Читать книгу Голоса на обочине (сборник) - Александр Малиновский - Страница 15
Голоса на обочине
Молитва
ОглавлениеКак живу? Молюсь! Каждый день в молитвах. Последняя надежда осталась. Выйду на берег Волги, как сейчас, а то прямо на серёдку её. Одна стою среди снегов. Надеюсь, так одну меня, в отрыве от людей, ангелы мои или Боженька быстрее услышат. Последнее время, чтоб облегчить им меня определить, так и шепчу: «Водовозова я. Мария Алексеевна, живу в России, в посёлке Гранном Самарской губернии, улица такая-то, дом такой-то. Помогите! Приберите моего муженька! Совсем невмоготу. Уже и не плачу…
…Муж Николай вконец из рук Божьих выпал. Теперь ведь ни парткомов, ни нормальных завкомов нет. Вот товарищеские суды были… Как какой заерепенится, от жены к другой сиганёт, его раз… и на место… Кто детей растить будет?.. Нищету разводить?! Правильно – неправильно, а порядку больше было.
Хотя что я плету? Какие теперь товарищеские суды? Заводы-то юлдыкнулись. И наш тожа… Который год уже стоит…
Как уволился Николай, так и начал куролесить. Спервачка он только пил…
Я вначале соседей стеснялась. Не в обычай, чтоб хуже, чем у людей было. А теперь соседи-то тоже все пьют. Некого стесняться…
Как быть? Пьёт! А на что пить? Пенсию ещё не успел заработать. И у меня нет. Вначале телевизор пропил. Потом швейную машинку «Зингер». Её отец мой из Германии привёз, военный был. Он пьёт и из дому всё тащит, а тут зять Василий, как без привычного дела остался, на наркоту сел. Дочь Нюра бессловесная. Терпела, терпела. В двух магазинах убирала, да ещё у дачников тут… Девчонок-то надо содержать! Надорвалась. Одни стропила у неё остались. Худющая. Лежит в больнице с сердцем. И войны нет, а косит смертушка. Выйдет ли из больницы? А Василия вторую неделю нигде нет. Я думаю, скорей всего, утонул: вон полынья-то на Волге какая. Его уж разок вытаскивали. Я дочери не говорю. Куда ей? Не выдержит.
А мой теперь по мелочам начал. Босоножки младшенькой внучки утащил. Вчера схватилась: куртки дочерней нет. А ну как её выпишут из больницы. Вот и молю Бога. Прибрал бы он мужа мово к себе, по-доброму. Без меня. Ведь всё равно жилец никакой. Он уже ничего не может ни по хозяйству, нигде. Руки трясутся, одно на уме… Молитву творю! Уберёг бы меня Спаситель от греха. А то пришибу его. Чтоб спаси Настю с Леной. На дочь-то какая надежда, если и выйдет из больницы… Одна я у внучек опора… Хорошо обе учатся, самостоятельно всё. Лена – круглая отличница.
А мой трясун уже к холодильнику примеривается. Мямлит, что отвезти надо его в ремонт. Я знаю, какой у него на уме ремонт. Они с соседом, таким же как он, уже отремонтировали один. Полина теперь без холодильника, погреб у них обвалился. А у нас совсем нет. Стараюсь из дома не уходить надолго, но разве уследишь?
Молюсь… молюсь…
Устала. Приготовила молоточек. Только тюкнуть осталось по затылку…
Спокойно и отрешённо пощипывая у только что купленной в поселковом магазинчике буханки хлеба жёсткую краюшку, повторила снова: «Только тюкнуть осталось…»
И так она это сказала, ещё раз спокойно, так обыденно… А мне показалось после её слов, что небо рухнет сейчас на нас обугленным пологом… Что и эта женщина, и две её внучки, которых я никогда не видел, и я… и те, двое бедолаг мужичков, которые как бы уже и не в этой жизни, оказались в адовом кругу. И круг этот очерчен жёстко и неумолимо. Мы теперь в кругу, где едва мерцает грань между добром и злом…
Возникли в смешавшемся сознании, как истлевшие, полусгоревшие стропилины когда-то добротного дома, слова: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». И о ней ведь, Марии Алексеевне, слова эти сказаны. Как издёвка они звучат в наши дни…
– Что вы, Мария Алексеевна, – не находя нужных слов, говорю я, – даже подумать об этом… грешно…
– А что? – отзывается обречённо. – Не радость, конечно.
А разве не грех – две души загубить разом, двух девочек по миру пустить. На мне всё сошлось. Мне решение принимать. Вот и молюсь: Бог дал, пусть он и возьмёт его… Без меня… Поможет мне… И пожалеет нас всех…
Она повторяет уже сказанное. И я понимаю, что слова эти из её молитвы… Она с ними сроднилась.
…Мы стоим на берегу Волги, у крохотного продовольственного магазинчика – посреди неохватного вселенского простора. И глядя на эту, совсем почти незнакомую мне женщину, я чувствую свою чудовищную неспособность что-либо существенное предпринять, чтобы помочь ей выбраться из этого адского круга. Не чувствую в себе нужных для этого сил.
И невольно молюсь. Шепчу малодушно: «Господи. Убереги и сохрани! Отведи беду… По её ли грехам ей такое?!»