Читать книгу Человек с того смеха - Александр Каневский - Страница 6

ИДУЩИЕ НА СМЕХ

Я люблю Первое апреля – это мой праздник. В этот день все редакции вспоминают о юморе, все ищут что-нибудь весёлое и даже в толстых журналах появляются тонкие остроты.

Накануне этого дня в домах писателей-юмористов предгрозовая атмосфера: хозяин ходит мрачный, раздражённый, кричит на жену, топает ногами на детей, в сердцах бьёт посуду, а жена объясняет плачущим детям, что это папочка сочиняет очень смешной рассказ.

В творческих кухнях эстрадных драматургов закипают новые куплеты, пекутся интермедии, вынимаются из рассола старые проверенные остроты. Кто-то перелицовывает зимний анекдот, кто-то обрезает демисезонный фельетон, делая из него шутку-безрукавку. Даже солидные театры иногда откликаются на первоапрельский призыв и ставят актуальные комедии, где режиссеры умирают в актёрах, актёры умирают от смеха, а зрители умирают от тоски. Это о таких спектаклях сказал Чехов: «Если в первом акте висит ружьё – в последнем акте оно должно выстрелить в драматурга».

Первое апреля – это разгул весны, праздник влюблённых. Женщины поют мужчинам серенады, аккомпанируя крышками кастрюль, а мужчины поднимают бокалы за прекрасный пол, за голубой кафель в ванной, за итальянскую мебель и за чудесных женщин, которые всё это украшают.

Весна в квартирах и за окнами. Старушки выводят в скверики пересыпанных нафталином пуделей, а неоднократно холостые туристы дарят весенние цветы горничным и администраторам гостиниц. И летят, летят стаи весенних шуток.

Первого апреля очень хочется открыть школы повышения чувства юмора для тех, кто не умеет или боится смеяться, и учить, учить, учить…

– Растяните губы в стороны и зафиксируйте это положение – оно называется улыбка. Не получается?.. Помогите себе пальцами, вставьте их в уголки рта и тяните в стороны ушей… Ничего, что кожа трещит – она у вас ещё не разработана. Проделывайте это упражнение сперва Первого апреля, потом по пятницам и субботам, потом ежедневно. Нет, хохотать вам ещё рано – нельзя давать сразу такую большую нагрузку, надо подготовить организм!

Я люблю Первое апреля. Что бы неприятного мне не сообщили в этот день, я не верю – знаю, что это розыгрыш. Когда в высоких правительственных кругах перед Первым апреля заявили, что уже можно прожить на пенсию, я искренне рассмеялся, я знал, что это они так шутят. Правда, шутка затянулась, то же самое повторили и второго апреля, и третьего, но это, очевидно, потому, что они не смотрят в календарь, не знают, что День Смеха уже прошел.

В День Смеха можно смеяться над дураками, круглыми, дремучими, стоеросовыми. Можно смеяться во весь голос, и они не помешают, они будут молчать, чтобы себя не выдать, ведь у дураков чувство самосохранения очень сильно развито: «Заставь дурака богу молиться, он лоб расшибёт», «Что с дурака спрашивать», «Дуракам закон не писан»… Видите, какие они для себя удобные поговорки придумали?! Они нарушают законы, а с них не спрашивают. Они дают дурацкие указания, а расшибают лбы те, кто эти указания выполняют. Выходит, дураки – не такие уж дураки, а вот умные… Впрочем, можно смеяться и над умными – в отличие от дураков, умные понимают юмор.

Я люблю Первое апреля – это мой праздник, это праздник всех моих коллег. Сегодня нас наперебой приглашают в клубы и компании, нами «угощают» сотрудников и друзей. Сегодня на эстрадах, на телеэкранах, в учреждениях, за дружескими столами солируют румяные юмористы и грустноглазые сатирики, бойкие и застенчивые, златоустые и косноязычные, маститые и начинающие. Это наш день – мы заполняем его весельем и радостью, мы утоляем печаль и разгоняем грусть, мы заряжаем людей солнечной энергией смеха. Как хочется расширить границы этого праздника, объявить Неделю Смеха, Месяц Смеха, Год Смеха… «Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым». Чтобы идти в Будущее, надо уметь смеяться. И надо уметь смешить.

