Читать книгу Приват-капитализм России, или Дело «Норильский никель» - Александр Коростелёв - Страница 5

После избрания первого состава Съезда народных депутатов Союза ССР и формирования соответствующего Верховного Совета, постепенно набирая обороты, вновь заработала законодательная машина, в законотворческую деятельность окунулись лучшие правоведы того времени. Прошло чуть более семидесяти календарных лет, считая от момента совершения большевистского переворота, и Россия, оставаясь ещё объединяющим ядром, территориальным и экономическим центром Советского Союза, существовавшая, по-сути, почти в границах прежней Российской Империи, начала процесс генерального обновления гражданско-правовой законодательной базы.

Достаточно быстро были приняты законы «О собственности в СССР» и «О предприятиях в СССР», законодательно оформившие и закрепившие правовой институт «полного хозяйственного ведения», искусственно приравнявшего право обладания вверенным государственным предприятиям имуществом к праву собственности. Процесс обновления, а точнее сказать, создания законодательства Союза ССР протекал очень быстро, и уже 31 мая 1991 года в Московском Кремле Председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов подписал принятые «Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик», которые должны были войти в действие с 1 января 1992 года. Но этому, к сожалению, не суждено было сбыться. В связи с развалом СССР «Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик» были введены в действие на территории Российской Федерации лишь в июле 1992 года, и то в качестве временной альтернативы устаревшему Гражданскому кодексу РСФСР, принятому ещё в 1964 году.

В то же время параллельно создавалась законодательная база Российской Советской Федеративной Социалистической Республики как республики, входившей в состав Советского Союза. С разницей всего лишь в один день, 24 и 25 декабря 1990 года, Председатель Верховного Совета РСФСР Борис Ельцин подписал решения о принятии и вступлении в силу двух основополагающих для развития рыночных отношений законов: «О собственности в РСФСР» и «О предприятиях и предпринимательской деятельности».

Важнейшим шагом в направлении разгосударствления экономики явилось принятие, как на уровне законодательного органа Союза ССР, так и на уровне РСФСР, законов об ограничении монополистической деятельности.

Закон СССР «Об ограничении монополистической деятельности в СССР» был принят 10 июля 1991 года и введён в действие с момента его официального опубликования. В соответствии с пунктом 3 постановления Верховного Совета СССР о введении в действие упомянутого закона Антимонопольному комитету, находившемуся согласно статьи 6 закона в ведении Президента СССР и подотчётному Верховному Совету СССР, предписывалось до 1 октября 1991 года «разработать и представить в Верховный Совет СССР программу демонополизации экономики».

Несколькими месяцами ранее, 22 марта 1991 года, законодательный орган РСФСР, в свою очередь, принял Закон РСФСР «О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках» и ввёл его в действие с момента официального опубликования. В соответствии с пунктом 2 постановления Верховного Совета РСФСР о порядке введения в действие закона Совету Министров республики, в состав которого, согласно статье 3 указанного закона, входил Государственный комитет РСФСР по антимонопольной политике и поддержке новых экономических структур, вменялось в обязанность «обобщить результаты проведения анализа, предложения министерств и ведомств РСФСР, Советов Министров республик, входящих в состав РСФСР, обл(край) исполкомов, трудовых коллективов и в течение 1991 г. разработать программу мер по демонополизации народного хозяйства РСФСР».

Законотворческое соперничество народных депутатов всесоюзного и республиканского уровней из конструктивного диалога по конкретным деталям совершенствования гражданского законодательства страны, приведения его в соответствие с требованиями едва зародившихся рыночных отношений, очень быстро переросло в совсем неидеологическую борьбу за перераспределение государственной собственности между СССР и РСФСР, за определение порядка её разгосударствления и приватизации. К середине лета 1991 года ситуация обострилась до крайности. Это было вызвано тем, что параллельно друг другу фактически день в день неимоверно быстрыми темпами велась работа по созданию нормативной базы, необходимой для организации программно-спланированной передачи собственности из государственных рук в частные.

Не вызывает никаких сомнений, что в основе концептуальных расхождений по проблемам разгосударствления и промышленной приватизации, которые были между реформаторами из команды Михаила Горбачёва и реформаторами из команды Бориса Ельцина, лежали различия целей и задач, стоявших перед Кабинетом Министров СССР и Советом Министров РСФСР.

Первые делали ставку на сохранение в руках центральной власти Союза ССР промышленных предприятий и объединений (концернов) всесоюзного значения и развитие, прежде всего, мелкого и среднего предпринимательства, стимулированию появления которого из состава экономически активного народонаселения страны и должна была способствовать приватизация средств производства (!).

Вторые рассматривали возможность распространения юрисдикции РСФСР, помимо мнения центральной власти СССР, на все крупнейшие промышленные предприятия и объединения (концерны) страны, делая ставку на культивирование появления из среды того же неимущего советского народа крупного частного бизнеса, путём выделения из общей людской массы «достойнейших» индивидуумов – ставленников высокопоставленных «идейных перевёртышей» коммунистической партийно-государственной номенклатуры (!).

Если в отношениях с другими республиками Союза ССР, расположенными по окраинам вдоль государственной границы СССР, центральная власть имела возможность в качестве аргумента при необходимости применять силу, то в отношениях с властными структурами РСФСР тон переговоров был весьма сдержанным. Это определялось самим месторасположением и той политико-экономической ролью, которую играла Российская республика во внутренней политике великой страны, которой был Советский Союз.

Самым революционным актом того времени стала «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», принятая 12 июня 1990 года, в которой был провозглашён принцип верховенства Конституции и законов РСФСР на всей территории РСФСР и предусмотрена возможность приостановления действия актов Союза ССР, вступавших в противоречие с суверенными правами РСФСР, на территории республики. Указанный принцип раскрывался также в статье 2 Закона РСФСР «О взаимоотношениях Советов народных депутатов и исполнительных органов в период проведения экономической реформы»: «Нормы законодательных и иных актов Союза ССР применяются на территории РСФСР, если они не противоречат Декларации о государственном суверенитете РСФСР, другим законодательным актам РСФСР».

По своему смыслу буквально то же, но в более детальном изложении, содержалось в специально принятом 24 октября 1990 года Законе РСФСР «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР» за № 263-1, подписанном первым заместителем Председателя Верховного Совета РСФСР Русланом Хасбулатовым. Статья 1 закона указывала, что законы и иные акты высших органов государственной власти Союза ССР, принятые в пределах полномочий, переданных Российской Федерацией Союзу ССР в соответствии с Декларацией о государственном суверенитете РСФСР и Постановлением Съезда народных депутатов РСФСР «О разграничении функций управления организациями на территории РСФСР», действовали в РСФСР непосредственно. Кроме этого, Верховный Совет РСФСР или соответственно Совет Министров РСФСР были вправе приостанавливать действие указанных актов, если они нарушали суверенитет Российской Федерации.

Ещё жёстче звучали нормы права статей 5 и 6 упомянутого закона:

«Статья 5. Решения действующих на территории РСФСР государственных органов, органов общественных, политических, кооперативных, иных организаций и предприятий, должностных лиц, а также договоры и иные сделки, принятые или совершённые на основании актов органов СССР, не ратифицированных, не подтверждённых или приостановленных в соответствии с настоящим Законом являются недействительными.

Статья 6. В случае совершения действий, предусмотренных статьёй 5 настоящего Закона, граждане, должностные лица, государственные органы, органы общественных, политических, кооперативных, иных организаций и предприятий несут ответственность в соответствии с законодательством РСФСР».

Однако, наряду с этим, Конституция Советского Союза провозглашала принцип приоритета законодательства Союза ССР над законодательством союзных республик. Налицо было своеобразное соперничество суверенитетов!

В тот же день, 24 октября 1990 года, был принят Закон СССР «Об обеспечении действия законов и иных актов законодательства Союза ССР», причём, скорее всего, до того, как в тот же день был принят уже рассмотренный Закон РСФСР «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР».

Статья 1 вышеназванного Закона СССР указывала, что «законы, указы Президента СССР, другие акты высших органов государственной власти и управления СССР, изданные в пределах их полномочий, обязательны для исполнения всеми государственными и общественными органами, должностными лицами и гражданами на территории СССР». Далее следовало, что «если закон республики расходится с законом СССР, то впредь до заключения нового Союзного договора действует закон СССР».

Согласно статье 3 того же закона Союза ССР, «обязательная сила законов СССР на всей территории страны не может быть предметом договоренностей между отдельными республиками, а равно между органами Союза ССР и отдельных республик; установление в республиках предварительных условий, каких бы то ни было других прямых или косвенных ограничений действия законов СССР и иных актов высших органов государственной власти и управления СССР является незаконной попыткой ущемления суверенитета СССР … и не влечет за собой никаких юридических последствий». Там же указывалось на недопустимость нарушения правовых норм, содержавшихся в Законе СССР «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации».

