Читать книгу Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник) - Александр Михайловский - Страница 4

6 января 1942 года, 16:25.

Москва. Кремль.

Кабинет Верховного Главнокомандующего

В кабинете Верховного царил хаос. Бойцы в форме полка Кремлевской охраны вносили в него ящики, коробки, связки книг. Верховный и сам не утерпел, спустился, постоял, посмотрел, как у подъезда разгружают два ЗИС-5. Среди кремлевских бойцов в белых полушубках и таких же шапках выделялись двое в черных стеганых куртках странного покроя.

Большие металлические ящики, завернутые в прозрачную пленку, заносили в подвал. Тут же суетился начальник Кремлевского узла связи. Но погода не способствовала длительному наблюдению – с низкого серого неба сыпался мелкий снежок, да морозец был градусов под двадцать. Вождь махнул рукой и снова поднялся в тепло кабинета.

Там уже все закончилось, бойцы ушли, а в приемной вместе с Поскребышевым его ждал майор госбезопасности Санаев. Выглядел майор неважно. Будто не в Крым слетал, пусть и в январе, а на тот свет. Сталин сделал майору жест проходить и уже на пороге коротко бросил Поскребышеву:

– Меня нет, ни для кого! Вы поняли, товарищ Поскребышев?

Тот кивнул, и дверь в кабинет закрылась.

– Почему вы не выходили на связь, товарищ Санаев? Где товарищ Василевский? Что творится в Крыму? Отвечайте!

– Товарищ Сталин, – не дрогнув лицом, майор Санаев вытянулся по стойке смирно, – информация была настолько сверхсекретной и важной, что мы не рискнули передавать ее в эфир по обычным каналам. Сейчас в Крыму творится такое, что должно привлечь к себе самый жгучий интерес со стороны как германских, так и британских спецслужб. Из Крыма до Багдада не дальше, чем до Москвы, так что прослушивать наши радиопередачи они могут прекрасно.

Товарищ Сталин начал понемногу успокаиваться.

– И что же такое сейчас происходит в Крыму?

– Сегодня ночью, товарищ Сталин, была разгромлена немецкая группировка, выделенная для блокирования и ликвидации Евпаторийского десанта, – майор Санаев тоже немного расслабился. – А часом спустя наши механизированные части уже входили в Симферополь. К утру, когда мы вылетели с аэродрома Саки, немцы потеряли все свои тыловые службы, их коммуникации перерезаны. До полного окружения их группировки оставались считаные часы.

– Вы сказали, что в Симферополь вошли наши механизированные части. Так наши, или… – Сталин вытащил из пачки одну папиросу и взял со стола трубку. – Выражайтесь яснее, товарищ Санаев.

– Наши, товарищ Сталин, – ответил майор Санаев, – более «наших» людей, чем потомки, найти трудно.

– Так вы считаете, что им можно безоговорочно доверять? – Пальцы Сталина методично трамбовали табак в трубке. – Вы в этом полностью уверены, товарищ Санаев?

Майор госбезопасности Санаев кивнул.

– Так точно, товарищ Сталин, в целом как соединению отдельной механизированной бригаде доверять можно безоговорочно. Доверия заслуживает и ее командир – полковник Бережной. Именно им спланирована и осуществлена Евпаторийско-Симферопольская десантная операция.

– Хм, – Сталин чиркнул спичкой, – а контр-адмирал Ларионов?

– С ним я еще не встречался, товарищ Сталин, шторм помешал нам побывать на флагмане эскадры. По радио мы поговорили один раз. Но учитывая действия палубной авиации, которая подчиняется именно командующему эскадрой, думаю, что он тоже заслуживает доверия. Только, товарищ Сталин, есть одна просьба полковника Бережного…

– Говорите, товарищ майор госбезопасности, – пыхнул трубкой Верховный.