Обличители и пересмешники, донкихоты и уленшпигели, шуты и скоморохи, паяцы и клоуны – сегодня вы становитесь на круглошуточное дежурство. Да хватит у вас сил и терпения, да не оскудеет ваша любовь к людям.

Да здравствует наш веселый весенний праздник! Идущие на смех приветствую тебя.

ЗАТЯЖНОЙ ПРЫЖОК

Утром жена сообщила, что у нас родится четвёртый ребёнок. И добавила:

– Купить квартиру – нет денег. Значит, надо получить государственную. Добиваться ты не умеешь, поэтому каждый год я буду рожать по ребёнку: если не можем взять качеством отца – возьмём количеством детей!

Придя к себе в институт, я нерешительно приоткрыл дверь директорского кабинета. Там было многолюдно. Шеф и его референт Карлюга проводили совещание.

– Речь идёт о нашем престиже.. Мы должны перегнать остальные институты по всем спортивным показателям… О! Вот и наша надежда! – Это они увидели меня.

Я застеснялся.

– Я не надежда… Я насчёт квартиры…

– Дом сдаётся через неделю, – торжественно сообщил шеф. – Вы у нас первый на очереди. Попрыгаем – и сразу новоселье.

– Куда попрыгаем? – спросил я, радостно улыбаясь, услышав про новоселье.

– С парашютом. Завтра соревнования.

Я перестал улыбаться.

– Куда прыгать?

– На землю.

– А за-зачем?

– Вы что, не смотрите телевизор? – удивился Карлюга. – Сейчас ведь это модно: киноартисты выступают на катке, певицы поют в цирке на трапециях… А нынче новое начинание: учёные устанавливают рекорды…

Профессор Быков вчера боксировал на ринге, – он указал на сидящего на диване худосочного Быкова с опухшим носом и тремя пластырями на лице. – Доцент Крячко в субботу участвовал в классической борьбе – сейчас отдыхает в реанимации… Теперь очередь за вами. Мы распределили оставшиеся виды спорта – вам выпал парашют.

При слове «выпал» у меня подкосились ноги.

– Когда прыгать? – выдавил я из себя.

– Завтра. В День Птиц, – объявил Карлюга.

В поисках защиты я повернулся к шефу.

– Зачем птицам надо, чтобы я убился?

Он подошёл и положил мне руку на плечо.

– Жилплощадь вы, как многодетный, получите, в любом случае, но… Квартиры есть с лоджиями и без… Есть с видом на парк и с видом на цементный завод… При распределении, мы будем учитывать активное участие каждого в общественной жизни института…

Наступила пауза. Я разжевал таблетку валидола и спросил:

– А если я не долечу до земли?.. Или пролечу мимо?.. Моя семья всё равно получит с видом на парк?

Шеф душевно заулыбался:

– Вы же знаете наше правило: вдовам и сиротам – вне очереди!.. И не волнуйтесь так! – он ободряюще хлопнул меня по спине. – Вы будете не один, у вас опытный напарник! – он ткнул пальцем в бледного юношу в очках, забившегося в угол.

– Это аспирант, – объяснил Карлюга, – его всё равно должны уволить по сокращению штатов.

Я с детства панически боялся высоты. Голова кружилась, даже когда я взбирался на стул, чтобы забить гвоздь. При слове «самолёт» у меня начиналась морская болезнь. Поэтому вечером, дома, я решил потренироваться: несколько раз прыгал с тахты на пол.

… Назавтра, меня и аспиранта в чёрном длинном микроавтобусе, похожем на катафалк, повезли в аэропорт. Следом в машине ехал шеф. За ним, в трамвае – группа поддержки: человек тридцать доцентов, кандидатов, лаборантов и даже уборщица.

