Читать книгу Герой - Александр Мазин - Страница 8

Когда Пчёлко приехал в Преславу, город готовился встретить русов.

В столице уже знали, что Доростол пал. Русов у стен булгарской столицы пока не было. Но их ждали. Печенежские и угорские разъезды шатались по окрестностям, грабили и безобразничали. Отпор им дать было некому: в боярских дружинах многие полегли на дунайском берегу. Оставшиеся держались ближе к замкам и к воинским подвигам не стремились, так что разбойники чувствовали себя привольно.

Но захватить Преславу не пытались. Понимали – не по зубам.

По дороге домой Пчёлко на степняков вдосталь насмотрелся. Его, впрочем, не трогали. Если останавливали – показывал Святославову печатку, и от него тут же отставали.

В Преславе Пчёлко задержался. Остановился у родича. Решил: день-два надо отлежаться. От долгой скачки открылась рана.

Родич поделился слухами. Говорят, ромейский кесарь дал сыновьям Петра большое войско, и теперь они придут и разобьют русов.

Пчёлко в это не верил. За то время, что провел он в русском лагере, Пчёлко успел не только узнать о том, что это ромейский кесарь нанял русов, чтобы напали на Булгарию, но и увидеть ромейских катафрактов в войске Святослава. Сомнительно, чтобы кесарь Никифор сам от своих оборонялся.

Были и хорошие новости: по словам родича, отряды степняков дальше Преславы не заходили, так что до Межича война еще не добралась. Зато ходили слухи о том, что вновь подняла голову богумильская ересь. Схизматики открыто бродят по стране, смущая смердов диявольскими посулами. Собираются ватагами, предаются всевозможным грехам, совокупляются без разбора, надевши личины, чтоб неведомо было, кто с кем был. И многим это прельстительно. А тем, кто побогаче, любо, что призывают богумилы отдельно от государства жить и податей не платить: мол, нечего воинов кормить, которые тебя же потом и угнетать будут.

В общем, зараза. Пчёлко знал, как ее лечить. Мечом. Года два назад Пчёлко зарубил одного такого ересиарха, и больше в Межич богумилы не совались.

На четвертый день родич принес новость: войско киевского князя – в трех поприщах от Преславы.

Столица готовилась к обороне, но как-то вяло. Зачем? Кабы это был просто налет степняков (пришли и ушли), или хотя бы оставалась надежда на подмогу – дрались бы. Но помощи ждать – неоткуда. Царь Петр при смерти. Кесаревич Борис? Допустим, он действительно идет к Преславе с ромейским войском… Так ведь еще неизвестно, кто хуже – русы или ромеи.

Некоторые пытались бежать… Почти всех переняли степняки. Часть беглецов вернулась обратно. В одном исподнем. Большинство сгинуло.

Возглавить оборону было некому. Сильных боляр в столице не было – все разбежались по своим замкам. Городская старшина в Великой Преславе всегда была на побегушках у царя. Из весомых людей в столице остался только патриарх. Он разок-другой в соборе призвал столичных жителей дать отпор язычникам. Но народ воодушевить не сумел. Да и не пытался.

На пятый день Пчёлко покинул столицу.

А через полпоприща его остановили конные. Угры.

Пчёлко сразу показал бляху с печаткой.

– Куда едешь? – на языке русов спросили его.

– С поручением от воеводы Серегея, – привычно ответил Пчёлко.

– Езжай.

Воеводу Серегея знали и угры, и печенеги.

Правда, ни угры, ни печенеги не ведали, что как раз в это время воевода Серегей во главе сотни гридней, ряженных катафрактами, въехал в ворота булгарской столицы. Никто не заподозрил в них врагов, наоборот – приветствовал и с радостью. Подмога.

От Доростола до Преславы – семь поприщ. Духаревский отряд прошел их двуоконь за четыре дня. Могли бы и быстрее, но пару раз задержались, натолкнувшись на большие отряды печенегов. Объяснить им, что, мол, «свои», было невозможно. Завидев «врага», степняки с ходу осыпали его стрелами. И очень удивлялись, когда «враг» отвечал тем же, причем с ничуть не меньшим искусством. Удивлялись и убирались восвояси. Вокруг было полно «дичи», которая не отстреливалась. Тем не менее в этих стычках было потеряно время, и Духарев с Пчёлкой разминулись.