– Нельзя ли, товарищ Сталин, придать этой бригаде постоянный статус? С приказом о формировании, вручением боевого знамени – словом, все как положено. Он, товарищ Сталин, просто настаивает на необходимости ритуала вручения боевого знамени, совмещенного с принятием советской присяги личным составом…

– Мы подумаем, товарищ Санаев, – Сталин, задумчиво пыхая трубкой, прошелся по кабинету. – Хотя есть мнение, что просьбу товарища Бережного нужно удовлетворить. Бригада сдала свой экзамен боем и достойна называться 1-й Отдельной тяжелой механизированной бригадой РГК. Да, именно так! – Вождь снял трубку: – Товарищ Поскребышев, запишите: «Спецпошиву» в течение суток изготовить боевое знамя 1-й Отдельной тяжелой механизированной бригады РГК. Да, срочно! – положив трубку, Сталин внимательно посмотрел на Санаева. – Товарищ майор госбезопасности, я же вижу, что вы еще чего-то недоговариваете. Мне что, из вас каждое слово клещами тянуть?

Майор госбезопасности Санаев встрепенулся:

– Извините, товарищ Сталин, устал. Есть еще два вопроса. Первый касается безопасной в отношении прослушивания и надежной связи с нашими потомками. Поскольку все, что с ними связано, имеет наивысший уровень секретности, доставленная мною аппаратура дальней связи из будущего с автоматической приставкой ЗАС…

– Что такое ЗАС, товарищ Санаев? – прервал Сталин своего собеседника, хотя особого раздражения в его голосе слышно не было, скорее интерес.

– ЗАС, товарищ Сталин, это аппаратура, автоматически зашифровывающая голосовые переговоры. И это, между прочем, уже третий барьер на пути тех, кто желает подслушать, о чем вы, к примеру, будете разговаривать с генерал-лейтенантом Василевским или контр-адмиралом Ларионовым. И уж поверьте, и в Абвере, и в МИ-6, да и в американской военной разведке отдадут все, чтобы узнать подробности того, что произошло в Крыму.

– Третий барьер – это хорошо, – Сталин положил трубку на стол, – и что такое секретность, особенно в таком деле, это тоже товарищу Сталину объяснять не надо. Так, может, вы поясните, каковы первые два барьера?

– Товарищ Сталин, это неиспользуемый в настоящее время радиодиапазон, слишком высокая частота для современных приемников, и это новый для нашего времени способ модуляции – частотный… Извините, я не связист, но это что-то вроде ВЧ связи, только беспроводной.

– Понятно… – Сталин снова прошелся по кабинету взад-вперед. – И когда, товарищ Санаев, будет готов к работе этот ваш чудо-аппарат?

– Примерно часа через полтора, товарищ Сталин, аппаратура должна с мороза немного согреться в теплом помещении. Тем более что антенну к станции мы с собой не привезли, и теперь все необходимое нужно срочно доставить со складов МВО. Если везти «родную» антенну, так нам понадобился бы еще один такой самолет. Начальника кремлевского узла связи я уже, как говорят потомки, озадачил.

– Хорошо, товарищ Санаев, товарищ Сталин полтора часа подождет, он ждал и подольше… – Сталин с тяжелым чувством посмотрел на майора госбезопасности Санаева. – А теперь… Какой третий вопрос вы оставили напоследок?

– Самый тяжелый, товарищ Сталин, – майор Санаев опустил глаза, – тот самый, почему над кораблями наших потомков Андреевский флаг, а их документы заверены печатями с двуглавым орлом.

– Мы проиграли эту войну? – резко повернулся к ему Сталин.

– Мы выиграли эту, может быть, самую тяжелую войну в нашей истории, но проиграли мир, товарищ Верховный Главнокомандующий, – с горечью ответил майор ГБ Санаев. – Но сначала… Лучше я ничего не буду говорить, просто язык не поворачивается. Прочтите все сами. Позволите? – Сталин кивнул, и майор ГБ Санаев, разорвав бумажный шпагат на картонной коробке с наклейкой «важное», достал толстую книгу в зеленой обложке. «История СССР, 1995 год» – золотом было оттиснуто на зеленой коже. Передав книгу Сталину, он сказал: – Там есть закладка.

– Спасибо, товарищ Санаев, – Сталин открыл книгу. Закладкой служила тысячерублевая купюра Государственного банка Российской Федерации. Сталин еще раз хмыкнул, поднял глаза на майора и неожиданно спросил: – Товарищ Санаев, вы обедали?

– Никак нет, товарищ Сталин, еще не успел, – вытянулся тот.

Сталин положил книгу на стол и нажал кнопку. В дверях появился секретарь.

– Товарищ Поскребышев, распорядитесь, чтобы накормили товарища Санаева и тех двух человек, которые прилетели с ним с фронта.

Потом Сталин перевел взгляд на майора.