На аэродроме нас встретил Карлюга и привезенный им оркестр. Когда мы подъехали, грянул прощальный марш. Но поскольку оркестр был похоронный, то марш звучал уж очень прощально, даже лётчик прослезился.

Инструктор, тихий душевный человек, смотрел на нас с грустью и жалостью. Окинув взглядом мой живот, он велел выдать мне добавочный парашют. На меня навьючили ещё один рюкзак. Если аспирант был похож на одногорбого верблюда, то я напоминал двугорбого.

В воздухе инструктор ещё раз повторил все случаи, при которых парашют может не раскрыться, и троекратно расцеловал каждого из нас. Потом он поднял крышку люка, виновато посмотрел на меня и прошептал: «пора».

Я молча протянул ему конверт.

– Передайте жене. Если родится сын, пусть назовёт его моим именем.

Инструктор попытался меня успокоить:

– Это только в начале чувствуется страх, а потом уже ничего не чувствуется.

– Вперёд, камикадзе! – подбодрил лётчик.

Я закрыл глаза и прыгнул. Когда открыл глаза, я всё ещё был в самолёте, вернее, моя верхняя половина – нижняя уже болталась в воздухе: я застрял в люке. Инструктор и аспирант навалились на мою голову, пытаясь протолкнуть меня, но безрезультатно.

– Надо его намылить, – предложил аспирант.

Тихий инструктор начал нервничать:

– Освободите проход! – кричал он. – Вы же заткнули соревнование!

– Как освободить? – в ответ прокричал я. – Выдохните воздух!

Я издал протяжное «У-у-у!..», вытолкнул из лёгких весь воздушный запас и провалился в пустоту. Кольцо я дёрнул ещё в самолёте, поэтому парашют, не успев раскрыться, зацепился за шасси, и я повис под брюхом самолёта.

Пилот стал выполнять всякие сложные фигуры, чтобы сбросить меня, но я висел прочно.

– Прекратите хулиганить! – кричал инструктор. – Немедленно отпустите самолёт!

Но я не отпускал.

Инструктор до половины высунулся из люка и попытался меня отцепить. Внутри его держал за ноги аспирант. Инструктор уже почти дотянулся до стропы, но вдруг самолёт дёрнуло, и инструктор вывалился наружу. Но не один. Вместе с ним выпал и аспирант, который держал его за ноги. Каким-то чудом инструктор успел ухватить меня за пиджак. Аспирант летел чуть ниже, вцепившись в инструкторские ноги.

Лететь стало веселей. Мы напоминали семью цирковых акробатов на трапеции.

Инструктор кричал, что аспирант пережал ему артерии и у него будет гангрена!.. Чтобы дать отдохнуть инструктору, я предложил аспиранту свои ноги – всё равно они болтались без дела. Но ноги инструктора были тоньше, за них было удобней держаться, и аспирант не хотел менять их на мои.

Сесть с болтающимся выменем из трёх тел самолёт, конечно, не мог. Он стал кружить над аэродромом и резко снижался, давая нам возможность прыгнуть на траву. Но отпадать надо было по очереди, начиная с аспиранта. Самолёт летел так низко, что аспирант уже волочился по земле, но ноги инструктора по-прежнему не отпускал и в конце аэродрома снова взмывал с нами в небо.

Инструктор проклинал свои ноги и желал им отсохнуть вместе с аспирантом.

Бензин был на исходе. Из люка высунули палку с петлёй, поймали аспиранта за ноги, подтянули его к люку и стали втаскивать нас в обратном порядке: сперва аспиранта, ногами вперёд, потом инструктора, потом меня. Меня втянули до половины, и я снова застрял: голова моя летела в самолёте, ноги болтались в воздухе. Но уже было не страшно: самолёт шёл на посадку. Просто мне пришлось вместе с самолётом пробежать с полкилометра по посадочной полосе.

Никто не погиб, все были счастливы.

Оркестр сыграл свой самый весёлый из похоронных маршей.

