Читать книгу Слово – автору. Как человек становится творцом (сборник) - Александр Лапин - Страница 4

– Александр Алексеевич, почему вы решили обратиться именно к этой теме? 1991 год. Время непростое. И вдруг – любовь.

– Вообще, журналист движется за временем – должен всегда его чувствовать. Что происходит на дворе? Какие процессы протекают у людей в головах и обществе в целом? Какие вещи он видит вокруг себя? И еще есть такое понятие, как болевой порог. Когда я учился на факультете журналистики, у нас был преподаватель, который говорил, что наша профессия без пониженного болевого порога, без ощущения других людей бесполезна. Если ты не чувствуешь боли окружающих, не пытаешься им помочь, ну какой ты публицист?

Статья «Я люблю» (см. Приложение. – М. Г.) писалась, когда появилась новая журналистика, сейчас уже отживающая свой век. Это была журналистика сенсаций, фактов – требовалось подавать их все острее, все жаренее, порой – страшнее. Возможности расширялись.

Сегодня уже дошли до того, что с утра до вечера обсуждают интимные подробности: кто кого, сколько раз и в какой позе. В то время так не было принято. Настоящие журналисты понимали, что надо сохранить в профессии что-то, грубо говоря, святое. А вторая сторона вопроса заключалась в том, что пошел процесс разложения всего на свете: за распадом страны начала распадаться жизнь людей. То есть государство стало разваливаться, едва ли не каждый регион – провозглашать свои ценности. Выкрикивать, как Украина сейчас: вы такие, а мы такие!

Вещи, за которые можно держаться

– Это было во всех 15 республиках, да еще в областях самой России: такой шум, гам и треск поднялся. А следом начали распадаться человеческие связи: дружба, любовь, какие-то вещи, которые раньше людей объединяли. Этому процессу нужно было дать оценку, противостоять, предложить что-то взамен.

И в подобной ситуации ты как журналист начинаешь думать: смотри, все разваливается. За что человеку внутренне зацепиться? Нам-то всю жизнь объясняли, что надо держаться за советскую власть, за гуманизм, за коммунизм. А тут – полный распад прежней системы. И с одной стороны, требовалось проанализировать, что же все-таки ее скрепляло, а с другой – предложить людям что-то новое.

В данной статье речь шла о том, каким образом советская власть, начиная с момента ее появления в 1917 году, отвечала на ключевые вопросы человеческих взаимоотношений. Я люблю историю, всегда изучал ее – вот и начал ковыряться в проблемах, которые были обозначены в то время. В частности, там я пишу, как пытались обобществлять женщин, а потом и детей – предлагали воспитывать их в интернатах. Пропагандировали свободную любовь. И так далее.

Когда создавалась статья, уже стали появляться конкретные факты. А факты эти очень простые. Редакция была слепком Советского Союза. «Комсомольская правда» – газета, которая издавалась по всем странам нынешнего СНГ, да еще за рубеж выходила, и поэтому в ней работали корреспонденты, которые представляли разные культуры.

Я смотрел, какие ситуации складывались в бывших республиках, в семьях. У меня был коллега Азер Мурсалиев – собкор в Баку, жена у него – армянка.

А в это время, если грубо говорить, азербайджанцы стали выгонять армян из республики и начались погромы. В нашем представлении это была абсолютная дикость: людей убивали, женщин насиловали.

Мои знакомые тоже оказались в этой истории. Кто-то их вывез – семья кое-как убежала в Москву. И они стали рассказывать, что происходит, как наш некогда единый советский народ «вывернул шубу». Только что все были братья, друг друга уважали – а тут даже наши люди из центральной московской газеты вынуждены бежать в столицу, чтобы скрыться.

Тогда я понял, что надо высказаться по этому поводу. Поставить вопрос о том, что в жизни человека есть какие-то вечные ценности, независимо от государства, общественного строя или морали, которая сегодня одна, а завтра – другая. Как я говорю, есть мораль, а есть нравственность: первая меняется в зависимости от ситуации и состояния людей, а вторая включает представления, которые не поддаются никаким метаморфозам.

