Читать книгу Игрушки (сборник) - Александр Малахов - Страница 4

В квартире было неестественно тихо и пусто. Олег захлопнул дверь; поток потревоженного воздуха толкнул его в грудь. Сбросил с разогретых ног туфли и, мягко ступая по ковровой дорожке, хотя тревожить было некого, прошел прямо в зал, сумку поставил у стола, а сам тяжело опустился на стул. Сквозь незашторенное окно балкона было видно, как на пятом этаже дома напротив плотный, с залысинами мужчина без рубашки сидит за столом, а чуть полноватая жена его суетится около, видимо, кормит ужином. Олегу есть не хотелось, и он отвернулся от окна, вытянув ноги под стол. Появилось неопределенное желание чем-то заняться. Голова была полна впечатлений от встречи с очаровательной девушкой с редким именем Олеся, и он, подтянув к краю стола пачку писчей бумаги, попытался облечь толпившиеся беспорядочно мысли в словесную форму, но, перечеркнув несколько патетических строчек и наставив шахматное поле многоточий, резко отодвинул листы на другой конец стола, к стене, и заложил книгами. Сам перевел отсутствующий взгляд на вылинявший персидский ковер и замер в таком положении.

Тело немного остыло от душного уличного воздуха, и теперь рубашка, совсем недавно отяжелевшая от пота, снова стала неощущаемой, невесомой.

Сквозь стук ровно бьющегося сердца, отдающегося в ушах распухающими воздушными пузырьками, он вспомнил ее, всю, до мельчайших подробностей, и сердце тут же учащенно забарабанило в ушах. Он ощутил шелест и воздушное плесканье ее платья, хлынувшие в его раскаленные и без того ноздри терпкой свежестью росистого утра и даже, воспламененный живостью ощущений, представил ее в своих объятиях, но лишь на мгновение, а потом сразу же появилось совершенно новое, незнакомое чувство физической отстраненности телесной оболочки от духовной ее наполненности. Он ощутил ее могущество, ее музыкальную безграничность, сокрытую в драгоценной шкатулке от въедливых плотских взглядов мелодию, подвластную только одаренному тончайшим слухом мастеру.

От таких неожиданных мыслей Олегу стало еще грустнее, а мозг хотел уже снова заключить сказочную нимфу в пламенные объятия, но Олег сильно тряхнул головой, не желая вконец испортить и без того паршивое настроение низменными животными повадками.

Помимо его воли, без его всеодобряющего на то согласия ее загадочный образ отпечатался в мозгу, крепко-накрепко засел в его пространстве, вытеснив все прежние кукольные образы с глянцевых обложек фирменных журналов.

«И что же делать?» – явилась первая разумная мысль. Внутренний голос, более рассудительный и морально трезвый, решил, что он с нею познакомится волею случая и, скорее всего, она окажется обычной куколкой, хотя и не слишком вымалеванной, но с первых слов сразу же станет ясно ее истинное предназначение – туманить мозги и выкручивать шеи падким на клубничку мужчинам, в чем их и упрекать, собственно, нельзя, ведь, по утверждению классика, красота призвана спасти мир, на худой конец – от нас самих.

Но он чувствовал, что что-то очень важное ускользает от него; ускользает разгадка объявшей внезапно все его существо тревоги, ускользает, как ускользнула когда-то быстро и неожиданно первая любовь.

…Он вернулся с Севера, где проходил трехмесячную преддипломную практику. Вернулся бодрый, пропитанный насквозь сосновым запахом бесконечной тайги, вкусив крепость морозов и вяжущий кисловатый аромат растущей прямо у жилого вагончика на моховых кочках клюквы. Он сам попросился подальше от большой цивилизации – поближе к самому краю материка, не закопченному еще отбросами газовой индустрии и потому сияющему крахмальной голубизной соединяющего небо с землей снега.

Захотелось повидать мир. И потом об этом он никогда не пожалел, потому что больше такой возможности ему не представилось…

Он широко шагал по техникумовскому коридору в пышной кроличьей шапке и дутом ватнике нараспашку, еще чувствуя себя важным полярным медведем, а ему навстречу шла Она с длинными распущенными волосами и неестественно большими голубыми глазами на загорелом лице, быстро удаляясь, цокая каблучками по молочному глянцу кафельного пола. Она только мельком взглянула на него, даже не повернув головы, а только скосив в его сторону, как для немого приветствия, пламенные голубые очи. И у него почему-то не возникло естественного бессознательного желания оглянуться и с другой стороны оценить промелькнувшее волнительным очарованием стройное грациозное создание. Потом вздохнуть опечаленно по причине столь быстрого возвращения с ангельских высот в пучину серых однообразных будней и жить дальше, даже не помышляя о возврате жизненной кинопленки назад, чтобы в нужный момент остервенело нажать кнопку «стоп-кадр» и замереть навеки с неописуемым ощущением долгожданного бесценного приобретения.

Но этой мимолетной встречи было достаточно, чтобы лишить его покоя.

Почти каждый день у стен общежития, где непременно собиралась молодежь побренчать на гитаре, позубоскалить и просто убить-скоротать время, появлялся и он с одним-единственным желанием: увидеть ее. Классная приметила этот факт и подкалывала: «Губа у тебя, Олег, не дура: отличницу выбрал!» Потом он набрался-таки смелости и пришел с букетом алых роз поздравить ее с днем рождения. Отличница угостила его конфетами и мягко, наверное, чтобы не обидеть, предложила больше за ней не ходить.

До Олега как-то не сразу дошел смысл сказанных ею запросто, как о смене надоевшего платья или прически, слов, но ни капли обиды на ее неспособность взглянуть в самую глубину чувствительной души его сквозь полноватое лицо с маленьким с горбинкой носом и проницательными зеленоватыми глазами и не обнаружить там ни капли обычного волокитства за юбкой редкостного покроя он не ощутил; решил не навязываться и исполнить ее желание – попятился боком к двери, бросив беззлобно напоследок короткое: «Ладно»…

Через широкую пустынную полутемную улицу с мигающим желтым глазом светофора он брел, не глядя по сторонам, и его чуть не сшиб несущийся на бешеной скорости милицейский уазик. Появилось настойчивое желание провалиться сквозь землю.

Решил стать военным летчиком. Прошел вместе с двумя товарищами дотошную военную комиссию. Но военком перед самой отправкой настойчиво предложил сначала послужить в армии и потоптать кирзовые сапоги, а потом уже решать свою дальнейшую судьбу.

И после года службы он написал все-таки рапорт о желании стать военным, но на повторную комиссию не поехал – пропало желание. И служить он должен был не в центре России, а где-нибудь в Афганистане, к чему себя и готовил, занимаясь в парашютной секции. Ему казалось, что там, где стреляют, где от тебя одного, восемнадцати-двадцатилетнего человека, может что-то зависеть, он сможет доказать и себе самому, и другим искренность всех своих желаний. Но и это намерение не осуществилось. И он уже перестал о чем-либо мечтать, загадывать желания, заранее зная об их несбыточности. Но где-то в глубине души он надеялся, что после полосы неудач обязательно придет что-то светлое и радостное, что непременно сгладит боль прежних утрат. Нужно только терпеливо ждать и надеяться. Надежды в нем оставалось совсем мало, совсем чуть-чуть. Но он все еще ждал…