Читать книгу Русский флаг - Александр Михайлович Борщаговский - Страница 11

Офицеры, заполнившие обширную кают-компанию «Президента», не могли знать, что война уже началась, что обращение королевы Виктории прочитано парламенту еще 23 марта утром, а несколько часов спустя Луи Наполеон объявил о вступлении в войну Франции. Султанский фирман теперь подкреплялся нотами английской королевы и императора французов, одобренными обеими палатами. Через Атлантический океан к берегам Америки спешил винтовой фрегат с инструкциями соединенной англо-французской эскадре в Тихом океане. У берегов Панамы дремал «Вираго» с погашенными топками. Он ждал депеш.

А в эту пору Прайс пристально всматривался в лица русских. «Тучный иеромонах, узколицый лейтенант, нарочито небрежный, юный мичман, пожирающий всех любопытными глазами, – все это просто и понятно, – думал Прайс. – Каждому из них я легко найду двойника на своих кораблях». Но Изыльметьев ставил его в тупик. Высокий, массивный, с мускулатурой атлета и с простодушным лицом фермера. Может быть, он имеет дело с ограниченным служакой, с простаком? Что-то удерживало Прайса от поспешного приговора. Но что? Улыбка, мелькавшая на скуластом лице, убегающая в грубые солдатские усы? Едва приметная раскосинка, придающая особое выражение его глазам? Или натуральное радушие, столь резко отличное, даже по интонации, от наигранной любезности французов? Тяжеловат, но что-то в нем есть, что-то есть…

Депуант наполнил рюмки чилийским ромом. Француз был куда оживленнее, чем утром, во время беседы с Прайсом.

– Как долго господин капитан собирается пробыть в Кальяо? – спросил он. – Было бы жаль расстаться, не познакомившись как следует. Русские военные суда так редко покидают свои порты, чтоб осчастливить морскую семью знакомством…

– Русский человек привык к простору, господин адмирал. – Изыльметьев улыбнулся. – В чужих портах бывает слишком тесно. Могли ли мы ожидать, что даже в Кальяо, на краю света, окажется столько военных судов?

Депуант изобразил искреннее огорчение и даже всплеснул руками. Он спросил:

– Не собираетесь ли вы покинуть нас?

– Нет, мы задержимся в Кальяо.

– Надолго ли? – вмешался Прайс.

«Этот грубее, – подумал Изыльметьев. – Ему подавай сразу все начистоту, без особых учтивостей».

– Надолго. Будем поджидать здесь депеш. Чиниться. «Аврора» нуждается в серьезном ремонте. Князь Максутов – он у нас непогрешимый авторитет механики и корабельной архитектуры – мог бы подробно рассказать нам о повреждениях фрегата.

Изыльметьев, а за ним и все присутствующие посмотрели на Максутова. Капитан не забыл, как удивляла жителей Лондона безукоризненная английская речь Максутова, и заранее предвкушал эффект.

Но Максутов молчал. Кивком головы он подтвердил справедливость слов капитана и откинулся на спинку дивана.

Пока длилась пауза, Прайс изучал лицо Максутова. Князь! Порода сразу видна: строптив, самоуверен. Ему не придется в семьдесят два года утруждать свои кости далекими походами.

– Очень пострадал корпус фрегата, – продолжал Изыльметьев, не сразу отведя настороженный взгляд от лица Максутова, – кое-где нужно менять обшивку. Образовались пазы в палубных перекрытиях, – при большой волне вода проникает в трюм. Да и такелаж изрядно потрепан. Приходит в ветхость наша «Аврора». Девятнадцать лет бессменной службы…

Прайс перехватил торжествующий взгляд Депуанта.

– Всему свой черед, мой капитан, – произнес Депуант проникновенно. Все уходит из этой юдоли печали… И нет ничего, что устояло бы против разрушительной работы времени в вечной смене приливов и отливов, подъемов и падений. И мы были когда-то молоды, – адмирал поднял руку плавным, театральным движением, – и наша жизнь всходила над синим простором океана, как всходит над миром прекрасная Эос!..

Обнажив десны в снисходительной улыбке, Прайс смотрел на декламирующего Депуанта.

– …«Аврора»! Утренняя заря! А мы приблизились к сумрачному рубежу. Ах, капитан, жизнь прожита, но познана ли истина? Мы уходим, завещая потомкам только два слова, в свою очередь оставленные нам древними: «Истина – в вине!» – Депуант налил до краев рюмку Ионы. – Пейте, господа!

Изыльметьев вернулся к прежней теме:

– Как ни прискорбно, господа, мы еще с месяц простоим у этих унылых берегов.

Он повернулся к Александру Максутову, словно желая услышать подтверждение своих слов.

Лейтенант опять молча кивнул.

Краска залила лицо Пастухова, сидевшего рядом с ним. Мичман склонился к Максутову.

– Александр Петрович, ради бога! – прошептал он. – Простите меня, но ваше молчание невыносимо… Это…

Максутов лизнул языком пересохшие губы и отвернулся от мичмана. Мальчишка! Тоже, лезет с советами.