Соперничество суверенитетов ещё больше обострилось при принятии законодательными органами Союза ССР и РСФСР законов, регламентировавших порядок разгосударствления и проведения промышленной приватизации (!).

Так, 1 июля 1991 года был принят и введён в действие с момента его официального опубликования Закон СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий».

В пункте 2 постановления Верховного Совета СССР о введении в действие названного закона устанавливалось, что «впредь до приведения законодательства Союза ССР и республик в соответствие с Законом СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий» акты действующего законодательства применяются в части, не противоречащей указанному Закону; не имеют юридической силы законодательные и иные нормативные акты республик, определяющие в одностороннем порядке имущественные отношения по разгосударствлению и приватизации предприятий, находящихся в общесоюзной собственности и совместном ведении Союза ССР и республик».

В соответствии с пунктом 3 того же самого постановления Фонд государственного имущества Союза ССР был обязан до 1 сентября 1991 года разработать и представить на рассмотрение Верховного Совета СССР «Программу первоочередных мероприятий по разгосударствлению и приватизации предприятий, находящихся в общесоюзной собственности и совместном ведении Союза ССР и республик».

Однако буквально через день, 3 июля 1991 года, был принят и введён в действие со дня его официального опубликования Закон РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР». Положение пункта 3 постановления Верховного Совета РСФСР о порядке введения в действие упомянутого закона обязало Совет Министров РСФСР:

« – обеспечить до 15 августа 1991 года пересмотр и отмену министерствами, государственными комитетами и ведомствами РСФСР их нормативных актов, а также прекращение действия нормативных актов Правительства, министерств, государственных комитетов и ведомств Союза ССР, противоречащих Закону РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР;

– разработать и представить до 1 сентября 1991 года Верховному Совету РСФСР Государственную программу приватизации, положение о создании холдинговых компаний на основе предприятий, входящих в объединение (ассоциацию, концерн) или находящихся в ведении органов государственного управления и местной администрации».

Тексты самих законов Союза ССР и РСФСР, регламентировавших порядок разгосударствления и проведения промышленной приватизации, принятые почти одновременно, также содержали массу принципиальных противоречий (!).

1. Так, например, статья 2 Закона СССР устанавливала, что «разгосударствление и приватизация предприятий, находящихся в совместном ведении Союза ССР и республик, осуществляются в соответствии с данным Законом и соглашениями между ними».

Этому возражала норма права статьи 2 Закона РСФСР, в соответствии с которой «приватизация государственных предприятий, находящихся в общей собственности РСФСР и СССР, других союзных республик, регулируется настоящим Законом, иными законодательными актами РСФСР и соглашениями с Союзом ССР и союзными республиками». Причём никакой ссылки на соответствующий Закон СССР, принятый ранее, не приводилось.

2. «Перечень предприятий, не подлежащих разгосударствлению и приватизации с учётом интересов обороны и безопасности государства, охраны окружающей среды и здоровья населения, а также необходимости обеспечения монополии государства на отдельные виды деятельности, определяется соответственно Кабинетом Министров СССР (утверждается Верховным Советом СССР) или высшими органами власти и управления республик», – статья 4 Закона СССР.

По этому поводу статья 3 Закона РСФСР указывала, что в Государственной программе приватизации «устанавливается перечень государственных предприятий, объединений или их подразделений, не подлежащих приватизации». Отметим, хотя в соответствии с Законом РСФСР Государственная программа приватизации вносилась на рассмотрение Советом Министров РСФСР и утверждалась Верховным Советом РСФСР, бросается в глаза, что законодательство Союза ССР несравнимо более чётко определяло принципиальные подходы к тому, при наличии каких условий возможен был запрет на приватизацию каких-либо государственных предприятий. Закон же РСФСР относил решение данной проблемы на усмотрение авторов-составителей государственных программ приватизации, разрабатываемых один раз на три ближайших года.

Отсутствие в законодательстве РСФСР чётко прописанных принципиальных положений, направленных на ограничение промышленной приватизации, безусловно, давало более широкое поле для манёвра тем, кто организовывал приватизационные процессы на практике.

3. Хотелось бы обратить внимание читателя ещё на одну очень интересную норму Закона СССР, аналог которой полностью отсутствовал в Законе РСФСР. Статья 6 Закона СССР устанавливала, что «в целях предотвращения чрезмерной концентрации капиталов и монополизации производства законодательством Союза ССР и республик могут устанавливаться суммарные квоты приобретения банками и другими юридическими лицами предприятий, акций (паев) и иного имущества; в программах разгосударствления и приватизации предприятий Союза ССР и республик могут устанавливаться ограничения и суммарные квоты приобретения приватизируемого имущества, как для отдельных иностранных инвесторов, так и для всего иностранного капитала».

Выражение «могут устанавливаться» с правовой точки зрения не несло за собой императивного смысла, точно определявшего права и обязанности, но создавало потенциальную возможность при необходимости ввести соответствующие ограничения на промышленную приватизацию, если, например, того требовала защита экономических интересов страны.

Разработчики же проекта Закона РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР» полностью отвергли саму возможность в законодательном порядке введения квотирования, призванного во избежание сосредоточения крупного промышленного производства в одних руках, означавшего монополизацию частным капиталом целых отраслей приватизированного народного хозяйства, иногда ограничивать (количественно) права потенциальных покупателей государственной промышленной собственности.

Как раз наоборот, они изначально готовили мало-мальски оформленную законодательную базу для того, чтобы скорейшим образом провести адресную (в руки «избранных») приватизацию крупнейших промышленно-отраслевых горнодобывающих и нефтедобывающих объединений (концернов), что, разумеется, противоречило интересам подавляющего большинства граждан страны.

Анатолий Чубайс в книге «Приватизация по-российски», вышедшей под его редакцией, так описывал события того времени соперничества суверенитетов Советского Союза и РСФСР: «В то время именно Верховный Совет стал одним из главных «рассадников» реформаторских идей в России. Самым активным в этом отношении был комитет по экономической реформе, который возглавляли Сергей Красавченко и два его зама – Пётр Филиппов и Владимир Шумейко. К концу 1990 года в подкомитете по собственности и приватизации был подготовлен проект закона о приватизации. Написали его Пётр Филиппов и я очень быстро и, как казалось, весьма своевременно». Характеризуя Петра Филиппова, Анатолий Чубайс писал: «Я знал: там, где Петя, никакой советской дури не будет». (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 40-41, стр. 23) Возможно, именно это и имел в виду Анатолий Чубайс, не включая в проект закона никаких правовых норм, хоть сколько-нибудь ограничивавших права приобретателей государственной промышленно-отраслевой собственности.

Конкуренция двух законов, Союза ССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий» и союзной республики РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР», началась ещё на проектных стадиях. «Появление союзного проекта, а его по тогдашней моде опубликовали «для всенародного обсуждения», резко повысило угрозу «стихийного» разгосударствления на территории России. И поэтому тут же Верховным Советом РСФСР было принято постановление, которым заморозили процесс разгосударствления и приватизации в России до момента принятия республиканского закона о приватизации. Допускался только выкуп имущества по ранее заключенным договорам аренды с выкупом. По существу было принято решение не применять на территории РСФСР иные приватизационные концепции и тенденции», – писал Анатолий Чубайс. (Под редакцией А.Чубайса, «Приватизация по-российски», стр. 41)

Однако территория РСФСР составной частью входила в состав СССР, и принятие подобных решений как фактически, так и юридически ставили высшую государственную власть Советского Союза перед нелёгким выбором: либо смириться с собственной недееспособностью и молча наблюдать за действиями высших органов государственной власти самой мощной союзной республики, либо предпринять какие-то меры.

В процессе законотворческого противостояния Союза ССР и «суверенной» РСФСР за реальную государственную власть, за сферы влияния на процессы экономического преобразования страны, за приоритетные права на установление условий проведения промышленной приватизации, определения перечней государственных предприятий, подлежавших приватизации, властями РСФСР была подведена правовая основа под развал СССР и суверенизацию других союзных республик (!).

Такое стало возможным в связи с очень слабой внутренней политикой Президента СССР, Генерального Секретаря Центрального Комитета коммунистической партии Советского Союза Михаила Горбачёва. В то время вся его политическая энергия и воля уходили на налаживание тёплых, дружественных отношений с правительствами стран Западной Европы и США, на создание собственного имиджа реформатора-демократа. При этом в процессе проведения реформ Михаил Горбачёв не мог не понимать, что укрепление его авторитета во внешней политике прямо пропорционально ослаблению его позиций внутри страны как лидера государства.