Только инструктор лежал на траве и не мог двинуться с места: аспирант всё ещё не отпускал его ноги. Он сжимал их железной хваткой. Пришлось отгибать его пальцы плоскогубцами.

Освободив от аспиранта, инструктора поставили на ноги. И тут все увидели, что его брюки за время полёта очень укоротились, превратившись в удлинённые шорты. Но потом разобрались, что дело не в брюках – просто у инструктора, за время висения под нагрузкой, вытянулись ноги, и он стал похож на страуса.

– Завтра повторные соревнования, – объявил Карлюга.

При этом сообщении, инструктор побелел, как мой нераскрывшийся парашют, и на своих несгибающихся ногах поскакал к телефону. Куда он звонил и что говорил, не известно. Но мне засчитали победу и в этом соревновании, и в следующем, и во всех остальных, которые состоятся в ближайшее десятилетие. Кроме того, был засчитан и мой рекорд по бегу: ведь я бежал со скоростью самолёта. Но поскольку бежала только моя нижняя половина, а верхняя летела, то результат разделили на два. Но всё равно он оказался рекордным!

ТЕХОСМОТР

Гурнов очень торопился, а Зильбер мешал ему своими жалобами на здоровье. Зильбер всем наГдоел. Он вечно был недоволен своими врачами и приставал к каждому сотруднику с просьбой порекомендовать ему хорошего специалиста. А сегодня он привязался к Гурнову и именно в такой момент, когда тот собирался уезжать.

– Никаких денег не пожалею, – канючил Зильбер, – только бы он мне что-нибудь путное прописал.

– Ладно, чёрт с тобой! – Гурнов махнул рукой. – Для себя берёг, но поделюсь… Профессор! Все видит насквозь без рентгена. Пиши: Даниил Зубин.

– Ой, спасибо! – возликовал Зильбер. – Он терапевт или хирург?

– Он – всё. Специалист широкого профиля. Скажешь, что от меня.

Счастливый Зильбер записал адрес, еще раз поблагодарил и, наконец, ушёл к себе в отдел.

– Откуда вы знаете этого профессора? – спросила бухгалтер Сонечка, выдававшая Гурнову деньги на поездку.

– Какой там профессор! – Гурнов рассмеялся. – Я ему дал адрес техника, который мою машину ремонтирует. Чтоб больше не приставал.

– Ой, не могу! – Сонечка тоже рассмеялась.

А ничего не подозревающий Зильбер этим же вечером уже звонил в квартиру Зубина.

– Здравствуйте. Я от Гурнова. Мне нужна ваша помощь.

– Вы на машине? – спросил техник.

– Да. На автобусе добрался. Хочу с вами проконсультироваться.

– А машина где?

– Уехала, – ответил Зильбер, имея в виду автобус.

– Странный клиент, – подумал хозяин. – Заочник.

Потом спросил, подразумевая марку автомобиля:

– Японец?

– Да нет, москвич, – ответил Зильбер, уверенный, что речь идет о нём.

– «Москвичи» уже долго не тянут, – авторитетно заявил техник.

– Это почему? – похолодел от страха Зильбер.

– Двигатели рассыпаются. Они и раньше были недолговечны.

– Спасите! – чуть не простонал Зильбер.

– Сколько отмахали?

– Пятьдесят.

– Это не так уж много, – упокоил его Зубов, имея в виду километраж. – При хорошем уходе до ста дотянете, а то и до ста двадцати, без капитального ремонта.

– Я вам снимки принёс.

– Мне они ни к чему. У меня ваш механизм весь перед глазами.

– Каков специалист! – восхитился Зильбер. – Молодец Гурнов, не соврал!

– На что жалуетесь? – спросил техник.

– Одышка мучает. На горку с трудом взбираюсь.

– Все ясно, – перебил его хозяин. – Мотор не тянет. Включайте нижнюю передачу и потихонечку набирайте скорость. Ни в коем случае не газуйте… Клапана стучат?

– Иногда стучат, а иногда и не прослушиваются.

– Срочно проверить надо и отрегулировать. Что ещё?

