Читать книгу Нет покоя голове в венце - Александр Кондратьев - Страница 4

Ягайла, первый посол Полыни, смотрел по сторонам и не мог надивиться.

Он по привычке боялся ехать в Гардарики: помнил свои прежние визиты. Прошлое посольство неудачно совпало с очередным умопомешательством Волка, народ был побит и напуган, и огромная страна лежала под ногами большим безжизненным пространством. По дорогам на вороных конях слонялись волчата, личное государево войско, которому дозволялось делать все, что вздумается. Один раз волчата остановили Ягайлу со спутниками – обошлось, сговорились на мешочке с золотом. Чем бы дело кончилось без охранной посольской грамотки, одной Царице ведомо. Ягайла тогда перепугался и думал, что еще никогда не был так близок к смерти.

Отпечаток упадка лежал на всем. Опустевшие дома глядели на проезжих черными глазницами окон, будто исполинские скелеты, закопанные в землю по самую шею. Почтовые станции давно не обновлялись, у многих протекала крыша, в постелях завелись кусачие клопы. Единственными оживленными местами во всей стране были придорожные кабаки. Государь обладал единоличным правом торговать выпивкой, и все доходы с кабаков шли в Васильеву казну. Люди приходили сюда издалека и, напившись, так и оставались тут ночевать, валились кто куда: на грязный пол, на лавку, на протертую сотнями задов скамью. Питейных заведений было немного, а печалей у народа – великое множество, отсюда и завидная посещаемость. Циничный расчет Василия оказался верен: народное пьянство обогатило его.

Ягайла запомнил Гардарики огромным кладбищем, а ее столицу, Маки, – уродливым могильным камнем на нем. Предместья разорены и кое-где сожжены волчатами. Недалеко от дороги можно было разглядеть тела, брошенные там, где случилось душегубство, – и это на подъезде к столице! Праздничный Царицын двор с разноцветными фантастическими куполами, отстроенный Василием для своего символического венчания, выглядел насмешкой над всей страной: вычурное великолепие, воплощенное богатство, подчеркивающее нищету и убожество всего остального.

Так было раньше, такой Гардарики врезалась в память Ягайле. Как же все переменилось со смертью Василия! Большая страна ожила, преобразилась, расправила плечи. По дорогам ехали телеги, пастухи гнали стада, детишки бежали куда-то по своим выдуманным делам.

И самое удивительное, чего раньше в Гардарики не было никогда: люди улыбались. Женщина с двумя наполненными ведрами встала на обочине, чтобы пропустить посольский экипаж, Ягайла невольно загляделся на нее, на ее полнокровную красоту, и женщина, ничуть не смутившись, улыбнулась ему. Экипаж провез его мимо, навсегда увозя прочь. Посол испытал удивительное противочувствие: грусть и радость одновременно. Как неправильно все раньше было устроено, если такие простые вещи кажутся чудесными! И как справедливо, что смерть приходит за сильными мира сего в отведенный им срок, не делая для них исключения. Еще десять лет царствования, и у Василия не осталось бы подданных: половину он перебил бы сам, остальные сгинули бы из-за беспросветной нищеты и наброшенного на них неподъемного ярма.

Ягайла никак не мог понять, почему жители Гардарики стерпели все это. Когда у них в Полыни совет господ в очередной раз поднял налоги, огромная толпа заявилась на Двор совета и побила дворян палками. Только своевременное вмешательство короля спасло горе-сборщиков от болезненной смерти.

Ягайла вглядывался в лица прохожих. Они мало чем отличались от полынян: сказывалось близкое родство народов. Но двухсотлетнее пребывание под пятой жуткого Вселенского Ханства и череда жестоких правителей, последовавшая после освобождения, сломали хребет народа. Пока полыняне медленно, но верно поднимали голову, гардары гнулись все ниже и ниже. Будем надеяться, что теперь эти бедолаги наконец отдохнут.

За промелькнувший со дня смерти Василия год кабаки позакрывали, дороги привели в порядок, почтовые станции залатали: страна будто бы просыпалась после тяжкого забытья. Отрадно было смотреть на то, как пересохшее русло заполняется полноводным ручейком.

