Читать книгу Ловцы душ - Александр Мазин, Александр Владимирович Мазин - Страница 6

Культяпка, оставшаяся вместо мизинца, зажила на удивление быстро. Малец заметил: теперь на нем все быстро заживает: ушибы, порезы, ссадины, ожоги. Вечером спать лег, а утром – кожица розовая или легкая желтизна на месте здоровенного синячищи.

Малец спросил у Дедки: почему так?

Тот хмыкнул, но все же пояснил:

– А потому что ты теперь – немного мертвый. И вода у тебя в нутре – тоже немного мертвая. А мертвая вода, малой, она всякое телесное заживляет.

– Это что ж, я теперь, к примеру, слюной своей могу раны лечить? – оживился Малец.

Да такому цены нет. Такому лекарю только лишь в княжьих хоромах жить и горя не знать.

– Размечтался! – вернул его из грез Дедко. – Твоей мертвой воды только-только на тебя самого достанет. Да и то – на мелочь мелкую.

Малец поглядел на культю мизинчика:

– А к примеру, палец новый вырастить – это мелочь?

И схлопотал от Дедки такого леща, что с чурбака слетел.

– Даже и не думай, бестолочь! – прорычал Дедко, нависая. – Палец твой…

И вдруг махнул рукой, враз остыв:

– Да все одно пока не поймешь. Просто не думай, и все.

Зато с того дня взялся Дедко учить Мальца всерьёз. Наговорам, покону-обычаю ведуньему, сути живой и вещной.

* * *

– Вот, – сказал Дедко, наклонясь к земле. – Болботун-трава.

Он оторвал листок, протянул ученику.

Тот взял, и на лице его выразилось удивление.

– Так это ж…

– Молчи, дурень! – цыкнул ведун, да так громко, что Малец от неожиданности обронил лист.

Дедко дернул его за ухо.

– Всякий побег два имени имеет! – строго произнес он. – Одно имя для дурачков навроде тебя. Другое – тем, кто видит. То – ключ власти. К примеру, как черный люд волка кличет? – и опять дернул за ухо.

– Серый, – сказал Малец. – Пусти, больно ведь!

– Терпи. Еще как?

– Ну, бирюк. Или еще – злодеем.

– Еще?

– Разбойником… Да по-всякому зовут!

– А волком?

– Могут и волком. Токо нечасто.

– Отчего так? – Дедко упустил намятое ухо, ухмыльнулся.

– А боятся! – захихикал Малец. – Дурные. Думают, скажешь «волк» – и прибежит.

– А прибежит?

– Не! То ж не его имя!

– Ага. А ну-ка кликни мне его, быстролапого!

– Дедко, как? – воскликнул Малец. – Я ж имени не знаю!

– Знаешь же, что не «волк»!

– Ну!

– А я позову «Волк!» – и прибежит! – сказал Дедко.

– Так то – ты!

– А прибежит – не испугаешься?

– Не! Пускай он пугается! – и заявил гордо: – Я – ученик твой!

– Дурень ты! – (Малец увернулся от Дедкиных пальцев, спас ухо.) – Допреж времени с тобой говорю. Закрой варежку и запоминай. Болботун-трава. Для чего? Для лиха. Вари с приговором в собачьей крови от заката до первой звезды. Залей в след с приговором, и станет человек злой да на слово грубое скорый, да не к месту. А сие, бывает, и к смерти ведет, а уж к хуле – наверное. То для лиха. Теперь – для добра. Хочешь лешего от ульев отвести, в меду вари да с хлебом положи на пенек. Леший придет, понюхает и боле приходить не станет. Еще ежели на живот или на горло порчу навели, мешай с лунным цветом да золой да с простым приговором «помянись-оборотись, прямо да навыворотись» по телу разотри. И порча на другого перейдет.

– Дедко! – перебил Малец. – Разве ж это – доброе? Всё ты мне про нехорошее, про порчу да чары злые. А как попросту людей лечить да помогать им безвредно – никогда.

– А ты што ж, лечить удумал? – сощурился ведун.

– Да не то чтобы… Ты ж лечишь! – нашелся Малец.

– Ха! Ты сперва шесть личин смени да семь сил накопи.

– Это как? – озадачился Малец.

– А так. Одна у тебя есть. Та, что от страху. Да только одна. Вторую получишь в срок, однако толку она тебе не прибавит. Сперва разума наберись. Пусть людишки под тобой походят. Пусть все злые их обвычки твоими станут. Пути властей и пути холопьи познай. А не то не лечить станешь, а мучить. Да сам не заметишь.

