Читать книгу Последнее дело Жерново - Александр Кларенс - Страница 5
-5-
ОглавлениеС Людмилой свела судьба, – в лице молодого лейтенанта Аркашки Казарина…
– Саня, давай в театр сходим?
Аркаша появился у нас осенью восемьдесят второго, я был тогда слушателем спецкурса генерала Гурова, куда меня направили как «отличника и прочая». А познакомились мы сразу после того, как «с благодарностью за служебное рвение» меня выпнули из следственной группы Гдляна-Иванова. Пробыл я там чуть больше трёх недель, только и успел, что малость хапнуть ташкентского загара да насмешек от капитана ОБХСС Валерки Дюжева. Валерия Леонидовича, если точней. Одна была радость, – незнамо за какие заслуги перед Отечеством получил старлея досрочно, так что для огорчений повода не было. Мало ли куда ещё Родина пошлёт…
Леонидыч – шкаф под метр девяносто, полупудовые кулаки – «угадай в какой руке арбуз», боксёр, призёр МВД в полутяже, его даже начальство побаивалось, а уж мне при росте сто семьдесят четыре сам Бог велел помалкивать, – со своим КМС по самбо я мог его только рассмешить. В неполные двадцать девять он успел не одного цеховика перекусить пополам, а мне советовал излишнего любопытства и рвения не проявлять, пока не поступит команда от «сладкой парочки», как сам Леонидыч их называл. У него были основания не высовываться.
– Саня, сделал – запиши, не сделал – два раза запиши. И не суйся, куда не просят.
Я советам не внял.
В начале «святых 90-х» Дюжева перевели в Варшавское отделение Интерпола, где он прослужил до конца 98-го, пока не схлопотал по голове «чем-то тяжёлым», получил инвалидность, а в середине нулевых, когда я видел его в последний раз, он трудился в какой-то охранной фирме, получая неплохую прибавку к государеву кошту – четыреста долларов пенсии от Интерпола.
– …Сань, ну так что, пойдёшь?.. По контрамаркам.
– Откуда?
– Я же тебе говорил, – родной брат актёр, после театрального там работает.
– В театре служат, Аркаша.
– Служат?.. в театре?.. А мы что, улицы подметаем?
– А мы подметаем.
– Ну как?.. идём?
– Когда?
– Да хоть сегодня… хотя нет… Давай завтра. Я к брату смотаюсь.
– Форма одежды парадная?
– А что?.. давай. Как отмазываться будем, если что…
– Отмажемся… Аркаш, ты когда в театре был?
– Не помню.
– А я помню. В шестом классе. Спектакль был «Московские каникулы».
– Ну ты театрал…
– Аркаш, цветы надо бы купить.
– Кому, Вадику?.. Коньяк ему, а не цветы.
– Актрисе какой-нибудь… театр всё-таки.
– Ну, ты цветы, а я коньяка куплю, после спектакля с братом посидим.
Цветы пришлись впору.
Чуть больше года до этого Людмила развелась, и мне пришлось уводить её от следующего венца, к обоюдному удовольствию. Через два месяца мы подали заявление в ЗАГС.
Правда, Вадима Казарина это сильно не устраивало. Он отыграл своё спустя четыре года.
С этим театром связано ещё одно событие…
Как-то Людмила, с которой к тому времени мы уже были в разводе, а братья Казарины перестали общаться между собой, предложила показаться их главрежу Исакову. Александр Борисович вежливо послушал, поинтересовался, нет ли у меня чего кроме романсов. И благополучно про меня забыл.
С тех пор я не брал в руки гитару. Жаль?.. Наверно. Но меня теперь это не волнует. Просто жаль и всё.
– Здравствуй, Акмал. Как сам?
– Вашими молитвами, Александр Иванович. Как вы?
– С поправкой на возраст…
– Значит, хорошо.
– Как внучка, скоро в школу?
– Да, осенью пойдёт. Волнуемся.
– А тебе что волноваться? Пусть родители волнуются.
– Вы правы, наверно.
– Прав, прав, даже не думай. Тебе сына ещё женить, вот голова болеть будет.
