Читать книгу Монополия - Александр Лепещенко - Страница 7

Маруся рассеянно глядела, как бледнеет разлитый на полу солнечный свет. «Что же я застыла? Пока дети на прогулке, надо убраться… Может, с туалета начать? Нет-нет, лучше с группы…»

Женщина припомнила о том, что натворил в туалетной кабинке Мартин и скисла.

«Мал клоп, да вонюч… Э-э, Митя бы точно возмутился. Сказал бы, что о детях даже думать так нельзя… Да, нельзя. Но познакомься он с этим Согуренко Мартином, то, может, и переменил бы мнение… Нет, ну почему родители выбрали такое имя? Почему, а? Оно же нелепое…»

Мокрая тряпка послушно поволоклась за шваброй.

«Неужели я детей не люблю? Так порой злюсь на них… Наверное, просто вымоталась? Одна на две группы… А ведь заведующая сулила место воспитателя: «Уж ты, Фонарёва, в “Светлячке” нашем посветишь!..» Ага, спасибо, нянькой все эти четыре года так и светила… На кой только в пединститут сунулась? Дурочка дурная!»

Иссиня-бледноватый кафель в туалете отмылся на удивление так же быстро, как и ламинированный пол в группе. Маруся вылила грязную воду, сменила мешки для мусора, протёрла зеркала. И тут с улицы влетели дети, будто туча саранчи.

«Ой, успела!» – Женщина отпрянула, точно увидела что-то пугающее.

Впереди всех маячил желтоватый малый Мартин – соломенного цвета волосы и глазки. Он бежал к Марусе и, как она про себя называла это, козлогласил. То есть дико, с подвывом орал. Добежав, он обхватил её руками за талию. И вдруг расплакался так, будто замяукал котёнок.

– Милый мой, ну перестань! – успокаивала мальчика Фонарёва. – Что случилось, а?

Согуренко, размазав по щекам слёзы, притих и доверительно посмотрел на няньку. Она тронула его волосы и крепче прижала к себе. А в толпе детей прорубилась какая-то просечка, улица, и возникла воспитательница Катя Закаева. Это была маленькая, худенькая брюнетка с ужимками ящерицы, отбросившей хвост. С трудом переводя дыхание, девушка сказала:

– Ты почему сбежал от меня?

Мартин сделался густо-красен, но ничего не ответил.

– Ты это, Катюш… Не ругай его… Он больше так не будет. Правда, Мартин?

– Да, правда, – охотно согласился мальчик.

– Ну и молодчина! А теперь, детки, послушайте меня… Раздеваемся, моем с мылом ручки и садимся обедать…

Вся толпа тотчас схлынула – дети заторопились выполнять нянькины распоряжения.

– Как ловко вы с ними, Мария Сергевна… – Закаева замялась, но потом продолжила говорить: – Не знаю, что бы я без вас делала… М-да, и спасибо за Мартина!

– Пожалуйста, Катюш! Но ты давай держись… Тебе нельзя раскисать…

– Вы правы… Знаете, как на меня заведующая уже косится? Боюсь её до смерти…

– А ты не бойся! Всё будет хорошо…

– Скажете тоже, – протянула расстроенно девушка, – мне давно пора уволиться…

– Ну-ну, Катюш, успокойся!

– Нет, я неудачница и уродина.

– Брось! Ты вон какая симпатичная… И жених у тебя – красавчик…

– Правда?

– Катюш, ты как ребёнок…

Закаева убрала с лица прядь густо-чёрных волос и улыбнулась.

– Вот и жених… Ну, мой Саша то же самое говорит…

– Ладно, пойдём кормить наших гавриков… Пойдём?

– Мария Сергевна, вы – такая… Вы – славная… Добрая… Заведующая просто обязана вас на группу поставить… Вон «пятёрка» без воспитателя!

– Катюш, она не поставит.

– Но почему?

– Да потому что… Перепёлкина предупредила меня о сокращении… Работаю до новогодних праздников, а потом с вещами на выход…

– Как она могла? Вы так старались!

– Ладно, Катюш! Пусть это на её совести остаётся…

После обеда начал реять лёгкий, редкий снег, и заведующая отправила Фонарёву чистить центральный вход – помогать детсадовскому дворнику. Закаева от этого ещё больше расстроилась. Она словно смотрела на всё сквозь мутное стекло. Марусе даже пришлось её после утешать.

