Читать книгу Картонные звезды - Александр Косарев - Страница 3

Я столь часто упоминал ранее слово ШКОЛА, написанное заглавными буквами, что наверняка привлёк этим ваше внимание. Пришло время рассказать об этой некогда очень влиятельной, хотя и нигде не афишируемой структуре. Всесоюзная ШКОЛА, как некий общественный институт, явилась на тот период величайшим изобретением советской военной науки! Но появление её, и ускоренное развитие было вызвано не чьими-то благими пожеланиями, а суровой необходимостью. Помните, я уже говорил вам о том, что в нашем полку Главного Разведывательного Управления СССР несут службу подозрительно малое количество офицеров из этого самого Управления. Но при той гигантской нагрузке, которая потенциально должна была лежать на их плечах, количество офицеров-оперативников только в нашем полку должно было давно перевалить за сотню. Возможно, такое количество офицеров Генштабу удалось бы подготовить и выслать к месту назначения. Но… Проклятое «Но»! Это крайне неудобное для военных людей слово, вечно стоит на дороге их грандиозных, воистину общемировых планов и начинаний. И знаете, каким будет первый вопрос, который задаст себе командир маленькой воинской части, в которую ожидается скорое поступление столь многочисленного высокопрофессионального контингента. Не знаете? А я его знаю наверняка.

– Это где же будут жить столько новых офицеров? – завопит своим громовым голосом полковник Карелов. Да ведь они прибудут сюда не одни, а с семьями! Значит, надо подумать и о том, где будут работать их жёны, и где будут учиться их дети! И где они, интересно бы знать, будут питаться, стираться и отовариваться!

Ведь, понятное дело, кадровых офицеров, даже в Стране Советов не поселишь как простых рядовых в казарме. Им нужны как минимум приличные комнаты в малосемейных общежитиях, а как максимум отдельные квартиры нормального формата. Но откуда же их взять при нашей всеобщей бедности и убогости? Откуда в одночасье появятся сотни тонн цемента, кирпича, досок, красок, и стекол для окон? Где те сотни строителей, которые построят удобные дома? Где те корабли, самолёты и железнодорожные эшелоны которые доставят всё это на ещё даже не расчищенную строительную площадку? Не забудем, что речь идёт о далёкой Камчатке, куда до сих пор не проложена железная дорога, и у меня существуют большие сомнения в том, что это когда-нибудь будет сделано.

Полагаю, что дальше продолжать бессмысленно, вам уже и так всё стало предельно ясно. Наш полк не в состоянии принять больше ни одного офицера сверх штатного расписания. Но как решить вопрос полноценного и постоянного обеспечения обученными кадрами подразделений военной разведки? Ведь боевые задачи, поставленные Генеральным штабом не только нашей периферийной части, но и всем другим полкам ОСНАЗа, должны быть выполнены в любом случае и в самые сжатые сроки! Каким же образом сделать так, чтобы при минимуме опытных офицеров, любая воинская часть ГРУ выполняла максимум работы?

И вот однажды в чью-то умную голову пришла блистательная идея замены капризных и обременённых семьями офицеров бесправными рядовыми. Идея и в самом деле была хороша, и, прежде всего с экономической точки зрения. Сразу становятся ненужными и сотни дефицитных квартир, и школы, и детские сады и магазины. Словно снег весной мгновенно испаряются десятки сложнейших и совершенно неразрешимых бытовых проблем. Но вместо их всех побочных вопросов перед командиром нашей части остаётся только один единственный, хотя и основополагающий вопрос. И звучит он примерно так: – Что нужно сделать для того, чтобы простой человек с улицы смог быстро и полноценно заменить обучавшегося много лет офицера военной разведки?

Вопрос, как вы прекрасно понимаете, далеко не прост. Настолько не прост, что какой-то там обычный армейский полковник, даже будь он семи пядей во лбу, ответить на него просто не в состоянии. Но ведь ответ был-таки найден, и мы все об этом прекрасно знаем. Предлагаю всем на моём собственном примере понять, как действовал довольно хитро устроенный механизм, который я в своей книге называю просто ШКОЛА. Отметим сразу, что это именно механизм, система, целая технология, причём построенная и организованная именно на государственном уровне.

Описание этого замечательного механизма начну с простого и понятного всем примера. Представим себе на минутку, что вы директор часового завода, которому срочно понадобилось запустить новую линию по сборке будильников. Почти всё у вас для этого есть. Светлое чистое здание, отлаженный сборочный конвейер и куча комплектующих деталей. Нет только одного – самих сборщиков. Дело государственной важности! – торопят вас из министерства. Будильники позарез необходимы народному хозяйству и вся партийная верхушка страны пристально следит за тем, как вы выполняете правительственный заказ!

Схватившись за голову, вы, забыв про солидность, со всех ног бросаетесь в ближайшую среднюю школу и прямо с уроков снимаете сразу три одиннадцатых класса. Приводите их на завод, усаживаете на рабочие места, вручаете каждому под расписку тонкие и хитрые инструменты. И только в последний момент соображаете, что каждый из новоявленных сборщиков должен иметь хотя бы примитивную инструкцию по сборке столь сложных изделий, как часы. И вот, раздав свежеотпечатанные листовки, вы удовлетворённо удаляетесь в свой кабинет и с нетерпением ждёте окончания первой смены. Вот положенное время проходит, и вы идёте на склад готовой продукции. Заглядываете на полку для складирования будильников… и волосы встают у вас дыбом.

– Что это за уродцы такие понаделаны? – ошарашено восклицаете вы. Что за груды неподвижного железа лежат на складских полках! Мало того, что ни один будильник не работает, так они ещё и рассыпаются прямо в руках!

– А что же вы хотите от необученных пацанов? – неожиданно бурчит в ответ усатый кладовщик. Хорошо, что они хоть несколько шестерёнок смогли установить на нужные места.

– И точно! – осеняет вас нетривиальная мысль. Было бы совсем неплохо хоть немного обучить новичков, хотя бы азам сложной профессии.

Но вот вопрос, – когда учить? Во время работы им заниматься учёбой не с руки. А после работы вчерашние школьники мгновенно разбегаются по домам.

– Надо это дело прекратить, – решаете вы. Всех новых рабочих после смены, – объявляете вы своё решение начальнику цеха, – оставлять здесь же, под замком. И учить их новой профессии до ночи. А чтобы было, кому их учить, оставьте с ними за компанию и более опытных работников.

– За один день они их не научат, – слабо возражает начальник цеха.

– Так вы оставьте их здесь на год, – безаппеляционно отрезаете вы. А будут сопротивляться – стреляйте без предупреждения!

– Вот это да, – подумаете вы, – вот это варварство! В каком же цеху возможно такое беззаконие, и в каком таком варварском государстве?

На эти два ваших вопроса мне ответить проще всего. Цех этот находится на территории обычного военного завода, а сам завод расположен на бескрайних просторах Страны Советов. А в странном этом государстве возможно и не такое. И люди в этой замечательной стране всеобщего счастья настолько привыкли к подобному насилию над собой, что практически его и не замечают, привычно подчиняя собственные интересы интересам государственным. Вот и в данном случае можно не сомневаться, что директор часового завода, в конце концов извернётся и наладит выпуск треклятых часовых механизмов, придуманных учёными для оснащения боеголовок новых баллистических ракет. Но сколько же будет затрачено при этом усилий, комплектующих деталей и времени!?

Создатели ШКОЛЫ учли и творчески развили опыт незадачливого директора часового производства. Чего – чего, а хитрых и изворотливых людей в Советском Союзе всегда хватало. Они сразу поняли, что толку от вчерашних школьников для стратегической военной разведки будет немного. И это вполне понятно. Разведка, сама по себе, дело весьма специфичное. А радиоразведка и подавно. И некоторые умные стратеги решили вчерне подготовить эрзац-офицеров начав задолго до того, как те наденут шинели вместо гражданских курток. Но чтобы знать, как именно и к чему их следует готовить, требуется заранее знать всего две вещи. Первая – из какого контингента их нужно готовить и, вторая – для какой конкретной деятельности.

Попробую для начала ответить на первый вопрос и сформулировать все те непременные качества, которыми должен обладать выпускник общеобразовательной школы, направляемый для прохождения срочной службы в полки и батальоны войск ОСНАЗ. Их тоже можно условно разделить на два больших подраздела. Одни из них называются – общечеловеческие способности, а другие – специальные. К первым можно смело отнести хорошую общефизическую подготовку, приличные оценки по поведению (помните, была такие) и отсутствие явно выраженных вредных привычек, не говоря уж о болезненных маниях. Крайне важны для характеристики будущего призывника, его успехи в школе, особенно в математике и английском языке. Это и понятно. Ведь математика приучает логически мыслить и оперировать абстрактными понятиями, а успехи в иностранных языках предопределяют способность воспринимать и легко запоминать новую, ранее незнакомую информацию.

Конечно, в определённой степени важна и узконаправленная спортивная подготовка, хотя и в меньшей степени. И вообще, разобраться с общечеловеческими способностями всегда было несколько проще. Военному ведомству достаточно было собрать и обработать весьма легкодоступную информацию из общеобразовательных и спортивных школ. Для того, чтобы осмыслить и классифицировать собранные данные были даже написаны специальные программы. Тут даже и не сомневайтесь, мощные вычислительные машины в нашей стране тогда уже были (Да я и сам перед армией работал на одном из таких вычислительных центров). Что же касается всеобщей и поголовной отчётности, существовавшей в нашем всеобщем образовании, то тут даже и не сомневайтесь. Уж что-что, а традиция докладывать всё про всех, в нашей стране была заведена давно и поставлена весьма крепко!

Но мало было найти среди сотен тысяч сегодняшних школьников несколько сотен потенциально здоровых и нормальных на голову рекрутов. Требовалось выявить среди них именно тех, кто точно способен заниматься (к примеру) именно радиоразведкой. И, стало быть, необходимо было заранее выявить среди предварительно отобранной человеческой массы отдельных особей, обладающих врождёнными склонностями именно к узкоспециальным дисциплинам. И именно для выявления этих способностей в СССР была оперативно создана целая система допризывной подготовки.