Столица выглядела наряднее обычного, и Царицын двор больше не казался неуместной роскошью. Из покоев, куда поселили посла и его спутников, открывался отличный вид на главную достопримечательность Маков. Ягайла поймал себя на мысли, что Василия и его преступления забудут, а это красивое здание так и будет стоять здесь, чтобы люди из разных стран приезжали и восхищались им. Его символическое значение неизбежно сотрется (поговаривали, что многие идеологические нововведения Волка собираются упразднить), останется только памятник мастерству фрязских умельцев, сотворивших по поручению безумца одно из чудес света.

Ягайла раскладывал свои вещи по временному жилищу. Просторный новый трехэтажный дом за Красной стеной, прекрасный вид, каждому – отдельная комната и прислужник… Во времена Василия селили в отдалении от царских палат, за рекой, а послов из чем-то провинившихся перед царем стран и вовсе размещали в хлеву или на царской конюшне. Новое правительство каждым своим действием стремилось показать: мы – не то, что он.

Формально Гардарики правил Прокл, тридцатишестилетний старший сын Василия. Говорили, что он слаб умом, и реальная власть в руках у кучки бывших доверенных лиц Волка. Ползли слухи, что это они и умертвили царя, но по Василию никто не скорбел, так что эти вести никого не будоражили.

Из этих выступивших из тени лиц особенно выделялся некий Борис, брат Прокловой жены. Король Казимир, отправляя Ягайлу с миссией, наказал присмотреться к этому Борису и составить о нем полный доклад: кто такой, откуда, какие у него склонности и может ли от него быть выгода.

Положение нового правителя и его окружения было непрочным: далеко на востоке, в городе Глухове, подрастал Алексей, младший сын Василия от последней законной жены. К нему в это самое время направлялся тайный полынский посланник. Принимая во внимание извечные притязания Полыни на земли соседа, легко заглянуть в мысли короля Казимира: он искал ниточку, которая помогла бы ему и другим охотникам растащить Гардарики, как старый ковер.

Прием у царя был назначен на следующий день после приезда, и Ягайла, устроившись, решил выйти прогуляться по вечерним Макам. С собой он взял своего охранника Шигизмунда. Проку от него было мало, но выглядел Шигизмунд внушительно, так что некую защиту одним своим видом он обеспечивал.

Город сильно преобразился. Стоял замечательный летний вечер, заходящее солнце все еще припекало, а от реки летела приятная прохлада. Раньше при воспоминании о Маках в голову лезли кладбищенские ассоциации, теперь же город походил не большую ярмарку. На каждом клочке земли кто-то чем-то торговал, несмотря на вечернее время. Маки располагались в удобном месте, на широкой судоходной реке Синей, и торговля здесь всегда шла бойко, пока ей в горло не впились Волк и его волчата. Временно торговля на Синей свернулась, но прошло немного времени со смерти тирана, и она снова расцвела пышным цветом.

Глядя на разнообразные товары, Ягайла обрадовался, что взял с собой чуть больше денег, чем собирался. Ему хотелось привезти жене какой-нибудь ценный подарок. Гардарики славилась пушниной, и мысли Ягайлы двигались в сторону песцовой или лисьей шубки. Да и супруга ему на это недвусмысленно намекала. Посольская жена должна выглядеть ничуть не хуже, чем любая другая знатная дама. Зимы в Полыни, конечно, помягче, но тут дело в статусе: шубка из Гардарики – это символ успеха и богатства; женщинам такие символы по нраву.

Ягайла не понаслышке знал, что продавцы в Гардарики ушлые, и, расхаживая по рядам, уходил от тех, кто предлагал слишком низкую цену или чьи глаза казались ему чересчур вороватыми. Наконец он выбрал себе торговца поблагообразнее – дело решила опрятная борода лопатой – и вступил в торг. Ягайла также рассчитывал, что молчаливый маячащий за спиной Шигизмунд будет хорошим подспорьем в торге.

– Сколько? – спросил Ягайла, лаская замечательную лисью шубку.

– Сто кун, – добродушно пробасил торговец.

– Ух ты! Она из золота, что ли? – притворно удивился Ягайла: по его расчету, наценка совсем небольшая, двадцать кун или около того.

– Из лисы, настоящая, неподдельная, – сказал продавец.

– Чем докажешь? – подмигнул Ягайла.