– Быстро остываю. Мёрзну. По утрам холодный, как лёд.

– Надо разогреваться. Пока не разогреетесь – никуда не двигаться… Сигналы еще подаёте?

– Кому?

– Встречным.

Зильбер засмущался.

– Не так, как раньше. Но если уж очень, то…

– С этим надо кончать! – категорически потребовал техник. – На это тоже энергия уходит. И на чужие сигналы не отвечайте. Не гудите и не слепите. Берегите аккумулятор… Как работает коленвал?

– Неважно. Стоит резко разогнуть колено, сразу скрипит, а иногда щёлкает.

– Плохо распределяется смазка.

– Вы имеете в виду обмен веществ?

– И обмен, и давление. Не мешало бы сделать промывание всей системы, сверху донизу. И горючим не увлекайтесь. Небось, у каждой колонки заправляетесь?

– Где там. Мне теперь одной бутылки на неделю хватает.

– Ну, это уж чересчур – не надо так экономить. А вот масло очищенное обязательно. И водичку дистиллированную.

– Только дистиллированную? – ужаснулся Зильбер.

– Обязательно. А то засорите сливной бачок. Кстати, он у вас ещё не протекает?

– Нет.

– Следите за этим. А корпус у вас еще крепкий?

– Немного помятый, были переломы.

– Низ не заржавел?

– Н-не знаю. Кажется, нет.

– Пятна? Ссадины? Обязательно проверьте брюхо.

– Хорошо, я проверю.

– Вы вступили в такой километраж, когда необходима регулярная профилактика и техосмотры. Проверять всё, всюду, ежедневно. Прослушивать и простукивать. Промывать и смазывать. А главное – строгий режим, ясно? Выезжать только в сухую солнечную погоду. В дождь, в туман – под крышей. На дороге – всех пропускать, не превышать, не обгонять, не газовать… И я вам гарантирую сто тысяч километров безаварийного пробега!..

Через три дня Гурнов вернулся из поездки и на улице встретил Зильбера. Тот бодро и быстро куда-то маршировал.

– Ну, как тебе мой профессор? – ехидно спросил Гурнов.

– Спасибо! Большое спасибо! – Зильбер стал с чувством трясти его руку. – Я теперь других врачей знать не хочу, только у Зубова консультируюсь. Выполняю все его советы и просто ожил. Чувствую себя прекрасно, окреп, хорошее настроение!

Он еще раз крепко пожал руку сослуживцу, посигналил и бодро покатил дальше.

АХ, ЭТОТ ГРИПП!

Грипп, как море: накатывается волнами. Первая – меня миновала, вторая – сбила с ног и бросила в постель, раскалённую, как Сухумский пляж в июле. Я лежал, сухой и горячий, поджариваемый изнутри инквизиторами-вирусами. Вызванный врач появился только к вечеру, тщательно помыл в ванной руки, потом вошёл в комнату, сел рядом со мной и попросил открыть рот. Я выполнил его просьбу, уверенный, что он хочет посмотреть горло. Но врач вынул из «дипломата» маленькое зеркальце и с его помощью стал осматривать мои зубы…

– У вас кариес и пародонтоз!.. Запустили челюсть!

Какой-то металлической штучкой, вынутой из того же «дипломата», снял с зубов камень, потом размассировал пальцами дёсны. Что-то обнаружил, обрадовался.

– О!.. И полость в шестом верхнем. Надо срочно заделать. У вас есть электродрель?

К счастью, её у нас не оказалось. Врач расстроился, огорчился, но потом взял себя в руки и попросил к его следующему визиту достать хотя бы механическое сверло.

– А пока – полощите рот раствором соды.

– А что принимать от гриппа? – робко спросила жена.

Врач растерянно развел руками.

– Видите ли, я – стоматолог. Сейчас широкая эпидемия, терапевтов не хватает, поэтому прислали меня. Бюллетень я открыл и выписал зубной эликсир…

Увидев растерянность жены, добавил:

– Два раза в день массируйте ему дёсна щёткой, утром и вечером – сможет камни грызть!..