– Уже болит, дядя Саша… Русская за него не пойдёт, а наши…
– Что не так, Акмал?
– Не узбек, не таджик… с земляками дружить не хочет, говорит, тупые. А я что могу поделать?
– Что поделать… Акмал, ты сам полукровка, научи сына.
– Научил, теперь думаю, – стоило ли… Тяжело ему будет.
– Отставить нытьё. Тебе легко было?
– Так ведь… Александр Иванович!.. Если бы не вы…
– А я что?.. Я своё дело делал. А сын твой при папе, при маме. Ему проще.
– Поговорите с ним, дядя Саша, а?
– О чём, папаша? Что жизнь говно?.. Это сам расскажешь.
– Боюсь я… столько всего.
– Значит, вспомни молодость.
– Не хочу ничего вспоминать. Там дом сожгли, здесь чуть в тюрьму не посадили. Плохие воспоминания, нехорошие.
– Закроем тему. Времена изменились. Убивать не будут, надеюсь, но жизнь легче не стала.
– Значит, опять?..
– Да, опять… Кстати, ружьё не купишь?.. По сходной цене отдам.
– Зачем?.. Я не охотник.
– Чтобы самому дичью не стать.
– А вы?
– Акмал, ты гражданин России почти пятнадцать лет. Подавай заявление, я помогу. Ты понял?.. Если что – звони, впишусь.
– Спасибо, дядь… Александр Иванович.
– Потом спасибо скажешь… Жене привет.
– Аркадий Андреевечич, наше вам с кисточкой! Александр Иванович на проволоке!
– Здорово, Иваныч. Что хотел?
– Поздравить хотел… хочу. Или ты не рад?
– Ну почему же, рад, конечно.
– Ну вот, поздравляю.
– Спасибо, Сань.
– Что-то голос невесёлый. Аркаш, случилось что?
– Да нет… так, служебная текучка.
– Андреич, не моё, конечно, дело… Уходил бы ты, а?.. Сколько жизни той осталось… Не до самой же смерти впахивать! Все долги Родине отдал с лихвой.
– Саш, долг Родине исполняют.
– Ну хорошо… исполнил. И не один раз. Старые мы, Аркаш, старые. Дай дорогу молодым.
– Не могу.
– А через не могу?
– Не сейчас.
– Вот те раз!
– Вот те два.
– Что случилось?
– Не по телефону.
– Мне подъехать?
– Подожди… Ташка, сегодня Жерново́ подъедет. Мы как?.. Подъезжай, Иваныч, поговорим. К семи… А лучше к шести.
– Буду в пять. Жди.
«Это смутно мне напоминает Индо-пакистанский инцидент…»
– Амалия Теодоровна!..
– Александр! Вы подозрительно вкусно пахнете!
– У вас нюх как у моей Чары. Ничего от вас не утаить. Печенье овсяное! Примите, пжалста.
– Ой, моё любимое, зерновое. Как вы догадались?
– Что может быть лучше этого печенья к вашему кофе, уважаемая Амалия Теодоровна!
– Ну проходите, проходите… А не желаете ли, любезный Александр, капельку коньяка в чашечку кофе по такому случаю?
– Ну кто же станет отказываться от капельки, Амалия Теодоровна!
– Саша, что с вами?.. Я вас плохо… э-э… узнаю.
– Не могу с вами не согласиться, что-то сегодня в атмосфэре такое…
– Да полно вам, Саша, что там быть может. Разве что повышенная влажность. Что, впрочем, устроило бы не только меня… Присаживайтесь… Так что, Сёма?..
– Да, и Сёма… тоже…
– Хочу поделиться с вами, Александр, одним, можно сказать, открытием. Вы, наверно, помните, я рассказывала вам про своего ученика. Он скрипач… был скрипачом, а ещё брал уроки у покойной ныне Валентины Вячеславовны Мизиной…
– Ну, за встречу… Давно не виделись.
– Давненько…
– Так что за проблема, Аркаш?
– Да, собственно, не проблема.
– А что?
– Меня перевели в Главное управление.
– Ух ты!.. С какой целью?
– Вот именно.
– Старшим опером, как я понимаю?