«Для сохранения единства СССР (чего явно желает и большинство западных правительств) он (Михаил Горбачёв) может опереться на поддержку только армии, КГБ и партийного аппарата», – писал осенью 1990 года директор издательства «Catallaxy», президент фонда «Собственность и закон» Борис Пинскер, продолжая: «Но как можно сокращать армию, осуществлять конверсию оборонной промышленности и, одновременно, опираться на армию для сохранения целостности страны? Ещё драматичнее эта ситуация преломляется по отношению к аппарату КПСС. В настоящее время это третья важная сила, которая способна отстаивать целостность страны, бороться со стремлением республик к государственной самостоятельности. Можно ли использовать этот аппарат, тесно переплетённый к тому же с военной машиной, для удержания республик в колеснице империи и одновременно проводить политику денационализации собственности? Серьёзность проблемы не приходится недооценивать … Выход из ситуации, естественно, есть – положиться на интеграционный потенциал рынка и дать республикам всю ту самостоятельность, которую они просят. В конце концов, притягательность громадного и потенциально очень богатого русского рынка должна оказаться достаточной, чтобы обеспечить военную и политическую сплоченность будущей ассоциации государств. Но даже если сам Горбачёв и сможет поверить в такое развитие событий, убедить в надежности этой перспективы военных – дело явно не лёгкое. Да и судя по тому, как развивались события с конца лета 1990 г., сам Горбачёв скорее склонен пожертвовать темпом экономической реформы, чем рисковать поддержкой армии и партийного аппарата». (Сборник материалов конференции, проведенной Институтом Катона (США) в Москве в сентябре 1990 года «От плана к рынку», стр. 156, статья Б.Пинскера «Приватизация и политика»)

Противостояние двух законодательных властей, Союза ССР и РСФСР, рано или поздно должно было привести к возникновению ситуации, при которой противоборство соответствующих исполнительных властей становилось уже неизбежным. Удержать от развала Советский Союз, который лихорадило от противоречивости параллельных решений, принимаемых разного уровня властными структурами Союза ССР и РСФСР, без серьёзного укрепления исполнительной власти центра не представлялось возможным. Первой попыткой тому было то, когда ещё несколько ранее возникшего противостояния, «в целях обеспечения дальнейшего развития осуществляемых в стране глубоких политических и экономических преобразований, укрепления конституционного строя, прав, свобод и безопасности граждан, улучшения взаимодействия высших органов государственной власти и управления СССР Съезд народных депутатов СССР» постановил утвердить пост Президента СССР. (Преамбула Закона СССР от 14 марта 1990 г. № 1360-1 «Об учреждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) СССР»)

Законом СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1 «Об утверждении поста Президента СССР и внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) СССР» был определен новый порядок организации и функционирования исполнительной власти в стране. Хотя многие современники этого Закона скорее вспомнят его как нормативный акт, конституционно закрепивший многообразие форм собственности и исключивший упоминание о руководящей роли «Коммунистической партии – авангарда всего народа». Именно тогда новая редакция статьи 7 Конституции СССР закрепила принцип равенства всех общественных объединений людей перед законом: «Все политические партии, общественные организации и массовые движения, выполняя функции, предусмотренные их программами и уставами, действуют в рамках Конституции и советских законов».

Тогда же новая редакция статьи 10 Конституции СССР провозгласила принцип равенства форм собственности: «Экономическая система СССР развивается на основе собственности советских граждан, коллективной и государственной собственности. Государство создаёт условия, необходимые для развития разнообразных форм собственности, и обеспечивает равную их защиту».

Фактически, с одной стороны, Съезд народных депутатов СССР, как высший орган государственной власти страны, «выпустил пар», отразив в Конституции государства демократические достижения прошедших лет «Перестройки», а с другой, введя правовой институт президентства, законодательно усилил степень влияния центральной власти Союза ССР на внутриполитические процессы.

Углубившись же в более детальный анализ этого законодательного акта, имеющего колоссальное не только юридическое, но и историко-государствоведческое значение, заметим, что в самом начале Президент СССР не олицетворял собой исполнительную власть в стране подобно президенту в президентской республике. Скорее это был самый главный координатор всех ветвей власти, обладавший правом неприкосновенности и смещаемый «только Съездом народных депутатов СССР в случае нарушения им Конституции СССР и законов СССР».

Причиной тому являлась подготовка проекта Закона СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1 командой единомышленников Михаила Горбачёва, которая взяла за основу отработанную десятилетиями систему обязательной по своей сути, но рекомендательной по форме координации деятельности органов государственной власти и управления номенклатурными структурами коммунистической партии Советского Союза. По сути, при Президенте СССР, как ранее при Генеральном секретаре КПСС, были созданы совещательно-рекомендательные органы управления, в какой-то степени дублировавшие другие органы государственной власти страны, занимавшиеся решением конкретных задач в соответствии со своими направлениями деятельности.

К примеру, при Президенте СССР действовал Президентский Совет СССР, задачей которого являлась «выработка мер по реализации основных направлений внутренней и внешней политики СССР, обеспечению безопасности страны». Члены Президентского Совета СССР назначались самим Президентом СССР в основном своём составе без каких-либо согласований с Верховным Советом СССР.

В соответствии с пунктом 2 статьи 127.3. новой редакции Конституции Советского Союза Президент СССР был уполномочен принимать «необходимые меры по охране суверенитета Союза ССР и союзных республик, безопасности и территориальной целостности страны, по реализации принципов национально-государственного устройства СССР».

В ситуации, когда КПСС перестала исполнять роль объединяющей, руководящей и направляющей силы государства, когда бывшие первые секретари коммунистических партий союзных республик, краёв и областей постепенно начинали занимать местническую позицию, отдавая предпочтение интересам конкретных территорий при решении спорных вопросов с Союзом ССР, был создан Совет Федерации СССР. Это был объединяющий орган, создав который центральная власть пыталась сохранить своё главенствующее, руководящее и направляющее влияние на всю территорию могучей страны. По своей внутренней сути Совет Федерации СССР олицетворял сам Союз ССР. В его состав входили высшие государственные должностные лица союзных республик, возглавляемые Президентом СССР, в его заседаниях были «вправе участвовать высшие государственные должностные лица автономных республик, автономных областей и автономных округов».

Опираясь на статью 127.6. новой редакции Конституции Советского Союза, «для рассмотрения наиболее важных вопросов внутренней и внешней политики страны» Президент СССР был вправе проводить совместные заседания Совета Федерации и Президентского Совета. Идея подобных совместных заседаний, по всей видимости, была в том, что присутствие единомышленников Президента СССР из состава Президентского Совета на заседаниях с членами Совета Федерации должно было оказывать определённое моральное давление на некоторых особо строптивых лидеров союзных республик.

Однако при всём при этом первый Президент СССР, которым тогда стал Михаил Горбачёв, избранный Съездом народных депутатов Советского Союза, руководствовавшимся специальной правовой нормой, закреплённой в третьем разделе упомянутого Закона СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1, получив правовые рычаги, не сумел ими должным образом воспользоваться. Похоже, он так и не смог осознать, что 12 июня 1990 года вместе с выходом в свет Декларации о государственном суверенитете РСФСР был жёстко поставлен вопрос о реальной дееспособности центральной власти Союза ССР, который требовал ответа в течение ближайших месяцев, в крайнем случае, пары – тройки календарных лет (!).

Очень скоро ближайшим соратникам Михаила Горбачёва стало ясно, что в случае необходимости, например, связанной с защитой территориальной целостности страны, он не будет способен пойти на принятие во внутренней политике ответственных, смелых решений, которые хотя бы в какой-то степени могли пошатнуть его авторитет в глазах зарубежной общественности. Не вызывает сомнений, что нерешительность Михаила Горбачёва объяснялась не только его внешнеполитическим имиджем, но и тем, что он, как первый Президент Советского Союза, и, к сожалению, последний, избирался не «гражданами СССР на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании», а Съездом народных депутатов СССР.

Вот уж воистину «первый блин – комом»!

Всего-то один лишь только раз, законно обойдя статью 127.1. Конституции СССР, регламентировавшую принцип всенародного избрания на пост Президента СССР, Михаил Горбачёв в результате не удержал власть в своих руках хотя бы ради целостности могучей страны и отказал потомкам в праве избирать следующего за ним Президента Советского Союза.

В преддверии этого во второй половине 1990 года остро стал вопрос появления среди высокопоставленного государственного чиновничества Союза ССР политической фигуры, полномочной частично, а в исключительных случаях полностью, исполнять президентские обязанности. Потребовалось кардинальное усиление государственной власти путём введения правового института Вице-президента СССР. Представляется, что по замыслам лиц из ближайшего окружения Михаила Горбачёва, а может и его самого, именно Вице-президент СССР в определённой ситуации смог бы сыграть роль дублёра в той роли, которую сам Президент СССР играть бы отказался. Фактически это была некая страховка – запасной вариант.

