Читать книгу Старое вино «Легенды Архары» (сборник) - Александр Лысков - Страница 8

1

Кладбище древнее. Перемешаны тут в земле десятки поколений горожан. Старинных могил немного. И все они – под стенами храма, как часть фундамента.

На чёрной мраморной плите споры мха не прижились.

Сто лет, а плита как новая. Мох только в желобах надписи, и можно прочитать:

«Андрѣй Васильевич Гагаринъ, корнѣт. 1898–1919 гг.»

И ниже – барельеф в виде двух скрещённых пистолетов с длинными дулами, дуэльных…

2

Они бегали вокруг стола. Ксюша дразнила его: – Корнет, а где же ваш кларнет?

Он на ходу сочинял:

– Прекрасная Дама не знает, что часто от радости рот разевает…

Теперь уже она бросалась за ним, чтобы поколотить кулачками по спине, обтянутой чёрным сукном новенького мундира, сама будучи вся в белой кисее.

Он поворачивался к ней. Смирял. Слова утопали в неге.

– Свой ротик прелестный разинув, глядит на кузена кузина… Они целовались.

3

За окном, у памятника Петру, духовой оркестр отбивал польки и марши. Завывания гармошки в портовом кабаке подхватывали трубные голосища пароходов.

А из-за кружевных штор усадьбы Ганецких, из-под пальчиков Ксюши изливались на площадь волны фортепьянной музыки – праздник тезоименитства государя совпал с парадом союзных войск.

Она встала из-за рояля.

– Идёмте, корнет! Сейчас начнётся…

На портовой площади выстроились роты канадских стрелков в грубых суконных куртках.

Клетчатые юбки ветерком колыхались на солдатах шотландской пехоты.

Перед своими ползучими чудовищами из клёпаной стали замерли в строю одетые в кожу экипажи бронетанкового батальона герцога Этингенского.

Духовой оркестр умолк.

На трибуну-времянку взбежал бородатый господин в сюртуке с серебряными пуговицами.

Он снял шляпу и принялся вбрасывать в вязкий воздух июньского полдня слова о войне и чести, о великодушии горожан и благородстве воинов.

– Папа сегодня в ударе, – прошептала Ксюша и слегка притиснула к груди локоть корнета.

Корнет сиял, вытягивал подбородок из жёсткого воротника, крутил головой.

Он был высок. Верхняя губа и щёки гладко выбриты.

Глаза были насторожённо распахнуты, и ноздри трепетали на крупном носу, словно бы он постоянно к чему-то принюхивался, – контузия не отпускала.

Он уже почти не хромал, но от него всё ещё пахло карболкой, что всякий раз останавливало Ксюшу во время объятий, и сейчас на площади она тоже осторожничала…

Начался парад.

Шотландцы с голыми коленками, увешанные кистями и килтами, под звуки волынок промаршировали в полусажени от корнета и Ксюши. На неё опять напали смешливые корчи, и опять она не позволила себе во всю силу, нажимом локтя, передать свои чувства корнету.

Шепнула на ухо:

– Боже, как они милы!

Глаза у корнета потемнели.

– Смешны, ты хотела сказать?

– Ну конечно, Андрэ! Bien sûr!..[20]

4

Званый обед в доме предводителя уже начался, когда на пороге гостиной появился некто будто бы в маскарадном костюме, напоминающий также Робинзона Крузо на необитаемом острове или индейца племени чикос – таким перед собравшимися в гостиной Ганецких предстал майор шотландского корпуса Оливер Келли – с меховой шапкой bonnet под мышкой и красным пледом через плечо (своеобразная шинель). Он был изысканно-кудрявый, что точнее определяется как кучерявый. Глаза ширились в напускной браваде. Обнажённые костлявые колени мерцали устрашающе.

«Стандартный габби», – подумал о нём корнет/[21]

В честь гостя все перешли на английский.

Майор крайне оживился. В свою очередь, рассматривал обедающих, как неведомых зверушек, и громко хохотал. Причину чрезмерного возбуждения нашли простительной – позади у майора Келли был опасный морской переход, после чего он неожиданно для себя вдруг попал from the ship to the ball[22].

