Читать книгу Под открытым небом. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4 - Александр Малиновский - Страница 30

Те, кто ездил лет пятнадцать назад на поездах, знают, как порой доверительны бывали в разговорах попутчики. Дорога длинная, собеседник во второй раз вряд ли встретится – это облегчает сближение, можно выговориться. Иногда такое откроется в разговорах!..

Теперь особенно в пути не разговоришься. Скукожился народ. Но исключения бывают. Я уже три дня как вернулся домой, а встреча с моим необычным попутчиком продолжает волновать.

* * *

Из Москвы в четырехместном купе я ехал один. В Рязани вошел старик. Провожала его шустрая розовощекая женщина лет сорока. Она как-то быстренько ушла. Видно было, как провожатая обрадовалась своему облегчению. Старик, я понял, плохо видел и был такой ветхий, что забот, очевидно, с ним предостаточно. Намаялась.

Мой попутчик начал потихоньку располагаться.

Был уже вечер. Все шло своим чередом. Я вышел из купе. Когда вернулся, он лежал в заметно поношенном синем спортивном костюме, отложив в ноги аккуратно свернутое серое одеяло.

Лицо его, обращенное к потолку, показалось мне сильно бледным… Я, ещё когда он только появился, заметил, что правый висок его и резко обозначенная скула в больших пятнах запекшейся крови. Сейчас эти пятна были обращены ко мне.

Мне стало не по себе. Стараясь не смотреть на старика, развернул газету. Захотелось пить. Я попросил проводницу принести нам чаю. Когда он приподнялся и сел за столик, его лицо оживила улыбка:

– Всё-таки получилось! Едем!

Я выжидательно посмотрел на него.

– Ото всего разом убежал! А они говорят, что я старик!

Я не торопился с вопросами, почувствовав, что попутчик сам разговорится. Так оно и получилось…

Мы напились чаю. Улеглись в постель. А беседа все текла.

Разговаривали мы с Иваном Ивановичем до двенадцати ночи, пока я не объявил отбой.

Говорил он раздумчиво, тихо. Чаще всего конкретно, без обобщений.

– Невмоготу стало, жил как в колодце. Перед окнами пятиэтажка с облезлыми желтыми стенами. Весь белый свет закрывала. Слева между домами одна только береза стоит. И у той верхушка обломана. Вот и все радости.

А я простор люблю. Всю жизнь меж людей по степи колесил с бригадами. Прикипел к делу.

– А теперь?

– Телевизор смотреть не могу, читать газеты – тоже. Внуков в Рязани нет.

– А что с глазами? – спрашиваю.

– Глаукома, – последовал ответ, – сделали операцию на левом глазу. Поздно. Не спасли. Остался годный один. И на него перешла болезнь. Теперь и правый еле-еле видит. Читать даже с лупой не могу. А тут, – он потрогал наросты запекшейся крови у глаза, – упал, когда ходил к глазнику. Ноги уже не те. Лед кругом. Только с третьей попытки попал в больницу. Сто рублей леваку дал, он подвез.

Врач порадовать ничем не смог: и второй глаз становится совсем не годным. Ещё этот ушиб…

– И куда едете с таким зрением?

– Лечиться, в Самару!

– Зачем же в Самару? Ближе – в Москве, там известный глазной центр Святослава Федорова.

– Не-е, – протянул он, поправляя одеяло, – я, если точнее, не в Самару. У меня другое…

Я ведь был уже слепым, в детстве. В четыре года ослеп.

– Как такое могло случиться? – недоверчиво спросил я.

– Так и получилось. Сильно простудился. Вылечили, но пошло осложнение – стал непорядок с глазами. Мама возила на санках в больницу. Каждый раз мне там закапывали в глаза лекарство, ещё что-то делали.

И вот однажды, когда врач провожал сына в армию, (был уже второй год войны), новенькая медсестра перепутала и закапала мне в глаза совсем не те капли. Не глазные. Они, врачи-то, сами спохватились. Положили меня в больницу, но бесполезно. Через какое-то время выписали из неё совсем слепым.

Он замолчал. Не сразу продолжил:

– И что делать матери? Я до сих пор не могу понять, как она, бедная, выдержала: идёт война, муж не знай где. Теперь я ещё слепой.