Правовое оформление этого варианта заняло несколько месяцев, завершившись лишь 26 декабря 1990 года принятием Съездом народных депутатов СССР Закона СССР № 1861-1 «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) СССР в связи с совершенствованием системы государственного управления». В соответствии с этим законодательным актом всесоюзного значения не только была введена должность Вице-президента СССР, но также были чётче конкретизированы полномочия Президента СССР, подчеркнём, уже как высшего органа исполнительной власти государства.

1. Так, в соответствии с положением, содержавшимся в пункте 4 статьи 127.3. Конституции СССР (в редакции мартовских изменений 1990 года) «Президент СССР обеспечивает взаимодействие высших органов государственной власти и управления СССР». Тот же самый пункт Конституции СССР (в редакции декабрьских изменений 1990 года) указывал, что «Президент СССР возглавляет систему органов государственного управления и обеспечивает их взаимодействие с высшими органами государственной власти СССР».

2. В соответствии с прежней редакцией пункта 9 статьи 127.3. Конституции СССР «Президент СССР имеет право приостанавливать действие постановлений и распоряжений Совета Министров СССР» (с декабря 1990 года – Кабинета Министров СССР). И на этом всё!

Читателю стоит лишь вдуматься в смысл понятия «приостанавливать», чтобы убедиться в ничтожности данного полномочия. Ситуация в корне изменилась с принятием и вступлением в силу Закона СССР от 26 декабря 1990 года № 1861-1. Этот же пункт Конституции СССР получил новую редакцию: «Президент СССР вправе отменять постановления и распоряжения Кабинета Министров СССР, акты министерств СССР, других подведомственных ему органов; имеет право по вопросам, отнесённым к ведению Союза ССР, приостанавливать исполнение постановлений и распоряжений Совета Министров республик в случаях нарушения ими Конституции СССР и законов СССР».

Стоит признать, конституционно оформленные права Президента Советского Союза не просто приостанавливать, а отменять акты подведомственных ему органов государственного управления, приостанавливать действие распорядительных актов органов исполнительной власти союзных республик, – это было уже существенное усиление президентской власти.

3. Ушёл в историю Президентский Совет СССР, его место занял Совет безопасности СССР с гораздо более чёткими полномочиями. Уже одно то, что в названии нового органа управления, пусть даже отчасти функционально повторяющего прежний Президентский Совет СССР, появилось понятие «безопасность», достаточно красноречиво говорит о том напряжении, ожидании чего-то недоброго, которое жило в умах авторов новых изменений Конституции СССР.

Кроме того, отметим, что члены Совета безопасности, в отличие от членов Президентского Совета, не просто назначались Президентом СССР, а по согласованию с Верховным Советом СССР и с учётом мнения Совета Федерации СССР. Безусловно, такое положение вещей способствовало укреплению их статуса в реализации полномочий, направленных на выработку «рекомендаций по проведению в жизнь общесоюзной политики в области обороны страны, поддержанию её надёжной государственной, экономической и экологической безопасности, преодолению последствий стихийных бедствий и других чрезвычайных ситуаций, обеспечению стабильности и правового порядка в обществе». (Пункт 9.1., статьи 127.3 Конституции СССР)

4. Закон СССР от 26 декабря 1990 года № 1861-1 создал в Конституции СССР целую главу, регламентировавшую деятельность Совета Федерации. Кроме Президента СССР и президентов (высших государственных должностных лиц) союзных республик в состав Совета Федерации вошёл и Вице-президент СССР. Центральная власть Союза ССР всё теснее притягивала к себе республиканских лидеров, пытаясь оградить их от возможных попыток предпринять действия, идущие в разрез с интересами единого союзного государства. Вся деятельность Совета Федерации строилась «на основе определённых Съездом народных депутатов СССР направлений внутренней и внешней политики Союза ССР» и была направлена на «координацию деятельности высших органов государственного управления Союза и республик». Совет Федерации следил за соблюдением Союзного Договора, определял меры по проведению в жизнь национальной политики Советского государства. (Статья 127.8 Конституции СССР)

5. Введённая в декабре 1990 года в Конституцию страны государственная должность Вице-президента СССР значительно усилила позиции самого Президента СССР и с правовой точки зрения оформила возможность проведения в жизнь варианта, при котором полномочия Президента СССР мог бы какое-то время исполнять законный дублёр. В Конституции СССР было предельно мало статей, регламентировавших деятельность Вице-президента СССР, но смысл норм права, содержавшихся в этих статьях, определял функциональную суть новой высокопоставленной должности исключительно, как президентскую страховку – дублёра.

Так, статья 127.4. Конституции Союза ССР регламентировала: «Вице-президент СССР выполняет по поручению Президента СССР отдельные его полномочия и замещает Президента СССР в случае его отсутствия и невозможности осуществления им своих обязанностей».

Ещё более красноречиво раскрывала наиважнейшую роль Вице-президента СССР статья 127.7. Конституции Союза ССР: «Если Президент СССР по тем или иным причинам не может далее исполнять свои обязанности, впредь до избрания нового Президента СССР его полномочия переходят к Вице-президенту СССР, а если это невозможно – к Председателю Верховного Совета СССР. Выборы нового Президента СССР при этом должны быть проведены в трёхмесячный срок».

Конечно, подобная правовая норма присутствовала ещё в Законе СССР от 14 марта 1990 года № 1360-1, но в ней тогда было установлено, что полномочия Президента СССР переходят либо Председателю Верховного Совета, олицетворявшего законодательную власть, либо к Председателю Совета Министров, олицетворявшего исполнительную власть Советского Союза. Но только в декабре 1990 года сложились условия, при которых на политической арене союзного государства могла появиться высокопоставленная фигура, функциональное назначение которой заключалось в возможной временной замене ею действующего Президента СССР. От неё непосредственно не зависела работа ни парламента страны, ни органов исполнительной власти, но роль её была исключительной.

Особо отметим, что в случае необходимости осуществления на какое-то время рокировки двух самых высокопоставленных государственных должностных лиц, подписание Президентом СССР какого-либо специального управленческого акта не требовалось. Напомнив, подчеркнём, что в соответствии нормой права статьи 127.7. Конституции СССР, «если Президент СССР по тем или иным причинам не может далее исполнять свои обязанности», то само по себе без углубления в суть этих причин это было уже достаточным правовым основанием для наступления юридически значимого последствия, при котором «его полномочия переходят к Вице-президенту СССР» (!).

Для наглядности проведём сравнение правовой нормы статьи 127.7, допустим, с нормой права статьи 127.4. Конституции СССР, регламентировавшей: «Вице-президент СССР выполняет по поручению Президента СССР отдельные его полномочия», либо с существовавшей до 26 декабря 1990 года в Конституции СССР правовой нормой статьи 127.9., содержавшей следующее: «Президент СССР может передавать исполнение своих обязанностей». Хорошо видно, в последних двух примерах лично от Президента СССР непременно требовалось определённое волеизъявление, которое должно было обязательно выражаться в виде соответствующего распорядительного управленческого акта.

Итак, исполнительная власть Советского Союза усилилась, а лидерам союзных республик было предложено работать через Совет Федерации, руководствуясь, прежде всего, Конституцией и законами союзного государства, осуществляя свою деятельность «на основе определённых Съездом народных депутатов СССР направлений внутренней и внешней политики Союза ССР». На случай же неспособности Президента СССР Михаила Горбачёва по тем или иным причинам исполнять свои обязанности, независимо от сути этих причин, была подведена серьёзная нормативно-правовая база под его замену сроком до трёх месяцев на Вице-президента СССР, которым был избран Геннадий Янаев.

6. Кроме этого, опасаясь нарастающего во властных структурах союзных республик сепаратизма, способного привести к необратимым последствиям для Советского Союза как суверенного, единого субъекта международного права, Съезд народных депутатов Союза ССР принял решение о проведении по вопросу существования СССР всенародного голосования (референдума).

Подобное обращение к самым широким слоям населения всех союзных республик за поддержкой политики, проводившейся властями Советского Союза, несомненно, было обусловлено необходимостью получения весомого оправдания использования при необходимости сохранения целостности СССР всего командно-управленческого ресурса, предусмотренного Конституцией и законами СССР.

Итоги Всесоюзного референдума – правового института непосредственной (прямой) демократии, проведённого 17 марта 1991 года, показали, что 74%, то есть подавляющее большинство (почти ¾) граждан, принявших участие в референдуме, высказалось за сохранение Советского Союза, но в реформированном виде. Под реформированием понимался отказ от идей социалистического строительства и осознание необходимости переоформления союзнических договорных отношений, что должно было привести к подписанию новой редакции союзного договора.

