Читать книгу Неуставняк 2 - Александр Куделин - Страница 17

– Свороб! – Старшина перекрикнул гул общего построения и, махнув рукой, подозвал вошедшую в свет плаца недавнюю тень. – Иди-ка сюда. И шибче, шибче!

Он отошёл от нашего строя и остановился, чтобы дождаться подхода сгорбленного в подобострастии человечка, облачённого в бушлат и форму, которая была измята, грязна и велика ему размера на два.

Ночь давно накрыла всю местность, и тускло мерцающие огоньки палаточного городка были убиты двумя прожекторами, освещавшими середину нашего плаца, где и встретились теперь уже мой ротный старшина Толстокоров и солдат срочной службы Сергей Свороб.

– Ты почему не был на построении?! – свирепо спросил старшина.

– Товарищ прапорщик, я был сегодня разносчиком, поэтому поесть со всеми не успел, – плаксиво ответил солдат.

В руках у солдата было два котелка с подкотельниками, а фляга в наремённом чехле своей полнотой оттягивала ремень вниз и назад.

– Ну да. А потом тебя попросили помыть котлы и убраться на кухне?! – Прапорщик протянул руку к его ремню, но, передумав, схватил и приподнял к глазам один из котелков. – Так, на кого слоняришь?!

Солдат буквально присел в коленях и слегка качнулся в сторону.

«Сейчас рухнет!» – ахнула мысль, и я даже чуть подался вперёд, чтобы поддержать этого человечка, который разбудил во мне давно убитые им же чувства.

– Товарищ прапорщик, это мой котелок, – подал голос ещё один солдат, который появился из тени ночи, войдя на плац с тыла нашего строя.

– А что, Шиханов?! Ты что? Сам уже не в состоянии котелок носить? Руки отваливаются? Или на то есть другие причины? – Свирепость старшины враз спала, и голос обрёл отеческую интонацию.

– Да нет! – Шиханов подошёл близко, но тона громкого разговора не понизил. – В сортир припёрло, вот я и оставил котелок с недоедками Своробу!

– Ладно, – прапорщик словно вообще потерял интерес к разговору и быстро переключился на другую тему, – Свороб, встать в строй! Значит так, Володя, примешь по аттестатам под запись их вещи.

– Есть, – скорее по-братски ответил Володя.

– Смотри, не дай бог хоть один тельник пропадёт или по аттестату будет недостача, рожать будешь сам! Понял?

– Товарищ прапорщик… – он не стал договаривать, разведя в обиде руки.

– Всё, дуй в каптёрку и приготовь отдельную полку, я их вещи сам проверю! – Он уже двигался в сторону сгустившейся ночи, когда добавил: – Потом.

Володя удовлетворённо повернулся к строю и проследовал к нашей группке.

За минуту до этого каждый из командиров взводов скомандовал «Разойдись!» и удалился в своём направлении. И лишь наша кучка стояла, не зная куда расходиться, и главное, была совершенно непонятна фраза командира роты: «…Действовать по ранее намеченному плану!», которую он проговорил, перед тем как скрыться с плаца части.

– Так, Слоны! – надрывая свой тонкий голос, гаркнул Кучеренко.

Я вообще не понял, это было что?! Обращение, утверждение или побуждение к действию? Тон Кучеренко был настолько безапелляционным и само собой разумеющимся, что ум совершенно отказывался принимать на веру эту фразу. Меня и всех нас только что назвали Слонами, причём это было утверждение, а не прикол с улыбкой, которую хотелось бы увидеть на лице встречающей нас стороны.

Сам младший сержант Кучеренко стоял, покачиваясь на каблуках, и смотрел отрешённо, словно нас уже израсходовали[20] и перспектив на восстановление статуса нет. Минуту назад все наши так же смотрели на Свороба, думая о нём как о недостойном внимания недоразумении, которое случайно проявилось из темноты и туда же исчезнет, чтобы впредь глаза не мозолить.

