Читать книгу «То, что мы зовем душой…» Избранные стихотворения - Александр Кушнер - Страница 3

Что делать с первым впечатленьем?

Оно смущает и томит.

Оно граничит с удивленьем

И ни о чем не говорит.

Оно похоже на границу, —

И все как будто бы за ней

Трава иначе серебрится,

А клюква слаще и крупней.

Что делать с первым впечатленьем

В последующие часы?

Оно проходит дуновеньем

Чужой печали и красы.

И повторится вряд ли снова,

И проживет не много дней,

Но настоящего, второго,

Оно и ярче, и милей.

Когда я очень затоскую,

Достану книжку записную,

И вот ни крикнуть, ни вздохнуть —

Я позвоню кому-нибудь.

О голоса моих знакомых!

Спасибо вам, спасибо вам

За то, что вы бывали дома

По непробудным вечерам,

За то, что в трудном переплете

Любви и горя своего

Вы забывали, как живете,

Вы говорили: «Ничего».

И за обычными словами

Была такая доброта,

Как будто Бог стоял за вами

И вам подсказывал тогда.

Возьмите вводные слова.

От них кружится голова,

Они мешают суть сберечь

И замедляют нашу речь.

И все ж удобны потому,

Что выдают легко другим,

Как мы относимся к тому,

О чем, смущаясь, говорим.

Мне скажут: «К счастью…»

                      И потом

Пусть что угодно говорят,

Я слушаю с открытым ртом

И радуюсь всему подряд.

Меня, как всех, не раз, не два

Спасали вводные слова,

И чаще прочих среди них

Слова «во-первых, во-вторых».

Они, начав издалека,

Давали повод не спеша

Собраться с мыслями, пока

Бог знает где была душа.

Два мальчика, два тихих обормотика,

ни свитера,

ни плащика,

ни зонтика,

под дождичком

                  на досточке

                                качаются,

а песенки у них уже кончаются.

Что завтра? Понедельник или пятница?

Им кажется, что долго детство тянется.

Поднимется один,

                                другой опустится.

К плечу прибилась бабочка

капустница.

Качаются весь день с утра и до ночи.

Ни горя,

ни любви,

ни мелкой сволочи.

Всё в будущем,

                         за морем одуванчиков.

Мне кажется, что я – один из мальчиков.

За взрослостью, за далью дальней,

За всем, что кончилось давно,

Я помню первой готовальни

Темно-зеленое сукно.

Рейсфедер в ямке,

                        и чудесный

Пенальчик с грифелями в нем,

И сбоку

стерженек железный,

Отодвигаемый ногтем.

Я поднимал холодный циркуль

И раздвигал его.

И вот,

Как будто он пришел из цирка,

Блестящий делал поворот.

И, демонстрируя всю точность,

Свой непременный идеал,

Он возвращался в ту же точку,

С которой лихо начинал.

Прощайте, душные чернила!

Мне тушь любезна и мила!

И геометрия царила,

И в ней гармония была.

Мои младенческие вкусы

Стояли с веком наравне.

А за окном шептались Музы,

Все девять, споря обо мне…

Деревья листву отряхают,

И солнышко сходит на нет.

Всю осень грустят и вздыхают

Полонский, и Майков, и Фет.

Всю осень, в какую беседку

Ни сунься – мелькают впотьмах

Их брюки в широкую клетку,

Тяжелые трости в руках.

А тут, что ни день, перемены:

Слетает листок за листком.

И снова они современны

С безумным своим шепотком.

Как штопор, вонзится листочек

В прохладный и рыхлый песок —

Как будто не вытянул летчик,

Неправильно взял, на глазок.

Охота к делам пропадает,

И в воздухе пахнет зимой.

«Мой сад с каждым днем увядает».

И мой увядает! И мой!

Вода в графине – чудо из чудес,

Прозрачный шар, задержанный в паденье!

Откуда он? Как очутился здесь?

На столике, в огромном учрежденье?

Какие предрассветные сады

Забыли мы и помним до сих пор мы?

И счастлив я способностью воды

Покорно повторять чужие формы.

А сам графин плывет из пустоты,

Как призрак льдин, растаявших однажды,

Как воплощенье горестной мечты

Несчастных тех, что умерли от жажды.

Что делать мне? Отпить один глоток,

Подняв стакан? И чувствовать при этом,

Как подступает к сердцу холодок

Невыносимой жалости к предметам?

Когда сотрудница заговорит со мной,

Вздохну, но это не ее заслуга.

Разделены невидимой стеной,

Вода и воздух смотрят друг на друга.

На античной вазе выступает

Человечков дивный хоровод.

Непонятно, кто кому внимает,

Непонятно, кто за кем идет.

Глубока старинная насечка,

Каждый пляшет и чему-то рад.

Среди них найду я человечка

С головой, повернутой назад.

Он высоко ноги поднимает,

Он вперед стремительно летит,

Но как будто что-то вспоминает

И назад, как в прошлое, глядит.

Что он видит? Горе неуместно.

То ли машет милая рукой,

То ли друг взывает – неизвестно!

Потому и грустный он такой.

Старый мастер, резчик по металлу,

Жизнь мою в рисунок разверни, —

Я пойду кружиться до отвалу

И плясать не хуже, чем они.

И в чужие вслушиваться речи,

И под бубен прыгать невпопад,

Как печальный этот человечек

С головой, повернутой назад.

Душа – таинственный предмет.

И если есть душа, то все же

Она не с крылышками, нет!

Она на колбочку похожа.

Прозрачна так же и чиста

И, как она, шарообразна.

Пар на морозе изо рта

Ее очерчивает ясно.

Сжимаясь ночью от обид,

Она весь день в огне проводит.

В ней вечно что-нибудь кипит,

И булькает, и происходит:

Взрывается и гаснет вновь,

Откладывается на стенки.

И получается любовь,

И боль, и радость, и оттенки.