Читать книгу Тайник вора - Александр Жигалин - Страница 2

Глава 2
Неожиданное признание

Оглавление

На условленное место Матерый пришел чуть раньше назначенного времени, но Дохлый был уже там.

С первого взгляда было видно, что прошедшая ночь для него была не самой спокойной, если не сказать больше. Черные круги под глазами, впалые щеки и целая сеть морщин, густой паутиной опутавшая лицо, изменили зэка до неузнаваемости. И только глаза, словно разбушевавшийся в ночи костер, горели невообразимым пламенем, отчего казалось, взгляд его был наполнен ожиданием предстоящей встречи.

Заглянув в глаза, Николай понял: для того, чтобы решиться на разговор, Дохлому пришлось пережить многое. Тайна, которая жила в нем, словно червь, выедала его, не давая покоя ни днем ни ночью. И вот, решившись наконец исповедаться, он будто избавлялся от непосильного груза, перекладывая его на плечи Николая. Делал он это сознательно, но страх, что Матерый откажется, одолевал и мучил его.

– Привет! Ты уже здесь? – Николай присел на плиту.

Оглядевшись, прокашлявшись, окинул Матёрого изучающим взглядом.

– За собой никого не приволок?

– Вроде нет.

– А о нашей встрече никому не говорил?

– Слушай, Дохлый, ты меня за кого держишь? Я тебе, что, лох? Говори, зачем звал, а то мне, знаешь, особо тоже некогда волынку тут с тобой разводить.

– Потерпи. Скоро всё узнаешь. А предосторожность моя не просто так, будь уверен, на то есть основания.

– А я-то думаю, чего это ты такой дерганый, весь как на шарнирах. Пот со лба ручьем бежит.

– Будешь тут дерганым. Дело-то у меня непростое, а тут как назло пасти меня начали, да так, что даже в сортир провожают. Я уж хотел было предложить им рядом у параши постоять да газетку помять, но, боюсь, не поймут. Не те люди.

– Ясно. У кого-то есть большое желание пообщаться с тобой. – Николай достал из кармана пачку сигарет.

– Это точно. – В глазах Дохлого вновь вспыхнул огонь: – Слушай, Матерый, а дай-ка ты мне закурить, давно я этим делом не баловался.

– Ты же не куришь, да и нельзя тебе.

– Давай, давай. Мне сегодня всё можно. Я бы сейчас и от стакашки не отказался, жаль только никто не предлагает. Праздник у меня сегодня.

Какое то время Матерый и Дохлый молча покуривали, всматривались в высокий дощатый забор, непроходимой стеной стоявший перед ними.

Всё, что было за непреодолимой преградой дышало свободой. И это поющее слово жило в душе каждого зэка от первого до последнего дня.

Матерому оставалось чалиться три месяца. И чем ближе был этот день, тем медленнее тянулось время.

Николай аккуратно затушил сигарету и вопросительно посмотрел на Дохлого.

– Ну что, перекурили? Может перейдем к делу?

Дохлый вздрогнув, взглянул на Николая.

– Не гони. Видишь, я на измене.

Поднявшись с плиты, огляделся.

– Послушай, Матерый! Тебе сколько осталось чалиться?

– Три месяца.

– Счастливый ты. Три месяца пролетят, не заметишь.

– Да… – многозначительно протянул Николай. – Шесть лет прошло, как я здесь. Теперь жду не дождусь, когда ворота откроются.

– А потом куда?

– В Москву. Куда еще. Там меня братва дожидается.

– В Москву, говоришь? – Дохлый усмехнулся.

Матерый перехватил взгляд.

– Слышь! Давай договоримся, или ты открываешься, или я потопал.

– Ладно, не психуй. Ты думаешь, я к тебе просто так подъехал? Нет, Матерый, я ведь к тебе со всем уважением. На зоне все говорят, что ты зэк правильный, вот я и решил, дай, думаю, Матерому все расскажу.

Дохлый переведя дух, еще раз теперь уже более внимательно посмотрел на Николая.

