнула куда-то в комнату:

– Андрей, иди сюда. Иди. Вот тебе дама на весь вечер, не отходи от неё ни на шаг. Исполняй любое её желание. Я тебе приказываю.

– Здравствуй, Катюша.

– Здравствуй… те, Андрей.

– Идите в кабинет, там Женька Файн такие истории рассказывает. Поторопите их. Чтобы через десять минут все были за столом. За их безделье они посуду всю ночь мыть будут, – с угрозой произнесла Анюта и пошла на кухню.

За время пребывания у Беловых Андрей не часто был в кабинете, дверь которого была всегда плотно прикрыта. Войдя в него, Андрей усадил Катю на свободное место, а сам встал рядом. В этой комнате, как и во всех других, поддерживался тёмно-синий полумрак. Единственная лампа с круглым стеклянным колпаком освещала лица ребят, повёрнутые в сторону рассказчика. Женя Файн, типичнейший представитель своего племени, с бульбообразным носом, на котором висели очки с толстенными стёклами, с оттопыренными разнокалиберными ушами, весь был отдан рассказу. Его настрой передался слушателям. Видимо, наступила кульминация сюжета, и Женя, нагнув голову, немного пристав и поджав согнутые в локтях руки, всем своим видом заворожил ребят. Отброшенная от его фигуры тень, поднималась по стеклу книжного шкафа к потолку и затеняла угол комнаты.

– … вынимая руку из фаянсового сосуда и отдёргивая лацкан фрака, слесарь спросил: «Да вы что, сюда срёте что ли?»

Тишина кабинета раздвинулась молодым смехом. Громче всех смеялась отчаянная хохотушка Линка Батурина. Она не могла спокойно выдержать даже наисерьёзнейший курс профессора Кутакова, находя даже в нём для себя забаву.

Отдышавшись немного, Линка стала просить Женю рассказать ещё что-нибудь.

– Ладно, – не заставляя себя долго упрашивать, быстро согласился Женя. – Расскажу вам историю из моей жизни, материальное подтверждение которой висит в моей комнате. Если кто захочет ознакомиться с ним. От 5 до 7 ежедневно я бываю дома. Милости прошу всех сомневающихся.

Расскажу я вам, дорогие мои сокурсники, историю моей встречи с необычным природным явлением – шаровой молнией. Когда встреча эта состоялась, был я лопоухим пионером, что могу подтвердить и теперь, – Женька двумя пальцами шлёпнул себя по верху уха. – Весна приближалась к лету и мы, школьники, готовились к какому-то празднику в доме пионеров. Каждый был занят своим делом. Кто рисовал, кто клеил… Мне досталось вырезание затейливых фигур из цветной бумаги. Навык в этой работе остался у меня до сих пор. Мы сидели в большой комнате, окна которой по причине раннего весеннего тепла были распахнуты настежь. Лёгкий ветерок шевелил занавески…

Увлечённые делом, мы не сразу заметили, что стало темнеть, и только когда по жести подоконников забарабанил град и тишина раскололась грохотом грома, мы отвлеклись от своего занятия. Град сменился ливнем, который скоро прошёл. Гроза уносилась ветром дальше, вот-вот должно было выйти солнце. Вдруг в стекло, словно камушком кинули. В наступившей мгновенно тишине этот звук заставил всех повернуться к окну, сквозь которое в комнату влетел предмет круглой формы с ярко-жёлтым отливом. Из предмета время от времени к его периферии проскакивали искорки. Воздух в комнате стал необычайно свежим и лёгким. Все застыли в живой картине с высохшей на пере тушью и на кисточке с каплей клея. В моих руках были полураскрытые длинные ножницы, и именно к ним подплыл шарик. Самого касания я не видел. Раздался оглушительный треск, вспыхнуло яркое световое пятно. Когда свечение закончилось, шарик уже пролетал амбразуру окна, выпорхнув в парк. Что было с остальными ребятами, я не могу сказать. От появления до исчезновения шарика прошло не более минуты. Но самое загадочное произошло после увиденного. Я, сколько не старался, не мог раздвинуть или соединить концы ножниц. Никаких моих сил не хватало на это еще недавно простое действие. Оцепенение напало не только на мою руку, но и на всё тело. Голова оставалась свежей, но двинуть каким бы то ни было членом я не мог, так как боялся, что у меня ничего не получится. Я был беспомощен как запеленатый младенец.