…Кто-то ей подсказал из мудрых людей: она пошла за семь километров в село, где был действующий храм, и окрестила меня.

– Помогло?

– А вот слушайте дальше, если хотите…

Стала мама по бабкам да знахаркам мыкаться.

Зима миновала. Чем только она меня ни лечила! Бесполезно! И заговоры разные, и настой голубиного помета – не помогало.

Один старик в дальнем посёлке посоветовал ей сделать настой из дождевых червей.

Накопал в огороде мой дядька Сергей стакан червей (дело было в мае), промыли их хорошенько. Не помню: мать добавила, по-моему, она говорила, одну чайную ложку сахара, поставила на солнышко. Когда содержимое расслоилось, процедила через марлю. Капала по несколько капель три раза в день.

– Неужто вылечились?

– Как видите. Зрение вернулось. Глоукома-то привязалась на седьмом десятке уже.

Спас меня тот старик. И имени его не знаю, всю жизнь жалею. Правда зрение всегда было неустойчивое. То снижается, то к норме идёт.

Мы ведь какие тогда, сельские, были: нам либо море, либо небо подавай!

Рвались в неведомое. Мечтал и я. Но куда мне такому?

Время пришло, закончил Сызранский нефтяной техникум. И проработал около тридцати лет мастером по бурению разведочных взрывных скважин.

Он на некоторое время замолчал. Я впервые слышал о таком бурении, поэтому тут же заинтересовался услышанным. Он охотно пояснил:

– Топографы намечали нам место бурения, профиль. Мы бурили. Закладывали в скважины взрывчатку, заполняли водой. Импульсы ударных взрывных волн фиксировали сейсмостанцией и потом обрабатывались геофизиками.

Семьдесят процентов – таков результат попадания на нефть или газ. И не надо было для разведки бурить глубинные скважины.

– А на сколько вы бурили?

– На десять-двадцать метров глубины. Но были такие установки УРБ-2а – можно было и до ста метров. Данные затем передавались для глубинного бурения.

Работал на земле, а желание летать так и не прошло. И сейчас помню летную школу, которая у нас в селе была…

…Тогда всю Самарскую область я с бригадой исколесил вдоль и поперек. А теперь все, что разведали: и добычу, и переработку в стране – к рукам прибрали те, для кого это как трофей. И отношение к этому трофейное.

Упрямо глядя в стол, спросил:

– И мы не боимся, что они профукают, либо продадут, все за бесценок за границу! С чем останемся? Им что? Горбатились другие…

«Сейчас начнет олигархов чистить. Это будет надолго», – подумалось мне, и я спросил:

– А что же та медсестра? Вы так с ней и не поговорили потом? Ведь она, сделав ошибку, как бы определила всю вашу дальнейшую жизнь. По крайней мере, профессию.

– Вышла замуж и куда-то из села уехала. Я всю жизнь ждал встречи с ней. Но где она, кто ведает? Мне всегда хотелось узнать, как это она умудрилась перепутать капли? И что закапала?

И вот свершилось! Как в кино, через столько-то лет. К дядьке Сергею пришел, года три назад, его приятель, прибывший из Самары, и сказал, что у него есть друг, теща которого и есть та самая медсестра. Живет она в Сызрани, ей уже девяносто лет. Она как-то обо всем рассказала своим.

Сергей прислал мне в Рязань письмо с адресом её места жительства.

– Съездили?

– Нет, – вяло ответил старик.

– Почему?

– Неинтересно стало. Ничего уж не поправишь. Зачем? И потом она сама, наверное, напереживалась, а тут я ещё. Явлюсь к ней, у неё сердечко не выдержит, брыкнется…

Он приподнялся, и я вновь увидел его оживившееся лицо.

– Тут вот какой поворот! Я часто врачам-глазникам рассказывал про лекарство из червей, про народное это средство. Все слушали, пожимали плечами…

И вот один разок попался мне врач. Фамилию запомнил, известная – Ворошилов. Толковый такой. «Народный-то народный, но этот рецепт описан ещё древним ученым Авиценна Ибн Сина», – сказал он мне. Меня это удивило. Представляете? Сколько лет в народе лечили таким лекарством! Забыли, кто придумал. А оно есть и лечит. Вот это ученый!

