Читать книгу Звездная карта - Александр Кушнер - Страница 3

Поэт, доволен будь: никто тебя не тронет,

Пиши что хочешь, век в России двадцать первый

К стихам не припадет, не станет на ладони

Их взвешивать, они, как заросли люцерны

И клевера, цветут – и ладно, у дороги,

А мы пройдем, на них не обратив вниманья.

Природе все нужны – и мы не будем строги

К поэтам: говорят, что в этом их призванье.

А ты хотел бы стрел, хотел бы молний пылких,

Ломающих дубы, тебе беда и драма

Нужны, и пуля в лоб, и что-то вроде ссылки,

Ты Пушкина судьбу избрал бы, Мандельштама,

Опомнись, не себя – побереги Россию

И пожалей ее, и прояви смиренье.

И травы хороши, и заросли лесные,

И кто-нибудь прочтет твое стихотворенье.

Звезды смотрят на нас, как они смотрели,

На Катулла, Шекспира и Ариосто.

Смотрят так, словно мы им не надоели,

То есть очень внимательно и серьезно,

Смотрят, словно услышать хотят другие,

Угадать бы какие, стихотворенья,

И сказать мне им хочется: «Дорогие,

Наберитесь терпения и смиренья».

Будут, будут стихи, мы уже их пишем,

Будет живопись, музыка будет тоже.

Голубь тот же сидит на покатой крыше,

Дуб клубится, на ваши дубы похожий,

Потерпите, отчаиваться не надо,

Перемены огромны и неизбежны,

Но душа неизменна и блеску рада

Звезд: вы заняты делом и мы прилежны.

А все-таки Данте не в рай поместил

Гомера, Сократа, Платона, а в первый

Круг ада, где свет им не то что не мил,

Но действует все-таки, тусклый, на нервы.

И там же Овидий, Катон, Гераклит,

Гораций и Цезарь, как это ни странно,

За то, что был храбр и коварно убит,

Тепло в первом круге, но мглисто, туманно.

И вдруг я подумал, что, скукой томим,

Скорее всего, из цветущего рая

Наш Пушкин просил отпустить его к ним,

Блаженству их общество предпочитая.

Можно ли требовать смысла от чуда?

Жизнь – это чудо, и смысла в ней нет.

Нет у ноктюрна его, у этюда,

Нет у созвездий его и комет.

Нет у философа, нет у поэта,

Нет у жасмина, а если б он был,

Так ли уж важно тебе было б это –

Меньше б терзался и больше любил?

Слух – это чудо, тем более – зренье,

Как вообще появилось оно?

Вот тебе лучшее стихотворенье

С Зимним дворцом и Невой заодно.

В мире, где край небосвода так розов,

Сколько замученных, сколько слепых!

Не задавай безнадежных вопросов,

Ни у кого нет ответа на них.

Что бы Тютчев сказал, увидав на столе

У меня свою книгу? При жизни ему,

Может быть, что-то смутно такое во мгле

Представлялось, но чаще он видел лишь тьму

И считал, что стихи его здесь, на земле,

Не нужны и на небе, нигде, никому.

Сколько нужд у людей неотложных и дел,

Вообще непонятно, зачем мы живем.

Он и книги свои издавать не хотел.

Иногда я мечтаю о мире ином,

Где бы Тютчева я, может быть, разглядел.

Как бы он удивился, что помнят о нем!

Как живопись порой берет скульптуру

В свои объятья, мрамор или гипс,

Изобразить стремясь его фактуру,

Объем и облик, – здравствуй, Дионис,

Молочно-белый, вылепленный краской, –

Так стиховая певчая строка

В объятьях прозы, тронутая лаской,