– Только прежде, чем я рот открою, ты мне слово дать должен, что всё сделаешь как надо. Я, конечно, понимаю, что всякие там клятвы – пустое, но все-таки, Матерый, я тебя очень прошу, пообещай, что исполнишь мою просьбу. Поверь, мне это необходимо. Мне после этого сдохнуть будет легче.

– Ладно, ладно, обещаю. Сделаю все, как скажешь. Только интересно получается, не знаю, о чём базар пойдёт, а клятву уже дал.

Николай только сейчас начал осознавать, как всё-таки важны для Дохлого эти минуты. Как много отдано сил, чтобы решиться поведать что-то очень важное, по сути, совсем незнакомому человеку.

– Ты знаешь, за что я лямку тяну? – Дохлый пальцами затушил еще горящую сигарету и, скатав ее в плотный шарик, щелчком отбросил далеко в сторону.

– Вроде как вы фирму какую-то нагрели, валюты прилично взяли. Знаю еще, что три мертвяка в этом деле плавают, а мусорам бабки куклой вернулись.

– Да, – многозначительно кивнул Дохлый. – Почта зэковская работает исправно. А менты не поверили мне, что в сейфе кукла была, и мы, как последние лохи, на неё попались. А следак, падла слюнявая…

Дохлый вдруг почувствовал, что еще секунда, и его начнёт рвать приступ кашля. Выждав момент, он продолжил свой рассказ.

– Знаешь, есть такие людишки, маленькие, жирные как свиньи, с крысиными глазками? Вот следователь был именно такой. Сядет напротив и лысину волосами жирными прикрывает. Веришь – нет, мне до сих нор рожа его потная по ночам снится. Будь моя воля, задушил бы суку собственными руками. Так вот, сидит мразь эта за столом, вентилятор на харю направит и тащится, паскуда, как будто ему по самые гланды засадили. Ты, говорит, Дохлый, бабки-то верни, а мы тебе срок по половинке скосим. Все равно ведь сдохнешь. А так тройку лет на больничке проваляешься, глядишь, на свободу выйдешь. Как говорится, с чистой совестью. Изгалялся, как мог. Намучился, бедный, аж худеть начал.

Это ведь по его указанию меня дубаки сначала били нещадно, потом уговаривали да подсадных то и дело в камеру подсаживали. В общем, обработка шла по полной программе.

А однажды знаешь что удумал? Дело было прошлой зимой. Посадили в машину и повезли в неизвестном направлении, а перед этим мешок из-под картошки на голову напялили. Едем, значит, а мусора между собой базар ведут. Как только, говорят, с дороги свернем, вытащим, и пусть бежит, а потом пристрелим как собаку, при попытке к бегству. Но я-то не дурак и не первоходок какой-нибудь, с ходу смякитил, что спектакль для меня разыгрывается, вроде как запугать хотят. Думают, что я сейчас от страха обосрусь и тут же всё им и выложу. Не тут-то было. Как только машина остановилась, с меня мешок стянули, наручники сняли и говорят – беги. Я стою перед ними, и, веришь – нет, хохот разбирает, да такой, что удержаться не могу. Может, на нервной почве было, но, поверь, ржал я тогда от души.

Мусорки растерялись. Стоят, глазами хлопают. Испугались, наверное, что я умом тронулся. Мешок на голову напялили и в воронок. Ну, думаю, облом у легавых со мною вышел, не удалось им меня на испуг взять.

Ан нет. Ошибся я. Привезли меня к реке, нашли недалеко от берега полу застывшую полынью, сунули лом в руки и заставили лед долбить. Давай, говорят, Дохлый, работай. Нырять будешь. Один хрен – не жилец. Днём раньше сдохнешь, днём позже, какая разница. А так ты на дно, нашим проблемам конец. Еще благодарить будешь, что отмучился.

Короче, продолбил я прорубь, встал у самого края и жду. А они, пидоры, опять за своё. Нет, говорят, так дело не пойдет, ты, родимый, раздевайся и чтоб догола. Скидывай с себя шмотки и к нам лицом повернись. Мы же не убийцы какие-нибудь, чтоб тебя вот так, во всем обмундировании, на тот свет отправлять. Да и рыбам неудобняк тебя одетого на куски рвать.