В приказном порядке все школьники мужского пола приписывались к военкоматам, которые в особый день и в определённом порядке рассылали всем молодым людям особые повестки. В них было строго указано, куда и в какой срок им необходимо явиться для прохождения специальных воинских курсов. Огромны наши вооруженные силы. Множество солдатских специальностей требуются в Советской Армии. Нужны там и мотострелки, и артиллеристы и ракетчики. Позарез требуются танкисты и связисты. Дизелисты и водители, повара и телеграфисты, строители и ремонтники железнодорожных путей. Можно и далее продолжать, но нет в этом особой необходимости. Ясно, что список будет не на одну страницу. Ясно и то, что военная разведка тоже предъявляет к пока ещё беззаботным школьникам свои требования, в то же время трезво понимая, что за столь короткое время подготовить полноценных «рыцарей плаща и кинжала» просто невозможно.

Но, кстати сказать, такая задача на начальном этапе и не ставится. Как и на заводах гениального американского автомобилестроителя – Генри Форда, будущих воинов-разведчиков предварительно готовят на своеобразном сборочном конвейере. Иными словами, все необходимые для службы качества заранее прививаются многим необученным юношам. Одни из них должны неплохо знать азбуку Морзе и заранее, ещё до принятия присяги, уметь работать на телеграфном ключе. Другие должны хорошо разбираться в ламповой и полупроводниковой радиотехнике, чтобы в дальнейшем (после небольшой переподготовки) суметь восстановить уже конкретную, читай, военную технику. Третьи должны заранее, за много лет до совершеннолетия так преуспеть в изучении английского языка, чтобы после самой минимальной переподготовки суметь прямо с эфира принимать голосовые сообщения нашего англоязычного противника. Вот именно поэтому не всех подростков скопом направляют в один усреднённый класс для предварительного допризывного обучения, о нет. Ни классами их не направляют, ни улицами, и даже не домами, по месту жительства. Ни в коем случае. Политика в столь деликатном деле тоже ведётся куда как более тонкая.

Уже имея предварительные сведения о потребности вооружённых сил в потенциальных солдатах, военкоматы высылают каждому молодому человеку строго индивидуальные повестки. То есть именно эти учреждения и производят как бы первичную селекцию пока ещё безликой и, скажем честно, мало структурированной человеческой массы. В дальнейшем, после того как все они окончат предложенные им курсы, в те же самые военкоматы вернётся отчёт от преподавателей, которые работали с молодым контингентом. В них будет освещено гораздо большее число параметров, характеризующих того или иного человека. Тут будут указаны не только его потенциальные возможности, но и некоторые успехи в освоении вполне конкретной военной специальности. Кстати сказать, времени на прохождение тех или иных курсов подрастающему поколению отпущено предостаточно, поскольку непосредственно бюджету страны они почти ничего не стоят. В учебных классах стоит старая, давно списанная из армии военная техника. Ясно, что стоимость её невелика (поставляется по цене железного лома). За аренду помещений не надо платить и копейки, ибо все общественные помещения государственные. Преподавателями же наняты по большей части военные пенсионеры, подрабатывающие сущие крохи к официальной пенсии. Время же самих школьников в расчет вообще не принимается!

Пусть только попробуют не ходить, да мы их…! В порошок, конечно, не сотрём, но пакостей в дальнейшей жизни устроим о-о-очень много. Ведь советский военкомат, учреждение в нашей стране очень даже особое. Без справки с его печатью выпускник после окончания школы так и остаётся бесправным и безвольным существом, а вовсе не полноценным и свободным в своих действиях человеком. На работу устроиться без справки он не может, да и держать экзамены в высшее учебное заведение, тоже. То есть его подвешивают между землёй и небом и больно бьют по рукам при малейшей попытке как-то отличиться от своих же собратьев.

Поэтому курсы допризывной подготовки все стараются непременно посещать и без особой нужды не прогуливать. Ведь никому не нужны дополнительные проблемы, их у советского школьника и так хватает. Вот поэтому-то работу разбросанных по всей стране сотен и тысяч полувоенных классов можно признать весьма успешной, даже при всём том, что видимый коэффициент его действия мизерно мал. Хорошо, если один единственный процент подготовленных на этих курсах призывников пойдёт служить по уже частично освоенной военной специальности. Но мы тут же вспомним о том, что основная цель курсов заключается совершенно в другом. Задача курсов допризывной подготовки состоит именно в выявлении природных и приобретённых знаний и изначальных способностей будущих воинов. И на этом поприще, цели своей они вполне добиваются.

Но курсы представляют собой только первый этап действия всесоюзного сита. Пройдя его, сотни тысяч молодых людей уже вполне обоснованно расслаиваются военкомами на определённые армейские градации. И в толстых армейских папках их данные хранятся уже не в каких-то там общих списках. Нет, ни в коем случае! В них уже содержатся полноценные досье, так называемые «личные листки». В них вклеены личные фотографии, указаны имена и отчества, а самое главное дана предварительная оценкой их способностей, применительно к будущей воинской службе. Но повторяю ещё раз, пока сделан лишь первый шаг в этом направлении. Ведь именно теперь, после завершения процесса первичной сортировки, внимание военкоматов к потенциальным рекрутам становится чрезвычайно пристальным и заинтересованным. Молодые люди тем временем оканчивают средние школы, получают аттестаты с оценками, а вторые экземпляры тех же аттестатов в то же самое время ложатся на столы военкомов. И вновь жужжат массивные катушки вычислительных машин, перегоняя свежеполученные данные в долговременную память твёрдых дисков. А беззаботная молодёжь, не подозревая ни о чём, устраивается на работу, занимается в спортивных секциях и учится на подготовительных курсах институтов. Всё это так же тщательно собирается и закладывается в бездонную память компьютеров. И то, чем призывник увлекается, и каков профиль его работы, и каково его общественное поведение. Дело идёт, но пока всё-таки проделана лишь предварительная, хотя и крайне важная работа.

Самая жаркая пора у государственной рекрутёрской машины начинается непосредственно перед очередным призывом. К этому времени доподлинно известно, кто из вчерашних школьников успел поступить в высшее учебное заведение, кто непригоден к службе по болезни, а кто устроился на военные предприятия, дающие своим работникам «бронь». И за две недели до приказа Министра обороны на руках военного ведомства уже имеется полный список тех, кто в ближайшее время встанет в строй. Уже получены последние характеристики с места работы каждого из них. Практически все юноши растасованы по родам войск и по воинским округам, но военкомам остаётся сделать самую важную и самую тонкую часть предварительной работы – обеспечить особые и специальные подразделения Советской Армии таким контингентом призывников, который в наибольшей степени приспособлен к выполнению особо деликатных задач.

Время несётся стремительно. Первые команды новобранцев уже бодро грузятся в эшелоны и на самолёты, готовясь влиться в ряды Советской Армии, но пока не поступили окончательные заявки от руководителей особых войск и управлений, а значит, работа военкоматов всё ещё не завершена. До самого последнего дня они держат наиболее тщательно обученный и отобранный контингент в некоем неофициальном резерве, готовясь выложить его на стол, по первому же требованию армейской верхушки, контролирующей войска особого назначения. То-то я удивлялся в своё время, когда я вместо того, чтобы надеть погоны, и отправиться в обычный зенитно-артиллерийский дивизион, я вдруг получил в Дзержинском военкомате неожиданную отсрочку на целых две недели. Теперь-то мне понятно, почему это случилось. А тогда, по молодости лет я просто искренне радовался неожиданно выпавшему на мою долю счастью ещё немного поболтаться без дела.

Но вот наступает тот пиковый момент, ради которого столько времени работало такое количество служивого народа. Поступает армейский заказ и на «спецконтингент». Призывная машина закрутилась на полные обороты. Ворохом полетели по сотням адресов залежавшиеся повестки, призывающие на сборные пункты временно припозднившихся. Повестки эти, разумеется, посылаются с некоторым излишком. Ведь одни призывники могли внезапно заболеть, другие – уехать в иные регионы страны, третьи вообще попытаться скрыться от призыва. Вот поэтому на заранее обозначенный в секретных инструкциях сборный пункт направляют примерно вдвое больше народа, чем требуется. Это не страшно, поскольку в любом уголке нашей страны можно без труда найти недоукомплектованную воинскую часть. Вернее было бы сказать, что намного труднее найти воинскую часть, полностью укомплектованную!

Таким образом, как бы излишние новобранцы пристраиваются практически мгновенно, ибо на армейских сборных пунктах всегда присутствуют представители всех окружных воинских частей и соединений. В солдатской среде их обычно называют «купцами». Но речь пока не о них. Речь о тех, кто направляется именно туда, куда нужно. Сам новобранец ещё даже не предполагает, куда его собственно собираются везти, когда он взбирается по ступенькам общего вагона, или топчется у трапа самолёта, вроде меня. Призывникам чисто формально объявлено, что они едут, например, в войска ПВО, и собственно этим и ограничивается предоставленная им информация. О том, куда конкретно направляется та или иная команда, толком не знают даже сопровождающие новобранцев офицеры. Но и они здесь не простые статисты. Их работа за время переезда или перелёта заключается помимо прочего ещё и в том, чтобы выявить и отметить в сопроводительных списках молодых людей с неадекватным или чересчур вызывающим поведением. Те, кто слишком удручён или напуган, кто сторонится общения, кто пьянствует, или слишком задирист и агрессивен, подлежит немедленной выбраковке. Их статус резко понижается и подобные отщепенцы обычно дослуживают в стойбатах или железнодорожных частях.

Таким образом, на первый сборный пункт прибывают команды уже прошедшие очередную сортировку, считай третью по счёту. Из них оперативно вычленяют помеченных красным карандашом и сбивают в сборную команду. Это своеобразные отбросы и их без сожаления отправляют на растерзание местным «купцам». Но и оставшиеся в остатке новобранцы, тоже не долго остаются без надзора. Прождав несколько часов, и иногда даже получив миску горячего супа, они грузятся на другой транспорт и направляются на следующий сборный пункт.

Так было и со мной. Вылетев из Москвы на самолёте Аэрофлота, я через несколько часов утомительного полёта оказался в городе Хабаровске. Десять часов ожидания неизвестно чего, несколько перекличек, перестроений, и перегруппировок и вот уже только малая частичка нашей первоначальной команды в пешем строю отправляется на железнодорожный вокзал. Вместо сверкающего лайнера на этот раз нас ждёт обшарпанный общий вагон, в котором, как уверяют нас новые сопровождающие, мы поедем в город Владивосток. Между нами вовсю циркулируют слухи о том, что конечным пунктом нашего назначения является некая зенитная батарея, которая якобы базируется в окрестностях Находки. Мы охотно верим всему, что нам говорят сопровождающие, поскольку даже ложная информация гораздо приятнее, нежели её полное отсутствие.