– Хуже.
– Не младшим же.
– Подполковник.
– Звезду обмываем?
– Можно, конечно, но всё ещё хуже.
– Аркаша, не томи.
– Под меня создали группу… или меня под группу.
– Так… налил… выпили… Хороша, зар-раза… Что за группа?
– Прошла серия.
– Что-то краем уха слышал…
– В общем, либо я со щитом, либо на пенсию, твоими молитвами.
– Я так понимаю, тебе на пенсию не хочется.
– Не в пенсии проблема. Во-первых, дело серьёзное, во-вторых, кому-то всё равно доводить его до конца.
– Давай подробности.
– Тебе-то зачем?
– Обижаешь… Я тебе друг или кто?
– Больше десяти эпизодов.
– Точней?
– Четырнадцать.
– По каким признакам?
– Приезжай в контору, расскажу и покажу.
– Не могу, завтра в Каменку.
– А после?
– В субботу домой… В воскресенье могу.
– Давай в субботу. Сань, помоги, чую, дело серьёзное.
– Аркаш, ты меня знаешь, для тебя в лепёшку.
– В лепёшку не надо. Просто помоги, в долгу не останусь.
– Давай так… налил… Хоп… Всё, я поехал, завтра с утра на дизель. Отзвонюсь.
– Рыська, радость моя мохнорылая… как же я рад тебя видеть… Милка, где Чара?
– Где-то носится.
– Не стара носиться-то? Чай, не девочка.
– Может, у соседей пасётся, печенюшки клянчит.
– Узнаю Чару… Люд, покорми, а?… Хоть чем.
– Есть немного. Борщ поставлю греться, а пока чайку с шарлотткой.
– По твоему рецепту?
– Жерново́, здесь может быть другой?
– Ну, не знаю.
– Вадик на прошлой неделе был, а сына с апреля не видели.
– Что так?
– На Байкале.
– Опять вахта?
– А то…
– Не женился?
– Как же, заставишь его… Иди за стол, сейчас подам…
– Что-то не пойму… стулья новые?
– Новые, новые, ты глянь, что в большой комнате…
– …Мама дорогая… кресло-качалка… Люсь, можно?
– Можно… Нравится?
– Лет двадцать пять о таком, наверно, мечтал.
– Могу подарить. Хочешь?.. Только куда его тебе ставить…
– Люд, ты не шутишь?
– Вадик матерится.
– Ему не нравится кресло?
– Кресло нравится, – Людмила вздохнула, – ему не нравится об него спотыкаться.
– Может, пить надо меньше?
– Жерново́, не хами.
– Беру слова обратно.
– Ну так что, дарить или как?
– Ты прям совсем подарками завалить меня хочешь!
– Какими ещё подарками?
– Не, ну я не возражаю, пенсия и всё такое.
– Ну и какими?
– Ну… вот жилеточку… то есть безрукавку мне подогнала.
– А-а… это… Давно собиралась, мама для тебя ведь её вязала… Кстати… не припоминаю, когда…
– Да я, собственно, тоже… Сейчас гляну… в рюкзаке нету…
– …Да вот же она! Как лежала, так и лежит. Саш, ты по шкафам у меня шаришь?
– Люда, ты дура?..
– Ладно, проехали… Налей вина, да пойду мясо готовить… Чара!.. Иди сюда, Чара, ты где!.. Странно… обычно тебя встречает… очень странно… Ну и ладно, никуда не денется… Рыська, мясо хочешь?.. За мной!
– Люсь, где Чара?
– Сходи к соседям.
– У меня вино закончилось.
– Не переживай, у них никогда не заканчивается.
Зорька была хороша, да рыбалка не задалась, – ни одной поклёвки. Не повезло. Ну и чёрт с ней, с плотвой с этой, одни кости. Зато можно просто посидеть, поразмышлять о смысле жизни, самое время подводить итоги.
Что за хрень сегодня приснилась?..
– …Герберт, он пришёл без собаки!
– Здравствуй, Алекс. Это Анна. Меня ты должен помнить, я Герберт Максвелл, Берти… Прошу в дом, есть разговор…