– Понимаю тебя, Катюш… Но не надо так…

– Нет, не понимаете.

– Катюш…

– Как вы жить будете?

– Я не одна, у меня муж… Мама его, Наталья Николавна… Она – замечательная… Представляешь, сама пенсионерка, а в Москве гувернанткой устроилась и нам денег присылает… В общем, проживём!

– Вам и так ни на что не хватает… Ни платья себе не можете позволить нового, ни туфель…

– Знаешь, Кать, это всё равно что слепому на ощупь судить о слоне… Ты говоришь, платье новое, туфли… Да не это главное… И потом, ведь у меня всё есть…

– Простите, Мария Сергевна! Я так виновата перед вами!

– Нет, девочка, не винись… Не надо… Я же всё понимаю…

– Мне, мне… жалко вас…

– Мне и самой себя жалко. Только разве знаю я, что ждёт впереди – счастье или злосчастье? Что посылает Бог?

– Я иногда, Мария Сергевна, о том же размышляю… Вот как всё будет, когда замуж выйду? Детей рожать стану? А может, повременю?

– Рожай, Катюш!

– И верно… Чего временить?

Фонарёва с Закаевой точно обнялись взглядами, и вдруг обе сразу засмеялись. И подумалось им, что знают они друг друга давным-давно и что как сёстры близки. Только одна постарше, а вторая помладше.

– Весело, Катюш, скажи…

– Да не то слово… Вся от смеха порвалась!

…Луч ткнулся Марусе в глаза. Но уже вскоре вечерняя заря пожелтела и померкла. Женщина словно оказалась в чулане забытых воспоминаний и чувств. Она мыла кружки из-под вишнёвого киселя и думала об умершем два года назад от сердечного приступа свекре – Алексей Петрович вдруг упал на проходной завода… Митя до сих пор тяжело переживал утрату. А в день смерти отца, в тот горький день, и вовсе являл собой жалкое зрелище – был худым и сморщенным, как засохшая ветка. Враз поблекла и свекровь. У заводского же начальства утешительного слова для семьи своего лучшего токаря не нашлось.

– Мы справились с несчастьем тогда, – тихо вздохнула Маруся, – справимся и теперь… Я ведь только работу потеряла… Это не так страшно…

«Да, не так… Меня больше вот Алёшины глаза беспокоят… Уж очень он стал щуриться! По-моему, когда планшета не было, он так не делал. Нет, точно не делал…»

– Эх, мы оплошно повели себя! Нельзя было позволять столько с планшетом забавляться…

«Митя, помню, даже платёж Бессону из-за него задержал… Но всё же купил! Так хотел сына порадовать…»

– Наверное, Алёшу надо врачу показать…

Маруся расставила в сушилке вымытые кружки, убрала в шкафчик губку и гель. Проверила, закрыт ли кухонный кран, и погасила свет. Потом сложила в кладовке грязное бельё, сняла халат, не спеша переобулась. И только после этого ощутила всю степень усталости, съёжилась, как кошка.

Задождило.

День помутнел, размылся и растворился.

Парк сельхозинститута обрядился в цвета старости. Это был утлый, истощённый и несчастный парк. Дрожь пробирала деревья, чувствовался вечерний холод. И лицо Маруси казалось серовато-розовым. Намокнув, чёлка её блестела, а глаза были чёрно-испуганными. Она не впивала запахов, идущих от влажной травы. Женщина то и дело оглядывалась, спешила. Дважды поскользнулась и едва не упала.

Длинный, как хлыст, человек догонял Марусю. Вдруг он взмахнул крылоподобно руками. Сталисто блеснул нож, и Фонарёву пронзила боль под левой лопаткой. Женщина охнула, оседая на землю. Затемнело что-то сладкое, липкое, выступившее на краю губ.

…Маруся открыла глаза, и хотя злобно оскаливавшийся человек с ножом из её сна уже не склонялся над нею, она всё равно чувствовала себя довольно гадливо.

«Кровь зовёт кровь… Откуда это? Не помню… Какая разница? О Господи, что же ещё стрясётся?»

– Марусь, ты проснулась? – спросил Митя.

– Послушай, мне такое приснилось…

– Что? Что тебе приснилось? – вскинулся Фонарёв.