На следующий день мы действительно прибываем во Владивосток. Следует очередная, наверно сотая по счёту, перекличка, и мы неровным строем направляемся в район города, известным как «Вторая речка». Вскоре перед нашими взорами раскидывается громадный палаточный городок, кишмя кишащий народом. В нём нам предстояло провести целых две недели. Именно туда, на пресловутую «речку» и прибывает основное количество того человеческого полуфабриката, из которого в самое кратчайшее время предстоит вычленить «окончательный контингент», способный полностью удовлетворить запрос той или иной элитной части.

Обычно на окружной сборный пункт из этих частей прибывают специально уполномоченные офицеры с чёткими заявочными списками, в которых указано как общее количество потребных солдат, так и перечень тех специальностей, которыми те должны обладать. Поскольку вы уже знаете, какими талантами должны обладать будущие бойцы ОСНАЗ, то можете представить себе какую работу должен проделать каждый из этих офицеров. Ведь им требовалось прямо на месте просмотреть многие сотни и тысячи папок сопроводительных документов, для того чтобы выделить из общей массы прибывших тех, кто по своим потенциальным способностям способен работать либо в радиоразведке, либо в спецназе, либо, допустим, в шифровальщиках.

Пока офицеры занимаются своими бумагами, нас в покое тоже не оставляют. Идёт последняя, заключительная или, говоря иными словами, предвойсковая проверка. Вот скажите мне навскидку, чем можно занять людей, формально призванных в армию, но даже не переодетых в военную форму и не принявших военную присягу. Собственно, ничем важным и полезным, с точки зрения военного ведомства, занять таких людей нельзя. Исключение может составить лишь физподготовка, да некоторая порция военной шагистики. Именно этим и занимаются с нами специально приставленные к нам хорошо откормленные и отглаженные сержанты.

Утром они будят нас ни свет, ни заря и тут же ведут на так называемую зарядку. Состоит она в том, что мы чуть не час бегаем по горным Владивостокским тропинкам. Бегаем до красных мух в глазах. Носимся, пока не начинают подгибаться ноги. После этого нас наконец-то оставляют в покое и, дав отдышаться, строем ведут на «завтрак». Еда, кстати говоря, тоже является своеобразным тестом для новоприбывших. Целей в этих двух упражнениях тоже две и они, как говорится, совершенно незамысловаты. Выматывающая все силы зарядка призвана выделить из новоприбывших наиболее слабых физически. А завтрак является уникальным тестом на небрезгливость и изначальной готовность жрать всё, что дают!

Удивляетесь, что такое испытание существовало? На самом деле тут ничего странного не было. Представьте себе громадный временно действующий многотысячный лагерь, через который ежедневно прокачиваются сотни людей, а за обеденные столы усаживаются в три смены многие тысячи! На кухне этого громадного пересыльного предприятия чуть ли не круглосуточно горят топки восемнадцати котлов, в которых подозрительного вида «повара», готовят ещё более подозрительные на вид «блюда». Побывав один раз в кухонном наряде, я быстро понял, по какому принципу работает эта «тошниловка». Оказалось, что работает она по практически безотходной технологии. То есть то, что осталось от завтрака, тут же вываливается в обеденные котлы, а то, что не съели в обед, перерабатывается на ужин. В результате на длинные деревянные столы каждый день ставят по два бачка на десять человек, с одинаковым на вид варевом бурого цвета. Только помешав в них черпаком можно определить, где тут первое блюдо, а где второе. Второе естественно несколько гуще. Но на самом деле кушать ни то, ни другое нельзя – замучает изжога. Наши непривычные к такого рода «пище», домашние желудки дружно отказываются переваривать этот кулинарный ужас. И если в первые дни кое-кто из нас ещё отваживался съесть миску предложенной государством баланды, то буквально через пару дней даже самые тупые догадались, что жизнь всё же дороже временной сытости. Для удовлетворения вполне естественного для молодых людей чувства голода мы сразу после «обеда» ходим в солдатский ларёк, где на оставшиеся деньги покупаем холодные пирожки с картошкой, жирную тихоокеанскую селёдку и «ситро». Причём газированную воду покупаем непременно, поскольку именно она показала себя отличным средством по борьбе с совершенно замучившей нас изжогой.

В пересыльном лагере мы прожили около десяти дней и необычная эта жизнь и выпавшие на нашу долю первые трудности постепенно убедили нас в том, что прежняя гражданская жизнь миновала безвозвратно. Вспоминаю, как в последнюю ночь перед окончательным распределением, я внезапно проснулся и почувствовал, как через дыры в потолке нашей палатки сыплются мелкие дождевые капли.

– Господи, – подумал я, поспешно отодвигаясь от поливающих меня струй, – вот бы мама сейчас меня увидела!

И ведь только в тот момент до меня дошло, причём дошло в полной мере, что я уже в армии и впереди меня ждут три бесконечных года военной службы. Чем я мог себя подбодрить в тот момент? Я лишь сжал кулаки и мысленно пообещал сам себе непременно выдержать любое испытание, которое ниспошлёт мне жизнь. С этим я и заснул, даже не подозревая какие удивительные приключения готовит мне судьба и что именно завтрашний день даст им своеобразный старт.

* * *

А ведь поначалу следующее утро ничуть не отличалось от всех, прочих. Всё та же зубодробительная зарядка, тот же жуткий завтрак. Но вот после него началось нечто совершенно необычное. Словно по команде забегавшие сержанты, поминутно сверяясь с какими-то списками, принялись энергично сбивать нас в плотную колонну, численностью примерно в тысячу человек. Когда же построение было закончено, перед строем появилась весьма представительная делегация подполковников и майоров, которые, сгрудившись в центре плаца, вполне по-хозяйски принялись разглядывать наше разношёрстное воинство.

– «Купцы» приехали, – молнией пронеслось по нашим рядам, – сейчас нас разбирать начнут! По воинским частям! Наконец-то!

Поскольку почти за две недели совместного путешествия мы все невольно сдружились, ищу глазами тех парней, с которыми мы начинали двигаться на военную службу ещё во дворе Дзержинского военкомата. Я вижу, что и они озабоченно крутят головами, обмениваясь друг с другом подбадривающими взглядами. И тут я заметил, как перед всей толпой высоких начальников вдруг появился невысокий загорелый майор с залихватскими кавказскими усами и, совершенно игнорируя старших по званию офицеров, начал свою своеобразную рекламную компанию.

– А ну, молодёжь, – звонко, словно профессиональный зазывала воскликнул он, – кто хочет послужить в самой замечательной части в самом замечательном месте! Триста солнечных дней в году, это вам не шутка, это как на Лазурном берегу Франции побывать!

По рядам проносится дружный смех. Ну, кто, в самом деле, поверит на слово какому-то неизвестно откуда вынырнувшему майору. Да и ясно, что это просто такая рекламная прибаутка. Ну откуда здесь, на самом краю Земли может взяться место, над которым десять месяцев в году светит солнце? Здесь, в краю тайфунов, и сумасшедших метелей зимних циклонов.

– Торопитесь, – продолжает зазывать усатый, ни мало не смущаясь несущимся отовсюду смешкам, – количество вакансий сильно ограниченно!

И тут я вижу, что стоящий неподалёку от меня сержант как-то исподтишка манит меня к себе. Его ладонь находится на уровне пояса и нетерпеливое движение его пальцев видно далеко не всем, а только тем, кому он открывается через просветы в наших нестройных рядах.

– Меня? – мимикой спрашиваю я, поймав его нетерпеливый взгляд.

– Да, тебя! – еле заметно кивает он в ответ.

Выхожу вперёд и вижу, что таких «смелых» набралось весьма порядочное количество. И из общей толпы по одному выходят всё новые и новые кандидаты. Сейчас-то я понимаю, что сержанты уже накануне получили списки выбранных голосистым майором солдат (через час я выяснил, что фамилия его Григорян), а тогда я просто полагал, что наш суровый ментор по доброте душевной оправляет мало приспособленных к реальной жизни москвичей в некие благословенные и солнечные места. А в принципе не имело смысла как-то ему и возражать. Ведь фактически каждому из нас насильно вручался некий лотерейный билет, не имеющий на лицевой стороне ни номера, ни серии. И выигрыш или проигрыш по нему зависел в данном случае только от невысокого, но крайне бойкого майора. Осматриваюсь по сторонам. Рядом со мной стоят некоторые мои соседи по палатке и столь же недоумённо переглядываются друг с другом.

– Нормально, парни, – подбадриваю их я, – главное, что мы всё ещё вместе. Не пропадём. Смотрите, как ловко этот майор оттёр других «купцов» в сторонку. Видать не из простой части он прибыл сюда, раз держится столь уверенно. Даже отбор самым первым начал! Будем надеяться, что он не обманул нас насчёт солнца…

Как выяснилось потом, насчёт солнца, да и всего прочего, майор не обманул. Лично мне его хватило с лихвой. До сих пор не опомнюсь! Впрочем, об этом речь впереди. И вот полтораста человек строят в колонну по трое и прибывший с Григряном атлетически сложённый старший сержант, наконец-то уводит нас прочь с опостылевшего громадного плаца. Куда нас в конце концов повезут, никто опять же не говорит, но, судя по тому, что мы неуклонно двигаемся под гору, путь наш лежит обратно к вокзалу. Но вокзал мы минуем стороной, (к несказанному нашему удивлению) даже и вагонов не видим. И только тогда, когда перед нашими взорами начинают вырисовываться железные мачты, трубы и прочие морские прибамбасы, мы соображаем, что куда-то поплывём на пароходе. Это, понятное дело, только добавляет интереса к предстоящему путешествию. Никто из нас на кораблях никогда не ходил, и это только раззадоривает наше и без того растормошённое любопытство. Поднимаемся по высоченному трапу на борт белоснежного лайнера, спускаемся на нижние палубы, и одетые в сильно застиранную форму бортпроводники ловко распределяют нас по каютам.

– Господи, красотища-то какая! – чуть не хором произносим мы, поспешно располагаясь на неправдоподобно мягких, удобных, а главное чистых диванах. А хрустящее бельё, которым были застелены двухъярусные койки, а откидной столик у большого круглого иллюминатора! И даже вода в чистом графине на специальной подставочке с ограждением!

