Читать книгу Тысячеликая мать. Этюды о матрилинейности и женских образах в мифологии - Александр Шкляревский, А. А. Кожин, Александр Алексеевич Говоров - Страница 2

Эпиграфом к этому предисловию могли бы стать слова самого автора книги: «В науке нужны оригинальные идеи, а не помешательство, хотя Нильс Бор, как мы помним, и говорил о “безумии” правильных идей». Или же такое его высказывание: «Интеллектуальная трусость ученым не к лицу».

Только бескрылый ум способен не испытывать мощного и волнующего до экзальтации желания знать, что происходило на нашей Земле в эпоху, не оставившую нам письменных памятников. Между тем трудов, авторы которых отваживаются, опираясь на фундамент строгого научного знания, широкими мазками воссоздавать картины глубокого прошлого, причем картины ойкуменистического размаха, чрезвычайно мало. Особенно это нехарактерно для социальной антропологии и этнологии последних десятилетий. Причины тому – и долгое, почти безраздельное господство постмодернизма в гуманитарных методологиях, и необъятность фактического материала, который неуклонно и стремительно растет как снежный ком.

А. А. Казанков в полной мере проявил ту интеллектуальную смелость, к которой он нас всех призывает. В то же время для реализации своих замыслов он создал поистине огромную базу фактических материалов и изучил массу различных их теоретических интерпретаций. Настоятельно отсылаю читателя к библиографическому списку в конце книги. Проведя подробное редактирование публикуемых текстов, могу засвидетельствовать прекрасное владение автора использованными материалами.

Путь предлагаемой книги к читателю был долог и непрост. Широта поставленных автором задач, непреклонная прямолинейность его диффузионистского мировоззрения, пренебрежение ко многим устоявшимся правилам научного изложения, которое порой доходит до экстравагантности, граничащей с эпатажем, отсутствие всякого страха показаться смешным или нелепым в своих рассуждениях – все это неоднократно вызывало резкий протест у коллег, призванных обсудить рукопись на своих заседаниях. Трудно было обрести необходимую, по нормам научного книгоиздательства, официальную рекомендацию к печати. Несомненно, и будучи напечатанным, труд А. А. Казанкова во многих своих фрагментах вызовет протест у читателей с академической подготовкой. Да и у общего концептуального посыла книги найдется немало противников.

А этот посыл таков: первоначальное производящее хозяйство, основанное на мотыжном земледелии, распространилось из Передней Азии в самые отдаленные районы ойкумены, независимых очагов перехода к земледелию было меньше, чем принято думать в современном научном мире. Вместе с производящим хозяйством распространялись по необъятным пространствам и возникшие у его создателей формы социальной организации – в первую очередь матрилинейный десцент как основа структурирования социальных объединений, – и идеологические представления, связанные с культами женских божеств. У культурной диффузии, воссоздаваемой А. А. Казанковым, было два основных пути: люди двигались по планете, колонизовали все новые территории и внедряли свои культурные стереотипы в культуры тех, кто был там до них; культурные стереотипы как бы сами двигались по планете, передаваясь от сообщества к сообществу в процессах взаимодействия между их представителями.

Второй путь очевиден, а вот с первым, вернее с признанием конкретных его последствий, дело обстоит сложнее. Многие исследователи в этом отношении настроены весьма скептически, некоторые – совершенно непримиримо. Причины тому заключаются отчасти в общеметодологических установках, отчасти в убеждении, что отсутствие строгих доказательств фатально для научных теорий, в том числе и гуманитарных.

Казалось бы, мы все расстались и с классическим эволюционизмом позапрошлого столетия, и с эволюционизмом марксистских подходов, и с функционализмом прошлого века. Позитивистский функционализм А. Р. Рэдклифф-Брауна не критиковал без всякой пощады только ленивый. И все же нам легче поверить в конвергентное происхождение сходных явлений культуры, чем в заимствование, сознательное насаждение или общий источник, когда сходства обнаруживаются у представителей бесписьменных обществ в таких удаленных друг от друга местах, как, скажем, Южная Америка и Центральная Австралия, Северная Америка и Передняя Азия. Да и трансокеанские плавания доколумбовых времен нельзя считать доказанными.

