Читать книгу Два шага до аншлага - Александр Каневский - Страница 5

Освещается комната Бориса. Та же обстановка, только над тахтой висит большой фотопортрет Рогова, обрамлённый траурной лентой. На стенах вместо фотографий Бориса – фотографии Рогова. Слышно, как в коридоре Люка разговаривает по телефону.

ГОЛОС ЛЮКИ: Её нет… Не знаю… Хорошо, звоните.

После небольшой паузы Люка входит в комнату, ставит на полочку под портретом вазочку с цветами. Она как будто не изменилась, только все её движения чуть заторможены, и речь тоже. В комнату заглядывает Яна.

ЯНА: Меня не спрашивали?

ЛЮКА: Много раз.

ЯНА: Это покупатели. Я повесила объявления. Ты была права, предлагают хорошую цену.

ЛЮКА: Ты решила продать?

ЯНА: Да. (Выжидательно смотрит на Люку, та доливает в вазочку воду). Почему не спросишь причину? Тридцать лет не хотела, а теперь вдруг решила. Тебе неинтересно знать, почему? (Люка продолжает возиться с цветами). Не хочешь спрашивать? Ты – гордая, ты – деликатная. Да? А я всё равно скажу. Я его любила! Всю жизнь! Увидела и полюбила. Он служил на Урале. Загорелся лес. Их часть помогала эвакуировать детдом, в котором я работала. Мы плыли на плоту, он показывал детям фокусы, и дети смеялись. Потом причалили к какой-то брошенной хатёнке. Там было сыро и мрачно. Он попросил у меня помаду и нарисовал на стене петуха. Стало веселей. Я, как только он ступил на плот, поняла: мой, родной. Сама спорила, что так не бывает. А вот попалась. И ведь не школьница – замужем была… Он возвращался в часть, я ему свидание назначила – обрадовался, обещал быть. Да не пришёл. У них авария была, машина перевернулась – в госпиталь его увезли, в область, а потом в Москву. Я его, не переставая, разыскивала. От мужа ушла. Маринку родила и ушла. Вернее, он сам ушёл после нашего разговора. И нашла всё-таки, через год. Господи, как я его уговаривала! И клялась, и молила, и плакала… А он всё-про тебя рассказывал, про свою воздушную красавицу. Я ведь, чтобы к вам в квартиру въехать, отдельную двухкомнатную отдала, с мебелью. Но здесь ещё тяжелей стало – глядеть, как он над тобой трясётся… Как я его ревновала! Особенно по ночам. Хотелось ворваться к вам в комнату и выбросить тебя из окна.

ЛЮКА: Ты меня ненавидишь?

ЯНА: Уже нет. А раньше было: ты его у меня украла. Если бы не ранение… С годами это прошло, страсть перешла в преданность. Не переезжала, чтобы ему быть полезной, укол сделать, банки поставить…

ЛЮКА: А почему ты его картины ругала – он же из-за этого страдал?

ЯНА: Не могла удержаться: ведь он только тебя и штамповал…

ЛЮКА: Я знала, что тебе тяжело, но не думала, что так больно.

ЯНА: Ты знала?

ЛЮКА: Да. Он мне всё рассказал. Чтобы я была к тебе добрее. Но я не всегда умела сдержаться, особенно в последние годы. Прости.

ЯНА: Ты сейчас чем-то похожа на него.

ЛЮКА: Спасибо. (Подходит к ней). Не надо переезжать. Оставайся. Нам уже делить некого.

ЯНА: Почему ты ушла из Аэрофлота?

ЛЮКА: Боялась вас одних оставлять. Стюардессы по двое суток не бывают дома. Ты, как дамоклов меч, висела над моим счастьем.

ЯНА: Из-за меня и на диете сидела, и йогой занималась, и плаванием?

ЛЮКА: Да. Ведь ты на целых пять лет меня моложе.

В комнату входит Дудко. Целует Люку в лоб.

ДУДКО: Поздравляю с днём рождения. Вот. (Вынимает литровую бутылку с этикеткой «Красный мак»). В Москве не нашёл – звонил в Новосибирск, знакомого летчика упросил – он привёз десять флаконов. Я их все сюда влил, чтоб уже наперёд было. (Яне, оправдываясь). Этот же дурак её приучил. (Отворачивается, плачет).

ЛЮКА: Спасибо, Артурчик, мне теперь надолго хватит.

ЯНА: Ты заполнил анкету?

ДУДКО: Нет. Решил вернуться домой, к детям. (Люке). Хотел жениться на ней, не так, как раньше, по-серьёзному. Она мне очень нравится, но… (Грустно смолкает).

ЛЮКА: Что но?

ДУДКО: После Лёшиной смерти я понял, что устал. Устал врать и себе и другим. Какой из меня жених? Думаете, я от жен уходил? Это они меня бросали, все подряд. И правильно делали: здесь болит, там хрустит, тут колет – хороший подарок. Живу по инерции, делаю вид, что супер-МЕН, а на самом деле – суперСТАР!..

ЛЮКА: Зря ты так: стройный, красивый, весёлый.

ДУДКО: Ребята, давайте жить честно!

ЯНА: Давайте!.. Вы оба знаете, как я любила Лёку, жизнь ему посвятила. А вот умер он – и мне легче стало. (Люке). Не смотри на меня страшными глазами – я тоже хочу быть честной. Не радостно я несла свой крест, а с упорством маньяка, с завистью и злобой. Теперь это кончилось – больно, горько, пусто, но легче… Может другой жизни суждено отведать, хотя бы частичку. (Подходит к Дудко). Мы ведь с тобой не для страсти встретились, а чтоб опереться друг на друга. Не уезжай, не надо.