Однако руководство союзных республик, прежде всего РСФСР, опираясь на статью 72 Конституции СССР, в соответствии с которой за каждой союзной республикой сохранялось право свободного выхода из СССР, упёрто продолжало проводить политику безудержного укрепления республиканского суверенитета и собственной власти за счёт уменьшения суверенитета Союза ССР и ограничения полномочий всесоюзных органов власти.

В сложившейся ситуации Президент СССР Михаил Горбачёв делал последние, как показало время, слабые попытки сохранить целостность управляемого им государства. Он упорно вёл переговоры с руководством союзных республик о необходимости подписания новой редакции союзного договора, что позволило бы с учётом возникших исторических реалий и итогов прошедшего референдума подтвердить правомерность существования СССР как федерации суверенных государств, образованной путём их добровольного объединения. В этой связи предполагалось существенно расширить административно-хозяйственные и бюджетные права союзных республик, в то же время согласившихся передать часть своих суверенных прав федерации – Советскому Союзу, к примеру, – установление общефедеративной государственной границы и таможенной системы, использование единой валюты, централизованное управление общими вооружёнными силами, подразделениями внутренних и пограничных войск, единой правоохранительной системы.

Стоит отметить, переговоры завершались ожиданиями позитивного результата там, где они проводились с руководством союзных республик, расположенных вдоль границ СССР и не сделавших ещё заявлений (деклараций) о своей независимости, к которым нельзя было отнести лишь РСФСР, по сути в одиночку поднявшей «бунт на корабле».

Наконец, своим решением Президент СССР Михаил Горбачёв назначил на 20 августа 1991 года открытие процедуры подписания новой редакции союзного договора, проект текста которого несколькими днями ранее этого был опубликован в центральных печатных средствах массовой информации.

Как следует из проведённого анализа указанных выше законодательных актов СССР и РСФСР, во второй половине лета 1991 года центральной государственной власти Советского Союза фактически был сделан законодательно оформленный вызов. Почти одновременно, в течение нескольких дней в августе 1991 года, должны были произойти весьма важные события, которые не могли не наложить свой отпечаток на действия высокопоставленных государственных должностных лиц, от коих зависела судьба новой редакции союзного договора (!).

Напомним читателю:

1) Совету Министров РСФСР законодательно предписывалось с 15 августа 1991 года прекратить действие на территории республики нормативных актов Правительства, министерств, государственных комитетов и ведомств Союза ССР, противоречивших Закону РСФСР «О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР»;

2) до 1 сентября 1991 года должна была быть разработана и представлена на рассмотрение Верховного Совета РСФСР Государственная программа приватизации.

Хотя действовавшая в то время статья 74 Конституции СССР содержала правовую норму, в соответствии с которой законы СССР имели одинаковую силу на территории всех союзных республик. В случае же расхождения закона союзной республики с общесоюзным законом действовал закон СССР.

Всё свелось к тому, что под флагом суверенитета руководство РСФСР начало борьбу за право самостоятельно определять политику разгосударствления и правила проведения промышленной приватизации, при этом сознательно идя на нарушение Конституции Союза ССР, тем самым провоцируя высшую государственную власть Советского Союза на возможное применение в ответ адекватных мер воздействия.

Назревала никакая не демократическая революция, а «коммунальная» склока на высшем уровне между властями Союза ССР и РСФСР по поводу того, кто будет определять правила дележа до этого десятилетиями накапливаемого общенародного промышленного достояния (!).

Власти Советского Союза, проявляя явную инертность не выветрившегося ещё социалистического правосознания, разумеется, сильно уступали в активности команде «младореформаторов» Бориса Ельцина, успевших ознакомиться с теорией капиталистического ведения хозяйства и изо всех сил стремившихся оставить за собой право кромсать «приватизационный пирог», деля его между избранными будущим хозяином Кремля «защитниками демократии» и остальным народом.

В этой-то ситуации Президенту России Борису Ельцину, избранному на должность 16 июня 1991 года, в прошлом прошедшему путь от первого секретаря Свердловского областного комитета коммунистической партии СССР до Председателя Верховного Совета РСФСР, воспитанному на примерах большевистских методов политической борьбы, Президент СССР Михаил Горбачёв наивно предлагал подписать новую редакцию союзного договора. Право же, сегодня это выглядело бы смешно, если бы не было так грустно!

Можно только предполагать, какую редакцию союзного договора согласился бы подписать Борис Ельцин, с середины июня 1990 года опиравшийся в своих действиях на такой революционный по тем временам документ, как «Декларация о государственном суверенитете РСФСР», и небезосновательно руководствовавшийся уверенностью в полной политической неспособности Михаила Горбачёва отстоять жизнеспособность СССР.

В условиях противостояния ведущей республики, обладавшей самым мощным экономическим потенциалом, все усилия Президента СССР, связанного в действиях своим собственным внешнеполитическим курсом «нового мышления», по сохранению исторической целостности Великого государства оказывались тщетными. Острота же момента усугублялась ярко выраженным желанием высокопоставленных должностных лиц, стоявших у руля власти РСФСР, как можно скорее приступить к проведению приватизации крупнейших промышленных государственных предприятий и объединений (концернов), осуществляя её по собственным правилам и без каких-либо ограничивающих это квот.

Борьба суверенитетов СССР и РСФСР подходила к своему завершению.

Вероятность наступления нежелательной для Президента СССР политической развязки была очень высока. Исходя из логики событий, 20 августа 1991 года Президент России Борис Ельцин вполне мог публично перед главами других союзных республик категорично выразить свой отказ подписывать Ново-Огаревский проект союзного договора, подготовленный под руководством Президента СССР Михаила Горбачёва.

Любой же другой проект союзного договора, который готовился бы с опорой на Декларацию № 22-1 «О государственном суверенитете РСФСР», в лучшем случае привёл бы к созданию на базе союзных республик некой конфедерации, в результате чего Советский Союз прекратил бы своё существование как единое, сильное, федеративное государство. Именно это, видимо, имелось в виду, когда в первых строчках текста Декларации сразу же после торжественного провозглашения государственного суверенитета РСФСР было сделано заявление о «решимости создать демократическое правовое государство в составе обновлённого Союза ССР».

Под обновлённым Союзом ССР, несомненно, и имелась в виду конфедерация. Вот тогда-то совершенно понятными и логичными выглядят все последовавшие за Декларацией действия высокопоставленных госчиновников РСФСР, стремившихся к реальной суверенной власти и в этой связи последовательно добивавшихся неминуемых обострений отношений с высшим руководством Советского Союза по всем принципиальным вопросам власти в большой политике (!).

В этой сложнейшей ситуации Михаил Горбачёв 3 августа 1991 года уходит в отпуск и уезжает вместе с семьёй из Москвы в Крым, где отдыхает на служебной даче недалеко от Фороса. Потрясающий поступок, продиктованный должно быть правилом: «Когда не знаешь что делать, не делай шаг вперёд, а, сделав паузу, уйди в отпуск». Вместо себя у руля власти он оставляет Вице-президента СССР Геннадия Янаева, «который – по описанию известного публициста, в прошлом генерал-лейтенанта КГБ Николая Леонова – был малоизвестной личностью, выделявшейся даже на сером фоне тогдашних советских руководителей своей бесцветностью. Горбачёв упорно добивался избрания именно этого человека на пост Вице-президента СССР, исходя из известного принципа подбора кадров, гласившего «чем темнее небосвод, тем ярче звёзды». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 13)

Отсутствие политического веса у Вице-президента СССР Геннадия Янаева, находившегося в этой должности менее года, в конечном итоге не позволило ему и лицам, его окружавшим, довести предпринятую ими попытку предотвратить развал СССР до успешного завершения. В их распоряжении был правовой инструмент, которым они так и не сумели воспользоваться.

Во время нахождения Президента СССР Михаила Горбачёва в отпуске вечером 18 августа 1991 года Вице-президент СССР Геннадий Янаев, руководствуясь статьей 127.7. Конституции СССР, подписал Указ о временном исполнении им обязанностей Президента СССР, тем самым формально законно взяв всю полноту власти в стране в свои руки. В самом Указе, правда, была сделана ссылка на болезнь Михаила Горбачёва, по всей видимости, данное основание невозможности исполнения Главой государства своих обязанностей показалось авторам проекта Указа более приемлемым вариантом перехода полномочий Президента СССР к его Вице-президенту.

