Читать книгу Лабиринт - Александр Ладнов - Страница 3

Вот моё первое впечатление от мира, в котором мне выдалось очутиться: резкий запах благовоний, тусклый свет вдали и, главное, невероятно низкого диапазона шум, шум, шум, что нарастал каждую секунду, пока, к моему удивлению, не превратился в осмысленную, но уж сильно настораживающую речь:

– И произошло Вознесение. И всякий: кто ходил, кто дышал и кто молился воспарили, устремив взгляд ввысь к привольям неба. И то разверзлось. И Всевышний царственно явился смертным, и своей крепкой десницей возымел каждого, чьё сердце было чистым, а помыслы невинными. Но, увы, не всем было суждено достичь небесных пределов. Ибо был задан вопрос – один единственный, абсолютный, безупречный вопрос – и тот, кто не мог дать ответа, возвращался обратно на землю обетованную, оставленный на вечные скитания и поиск смысла в уже бессмысленной и безнадёжной жизни. Так сказано в Пра́дхе – великом завете наших предков, видевших это событие своими собственными глазами.

«Где я? Что здесь делаю?» – как помню, думалось мне тогда. Но обстановка скрывала искомые мной сведения, принуждая сосредоточиться на происходящем.

– И предначертано прадханитам ждать часа следующего Вознесения, покуда взор Всевышнего вновь не падёт на наши никчёмные души. О Всевышний! Офд Зи́нтарус! Мы будем ждать! И, если потребуется, наши дети, и внуки, и дети внуков – все будем ждать этого сокровенного часа! Во имя тебя, о Всевышний! Ибо сказано, что это случится! Мы верим! И случится в тот день, когда последний человек на земле избавится от ра́гмы – проклятия, что ты ниспослал на нас, дабы не забывали мы былых ошибок. И мы помним! Помним, что каждый извергнутый по воле твоей падал с умопомрачительной высоты и приземлялся лицом вниз, обретая неизбежные следы уродства. И было то справедливым наказанием, поскольку сомнения, окутывающие наши умы, не давали нам дать ответа на заветный вопрос. Мы исправляемся, и мы помним, и мы ждём, и мы верим. О Всевышний! Да святится имя твоё! Да святится воля твоя! Да святится благое учения Прадхаизма! – такова была проповедь человек в красной рясе и белой маске, что гордо возвышался над сотнями восхваляющих его и ликующих последователей.

– Гротеск. Модернистская карикатура средневековой церкви, – привольно высказался я, озадаченный услышанным. Однако, в ту минуту отнюдь не содержание притчи волновало меня, а то, каким образом я оказался средь этой вакханалии беснующихся еретиков. Прошлое было как будто бы в тумане. Лишь никчёмные обрывки воспоминаний и то…

– Это го́нуки!!! – внезапно воскликнул повернувшийся в мою сторону и указывающий на меня кривым пальцем человек.

– Гонуки! – подхватила отступившая и взявшая меня в кольцо толпа. – Гонуки! Гонуки!

– Что вы вопите? – тщетно спрашивал я их. – Почему смотрите на меня?! Объясните!

Яркий свет прожекторов разрезал полумрак огромнейшего холла, и среди завесы дыма благовоний показались уставившиеся на меня, словно на какую-то диковинку на базаре, до жути обезображенные лики людей. И насколько сложно описать моё удивление произошедшим в тот вечер событиям, настолько безрезультатно пытаться передать невообразимую непривлекательность обступавших меня «существ». Черты лица, кожа, волосы – всё было искаженно. У всех без исключения! И они вдобавок продолжали непрестанно выкрикивать что-то грубое и оскорбительное в мой адрес на неизвестном мне диалекте и даже языке. Сказать, что я пребывал в ужасе – значит не сказать ничего. Единственная мысль, «колоколом» звучащая тогда в моей голове была: «надо бежать».

Но не успел я что-либо предпринять, как ревевшую толпу рассекли скользящие, одетые в коричневые маски и синие мантии, похожие на полицейскую форму, тени. В их руках были длинные копья, верхушки которых испускали электрические разряды.

«Схватить гонуки! Не дайте ему уйти!» Сотни рук устремились в мою сторону, но не настигли меня, так как я, попятившись назад, упал и, уже будучи на четвереньках, ускользнул от них, скрываясь за длинными одеяниями.

Поднявшись, я побежал что было прыти, сбивая любого, кто возникал на моём пути. То ли невероятный прилив сил, то ли страх вели меня вперёд, но финал, к сожалению, оставался неизбежным: до выхода было слишком далеко – зал казался ни много ни мало бесконечным – окружавшая же меня толпа, неистовствовав, раздавала нескончаемые тумаки по моей голове, и я, споткнувшись, повторно повалился на пол, вследствие чего незамедлительно получив от преследователей сильнейший удар током в спину.

Вскрикнув от боли, я на долю секунды потерял сознание, а очнувшись, ощутил, что моё обездвиженное тело поднимают, а после, взяв под лопатки, тащат в направлении сцены. Народ не умолкал: «Гонуки! Гонуки! Гонуки!» И тут кто-то вскрикнул: «гонуки, ка дур хали маф!», «хали маф!» – подхватили остальные. «Нет, нет, отпустите меня», – напрасно повторял я, осознавая, что ничего не мог противопоставить им – я был частично парализован.