Лично у меня появилось сильнейшее желание послать этого Кучера «на хуй!». И только полное непонимание предстоящих мне перемен, вернее, полная дезориентация в неизвестной обстановке, заставляла затихнуть, чтобы, оглядевшись, проявить себя позже.

Это было уже почти природной осторожностью, поселившейся во мне за полгода постоянной смены событий, которые наполнили мою, как теперь кажется, ещё не тронутую душу.

– Я долго говорить не буду! – Его нижняя губа чуть подалась вперёд и слегка отвисла в обиде, словно у ребёнка отобрали игрушку, и он сейчас заплачет. – Жить вам придётся несладко, но толковые выживут. Если кто из вас будет сильно ерепениться, заебём по уставу! А так, жить дадим. Ясно!?!

– … – ни всплеска аплодисментов, ни согласительного гула или кивания в ответ он не получил.

– А что?! Вас в вашей учебке не учили отвечать старшим по званию?! – Он подтянул губу и, стянув челюсти, постарался изобразить гнев.

Ну не мог он быть страшен в гневе, не мог! Хотя, может, ему этого очень хотелось. Он был не щуплый, но маленький, щекастенький и рыже конопатый, кроме того, его осанка напоминала знак вопроса с округлой попой вместо точки.

– Так вы здесь не один в звании младшего сержанта! – парировал Смирнов.

«Блин, вот они – лычки! Вот он – повод к противостоянию с перспективой на грубый отпор!!» – вчёрную позавидовал я, в очередной раз обругав Костина, своего бывшего ротного или кого там ещё, которые не повесили мне на погоны этот знак равенства, о котором сейчас говорит Димка.

– Слушай! – Кучеренко ответил почти сразу, словно ожидал подобную борзость или, по крайней мере, тренировал ответы на подобную каверзу. – Ты – Слон! До тех пор, пока тебя не произведут в Фазаны, ты про свои знаки отличия забудь, а лучше воткни себе в жопу и пережуй. Понял!?! А не понял! Проснёшься завтра Духом! И будешь обстирывать Свороба иль Журовка!

Самодовольный смех из стоящей рядом с плацом курилки, реплики теней, наблюдавших из ночной темноты, и обидчивый недомерок с выпавшей нижней губой – всё это действие происходило не в фильме талантливых режиссёров, а в центре объятой пламенем войны стране, которую нас послали спасать.

Последние фразы Кучеренко уже кричал, но крик его был совершенно не страшен, а пугали те, что подсматривали на нас из ночи. Сколько их? – Не посчитать!

«Интересно, а что он умеет на перекладине?» – Весь поднятый им шум меня донимал мало, намного интересней было оценивать людей, которые стараются быть старше тебя, пусть даже и с помощью звания.

– Кучер, кончай пиздеть, – сказал мимоходом солдат, – давай их в кубрик, пока шакалов нет! А то времени осталось мало.

Он был не от мира сего – форма была ему впору и сидела с неким шиком, панама – не мятым грибком, как у всех, а сомбреро. Мимолётно зацепив меня взглядом, он самодовольно ухмыльнулся и вошёл в модуль. Выражение взрослого, без остатков детства лица отливало отрешённостью от происходящих вокруг нас событий. Пропасть, разорвавшая в этот день мою жизнь, обрела реальные размеры и глубину, которые можно было оценить, лишь поставив нас рядом – сделанные из одного теста, мы были разные по степени готовности, и если его можно было назвать калачом, то я – лишь опара!

– Значить так, – Кучер снизошёл на милость, вернее, потух, – берём свои вещички и – в кубрик третьего взвода. – Свороб, проводи.

Свороб, как оказалось, по команде «разойдись» не исчез с остальными солдатами роты, а всё это время был рядом и чего-то ждал. Плац опустел. Часть, ограниченная только лишь светом в окнах модуля и освещением плаца, вымерла.

Грибок, стоявший в трёх метрах от плаца, приютил под своей крышей одинокую тень солдата, который иногда проявлял себя возгласом: «Стой, кто идёт?!»