Однако упомянутый Указ не был выражением намерений самого Геннадия Янаева лично возглавить 20 августа 1991 года переговорный процесс с руководителями союзных республик по вопросу подписания нового союзного договора. Это было лишь средство для реализации следующего шага, направленного на введение чрезвычайного положения, что, должно быть, позволило бы предотвратить подписание союзного договора в нежелательной для руководства Советского Союза редакции.

В соответствии с правовой нормой, содержавшейся в пункте 15 статьи 127.3. Конституции Союза ССР, «Президент СССР в интересах обеспечения безопасности граждан СССР предупреждает об объявлении чрезвычайного положения в отдельных местностях, а при необходимости и вводит его по просьбе или с согласия Президиума Верховного Совета или высшего органа государственной власти соответствующей союзной республики. При отсутствии такого согласия вводит чрезвычайное положение с незамедлительным внесением принятого решения на утверждение Верховного Совета СССР. Постановление Верховного Совета СССР по данному вопросу принимается большинством не менее двух третей от общего числа его членов».

Разумеется, ждать согласия на введение чрезвычайного положения от руководства РСФСР было бы абсурдно и нелепо.Тогда группа высокопоставленных должностных лиц, не возглавляемых Геннадием Янаевым, а скорее использовавших его высокий статус как механизм реализации задуманного, ввела с 4-х часов утра 19 августа 1991 года на срок до шести месяцев на всей территории Советского Союза чрезвычайное положение, при котором вся полнота государственной власти перешла к ГКЧП.

Государственный комитет чрезвычайного положения (ГКЧП) был создан как орган коллективной ответственности, без явно выраженного руководящего лидера, а, значит, как орган управления он изначально был обречён. Важность проводимого мероприятия и неопределённость последствий, к которым оно могло привести в постперестроечном, раздираемом противоречиями гражданском обществе, способствовали появлению у большинства членов ГКЧП опасений наступления личной то ли юридической, то ли политической, то ли исторической ответственности. Время показало – это был комитет бездействия, растерянности и духовной слабости. Тем не менее требования правовых норм Конституции СССР были соблюдены полностью, в частности, было выполнено немаловажное условие введения чрезвычайного положения в стране – на 26 августа 1991 года планировалось проведение заседания Верховного Совета СССР с целью, опираясь на результаты Всесоюзного референдума, санкционировать принятые меры по сохранению целостности Советского Союза.

Чрезвычайное положение, установленное в Советском Союзе всего за один день до предполагаемого подписания нового союзного договора, приостановило деятельность политических партий и общественных движений, запретило проведение митингов, уличных шествий и забастовок. Организаторы ГКЧП не учли, что покров таинственности, когда через средства массовой информации не были чётко озвучены основания и цели введения чрезвычайного положения в стране, так чтобы они были видимы, слышимы и понимаемы большинством граждан всего Советского Союза, и, прежде всего, Москвы, подорвёт на корню все их замыслы.

Введённые запреты ударили по горбачёвской гласности, к которой граждане страны, прежде всего жители столицы, уже успели привыкнуть, фактически противопоставив ГКЧП и Вице-президента Геннадия Янаева либерально настроенной, антисоветской части московского электората, тем самым передав в руки политической оппозиции, сплотившейся вокруг Верховного Совета и Президента РСФСР, инициативу, которой та непременно воспользовалась.

В состав ГКЧП, кроме Геннадия Янаева, входили Премьер-министр Кабинета Министров СССР Валентин Павлов, Председатель КГБ СССР Владимир Крючков, Министр обороны СССР Дмитрий Язов, Министр внутренних дел СССР Борис Пуго. Действия ГКЧП сопровождались видимой достаточно серьёзной силовой поддержкой. В Москву, не понятно за чем и почему, были введены воинские подразделения Таманской мотострелковой, Кантемировской танковой и 106-й воздушно-десантной дивизий. Однако силовая поддержка оказалась бесполезной, поскольку толком никто не знал, что необходимо делать, с кем воевать, от кого и что охранять.

Ни у одного из членов ГКЧП не хватило политической воли, введя чрезвычайное положение, в дальнейшем действовать в рамках существовавшего на тот момент законодательства, при необходимости используя все меры административного и уголовного преследования, а при оказании сопротивления – силу. Они, прекрасно зная об откровенно-умышленных нарушениях высшим руководством РСФСР норм права союзного конституционного законодательства, что, несомненно, содержало в себе квалифицирующие признаки деяний, подпадавших под действие норм уголовного права той же союзной республики (РСФСР), сами не то чтобы не нарушали законы, а патологически боялись их применять. В результате трёхдневное топтание на месте привело-таки к краху самого ГКЧП, действия которого заинтересованной группой лиц из команды единомышленников Бориса Ельцина были истолкованы и через управляемые средства массовой информации преподнесены народу России как «путч», то есть попытка незаконного захвата власти.

Весьма спорное суждение!

Если, конечно, во-первых, учитывать незаконные и откровенно провокационные действия команды Президента России Бориса Ельцина, направленные на скорейшее завершение процесса экономического обособления «суверенной» Российской Федерации, с целью осуществления бесконтрольной приватизации тогда бы уже бывших всесоюзных промышленно-отраслевых предприятий и объединений (концернов). Во-вторых, отметя сугубо демагогические рассуждения о временном ограничении некоторых прав и свобод личности, что было связано с введением чрезвычайного положения, а сосредоточившись на цели – сохранение Советского Союза во исполнение воли народа, проявленной на референдуме.

Единственное, в чём хотя бы с тенью аргументированности могли обвинять членов ГКЧП их политические противники, так это в якобы обеспечении Михаилу Горбачёву продолжительный в 72 часа «отдых» в Крыму, в процессе которого Президент СССР был вроде бы полностью изолирован и лишён средств телефонной и радиосвязи. Но членам ГКЧП пытались инкриминировать чуть ли не насильственное лишение свободы первого лица государства с целью отстранения его от возможности принимать управленческие решения. Само по себе, это – очень серьёзное обвинение, которое не могло при наличии достаточных на то доказательств не привести к обвинительному приговору и тем более не могло подвести действия членов ГКЧП под амнистию, ведь тогда они должны были быть истолкованы как заговор с целью захвата власти – измена Родине.

Конечно, ничего этого не было, поскольку в истории государства российского реально осуществлявшиеся путчи, дворцовые перевороты и революции без пролития крови высочайших персон не обходились, и, думается, члены ГКЧП об этом знали. Так, в российской истории была гибель в равелине Петропавловской крепости царевича Алексея, чей заговор (тот же путч) против власти отца – Императора Петра I – провалился. Был и дворцовый переворот, прошедший успешно благодаря участию в нём российской гвардии (миниреволюция силовиков), приведший к загадочной смерти 16 июля 1762 года Императора Петра III и воцарению на российском престоле Ангальт-Цербстской княжны, ставшей Императрицей Екатериной II.

Уж совсем в относительно недалёком прошлом, 11 марта 1801 года, на офицерском шарфике заговорщиков закончил свою жизнь Император Павел I, кстати, отменивший многие дворянские привилегии и тем самым пытавшийся привнести в российское гражданское общество толику равноправия. Не случись вдруг с Павлом I апоплексический удар с летальным исходом (по официально-озвученной версии того времени), то поутру заговорщиков (тех же путчистов) наверняка бы казнили. Большевистская революция в России также не обошлась без того, чтобы 18 июля 1918 года в Екатеринбурге в доме купца Николая Ипатьева не пролить кровь, правда, уже бывшего Императора Николая II и его наследников.

Так что, если бы 19 августа 1991 года в России произошёл бы путч, то члены ГКЧП никак не могли бы рассчитывать на амнистию, как правило, не распространявшуюся на расстрельные статьи, к которым относилась и статья 64 УК РСФСР «Измена Родине» с квалифицирующим составом – заговор с целью захвата власти. Следовательно, будь в их действиях состав указанного преступления, они наверняка действовали бы гораздо более решительно, тогда и судьба Михаила Горбачёва вполне могла бы стать трагичной. Собственно, как это было, к примеру, 11 сентября 1973 года во время прихода к власти в Чили военной хунты Августо Пиночета, немедленно ликвидировавшей демократически избранного президента страны Сальвадора Альенде.

Не вызывает сомнений, что развал Советского Союза не мог произойти лишь по объективным причинам, без весомой доли человеческого участия. Однако стоит ли искать в действиях членов ГКЧП состав преступления – заговор с целью захвата власти, ведь они как раз уже были законно наделены властью и пытались уберечь свою Родину – Советский Союз от разрушения!

Стало быть, состав данного деяния стоило бы поискать в провокационных действиях лидеров противников ГКЧП, которые, ко всему прочему, и поторопились объявить амнистию, тем самым уйдя от детального расследования обстоятельств событий 19 – 21 августа 1991 года, затирая истину и прикрывая мнимым милосердием свои властно-корыстные устремления (!).