– А чего доказывать-то? Сам не чувствуешь, что ли, какая мягкая.

Ягайла гладил шубку и уже представлял, как его жена обрадуется подарку. Но сто кун – серьезная сумма; жена, конечно, поблагодарит, но начнет ругаться, если узнает, что цену не сбил. Можно и соврать, но Ягайла не умел и не хотел обманывать жену.

– Сто кун, – протянул Ягайла. – Хочется и колется. У меня столько нет.

– А у дружка твоего? – кивнул торговец в сторону Шигизмунда.

Ягайла обернулся на Шигизмунда, тот пожал плечами. Ягайла повторил его жест. – Ну, тогда завтра зайдешь, – равнодушно сказал продавец.

– Я завтра уезжаю уже, – сказал Ягайла.

– А, нездешний, – продавец цокнул языком. – То-то я смотрю, говорок какой-то. Из Полыни, что ли?

– Угу, – кивнул Ягайла.

– Сто кун, значит, нет, – сказал продавец. – А сколько есть?

Наступал психологический момент: надо было соврать с каменным лицом, чтобы ни один мускул не дрогнул.

– Шестьдесят.

Продавец поднял бровь, внимательно посмотрел на Ягайлу.

– Бедствуете вы, что ли, у себя в Полыни?

– Не роскошествуем, это точно, – Ягайла сделал жест руками, показывая предусмотрительно скромный наряд.

– Ладно, – неожиданно легко махнул рукой продавец, – сговорились. Все равно ничего не продал сегодня. Давай сюда свои шестьдесят кун. Для супруги, небось? Ну, бери, порадуешь ее. Да сбережет вас Царица! – продавец торжественно приложил руку к широкой груди.

– Спасибо, добрый человек! – сказал Ягайла, сияя от радости и одновременно пытаясь выудить из кармана нужное число монет, не обнаружив остаток.

Пожали друг другу руки на прощанье, и Ягайла, довольный, отправился к себе. Шигизмунд потопал следом.

* * *

Неприятности не заставили себя ждать. Только Ягайла нырнул в переулок, ведущий к Красной стене и посольскому приказу, как почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Шигизмунд тоже насторожился и несколько раз нервно кашлянул. Ягайла судорожно заозирался, но преследователей не обнаружил. Не там смотрел: три человека выскользнули из тени прямо перед ним, загораживая проход. Ягайла остановился, панически оглянулся, подыскивая пути к отступлению, но один из злоумышленников крепко схватил его за руку. Душа Ягайлы ушла в пятки, он едва сдержал возникшее вдруг нестерпимое желание обмочиться. Он обернулся на Шигизмунда: тот бросился наутек и отбежал уже довольно далеко. Хоть бы покричал, трусливый черт.

– Здравствуй, любезный, – прошипел тот, что схватил Ягайлу, высокий рыжий парень, косая сажень в плечах. – Сам отдашь или помочь? – Детина кивнул на шубку, которую Ягайла судорожно сжимал в руках.

– Братцы, лучше убейте сразу, только шубку не забирайте! – запричитал Ягайла. – У вас есть жены? Если есть, то вы должны меня понять. Я жене шубку обещал, она меня убьет, если я ей шубку не принесу. Она подумает, что я все деньги пропил. Братцы, у меня есть пятьдесят кун с собой, забирайте их, а шубку оставьте, не губите, братцы!

– У, прорвало полынью! – осклабился рыжий. – Зачем выбирать, если можно взять и шубку, и куны? Давай-ка все, дядя!

– Братцы, не губите! Прошу! – взвыл Ягайла. – Вы хоть знаете, с кем…

Почувствовав хватку чужих грубых рук на драгоценной шубке, Ягайла осознал: не сдобровать. Решение он принял мгновенно: жена – она простит! А если его сейчас прикончат в этом переулочке, то кто ее содержать будет? И он разжал руки, бросая полный скорби прощальный взгляд на лисью шубку.

Внушительный кулак уперся в нос, а потом раскрылся: отдавай, мол, денежки.

Ягайла с горечью опустошил карманы.

Детина щелкнул посла по носу, его сообщники загоготали.

– Ну, бывай, дядя! Привет жене! – сказал рыжий, отвесил на прощание издевательский поклон, и все трое зашагали прочь.