Преслава выглядела очень основательно. Сергей прикинул, что толщина ее стен – более двух метров.[3] Перед такой твердыней пасовали даже тяжелые стенобитные орудия.

Сергей со своими гриднями въехал в северные ворота столицы. С такими воротами осаждающим придется повозиться. Толстенные створки из дуба, сплошь зашитые в железо снаружи и укрепленные металлом изнутри, снабженные тремя литыми засовами, а также простым, но надежным механизмом, позволяющим дюжине стражей, как только в пределах видимости появится вражеское войско, в считанные секунды затворить и укрепить створы так, что потом можно будет сутками колотить в них «бараньей головой»[4] без всякой надежды на успех.

Надо полагать, что южные ворота северным не уступят.

Но для обороны одних стен мало. Нужны еще те, кто будет их защищать. Нужно войско, готовое драться, спаянное дисциплиной, уверенное в собственной силе. Такое войско было. У ворот, внутри и снаружи, отиралось изрядное количество вооруженных булгар. Но количество в данном случае намного превосходило качество. При виде ряженой конницы те, кому было положено бдить, тут же бросили это занятие и радостно приветствовали псевдокатафрактов. Дай воевода команду – и духаревские гридни запросто вырежут всех: и снаружи, и внутри – в башнях и караулке. А уж тогда останутся сущие пустяки: занять привратные башни, посадить у бойниц лучников и бить сверху всякого, вознамерившегося закрыть ворота. Минут тридцать точно можно продержаться. Этого вполне достаточно, чтобы войско вошло в город.

Возможно, Духареву именно так и придется поступить. Но если его миссия удастся – захватывать ворота не придется. Их Святославу откроют сами преславские жители.

Духарев диву давался, насколько просто всё получилось. Въехали в Преславу, как в родной Киев. А дальше? Сотня всадников – это не купец с полудюжиной слуг. Надо где-то разместиться. Причем так, чтобы не вызвать подозрения. У Духарева в Преславе был дом. Хороший дом, с конюшнями и прочими служебными помещениями. Строго говоря, дом этот принадлежал не Сергею, а его братцу Мышате. Но слуги Духарева знали, впустили бы старшего брата хозяина без звука. А что потом? Известно же, что Духарев – воевода русов. Русы – враги. Когда вражеский воевода, причем не один, а с сотней воинов, открыто появляется во вражеском городе, это может вызвать нежелательные эксцессы. При всём нынешнем безвластии в столице имелись стража, гарнизон, дворцовый гарнизон, офицеры, этими войсками командующие, плюс городская старшина, ополчение… Пусть каждый духаревский гридь стоит пяти стражников, но если кто-то из преславских командиров пожелает воеводу упразднить, у него есть очень серьезные шансы на успех.

Другой вариант – сразу двинуть в резиденцию патриарха. Но и тут могут возникнуть те же проблемы. Пусть формально Духарев – посол Святослава. Но в город он проник не как посол, а как лазутчик. А если договориться с патриархом не получится? Тогда прощай, аварийный план захвата ворот изнутри. Вопрос будет стоять так: удастся ли Сергею со товарищи выехать из города столь же легко, как въехали?

Выход предложил бывший опцион Дементий. Выход настолько дерзкий, что Духарев сразу понял: должно получиться.

Они ехали бок о бок по уводящей от ворот улочке, когда Дементий прервал размышления воеводы словами:

– Куда едем? Во дворец?

– Во дворец? Зачем? – Сергею потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное.

– Если мы катафракты царя Петра, значит, жить должны в царских казармах, – спокойно, будто само собой разумевшееся, произнес опцион.

– И нас вот так запросто пустят во дворец? – усомнился Духарев.

– А почему нас должны не пустить? – удивился Дементий. – Сейчас по Булгарии таких отрядов, как наш, небось десятки бродят.

– Но мы же не булгары.

– Ну и что? Готов поставить динарий, что в царской гвардии половина чужеземцев.

– Ну ладно, впустят нас во дворец, а дальше что?

– Предоставь это мне, – уверенно ответил опцион. – И не забудь про динарий.

– Гривна, – сказал Духарев. – Если всё устроишь.

Дементий ухмыльнулся.

– Пожалуй, я не вернусь к Калокиру, – заметил он. – Тебе служить выгоднее. Возьмешь меня десятником, воевода?

– Возьму, – обещал Духарев. – Если всё устроишь.

На территорию царского дворца попасть оказалось еще проще, чем в город.

