Читать книгу Общая теория психотерапии. Том 2 - Александр Лазаревич Катков - Страница 32

Необходимость обращения к теме психоэтики в первую очередь связана с обстоятельствами, которые с известными оговорками можно обозначить как внешние и которые имеют крайне неблагоприятную тенденцию стремительного и неконтролируемого кризисного развития с предсказуемым катастрофическим итогом.

Речь здесь идет о глобальных экологических проблемах, эффективное решение которых невозможно без «прорывных» достижений в сфере эволюционной этики: экологии разума (Г. Бейтсон, 2005, 2016), психоэкологии, психоэтики, но также и о процессе распространения деструктивных социальных эпидемий Новейшего времени, на наших глазах перерастающим в главную угрозу существующему социальному порядку.

Нет никакого сомнения в том, что, с одной стороны, мы являемся свидетелями абсолютно беспрецедентного роста степени агрессивности среды – и в большей степени даже информационной среды, нежели природной. С другой стороны, мы наблюдаем все более ускоряющуюся динамику разрушения адаптивного потенциала (или потенциала здоровья) человеческой популяции, притом что какого-либо ощутимого успеха в сфере противодействующих усилий – а по другим, более жестким оценкам речь идет о вполне очевидном провале таких усилий – идейное и технологическое содержание как Третьей, так и Четвертой промышленных революций нам так и не принесло. И мы также абсолютно уверены в том, что только лишь радикальный разворот упомянутых двух векторов цивилизационного развития – в сторону существенного снижения степени агрессивности среды и «прорывного» улучшения адаптивных кондиций современного человека и общества – способен изменить обозначенную здесь тревожную ситуацию в позитивном направлении. А такой разворот возможен лишь с разработкой и принятием идеологии психоэтики, выстроенной на основе обновленной «информационной генетики» общей теории психотерапии.

Далее необходимо иметь в виду, что наиболее агрессивный агент внешней среды – рынок деструктивных психотехнологий – в последние десятилетия не только увеличивался в объемах, но и непрерывно расширялся по ассортименту используемых технологий. Озабоченность по этому поводу выражали многие известные ученые и философы, в том числе известные специалисты в области лингвистики, технологий контроля сознания Н. Хомский (1989), С. Хассен (2001), Н. Д. Узлов (2011). Этими специалистами в конце прошлого и начале нынешнего века отмечался взрывной рост использования психотехнологий, ограничивающих свободу человека: информационного манипулирования сознанием и поведением человека, деструктивного социального влияния, манипулирования личностью, манипуляции сознанием, скрытого управления человеком, тайного принуждения личности, контроля сознания, «промывания мозгов», рефлексивного управления, психоинжиниринга, психологического кодирования, несанкционированного программирования, «зомбирования», «шизофренизации» массового сознания, «теневой» психологии, создания виртуальных «групп смерти», создания компьютерных игр, стимулирующих суицидальные тенденции и проч., при том что сектор конструктивных психотехнологий – в первую очередь профессиональной психотерапии, психологического консультирования, экологически выверенных трениговых технологий и, с некоторыми оговорками, воспитания и образования – так и не был надежно отграничен от деструктивного психотехнологического сектора. В теоретических концептах, на которых базировались данные технологии, вопросы современного понимания, сохранения и развития крайне важной категории индивидуальной свободы в ходе прохождения соответствующего психотехнологического цикла, в должной степени не прорабатывались, в силу чего некоторые чрезмерно критически настроенные авторы до самого последнего времени причисляли психотерапию, консультирование и тренинги к полюсу манипулятивных психотехнологий, сродни технологиям «промывания мозгов».

В данной связи еще один «внутренний» импульс к углубленной разработке рассматриваемой темы исходит уже от профессионального сообщества психотерапевтического и психологического профиля, озабоченного проблематикой отделения «зерен» собственно профессиональных технологий от «плевел» парапрофессиональной практики. В недрах этого сообщества – медленно, с досадными перерывами и возвратами к «спасительной» идее запретительной правоприменительной практики в отношении сомнительных, не легализованных должным образом психотехнологий – вызревает общее мнение о том, что простого решения данной проблемы не существует, и что желаемое, устойчивое и набирающее интенсивности перераспределение рынка психотехнологий в пользу психотерапии возможно лишь в результате подлинных прорывов в сфере обеспечения качества профессиональной психотерапевтической деятельности. А значит – и глубокой проработке этической составляющей такой деятельности, ибо, как уже было сказано, та позиция, что категории эффективности и этики в случае психотерапии слабо или вообще никак не соотносятся, есть вредная иллюзия.

Таким образом, именно лидерами профессиональной психотерапии была осознана необходимость углубленной проработки концепции психоэтики, выведения на данной основе обновленных этических принципов и правил оформления профильной деятельности. И далее – воспринят тезис о том, что вот эти обновленные нормы и правила оказания психотерапевтической помощи в итоге окажутся настолько привлекательными для населения, что у представителей иных психотехнических практик просто не останется выбора, кроме как следовать этим этическим правилам.