Всё на корабле настолько отличалось от того убожества, которое ежедневно бросалось в глаза в пересыльном лагере, что мы поневоле прониклись гордостью за свою великую страну. Тем более, что наш белоснежный лайнер и назывался весьма патриотично – «Советский Союз»! Налюбовавшись вдоволь внутренним устройством и оборудованием пассажирских кают, все дружной толпой повалили на верхнюю палубу. Во время экскурсии выяснилось, что мы вовсе не единственные обитатели на корабле. Оказалось, что ещё вчера вечером на него была уже погружена партия новобранцев из Ленинграда и Кирова. Кроме того, сверху было видно, что к трапу нашего корабля бодро вышагивает новая группа не менее чем в сотню человек.

К обеду погрузка завершилась и «Советский Союз», издавая победные гудки, отдал швартовы. Во время нашего путешествия по внутренностям громадного судна выяснились две весьма важные подробности. Узнали, что конечным пунктом нашего путешествия является Петропавловск – Камчатский, и что на корабле имеется два чрезвычайно интересных для нас места. Первым из них был камбуз, а вторым – душ для корабельной команды. Хотя не скажу наверное, какое именно открытие порадовало нас больше. Конечно, все мы за две недели страшно отощали, да и с утра кроме жидкого чая с куском хлеба во рту у нас ничего не было, но душ…! Возможность наконец-то вымыться столь сильно нас воодушевила, что мы позабыли о еде и плескались в душе не менее получаса.

Собственно рассказ об этом путешествии можно было бы продолжать и дальше, но я хочу сэкономить Ваше время и поэтому продолжаю разговор о том, какими способами и методиками пользовались те, кто создавал и налаживал в стране основной механизм ШКОЛЫ. И вот именно в тот момент, когда мы восторженно улюлюкая мылись в шипящих струях горячей воды, а наш корабль выходил на портовый рейд, как раз и закончился первый этап действия этой учебно-мобилизационной системы. Давайте же подведём промежуточный итог её титанических усилий.

Примерно из миллиона юношей призывно возраста всесоюзная система всеобщего и тотального поиска отобрала и протестировала тот немаленький контингент, который по своим естественным интересам и пристрастиям в наибольшей степени способен служить в спецвойсках Союза Советских Социалистических Республик. Но не думайте о том, что только ради войск ОСНАЗ была задумана и выстроена система ШКОЛЫ. Нет, это совсем не так. Было бы, наверное, глупо затевать такую волынку для того, чтобы раз в году пополнить контингент трёх крошечных полков и одного не слишком полного батальона, базировавшегося неподалёку от Ленинграда. Система была поначалу только опробована на частях спецназначения, а дальше пошла работать вширь и глубь, с каждым годом захватывая в свою орбиту всё больше и больше человеческого материала.

И в самом деле, зачем направлять в танковые войска человека, который не держал в руках ничего тяжелее скрипичного смычка? Стоит ли обучать водолазному делу того, кто не только панически боится глухого пространства водолазного костюма, но даже и плавать не умеет? Согласитесь, что вдесятеро легче учить мальчишку шоферскому делу, если он и до призыва целыми днями пропадал в ближайшем автопарке. Но, разумеется, до таких высот та система так и не поднялась, поскольку слишком много было «подводных камней», которые во многом мешали внедрению ШКОЛЫ, во многом сводили её рекомендации на нет. Кроме того, такая задача, в таком объёме видимо и не ставилась, ибо я уже упоминал о том, что Советская Армия это армия особого типа. В этой армии, к сожалению, сохранилось слишком много атавизмов, вынесенных ею из бесчеловечных сражений Второй мировой войны и войны гражданской. Какое-то время они были терпимы, поскольку общество наше изначально пребывало и забитом, запуганном и униженном состоянии. Но время сталинского страха прошло, общество заметно изменилось, а вот армия наша нет.

Ведь в любой стране армия это отнюдь не слепок с современного общества. Начать с того, что основной тон в армии задают не постоянно прокачивающиеся через него призывники, которые и олицетворяют собой дух современного общества. Его не задают и младшие офицеры, которые с этими новобранцами работают. Даже сами эти офицеры уже отстали от своих воспитанников минимум на пять лет. И влиять на положение дел в армии они смогут только тогда, когда сами станут, по меньшей мере генералами, то есть ещё лет через тридцать. Выходит, мной в 67-м году на самом деле руководили люди, получившие военное образование и выдвинувшиеся по службе в самом конце Второй мировой войны или же сразу после неё. А однозначно репрессивную, палочную направленность той, ещё Жуковской армии, мы с вами прекрасно себе представляем.

В той армии не только отдельный человек, но целый полк, или даже дивизия были не более чем разменной монетой в стратегических мыслях советских вождей. И хотя существование столь жёстких военных традиций было в чём-то оправдано только недавно закончившейся жестокой войной, но это положение так и осталось в головах тех генералов и маршалов, которые безраздельно правили Советской Армией в конце шестидесятых. Именно ориентируясь на них, они представляли себе, какими качествами должен был обладать обычный советский солдат, та мельчайшая потная тварь, призванная лишь для того, чтобы либо убить указанного сверху врага, либо умереть самому. Ум, сообразительность и инициатива, вряд ли входили в перечень добродетелей новобранца. Приветствовались лишь исполнительность, неприхотливость в быту и ослиная выносливость. Все мы помним наиточнейшее, абсолютно нетленное выражение, являвшееся квинтэссенцией такого отношения к советским первогодкам (да и не к ним одним): Не можешь – научим. Не хочешь – заставим!

Не правда ли, сильно сказано? Просто и от души. Не в бровь, а в глаз! И по-своему революционная, стройная и требующая немалого интеллекта система ШКОЛЫ никоим образом не вязалась с этими их представлениями. В конце концов, крайне непонятной, требующей чрезмерных мозговых усилий и знаний системе, высокие генералы позволили функционировать лишь в ограниченном секторе армии и то, только в качестве консультационной и вспомогательной (читай совершенно необязательной). И лишь там, где старшим начальникам сжав зубы, пришлось согласиться с тем, что отдельный солдат это не дубина стоеросовая, а точно такой же человек, как и они, сия система получила некоторое развитие.

Впоследствии мне пришлось не раз убеждаться в этой моей догадке. И во время прохождения срочной службы, и в последующие годы, будучи уже на гражданке, я не раз заводил со сверстниками разговоры по поводу тех порядков, которые царили в той или иной воинской части. И когда я рассказывал им, что старшие офицеры полка на свои совещания не раз приглашали нас, рядовых, мне никто из них не верил. Но я настаивал на том, что со многими ведущими специалистами из обычных рядовых солдат заместители командира полка здоровались при встрече за руку. И что сам полковник Карелов знал многих из нас по имени и отчеству и до конца службы не гнушался приглашать в свой кабинет для срочных консультаций.

– Ну-у-у, может быть, конечно… – недоверчиво пожимали плечами мои собеседники.

Когда же я говорил о том, что в нашем полку не было явных проявлений пресловутой «дедовщины», а командиров, замеченных не то, что в рукоприкладстве, а только в заурядном сквернословии, мгновенно высылали из части вон, – то видел лишь непонимание и глубокий скепсис. О таком либерализме в других частях и подразделениях даже и помыслить себе не могли. И это понятно. В основной своей массе рядовые Советской Армии управлялась офицерами и старшинами, обученными и воспитанными в суровые послевоенные годы. А те просто не понимали, что такое отдельная человеческая личность и в своей работе ориентировались лишь на какой-то коллектив большей или меньшей численности. И вот именно тогда, сразу после Второй мировой в Советской Армии произошёл тот самый надлом, который в дальнейшем больше не позволил этой армии выиграть ни одной сколько-нибудь значимой войны. Подождите возражать, лучше дочитайте абзац до конца. Именно после самой большой и разрушительной войны в мирное уже время начался тот разрушительный кризис, который словно медленный яд подорвал и дух, и боеспособность Советской Армии. Медленно, почти незаметно для глаза произошла смена основных жизненных ориентиров, и профессиональных мотивировок у людей, добровольно или принудительно сведённых под красными знамёнами и одетых в военную форму.

Рассмотрим эти мотивации чуть повнимательнее, (это интересно) и только после этого сделаем на этот счёт свои выводы. Всего я насчитываю четыре основные группы людей, определяющих не только боеспособность (эта величина производная), но даже и саму жизнеспособность нашей армии, как основного государственного института. Перечислю их для пущей ясности, начав снизу. Каждая последующая группа из приведённого мною списка командует и руководит группой упомянутой ранее.

Итак, первая группа это основная масса военнослужащих – рядовые и сержанты. Вторая группа состоит из так называемых сверхсрочников и прапорщиков. В третью группу включаем офицеров младших рангов от лейтенанта до подполковника включительно. И, наконец, самая высокая – четвёртая, включающая в себя старших офицеров от полковника до маршала и выше, если потребуется.

Давайте проанализируем мотивы и жизненные цели, которые удерживают все эти четыре группы в рамках вооружённых сил Советского Союза, по сути своей, довольно-таки противоречивого и разнородного сообщества. Начнём, как я и обещал, снизу, с рядовых. Для начала спросим самих себя, что заставляет сотни тысяч, едва-едва сформировавшихся молодых людей в самый пиковый, самый важный для будущей судьбы момент бросать всё и сломя голову мчаться на сборные пункты военкоматов? Желание послужить Родине? Возможность неплохо заработать? Или у них имеется шанс увидеть спрятанный за железным занавесом мир? Увы, нет. Всё обстоит как раз наоборот. Каждый из них прекрасно понимает, что, напротив, любимая Родина в знак благодарности нагло отнимет у него заработок и личную свободу в придачу, причём сразу на три года вперёд. Также не подлежит сомнению, и то, что на эти годы он теряет возможность распоряжаться своей жизнью, но взамен приобретает возможность потерять жизнь или здоровье по милости пьяных офицеров или своих же, силой навязанных ему, «товарищей» по казарме. Плохая пища, всевозможные трудности, издевательства, унижения и рабский труд – вот что предлагает Советская Армия насильно загнанным в её ряды рекрутам.

Заметим ради пущей справедливости, что армия наша не только отнимает, но и кое-что даёт. Даёт всем, щедро, и не скупясь на затраты. Бьюсь об заклад, что ваши глаза зажглись сейчас нетерпеливым огнём. Вам крайне любопытно узнать, что же такого даёт призывникам наша армия, и за что он согласен терпеть все эти мучения и лишения? И я вам отвечу, но вряд ли мой ответ будет вам приятен. Ведь по большому счёту, любая армия мира даёт своим служащим только одно – умение убивать. Вы разочарованы моим ответом? Но почему же? Или я недостаточно откровенен с вами? Неужели до сих пор вы думали, что армии придуманы человечеством для чего-то другого?