– Ну а сейчас-то какая цель вашей поездки?

– Не цель – у меня программа! – уточнил мой попутчик, – Первую часть я, кажется, выполнил.

– И в чем она? – спросил я.

– Побег совершил – вот в чем!

Сын и сноха не отпускали. Я знаю, они меня любят. Ну, уважают крепко. Но у меня-то своё…

– Так та, розовощекая? Она не ваша сноха? Которая провожала.

Он рассмеялся тихим смехом:

– Нет, конечно. Она – сообщница. Почтальониха. Я ей заплатил немножко за страх. Она слепого меня и посадила в поезд. Билет она же купила. Долго не соглашалась на провокацию. Донял – сдалась. Ключ от квартиры в почтовый ящик положили.

– А вторая часть программы? – спросил я.

– Хочу попробовать вылечиться от слепоты.

– Где? В своём селе?

– Да, именно в нем.

Мне врач Ворошилов говорил, что тот рецепт, по которому меня вылечили в родной сторонушке, как раз помогает при глаукоме. Я запомнил. И потом – неспроста мне в детстве повезло. Теперь только открылось: силы твои там, где родился, где мать-земля родная. Все в ней! И в божьей помощи! В нашем селе, куда еду, храм восстановили…

Я невольно посмотрел на собеседника. Иван Иванович повернул ко мне лицо с прикрытыми веками. Оно было похоже сейчас на античное. На те, что у древних скульптур. И эти его такие слова…

Старик мне показался современником Авиценны. Мы нынешние, суетливые и неуспевающие, мелковатыми теперь смотрелись…

Я не удержался:

– Тогда в детстве была война, от села до города – сто километров. Безысходность. Вот и хваталась ваша родительница за любую соломинку. Может всё-таки лучше в столице лечиться? Либо в Самаре?

Он не сразу ответил. Нашарив кнопку, выключил ночник. Слова его прозвучали тихо, но внятно:

– Останусь у внучки. Дом окнами в степь смотрит. Море света. В юности о небе мечтал! И теперь душа простора просит…

Мне показалось, что, замолчав, он начал засыпать. А он спокойно сказал:

– И потом… когда случится то, что всем нам уготовано, похоронят там, где зачиналась жизнь, на родной сторонушке. А так, останься я в Рязани, мороки будет с перевозом… Решил успеть… своим ходом, пока могу…

На утро мы проснулись поздно. Объявили Сызрань. Я начал собираться.

Старик сидел, глядя в окошко. Мне показалось, что между нами ни с чего возникло некое отчуждение. Но потом, когда он заговорил, все стало ясно.

– Так хочу увидеть Волгу, соскучился.

Когда женился, жил сначала в Ширяево, потом в Рождествено. Какие села! В Ширяево бывали Репин, Левитан. Вы знаете?

– Да, – подтвердил я. И не удержался, – это ещё и родина поэта Александра Ширяевца, друга Есенина.

– Скажите мне, – он оторвался от окна, – почему сейчас таких людей нет, не стало?

Я не знал, что сказать. А он и не ждал ответа.

– Не прозевать бы, – произнёс старик.

Я видел: он волновался, ожидая встречи с Волгой.

– Будет остановка, мне сходить. Потом – мост через реку, увидите её, – мои слова, кажется, его успокоили чуть-чуть.

– Хорошо бы, – отозвался старик.

Я спохватился:

– Может, адрес свой дадите? Помочь чем-то… Мало ли чего бывает.

– А что может быть? – услышал я в ответ, – меня внучка Варька встретит. Все по плану идёт. Живите счастливо, у каждого своё…

– Я положил в карман вашего пиджака свою визитку.

Он промолчал. Очевидно, не понял, о чем речь.

Когда я уже оказался на перроне, помахал ему рукой. Он не ответил. Не узнал меня через оконное стекло, хотя я стоял всего метрах в пяти от вагона.

…Промчался последний вагон поезда, уносившего ещё вчера совсем не известную мне жизнь.

Я все стоял.

Меня никто не встречал, и мне некуда было торопиться.

2006 г.