В общем, разделся я. Стою перед ними в чём мать родила и с жизнью своей горемычной прощаюсь. И только они затворы автоматов передернули, как вдруг один из них и говорит: а на хрена мы, братишки, будем на эту мразь патроны тратить, пусть ныряет и купается там сколько хочет. От силы пять минут протянет, не больше, и нам к тому же грех на душу не ляжет. После таких слов давай они меня дулами автоматов к проруби подталкивать.

В общем, как я ни упирался, столкнули меня в купель ледяную. Выныриваю я из черной воды, а тело словно огнем горит. То ли от холода, то ли от страха ору как ненормальный, за кромку льда хватаюсь, чтобы, значит, из этой проклятой проруби вылезти. А они стоят и ржут, да так, как будто я и не человек вовсе, а так, собака безродная. Нет у этих сволочей к нашему брату ни жалости, ни сострадания. Короче, как только начало мою душу грешную ко дну тянуть, вытащили они меня на берег, отдубасили, насколько силы позволяли, и опять в машину.

Правда, после этого случая допросы прекратились и мучениям моим пришёл конец. Только Жирный так и не смог простить, что я на уловки его не поддался. Пообещал напоследок мне жизнь райскую в тюремной больнице устроить, уколами какими-то заморскими грозился до смерти заколоть. И ведь, выполнил гнида своё обещание. Теперь я, похоже, заживо сгнию.

Дохлый вытер рукавом пот со лба.

После этих слов он вдруг засуетился. Лицо покрылось пятнами, глаза округлились, и, хватая воздух ртом, словно рыба, начал кашлять, так, что со стороны казалось, что еще мгновение, и его вывернет наизнанку.

Все это время Матерый терпеливо ждал, когда кашель отпустит Дохлого. Ему вдруг стало нестерпимо жаль этого затравленного жизнью человека, захотелось прямо здесь, в этом забытом богом углу, помочь, и в случае опасности встать на его защиту.

Понемногу приступ начал отступать. Дыхание Дохлого становилось всё ровнее и ровнее, глаза заблестели, и наконец, сделав глубокий вдох, он тут же с наслаждением выдохнул.

– Вот так-то, Матерый. В жизни не думал, что будет суждено так мучиться. Конечно, я и с детства особым здоровьем не отличался, но чтобы так – нет.

Он на секунду замолчал, как бы вспоминая, о чем до этого шла речь.

– Ну, в общем, когда мусора поняли, что взять с меня можно только шерсти клок, передали дело в суд. А там всё прошло как по нотам. Оркестр дул в одну дудку, да и репертуар был заранее заказан – похоронный. Учитывая, что у меня то была третья ходка, прокурор недолго думая запросил пятнадцать лет. А адвокат, зная, что ему с этого дела ничего не перепадает, сильно сопротивляться не стал. В общем, компания подобралась что надо, и они быстренько без лишней суеты повесили на меня ограбление фирмы. Но так как бабки украденные из сейфа оказались всего лишь куклой, а это значит, что фирме не был нанесен материальный ущерб, суд принял решение назначить мне срок всего лишь десять лет. Что называется, пожалели, пидоры гнойные.

Когда судья приговор объявил, мне вдруг стало так легко и свободно, что хотелось петь. Я был рад, что закончились мои мучения, и мечтал только об одном – побыстрее добраться до нового местожительства. Я был уверен, что в лагере меня примут как родного, накормят, обогреют…

Судья же, будто мысли мои прочитал. Улыбнулся и так ехидно говорит: учитывая, что подсудимый болен, принято решение сначала отправить его на лечение…

Тут-то я и вспомнил обещания следователя и как представил, что мне предстоит пережить, так ноженьки мои тут же и отнялись. Дубаки волоком со скамьи вытаскивали, думали, что мой несчастный организм паралич разбил.

Веришь – нет, мне орать хочется, а я слова вымолвить не могу, будто внутри всё не мое.

В общем, как опять на шконке оказался, не помню. Братва в хате всю ночь чаем отпаивала, думали, сдохну. Обошлось. День-другой прошел, я начал потихоньку в себя приходить. Ну, думаю, что бы там ни было, а жить все равно надо.

