Читать книгу Ренегат - Александр Лавров - Страница 12

Времени было много – Куманджеро посоветовал идти в игорный дом попозже, так как крупнейшие и наиазартные игроки собирались только к вечеру, даже ночью.

Поговорив между собой, оба русских решили перевезти свои вещи на почтовый пароход и вечером явиться прямо на него, так как пароход отходил с рассветом и уже поэтому им не стоило оставаться в гостинице.

– Что, Вася, ведь не мы одни столь практичны! – сказал Контов, когда они очутились на пароходе, сдали там свои вещи, заняли место в каюте, устроенной на четверых пассажиров, и заявили капитану, что явятся непременно к отходу. – Взглянь-ка, дружище!

– И то гляжу, Андрей Николаевич… Все макака на макаке! – поспешил отозваться Иванов, оглядываясь во все стороны.

Пароход принадлежал японской компании и носил имя «Наторигава». Он был порядочно грязноват и скорее казался грузовым транспортом, чем пакетботом. Капитан был типичный японец, его штурман также; матросы и прислуга тоже были японцы. В кают-компании было неуютно – слишком резко кидалась в глаза неумелая подделка под европейский комфорт, столь обычный не только на европейских, но даже и на американских трансокеанских пароходах. Все-таки было довольно чисто, и путешественники, направлявшиеся в порты Японского и Желтого морей, пожалуй, ни на что лучшее и претендовать не могли бы.

Одно представлялось удивительным.

«Наторигава» был пассажирский, даже почтовый пароход, а между тем всюду на нем были видны приспособления к боевым действиям. Пушек не было, но замаскированные порты[4] для них были; были заметны даже намеки на защитные башни; экипаж пакетбота прямо-таки поражал своей военно-молодцеватой выправкой.

Молодые русские были поражены этим воинственным видом обыкновенного коммерческого парохода, но они вспомнили, что Япония, эта Страна восходящего солнца, после своей китайской войны 1894 года и в особенности после общеевропейского похода на Пекин в 1900 году усугубила у себя военную организацию и даже ничтожные мелочи переделала на военный лад. Воинственный вид парохода они, по крайней мере Контов, приписали именно этому стремлению японского правительства усугубить свой милитаризм и скоро забыли и думать о той обстановке, в которой им приходилось совершать свое путешествие.

– Ну-с, мы теперь здесь покончили, – объявил после осмотра парохода Контов, – пойдем теперь, Вася, куда нас влечет судьба!..

– Уж и сказали: судьба! Экое ведь слово-то, надобно, чтобы мы в пух и прах продуваться пошли.

– Эге! Никак на попятный?

– Вовсе нет. А вы смотрите-ка, этот давишний японский мальчишка здесь…

В самом деле, в группе японцев, очевидно, пассажиров, тоже заблаговременно перебравшихся на борт пакетбота, стоял Александр Тадзимано и делал приветственные и призывные знаки Андрею Николаевичу.

Контов, ласково улыбаясь, поспешил подойти к симпатичному юноше.

– Вот познакомьтесь, господа, – заговорил с юношеской торопливостью Тадзимано, – это Контов, русский турист, он намеревается посетить наши острова, а это, господин Контов, мои друзья: Чезо Юкоки и Тейоки Оки, писатель и военный. Сожалею, что нет здесь Хирозе – он остался на берегу с адмиралом, – но не сомневаюсь, что в самом непродолжительном времени вы перезнакомитесь и передружитесь… Хирозе вам будет особенно интересным собеседником. Он долго жил в Петербурге, говорят, что он даже командовал там русскими солдатами, последнее не утверждаю, но знаю, что у него был там роман… несчастный роман… Увы нам, желтолицым!.. Нас могут любить белые девушки, но их отцы всегда против нас, а отец возлюбленной Хирозе, как он сам говорил, был большой русский адмирал…

– Жалею вашего друга, – заметил Контов, – сочувствую ему.

В голосе его дрогнули нотки тяжелого горя. Тадзимано пристально посмотрел на него и произнес:

– Ну, не будем говорить о романах… Вот мои друзья, вы с ними также нескучно проведете время, но предупреждаю, что они большие спорщики… Они не любят вашего отечества и мечтают только о том, когда Японии и России придется сойтись на поле брани.

– Ну, это еще не скоро будет! – засмеялся Андрей Николаевич.

– Кто знает! – загадочно ответил ему Тадзимано и, обращаясь к прежней теме, добавил: – Итак, вы предупреждены – если услышите от моих друзей что-нибудь резкое, не гневайтесь и смотрите на все с точки зрения принципа.

– Хорошо! – согласился, любуясь юношей, Контов. – Я буду помнить, что ваши друзья – русофобы.

– Здесь нет русофобов, – перебил его молчавший дотоле Юкоки, взглядывая исподлобья, – среди японского народа нет ни одного русофоба…

– А есть только патриоты! – докончил его фразу Оки.

– Не буду с вами спорить, господа, – поспешил ответить обоим японцам Контов, – но я надеюсь, что во время пути вы не откажетесь просветить меня относительно истинного значения этих двух слов…

– Мы к вашим услугам! – полупоклонился Юкоки.