Ягайла застыл на месте, опустошенный и разбитый. На глаза навернулись слезы. Чертова Гардарики! Да пропади она пропадом! Здесь только вывески меняются, а суть все та же!

* * *

Посольская процессия с Ягайлой во главе уныло пересекала большую площадь, направляясь к нарядной царской палате. Шигизмунд вяло плелся в конце, в серьезном отдалении от своего подзащитного, и полировал землю подбитым глазом. Раньше народу тут было пруд-пруди. Волчата, дружинники, бояре, подпевалы и нахлебники всех мастей: Василий не любил пребывать в одиночестве. Сейчас площадь пустовала, не хватало перекати-поля, чтобы ветер гонял его по опустевшему пространству. Тишину нарушал только странный музыкант, засевший на ступеньках дворца и бренчавший на удивительном инструменте: причудливом треугольнике со струнами. Он, кажется, был здесь и вчера: Ягайла слышал музыку и краем глаза видел его из окна своей комнаты.

Двери палаты были наглухо закрыты, хотя распорядитель сам назвал срок, к которому представительство Полыни аккуратно явилось. Ягайла всю ночь не спал из-за вчерашней кражи, и его все раздражало. Запертые ворота предвещали, что Гардарики подложит им очередную свинью. И что это за шут тут тренькает?

Ягайла зло и решительно поднялся по ступенькам и постучал в ворота. Ответа, конечно же, не последовало. Посол толкнул створки, но они не поддались. Ягайла сверкнул глазами на музыканта, который продолжал играть, как ни в чем не бывало.

– Эй! – поднял голос Ягайла. – Эй, человек! Ты кто такой? Где все?

Человек обернулся на голос, многозначительно улыбнулся, но бренчать не бросил.

– Эй, смерд! Я к тебе обращаюсь! Как тебя зовут? Ты кто такой? По какому праву сидишь здесь?

– Меня Проклой зовут, – чудак наконец перестал играть и серьезно посмотрел на посольство.

«Это, видимо, шут или какой-то блаженный, его для потехи зовут, как царя, а на самом деле он какой-нибудь Ивашка», – подумал Ягайла и немного смягчился.

– Прокла, где все? – спросил Ягайла так, как если бы спрашивал у ребенка. – Почему тут закрыто?

– Володя сказал, придет, и начнется.

Ягайла выудил из памяти, что распорядителя как раз звали Владимир. Может быть, он зря разозлился? Они пришли чуть раньше или встречающие чуть замешкались. «Посол должен быть терпеливым», – отругал себя Ягайла.

За его спиной послышался шум. Владимир, распорядитель, весь в мыле, выскочил из какой-то двери и бросился к ним. Гардар упал на колени и несколько раз сильно стукнулся лбом о землю. Посол поморщился: Вселенское Ханство не докатилось до Полыни, потому у Ягайлы на родине такого раболепства не наблюдалось.

– Простите меня… ваше величие… – задыхаясь, выпалил распорядитель. – По поручению заступника… еле поспел…

Ягайла нахмурился. Что это за новый титул «заступник»? Не тот ли самый Борис, на которого Казимир просил обратить самое пристальное внимание? И что это у гардаров за новая мода? Раньше «величием» именовали только членов царской семьи. Да и небольшое опоздание – все-таки не повод ползать на брюхе. Куда делась спесь, свойственная гардарам? В любом случае, такое обращение понравилось Ягайле, и он счел начало довольно многообещающим.

Владимир встал, кое-как отряхнулся, еще несколько раз поклонился, подошел к музыканту, что-то шепнул на ухо. Тот кивнул, внимательно посмотрел на Ягайлу и его спутников. Потом, не прощаясь и не сказав ничего определенного, даже не обернувшись на полынян, Владимир взял Прокла под руку и торопливо повел прочь, к какой-то неприметной дверке в боковой стене палат. Когда гардары скрылись, послы начали недоумевающее переглядываться: что это вообще было? Что за чертовщина тут происходит?

Снова воцарилась тишина. Ягайла уже начал терять терпение, как вдруг двери палат настежь распахнулись, и изнутри полилась громкая грозная музыка. Один из младших послов перехватил взгляд Ягайлы, тот демонстративно закатил глаза. Пошли внутрь.