– Откуда? – спросил стражник, когда, распихав конями сновавшую туда-сюда публику, русы подъехали к воротам.

Вопрос был задан из чистого любопытства. Стражник даже не удосужился от стены отклеиться.

– Из-под Доростола, – честно ответил Дементий.

– Ну и как там, под Доростолом?

– Мы уходили – стоял.

– А я слыхал – сдали Доростол.

– Может, и сдали, – не стал спорить Дементий и въехал внутрь.

Найти свободную казарму тоже оказалось несложно – пустовала большая часть помещений.

Во дворце Дементий ориентировался прекрасно.

– Главное – держитесь спокойно и уверенно, – сказал он. – С остальным я разберусь.

И ушел.

– Не предаст? – на всякий случай спросил Велим.

– Нет, – ответил Духарев.

Больше вопросов не было. Ждать русы умели. Спокойствия и уверенности в каждом – на троих хватило бы. Даже такие молодые шустрые гридни, как Йонах, умели при необходимости ждать и помалкивать. Впрочем, самых шустрых Духарев отправил в конюшни – к лошадям.

Дементий отсутствовал около часа и явился в сопровождении толстого и важного человечка с письменными принадлежностями. Человечек старательно пересчитал всех, записал Духарева, представившегося опционом Константином, помощником Дементия. И ушел.

Дементий остался.

– Был у старшего, – сообщил он. – Поставили нас на довольствие. Два дня отдыха, потом в караул, как все. Я спорить не стал – это обычный порядок. Я правильно поступил?

– Правильно.

– А теперь хорошо бы пожрать раздобыть, – подал голос Велим. – И лошадям овса.

– Всё будет, – сказал Дементий. – Обедать пойдем по распорядку, а за овсом – хоть сейчас. Я же сказал – нас на довольствие поставили.

«Сделаю его сотником, – подумал Духарев. – Никак не меньше. Толковый парень».

Знать бы, что всё будет так просто, можно было бы и тысячу с собой взять. Эх! Войти в Преславу с тысячей – и столица стала бы русской без всяких переговоров. Хотя лучше все-таки договориться.

Вечером Духарев, взяв с собой Дементия и еще нескольких дружинников-христиан, отправился в преславский собор, на богослужение.

Собор был полон, ибо, во-первых, служил сам патриарх, во-вторых, ничто так не обращает мысли человека к Богу, как предчувствие грядущих бед.

К Духареву с товарищами, вернее, к их доспехам, преславцы отнеслись с уважением – пропустили поближе к алтарю.

Служба велась на булгарском языке, и на Сергея будто чем-то родным пахнуло.

Духарев давно не был в церкви. С Киева. Впрочем, он и в Киеве бывал в храме только по большим праздникам и то лишь из уважения к жене. Но в Киеве прочно обосновались византийские попы. Эти служили на греческом и на латыни. Почужому. А здесь, когда услышал: «Отче наш иже еси на небесех…» – до самого сердца пробрало. А думалось, что забыл.

Отстоял – как на облаке. Даже запамятовал, зачем пришел.

Опомнился, когда всё закончилось. Осталась лишь сладкая пустота в голове и груди да терпкий вкус вина – на языке.

Опомнился. Огляделся. Свои были рядом, глядели выжидающе. Духарев сделал знак: следуйте за мной, и двинулся в выходу.

Успел в самый последний момент. Патриарх уже сел в возок. Духарев заметил, что кузов его не крепился жестко на раме, а был подвешен на цепях – патриарх любил комфорт. Когда Духарев бесцеремонно сунулся внутрь возка, то обнаружил еще большую роскошь: шелковую обивку, подушки. И, естественно, самого патриарха.

Нахальное вторжение, естественно, не привело патриарха в восторг, а его свита даже выразила желание Духарева из возка выкинуть.

Но Дементий злобно рявкнул:

– Приказ кесаря!

И патриаршья стража отступила.

Дальше – легче. Удачно, что в возке патриарх был один. И он с первых слов сообразил, что к чему. Более того, узнал Духарева, которого видел на аудиенции у кесаря Петра.

Через минуту воевода враждебной армии, публично благословленный высшим иерархом булгарской церкви, стоял посреди улицы, а роскошный возок патриарха, сопровождаемый свитой и охраной, катил прочь.

Первый этап «обмена верительными грамотами» прошел успешно. Встреча была назначена.