Причина паралича заключалась в том, что электрический разряд напрочь сварил лезвия в месте касания. Только теперь, после сдачи экзамена по электротехнике я начинаю понимать всю опасность моего тогдашнего положения. Если лезвия ножниц были бы соединены, а сами ножницы были бы покороче… Теперь эти ножницы висят в моей комнате…

Дверь распахнулась, произведя среди слушателей эффект шаровой молнии. В комнату влетела Анюта, выпуская во все стороны возгласы негодования:

– Мало того, что за них всё приготовили, они ещё упрашивать себя заставляют. Марш за стол. А тебе, Андрющка, я не дам пирога. Останешься без сладкого. Я же просила, чтобы через десять минут…

Не окончив фразы, Анюта начала хватать кого попало, направляя захваченного в столовую.

Анюта, сидящая напротив Андрея и Кати, заметила происшедшую перемну в их отношениях. Пара замкнулась в своём, ими создаваемом мире. Они были на его пороге.

– Любуешься делом своих рук? Не пора ли под венец и да за свадебку, как говорили в старые времена.

– Смотри, Василий, свою не прозевай, а уж этой не миновать. Я доведу начатое дело до конца. Андрюшка скоро получит прописку. Здесь, в Москве, корни пускать будем. А ты почему о свадьбе заговорил? Совесть замучила? Когда в ЗАГС пойдём?

– Приедут родители, проговорю с ними и тогда…

– Без маминого благословения не можешь. Что же получается? Приходи ко мне, подруга, когда мамы нет, а она приедет, тогда и решать будет. Так что ли?

– Анюта!

– Что Анюта! Хочешь и рыбку съесть, и на…

– Мама права. Грубая ты всё-таки.

– Меня отец с матерью воспитывали, а не нянька.

– Успокойся, пожалуйста.

– Успокойся, успокойся… Из меня обида выплёскивается. Люблю я тебя, Васька проклятый, а ты всё мама, да мама… А ну тебя.

– Пойми нам с ними жить. И если начать с обмана, с утайки, они могут обидеться.

– Хорошо, мой дружочек Васечка. Оставим этот разговор до приезда твоей маменьки. Боюсь, что это событие не принесёт мне спокойствие.

Анюта вышла из-за стола и пошла к Женьке Файну, который снова собрал вокруг себя небольшую компанию. Для него разговор заменял все радости жизни.

– Хватит вам спорить. Давайте лучше танцевать. Вася, где там твой папин патефон? Неси скорее. Ноги у меня чешутся. Как бы ненароком паркет не попортить. Вот твои родители обидятся. Век с ними не расплачусь.

Они шли по тихим и тёмным московским переулкам. Ухватив брата за руку, Анюта переходила в галоп, увлекая брата и Катю за собой, тормоша их неторопливый ход. Упираясь, каблуками в булыжники, повисала на руке брата. Она продолжала, устроив на вечеринке почту, испорченный телефон и прочие игры, переходя от только что организованной группы играющих к организации нового сообщества игроков. И если где-то затихало, Анюта вносила новый заряд бодрости и веселья. Её энергии хватило бы не на одну такую компанию. Всё, что она не успела сделать в квартире Беловых, она выплеснула на улицы, наотрез отказавшись от сопровождения Белова.

Подойдя к общежитию, Андрей сказал Кате:

– Ну, мы обо всём договорились. До завтра, спокойной ночи. А ты, сестрёнка, не торопись. Разговор небольшой имеется.

– Андрюшка, дай лучше закурить. Покурим и разойдёмся без всяких разговоров.

– Не дури. Разговор будет короткий. Не замёрзнешь.

– О чём говорить будешь? О Кате? С ней всё ясно. Влюблена как кошка. Решайся, братишка…

– Ты утром юркнула в подворотню? Меня испугалась?

– Это наше дело. Мы осенью поженимся.

– До осени дожить нужно, а пока пойми одно: если что-нибудь с тобой случится, мать не переживёт. У неё здоровья на одну зиму осталось. Подумай о ней, если себя не жалеешь.

– Много вас, жалельщиков, развелось. А если я его люблю, а он маменьки своей боится. Огорчить её не хочет. Ему не жена нужна, а нянька. Что мне с этим делать? Может, ты ему шариков вставишь? Дашь понять, что от мужчины требуется кроме половой функции.

– Можешь ты мне объяснить, Василий, что у вас с Анютой происходит? Долго ты ещё её мучить намерен? – Андрей только пришёл и сразу направился в комнату Василия. – Жениться думаешь?

– Во-первых, сейчас второй час ночи, и ты меня разбудил. Во-вторых, о серьёзных вещах я предпочитаю не говорить ночью. В-третьих, хотя ты и брат, но отношения с Анютой – это моё личное дело…

– Во-первых, во-вторых… – передразнил Андрей. – Сами с усами. Будешь ты меня слушать или нет, но запомни: сначала женись, а потом хоть ложкой хлебай. А до той поры не смей до сестры дотрагиваться. Ноги выдерну. Понял?