Ксюша звонко смеялась. Её щёки пылали. Она закрывала лицо салфеткой, а когда над обрезом накрахмаленного батиста вновь показывались её глаза, то корнет видел совсем другую Ксюшу, словно бы они с ней играли «в маски», когда по правилам требовалось с каждым снятием платка с лица предстать в новом образе.

Это было ими придуманное, их сугубо личное развлечение: показ «масок» перемежался поцелуями, горячими словами любви.

Но теперь Ксюша невольно как бы играла в ту же игру с этим клоуном в дикарской одежде – так для себя определил его корнет.

У Андрея онемела рука и задёргалось веко.

Мрачная волна накрыла Ксюшу со стороны корнета.

Девушка замерла на мгновенье. Её просквозило чувством острой вины без раскаяния.

Она отважно, с прищуром, глянула на корнета.

Андрей не в силах был понять природу сковавшей его боли – здесь, в её доме, ставшем почти родным, в дуновении тёплого ветра с реки, в колыхании лёгких занавесей, по нему был нанесён коварный удар…

Боль усиливалась, сдавливала виски, в глазах меркло, словно бы в пыточной камере подносили раскалённое железо всё ближе и ближе, – это Ксюша на пути к роялю приближалась к нему.

Она наклонилась и примирительно шепнула:

– Кларне-ет?..

Ощутив вместо ожога на щеке трепет её волос, почувствовав запах её духов «Kotty», корнет воспрял духом, словно к его пылающему лбу приложили лёд, а голос Ксюши в романсе «Сирень», полном недоговорённостей, обволок его любовью, хотя и не умиротворил…

5

Шотландец, стоя у рояля, дирижировал. Потом он вдруг стал громко, тупо бить в ладоши и вытаптывать нечто плясовое. Ксюша не растерялась: на двух басовых нотах она озвучила предложенный ритм, а на клавишах с тонкими голосами повела партию волынки.

Майор Келли принялся отплясывать Breton stap[23], заложив руки за спину и звеня бубенцами на подвесках у щиколоток.

Подковы на его жёлтых ботинках из свиной кожи щёлкали по дощечкам паркета с невообразимым проворством. То он в сплошном биении каблуков словно бы становился невесомым, то обрушивался на звонкие дубовые плашки всем весом, словно пытаясь пробить дыру в полу, то нога его взлетала навыворот, как при игре в «чижика» и он принимался подпинывать себя по заду…

Так он долго выкаблучивался и в конце концов упал перед аккомпаниаторшей на колени в благодарном поклоне.

Корнет исподлобья гневно наблюдал за происходящим.

Он готов был сорваться с места и шумно, вызывающе покинуть застолье в тот миг, когда рука Ксюши коснётся волосатого запястья заморского гостя.

Он уже отложил вилку и вытащил салфетку из-за воротника.

Ксюша листала ноты на пюпитре, словно не замечая коленопреклонённого.

Несолоно хлебавши шотландец поднялся с колен.

Волна признательности к невесте вышибла слёзы из глаз корнета…

6

Вечером на губернаторском балу старый барабанщик деревянными палочками по ободу выстукивал на хорах сдвоенные начальные доли полонеза. Вторые и третьи доли смягчал ударами по натянутой коже. Выстреливал по каждой танцующей паре наособицу, следя за попаданиями, – удары взбадривали танцующих, подхлёстывали, а скрипки на подхвате несли в полёт.

Корнет с Ксюшей, держась за руки, шли в середине шествия.

Ксюша вдохновенно-низко приседала и с силой выпрямлялась, почти подпрыгивала, в её движениях было что-то гимнастическое, а руку корнета она использовала как брус в балетном классе.

Готовность терпеть боль в руке была у корнета беспредельная, ибо в зале не обнаруживалось петушиных перьев резвого майора.

Корнет наговаривал Ксюше на ухо:

– Канун Рождества… Шотландец посылает жену на другой берег реки в город за покупками. Но вместо денег даёт ей письмо. И знаешь, что там написано?

Ксюша ответила стремительно:

– Там было написано: «Прошу отпустить в кредит. Деньги посылать вместе с супругой не рискую: лёд на реке ещё некрепок».