Очевидно, он хорошо подлечил мне зубы: когда меня лихорадило, они бодро стучали друг о друга.

Назавтра жена сделала еще один вызов в надежде, что придет терапевт.

Но нам снова не повезло.

В полдень раздался пронзительный звонок и крик за дверью:

– Уберите собаку!.. Немедленно уберите собаку!..

Жена щёлкнула замком и потянула за дверную ручку, пытаясь открыть дверь, но ей не давали это сделать. Потом дверь осторожно приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась до блеска выбритая голова и закричала:

– Вы убрали собаку?!..

– У нас нет собаки, – испуганно ответила жена.

– Отойдите в сторону, я сам посмотрю.

Пришедший вытянул шею и покрутил блестящей головой, подозрительно осматривая переднюю, несколько раз призывно посвистел и только после этого переступил порог. В ответ на удивленный взгляд жены выкрикнул:

– Все говорят: «Нету… Нету», а потом кусают!.. Где больной?

Жена указала на дверь спальни и хотела её открыть, но бритоголовый жестом остановил её, поднёс палец к губам и прошипел: «Тс-с-с!» и, приложив ухо к двери, несколько секунд внимательно прислушивался. Потом спросил:

– Он у вас буйный?..

Не дождавшись ответа, решительно распахнул дверь и заорал:

– Оставаться на месте! Не двигаться!..

При моей высокой температуре мне было трудно шелохнуться, поэтому я охотно выполнил его приказание. Но, чтобы показать доктору, что я ещё жив, я напряг последние силы и пошевелил ногой.

Энергичный доктор газелью отскочил в угол комнаты и закричал:

– Что у вас под одеялом? Собака?

Убедившись, что под одеялом, кроме меня, никого нет, подошел ближе, приказал: «Следите!» и стал водить у меня перед глазами каким-то металлическим молоточком, то приближая его к моему носу, то удаляя. От напряжения у меня закружилась голова, и я закрыл глаза, чтобы не видеть прыгающего инструмента. Врач бросил молоток мне на лоб и стал пальцами раздвигать мои веки.

– Я велел следить!

Я мотнул головой, скинул молоток на подушку и снова закрыл глаза. Бритоголовый довольно потёр руки и сообщил жене:

– Бунтует! Типичный агрессивный синдром. У него в роду были шизофреники?

– У нас нет шизофреников. У нас есть грипп, – устало ответила жена.

– Причем здесь грипп? У больного расшатана психика, нервы обнажены. Смотрите!

Откинув одеяло, положил мне ногу на ногу, размахнулся и стукнул молоточком под коленкой. Моя правая нога взвилась вверх и саданула доктора в живот, так, что он отлетел снова в тот же угол и радостно завопил оттуда:

– Рефлекс сохранен – его еще можно спасти! Немедленно в диспансер! Ваше счастье, что прислали меня, а не терапевта – пропустили бы заболевание!

Что-то написал на бумажке и протянул ее жене. – Вызовите спецмашину и ту-ту… Ту-ту-ту-у-у-у!..

Он загудел и задвигал руками и ногами, изображая паровоз. Продолжая гудеть, «выехал» в переднюю, поманил туда жену и вполголоса посоветовал:

– Пока прибудет машина, позовите кого-нибудь из мужчин – с ним опасно оставаться наедине.

Приоткрыл входную дверь, высунул голову в парадное и закричал:

– Уберите собаку!

Вышел, но тут же вернулся и потребовал:

– Не запирайте дверь: если во дворе собака – я прибегу обратно.

…Вскоре газеты сообщили, что на нас накатилась третья волна гриппа. Болели уже и врачи, превращаясь в пациентов. Поликлиники захлёбывались в потоке вызовов и присылали любых медиков, независимо от специализации, тех, кто ещё держался на ногах.