Разговор вели французы – Феврие Депуант (изредка апеллируя к авторитету Прайса), тщедушный, туго затянутый в мундир лейтенант Лефебр, лейтенант Бурже, который держал себя настолько кокетливо, что можно было предположить присутствие женщин, спрятанных где-то за переборками каюты.

Говорили о лингвистических способностях русских, о новых паровых машинах, о Британском музеуме и электро-гальванических перьях, о несовершенстве лоций («Кстати, куда направляется “Аврора”? – спросил мимоходом Депуант. – Не по пути ли нам? О, конечно, если это не тайна…»); о Сибири – «загадке России», об удивительном растении, живущем в любых условиях – и на камне и в деревянной стене каюты («У меня есть такая штука на “Форте”, – сказал Депуант, – я буду рад сделать презент моим новым друзьям!»); о перуанском бальзаме, который, конечно же, должен стать достоянием всего цивилизованного человечества как по приятному аромату, так и по целительным свойствам! К слову, вспомнили и о желтой горячке.

Что за проклятье! Знает ли капитан, что болезнь уже проникла на эскадру? Да, есть случаи на «Президенте», на «Форте» и на бриге «Облигадо»… Хорошо бы собрать фрегатских медиков, подумать и сообща решить что-то.

– Если на «Авроре» пока все благополучно, – уверял Депуант, – то это нужно приписать господней воле и благоразумию господина капитана, поставившего «Аврору» мористее других судов. Но нет никакой гарантии, что болезнь не перекинется и на русский фрегат.

Сообщение адмирала встревожило Изыльметьева. Оно было вполне правдоподобно: матросы, съезжающие на берег за свежими продуктами, могли принести заразу. А он ведь решил отправить на берег матросов за лимонами и живыми быками. Без этого не обойтись.

Изыльметьев заторопился на «Аврору». Но нужно, в свою очередь, сказать седовласым адмиралам что-то приятное и располагающее.

Все уже встали со своих мест, когда он сказал:

– Господа, я и мои друзья весьма тронуты любезным приемом. (Прайс учтиво склонил голову.) Совершеннейший боевой и исправный вид обеих эскадр, – продолжал Изыльметьев, – достоин высокой похвалы. (Депуант порывисто протянул руку Изыльметьеву.) Нам иногда приходится бывать невольными свидетелями занятий ваших команд; артиллерийские учения, примерные высадки, свозы десантов, практикуемые вами столь часто, не могут оставить равнодушным сердце моряка. Во всем расчет, точность…

– Мы высоко ценим ваше мнение, господин капитан, – промолвил Прайс.

– Я не завидую тому, на кого обрушится все это, – так же невозмутимо говорил Изыльметьев. – Но к чему столь грозные приготовления здесь, в Перу?

Изыльметьев встретился глазами с Прайсом. Несколько секунд адмирал выдерживал испытующий взгляд, затем прикрыл глаза морщинистыми веками.

«Напрасный труд! – заключил он, ощущая растущую неприязнь к Изыльметьеву. – Он ничему не поверил. Нужно говорить проще, без околичностей. Сколь ни хитер русский, но раньше чем через десять дней ему отсюда не выбраться, а через неделю “Аврора” будет моя или… ее вообще не будет».

Все это мгновенно пронеслось в голове Прайса, и когда он опять встретился взглядом с Изыльметьевым, в острых глазах адмирала нельзя было прочесть ничего, кроме спокойной, непреклонной решимости.

– Ныне, – сказал он, смакуя слова, – после Синопа, над морским горизонтом взошла звезда России. Россия намерена стать великой морской державой, – это может не нравиться, но считаться с этим необходимо. Особенно тем, кого море кормит!

– России нет нужды становиться морской державой, – проговорил Александр Максутов сипловатым от волнения голосом, – она издавна является ею.

– Разве? – Прайс дивился не только дерзкому тону молодого офицера, но и его произношению – произношению юного тори, который во всю свою жизнь не вымолвил ни одного слова не по-английски. – Что же помешало нам заметить такой важный факт?

– Высокомерие, господин адмирал! – твердо сказал Максутов, вполне овладев собой.

– Но, будучи высокомерным, я говорю: русские могут гордиться Синопом… Подобной победы давно не знал ваш флот.

– Англичане и более того могли бы гордиться победой, подобной Синопу.

Капитан Паркер впервые открыл рот.

– Отчего же более? – спросил он вызывающе.

– Оттого, сэр, – запальчиво ответил Максутов, – что Англия почитается владычицей морей, но со времен отважного адмирала Нельсона английский флот не совершил ничего выдающегося.

Атмосферу разрядил Прайс. Пожимая широкую руку Изыльметьева, он сказал:

– Можете гордиться: вы воспитали истинных патриотов. Молодость, горячность, патриотизм – какие бесценные качества!

У трапа, пропуская вперед Максутова, мичман Пастухов незаметно схватил его холодные пальцы.

– Простите… Здорово вы его!

– Чепуха! – ответил Максутов, не посмотрев на мичмана.

Трудно сказать, к чему относилось это восклицание: к спору ли его с Прайсом или к неуместным излияниям мичмана? Но Пастухов обиделся и еще раз густо покраснел.