– Свои. – Этот ответ был словно ответным словом на пароль, который требовалось произнести, чтобы выйти из темноты на линию границы освещения.

– Проходи, – проговаривал он, когда входящий на плац проходил больше половины пути до крыльца модуля.

Дверь модуля была полуторной, со вставными стёклами, но тусклость коридорных светильников не могла побороть яркости освещения плаца.

Свороб, словно извиняясь, оглядывался на нас и шёл походкой человека, который недавно обжёг пятки – они уже стали заживать, но боль под коростой продолжала напоминать о себе при каждом шаге.

Коридор – он же взлётка, был не шире двух метров. Если двигаться в колонну по два, то встречному придётся расходиться в пол оборота, прижавшись к стенке. Множество закрытых дверей пугало своей неизвестностью. Слева, сразу возле входа – маленькая комната дежурного по части, которая отделена от взлётки небольшой витриной, вставленной в стену коридора. Для особо несообразительных на ней так и написано «ДЕЖУРНЫЙ ПО ЧАСТИ».

Далее по ходу, слева – дверь в медкабинет и оружейная комната, которая защищена железной дверью, сваренной из прутьев нетолстой арматуры. Ушко для замка было пусто, что натолкнуло на мысль, что секунды здесь всё же считают. Сразу возле этой незапертой двери – пьедестал и тумбочка дневального, который с недовольным видом смотрит на сапоги вошедших в расположение части.

Прямо перед дневальным – дверь в просторный зал, если можно так сказать, внушительно просторная, по сравнению с остальными – Ленинская комната. Далее были двери в другие помещения, которые в будущем нам следовало ещё изучить.

Кубрик третьего взвода был третьим с конца, слева по коридору. В нём стояли два ряда кроватей: левый – двухъярусный, а правый – одноярусный, и только одна кровать была расположена вдоль стены и создавала некий пятачок возле выхода из кубрика. Над кроватью была устроена импровизированная вешалка, которая приняла на себя некое обмундирование офицера в чине старшего лейтенанта. Памятуя, что я теперь отношусь к третьему взводу, было не трудно догадаться, что эта вырывающаяся из стандарта и есть кровать командира взвода Кубракова.

Свороб, заведший нас в этот кубрик, хотел остаться возле двери, но, увлекаемый за рукав, прошёл со мной до окна. Большая зелёная труба, изогнувшись, как питон, обогревала всё помещение. Жар от неё был ощутимый, и захотелось открыть окно.

– Лёня, – я с действительным интересом смотрел на Свороба, – ты как здесь очутился?

Свороб зависимо стоял возле меня и совершенно не сопротивлялся моему силовому захвату. Он словно был согласен на всё, только бы с ним обращались приемлемо, а то, что он этого хотел всем сердцем, было заметно и так.

– Меня из Ферганы прислали, – с покорность ответил он.

– Да? А ты давно здесь?

– Уже три месяца. – Произнесённая им фраза отразилась на его лице такой болью, что захотелось обнять этого ребёнка и успокоить, хотя он всем своим видом вызывал отвращение и неприятие его как солдата, да и человека в целом.

Давняя память, проснувшаяся на плацу, вдруг двинула меня к нему. Видимо, та дружба, рождённая моей детской выгодой, всё ещё сидела во мне и не отвергала человека, который, как мне всё это время казалось, был раздавлен многотонным колесом грузовика, двигавшегося наперерез бежавшему мне навстречу восьмилетнему мальчику. Я не знал его фамилию, в том возрасте она ни к чему, но то, что его звали Лёней, помнил.

– Знаешь? – Он прямо подался ко мне и перешёл на шёпот, словно его сведения были секретны и разглашению не подлежали. – Нас в учебке продержали только два месяца, мы приняли присягу и сюда, я даже и прыгнуть не успел. – В последней фразе не было ни разочарования, ни досады – так, подчеркнул, словно отмахнулся в обиде.

Его история напомнила мне недавнюю встречу с “землячком”, который по сути и содержанию как две капли воды был похож на этого Лёню.