Царская палата представляла собой просторный зал с четырьмя большими окнами, украшенными разноцветными витражами. Палаты отстроил дед Василия, когда Вселенское Ханство рухнуло и Гардарики обрела свободу. Свободной стране требовалась новая представительная архитектура. Витражи изготовили при Василии приглашенные фрязские мастера. В начале своего правления Волк одержал несколько блестящих побед и завоевал Козарию и Тавр. Две эти большие победы и были схематично изображены на двух витражах. На двух других красовались виктории его деда и отца: блестящая победа над Ханством (которой, на самом деле, не было) и возвращение Старгорода, отвалившегося от Гардарики в незапамятные времена. Посетителям Царской палаты сразу давали понять: перед ними могущественная военная держава, с которой лучше не шутить. Несмотря на суровый символический смысл, сделано все было с удивительным изяществом. Лучи солнца пронзали витражи, и по полу бегали солнечные зайчики всех цветов радуги.

Напротив входа находилось пустующее возвышение, к которому вели широкие округлые ступени. На этих ступенях сидели первые лица государства: богато одетые бородатые мужчины в меховых шапках не по погоде. Наверное, где-то среди них – Борис, шурин царя. Зрение уже начинало подводить Ягайлу, и он шел, щурясь, стараясь разглядеть всех издалека. Кажется, все лица – новые. Тут же сидел и распорядитель Владимир, тоже новое лицо, не замеченное Ягайлой в прошлые визиты.

За десять шагов до этих ступеней золотой краской была проведена черта. Ягайла первым подошел к ней под торжественную музыку и опустился на колени. Спутники последовали его примеру. С заметной неохотой один за другим послы склонились и уперлись лбами в пол по обычаю Гардарики. Один Шигизмунд проделал это с удивительной поспешностью.

Загрохотал барабанный гром, заскрипели невидимые механизмы. Сверху, из-под потолка, скрытого голубыми тканевыми занавесками, изображающими небо, начал опускаться двойной трон, отлитый из чистого золота. С подлокотников скалились волчьи морды с драгоценными камнями вместо глаз. Это богохульное действо было придумано Василием (или где-то подсмотрено, Волк был изрядным книжником) и означало следующее: царь спускается с небес, где пребывает с Царицей, чтобы снизойти до подчиненных. Поэтому второй трон при Василии пустовал: он предназначался для Богини, обретавшейся на небе.

В этот раз заняты были оба трона. Механизм опустился, гостям дозволялось распрямиться, и Ягайла смог разглядеть царственную чету. На правом троне восседал Прокл, сын Василия, облаченный в богатый золотой наряд, украшенный цветочными узорами. На голове болталась смешная, не подходящая по размеру царская шапка со стрелой, указующей вверх – в знак того, что все мысли государя о возлюбленной на небесах. По левую руку от Прокла сидела Ирина, царевна и сестра загадочного Бориса, удивительно красивая женщина, чью прелесть не могло скрыть даже нелепое царское облаченье.

Каково же было удивление Ягайлы, когда он признал в царе Прокле блаженного музыканта, который только что бренчал на ступенях! Сердце Ягайлы дрогнуло: он прилюдно позволил себе недопустимый тон в отношении повелителя Гардарики. За такое легко могут снять голову с плеч. Распорядитель и посольство видели и слышали все. Вот кого Владимир назвал «величием», вот перед кем спину гнул! А он, дурак, на свой счет принял!

Ягайла затылком ощутил ввинтившиеся в него взгляды товарищей. Что теперь будет? Что делать? Извиниться? Что за игру затеяли проклятые гардары?

Как только трон опустился, все, кто сидел на ступеньках, поднялись. Распорядитель вышел вперед, извлек из складок плаща свиток, развернул и громким ясным голосом начал читать:

– Милостью Царицы, под платом своим мир вседержащей, великий государь, царь и великий князь Прокл Васильев, хозяин Гардарики, Вольдемарский, Квакский, Староградский, царь Козарии и царь Тавра, государь Плесковский и великий князь Смолянский, Деверской, Угорский, Чернский, Лядский, Булгарский и иных, государь и великий князь Верхнего Старгорода, Белоголовский, Резский, Полевой, Низовский, Тихославский, Чернозерский и отчинный государь и обладатель земли Вестландской Фрязского чина, Удорский, Обдорский, Кондинский и всей Восточной земли и Северной стороны повелитель и прочее, и прочее, с царевной Ириной Воробьевой шлют привет и земной поклон Казимиру Второму, властителю земли Полынской, брату и сопокровнику, и его великому посольству.

