Читать книгу Тайны мозга - Александр Каплан - Страница 5

Коммуникация в животном мире существует даже между одноклеточными организмами и отдельными клетками организма, не говоря уже об обмене сообщениями между самыми простыми живыми существами. Однако, эта коммуникация, от бактерий до высших животных осуществляется посредством самых разных, но всегда элементарных сигналов: молекул, звуков, световых вспышек, электрических импульсов, движений тела и других.

Считается, что рекордсменами по числу коммуникативных звуковых сигналов являются легендарные дельфины. Их словарь состоит почти из 40 видов свистов или щебетов. И каждый из них обозначает вполне конкретную фразу: высокий мелодичный свист, следующий за коротким и унылым – это «Я в беде», звуки, напоминающие лай – это «Плыви ко мне», тонкий визгливый писк – это призыв дельфиненка: «Мама, подплыви ко мне!». А тявкающий звук, свойственный только самцам, должен привлекать самок. Есть у дельфинов и звуки, обозначающие приветствие, прощание или беспокойство. Но, как видно, акустическое общение даже у дельфинов ограничено обменом небольшим, но тщательно отобранным в ходе эволюции набором жизненно важных фраз.

Психологи и нейробиологи считают, что качественным скачком, полностью преобразовавшим саму природу отношений между человеком и окружающим его миром, было появление у него способности к символьной коммуникации, когда фразы сообщения строятся на основе комбинаций определенных символов, например, четких звуков или жестов. Таким образом, у человека появилась акустическая коммуникация особого рода – речь, когда общение осуществляется не отдельными звуками, а их последовательностями. Очевидно, что в таком случае вариантов символьных комбинаций или фраз для коммуникации даже при небольшом наборе элементарных звуков становится многократно больше, чем, если бы, как у животных, каждый звук или жест бы отдельным сообщением. Интересно, что число звуков, используемых человеком для образования речи или так называемых смысло-различающих звуков в европейских языках примерно такое же, какое используют для сигнальной коммуникации дельфины и шимпанзе – где-то около 40. Это и понятно, эволюционные процессы всегда очень экономны, зачем расширять состав элементарных звуков, если новый комбинаторных принцип их использования уже сам по себе обеспечивает совершенно новый уровень общения – языковую коммуникацию.

Язык – это совокупность символов, правил их следования и устойчивых их комбинаций, слов, однозначно обозначающих как объекты и явления природы, так и события внутреннего мира человека. Для перехода к использованию в коммуникации последовательностей элементарных звуков, конечно, потребовались многократно бОльшие, чем на доязыковых уровнях развития, ресурсы мозга, чтобы обеспечить запоминание, построение и понимание самих синтезированных из отдельных звуков слов и предложений. Коммуникативная функция языка, хотя и была первично востребованной в ходе эволюции, оказалась в конечном итоге не единственной и даже не самой главной функцией языка. Наиболее значимой оказалась его познавательная функция, обеспечивающая накопление опыта в речевых описаниях трудовых операций, «подсмотренных» в природе закономерностей, собственных внутренних состояний. Именно язык стал основой формирования абстрактных понятий, обозначающих уже не собственно конкретные объекты и явления природы, а их обобщения. Например, формирование понятия «вода» обобщает сразу и жидкую субстанцию, и средство утоления жажды, и средство тушения огня, и средство для размягчения глины, и моющее средство и многое другое. С появлением языка человек научился оперировать понятиями, которые зачастую не обозначают ничего конкретного в природе, но обобщают смысловые связи между объектами и явлениями. Человек научился мыслить!

– Ясно, что мы переиграли неандертальцев, в том числе и с помощью языка, – рассказывала профессор Татьяна Владимировна Черниговская. – Гомо сапиенс научился разговаривать звуками, а неандертальцы, насколько нам известно, освоили только язык жестов. Конечно, преимущество оказалось на нашей стороне. Одно дело предупредить об угрозе словами – быстро, звучно, понятно. А пока из кустов пальцами просигналишь, дикие звери всех соплеменников разорвут в клочья и растопчут.

Конечно же, дело не только в возможности быстро оперировать звуками и их физическом свойстве огибать всяческие преграды, сравнимые с длиной звуковой волны. Главное в звуковом общении – это возможность из сравнительно небольшого комплекта звуков создавать их многообразные наборы, которые в целом могут обозначить сколь угодно большой круг вещей, действий, свойств в окружающем мире. Овладеть умением построения и использования этих наборов звуков означает – научиться говорить. Умел ли говорить неандерталец?

Помимо развития мозга для овладения речью нужны были и соответствующие преобразования в рото-глоточном аппарате, особенно в гортани, чтобы справиться с четким произношением хотя бы трех-четырех десятков различных звуков и их сочетаний. Гортань – это участок дыхательной системы, в который снизу открывается одновременно и пищевод и трахея и который еще содержит голосовой аппарат.

Американский лингвист Филипп Либерман еще в 1971 г. высказал предположение, что именно анатомические особенности глотки определяют возможность произнесения гласных звуков «а», «и», «у», которые в сочетании с согласными дают возможность формировать множество комбинаций звуков, легко складывающихся в непрерывные последовательности из целых наборов таких звуков, то есть в слова и предложения в современном понимании.