Патриарх булгарский согласился принять тайного посланца Святослава, однако – с великой осторожностью. Потребовал, чтоб прибыл тот ночью, без охраны, самое большее – с двумя спутниками. И не на патриарший двор, а в дом, принадлежавший кому-то из патриарших родичей. Духарев согласился.

С собой взял Дементия и Звана. Последнего выбрал из прочих гридней потому, что сообразителен, и потому, что христианин. Еще в Киеве Звана крестили и нарекли Елпидифором. Впрочем, для всех, кроме священника, он так и остался Званом.

В ночной Преславе было неспокойно. В узеньких переулках роились тени. Поступи ночной стражи не было слышно, зато время от времени ночь прорезал чей-нибудь вопль. Однажды такие вопли раздались совсем близко – как раз на улочке, в которую русы собирались сворачивать. Дементий замешкался, но Духарев велел ехать.

Когда они свернули, крики уже стихли. Зловещие тени копошились на мостовой. При появлении всадников тени замерли, а потом дружно кинулись в атаку. Надо полагать, не разглядели, с кем имеют дело. А может, и разглядели, но позарились на коней. Нынче в Преславе за ледащую лошаденку давали, как в прежние времена – за кровного жеребца. В любом случае, преславские тати сделали неправильный выбор. Двоим-троим повезло – удалось убежать. Остальным – нет. Зван хотел спешиться – помочь жертвам разбоя, но Духарев удержал. Нынче не до благотворительности. Если миссия воеводы окажется успешной, то Святославовы гридни отучат ночных разбойничков озоровать на подконтрольной Киеву территории. Духарев сам за этим проследит, потому что в любой войне страшнее всего не битвы, пусть самые кровопролитные, а вот такой беспредел, неизбежно войной порождаемый. Когда на дорогах – изувеченные трупы, до которых никому нет дела, кроме волков и одичавших собак. Когда потерявшие родителей дети грызутся из-за куска лепешки и жарят человечину на углях сгоревших изб.

Патриарху булгарскому тоже недешево обошелся минувший год. Когда Духарев видел его в последний раз на приеме у кесаря, глава булгарской Церкви был куда толще и румяней.

– Дни кесаря Петра сочтены, – не стал таить правды патриарх. – Но у него есть законные сыновья. И скоро они будут здесь. Не Божье это дело – отдавать булгарский престол язычнику.

– Великий князь киевский сам возьмет, что посчитает нужным, – возразил Духарев. – Но он не бешеный волк, чтобы без толку лить кровь. Пусть престол достанется сыну кесаря Петра, мой князь не возражает.

– А что – взамен? – без всякой дипломатии, напрямик спросил патриарх.

Наверное, старик устал хитрить. Или понял, что с русским воеводой лучше говорить именно так – без намеков и экивоков.

– Взамен кесарь признает моего князя отцом и господином, позволит ему и его воинам жить в царском дворце, будет выплачивать ему посильную дань и поддерживать во всех начинаниях, как мирных, так и военных.

– Но ведь тогда кесарем Булгарии будет не сын Петра, а твой князь! – воскликнул патриарх.

– Великий князь, – поправил Духарев. – А кесарем Булгарии будет тот, кого помажет на царство патриах булгарский. Разве нет?

– Нет. Это неприемлемые условия. Твой князь и его воины – во дворце кесаря? Это неприемлемо.

Духарев не стал огорчать патриарха известием, что воины великого князя уже в царском дворце.

– Ваша Святость полагает, – сказал Сергей, – у Булгарии есть лучший выбор?

– Выбор всегда есть.

– Согласен. Но будет ли лучше для Булгарии, если дворец кесаря булгарского будет принадлежать только великому князю Святославу?

– Тогда будет война, – вздохнул патриарх. – И лишь Богу известно, чем она закончится.

– Это верно, – вновь согласился Духарев. – Победить нас можно. Если призвать в союзники ромеев. Собственно, это уже почти произошло. Насколько мне известно, царевичи Борис и Роман уже ведут сюда ромеев. Если они победят, это будет не победа Преславы, а победа Константинополя. И кто бы из сыновей Петра ни взошел на престол, править он будет по указке ромеев.

– Чем христиане-ромеи хуже язычника Святослава?

Духарев посмотрел в глаза патриарха и подумал, что это глаза политика, а не божьего человека. И еще подумал, что тот младше, чем кажется.

– У нас одна речь, святой владыка, – произнес он неторопливо. – Булгарский священник крестил нашу великую княгиню…

– …Но у нее теперь ромейский исповедник, – перебил патриарх.