У нас побывал и ортопед-травматолог, который долго искал на моём теле переломы и, не найдя их, поздравил меня с удачей. Когда же я пожаловался на насморк, он растерялся и неуверенно предложил взять нос в гипс… Потом приходила врач-венеролог и задавала такие вопросы, от которых упавшая было у меня температура снова резко подскочила…

За время моей болезни мы так привыкли к разнообразию врачей, что даже явившегося к нам сантехника жена приняла за очередного доктора. Тем более что он задал вполне медицинский вопрос: «На что жалуетесь?». Жена подробно доложила:

– Горло отекло, принимает только тёплую воду, а пища не проходит… И колено ноет.

– Колено сломаем и заменим, а горловину раздолбаем и прочистим, – бодро пообещал сантехник, достав кувалду и большой гаечный ключ.

Жена задохнулась от ужаса, у нее подкосились ноги, и она рухнула на табурет. А мне этот «доктор» помог больше всех остальных. Я вдруг громко и искренне расхохотался. И то ли от этого смеха, то ли от этих визитеров, а может, просто подошло время, но я почувствовал, что выздоравливаю – сел на кровати, опёрся на подушку и на оставленных всеми докторами рецептах набросал этот рассказ.

ЭМИГРАНТ ИЗ СИНОПА

ОТ АВТОРА: Недавно, во время раскопок в районе древних Афин, археологи обнаружили полуистлевшие страницы рукописи, которая была переведена и вызвала повышенный интерес у историков. Мне удалось получить этот перевод, и я спешу познакомить с ним читателей.

Диоген, эмигрант из Синопа, уже который месяц не мог найти крышу над головой. Жить было негде. В Афинах нарастала квартирная проблема: цены на жильё стали заоблачными, и на покупку, и на съём. Бездомные жаловались, возмущались, требовали. В ареопаге регулярно обсуждали этот вопрос, в народном собрании депутаты произносили пламенные речи, все фракция во главе с лидерами (они назывались демагогами) обещали немедленно решить эту проблему, но цены на жильё продолжали расти.

Можно было рискнуть и взять квартиру под залог, но это было чревато тяжёлыми последствиями: греки изобрели очень суровую форму залога, ипотеку: при просрочке платежа должник попадал в рабство.

Диоген ходил по Афинам днём с фонарём.

– Кого ты ищешь? – спрашивали его.

– Честного законодателя, который бы выслушал меня и занялся решением этой проблемы.

Искал долго, очень долго, но не нашёл. Ему сочувствовали, обещали, били себя в грудь, рассказывали о планах строительства для бездомных, но вместо этого вырастали виллы богачей.

Однажды, когда он бродил по городу, пошёл страшный ливень. Диоген искал, где бы спрятаться, и вдруг увидел выброшенную бочку, лежащую на пустыре. Он нырнул в неё. Внутри было сухо и даже мягко: ветер нанёс туда много сухой травы. Под монотонный шум ливня Диоген задремал. Когда он проснулся, ливень уже прекратился, но Диоген не покинул бочку, ему понравилось, и он остался в ней жить.

Сперва над ним смеялись, но потом десятки бездомных по его примеру тоже стали покупать бочки и в них селиться.

Понимая, что это хоть какое-то решение проблемы, правительство ввело для покупки бочек специальную бочкотарную ссуду. Бочки стали расти в цене.

Тогда и все богатые древние греки стали скупать бочки, понимая, какое за ними будущее. Их перепродавали, их сдавали в наём. Использовали бочки из-под капусты, из-под масла.. Особенно ценились пивные бочки: на вечеринки не надо было покупать спиртное – гости пьянели от запаха пива. Кто побогаче – стали делать бочки на заказ, с несколькими отделениями: для детей, для ванны, для кухни. Жить в бочках – стало модно. Появились даже бочки-особняки, целые улицы из бочек. Это создавало особые удобства: не нравится район, можно перекатиться в центр или за город, на природу.

Появились новые крылатые выражение, ставшие афоризмами:

«Мой дом – моя бочка» и «Моя бочка – моя крепость».

Но бочек не хватало, начался ажиотаж.