P.S. «Статья 64. Измена Родине

а) Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершённое гражданином СССР в ущерб государственной независимости, территориальной неприкосновенности или военной мощи СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, … оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, –

наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфискацией имущества».

(Уголовный кодекс РСФСР)

Скорее всего, создание ГКЧП было неудачно сынсценированным и поставленным спектаклем, фактически одобренным, пусть даже по умолчанию, бездействием самого Президента СССР Михаила Горбачёва, которому в этом случае, разумеется, никто и ничем не угрожал. Ведь ещё 18 августа 1991 года к нему на дачу в Крым приезжала делегация высокопоставленных московских чиновников с целью получения одобрения на введение в стране чрезвычайного положения.

Вот как описывал эти события Николай Леонов в книге «Крестный путь России»: «Делегации была поставлена задача проинформировать М.Горбачёва об ухудшающейся ситуации в стране и получить его согласие на объявление в стране чрезвычайного положения. В случае, если М. Горбачёв не давал согласия и своей санкции на объявление этой меры, то предполагалось попросить его временно передать президентские полномочия своему заместителю Г. Янаеву и соответственно молчаливо согласиться с теми мерами, которые составляют содержание «чрезвычайного положения» … Беседа, естественно, приняла далеко не дружественный характер. М. Горбачёв не соглашался ни на что, никакие аргументы на него не действовали. Но Горбачёв не был бы Горбачёвым, если бы слова носили решительный и категоричный характер и были бы подкреплены хоть какими-то действиями. Он мог бы принять меры к их временному задержанию, для этого у него было достаточно полномочий и находившихся в его подчинении сил. Он мог бы немедленно позвонить в Кремль Г. Янаеву (связь в то время вся работала) и дать любую оценку действиям своих ближайших соратников, потребовав немедленно прекратить до его возвращения всякие шаги по подготовке введения чрезвычайного положения. Ему ничего не стоило просто сесть в самолет и прибыть в Москву, если уж там заваривалась такая крутая каша. Ничего этого он не сделал. Гонцы из Фороса прибыли в Москву вечером 18 августа и сразу же направились в Кремль, где их ждали основные участники будущего ГКЧП. Из воспоминаний тогдашнего премьер-министра СССР В. Павлова следует: «Из доклада приехавших товарищей однозначно следовало, что Горбачёв выбрал свой обычный метод поведения – «вы делайте, а я подожду в сторонке, получается – я с вами, нет – я ваш противник и не в курсе дела». Об этом свидетельствовали и его ссылка на самочувствие, и пожелание успеха накануне, и «делайте, что хотите сами», под предлогом завершения лечебных процедур». Подобная манера поведения, этакая политическая вертлявость, была хорошо известна в близком окружении Горбачёва. … Все, кто лепил миф о «форосском пленнике», не могут привести ни одного факта, который бы говорил о том, что охрана и обслуживающий персонал виллы ограничивали свободу Президента или не выполняли его указаний. Всё дело в том, что его устраивала такая ситуация, она позволяла ему остаться как бы в стороне от схватки, начавшейся в Москве. Он спокойно мог наблюдать за развёртыванием событий и постараться примкнуть к победителям, когда исход борьбы станет ясным». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 15-16; стр. 28)

Неудачно проводимый одними политический спектакль, сопровождавшийся телевизионной картинкой балета Петра Чайковского «Лебединое озеро», вдохновил других на осуществление своей постановки, начавшейся 19 августа 1991 года с обращения «К гражданам России», в котором указывалось на действия реакционных сил, пытавшихся силовыми методами не допустить подписание нового союзного договора. Далее сам ГКЧП, равно как и его действия признавались незаконными, а всем органам власти и управления указывалось на необходимость подчиняться только законодательным актам РСФСР и указам её Президента.

Для того, чтобы читатель наилучшим образом мог представить себе происходившие тогда процессы, вновь обратимся к творчеству Николая Леонова, опять сославшись на его книгу «Крестный путь России»: «Россия замерла в ожидании развязки, она по исторической привычке привыкла следовать судьбе своей столицы. Галина Старовойтова, одна из самых яростных сторонниц «демократического» движения, упорно повторяла: «Главное – победить в Москве, Россия последует её примеру». Она была права, ведь в столице сосредоточены все властные структуры, вся финансовая мощь, отсюда управляются средства массовой информации. В самой столице перевес в симпатиях, в общественной энергетике, в пассионарности был явно на стороне Белого Дома. … Но Ю.М. Лужков, тогдашний вице-мэр Москвы и глава московского правительства, в своей брошюрке «72 часа агонии», выпущенной сразу же после событий, вынужден был признать, что основные массы московского рабочего люда стояли скорее на позициях ГКЧП, нежели поддерживали «демократов». Крупный коллектив московского индустриального гиганта завода им. Лихачева отказался выполнять указания московских властей. Все предприятия военно-промышленного комплекса, которых множество в столице, занимали также выжидательно-враждебную позицию по отношению к Белому Дому. Лужков вспоминал случай, когда один из председателей райсовета в столице, получив предписание объявить всеобщую забастовку, написал на ней резолюцию: «Не исполнять!». Собственно никакой всеобщей забастовки в столице так и не было. Работали все коммунальные службы, магазины, городской транспорт. А уж про страну и говорить нечего». (Н.Леонов, «Крестный путь России», стр. 24)

Политический спектакль был в разгаре, когда Президент Российской Федерации Борис Ельцин, стоя на танке, призывал окружавших его людей к неповиновению. Картинка, много раз продублированная на телеэкранах страны, впечатляла и, в то же время, заставляла задуматься, ведь нечто подобное в истории России уже было, когда 4 апреля 1917 года Владимир Ульянов (Ленин), стоя на бронетранспортере, читал присутствующим свои тезисы «О задачах пролетариата в данной революции».

Борис Ельцин, призывая не подчиняться властям Советского Союза, проявлять неповиновение в отношениях с представителями силовых структур, исходил, как и Ульянов (Ленин), из того, что в конечном итоге «коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве.Без уяснения этого вопроса не может быть и речи ни о каком сознательном участии в революции, не говоря уже о руководстве ею». (В.Ленин, «О двоевластии», собр. соч. в четырех томах, том 2, стр. 129) Революционеров же, не добившихся власти, история обязательно называет путчистами. Поразительно, по своей сути идеология диаметрально противоположная, а методы достижения политических целей те же!

Политические ошибки, нерешительность, история не простила ни Временному правительству в 1917 году, ни ГКЧП – в 1991. Хотя, с точки зрения законности и Временное правительство, и ГКЧП были более состоятельны, чем те, кто, подменяя принцип главенства Закона принципом исторической целесообразности, их свергал. Можно сказать, что в обоих случаях в России произошли малокровные лишь в самом своём начале революции. В то время как впоследствии их результатом стали потеря страной многих и многих человеческих жизней, нарушение территориальной целостности государства, потеря внешнеполитического влияния, внутригосударственной стабильности (!).

Провоцируя, как медведя в клетке, Президента СССР, ограниченного отсутствием мудрости и решительности истинного государственного мужа, команда Бориса Ельцина достаточно чётко представляла себе, что американские и европейские «друзья» Михаила Горбачёва не то что не одобрят, а не позволят ему применить ради спасения целостности страны силу. Михаил Горбачёв, последовательно проявляя нерешительность и патологическую боязнь ответственности, постоянно оглядывался на мнения Запада, что не могло внушать хоть какую-то уверенности в его правоте членам управляемой им же команды высокопоставленных должностных лиц, фактически вольно или невольно вёл Советский Союз к распаду. Фигурально выражаясь, команда Бориса Ельцина боролась даже не с медведем в клетке, а всего лишь с его чучелом. Дрожащие руки Геннадия Янаева во время телевизионного выступления 19 августа и растерянность Михаила Горбачёва, прибывшего «из заточения» в аэропорт Москвы 21 августа того самого судьбоносного года, – это тому подтверждение.

Свершившееся поражение ГКЧП привело к торжеству тех, кто долгие годы пытался противодействовать Советскому Союзу извне. Великое государство развалилось изнутри трудами неутомимых реформаторов, потомков тех, кто разрушал Российскую Империю в 1917 году. Уже 24 августа 1991 года Верховный Совет Украинской союзной республики принял акт о государственной независимости Украины, 25 августа её примеру последовала Белорусская республика, 27 августа – Молдавская, а 30 августа – Азербайджанская союзные республики приняли декларации о своей независимости. Историческую точку в существовании СССР поставило Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ), подписанное 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще президентами России, Украины и председателем Верховного Совета республики Беларусь, которое констатировало: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает своё существование».