– А теперь позвольте спросить вас, дорогой господин Тадзимано, – обратился к молодому японцу Андрей Николаевич, – не можете ли вы сообщить мне какие-нибудь сведения о вашем соотечественнике, некоем Куманджеро?..

– Куманджеро? – протянул с видимым замешательством Тадзимано.

– Аррао Куманджеро из Кобе? – вопросительно произнес Оки.

– Из Кобе, из Осаки, из Киото – право, не помню! – воскликнул Контов. – Но из вашего вопроса вижу, что эта личность не совсем безызвестная… Скажите, он действительно негоциант, арматор?

Японцы переглянулись друг с другом.

– Да, да! – поспешно ответил за всех Оки. – Куманджеро – негоциант и арматор… У него дела в Маньчжурии…

– В особенности в Порт-Артуре и Владивостоке! – подтвердил со своей стороны Оки и с внезапным порывом воскликнул: – О! В Порт-Артуре у него очень большое и полезное для Ниппона дело!

Андрей Николаевич с удивлением посмотрел на японца, недоумевая, что может значить его порыв.

– Теперь я нисколько не сомневаюсь, – произнес он, – что этот господин, с которым я имел честь случайно познакомиться, не только небезызвестен, но даже, напротив того, пользуется большою известностью…

– О да, очень популярен! – подтвердил Оки и, сухо поклонившись, отошел в сторону.

Чезо Юкоки последовал за ним.

– Не рассердились ли ваши друзья на меня? – спросил Контов у оставшегося около него Тадзимано.

– Нет, за что же? – улыбнулся тот. – Оба они – славные люди… Один – военный, другой – талантливый писатель, хотя в то же время он и… военный тоже.

– Удивительное сочетание! – засмеялся Андрей Николаевич. – Перо и меч в одной и той же руке…

– Они оба – великие патриоты! – убежденно и торжественно ответил юноша. – Когда придет время умереть за отечество, они умрут, не дрогнув, счастливые и радостные… Так умрет каждый из нас, – докончил он, но в голосе его теперь слышался оттенок тихой грусти.

Контову хотелось говорить без конца с этим симпатичным ему юношей, но Тадзимано вдруг заторопился, распрощался со своим новым знакомым и легкою походкою спустился в подпалубную каюту.

К Контову сейчас же подошел Иванов.

– Соскучился, друже? – спросил его Андрей Николаевич.

– Нет, какое соскучился! – отвечал тот, зачем-то надувая щеки. – Здесь не соскучишься! Есть с кем по душам поговорить…

– С кем это? – удивился Андрей Николаевич.

– А матросики-то? Славные ребята… Это ничего, что у них рыло желтой краской, под лимон отполировано.

– Да ведь это японцы!.. Как же это ты ухитрился с ними по душам-то разговаривать? Ведь они по-нашему ни в зуб!

– Какое ни в зуб! Есть два или три мастака, что по-нашему, по-рассейски, так и жарят… Право! И где они так насобачиться только могли? Спрашиваю – не говорят… Гогочут, а не говорят…

Андрей Николаевич покачал головой.

«А наши-то, наши! – с тоскливым чувством подумал он. – И по-своему правильно говорить не умеют… свою речь осмыслить не в состоянии»…

– Что же, Андрей Николаевич, – перебил его Иванов, – идти, так идем… Небось Куманджерка заждался…

– Фу, как ты его! – поморщился Контов. – Куманджерка! Все равно, как собачонку какую…

– А он ласковый господин, не обижается… Вот поступлю к нему на службу, так по имени-отчеству величать буду или там как еще… а теперь, брат, ау: вольный еще казак, как хочу, так и величаю.

– Ты уже и на службу к нему думаешь?

– Вместе с вами!.. – несколько запнулся Иванов.

– Со мной?

– А то как же? На то мы оба два – разлучать негоже!

Андрей Николаевич знал способность своего друга ко всевозможным фантазиям и пропустил мимо ушей его слова. Зато Иванов как-то особенно посмотрел на него и даже нашел нужным зачем-то подмигнуть ему.

– Идемте же! – потянул он после этого за рукав Андрея Николаевича.

Вечер наступил быстро, как и всегда под этими широтами. Свет гас, как будто кто-то где-то торопливо тушил огромный фонарь, доселе освещавший и беспредельный океан, и этот красавец-город, приютившийся около его неизмеримой глади, и громады гор, казавшихся теперь, в наступающей тьме, гигантами, сторожившими засыпавшую землю от ее яростного врага-океана.

Оба русских в молчании перебрались на берег.

Куманджеро поджидал уже их.

– Идемте, господа, идемте! – восклицал он. – Однако вас долго задержали на борту «Наторигавы».

– Я заговорился с вашим соотечественником, – ответил Контов.

– С лейтенантом Тадзимано?..

– Да, он был там, потом были еще господа Юкоки и Оки…

– Ага! Знаю, майор Чезо Юкоки и поручик Тейоки Оки… Они?

– Да!

– Это все пламенные патриоты! – заметил Куманджеро. – Но не советую с ними близко сходиться…

– Отчего? Они отнеслись к нам очень хорошо!

Японец засмеялся, но не ответил ни слова и только повторил свое предложение:

– Идемте же, господа!..