И тогда я решил, что только такие вещи, как любовь и семья, могут быть ценностными для нового, нарождающегося общества и способны удержать нас на плаву. Раз больше нет страны, нет советской морали, нет закона, за них и надо бороться, чтобы вместе, взявшись за руки, перейти вброд это бурное время.

Вот так появился замысел статьи «Я люблю». Возможно, она была и для меня основополагающей. Я ведь такой же, как все остальные. И решал эти вопросы не только для других, но и для себя. Описывал метания не только своих героев. За что держаться мне самому? На что опереться? Я тоже родился и 17 лет прожил в Кабарде. Потом переехал в Казахстан, где провел целых 22 года. Там были друзья, жена и двое детей, которых еще не успел вывезти. Так что все эти вещи меня крайне волновали.

А когда пишешь о своей жизни, ты пишешь искренне, ничего не выдумывая. И тогда у тебя в статьях появляется то самое, что и должно быть – искра, зажигающая самых разных людей. Просто большинство не может высказать эти же мысли так складно – оно как будто немое. А журналист способен выразить свои поиски смысла жизни и передать эмоции – так, чтобы это нашло созвучие в настроениях масс.

Тираж «Комсомолки» тогда был гигантским – 22 миллиона. И слово ценилось куда больше, чем сегодня, когда никто ни за что не отвечает. Оно было на вес золота. Люди газетам верили.

В этой ситуации нельзя было ошибиться. И я для себя тогда определился: ну ладно, все рухнуло – и хрен с ним. Все разбегаются. Но есть же вещи, за которые можно держаться: семья, любовь, дети. И ради них, ради их будущего нужно продолжать жить, работать, бороться – всплывать, а не тонуть.

Вот так и появилась эта идея. Остальное – дело техники. Статья вроде философская, а как ее сделать живой? Естественно, существовало правило: для затравки надо взять человека, рассказать о его судьбе и потом ее умножить на миллионы других. Напомнить историю, подвести факты – чтобы стало понятно: это не просто одна судьба, а общественное явление. И давайте теперь будем решать, что с ним делать.

– Этому вас учили на журфаке, или уже когда вы в «Комсомолке» работали?

Таким вещам не учат – сам доходишь. В «Комсомольской правде» было так: «Милый, на хрена ты мне принес какую-то кучу фактов?» Это никому не нужно. Человеку всегда интересен другой человек, его жизнь. Поэтому если хочешь написать серьезную статью, с историческим контекстом, то, естественно, тебе надо найти героев и на их примере все изложить. Сейчас так уже почти не делают. А зря – может, и газеты настолько быстро не умирали бы.

– Вас подтолкнула история ваших коллег, а потом в начале статьи вы описали некую обобщенную ситуацию? Или это тоже реальные люди?

– Тогда не принято было жаловаться и говорить о своей судьбе. Журналисты – вроде как солдаты партии, которые не должны сами вылезать на экраны, на страницы газет. А должны заниматься другими людьми. Не буду же я писать: вот наш корреспондент, его жену избили… Поэтому просто взял из почты подходящее письмо. В редакции был огромный отдел, который эту почту читал. Там человек 40 работало, конверты приходили мешками. Это сейчас в интернете отклики на статью – два, три десятка или сто. А тогда сотни писем присылали. Только в Сети сегодня почти никто не может двух слов связать – либо ругается, либо мычит, как корова, а в те годы люди писали связно и грамотно. Так что я попросил подобрать подходящее письмо, интересную судьбу. И использовал его в качестве зачина.

– Сколько вы работали над этой статьей?

– Этот процесс всегда приблизительно одинаковый. Сначала приходят в голову какие-то вещи. Недели две сидишь, размышляешь – созревает идея статьи. Начинаешь собирать факты – на это уходит еще две-три недели. Потом за неделю можно оформить материал. Раньше же не писали, как сейчас: с первого раза – вкривь, вкось, с ошибками. Требовалась, чтобы была выверена каждая строчка, каждое слово. Поэтому пишешь, переписываешь, какие-то факты выбрасываешь, какие-то, наоборот, ищешь и добавляешь. Главное – в то время нельзя было соврать: люди читали грамотные.