Чем, кроме стремления к большей власти, подкреплённого жаждой проведения в жизнь собственного видения экономико-имущественных преобразований, жаждой дележа собственности СССР можно объяснить такой шаг глав государств – Бориса Ельцина, Леонида Кравчука и Станислава Шушкевича?! В какой-то степени, как взгляд со стороны, ответом на этот вопрос может служить высказывание профессора кафедры политической экономии имени Уильяма Е. Саймона Центра стратегических и международных исследований Пола Крейга Робертса, сделанное им ещё в сентябре 1990 года: «Основу многих конфликтов в Советском Союзе составляет конфликт по вопросам собственности». (Сборник материалов конференции, проведенной Институтом Катона (США) в Москве в сентябре 1990 года «От плана к рынку», стр. 154, статья Пола Крейга Робертса, «Приватизация-ответ на все проблемы»)

Упомянутые политические лидеры подписали губительное для СССР соглашение, полностью проигнорировав итоги Всесоюзного референдума 17 марта 1991 года, то есть мнения большинства народов, возглавляемых ими республик, а ведь референдум является одним из правовых институтов непосредственной (прямой) демократии. Участвуя в нём, каждый человек имеет возможность своей властной волей повлиять на принятие какого-то наиболее важного для Государства и его граждан решения. Сумма проявленных волеизъявлений даёт тот самый результат, которым не только вправе руководствоваться, а обязана исполнять верховная власть государства. В противном случае, если этого не происходит, властная воля немногих государственных чиновников, пусть даже самого высокого ранга, фактически противопоставляет себя естественному праву народа, данного ему самой историей земли, им населяемой, власти всего народа, а, значит, противопоставляет себя демократии. Это верно, поскольку при демократии «носителем верховной власти является общее собрание всех граждан» (Т.Гоббс, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», стр. 133), а государственная власть всегда производна от властной воли народа, а не наоборот!

В этой связи названных лидеров бывших союзных республик никак нельзя назвать демократами. Пытаясь снять с себя бремя ответственности за развал СССР, они подписали некое декларативное «Заявление глав государств», в котором утверждалось, что именно «недальновидная политика Центра привела к глубокому экономическому и политическому кризису, к развалу производства, катастрофическому понижению жизненного уровня практически всех слоёв общества». А с учётом зашедших в тупик переговоров по подписанию нового союзного договора «объективный процесс выхода республик из состава Союза ССР и образования независимых государств стал реальным фактом». Заметим, однако, что анализ правовых документов, изданных и вступивших в силу ещё до 19 августа 1991 года, даёт основание полагать об отсутствии вообще каких-либо намерений, в частности, руководства РСФСР подписывать федеративную редакцию нового союзного договора.

Прекращение существования СССР было вызвано внутренними противоречиями между властями Союза ССР и союзных республик при активной внешней поддержке этих самых противоречий. Как уже утверждалось, Президент СССР Михаил Горбачёв, будучи политически обласкан руководством целого ряда ведущих зарубежных государств, одновременно был ими же серьёзно ограничен в возможностях принятия решений, направленных на сохранение целостности управляемого им государства.

Возможность такого поведения верховного правителя (в средние века – короля), способное привести к гибели государства, было описано ещё в 1651 году выдающимся философом, политическим мыслителем Томасом Гоббсом в его произведении «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»: «Хотя ничто, сотворенное смертными, не может быть бессмертно, однако, если бы люди руководствовались тем разумом, на обладание которым они претендуют, их государства могли бы быть по крайней мере застрахованы от смерти вследствие внутренних болезней. … Одна из этих немощей состоит в том, что человек, добившийся королевства, довольствуется иногда меньшей властью, чем та, которая необходима в интересах мира и защиты государства. Из этого вытекает следующее: когда такому королю приходится в интересах безопасности государства использовать и те права, от которых он отказался, то это имеет видимость незаконного действия с его стороны, побуждающего огромное число людей (при наличии подходящего повода) к восстанию. … А когда короли отказываются от некоторых своих неотъемлемых прав, то это не всегда происходит (хотя иногда и может происходить) от незнания того, что необходимо для принимаемого ими поста: часто это делается в надежде на то, что они смогут получить эти права обратно, как только пожелают. В этом случае они ошибаются, ибо те, кто заставит их сдержать своё обещание, найдут поддержку против них у иностранных государств, которые в интересах благоденствия своих собственных подданных редко упускают случай ослабить соседние государства». (Т.Гоббс, «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского», стр. 220-221)

Достаточно лишь вместо словосочетания «человек, добившийся королевства» поставить – «человек, добившийся президентства», как в свете остального текста встаёт образ Михаила Горбачёва, который так и не смог воспользоваться силой, данной ему самой должностью, ради спасения вверенного ему многонациональным народом государства против антиконституционных действий руководителей крупнейшей союзной республики. Впрочем, была здесь и поддержка иностранных государств, направленная на способствование прорастания зёрен раздора во взаимоотношениях между властными структурами Союза ССР и союзных республик.

Ещё в конце пятидесятых годов XX века в Великобритании вышла книга военного теоретика У. Джексона «Семь дорог в Москву», в которой он дал обзор семи нашествий на Россию с древнейших времен: «Вооруженные походы на неё всегда терпели неудачу, как доказали вторжения шведов, французов и немцев. Больше того, размеры катастроф прогрессивно увеличивались с каждым последующим нашествием. Единственная надёжная дорога в Москву – путь викингов, давших конструктивные услуги, которые хотел и просил сам русский народ. Будем надеяться же, что никто никогда не соблазнится имитировать Карла XII, Наполеона или Гитлера, попытавшись осуществить вооруженное решение, которое, как учит история, потерпит неудачу и может повлечь за собой ядерное уничтожение человечества».

Рассуждая на примере похода Императора Франции Наполеона I Бонапарта на Россию, известный военный писатель Карл Клаузевиц пришёл к заключению: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т.е. оккупировать; по крайней мере, этого нельзя сделать ни силами современных европейских государств, ни теми 500 000 человек, которых для этого привёл Бонапарт. Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны». (Н.Яковлев, «ЦРУ против СССР», стр. 277)

В годы «холодной войны», проводимой СССР и США друг против друга, обоими противниками очень активно использовался исторический опыт ведения разного рода войн и более мелких конфликтов. Так, ещё в первый год правления Президента США Линдона Бейнс Джонсона (1964 год) в государственный департамент было подано обращение некоего К. Монголда, по профессии инженера, работавшего по контракту в СССР с 1934 по 1936 годы. Это событие получило своё отражение в книге известного историка, профессора Николая Яковлева «ЦРУ против СССР», изданной в 1983 году: «Какое значение в Вашингтоне придали записке, свидетельствует простой факт – официально адресованная в отдел СССР госдепартамента записка оказалась на самом высшем уровне. Мудрость, которой делился Монголд, состояла в следующем: «В 1917 г., – писал он в своей записке, – в России был сравнительно слабый средний класс. Сегодня существует большой интеллектуальный средний класс, который по большей части не принадлежит к партии. Он может возглавить народную революцию. Этот средний класс также пожелает демократии с конституционными гарантиями. … Мы должны идентифицировать наши политические интересы с интересами этого непартийного среднего класса, а не с политическими интересами «благополучных» коммунистов. Демократическая революция в России приведёт к децентрализации и распаду русского могущества. Она даёт лучший шанс выиграть «холодную войну» решительным образом без риска вызвать ядерную катастрофу, которая может привести к всеобщему уничтожению. … Но ни одно широкое восстание немыслимо, пока миллионы идеологически обработанных и искренне верящих рядовых коммунистов контролируют все вооруженные силы до чинов майоров, полковников и даже генералов. Лишь деморализовав этих коммунистов и побудив их передраться между собой, можно осуществить народную революцию. Однако идеологически их можно деморализовать лишь аргументацией, которая неопровержима с точки зрения их собственной политической философии». (Н.Яковлев, «ЦРУ против СССР», стр. 226-227)

Вот с опорой на марксистско-ленинскую философию объективного материализма «западным друзьям» и удалось убедить вчерашних коммунистов, едва испечённых к 1991 году президентов России, Украины и председателя Верховного Совета республики Беларусь, что крах Советского Союза – это неизбежная, объективная историческая реальность, как крах всех империй.

В результате этой, якобы объективной исторической реальности, гибели государства верх взяли субъективные интересы немногочисленной группы частных лиц. Советский Союз рухнул, и путь для запуска механизма бесконтрольной приватизации крупнейших промышленных предприятий и объединений (концернов) – гордости экономики Союза ССР и союзных республик, приватизации без каких-либо существенных ограничений и квот, проводимой на фоне громких, но фальшиво звучащих демократических лозунгов, был открыт (!).