Слышен стук молотка.

ДУДКО: Что это?

ЛЮКА: Дети вешают картины.

ДУДКО: Какие картины?

ЛЮКА: Лёкины. С выставок. Двадцать шесть работ.

ЯНА (Дудко): Она их покупала через подставных лиц. Экономила на хозяйстве и покупала. Чтоб он думал, что они кому-то нужны. Я когда узнала, хотела ему рассказать. А потом решила: ни за что! Это ведь её акции поднимает. И молчала.

ДУДКО (потрясённый): Втихую скупала?.. Всю жизнь?! А где прятала?

ЛЮКА: У дворника, за пол-литра в месяц.

ДУДКО: Ты великая баба, прости, великая женщина! (Кланяется). Мы все перед тобой, как полуторки перед башенным краном! (Ещё раз кланяется. Яне). И ты поклонись! (Наклоняет голову Яны и сам снова кланяется).

ПАВЛИК (войдя): Вы делаете зарядку?

Звонок во входную дверь. Из большой комнаты выходит Борис. В коридоре на том же месте по-прежнему стоит мольберт, только уже без картины. Рядом стул. На стуле ваза – с цветами. Борис открывает дверь. Входит Ася с двумя букетами.

АСЯ: Здравствуйте.

БОРИС: Здравствуй. Спасибо, что пришла.

Ася проходит в конец коридора и ставит один букет в вазу у мольберта. Молча стоит, как у памятника. К ней подходит Борис.

АСЯ (внимательно смотрит на него): Вы в чёрном похожи на принца Гамлета. Если бы я была режиссёром, всё время бы вас снимала.

БОРИС: С кино покончено, Асенька. Пора заниматься делом.

АСЯ: Каким?

БОРИС: Каким-нибудь настоящим. Я ведь теперь глава семьи, пример для младшего брата.

АСЯ: А каким именно делом?

БОРИС: Пока работаю штукатуром на стройке, осваиваю профессию.

АСЯ: У вас получается?

БОРИС: Частично. Уже не весь раствор бросаю на себя – часть его попадает на стенку… (Смотрит в окно). Ты там живёшь?

АСЯ: Да.

БОРИС: Совсем рядом. А я не знал. Как часто мы не замечаем того, кто рядом. Рядом со мной всю жизнь жил маленький великий человек. Он умел любить – это редкий талант. У него бы учиться, учиться, а я… Всю жизнь убивал в себе это умение. Боялся. Заменял качество количеством. Утратил радость. Устал. Мечтаю о семье, а гуляю на чужих свадьбах. Хочу полюбить, а не могу, не умею, разучился. И это в тридцать шесть лет!

АСЯ: Вам было шестнадцать, и вы не подозревали, что в этот год я для вас родилась. Вам было двадцать, а я только пошла в детский садик…

БОРИС: Ты сейчас похожа на ту, первую Асю.

АСЯ: Тогда я её играла. А сейчас я вернулась к себе.

СВЕТИК (выглядывая из большой комнаты): Свечи зажжены – прошу к столу.

БОРИС (Асе): Пойдём. (Ведёт её).

Из комнаты Бориса выходят Люка, Дудко, Зоя, Яна и Павлик.

АСЯ (Люке). Поздравляю вас с днём рождения!

Отдает букет, плачет.

ЛЮКА: Нельзя, нельзя плакать – он этого не любил.

ПАВЛИК (Люке): Я вас тоже поздравляю. Бабушка мне купила новую скрипку – так я вам её дарю.

Все заходят в большую комнату. Здесь полумрак, свет погашен. В центре накрытого стола – огромный торт, в нём горят свечи.

ДУДКО: Ого, какой тортище!

ЛЮКА: Это он заказал, ещё за месяц до смерти.

Снимает домашний халатик, под ним белое нарядное платье. Все остальные – в тёмных, траурных одеждах. Усаживаются за столом.

ДУДКО: Ну, первый тост за виновницу торжества.

БОРИС: Нет. Первое слово – папе. (Включает Дивиди).

ГОЛОС РОГОВА: Девочка моя! Я великий обманщик. Я готовил свою последнюю картину не для выставки, а для тебя – ведь я знал, что уже не жилец. В этот портрет, как и в предыдущие, я вложил свою любовь к тебе, значит, всего себя. Прошу тебя, живи долго, а я буду висеть рядом и любоваться тобой. Я не умер, я просто переселился на стенку. Фап!

БОРИС: А теперь – дуйте!

Все дуют на свечи, они гаснут. Становится темно. Загорается свет. Сверху, как будто с неба, разворачиваясь, падают картины, одна за другой. Постепенно, вся сцена – в картинах. На них – Люка, юная, в зрелом возрасте, пожилая… В разных позах и разных ракурсах. Мы узнаём её и в «Девочке с яблоками», и в» Итальянке, срывающей виноград», и в Деве Марии на иконе… А внизу под картинами на стене надпись: «Л + Л = Любовь»

БОРИС: Видишь, Павлик, после смерти остаются не только цифры.

Из тишины, постепенно нарастая, звучит мелодия «Неудачного свидания», всё громче, громче, и заполняет всю сцену.

Конец.