Если я пишу в этой статье, например, о том, как революционеры принимали свои декреты, касавшиеся женщин, то не могу же это из пальца высосать. В «Комсомольской правде» была большая библиотека. Хочешь что-то найти – идешь туда, заказываешь литературу. Тебе приносят нужные материалы – садишься и начинаешь копаться, работать. Вот так делали статьи. По-другому не получалось.

Зато сейчас можно врать – и не поймешь, где правда, а где брехня. Меня это очень напрягает в интернете: чему верить, а чему нет? Чем еще хороши газеты: там не врут так беззастенчиво и нагло. А вот один известный телеканал недавно снова обещал конец света: к планете, мол, летит огромный астероид. 12-го числа готовьтесь помирать. Пришел этот день – и ничего. С кого спросить?

Найти свою тему

– При работе над статьей «Я люблю» вы выбрали тему самостоятельно или предварительно согласовали ее с редактором? Была ли в этом смысле свобода творчества?

– Когда ты еще молодой корреспондент и не понимаешь, о чем и как надо написать, с «этажа» тебе присылают тему. Или дают читательское письмо – разберись. Я так первую статью в центральной «Комсомолке» написал о дедовщине. И в итоге вообще стал первым, кто в Советском Союзе рассказал об этом явлении на страницах газеты. Называлась она «Однажды в кубрике». Потом было еще много статей. Но, став в начале 1990-х заведующим корреспондентской сетью, я как начальник получил больше свободы. В потогонной системе уже не работал: хочешь пиши – хочешь нет. И мог сам выбирать, какой темой заняться. У меня ведь все равно на душе свербило. Что это я сижу, как чиновник, с утра до вечера, и какой-то ерундой занимаюсь? То региональных корреспондентов погоняю, то строчки их считаю, то таскаю материалы на летучку и говорю: вот он, бедный сирота, ему детей кормить – поставьте его заметку в номер. Самому мне хотелось написать что-то стоящее, отличиться. А такую статью подготовить – не то же самое, что по заданию смотаться в Баку, Ереван или Таджикистан по конкретному инфоповоду. Поэтому сидишь, занимаешься осмыслением, в библиотеку ходишь. Выписываешь книги, разбираешься. И потихоньку-полегоньку собираешь материалы.

Так был написан целый цикл статей подобного типа: «Бедность», «Коррупция», «Жестокость», «Быль о правах», «Революция на экспорт», «В гостях хорошо? А дома плохо…», «Русский вопрос», «Великая автомобильная мечта» и другие. В то время это все было в новинку, и такие исследования шли на ура.

«Комсомольская правда» тогда выходила всего на четыре страницы. А только на «этаже» у нас пишущих работало 110 человек, и еще 40 – корреспонденты по всему миру. Существовала жесточайшая конкуренция, чтобы вообще на полосу попасть. А уж чтобы тебе ее целиком выделили – можно только мечтать. Но я вот нашел свою тему. (Вообще, каждый журналист должен это сделать.) И цикл статей возник исходя из простой вещи: на новом этапе надо было понять советскую действительность, уже по-другому ее осветить. Нам же как говорили: у нас коррупции нет, бедности – тоже. А эти публикации развенчивали такие представления. То есть впервые было сказано, что та же бедность все-таки есть. А почему? Потому что так у нас государство построено.

– А откуда вообще взялась эта позиция развенчания советской действительности? В вас какое-то внутреннее диссидентство сидело, либо это стало установкой издания в целом?

– Да, сидело. Причем всегда. Есть такое психологическое правило: чтобы идти дальше, надо разобраться с прошлым. Оттолкнуться от чего-то. Признать, что это неправильно, и шагнуть дальше. Был как раз такой период.

Но вскоре разоблачение стало общим местом. И уже многие продолжили глодать ту же самую кость. Чем я горжусь, так это тем, что никогда не повторяюсь. Написал вот статью о мафии – о том, что в СССР она тоже существовала – и больше мне это не интересно.

Но со временем развенчание советской власти осточертело и всем остальным. Сейчас в силе другой тренд. Мол, в то время все было хорошо: страна прекрасна, жизнь чудесна. Прошло 25 лет – и люди забыли. Пресса поворачивается вслед за ними: «Вот если бы не развалили великую страну… А кто развалил? Ааа, эти негодяи – Горбачев да Ельцин…» Ничего подобного!