Про лагерную больницу рассказывать не буду, сам, думаю, догадываешься, какие мне там процедуры прописали. Полгода изо дня в день всякой херней пичкали. То уколы, то таблетки. Хорошо, санитарка, баба Варя, рядом была, век буду помнить. Она мне эти таблетки принесет, а сама шепчет, чтобы я не вздумал глотать эту дрянь. Я ей обратно их в карман и складывал. В общем, как видишь, выжил. Вот только не знаю, надолго ли?

– Ну а сейчас-то в чём проблемы? – Матерый прервал рассказ Дохлого. – Если только в здоровье, то надо попытаться вылечиться и жить дальше. А что срок большой намотали, так тут почти все по второй, да по третьей ходке тянут. Годы пролетят, сам не заметишь как. Глядишь, и вот она, свобода.

– Есть проблемы, Матерый, есть, да еще какие. Я тоже так рассуждал, когда меня из больницы в лагерь переводили, но стоило переступить порог зоны, как тут же всё началось с начала.

На третий день меня смотрящий к себе вызвал. Добрый такой, вежливый. За стол усаживал, чифирнуть предлагал. Молодец, говорит, Дохлый, что зелень мусорам не отдал, своё дело ты проделал справно. Но сам знаешь, мимо братвы кусок с маслом не пронесешь. Братве тоже кушать хочется. Так что на общак твоя добыча уйти должна. К тому же, по нашим данным, не жилец ты. Случись что, пропадут деньги и что тогда? Ну, а если бабки добровольно отдашь, похороним со всеми почестями. О родных позаботимся. Сидит, паскуда, ухмыляется, в глаза смотрит и заживо хоронит.

Дохлый замолчал.

Читая мысли, Николай не посмел прерывать воспоминания Дохлого. Он чувствовал, что не стоит мучить вопросами. Давая передышку душе, он знал, тем самым поможет бедняге успокоиться, заодно собраться с мыслями.

Вновь достав из кармана пачку сигарет, закурил.

– Страшно мне, Матерый, ой как страшно, – выдавил из себя Дохлый. – Наверняка смотрящий маляву от воров получил, где ему прописали выпотрошить меня. А законные, сам знаешь, это не ментовка. С ними в дурака не сыграешь.

– Может, мне со смотрящим переговорить? Если денег нет, откуда взяться? И потом, сам подумай, если мусора не смогли раскрутить, откуда братве знать про то, что в сейфе было? Одним словом, блефуют они. Хотят тебя на испуг взять.

– Чувствуют и ждут. Ждут, суки…

– Что чувствуют? Чего ждут-то?

– Признания. – Дохлый вдруг заплакал навзрыд, и несколько минут тело его сотрясала мелкая дрожь.

Матерый подождал, когда тот успокоится, и затем тихо спросил:

– Чего ждать-то, если бабла нет?

– Есть! – Вдруг выпалил Дохлый. – Еще как есть! – Он прекратил плакать и, обхватив голову двумя руками, пригнулся.

Матерый опешил. Он вдруг почувствовал, что растерял все слова. Мысли путались в голове, а руки непроизвольно крутили сигаретную пачку.

– Что, не ожидал такое услышать? – улыбнулся Дохлый. – Я, конечно, понимаю, что у тебя сейчас в башке творится, но и ты меня то же пойми. Я ведь потому к тебе и обратился, что может получиться так, как смотрящий предсказал. Сдохну, и все деньги пропадут.

А они не должны пропасть. За ними должок числится, смерть троих моих подельников. Поэтому я и решил, после меня они должны в надежные руки попасть и распорядиться ими надо так, чтобы никому не смогли принести зла.

Николай смотрел на сидящего рядом человека и, не веря глазам своим, с неприкрытым удивлением наблюдал, как менялось лицо Дохлого.

Глаза вдруг засветились внутренним светом, легкий румянец заиграл на щеках, и игривая улыбка коснулась губ. По всему было видно, что, освободившись от непосильно мучающей его тайны, которую удалось пронести через все испытания и унижения, Дохлый сбросил со своих плеч непосильный груз.

Тайник вора

Подняться наверх