– А не врешь ли ты мне, Дедко? – и приготовился увернуться от оплеухи.

Однако ведун не ударил. Поглядел одобрительно и согласился:

– Вру.

У Мальца аж челюсть отвисла: не ожидал такого ответа.

– А потому вру, – продолжал Дедко, – что ты дурень. Ну-ко, скажи мне приговор, чтоб кабан поле попортил.

Малец задумался, затем начал не слишком уверенно:

– Зверь-зверь-клыкан-веперь-каменнобок-иди-на-лужок-с-лужка-на-дорожку-с-дорожки…

– Побежал! – насмешливо перебил Дедко. – Ток не к тебе, а свиней гонять иль в болото – спать! Голос, голос делай! Силы у тебя в наговоре – сколь у комара в грудке. Давай снова…

А на следующий день они отправились в город.

Стража на воротах сначала удивилась: старец оборванный, кудлатый, дикой бородой по глаза заросший, но не из жрецов. Знаков бога нет.

Зато оберегов всяких – на рынке за седьмицу не распродашь.

А с ним – мальчишка. В справной одежке, добрых сапожках, личко умытое, шапочка алая, власы льняные, чистые. Думалось сразу: может, дед при мальце – холоп услужный?

Однако слишком властно лежала на плече мальчишки клешнястая лапа с пальцами-корнями. Не по-холопьи. А кто тогда? Может, на продажу мальца ведет, потому и приодел?

Пока отроки привратные думали, старший подошел:

– Пропустить!

Гридень-десятник. Сам. Да еще главу склонил, уважение проявляя. Знает, видать.

Дедко тоже кивнул. С достоинством.

Малец не особо удивился. Вои к Дедке приходили, и не единожды. С подарками, с просьбами, за помощью.

– Сначала поснедаем горячего, потом – на рынок. Купим кой-чего.

Малец в городе – в первый раз. Дивился всему. Стенам вокруг повыше медвежьего роста, домам, заборам, тесноте, толпе людской, что спешит не пойми куда.

Дедке, впрочем, дорогу уступали. Кто – сразу, кто – помедлив. А вот псы за заборами брехать начинали пуще. Не нравился им Дедко.

Вышли на площадь. Ну как площадь… Иной огород попросторней будет. Зато за ней дом знатный. Большой, в два этажа, и этот второй – выше ограды. А еще выше – башенка деревянная, а на башенке – вой в сверкающем шлеме. И вниз не смотрит, только вдаль.

Малец так загляделся, что едва на конское яблоко не наступил. Дедко поддёрнул, спас сапожки.

Сам-то ведун уверенно шагал. Как по лесу своему. Гордо вышагивал. Посторонился только раз, всадника пропуская.

Но этому всаднику все дорогу давали.

– Посыл княжий, – пояснил Дедко Мальцу. – К наместнику нашему приезжал. – Кивок на дом с башней, что выглядывал из-за частокола: – Всё, пришли. Сейчас горячего похлебаем, домашнего мясца поедим, попьём сладкого.

Изба была просторная и вонючая. Однако сквозь вонь пробивалось и хорошее: едой пахло.

Дедко выбрал стол почище, уселся на лавку, хлопнул по ней ладонью. Это Мальцу, чтоб сел рядом.

Напротив два мужа, по виду из смердов-селян, хлебали из миски уху. Чинно, по очереди. Покосились на Дедку и задвигали ложками побыстрее.

Дедко вынул из чехла ножик, простой, не ведунский, и трижды стукнул рукоятью о столешницу.

Подошел парень. Босой, в серой рубахе и таких же серых портах. Видно, из холопов.

– Меда, – потребовал Дедко. – Хорошего. Ухи той же, что эти, – кивок на смердов, – едят, чесноку покидай побольше. Поросенка такого, – Дедко отмерил ладонями примерно локоть. – Овощей пареных, хлебушка, только чтоб мягкий, из печи. А там поглядим. Ну что встал, бегом!

– А заплатить чем есть, старый? – нахально спросил холоп.

Дедко, не вставая, ухватил его за штаны спереди. Холоп охнул, глаза у него выпучились. Малец ему посочувствовал: хват у Дедки, как у кузнечных клещей.