И вот меня возложили на небольшой пьедестал перед кафедрой, и высокий человек в рясе, приблизившись ко мне, «уставился» на меня чёрными отверстиями своей белой маски.

– Тише! – наконец возгласил он хриплым голосом, сопроводив сей приказ соответствующим жестом руки. – Хали маф – достойная участь для гонуки. Но! Гонуки ли он? – кричащие исступлённо переглянулись меж собой.

– Дур брахм! – разом воскликнула толпа и вновь умолкла.

– Дур брахм, гонуки? – произнёс, снова обернувшись ко мне, проповедник в красном. И уразумев, что я нахожусь в замешательстве от услышанного, спесиво продолжил: – «дур брахм» означает: «испытать», «задать вопрос». Подобно Всевышнему, проверяющему грешника, я, как лидер прадханитов, отмеченный перстом его, имею права задать тебе – избранному иным миром – вопрос, чтобы проверить га́ннам ли ты, или же очередной искуситель гонуки. И если ты гонуки, то, во славу имя его, ждёт тебя ка дур хали маф. Смерть.

– Дур! Дур! Дур! – трижды прокричал агрессивно настроенный народ.

– Не понимаю, – со слезами, привстав на колени, вымолвил я, – почему? Что здесь происходит? Отчего вы меня судите? За что?

– Каждый гонуки подвергается испытанию – так гласит закон наших предков.

– Я не «гонуки», вы что-то путаете.

– Нет, всё истинно верно. Доказательство на твоём лице!

– Лице?..

– Вынесете зеркало, – повелел человек в маске, и меньше чем через минуту ко мне поднесли накрытое плащаницей, большое, овальной формы зеркало. Вслед за тем, установив его предо мной, прислужники сняли покрывало, и я увидел себя, в своём привычном виде. И всё было бы нормальным, если не брать во внимание того, что я – мужчина, обладающий чистым, обычным лицом – был единственный такой во всём помещении; ведь все вокруг имели ярко выраженные недуги или вовсе – откровенное уродство.

– Видишь? – говорил проповедник. – Ты – гонуки. Избранник потустороннего мира, целью которого является либо вести нас, подобно ганнаму, к очищению обликов наших, подготавливая к последующему Вознесению, либо, увы, как это всегда было, к осквернению, разрушению наших заветов и – убереги нас, Всевышний – полному истреблению.

– Гонуки, дур брахм! – крикнул кто-то, и толпа моментально поддержала его.

– Теперь ты понимаешь, почему мы схватили тебя и зачем проверяем? Слишком много было обманщиков на нашем веке. Тебе не провести нас своими жалостливыми речами. Можешь не прикидываться невинным! Ибо мы знаем кто ты. Револьвер мне!

– Револьвер – судья наш и страж! Отец порядка и правосудия! – воскликнули еретики. И стоящий поблизости тень-солдат достал из-под мантии маленький деревянный ящик, в котором лежал старый шестизарядный Кольт.

– Пулю!

Священнику подали одну пулю, и он вложил её в барабан. После, прокрутив его и дождавшись остановки, мужчина поднёс оружие к моей голове, отчасти прикрыв то своей ладонью.

– Это испытание досталось нам от наших отцов, оно старое, как жизнь и верное, как сама истина. Впрочем, хватит демагогий. Настало время вопроса! Гонуки, сколько пуль в барабане?

Я был удивлён такой банальной задачей и уже чуть было не сказал: «одна», но остановился, по причине того, что почувствовал подвох. «Быть может, патронник изначально не был пустым, – спонтанно подумалось мне тогда, – а значит, это коварная ловушка! Как же поступить? Попытаться угадать? Если исключить, что машина не заряжена и что в ней есть один заряд, то остаётся пять возможных вариантов, а это в принципе неплохо». Я приступил к разгадыванию этой головоломки, однако, как бы ни старался, не мог определиться с решением. В моей голове начали возникать различные, доходящие до абсурда идеи, к примеру: количество пуль равных количеству стоящих на пьедестале людей, равных количеству произнесённых притчей за сегодня, даже равных количеству букв в слове «брахм»… У меня не было ответа. Да и ствол перед моим лицом не способствовал здравомыслию. И вдобавок – эта вопящая толпа… она никак не унималась. От сего мои мысли, очевидно, пошли в неверном направлении. Клянусь всеми своими знаниями, у меня не было ответа! И я, склонив голову, заплакал.

– Что же ты медлишь, гонуки? Разве ты не помнишь моих слов о Вознесении? – я взглянул на человека в маске, и тот продолжил, но тише и злораднее: – чем больше ты думаешь, тем выше поднимаешься, а чем выше поднимаешься, тем дольше падаешь.

– Имею ли я права сказать, что не знаю их количества? – произнёс я. – Что число зарядов неизвестно? Да, ну конечно! Оно неизвестно. Мой ответ – неизвестно.

Проповедник опустил револьвер, и на моём лице воссияла широкая улыбка. Но она была отнюдь не продолжительной, ведь мужчина в красном вновь, быстро и совершенно неожиданно, поднял оружие и, шипя, озвучил: «правильный ответ – три».

– Три, – промолвил я, и почувствовал, как пуля вонзилась в мою голову.