– Наш парк.

– Парк?

– Да, но только траурный.

– Ты просто утомилась, Марусь.

– А я долго спала?

– Минут сорок, не больше.

– Ладно, встаю… Надо ужин вам приготовить.

– Да уже приготовили, мам!

Фонарёва удивленно посмотрела на сына и мужа.

– Ну, мы это, – Митя оправил растянутую абрикосового цвета футболку, – рыбу пожарили.

– Где ж вы её взяли?

– Папе мужики привезли.

– Точно… Нилыч с Поплавским где-то надыбали… Так что пойдём, попотчую тебя судачками…

– Ой, слюнки аж потекли!

– Вставай, лежебока… Пап, ведь она лежебока?

– А то!

– А я хотел… Ну, как бы получше объяснить…

– Давай, Лёшка, не мнись! Формулируй…

– Значит, вот… Зубная фея не забрала мой зуб ни вчера, ни позавчера… И набор химика я не получил… А ведь загадывал!

– Ты это… Ты продолжай загадывать…

– Да, но, может, фея про меня вообще забыла?

– Если не ошибаюсь, она должна забрать твой зуб в течение месяца…

– Блин! Целый месяц ждать…

– Ничего, подождёшь!

– Ага, тебе легко говорить, пап… Но у Даши уже целая банка зубов скопилась, а фея так ни одного и не забрала. Даша считает, что фею просто не интересуют её зубы.

– Эй, мужчины! А как же обещанная рыба?

– Всё, Лёшка, кончай базар, садимся за стол… А фея твоя, она это… ещё при…

Старший Фонарёв, будто факир, задержав на полуслове дыхание, снял крышку со сковороды, и Маруся подалась вперёд… Лимонно-жёлтые, а кое-где и золотистые кусочки судака соседствовали с полукольцами лука, кубиками помидоров и сладкого перца. Дразняще пахло паприкой и прованскими травами.

– Какой повар пропадает, Мить!

– Ну, отчего же пропадает? Вот в январе маршрут мой закроют, тогда и займусь готовкой…

– Ты останешься без работы? – вздрогнула женщина.

– Марусь, кушай! После поговорим…

– Не бойся, мам… Папа что-нибудь сфокусничает…

Женщина отвернулась от лунного окна.

Припомнила сторожевую стойку мужа, когда он рассказывал о своих злоключениях и выслушивал потом о её собственных. Маруся хотя и была крайне расстроена, но почувствовала – в тайнике Митиного существа осталось что-то ещё.

– Кажется, ты не всё договариваешь…

– Ерундейшая чепуха!

– Нет, не чепуха, – взвилась Маруся, – ты должен сказать…

– А мне скрывать нечего… Ты как-то заикалась об окулисте, вот мы и побывали у него…

– Надо же, а я только сегодня об этом думала…

– Значит, мы думали об одном и том же… Так вот Лёшка ни черта не видит! И без очков уже не обойдётся… Но чтобы ему правильно подобрали их, следует пройти курс… Щас, обожди, я рецепт найду… А, вот он… Пять дней закапывать оба глаза атропином… Поняла? Зрачки расширятся, и школу Лёшка посещать не сможет… Но потом всё восстановится – недели за три примерно. И тогда уж – на повторный приём…

– А планшет? Это всё из-за него?

– Отчасти да… Но врач затрудняется точно сказать… С планшетом, впрочем, надо завязывать… Иначе ослепнет пацан…

Блестящая желтизна разлилась повсюду, но Марусю не интересовали лунные метаморфозы – мысли сшибались между собой.

«Бедный Алёша… За что ему такое? А Митя? Опять слёг. Ну, дала ему обезболивающее, а дальше что? Потеря маршрута, боюсь, доконает его… Да, Бессон готов забрать «Газель» в счёт оставшихся платежей по рассрочке… Но Митю это не очень устраивает… Ведь он остаётся ни с чем… Я? О, я, пожалуй, единственная, у которой не всё плохо… Конечно, Перепёлкина меня выкидывает на улицу – это правда… Но из-за семи тысяч, что я получаю нянькой, убиваться не стоит… Что ж, поищу другую работу! Поищу? Да что я могу? Нет-нет, кое-что я всё-таки умею. Полы драить, снег чистить. А ещё… Э-э, починять примус…»