В ритуальных парафеналиях и религиозных представлениях огнеземельских она и центральноавстралийских аранда имеются разительные совпадения, но поиск вероятных путей заимствования вызывает чуть ли не смех у многих ученых, а от мысли о том, что эти черты обрядовой жизни сформировались еще на общей древней прародине, солиднейшие исследователи просто отмахиваются. «Нет подходов, неясно, невоспроизводимо, не существует» (Бехтерева 2007:23).

«Проще – не значит правильнее, – пишет А. А. Казанков в одном из разделов своей книги. – …даже если принимать концепцию единообразного стадиального развития человечества (которая, как мы знаем, утверждалась не без влияния со стороны идеологии тоталитарного государства, а значит, не без влияния сугубо вненаучных факторов), невозможно приписать стадиальным закономерностям такие выразительные детали, как, например, закушенный хвост Змеи-Матери» в изображениях и мифологических текстах, найденных и записанных в Африке, Северной Америке или Юго-Восточной Азии. «Слишком специфичны подобные образы, чтобы возникать конвергентно». И здесь я с автором полностью согласна.

Вот ведь парадокс. Мы знаем, что люди из одного центра разошлись по миру и, расходясь, несли с собой всевозможные артефакты. Мы знаем, что в истории человечества была отнюдь не одна эпоха Великих географических открытий. Но, находя поразительно похожие явления в противоположных уголках мира и не находя убедительных объяснений тому, как конкретно могла произойти диффузия, мы склонны отрицать ее самое.

А. А. Казанков предпринимает отважную попытку мысленно проследить некоторые вехи «несения» по свету весьма значимых культурных явлений. В этой попытке он идет на риск наделать массу ошибок, но правота всего замысла очевидна. Он невыполним? Вероятно. Однако должно ли это остановить ученого?

По-видимому, такой замысел невозможно реализовать в традиционной академической манере. Слишком многое обречено пока (а может быть, и навсегда) оставаться недоказуемым. А книга, в которой под одной обложкой собраны многолетние старания реализовать такой замысел, не может не быть собранием отдельных этюдов.

Я вспоминаю слова моего отца, геотектоника, которого один из ведущих представителей академического мира назвал великим ученым и который взял на себя неподъемную задачу реконструировать древнейшую геологическую историю нашей планеты (Chudinov 1998 и др.). «Многие сугубо научные идеи, открытия, истины невозможно доказать!» Или же слова современного религиозного мыслителя: «Есть истины, которые недоказуемы, но лишь показуемы» (В. А. Леонов, личная коммуникация).

Работая с текстом предлагаемой книги и параллельно – в часы отдыха – читая (волею случая в первый раз) интереснейшую книгу Н. П. Бехтеревой «Магия мозга и лабиринты жизни», я поразилась унисонному моим размышлениям звучанию целого ряда высказываний этой выдающейся исследовательницы. Не могу удержаться, чтобы не привести некоторые из них. «Для того, чтобы мы, не боясь ярлыков, заглядывали в научные пропасти, а не только ходили по их краю, необходимо, чтобы общество было по-настоящему свободным, свободным от ненужных и неоправданных запретов». «Творчество является одним из высших, если не самым высшим, свойств мозга. Увидеть мысленно то, чего не было, услышать музыку, которой нет… Одним из высших – но и уязвимых». «Пусть что-то останется лишь условно известным». «Очень трудно поддается формализации этот вид знания. Он ближе всего к интуиции, но ею не исчерпывается». «Далеко не все и не сразу принимают его всерьез» (Бехтерева 2007: 23, 24, 27, 55, 282, 284).