– Это временно. Так же, как временным является язычество великого князя киевского. Разве не благо в глазах Господа – крестить Русь?

– Но твой князь – язычник. Он никогда не позволит.

– Почему ты так думаешь, святой владыка? Его сын и наследник Ярополк – христианин. Его жена – христианка. Среди его дружины тоже есть христиане. Я, его доверенный воевода, христианин. Еще вспомни: чуть более века прошло с тех пор, как монах Мефодий крестил вашего царя Бориса.

Сергею вспомнился услышанный несколько лет назад рассказ одного из византийских попов, обретавшихся в Киеве.

То, что булгарского царя крестил византийский монах, пусть даже и булгарин по происхождению, по мнению византийского священника, навсегда ставило булгарскую церковь в зависимость от византийской. Правда, тот же монах не скрыл, что уже через год после крещения булгарский царь переметнулся под крыло Ватикана, с которым уже тогда у византийских патриархов никакой дружбы не было. Впрочем, спустя некоторое время царь отвернулся от Рима и обратился к Константинополю.

И не исполнение обрядов было тому причиной. С позволения Папы Римского в Булгарии церковная служба велась на булгарском языке, хотя Ватикан, в отличие от Константинополя, признавал в качестве языка богослужений исключительно латынь.

Политика. Чистая политика. Но если высший иерарх западной католической церкви – Папа, то высший иерарх восточной – император Византии. Вряд ли булгарский патриарх жаждет кланяться императору Никифору.

– Подумай, святой владыка, – продолжал Духарев. – У нас, считай, один язык, одна азбука… – Тут он немного покривил душой: в окружении Святослава мало кто умел читать и писать. – Если Киев и Преслава объединятся, разве сможет Константинополь повелевать высшим иерархом Булгарии… и Киева?

– А кто поручится, что все будет, как ты сказал, воевода? – спросил патриарх.

«Клюнул, – подумал Сергей. – Надо дожимать».

– Всё в руках Божьих, – торжественно изрек Духарев и перекрестился. – Если Господу угоден наш союз, нужны ли нам иные поручительства?

– Чего хочет твой князь от меня, воевода? – нахмурив седые брови, спросил патриарх.

– Открой нам ворота Преславы, – сказал Духарев. – Вели прекратить братоубийственную войну.

– Братоубийственную? – Патриарх фыркнул. – С чего ты взял, что пацинаки и угры, разоряющие Булгарию, – наши братья?

– Я имел в виду не печенегов, а нас, русов, – заметил Духарев.

– Язычников!

– Пока – язычников! – с нажимом произнес Духарев. – И потом, святой владыка, разве прекратить войну, уменьшить жертвы – не праведное дело? Сам знаешь: Святослав всё равно войдет в Преславу. Если миром – будет, как в Доростоле. Если силой – город станет добычей победителей. Ты один можешь оберечь Великую Преславу! – воскликнул Духарев с пафосом.

– Что я могу… – пробормотал патриарх. – Я – всего лишь служитель Божий, лишенный светской власти…

«Он согласен», – сообразил Духарев.

– Царь булгарский – при смерти, его военачальники – в ничтожестве. Сейчас высшее лицо в Булгарии – ты, святой владыка! Скажи свое слово – и тебе повинуются!

Патриарх опустил глаза. Но Духарев увидел, как порозовели его щеки. Сергей верно угадал: для этого человека власть была изрядным искушением.

Но он, разумеется, был отнюдь не дурак.

– Скажи, воевода, если Преслава откроет ворота твоему князю, останутся ли в неприкосновенности Храмы Господни?

– Да, святой Владыка. Клянусь тебе в этом от имени моего князя! – торжественно провозгласил Духарев и перекрестился.

– Преслава откроет ворота великому князю Святославу, – с важностью произнес патриарх.

Союз был заключен.

Теперь оставалось только послать гонцов Святославу.

Посланцы, Зван и Угорь, покинули город ранним утром. Но до Доростола не доехали. Через сутки их переняли дозоры соединенного войска Икмора и Щенкеля.

Еще через два дня войско русов, на неделю опередив царевичей Бориса и Романа, подошло к северным воротам Преславы. Ворота были закрыты. Но снаружи, в окружении клира и многочисленной паствы, стоял сам патриарх булгарский.