– Хочешь, я твоему хозяину делом заплачу? Охолощу раба одного наглого забесплатно. Хочешь?

– Не-не-не… – заблеял холоп. – Отпустите, господин! Помилуйте! Всё сей миг будет!

– То-то, – пробурчал Дедко, разжимая пальцы. – Все не надо. Поросенок спешки не любит. Ну-ка стой! – крикнул он попятившемуся холопу. – Вижу, мысль у тебя дурная появилась. Так ты ее забудь. Сгадишь как пищу или питье наше, я проведаю и накажу. Пшел!

Холоп убежал. Смерды заработали ложками еще быстрее.

Принесли мед в большом глиняном кувшине и две деревянные кружки.

Малец раньше никогда не пробовал хмельной мед. Думал, он слаще.

Потом принесли хлебушек. Горячий. И котелок с ухой, в которой ложка стояла, столько в ней было крупы, овощей и жирной баранины.

Дедко на уху особо не налегал, уступив первенство Мальцу. Как позже оказалось: ждал поросенка.

Смерды ушли, но больше к ним за стол никто не садился. Впрочем, и людей в харчевне было немного.

Поросенка Малец сначала учуял, а потом увидал. Его несли на большом деревянном блюде. Поджаристый, сочащийся жирком, пропитавшим лепешку, на которую был уложен, нашпигованный чесноком и ароматными травками, поросенок был прекрасен.

Малец пожалел, что так туго набил живот ухой…

– Мы вовремя! – удаленным громом пророкотало над ними.

Стукнули прислоненные к скамье щиты, грохнули положенные на столешницу мечи в ножнах. Напротив Дедки и Мальца уселись двое.

Один тут же ухватил кувшин с медом, глотнул, скривился и выплюнул мед на пол.

– Эй ты, смерд! Пива неси!

Выговор у него был гавкающий, чужеземный. И лицо тоже плохое. Грубое, злое, заросшее снизу рыжей, заплетенной в две косицы бородой.

Другой, такой же могучий, злой и бородатый, ухватил грязной лапищей поросенка, вгрызся в него крепкими зубами, с хрустом перекусил поросенков хребет, оторвал половину, протянул первому, а сам, отхватив поросенков румяный окорочок, вовсю заработал челюстями, уставившись на Дедку взглядом, который недвусмысленно говорил: ну, скажи что-нибудь! Дай мне повод!

– Нурман, – проскрипел Дедко. – Жадный и глупый. И храбрый.

– Да, старик, так меня зовут, – согласился нурман невнятно, поскольку рот его был занят. – Свен Храбрый. Ты назвал меня глупым, но я тебя прощу, если пиво будет не хуже, чем это мясцо. А если ты, старик, заплатишь за всё, что мы с братом съедим и выпьем, то я даже оставлю тебе твою никчемную жизнь.

Малец испугался. Этот вой выглядел страшнее любого другого из виденных Мальцом. Страшнее тех, что приезжали к Дедке за пособничеством. Малец как-то сразу почуял: этот убивает так же просто, как Малец ест. Только быстрее.

– Ты назвал мне свое имя, – раздельно произнес Дедко, и Малец понял, что ведун ничуть не испуган. Напротив, он в ярости. – Ты назвал его сам, добровольно. Это значит, что ты еще глупее, чем я подумал, когда увидел, как ты ешь собственную смерть.

– Что ты знаешь о смерти, старик? – Нурман захохотал. Ошметки поросенка полетели у него изо рта. – Я сплю с ней в обнимку, – он похлопал по ножнам. – Я…

– …собственную мучительную смерть, – перебил Дедко без угрозы, скорее задумчиво. – Чувствуешь боль в желудке? Пока еще слабую, но уже к вечеру она станет нестерпимой. К этому времени ты уже выблюешь то, что сожрал, но это не поможет.

Нурман глянул на Дедку. Иначе, чем прежде. Остановил взгляд на руке беспалой, потом – на оберегах… Перестал жевать, замер, будто прислушиваясь к чему.

– Болит, – проговорил он почти жалобно.

И, отшвырнув недоеденный кусок, взревел:

– Ты отравил мою пищу!

И заругался по-своему.