– Так! Хули встали! – Голос ворвался в открытую дверь, за ним в кубрик вскочил тот недавний солдат, который поразил меня своей взрослостью. – К бою, с-с-суки! К Бою!

Свороб рухнул, как подкошенный, и принялся елозить по полу, изображая деятельное отжимание, которое я мог бы назвать не более чем потугами. До момента его броска я продолжал держать его за рукав бушлата, и это чуть не опрокинуло меня на пол, на него.

Пока я разговаривал, наши парни уже успели снять с себя шинели, а некоторые уселись на пустые прикроватные табуретки.

Крик ворвавшегося солдата, вернее, здоровенного мужика в солдатской повседневке с погонами цвета выцветшего хаки и эмблемами десантника на петлицах, заставил всех встать и плотно заполнить проход.

– Что, блядь, не поняли, что сказал?! – Он двинулся по направлению к первому, кто стоял у него на пути, и ударил в грудь.

Удар был несильным, но из чувства опаски Чалый решил сымитировать поражение и присел. Я знаю мощную грудь Витька – её и кувалдой не прошибёшь, но его всегда накрывало чувство опаски за дальнейшие события. А событиям, по воле характера, он мог противостоять только коллективно.

Ещё один шаг и кулак уткнулся в грудь Целуйко, который пропустил удар мимо себя, так как в совершенстве владел приёмами самообороны. По сути, Серёга мог бы уже в этом бою прекратить наступление, чтобы наш совместный уговор, который состоялся на рассвете того же дня, остался исполнен.

Я не буду вдаваться в подробности и обвинять всех. Отступлю и скажу так, зная теперь уже всю армию до конца – нас бы всё равно положили, но совесть была б намного чище, чем она осталась. Короче, соревнования нет – Серёга Целуйко и Димка Смирнов легли и стали качаться, и тем самым согласились быть Слонами войск ВДВ. Чалый, сделав секундную паузу, также поддался ложному чувству товарищества. За ним пол украсили статисты, потом Ваня, и только я остался стоять возле окна, отделённый телами своих сослуживцев и уже упавшего в изнеможении на пол Лёни.

– А ты что?! Самый борзый?! – Мужик, наступая на руки и пробираясь сквозь качание тел, двинулся на меня.

– А ты что, нет?! – Меня прорвало, и я готов был схлестнуться.

– Шухер! – Дверь приоткрылась и быстро щёлкнула на место.

– Встали все! Быстро! Быстро! – забеспокоился он, рванулся к первой двухъярусной кровати, лёг на неё и замер.

Пакостливый страх, с которым он произвёл свои маскировочные действия, полностью вымарал ту разницу, которая нарисовалась в свете прожектора, освещавшего плац.

Тела раздавленных собственной совестью солдат медленно стали вставать. Мне, оставшемуся непоколебимым и тем разорвавшему прежние связи, вдруг стало стыдно за всех находящихся здесь, и даже за этого, спрятавшегося в углу…

– Ну чё, блядь, не торопимся! – шикнул со своего места воин. – Быстро встали!

Скорость обратной реакции увеличилась в разы. Свороб, как змея, проскользнул к двери и исчез.

…Тридцать лет, прошедшие с той памятной качки, не могут собрать нас воедино. Всё произошедшее позже не так существенно, как описанное сейчас. И мы не одни в этом море бесконечного повторения. Каждый из участников того события в будущем будет выкорчёвывать из себя эту слабость, пытаясь залить её горем следующих поколений.

Я не эксклюзив, но никогда белый свет не увидел бы моих произведений, если б в тот день я лёг[21] и отбил от пола первые «Раз два!».

А вы не задумывались, почему так мало армейских связей в сети «одноклассники»?! И почему так мало произведений по этой теме? А если кто и напишет, то это, скорее всего, будет пафосное оправдание и даже гадостное обтявкивание с пачканьем остальных, нежели откровение, вырвавшееся из груди!

Причина всё та же – совесть!!! От неё можно отвернуться или спрятаться за углом, но всё равно умрёт она только с тобой…