– Откуда ты знаешь?

– Келли рассказал. Папа предложил ему квартировать у нас.

Словно брус в балетном классе обломился, Ксюша пошатнулась, сбилась с такта.

Торопливо добавила с напускной досадой:

– Вот навязался на нашу голову этот майор!

Но в танце не солжёшь. В движении больше искренности, чем в слове. Их руки ещё были плотно сжаты, но сами они уже двигались по отдельности.

Скрипки в полонезе взлетели до финальных высот, музыка обрушилась барабанной дробью и затихла.

Бинт на ноге корнета торчал из-под брючины.

Ксюша виновато улыбалась оттого, что только сейчас вспомнила о его ранении…

7

В курительной комнате корнет перебинтовывал ногу. За стеной грянула мазурка. В отличие от чопорного полонеза, это была музыка измены. Сильная доля постоянно смещалась то на вторую, то на третью, заражая танцующих легкомысленной вёрткостью.

Когда корнет закончил с перевязкой и вернулся в зал, то увидел, что под тяжёлой люстрой кружились и подпрыгивали Ксюша с майором Келли.

Экзотический наряд шотландца сам собой составлял отдельное зрелище. Бубенцы на его ногах трезвонили.

Заменившая клетчатый плед белая шёлковая накидка, словно туника, трепетала за плечами. Развевались полы юбки – теперь уже синей, в мелкую клеточку…

Чужестранец был так хорош собой, так мучительно красив, что в корнете зажглась охотничья страсть – в бытность и бедность свою деревенскую он с особым наслаждением убивал на охоте пёстрокрылых тетеревов в минуты их брачных игр…

8

Андрей Гагарин происходил из рода опальных бояр времён «второго Самозванца». Его далёкому пращуру велено было сесть на «чёрную соху», добывать пропитание трудами своих рук на реке Ваге.

Отец Андрея, управляющий казёнными лесами, называл себя «дворянин во крестьянстве».

Андрей рос неотёсанным деревенским парнем, но семь лет в пансионе мадам Ульсен при гимназии этого города выявили в нём природный аристократизм.

Раненный в Ледяном походе, сквозь большевистские кордоны он пробрался в этот северный портовый город – здесь, на Сенной, жила его мать.

Вскоре Андрей удостоился визита к предводителю дворянства и влюбился в его дочку Ксению…

9

Он наблюдал за порхающей парой из-за колонны.

Третья, четвёртая фигура… Полёты дамы вокруг кавалера, бег по кругу с поддержкой за талию, прыжки в стороны и вот, наконец, совместный поклон.

Шотландец передал Ксюшу матери и встал в стороне, торжествующий.

За спинами зрителей корнет пробрался к нему сзади и произнёс:

– I hope ostrich feathers on your head do not report their media known habit of these birds[24].

Келли нахмурился.

He дождавшись ответа, корнет усмехнулся:

– Yeah! It seems so. Hardly that, and head in the sand[25].

Теперь уже шотландец отреагировал мгновенно:

– Where and when?[26]

– At five in the morning,[27] – сказал корнет и добавил по-русски: – На Мхах!..

10

Прошло полгода.

Союзники грузились на пароходы. Трамваев было не слыхать из-за грохота ломовых телег по булыжникам проспекта. Военные обозы тянулись без конца, кондукторы звонили, не переставая.

На палубе двухтрубного Viktory оркестр играл марш. Ать-два!.. Time… Two… И старому барабанщику здесь требовалось только тупо, бессердечно бить фетровой колотушкой по громадному бонгу.

Людей на палубе попросили перейти на правый борт: «Из города могут стрелять».

Под прикрытием стальной рубки Ксюша смотрела на прозрачные льдины. Они напоминали ей хрустальный гроб из сказки о спящей царевне.

Отнюдь не сказочный цинковый ящик лежал под её ногами глубоко в трюме. Там покоился майор Оливер Келли (1890–1919 гг.) – граф, наследник замка в Хэддингтоне, прямой потомок Уильяма Уоллеса…

Майора убили партизаны близ деревни Верхопаденьга (Vierchopadienga)…