Нет! Все они, вплоть до опереточного войска папского Ватикана, созданы только для одного единственного дела – профессионально убивать себе подобных. Убивать хитро, быстро и разнообразно. Травить людей другой расы или вероисповедания газами, прошивать их пулями, разрывать на куски снарядами и бомбами. Мало? Добавлю ещё, с удовольствием и даже определённым знанием дела. Людей можно топить в морях и реках, сбивать в воздухе, давить гусеницами боевых машин, сжигать из огнемётов, выбивать дух боеприпасами объёмного взрыва и расчленять на мелкие части скорострельными пушками. Вот только сами военные об этом предпочитают не говорить. Иначе как-то всё получается примитивно, как-то неромантично. Если сказать всю правду, то, пожалуй, не найдётся желающих идти даже и в офицерский корпус. Но, повторяю ещё раз, именно для этого, только для войны и убийства десятилетиями создаётся и усилиями многих поколений питается и поддерживается сложный и невероятно прожорливый армейский организм. И собственно, ничего обидного в моих утверждениях нет, ибо именно в кровавом и безжалостном убийстве и есть коренная сущность каждой армии, а вовсе не в воспитании патриотизма подрастающего поколения, как походя утверждают некоторые общественные дезинформаторы.

Таким образом, мы с вами сейчас выяснили, что кроме тех, кто с детства мечтает выучиться на профессионального киллера, для всех прочих служба в армии не представляет ни малейшего интереса. И все мы прекрасно знаем, что служить идут отнюдь не по велению сердца, а из-за опасности судебного преследования. Прирождённых воинов в любом обществе не больше десяти процентов и это предельный показатель. В техногенном же, городском по демографическому составу обществе, этот процент стремительно падает. И даже тогда в далёкие шестидесятые советская молодёжь массово начала осознавать ненужность военной службы и великую ценность бездарно теряемых лет. Прошло тридцать пять лет, и мы видим, что сопротивление рекрутскому набору поднялось на такой уровень, что загнать в армию удаётся не более десяти процентов потенциальных призывников. Симптом тревожный и вместе с тем обнадёживающий. Значит близко то время, когда испустит дух совершенно выродившаяся Советская Армия и, на её обломках возникнет, наконец, новая, иная, более современная армия. Надеюсь так же, что в неё не перетащат родовые уродства её предшественницы.

Ну что же, продолжим. Разобравшись с основными проблемами и устремлениями первой группы, обратим своё внимание на группу вторую. Рассматривать вектор направленности интересов касты старшин и прапорщиков мы начнём с того, что обратим внимание на национальный её состав. Стоит нам прочитать списки фамилий служащих в частях прапорщиков, как тут же обращаем внимание на тотальное засилье украинских фамилий. Это, что? Неужели какая-то случайность? Или чей-то злой умысел? Ничего подобного! Просто эта ниша военного контингента занята именно теми, кто по своей природе, образованию, по духовному складу, наконец, наиболее приспособлен именно к такому виду трудовой деятельности.

Давайте посмотрим вместе, какую именно службу несут наши выходцы из безвестных украинских и южнорусских сёл и городков. Все должности начальников складов, пищеблоков, автопарков и прочих интендантских служб намертво заняты этими людьми. Почему? Да потому, что именно в этом и состоит их жизненный идеал. И действительно, проведя полуголодное и загруженное хлопотами по уходу за домашней скотиной детство в далёких от крупных городов местах, они вступают во взрослую жизнь со страстной мечтой о том, чтобы найти себе в ней тёплое и сытое местечко со строго регламентированным и необременительным распорядком дня. И в этом плане воинская служба малозаметным прапорщиком предоставляет им просто идеальную возможность. Здесь всё было именно так, как им и мечталось в детстве. Интеллектуально несложная работа, минимум ответственности и реальной опасности, да и армейский порядок в придачу. Знай себе, разноси по графам амбарных книг приход и расход тушёнки, да командуй солдатиками, выделенными для тяжёлых работ. Красота!

Да, и поскольку оказались прапорщики приставлены к немалым материальным ценностям, то ценности эти как бы невзначай прилипают к их рукам и так незаметненько, потихонечку расползаются по их личным гаражам, дачкам и холодильникам. Простим им эти прегрешения. Они не могут не воровать – это их натура, это их способ выживания, их, если хотите, способ самоутверждения в армейской жизни. Теперь рассмотрим вопрос о том, чего именно хочет и к чему стремится вторая по численности армейская составляющая. Но перед этим вспомним о том, для чего собственно создавался институт прапорщиков. В царской армии был сходный институт – унтер-офицеров. Именно эта прослойка бывалых, старослужащих солдат, втиснутая между рядовыми и офицерами и занималась в основном боевым обучением и самое главное, воспитанием нижних чинов.

Нынешние прапорщики, по идее призваны выполнять ту же самую роль, но они как чёрт от ладана уклоняются от этой почётной миссии. В отличие от прежних унтер-офицеров, которые были воинами по духу, и если хотите по призванию, современные прапорщики являются по призванию мелкими клерками и кладовщиками. Мудрёная наука воспитания вечно сменяющегося юного контингента, им противна, неприбыльна и непонятна. И дружно, в едином порыве они восстали против этого посыла сверху. Они единодушно и наотрез отказались работать с солдатами. Они согласились лишь их как-то эксплуатировать. Побороть столь единодушный протест военная верхушка не смогла, а может быть, и не захотела, и всё осталось на «круги своя». Лишь сменили им название, форму одежды, да другие погоны повесили на плечи этой армейской группировке. Но спрошу ещё раз, что же хочет эта группировка, чего, в конце концов, жаждет? А жаждет она только одного, чтобы всё оставалось так, как есть, как сложилось издревле. В отличие от рядовых солдат, каста прапорщиков служить хочет, поскольку вполне довольна своим пусть и скромным, но сытым положением.

Теперь обратим свой взор на наиболее профессионально подготовленную часть нашей армии, на офицерство. Естественно, какое-то количество молодых людей идёт в армию по таким же причинам, как и менее амбициозные коллеги – прапорщики. И за компанию идут, и под влиянием родителей, и потому что военное училище расположено недалеко от дома. Но, несомненно, и то, что очень значительная часть офицерского корпуса выбирает армейскую службу по глубокому внутреннему убеждению в необходимости и почётности именно этого вида трудовой деятельности. О том, что всю сознательную жизнь они будут обучать и воспитывать заурядных убийц они в тот момент не догадываются, точно так же как и я, с трепетом в душе облокачиваясь на ограничительные леера теплохода «Советский Союз».

Они ведь рвутся «Родину защищать»! Мечтают совершить героические подвиги и навечно остаться в истории государства в виде бронзовых памятников и названий поселковых улиц. Честь им за это и хвала. Они сами выбрали свой нелёгкий путь, и многие годы идут по нему, существуя подчас в нечеловеческих условиях. Поскольку офицерский корпус в основной своей массе служит не за страх, а за совесть, то несомненно, что в целом он хочет именно служить. Для этого им нужно совсем немного. И прежде всего – чтобы под их командованием ежегодно появлялись всё новые и новые толпы зелёной молодёжи, к которой они с удовольствием и страстью будут применять основополагающий лозунг Советской Армии: – Не можешь, научим. Не хочешь – заставим!

Иными словами, офицеры наши в условиях мирного времени плавно преобразовались в школьных учителей, наделённых (к несчастью) мощными карательными функциями. Вот только одна маленькая проблемка тревожит им душу. Призывного контингента всё меньше и меньше, качество его всё ниже и ниже, а нежелание служить всё твёрже и твёрже. Офицер он ведь тоже человек, а вовсе не кентавр двужильный. У него есть семья и дети, и любимая собака, а то и кошка. Он тоже хочет иметь два выходных дня, поскольку обожает рыбалку или охоту. Или любительскую фотографию, или ящик с пивом. Собственно это и не важно, что конкретно хочет тот или иной индивид. Но понятно, что ему с головой хватает забот, по составлению бесчисленных рабочих планов и проведению занятий с молодыми людьми, которые в массе своей люто ненавидят и саму службу, а заодно и его самого. Он безумно устаёт от этого ежедневного и непрекращающегося сопротивления снизу. Ведь на него давят не только снизу, но давят и сверху, требуя улучшить, усилить и поднять!

Офицер из третьей группы изнемогает под тяжестью этого давления и в душе мечтает о том, чтобы хоть кто-нибудь взял на себя хотя бы малую часть давящих на него забот. Ведь под началом усреднённого младшего офицера находится двадцать человек, из которых только на нескольких он может как-то опереться, поскольку они хотя бы держатся относительно лояльно. И поэтому офицеры быстро придумали себе таких помощников. Из той же самой солдатской массы они произвольно отобрали тех, кто им как-то понравился, и своей властью назначили их сержантами. То есть создали некий эрзац унтер-офицерства по-советски.

Создали эту прослойку, разумеется, вынужденно, от отсутствия какой-либо иной разумной альтернативы. Но неожиданно оказалось, что система неплохо работает. Особенно хороши были результаты там, где сроки службы были достаточно велики, и за годы службы потенциальный сержант успевал в полной мере проявить и свои положительные и отрицательные качества. Да в те далёкие времена и было из кого выбирать. Неразвращённые большими городами крестьянские парни, искренние и исполнительные, во многих случаях действительно становились надёжными помощниками младших офицеров в деле обучения и воспитании молодого пополнения. Но время шло. Нет, вру, оно просто летело! Стремительно менялся и состав призывников, и их отношение к службе. А когда резко сократились и сроки самой службы, тогда оказалось, что качественного сержанта вообще некогда воспитывать, ибо времени для этого просто физически нет. Но офицерство и здесь вышло из положения, ибо лишиться прикрытия снизу оно просто не могло, ни при каких условиях.

Была спешно создана система так называемых «учебок». Из одного и того же призывного контингента начали в произвольном порядке отбирать его малую часть и за несколько месяцев ускоренно готовить из них псевдосержантов. Но если в деле боевой подготовки эти скороспелые сержанты несколько и преуспевали по отношению к остальной массе одногодков, то в вопросе воспитательной работы они естественно оказывались полными профанами. И это тоже понятно. Ведь не в одночасье же мальчишки завоёвывают во дворе свой авторитет! Им приходится и зубами и кулаками и языком своим доказывать всем и каждому, что именно он способен верховодить сверстниками.

