Читать книгу Заячьи побасенки - Александр Иванович Папченко - Страница 5

Совсем другой оборот дело приобретает, когда зайца будят ласково. Сам видел. Идёт, бывало, собачка и песенку поёт.

В такт, значит, под свою собачью лапу напевает:

Шли собачки краем поля.

Ать! Два! Три!

И нанюхали собачки

Пташечку во ржи!

Соловья, соловья, пташечку,

Ка-а-анареечку нанюхали во ржи!

Шли собачки краем поля.

Ать! Два! Три!

И нанюхали собачки

Гнёздышко во ржи!

Соловья, соловья, пташечки,

Канареечки! Гнёздышко во ржи!

И на этом месте песни – глядь! Что такое?! Не иначе зайчик спит.

Тогда пёс, бывало, тихонько так приблизится и легонько этак лапой до зайчика дотронется:

– Позвольте вас тронуть…

– Что? – заяц ему. – Который час? Да-да, я очень вами тронут…

– Нет уж, позвольте с вами не согласиться. Вы тут под кустом лежали, а я… А вы… Простите, но я не могу с вами согласиться – всё-таки, с моей точки зрения, вы ещё не очень тронуты. Потому как я, простите, в стойке на вас стою тут с самого спозаранку…

– Да что вы, – тут разбуженный заяц замечает наконец поднятую переднюю лапу собаки. – И действительно! А я ни сном ни духом. А вы действительно… У вас прелестная стойка. И этот… дивный профиль. Ага. И блеск какой-то немеркнущий в очах. Ага. Да. А то знаете, у нас здесь одна легавая на прошлой неделе в болото провалилась. Не слыхали? Ну так никакого же сравнения против вас. Нет-нет, не переубеждайте из скромности – даже отдалённо. Я остаюсь в своём мнении!

– Вы меня определённо льстите, – собака начинает предательски краснеть, начиная с носа. – То был Маркиз, с такой шикарной родословной, что… У него мама – сама Эльза из Тюрингии, а папа – так тот вообще, если собаки не брешут, Мак.

– Как?

– Мак. Ирландец.

– Ирландец, говорите? – заяц, прищурившись и восхищённо цокая языком, обходит вокруг застывшего пса. – Определённо, с вами никакого сравнения. Нет. А этот мужественный поворот хвоста?! А?! Разве это хвост?

– А что это? – косит собака себе за спину.

– Беркут! Струна! – восклицает потрясённый заяц. – Н-нет, я должен, просто обязан позвать ещё зайцев. Пусть придут и посмотрят настоящую стойку. Пусть. Придут, увидят и, не побоюсь даже этого слова, – восхитятся и получат это… как его… неземное впечатление.

И пока пёс цепенеет от восторга, заяц поспешно удаляется, на ходу утирая слёзы – не то восхищения, не то просто давясь хохотом…

Скоро, или к вечеру, в лесу раздаётся поступь. Шаги. Трещат сучья, что-то беспрестанно лязгает и ругается. Через какое-то время, споткнувшись, это что-то, очень грязное и совсем замёрзшее, выпадает из кустов на поляну. Потом это что-то долго барахтается в снегу, и всё равно это ему не помогает согреться – хотя, быть может, оно это делает не для того, чтоб согреться, а так, из интереса…

Потом охотник встаёт и перестаёт лязгать своими зубами. Как же! Вот он, его родной Бобик, – стоит с поднятой в стойке ногой и такой пунцовый от заячьих комплиментов, что аж снег кругом с шипением плавится, будто это тут не собачка, а месяц Апрель из известной народной сказки.

– Что он тебе сказал, Бобик?! – восклицает охотник.

Да, великая сила – вежливость. Вы скажете, таких зайцев не бывает? Ещё и не такие встречаются особи. Такие нахальные попадаются, что прямо… прямо… Ну вот послушайте!