Трудно сказать, удалось бы патриарху и нескольким сотням булгар остановить десятитысячную рать. Но рядом с патриархом стоял воевода киевский Серегей. И когда он поднял руку – войско остановилось.

Переговоры оказались недолгими. Примерно через час ворота Преславы, как и было обещано, открылись. Тысяча воинов во главе с воеводой Щенкелем вошла в булгарскую столицу, проследовала к царской резиденции и заняла дворец булгарских кесарей. Стража дворца никаких препятствий им не чинила. Неудивительно, поскольку караул в этот день несли гридни Духарева.

Остальные восемь тысяч русов во главе с воеводой Икмором встали лагерем у стен булгарской столицы, чтобы встретить возвращающихся из Византии царевичей и сопровождающий их ромейский экспедиционный корпус.

А Духарев уехал.

«Вручив» Икмору и Щенкелю «ключи» от Преславы, Сергей взял пять сотен гридней и поскакал в Межич.

* * *

От Преславы до Межича конному – день пути. Если торопиться. А если не спешить – три. Пчёлко не спешил. Берег себя и коня. Ночевал на постоялых дворах, а последний раз – в замке соседа-болярина. Рассказал о том, как побили булгар русы. Болярин опечалился. Был он на восемнадцать лет старше Пчёлки. Ходил с царем Симеоном на ромеев, помнил времена, когда Булгария была в силе, не то что теперь. Было у болярина трое сыновей и дочь. Сыны полегли в гражданской войне, дочь жила с мужем в его замке близ Плиски. Словом, доживал старый свой век в одиночестве. Но дружину держал, хоть и небольшую, но крепкую. Неспокойно в округе. Шатались по Булгарии банды еретиков-богумилов. Смущали простой люд, не гнушались грабежами и убийствами. Словом, пришла беда – отворяй ворота.

То есть в данном случае – наоборот. Держи ворота на запоре, а меч – наготове.

В пределы господарства Межицкого Пчёлко въехал на четвертый день путешествия. Готовился к худшему, но здесь, слава Богу, почти ничего не изменилось.

Ехал Пчёлко по родной дороге, отвечал на приветствия встречных и тех, кто работал на земле: кому кивком, кому взмахом руки, кому – словом теплым. Ехал Пчёлко – и сердце его радовалось. Даже рана меньше болела.

А в усадьбе его уже встречали – кто-то успел принести хозяйке добрую весть.

Подбежали дворовые, подставили руки, приняли коня. Пчёлко их будто не видел: только на боярышню свою и смотрел. Хотел слово приветственное сказать, да ком в горле набух – не выговорить. Хотел поклониться, да не успел. Боярышня сама его обняла.

– Разбили нас… – только и смог выговорить Пчёлко. – Разбили нас русы…

– Ох, Пчёлко! Как я рада!

Не важно ей сейчас, что побили войско кесаря. И глаза у нее не потому мокрые.

Пчёлко шевельнулся неловко, боль куснула бок. Должно быть, и на лице эта боль тоже отразилась.

– Ты ранен?

– Пустяк. Задело чуток. В дороге растревожил, вот и побаливает немножко.

– Знаю я твое «немножко»! – сердито сказала боярышня. Слезы ее мгновенно высохли. – Совсем себя не бережешь! Разве так можно?

Час спустя Пчёлко, умытый, сытый, перевязанный, возмещал потерю крови красным, как кровь, вином и рассказывал госпоже межицкой о том, как побили армию кесаря, что было дальше с ним самим, и что творится на земле булгарской. Чем больше рассказывал, тем мрачнее становилось милое личико боярышни. Лишь однажды оживилась она – когда упомянул Пчёлко о воеводе Серегее.

Очень вовремя вернулся домой Пчёлко. Ни на день не опоздал. Да только зря. Наверное, вина было выпито на радостях слишком много. Или это дорога вымотала последние силы воина. Но, когда подступила ночью беда к воротам межицкой усадьбы, не встал у нее на пути воин Пчёлко с саблей в руке. Не услышал, как сначала зашлись лаем, а потом захлебнулись хрипом сторожевые псы. Не слышал, как тихо повернулись на смазанных петлях ворота и хлынули во двор чужие. И как побили немногих, осмелившихся встать на пути чужаков. Спал Пчёлко. Так крепко спал, что не услышал даже, как закричала боярышня. Даже когда толкнули его в горло острием собственной сабли, не проснулся воин Пчёлко, лишь похрапывать перестал.