Все сказанное выше отнюдь не значит, что я полностью разделяю научные идеи автора предлагаемой книги или же полностью одобряю те приемы репрезентации материала и его осмысления, которыми автор пользуется.

Вот один из главных тому примеров. Находя убедительной идею о том, что первоначальное земледелие породило в Передней Азии матрилинейную социальную организацию, которая потом широко разошлась по миру в ходе колонизационных процессов, я никак не могу согласиться с тем, что это единственный сценарий распространения и единственный исторический случай происхождения матрилинейности. Тем более что здесь А. А. Казанков, как мне кажется, вступает в противоречие с самим собой. Он полагает, что при переходе к земледельческому образу жизни, когда женщины стали выполнять ведущую роль в материальном производстве, основным объектом которого являлась земля, было функционально целесообразно, чтобы семейная жизнь локализовалась там, где находились земельные угодья, на которых эти женщины трудились. Это вело к матрилокальности брачного поселения, а она, повторяясь из поколения в поколение, в свою очередь приводила к матрилинейному десценту как основе социального структурирования. Чисто функционалистское объяснение. Но, допустив именно функциональную последовательность в одном случае, в Передней Азии, вряд ли логично отрицать, что в других случаях мат рилинейность тоже могла возникнуть в ответ на вызовы жизненных потребностей, однако не обязательно тех же самых. Это могли быть какие-то иные обстоятельства, обусловившие аналогичные следствия. Ни в коей мере не подвергая сомнению роль культурной диффузии в истории человечества, я в то же время убеждена, что одни и те же явления могут порождаться разными факторами, а одни и те же факторы могут вести к разным последствиям. Это специфика человеческого взаимодействия. Исходя из сказанного, я бы не стала с ходу приписывать матрилинейность многих американских охотников влиянию матрилинейных переселенцев из Старого Света, а поискала бы – со всей возможной тщательностью – в культурах этих охотников такие элементы, которым может функционально соответствовать матрилинейная социальная организация. Это, конечно, очень трудоемкая задача, но она стоит того, чтобы приложить усилия.

Другой пример относится к стилю рассуждений. Воспитанная в академических научных традициях, я не могу, при всем моем преклонении перед оригинальностью мыслей, не почувствовать некоторого смущения, столкнувшись с таким пассажем автора: «Когда-то, когда я сравнивал слова, обозначающие паука в различных языках, в моем мозгу высветилось сходство малайского слова laba-laba «паук» и «русского» слова лабух. Я попытался осмыслить это сходство логически. Слово лабух обозначает бездарного музыканта, который вместо того, чтобы играть на инструменте, просто тупо на нем «работает». Таким образом, мой мозг вышел на слово работа (англ. labour, labor). Английское слово имеет, несомненно, латинское происхождение, и оно одновременно похоже на славянское слово с тем же значением и малайское обозначение паука. Паук – это существо, которое постоянно работает, ткет паутину! Точнее, не паук, а паучиха, т. е. – старуха! Движение мысли, ведущее к воссозданию первоначальной – исходной – основы множественных мифологем «круговой» работы «старухи», ассоциированной с концом света».

Однако я не ставлю перед собой задачу приводить дальнейшие возражения или сомнения по поводу содержащихся в книге А. А. Казанкова взглядов или приемов изложения. Предоставлю читателю самостоятельно делать это по ходу знакомства с текстами. Уверена притом, что чтение не будет скучным. Мне же осталось только поблагодарить автора за то, что он пригласил меня быть ответственным редактором, дав мне тем самым счастливую возможность «уходить в работу от мелких сложностей жизни, садиться за письменный стол, чтобы отдохнуть, перейдя в другое измерение, недоступное житейскому» (Бехтерева 2007: 21).

Бехтерева Н. П. (2007). Магия мозга и лабиринты жизни. М.

Chudinov Y u.V. (1998). Global Education Tectonics of the Expanding Earth. Utrecht, Tokyo.

О. Ю. Артемова