Правительство издало закон: больше двух бочек в одни руки не продавать, банки подняли проценты на ссуду, мол, кому не нравится – катитесь отсюда. И многие укатили туда, где бочки дешевле.

Диоген стал уважаемым и популярным, он считался главным философом- бочковедом. Ему разрешили прикатить свою бочку на самую центральную площадь блистательных Афин. Многие приходили к нему за советом.

Однажды к нему подошёл Александр Македонский. – Я правитель Македонии, а скоро и всего мира, – представился он. – Что мне сделать для тебя ?

– Отойди чуть в сторону, ты заслоняешь мне солнце! – ответил философ..

Александр отъехал к своим друзьям и подданным и сказал: «Если бы я не был Александром, я стал бы Диогеном»…

ОТ АВТОРА: На этом рукопись оборвалась, но я поспешил с её публикацией, понимая, что в ней заложена спасительная идея, как решить жилищную проблему в стране. Я уверен, что и правительство вздохнёт с облегчением: ведь бочки легче построить, чем дома, и в центре страны, и на окраинах. Правда, могут возникнуть и проблемы: например, палестинцы начнут жаловаться в ООН, что Израиль на них катит бочки. Но зато сколько бездомных будут благодарны за эту подсказку!..

А сегодня, учитывая продолжающийся рост цен на жильё, я невольно повторил знаменитую фразу Македонского, примеряя её уже на себя: «Если бы я не был Александром, я стал бы Диогеном». И хотя у меня, у Александра, квартира уже есть – всё-таки два небольших бочонка я приобрёл: надо же обеспечить светлое будущее своим внукам.

В ПРЯМОМ ЭФИРЕ

Диктор: – Дорогие друзья! Мы–в прямом эфире, и вы можете поздравить своих родственников, друзей, соседей с их днями рождений и юбилеями. Итак, кто-то уже на линии. Мы вас слушаем.

Женский голос: – Я хочу поздравить моего дорогого мужа Димочку с его пятидесятилетием. И пусть он знает, что у него есть верная и преданная жена. Пожалуйста, включите для него какую-нибудь душевную песню, в которой выразится вся моя любовь к нему и нежность.

Диктор: – Какую именно песню?

Голос: – Сейчас узнаю. Дима, что тебе спеть?

Диктор: (Удивлённо) – Так он с вами в комнате?

Голос: – Да. Лежит рядом.

Диктор: – Почему же вы его лично не поздравите?

Голос: – Я с ним уже месяц не разговариваю – он такая сволочь!

Диктор: – М-да, понятно. Приглашаем следующего собеседника.

Мужской старческий голос: – Я хочу поздравить всех своих родственников Дубовских, которые эмигрировали из России тридцать лет тому назад. Если они живы, пусть напишут, если нет, пусть хотя бы позвонят…

Диктор: – Хорошо, передадим. Кто следующий?

Робкий женский голос: – Здравствуйте, это – я?

Диктор: – Это вы.

Робкая: – Вы уверены?

Диктор: – Уверен, уверен. Вы в прямом эфире, говорите.

Робкая: – Что-то я не узнаю свой голос. Я, наверное, не туда попала.

Диктор: – Туда, туда! Говорите!

Робкая: – Ой, вы меня разыгрываете. Я перезвоню, чтобы было наверняка.

Диктор: – Фу-у!.. Кто ещё на линии?

Томный женский голос: – Здравствуйте! Меня зовут Лариса. Я хочу поздравить с днём рождения моего любимого. Можно, я прочитаю ему свои стихи?

Диктор: – Пожалуйста.

Диктор: (поспешно) – Спасибо. Кто следующий?

Дряхлый старческий голос: – Здравствуйте. Я очень люблю радиопередачу «Любовь с первого слова», особенно, для тех, кому за восемьдесят. И я хочу поздравить её ведущего Горбатого Кирялу..

Диктор: – Вы имеете в виду Курбатого Кирилла?

Дряхлый: – И его тоже. И хочу попросить, чтобы после этой передачи он раздавал всем «виагру».