А здесь, на тебе! Почему-то ставят над тобой совершенно такого же, как и ты сопливого парня, который по большей части и в малой степени не обладает личными качествами необходимыми любому лидеру. И всё его отличие от тебя заключается в том, что он прошёл «учебку» и у него на погонах две красные лычки болтаются. И пошёл в солдатской среде бушевать великий раздрай, и пошло отсюда великое противостояние. Сопливые, и на проверку фальшивые сержанты, чётко и быстро осознали свою незаменимость, и вынужденную поддержку офицерства. Используя и то и это, они естественно стремятся из своего прокладочного положения извлечь максимум побочной выгоды. Если бы им платили приличные деньги, то они, может быть, и удовлетворились бы лишь ими. Но денег им не платят, как и всем, и все свои примитивные амбиции и детские, по сути своей, обиды они яростно выплёскивают на своих же одногодков.

И именно отсюда вся наша Непобедимая и Легендарная армия в своей самой многочисленной части и с головой погрязла в нескончаемых внутренних дрязгах. Ей уже не до победных маршей, ей уже не до мировых триумфов. Рассыпалось в прах её хвалёное единство, и солдатская взаимовыручка. А без единства и осознанной дисциплины любая армия представляет собой лишь сборище вооружённых до зубов убийц. Взгляните на статистику происшествий мирного времени (если сможете её достать). Вы увидите, что Советская Армия теряла убитыми и ранеными в этих безумных междоусобицах больше, нежели другие страны в самых кровавых вооружённых конфликтах.

Кто же в нашей стране мог остановить эту дикость? Кто имел возможность остановить гибельную для армии внутреннюю бойню. Кто в вооружённых силах имел реальную власть, для того, чтобы вернуть в войска единство, человеческое взаимопонимание и, в конечном счёте, утерянную боеспособность? Военнослужащие срочной службы? Нет, ни в коем случае! Озлобленная, оболваненная, и разобщённая как по годам призыва, так и служебным кастам, масса рядовых, бесконечно ненавидит навязанную им государством службу. Как-то видоизменить её они не могут, да и не желают с этим делом связываться. Ежедневно и ежечасно 99 % из них мечтает только об одном. О чём? Вы ещё сомневаетесь! Все мы мечтали о том сказочном дне, когда прозвонит последний звонок, после чего можно будет забыть это убогое крепостное позорище, и вычеркнуть его из своей памяти навсегда!

Итог – рядовые рекруты заинтересованы только в пассивном выживании. Несогласие с существующими порядками они могут выражать только в форме активного и пассивного протеста, сопротивления против своего униженного и ущербного положения. Уклонение от службы, членовредительство, подкуп представителей военкоматов, дезертирство, и вооружённый бунт – вот их печальный удел.

Рассмотрим отношение к непрерывно ухудшающемуся положению в армии второй по массовости части армейского сообщества – прапорщичества. С ними несколько проще, поскольку эта категория военнослужащих давно и чётко выразила своё отношение к возможным переменам и реформам.

– Хай они сами по себе разбираются! – шепчут они, забившись, словно тараканы по ротным каптёркам, складам и кухонным каморкам. Нас только не трогайте, а там… поступайте как хотите.

Итог – настороженный нейтралитет основной массы прапорщиков и опасливое выжидание назревающих катаклизмов.

А что же советское офицерство? Как отреагировали на столь удручающую ситуацию эти идейные вояки, которые в своё время рвались в военные училища – «Родину защищать»? А никак не отреагировали. Так и оставаясь между молотом и наковальней, они изначально не могли радикально повлиять на патовую ситуацию полного бессилия. Оставаясь, в конечном счёте, за крайнего, при любом развитии событий, каждый офицер был больше занят не тем, чтобы дать солдатам тоже почувствовать себя полноправными защитниками Родины. Нет! Больше всего тягловое армейское офицерство боялось вынести эти противоречия на всеобщее обозрение. Оставаясь в значительной степени отгороженной от остального общества не только заборами из колючей проволоки, но и сословными предрассудками, офицеры суетливо гасили любые проявления солдатской самостоятельности и свободомыслия.

Даже когда во время летнего пекла тот или иной взвод дружно подстригался наголо, это уже воспринималось ротными командирами как грозное преддверье солдатского бунта. И офицеров это страшно пугало. Случись что, и его взашей погонят из тёплой и насиженной казённой квартиры, лишат довольствия и бесплатной формы. И куда он денется, неумёха в капитанских погонах, без жилья, денег, перспектив и с соответствующей характеристикой по партийной линии? А? Вы, случайно, не знаете? Нет? Вот и они тоже не знали. Вот поэтому-то все они и топили концы в воду и замалчивали всё, что можно замолчать и скрывали всё, что можно скрыть. Всё, мол, шито – крыто и моя хата с краю. Вам такие командиры симпатичны? Вы будете видеть в них непререкаемые в любой ситуации авторитеты? Вы будете рады подражать им в их поступках и суждениях? Вы точно прикроете их грудью от вражеского выстрела? Вот то-то же.

И к пятидесятилетней годовщине советской власти в Советской Армии осталось слишком мало тех мест, где ещё сохранялись истинно боевые традиции и где офицеры могли честно смотреть в глаза своим подчинённым. Но так было (вот ирония судьбы) в тех немногих воинских гарнизонах, которые даже в мирное время воевали. Впрочем, я, кажется, слишком увлёкся анализом сложившейся к пятидесятилетию Советской власти ситуации и не дал ответ на тот вопрос, который сам же и задал. Повторю его не столько для вас, сколько для себя. Кто же в вооружённых силах Советского Союза имел реальную власть, для того чтобы вернуть в войска единство, человеческое взаимопонимание и, в конечном счёте, боеспособность армии?

Да, вспомним, что мы не рассмотрели самый важный и самый закрытый от посторонних взглядов пласт военного сообщества Советского Союза – высшее офицерство. По большому счёту, вся остальная страна могла созерцать наших военных руководителей только дважды в год, когда на Красной площади проходили военные парады. Мы видели на трибуне мрачные, неподвижно – сосредоточенные лица, уныло взирающие на проходящие перед ними колонны. Партийные вожди вид на парадах сохраняли весёлый и как бы оживленный, словно говоря народу: – Всё отлично, мужики, всё путём, коммунизм не за горами!

А военные олигархи обычно стояли неподвижно, словно в параличе, лишь изредка давая понять, что на трибуне всё же живые люди, а не картонные манекены. А после парада всё, они исчезали бесследно. Увидеть кого-то из высоких вояк на телеэкране или просто на улице, было практически невозможно. Спецдачи, спецквартиры и спецмашины надёжно прятали их от всей прочей общественности. Подозреваю, что и от самой армии они были удалены на изрядное расстояние. Конечно, по долгу службы им приходилось присутствовать на окружных учениях или на испытаниях новейшего оружия. Но с реальной армией, с реальными её проблемами они естественно не сталкивались.

Всё особое, уникальное и эксклюзивное намертво отделяло их от массового, стандартного и заурядного. Вполне возможно, что по частным каналам некоторые из них получали более реалистическую информацию. Но… Но хотели ли высокие генералы каких-либо перемен? Не забудем, что подавляющее их число было достаточно преклонного возраста, когда собственное спокойствие и уравновешенное благополучие начинает неизбежно прикрывать умиротворённое сознание от тревог суетного мира. Да, собственно, для чего и суетиться-то? Армия у нас самая большая и мощная в мире. Количество танков, эсминцев и ракет просто оглушающее. Боеприпасов на две войны вперёд запасено, да и солдатиков для обслуживания всей этой машинерии пока хватает. К тому же, они полностью уверены в том, что армия наша, несомненно и бесспорно до сих пор остаётся и Непобедимой и Легендарной. Всё, точка! Вопрос закрыт навсегда!

Генералам, несомненно, виднее, но ведь армия, тем более столь громадная и разнородная, это столь непредсказуемая штука, что никогда невозможно заранее быть уверенным, что она всё ещё способна побеждать. Много в мировой истории отметилось великих армий, ведомых великими полководцами на завоевание всего остального мира. Но, где они теперь? Даже и надгробных плит не осталось от, казалось бы, совершенно несокрушимого воинства.

Теперь по прошествии стольких лет мы с вами точно знаем, что армия «Советского» образца в то время полностью утратила все свои былые преимущества единства, разложившись на несколько противопоставленных друг другу каст. И это было убедительно продемонстрировано во время и Афганской и Чеченской кампаний. Нам было явлено слишком медленное развёртывание собранных со всех концов страны плохо обученных и недоукомплектованных воинских частей. Вслед за этим происходило тягучее выдвижение главных сил. Всё боевые действия сопровождалось громадными жертвами как среди слишком неопытных военнослужащих, так и среди беззащитного мирного населения. И массовое предательство интересов страны, и тотальная продажа противнику оружия и боеприпасов, и торговля наркотиками и массовое дезертирство, и массовое мародёрство также было блестяще продемонстрировано непрерывно гниющей изнутри Непобедимой и Легендарной.

Впрочем, «непобедимость» можно с лёгкой душой и тяжёлым сердцем списывать в архив. Никаких военных побед за последние десятилетия одержано не было. Танковые атаки демонстрировались, сокрушающая стрельба из установок «Град» тоже. Снесли тысячи и тысячи домов и хижин и хибар, перебили сотни тысяч людей, но побед так и не добыли. Славы военной тоже. Ой, вру. Одна победа всё-таки случилась. В Москве, в самом центре столицы нашей случилась грандиозная победа. Славная танковая рота победила скверный «Белый дом» и сидящих там гадких депутатов. Но такими, с позволения сказать, «победами» гордиться военным как-то не принято. Стыдно ими гордиться, неприлично!

Подведём общий итог. Налицо имеется классическая, революционная ситуация. Верхи могут, но не хотят. Низы хотят, но не могут. В чём же дело? Дело в том, что между верхами и низами то-о-о-лстенная прослойка вставлена, даже две прослойки. Прапорщичество и младшее офицерство. И каждая из них в меру своих сил и способностей сохраняет установленный ранее уклад и порядок, позволяющий им с минимальным напряжением нести перепавшие им по жизни тяготы воинской службы.