– Это была моя еда, – напомнил Дедко. – Тебе не стоило ее трогать. Она всё равно не пошла бы тебе впрок, но ты был настолько глуп, чтобы назвать мне свое имя. И теперь всё произойдет быстрее. У тебя, однако, будет целая ночь, чтобы показать своим богам, как ты храбр и терпелив, а заодно выблевать и высрать свои кишки. Ты умрешь утром, и смерть твоя будет подобна смерти от загноившейся раны в животе. Плохая смерть, если ты понимаешь, о чем я.

Глаза нурмана сузились. Рука легла на рукоять меча. Его брат тоже перестал жевать и уставился на Дедку с беспокойством.

– Твоя смерть будет плохой, – по-доброму, даже с сочувствием произнес Дедко. – Но твоя судьба после смерти будет куда хуже.

– А твоя наступит прямо сейчас! – рявкнул нурман, выдергивая меч из ножен. Но ударить не успел. Брат вскочил, перехватил его руку и быстро заговорил по-своему.

– Всё так, – снова подал голос Дедко, который, как оказалось, понимал по-нурмански. – Я он и есть. Этот дурень назвал мне свое имя, и теперь он – в моей власти, жив я или мертв. Прав ты и в том, что мертвый я даже неприятнее. Потому что к вашей Хель он точно не попадет. Я уйду к своей богине, и он уйдет со мной. У меня много рабов там, за Кромкой, но такого, как твой брат, еще нет.

Назвавшийся Свеном вырвал из хватки брата руку, прорычал по-своему, замахнулся…

Дедко собрал пальцы в щепоть, ткнул воздух… И нурмана скрутило по-настоящему.

Он побелел, согнулся и принялся блевать себе на колени.

– Что ты хочешь за его жизнь, колдун? – с ненавистью выкрикнул брат Свена.

– За его жизнь – немного, – Дедко ухмыльнулся, в точности как это делает волк, когда готовится вцепиться в горло добыче. – Всего лишь серебряный браслет, что у него на правой руке. И второй браслет, твой – за твою. Ты ведь тоже ел мою пищу, верно? Так что…

– На, забирай! – Нурман сорвал с руки браслет и швырнул на стол. Потом наклонился к скорчившемуся на полу брату, и второй браслет лег рядом с первым.

Дедко сдвинул их Мальцу:

– Прибери.

Свен перестал корчиться и метать блевотину. Но вставать не торопился. Лежал как неживой.

Брат ухватил его за одежку, поднял с легкостью, усадил на лавку.

«Вот же силища!» – восхитился Малец.

Свен Храбрый не возражал. Молчал. Глядел пустым взором.

– Ты же получил плату, колдун! – возмутился его брат.

– За жизнь – да. Но не за душу.

Кулаки нурмана сжались, лицо исказила ярость. Ему очень хотелось убить Дедку. Очень.

– За душу… сколько? – прошипел он сквозь стиснутые зубы.

– А все, что у него при себе есть, – Дедко показал желтые зубы в подобии улыбки.

Нурман заскрипел зубами так, что и в самом дальнем углу харчевни услышали бы. Если б там был кто-то. Малец и не заметил, как она опустела. Никого, кроме них и холопа-разносчика, укрывшегося за печкой.

Малец втянул голову в плечи: таким страшным стало лицо нурмана. Мальцу показалось: сейчас он Дедку и убьет.

Не убил.

Тугой кошель, глухо звякнув, лег на стол. Рядом – второй браслет, перстень с печаткой, серебряная гривна с шеи, кинжал с украшенной смарагдом рукоятью, меч в ножнах из черной тисненой кожи с серебряным наконечником.

– Верни ему душу, колдун!

– Верну, – кивнул Дедко, пододвигая к себе всё, кроме меча и кинжала. – Это не нужно. Оружие мне без надобности. Душу я верну, но учти, нурман: теперь между нами связь. Вижу, ты еще брата назад не получил, а уже думаешь, как бы отомстить.

Нурман дернулся… Но ничего не сказал.

– Вижу, хочешь. Не стоит. Душу я отпущу, но веревочка от нее – здесь, – Дедко сжал кулак. – Мне теперь ее забрать легче, чем лягухе комара сметнуть. – Дедко приподнялся, выбросил руку и ткнул Свена в лоб. Звук – будто деревяшкой о деревяшку.

Взгляд нурмана прояснился, упал на оружие на столе, десница тут же сцапала меч, шуйца – кинжал…

Но сделать он ничего не успел.

Брат схватил его, выволок из-за стола и потащил к выходу, выговаривая что-то по-нурмански.

Свен упирался, но как-то вяло. Блевотина с его штанов капала на пол.

