Читать книгу Человек, давший душе язык. Рядом с Достоевским - Александр Левинтов - Страница 8

Из Франкфурта-на-Майне в Висбаден можно ехать самыми разнообразными путями: по воде, на такси, на автобусе, поездом, подземкой, электричкой. В любом случае это займет от двадцати минут до часа. Пока мимо вас мелькают дачки на 2—3 сотки и бесконечные фаланги виноградников, послушайте, зачем можно ехать в Висбаден.

Сорок пять лет пролетело, как один огурчик. Сорок пять лет моей жизни и еще девяносто – между мной-пацаном и временем написания Достоевским «Игрока».

Еще пацан, которому даже «Подросток» Достоевского казался непомерно и немыслимо взрослым, я в одну ночь прочитал «Игрока» и понял, что это – не только про меня, но что это потому и написано, что есть я. Сначала я стал игроком. Потом зачем-то родился.

И я читал взахлеб про Рулетенбург с воксалом, где играли в рулетку, где выпало три zero подряд – такое бывает лишь с русским Игроком, где каштановые аллеи, по которым таскался с неистовой la babushka Антониной Васильевной 25-летний интеллигент Алексей Иванович, где гордячка Полина топтала свою и его любовь, а престарелый генерал (теперь я уже на пару лет старше его) млел над смазливой мамзелью Бланш, а та, смеясь, просвистала выигрыш, оставив все-таки Алексею «подонки его ста тысяч».

Федор Михайлович, будучи пронзительным националистом, и нас всех сделал презирающими всех подряд: «Кроме того – француз и русская барыня, говоря вообще, – это такое сопоставление… Француз – это законченная, красивая форма. Теперь самый пошлейший французишка может иметь манеры, приемы, выражения и даже мысли вполне изящной формы, не участвуя в этой форме ни своей инициативою, ни душою, ни сердцем; все это ему досталось по наследству. Само собой, они могут быть пустее пустейшего и подлее подлейшего, но нет существа в мире доверчивее и откровеннее доброй, умненькой и не слишком изломанной русской барышни. У него есть изящная форма, и барышня принимает эту форму за его собственную душу, за натуральную форму его души и сердца, а не за одежду, доставшуюся ему по наследству»

Я помню, с какой безнадежной жалостью к безнадежному и потерянному Алексею, моему двойнику, я заканчивал этот роман: «Пусть знает Полина, что я еще могу быть человеком. Стоит только… теперь, уж, впрочем, поздно, – но завтра… О. у меня предчувствие, и это не может быть иначе! У меня теперь пятнадцать луидоров, а я начинал и с пятнадцатью гульденами! Если начать осторожно… – и неужели, неужели уж я такой малый ребенок! Неужели я не понимаю, что я сам погибший человек. Но – почему же я не могу воскреснуть. Да! Стоит только хоть раз в жизни быть расчетливым и терпеливым и – вот и все! Стоит только хоть раз выдержать характер, и я в один час могу всю судьбу изменить! Главное – характер». И я клялся – Алексею, Достоевскому, себе, что непременно отыграюсь либо закончу также, но в любом случае – никакого благополучия, только жестокая трагедия и полнейшая утеря личности…

Висбаден – сильно обновленный старый город с непомерными для такого немноголюдья соборами и кирхами. В воскресное утро здесь пусто как в распоследнем Кабуле. На каждую бензоколонку – около двухсот аптек, на каждую аптеку – примерно по 2.3 врача. Основная специализация врачей – внутренности, внутренние органы, женские секреты и хитрости. Но есть и стоматологи.

Есть также несколько отелей явно в стиле середины 19 века. О Достоевском, а равным образом об «Англетере», мистере Астлее и других персонажах «Игрока» никто не слышал и не знает. Что естественно. В белых галереях, примыкающих к помпезному Aquis Mattiacis (казино там все более вытесняется концертами, презентациями, шоу и представлениями), расположены рестораны, сувенирные магазинчики, городской театр (разумеется, в репертуаре – «Игрок», разумеется, с русскими актерами) и малое казино, перед которым стоит крохотный изящный «Смарт» (такое впечатление, что в этой машине ездят стоя) с призывной надписью: «Играй по маленькой и выиграй меня».

Игорный бизнес развился на курортах Европы (Карлсбад, Мариенбад, Висбаден, Французская Ривьера) неслучайно: это вполне доступное развлечение для богатых больных. В России вместо казино на водах процветали пьянки и дуэли, а в Америке игорный бизнес возник не на воде, а на алкоголе, на мафиозной основе времен сухого закона и потянул за собой туризм, свадебный бизнес и проституцию, а также образование как следствие расцвета проституции. Мир полон разнообразия, что радует.

В городе есть улица Достоевского, но не из центральных, в основном же в названиях преобладают длиннющие и непроизносимые имена кайзеров, принцев и других забытых знаменитостей.

Из Рулетенбурга можно быстро, на простом автобусе, добраться до Майнца, уже на берега Рейна. Этот городок знаменит своими многочисленными и еще более внушительными соборами. К тому же он хоть немного обитаем: вы можете встретить тут на улице длиннополого молодого человека с летящей походкой конца 18 века, пухлое семейство бюргеров, украшенное чисто германским малюткой в коляске (такой маленький, а уже умеет говорить по-немецки – и без всякого акцента!), студентов-вагабундов, выкуривающих за одну кружку по пол-пачки сигарет. Почти все они будут немцами.

Стоит предупредить также, что в Германии полно русских. Как только наступает ситуация, когда никого нет и ненадобно, раздается русская речь. Русские мгновенно угадывают и вычисляют друг друга, они недоверчиво, почти враждебно смотрят друг на друга и тут же переходят между собой на зловещий шепот. Конечно, если выйти на связь, мы охотно протянем друг другу руку информационной помощи, но сделаем это покровительственно, с легким пренебрежением и удивлением: «А ты-то что тут делаешь?».

Ноябрь 2001 года, Марина