Но тогда в 1967-м году всё описанные мной выше события произойдут в далёком «завтра», а сейчас белоснежный наш корабль плотно притянут канатами к бетонному причалу и четверо матросов пристраивают к нему широкий, парадный трап. Всё, приехали. Настала и моя очередь тянуть широкую армейскую лямку. Давайте посмотрим как бы со стороны, на что сгодится этот обычный московский парень. У него будет немало способов и случаев проявить себя. Достанутся на его долю и холод, и сырость. Хлебнёт он за службу и каторжного труда, и солёного пота. Вкусит и радость побед, и горечь поражений. Будет и плакать, и смеяться, и грустить, и искренне радоваться корке плесневого хлеба. Последим за ним. Вспомним и самих себя в его возрасте. Давайте вместе с вами узнаем в последующей главе, как тщательно поработала над ним система ШКОЛЫ, и как он из маменькиного сынка превратился в бывалого солдата, вполне пригодного для выполнения задач, поставленных не абы кем, а Главным Разведывательным Управлением СССР!

* * *

Протяжный гудок ревёт над бухтой Петропавловска – Камчатского. Ветра нет совершенно, и мрачно-недвижимый залив блестит, словно громадное чуть рябое зеркало. И наш корабль практически неподвижен. Слегка опухший от неумеренных возлияний майор Григорян, бойко ровняет нас на палубе.

– Не забывайте свои вещи в каютах, – слегка осипшим голосом объявляет он. Каждый ещё раз проверяет свои вещи и, да и вещи соседа тоже, – криво улыбается он, – возвратиться на борт этого корабля вам удастся только через три года!

Это шутка у него такая, но настроение у нас почему-то невесёлое и никто даже не улыбается. Но вот хором закричали сопровождающие нас сержанты, вразнобой загрохотали десятки ботинок, и первые ряды юных комсомольцев начали спускаться вниз, на бетонное начало «Терра инкогнита», носящее просто потрясающее название – Камчатка.

То, как нас рассаживают по закрытым автомобилям как грузят вещи, как везут по трясучей дороге, расписывать совершенно неинтересно. Вместо этого я немножко расскажу вам об этой удивительной земле. Но начну я свой рассказ довольно необычно. Вначале я спрошу у вас, бывали ли вы на других планетах? Ну, это я так, ради шутки. Понимаю, что таких рьяных путешественников среди моих читателей крайне мало. Но если вы всерьёз хотите посмотреть на другую планету – слетайте, сплавайте, сходите на Камчатку. Это воистину уникальное место! Здесь всё не так, как на Большой Земле. И непривычные глазу громадные кучи вулканов, над которыми курится подозрительного вида дымок. И трава и деревья – всё иное, всё непривычное. А какие здесь реки! Просто ураган. Упал, считай конец, унесёт. А какая в них рыба плавает. Бывает её столь много, что, стоя у какого-нибудь плюгавого ручейка можно ловить её простым сапогом, футбольным ударом вышибая очередную тушу на берег. А какие там грибы вылезают в августе! Мама моя! Это чудо какое-то, а не грибы. Шляпки по двадцать пять сантиметров в диаметре, и это ещё самые скромненькие. А купание зимой на улице в горячей воде! Да видано ли где-то подобное? Вода зелёная, вязкая, душная. Сидишь в ней голышом, и не видишь даже своего пупка. А вокруг бескрайний снег циклопическими сугробами громоздится. Оторопь охватывает, как представишь, что вскоре придётся вылезать из райской купели и бежать босиком до раздевалки. Ух, кайф! Но это только малый, просто крохотная кусочек того, что называется «планета Камчатка». Это именно другая, неведомая и прекрасная планета. Она не всегда ласкова к людям, это верно, но удивительна – всегда!

Удары по агрессорам

… таким образом, общее число американских самолётов, сбитых над территорией ДРВ, составило 2990.

* * *

Но отвернёмся на время от камчатских красот и чудес и посмотрим, в какую среду, в какое общество и окружение попадут неуклюже равняющиеся на причале новобранцы. Как встретят их по прибытию, и как командование части начнёт перековывать гражданских на военных. Рассмотрим этот вопрос поначалу чисто теоретически. Известно давно, первое, что делает любой властитель, желающий полностью подчинить своей воле очередной свежезавоёванный народ, так это с минимальным разрывом во времени показывает и свою бесконечную милость, и свой безудержный гнев. Причём, чем мудрее и дальновиднее правитель, тем более щедро награждает покорных и более жестоко карает бунтовщиков. Оно и понятно, и в чём-то даже оправданно. Чем наглядней, чем зримей разница между предложенным людям адом и раем, тем меньше будет желающих менять одно на другое. Вот и командование нашей части пошло точно по такому же пути. Правда, пока мы не приняли присягу, в части наказаний оно было законодательно ограничено, но в вопросах поощрений имело максимальную свободу действий. И вот мы стоим перед самой большой и самой красивой на вид казармой и с любопытством крутим давно нестриженными головами.

Длительные путешествия всё же накладывают на подневольных путешественников характерный отпечаток. Мятая, кое-где уже засаленная гражданская одежда, небритые подбородки, настороженные взгляды. Мы, вероятно, смотримся со стороны, как толпа отловленных по вокзалам бродяг. И стоящий перед нами упитанный и отглаженный незнакомый майор смотрит на нас с нескрываемым презрением. Интересно, кого это он ожидал увидеть? Уж не былинных ли богатырей в сверкающих доспехах? Мы стоим молча, внимательно слушая то, что он говорит. Тем более, что для нас, измотанных слишком долгой дорогой и слишком многочисленными приключениями, хочется, наконец, обрести хоть какой-то покой и стабильность. (Размечтались.) А майор, неторопливо прогуливаясь перед нами, веско и солидно роняет очень важные для нас слова. Во-первых, он представляется. Теперь мы знаем, что с нами разговаривает майор Квасков. Узнаём и то, что он является начальником школы, в которой нам в дальнейшем предстоит… учиться.

По рядам прокатывается недоумённый шепоток (ну малолетки ещё, не научились скрывать свои мысли): – Как, опять учиться?

Дружное негодование отчасти понятно. Нашему поколению вообще всё время не везло. Вечно мы попадали под всяческие государственные эксперименты. Это нам, в частности, ввели вместо десятилетки одиннадцатилетку, и поэтому, упустив возможность поступить в институт, вновь садиться за парту не желает никто. Хватит уж школярничать, и так слишком умные стали! Нам ведь и невдомёк, глупышам, что мы присутствуем при начале второго этапа работы системы ШКОЛА. Первый этап нас почти не затронул, если не считать давно всеми позабытых допризывных курсов. Но вот второй её этап нам придётся отработать от А до Я. И перед нами не просто майор Квасков неторопливо прогуливается, балагуря о том, где мы будем жить, и как нас будут мыть, стричь и переодевать. Перед нами прохаживается могущественный представитель весьма секретной организации, фактически держащей наши судьбы в своих руках. (То-то перед ним так тянулся Григорян, докладывая об успешной доставке свежего контингента). По своему статусу в нашем полку Квасков стоит много выше, нежели тот же Григорян, являющийся начальником «Секретной части» полка. Он котируется на уровне заместителя командира полка и именно он будет полным властителем наших тел и душ целый год. Вот потому-то и ведёт себя майор так свободно и самоуверенно. Мы ещё не знаем, а он полностью осведомлён в том, что именно от него зависит будущая боеспособность всего полка. Зависит именно оттого, что именно он призван ГРУ для осуществления шлифовки тех, хотя и разноцветных, но пока невзрачных «камешков», которые пока ещё нестройными рядами стоят перед ним. Это он, прежде всего, должен разглядеть подноготную каждого из нас, тонко выявить все наши достоинства и недостатки и незамедлительно рассортировать по ранжирам.

Вначале нас поделят на отдельные группы, потом на учебные классы, а в конце обучения ему необходимо выпустить нас в боевые роты штучно отшлифованными специалистами третьего класса, вполне пригодными для самостоятельной работы на всей той мудрёной шпионской технике, которая находится на вооружении полка. Именно он должен выяснить диапазон возможностей каждого из нас и каждому найти то единственное место, которое в наибольшей степени поспособствует выполнению полком поставленных перед ним непростых задач. И майор Квасков не просто так разгуливает перед нами. Своим тренированным глазом он уже как бы сортирует нас (в который раз). Он видит, кто из нас более опрятно выглядит, кто лучше выбрит, у кого, наконец, больше блеска в глазах! Этот офицер очень любит людей с блеском в глазах, он их просто обожает. Люди с тусклыми и невнимательными взорами сразу берутся им на особую заметку. Хотя на каждого из нас уже заведено небольшое досье, и он с ними обязательно ознакомится, но именно «тусклые глаза» заранее обрекаются им на самую нудную работу и на самые не престижные должности. Их ждёт в лучшем случае место водителя, а в худшем дизелиста или кочегара. Всё самое интересное и по настоящему захватывающее предстоит изведать только тем, у кого блестят глаза. Именно они, по мнению бывалого майора, способны осилить совершенно неподъёмную программу, которую уже разработали для нас подчинённые ему преподаватели. Они нам пока не представлены, но будьте уверены, всего через два месяца они возьмутся за нас по-настоящему.

А пока из нас будут делать солдат, обычных стандартных солдат Советской Армии. Это тоже предусмотрено программой ШКОЛЫ. Что за солдат, на самом деле, который не умеет ходить строем, подшивать подворотничок и заправлять койку? Но не только этим характерен курс молодого бойца в 80-м полку ОСНАЗ. Помимо изнурительно врабатывания в чёткий ритм военной жизни, нам постоянно дают понять, что командование ежеминутно контролирует как наше настроение, так и местонахождение. Проверки и переклички проводятся постоянно. Они проводятся настолько часто, что в мою голову вскоре закрадывается подозрение о том, что наши командиры панически боятся элементарного побега. Но такой вариант лично мне кажется совершенно неправдоподобным. И в самом деле. Хотя территория полка совершенно никак не отгорожена от окружающего пространства, но убежать куда-либо совершенно невозможно. Начать с того, что по большому счёту, по территории Камчатки проходит всего одна единственная приличная автомобильная дорога. Перекрой её одним единственным пулемётом, и никакое движение по всему полуострову станет просто невозможным. Уйти же с Камчатки пешком, минуя единственное шоссе, физически неосуществимо. Покинуть сию благословенную землю на каком-либо ином транспорте, нежели как морском и авиационном, тоже нельзя. А Вы ведь прекрасно понимаете, что ни на корабль, ни тем более на самолёт просто так не попадёшь. Проверяется всё и вся. Везде стоят кордоны, везде бродят глазастые патрули. И вскоре я стал догадываться, что бесконечные проверки направлены вовсе не на предотвращение побегов. Тогда для чего всё это? Неужели они проводились только для того, чтобы «школьные» сержанты получше запомнили наши фамилии?