Совместно с анатомом Эдмундом Крелиным Либерман решил сделать реконструкцию рото-глоточной области неандертальца, чтобы проверить, в какой степени древний человек был способен произносить те или иные звуки. Так по костным находкам был воссоздан в пластилине голосовой аппарат неандертальца. Сразу стало наглядно ясно, что гортань у неандертальцев находилась явно выше ее положения у современного человека. Высокое положение гортани, как у современных шимпанзе и у маленьких детей, позволяет проглатывать пищу и дышать практически одновременно, а низкое ее положение создает риск попадания пищи в трахею, но вместе с тем открывает возможности для членораздельной звучащей речи.

Действительно, моделирование резонансов, возникающих при «продувке» воздухом такой гортани, показало, что неандертальцы не могли произносить основные гласные в таких комбинациях с согласными, которые могли послужить основой быстрой речи. Из гласных у них не было «а» и «о», а только «э» и зачаточные «и» и «у». Из согласных им были доступны губные и зубные звуки, например «д» и «б». Наверное, этого было достаточно, чтобы обзавестись какой-то праречью, но тогда ее скорость должна была бы быть в 10 раз медленнее и намного менее информативнее, чем у современного человека. Вероятно, неандертальцы могли создавать синтаксические структуры, но построение звуков и их последовательностей было затруднено.

Казалось бы, анатомические особенности рото-глоточного аппарата Европейских неандертальцев затормозили у них развитие речи, а вместе с этим фактически отняли последние шансы стать вровень с открывшими себе Европу африканскими племенами Гомо сапиенс, которые, судя по всему, уже говорили не хуже современного человека.

Однако, поскольку мягкие ткани гортани не могут сохраниться в ископаемых останках человека, все ее реконструкции основывались лишь на предположении связи положения гортани со степенью изогнутости основания черепа, которая в последнее время оспаривается в ученых кругах.

Единственной деталью речевого аппарата, которая может сохраниться в ископаемых останках древнего человека, является подъязычная кость, залегающая в виде подковы под мышцей языка и обеспечивающая его координированные движения с гортанью. Она служит своеобразным «якорем» для языка и других мышц, участвующих в голосообразовании и, кстати, легко прощупывается в 1–2 см над кадыком. Подъязычная кость ведет свое происхождения от жаберной дуги рыб и имеется практически у всех наземных животных, поэтому обеспечивает далеко не только речевую функцию. Одну такую кость, принадлежавшую неандертальцу, нашли в 1989 году в пещере Кебара в Израиле. Внешне она очень похожа на подъязычную кость современного человека, в отличие от подъязычной кости, к примеру, шимпанзе, но это еще не свидетельство языковых способностях неандертальцев. Принципиальным было бы сравнить, какие нагрузки в разных своих частях эта кость испытывала у живого неандертальца – с аналогичным распределением нагрузок у Гомо сапиенс. Результаты такого сравнения позволили бы понять, насколько одинаково они использовались у современного и древнего человека.

В 2013 году за эту работу взялась международная бригада исследователей из Италии, Канады и Австралии под руководством палеонтолога Руджеро Д’Анастазио. С помощью микротомографии, выполненной на итальянском синхротроне ELETTRA, они смогли рассмотреть внутреннюю «арматуру» кости, которая, как известно, строится в процессе эксплуатации, наращивая костяные «подпорки» в тех местах, где нагрузка увеличена, и наоборот, оставляя полости и каналы для сосудов в ненагруженных частях кости. Результаты оказались неожиданными: внутренняя микроструктура и так называемое микробиомеханическое поведение подъязычной кости кебарского неандертальца такие же, как у современного человека. «Хотя мы собираемся исследовать и другие гиоиды (подъязычные кости), наше исследование дает убедительные доказательства того, что неандертальцы пользовались сложной речью. Идентичное биомеханическое использование подъязычной кости у двух видов указывает на сходную функцию – то есть речь. Другие находки палеонтологов, археологов и палеогенетиков (использование красок, зонирование жилых помещений, украшение тела останками животных – например, птичьими перьями) говорят нам о том, что формы сложной коммуникации, которые раньше считались прерогативой Homo sapiens, были доступны и неандертальцам», – заключает Д’Анастазио.

Исследования Д’Анастазио и других ученых свидетельствуют о том, что способность к языковой коммуникации и, в особенности, к звуковому языку формировалась у гоминидов постепенно, достигнув совершенства по крайней мере у кроманьонцев.

Как говорят ученые, если прямохождение стало основным признаком процесса гоминизации, выделения высокоорганизованного семейства человекообразных обезьян, включая людей, – то речь стала маркером процесса сапиентации, становления Человека разумного.

В самом деле, язык – это не только способность договариваться с соплеменниками, но это еще и возможность поговорить с самим собой, поразмышлять. Если окружающий мир уже представлен словами-понятиями, то ими можно оперировать в уме и в отсутствие собеседника. Операции с понятиями и есть мышление! И чем разнообразнее понятийный мир человека, чем больше ассоциаций между этими понятиями, тем богаче его мышление, тем более он способен к познанию окружающего мира.

При всей очевидной важности и необходимости языка и речи для человека наш собственный опыт показывает, что овладеть языком не так-то просто, особенно если в этом процессе возникают какие-то долгие задержки или если это второй язык.