Дедко взял с блюда кус поросенка, который не успели сожрать нурманы, с явным удовольствием ободрал и зажевал шкурку.

Малец глядел на него, разинув рот.

Дедко засмеялся и сунул мальцу в рот поросячью ножку:

– Ешь, дурачок, пока время есть.

– А потом – что? – спросил Малец, вынув ножку изо рта.

– А потом за нами дружинные прибегут. От наместника. И этот тебя точно не накормит.

Малец совет принял, замолотил челюстями, мешая поросятину с лепехой и овощами, сдабривая медовухой. Ух, вкусно! А от медовухи еще и весело!

– Ну ты, Дедко, могуч! – пробормотал он восхищенно. – Все тебя боятся!

– А то! – отозвался ведун. – У меня – истинная сила потому что. Башку-то снести всякий может, а вот в душу людскую залезть и все понятия наизнанку вывернуть – это, малой, только мы, ведуны, и можем. Не то чтоб только мы, – уточнил он через некоторое время, проглотив очередной лакомый кусочек. – Ведьмы, волохи, колдуны да колдуньи всякие, нелюдь лесная тоже… Но мы – лучше всех! – И постучал пустым кувшином о стол, приглашая холопа подать еще медовухи.

– Слышь, Дедко, а ты зачем нурманам зброю отдал? – чуть заплетающимся языком спросил Малец. – Она ж немалых денег стоит!

– Да уж подороже того, что в кошеле, – согласился Дедко. – Только нурманы те – не сами по себе. Они – из гриди. Их мечи – они не только ихние. Они еще и княжьи. А на княжье посягать – нельзя.

– Так выходит, с князем тебе не потягаться? – с разочарованием проговорил Малец, которому только что казалось, что наставник его сильней всех.

– Потягаться можно бы, да зачем? – Дедко пожал костлявыми плечами. – С князьями тягаться – накладно. С ними лучше дружить.

– Служить? – не расслышал Малец.

– Не, служить нельзя. Служить нам никому нельзя. Госпожа обидится, – он поглядел на Мальца и вдруг отвесил ему подзатыльник. – К тебе не относится. Ты пока что не ведун, а личинка неразумная. Будешь глупить или лениться, я тебя зажарю и съем. Как вот поросенка этого!

– За что? – Слова Дедки, в общем обычные, неожиданно обидели и расстроили Мальца. Да так, что аж слезы потекли. – Я ж тебе, Дедко, как сын теперь!

– Сын, ага! – хохотнул Дедко. – Не сын ты мне, а щен мелкий, бестолковый, да еще и пьяный к тому ж. Дай-ка сюда! – Он отобрал у Мальца кружку с медовухой. – Нам еще к наместнику, а ты… Наблюешь в покоях, я с тебя шкурку живьем спущу и вельвам чухонским продам. На бубны!

– Почему – на бубны? – не понял Малец.

Но ответа не получил. В харчевню забежали сразу четверо воев и – к их столу.

– Колдун!

– Ведун, – поправил Дедко. – Мы не просим, мы ведаем.

– Да нам без разницы, – пробасил старший из воев. – Мы тоже не просим. Ругай тебя видеть хочет.

– Что ж, – Дедко неторопливо поднялся, кинул на стол монетку из кошеля нурманского, кивнул Мальцу: – Наместника княжьего уважить – надо. Верно, малой?

– Ага, – охотно согласился Малец, с удивлением понимая, что встать не может. Зачаровали его, что ли? – Дедко, меня ноги не слушают! – пропищал он жалобно.

– Помоги ему, – приказал ведун одному из воев.

Дружинник глянул на старшего. Тот кивнул. Вой вынул Мальца из-за стола и поставил на ноги, придерживая за шкирку.

И они пошли к наместнику.

– Слыхал о тебе.

Ругай. Наместник княжий. Годков под тридцать. Могуч, бывал, статен.

– А я о тебе нет пока что, – Дедко уселся на скамью, не дожидаясь разрешения.

Княжьи отроки дернулись поднять, однако наместник двинул бровью, и те остались на месте.

Дедко покачал косматой головой:

– А ты в своем хорош, – одобрительно проворчал он. – Месяц как воеводить назначен, а уже всех прибрал.

– Не всех. Тебя вот к вежеству пока не принудил… ведун.