Но оказалось, что я ошибался и тут. Весь смысл такого постоянного проверочного давления заключался лишь в том, чтобы всеми способами сузить мировоззрение призывника. Тогда вполне серьёзно считалось, что только человек, имеющий одну единственную, причём безальтернативную дорогу будет двигаться по ней наиболее интенсивно. И поэтому начальный процесс обучения был столь насыщен именно контролем и принуждением. То есть перед нами создавали дорожку, а, создав её, заставляли по ней двигаться. Каждая минута призывника чем-то обязательно заполнена. То построение, то зарядка, то заправка коек, то чистка сапог. Обед! Равняй ряды! Пилотки снять! Карманы вывернуть! На первый – второй рассчитайсь! Нале-во, разойдись, стройся! Продолжать можно бесконечно. Прибывшее в армию гражданское лицо должно, нет, просто обязано как можно скорее забыть все прежние (гражданские) навыки и привычки. Каждый новобранец должен как можно более быстро стать послушным автоматом, этакой двуногой собакой Павлова, отзывающейся только на определённые, намертво вколоченные в голову команды. Только забыв всё постороннее и не относящееся к делу, призывник сможет стать настоящим военным. А времени на все эти превращения нашим командирам отпущено очень мало, просто мизерно мало. Вот поэтому и был избран столь радикальный метод избавления человека от всего гражданского, читай ненужного.

Гонять и дрессировать нас будут ровно два месяца, день в день, не отпуская ни на минуту, и ни на минуту не спуская с нас глаз. Помните, как учили непокорного пса в книге «Белый клык»? Его привязали к длинной палке и постоянно били плёткой. Только так и больше ничего! И кормили естественно. Зачем кому-то нужен дохлый пёс? И этот пёс в конце обучения вырос в могучего и выносливого вожака упряжки. Вот и нашей армии просто позарез нужны такие «могучие и выносливые». Числом поболее, ценою подешевле. И также как и в «Белом клыке» они должны получаться быстро и без особых затей. И главное, метод обучения должен легко и надёжно освоить самый заурядный офицер, что называется, без семи пядей во лбу. Вот таким образом метод воспитания собак был с успехом применён к советским призывникам.

Метод на самом деле прост и действенен – привяжи покрепче и бей регулярно. Ну и корми изредка, чтобы лапы, ой, извините, ноги не откинули. И всё будет как надо. И всё будет просто замечательно. Призывник, естественно, не собака, но глубинную суть метода этот факт не меняет ни на йоту! Только привязка осуществляется не петлёй и палкой, а тотальным и круглосуточным контролем. А битьё выражается в непременном желании командиров заставить человека делать то, что делать ему несвойственно, неудобно или неприятно. Не сомневаюсь, что и заключённых в нашей стране также пропускают через такой же метод, разумеется, со своей особой спецификой. И поскольку Советская Армия в своей сути всегда мало отличалась от концлагеря, то методы воспитания и тут и там, удивительно схожи.

Мгновенно пролетает время, отведённое на «курс молодого бойца». Едва наши коротко остриженные головы падают на подушки, как ночь волшебным образом заканчивается и приходится спешно вставать. Всё нужно делать бегом. Бегом строиться, бегом передвигаться, даже кушать и то бегом. Много раз меня спрашивали знакомые, почему я так быстро ем. Куда так тороплюсь? Эта привычка осталась оттуда, из армейских времён. Усвоена прочно, навсегда. На завтрак нам даётся всего десять минут, на обед пятнадцать. Кто не успел – сам виноват! Система и здесь действует безукоризненно. Если человек всё время занят, если он всё время куда-то бежит, то ему некогда думать о посторонних вещах, некогда отвлекаться от выполнения конкретного задания или упражнения. Поневоле человек приучается делать не только некое абстрактное дело, например, ежедневно ходить на работу, но и что-то вполне конкретное, но непременно требующее полной концентрации, и конечного результата.

Лично я бесконечно благодарен именно ШКОЛЕ за методично привитое чувство ответственности за порученное дело. За невозможность бросить начатое дело на полдороге. А так же за жёстко привитый навык идти вперёд, невзирая на возникающие препятствия, я тоже благодарен ШКОЛЕ. Где я был бы без всего этого? Кем? Чего бы достиг? Уж точно не написал бы ни одной книги, элементарного терпения не хватило бы!

* * *

Вот и долгожданная присяга! Определённый этап в службе! Разумеется, в нашей глуши на столь значительный армейский праздник не приходят ни нарядно одетые родители с домашними пирожками, ни девушки с цветами, как иной раз показывают по союзному телевидению. Ничего подобного, разумеется, нет и в помине. Всё строго и официально. Примечательно, что все наши полковые церемонии проходят не на общем плацу перед казармами, а на стадионе. Я долго думал, почему делалось именно так. Ведь на плацу явно было бы торжественнее, и до штаба совсем недалеко, начальству ходить меньше. Но всё же мы выстраиваемся именно на стадионе. Наверное, всё дело в том, что стадион наш особенный. Он заглублён в землю примерно на три метра и всё, что происходит на его пыльной и каменистой почве, со стороны совершенно не видно!

Конечно, можно было бы подойти к нему поближе, ибо никакой ограды вокруг него нет, но что-то я не видел таких смельчаков за всё время службы. Местные жители здесь, конечно, тоже имеются, но по некой таинственной причине обходят наше расположение по очень крутой дуге. Лишь поселковый «золотарь» время от времени посещает нас со своей лошадью, глубокой ковшеобразной повозкой и медным черпаком на длинной ручке.

Вспоминаю в связи с ним совершенно анекдотический случай. Хохоту было – до сих пор улыбаюсь, вспоминая. Впрочем, время для анекдота выбрано явно неудачное, присяга у нас сейчас проходит, не до глупых смешков.

Мы, новобраны, стоим на виду у всего полка уже куда как более стройными и подтянутыми рядами. Что ни говори, а армейская служба здорово подтягивает людей, особенно в физическом плане. Тем более, когда оздоровительные процедуры прописывается в таких лошадиных дозах. У всех новобранцев теперь лужёные от солнца и ветра лица, относительно приемлемая выправка, и почти каждый как «Отче наш» знает, что начинать шагать в строю следует только с левой ноги.

И прямо в тот же день после всех торжеств, после праздничного обеда с котлетой, после всей этой кутерьмы нас опять выстраивают, но уже на плацу. Из штаба торжественно, словно во время коронации, выходит Квасков (почти мгновенно получивший прозвище Мурло), вслед за которым плотной кучкой следует добрый десяток разновозрастных офицеров. Майор вид имеет сосредоточенный и официальный. В правой руке он несёт какую-то бумагу, время от времени нетерпеливо потрясая ею в воздухе. Тишина над нашими рядами сгущается до «гробовой». Неожиданно каждый из нас почувствовал, что настоящая служба только-только начинается, и поскольку мы уже полноправные члены воинского сообщества, то и спрос с нас теперь будет совсем иной.

Делегация останавливается перед нами и старшим сержантом Искаковым, после чего незамедлительно подаётся общая команда «Смирно»! «Мурло» милостиво кивает ему, после чего резко вскидывает трепещущий на ветру листик к глазам.

– Алёшкин Иван, Хвостов Николай, Искандеров Руслан, – начинает диктовать он, делая небольшую паузу после каждой фамилии.

Вызванный солдат тут же выходит из сомкнутого строя, и поворачивается к нам лицом. Список длинный и вскоре мы начинаем понимать, кого вызывает Квасков. Но пока не можем понять, зачем он это делает. Впрочем, ясность наступает довольно скоро. Выводимые из наших рядов мальчишки все как один имели какой-нибудь явный, хорошо заметный со стороны чисто воинский недостаток. Либо они так и не научились шагать с левой ноги, либо плохо знали русский язык, либо никак не могли понять, что пилотка на голове носится звёздочкой вперёд, и никак иначе… Всех таких и вывели сейчас вперёд. Или почти всех.

К ним подходит один из офицеров. Видим мы его впервые. Жёсткое, почти квадратное лицо, потёртая фуражка надвинута на седоватые брови. Голос его резок и противен. Без каких-либо объяснений он сбивает выведенных из общего строя в колонну по два, и тут же уводит с плаца прочь. Вразнобой грохоча сапогами, те, не оборачиваясь, уходят с плаца. Прощайте парни, с большинством из вас мы больше никогда не увидимся.

Дождавшись, когда неудачники отойдут достаточно далеко, начальник школы обводит нас долгим, и неожиданно серьёзным взглядом. По выражению наших лиц он уже догадался, что мы всё поняли, и демонстративно убирает чёрный список в карман. Ещё раз проводит по рядам взглядом и, словно фокусник кролика, вынимает второй лист, но уже из другого кармана. Все снова напрягаются. Но на этот раз речь идёт только о том, что все оставшиеся разделяются на оперативные группы. Сразу стало понятно, для чего с нами всю последнюю неделю проводили экскурсии по учебным классам, и для какой такой надобности два дня подряд мы все участвовали в различных несложных тестах.

Я обратил внимание на то, что во время всех этих процедур у сопровождавших нас сержантов в руках неизменно находились блокноты и карандаши. Не авторучки и бумажки, а именно карандаши и блокноты. Поначалу я не придал этому факту должного значения, но потом меня вдруг осенило. Лист-то он ведь всегда открыт и в той толчее, которая царила во время проведения тестов, почти каждый мог заглянуть в него и что-то там увидеть неположенное. Блокнот же, всё время самопроизвольно закрывается, кроме тех, разумеется, случаев, когда в нём делается очередная запись. А карандаш вообще служил своеобразным символом для всех солдат и офицеров, так или иначе связанных с радиосвязью. Мягкий, обязательно заточенный с обоих концов карандаш был такой же обязательной принадлежностью каждого связиста, как латунная пряжка на ремне каждого солдата. Ведь авторучка может внезапно потечь, у неё может сломаться перо, или кончиться чернила. С карандашом же подобных казусов быть просто не может. Даже если сломать его пополам, то из него тут же получаются два новеньких карандашика, пусть и не столь длинных. С тех пор мне намертво привилась привычка носить карандаши только за ухом. И когда меня спрашивают, почему я ношу карандаш именно там, я всегда отшучиваюсь и говорю, что в юности работал на лесопилке. Нет, не на лесопилке я работал, в школе полка ОСНАЗ учился. И надо сказать, хорошо учился, с должным интересом!