Соответственно, в среде экспертов, действующих в сфере профессиональной психотерапевтической деятельности, осознается необходимость поиска обновленных подходов и критериев оценки этического содержания психотерапевтической коммуникации, в том числе в отношении механизма власти-свободы, безусловно присутствующего в терапевтических отношениях; оценки влияния используемых здесь психотехнологий на качественные характеристики индивидуального и социального психического здоровья, высокий уровень развития которых, как мы знаем, обеспечивает устойчивость человека и общества к агрессивному влиянию среды, а значит, и более высокие уровни свободы.

Все вышесказанное свидетельствует о том, что профессиональная психотерапия в лице своих лидеров, экспертов и действующих специалистов все более осознает необходимость продвижения и утверждения психотерапии в статусе профессии, которая гарантированно не угрожает, а наоборот, обеспечивает и повышает уровни личной свободы клиента.

Таким образом, модифицированная в соответствии с обновленными рамочными концепциями современная психотерапия – это наиболее свободная, во всех смыслах данного термина, профессия, область наиболее эффективного противодействия манипулятивным тенденциям последних десятилетий, из-за чего она является наиболее востребованной социальной практикой Новейшего времени.

Далее следует иметь в виду, что в области ментальных дисциплин – и в первую очередь в психотерапии и психологическом консультировании – приоритетный этический принцип «не навреди» был реализован за счет введения в данную сферу профессиональной деятельности базовых принципов и требований биоэтики. При этом главные требования здесь заключались в использовании только таких технологий и методов профессиональной помощи, эффективность которых доказана и не вызывает никаких нареканий с позиции прочих этических принципов.

Проведенный нами анализ (А. Л. Катков, 2015) показывает, что несмотря на существенные претензии, предъявляемые к используемой в настоящее время системе оценок эффективности оказываемой психотерапевтической и психологической помощи, последняя выполняет свою главную функцию: определяют и дифференцируют собственно психотерапевтические, психологические, клинические, социальные, экономические и другие учитываемые эффекты, а также позволяет делать однозначные выводы об адекватности конкретного вмешательства или используемой технологии в целом. Методологический инструментарий, позволяющий проводить такую дифференцированную оценку, в основном представляет технологию доказательной исследовательской практики, адаптированную к особенностям сферы профессиональной психотерапии и консультирования. Стержнем данной технологии являются рандомизированные контролируемые испытания, которые призваны решать задачу разнообразия, генетической полноты исследуемых представительств генеральной совокупности, на которую затем переносится полученный результат (например, на популяцию с определенными адаптационными расстройствами). Такая стержневая технология позволяет получить научно обоснованное утверждение в отношении того, что исследуемое вмешательство: 1) действенно, 2) бесполезно, 3) вредно, 4) на сегодняшний день ничего сказать об эффективности данного вмешательства нельзя.

В качестве примера сочетания требований доказанной эффективности и других этических принципов (например, информированного согласия и проч.) можно привести следующие критерии, используемые для определения степени научной обоснованности используемых в психотерапии методов: доказанная эмпирическая эффективность используемых методов; эти методы не основываются на предпосылках, которые не совместимы с научными выводами; эффекты психотерапевтического вмешательства можно объяснить, прибегая к научно обоснованным психологическим теориям; в идеальном случае эти методы обосновываются с помощью так называемых нормопрагматических высказываний, которые выводятся из проверенных нормативных положений (например, из соответствующего профессионального стандарта); цели терапии, которые достижимы с использованием данного метода, этически узаконены, метод этически оправдан; свойства и вероятность ожидаемых негативных побочных эффектов находятся в благоприятном соотношении с ожидаемыми позитивными основными эффектами; объем затрат, которые связаны с применением метода, находится в благоприятном соотношении с ожидаемой пользой (М. Perrez, 1983).

И здесь же мы можем сослаться на следующие параметры, рекомендуемые для оценки психотерапевтической эффективности:

1) действенная эффективность, которая в свою очередь раскладывается на такие категории, как: статистическая значимость измерений, клиническая значимость измерений, процентная доля пациентов с улучшением, спектр действия, стойкость изменения (определяемая по катамнезу), масштабы негативных эффектов; 2) рентабельность, понимаемая как соотношение стоимостных значений пользы к аналогичному показателю затрат; 3) удовлетворенность пациентов; 4) практическая эффективность (т. е. пригодность и эффективность в реальных условиях); 5) этическая приемлемость (R. D. Stieglitz, U. Baumann, 2001).

При этом важно понимать, что сама по себе методология доказательной исследовательской практики позволяет получать значимые ответы даже и без исчерпывающих знаний механизма вмешательства, и в этом смысле она не подменяет фундаментального исследования. Однако фундаментальные исследования, проводимые в сфере профессиональной психотерапии, не могут обойтись без процедуры верификации своих гипотетических положений по стандартам доказательной исследовательской практики, после чего и возможно масштабное внедрение исследуемых психотерапевтических технологий.

Исходя из всего сказанного, разработка сложнейших этических вопросов и концепции психоэтики в психотерапии является своевременной, актуальной и особенно востребованной в формате социальной психотерапии.