Дедко хмыкнул, и Малец сообразил: хозяин доволен. Рад даже. Хотя чему тут радоваться? Двинет еще разок бровью наместник – и порубят их на кусочки мелкие. И ничего Дедко ему не сделает. Потому что не боится наместник Дедку. Сам храбр иль на Перуна надеется, чьи молоньи у наместника на лапах вытатуированы… Важно ли? Нет страха – нет власти. Понятное дело, можно и храбреца согнуть: выпытать важное, зацепить за больное, да хоть зельем опоить.

Но нынче нет у Дедки тайной силы против этого Ругая. А у Ругая сила есть. Явная. Вон, на поясах у дружинников висит.

Испугался Малец. И с испугу не сразу дошло, как наместник Дедку назвал. Не колдуном, как обычно, а правильно. Неужто разбирается?

– Не думал, что для тебя пустое важно, – проскрипел Дедко. – Но коли важно, то – пусть, – и поднялся со скамьи. Неловко, изображая старческую немощь, которой у него и в помине не было. Поднялся, покряхтывая, и поклонился. Неглубоко.

– Садись уж, – махнул рукой наместник. – Разрешаю.

– От спасибо, господин, – проскрипел Дедко, падая на скамью и пряча лукавую улыбку.

Наместник прошелся туда-сюда, к узкому окошку, к стене, стойке, в которой оружие покоилось, обратно к столу мимо Мальца. На того пахнуло мужским: железом, кожей, потом конским. И кровью.

– Веселый ты, – сказал наместник. – Люблю. Но за дурня меня не держи.

– И в мыслях не было! – Дедко не очень старательно изобразил испуг.

– И не наглей, – наместник остановился, навис над Дедкой и льнувшим к нему Мальцом. – Человек ты полезный. Но место свое знать должен.

– Ведун, – не поднимая головы буркнул Дедко.

– Что?

– Не человек я, воевода. Ведун.

– Да хоть лешак косматый. Княжью гривну – на стол! Живо!

– Откуда у меня? – Дедко ссутулился, даже голову в плечи втянул. – Не может у меня такого быть.

– Вот и я о том же. Гривну, что ты у Храброго отнял.

– Ах это? – Дедко глянул снизу. Хищно. Недобро. – Так нурман твой сам мне ее отдал. По доброй воле.

От наместника пыхнуло гневом так, что Мальцу захотелось под стол спрятаться. Счас как рубанет сплеча…

Не рубанул.

Метнулся мимо Мальца так быстро, что того ветром обдало, обогнул стол, уселся в высокое кресло, утвердился в нем, глянул сверху:

– Вот и ты верни. По доброй воле.

Мягко так сказал. Вкрадчиво даже. Но Мальца ознобом пробрало.

Нельзя, нельзя бояться, напомнил он себе. Дедко осерчает!

– С чего бы? – не сдавался Дедко. – Было его, теперь мое. Считай по-вашему – с бою взято.

И захихикал.

– Не балуй, ведун, – так же ласково попросил Ругай. – Ты ряд правильно понимаешь. Меч ведь не тронул. Знаешь, что он княжий. Гривна тоже княжья, пусть и дареная. Не серебро простое – знак.

Малец видел, как Дедко и наместник бодаются взглядами. И уже не боялся. Гордился хозяином своим: вот он каков! Даже наместник княжий у него не требует – просит.

Беспалая рука нырнула в суму, стукнула по столу тяжкая гривна.

– Добро, – кивнул Ругай. – Иди теперь. Понадобишься – позову.

– Зови, – уронил Дедко, поднимаясь. – Я приду.

– Силен Перунов сын, – проворчал Дедко, когда они покинули воинский двор. – И осерчал сильно. Думал, не отпустит. Обошлось.

– Накажешь его теперь, за гривну-то? – тихонько спросил Малец. Привык, что Дедко никому не спускает.

И схлопотал подзатыльник.

– Дурной ты. Видел, как он гнев обуздал? Молод, а духом мне не уступит. Да и княжий он, не сам по себе. С таким дружить лучше, чем тягаться. Целее, – он помолчал немного и вдруг добавил: – А смерть он плохую примет. Но не скоро. На мой век его жизни хватит.

– А на мой? – пискнул Малец.

И заработал еще один подзатыльник. Несильный.

– До зимы доживи сперва, ледащий!

А в городе Мальцу понравилось. Интересно тут. Так что когда Дедко сказал, что, возможно, они останутся ночевать, Малец обрадовался.