Пока читалось пышное царское именование, Ягайла не сводил глаз с нового властителя Гардарики. И чем больше смотрел, тем больше успокаивался: Прокл глупо водил глазами и один раз даже зевнул, при этом шапка забавно болталась на лохматой голове. Под конец приветствия его внимание окончательно рассеялось: он увлекся золотым шаром, который царь должен держать, и катал его из одной руки в другую. Ирина сидела с отсутствующим видом, казалось, происходящее ее совсем не занимает. Она сделала легкий кивок, когда прозвучало ее имя, но в остальном до конца приема никак не обнаружила свое присутствие.

Пришло время говорить Ягайле. Он по памяти огласил не менее пышное титулование своего короля Казимира и перешел к существу, к цели приезда:

– Король Казимир выражает глубокую скорбь по случаю кончины царя Василия и выказывает свое глубочайшее почтение новому правителю и его любезной царевне. Также он надеется, что новый правитель не только продолжит мудрое направление, заданное родителем, но и пойдет дальше, разрешив ряд вопросов, которые в прошлом остались между нашими сторонами неразрешенными. Речь, разумеется, идет о землях Смолянских и Старогородских и о совместных или супротивных действиях на землях Нордландских. Также мы не хотели бы обходить вниманием вопрос о положении подданных Полыни на землях Гардарики и наоборот. А еще имеем желание говорить о торговле между нашими государствами на условиях, выгодных для обеих сторон. В нескольких словах это и есть смысл всего нашего посольства.

Ягайла замолк в ожидании ответа. Время шло, но ничего не происходило. Прокл так и катал шар в ладонях и едва слышно что-то бормотал себе под нос. Заметив наконец, что тишина длится слишком долго, Прокл поднял свои беспомощные бесцветные глаза и посмотрел на распорядителя. Тот кивнул.

Прокл откинулся назад и, ни на кого не глядя, громко сказал:

– Недосуг мне. Ведите к Борису!

И царь вернулся к своему шарику.

«Да уж, – подумал Ягайла с облегчением. – Говорили, что царь недалек умом, а оказалось, что у него и вовсе его нет. Так и доложу Казимиру».

* * *

Ни для кого не было секретом, что фактическим правителем Гардарики после смерти Василия стал Борис Воробьев. Царевич Прокл играл роль послушной марионетки в руках Бориса до самой своей смерти. Борис удачно женил сестру свою Ирину на Прокле еще при жизни Василия, и, как говорят, Прокл очень любил свою супругу. По крайней мере, с этой стороны этот брак можно считать удачным. Влияние Бориса было полным. Он скоро расправился со всеми возможными оппонентами, в том числе с Алексеем, младшим сыном Василия Волка, возможным претендентом на престол, если Прокл умрет бездетным (как и случилось), и сделался единоличным правителем Гардарики, сначала тайным, а потом явным. Иностранные правители быстро разобрались, что к чему, и в послании королевы Альбины читаем: «Моему брату царю Проклу Васильеву и Борису с поклоном и заверениями вечной дружбы». Про Прокла пишут, что тот был человеком набожным, за что его любили в народе. Карамазинов в подтверждение этому приводит список святых мест, где побывал Прокл за время своего недолгого царствования. Возможно, это была спланированная Борисом акция как раз для того, чтобы новый царь понравился народу. Хотя народу не нужно много: достаточно уже того, что со смертью Василия Волка, как написано в летописи, «народ отдохнул». Возможно, летопись также отредактирована Воробьевым, потому что он сам хоть и не был грамотен, проявлял живой интерес к письменному слову. Существует мнение, и мы его поддерживаем, что от рождения или из-за тяжелого детства рядом с Василием Прокл имел травму, ограничившую его интеллектуальные способности. Так, в донесении Ягайлы, посла при полынском короле Казимире, читаем: «Говорили, что царь недалек умом, а оказалось, что у него и вовсе его нет».