– Товарищ майор, жду вас для продолжения разговора ровно через час, то есть ровно в 18:00.

Кивком отпустив майора, Сталин сел за стол и погрузился в чтение.

6 января 1942 года, 17:15.

Москва. Кремль.

Кабинет Верховного Главнокомандующего

Сталин оторвался от книги в зеленой обложке и скрипнул зубами. Попробовал набить трубку, но папироса раскрошилась в пальцах, и табак рассыпался по столу.

– Маймуно виришвило, – выругался Сталин и подошел к окну. За плотной черной шторой ветер нес все тот же бесконечный снег. Вернувшись к столу, вождь снял трубку телефона, дождался усталого «алло» и сказал: – Лаврентий, зайди, ты мне нужен!

Потом вождь снова начал мерить ногами кабинет. Читать эту проклятую книгу больше не хотелось. Хотя при чем тут книга? Книга не виновата, ее авторы изложили историю такой, какой они ее знали. Сталин остановился. А не заглянуть ли в эту коробку с надписью «важное»? Интересно, что еще туда положили товарищи потомки?

Сталин сунул внутрь руку и извлек толстенный том размером в четыре обычных книги. На обложке значилось: «Геологический атлас СССР», 1988 года издания. С трудом донес до стола и открыл первую страницу. В книгу был вложен не заклеенный почтовый конверт, подписанный: «тов. Иванову. Лично в руки. «Воздух». Хмыкнув в усы, Сталин вытащил два сложенных вдвое листка, развернул первый и начал читать машинописный текст.

Одно из писем было от контр-адмирала Ларионова.

В четкой и ясной форме командующий эскадры пришельцев из будущего рассказывал о предыстории похода к берегам Сирии, подробно описывал момент появления эскадры в 1942 году. В письме был перечислен полный состав эскадры, наличие военной техники, средств материально-технического обеспечения, топлива и боеприпасов. Был также указан радиус действия боевой авиации.

В конце письма была аккуратно выражена надежда, что помощь потомков в этой войне будет совсем не лишней, и, несмотря на то что свой СССР у них бессовестно украли, за этот потомки будут воевать с кем угодно – хоть с Гитлером, хоть с Черчиллем, хоть с Рузвельтом. Письмо было датировано полуднем пятого числа.

Сталин подошел к карте и провел циркулем радиус в тысячу двести километров, хмыкнул. Можно использовать и против немцев под Москвой, только надо соответствующим образом подобрать цели, чтоб не получилась пальба из пушек по воробьям.

Второе письмо, с изложением сил и средств, задействованных в Евпаторийской операции, было от полковника Бережного.

К удовлетворению товарища Сталина, полковник Бережной подтвердил, что командующий 11-й армией вермахта, генерал Эрих фон Манштейн, уже больше суток находится «в гостях» у потомков.

Сталин задумался, потом сделал на полях письма пометку – наградить участников захвата вражеского командарма. Вообще же все окончательно выяснится лишь после установления надежной связи с Василевским и Ларионовым, а пока…

Верховный Главнокомандующий, усмехнувшись в усы, убрал оба письма в личный сейф, где он хранил документы с грифом «особой важности».

Дав себе слово «не откладывать кота в долгий ящик», Сталин вернулся к атласу, нашел по оглавлению карту полезных ископаемых и перелистнул на разворот семьдесят седьмой – семьдесят восьмой страниц. Вгляделся. Перехватило дух от обилия значков полезных ископаемых на карте СССР. Оказывается, в наших недрах есть все, даже алмазы! Выдохнув, Верховный захлопнул том: этой книге надо будет уделить отдельное время, это по-настоящему царский подарок. Сколько денег и времени смогут сэкономить геологи, даже страшно подумать. Но пока отложим. Потом подумаем, кому все это поручить…

Хотя известно кому. Лаврентию – кому же еще. Но все потом, завтра. Сегодня у них другие вопросы. Хотя почему бы и нет? Коротко обрисовать задачу – пусть от моего имени поставит вопрос перед Вознесенским.

В первую очередь обращать внимание на нефть, алмазы и золото. Особенно точные данные по месторождениям нефти в Татарстане и на Севере. Нефть нужна фронту, нужна каждый день, и чем больше – тем лучше. Особенно если ее не надо будет возить из Баку.

А вот золото и алмазы, до которых так жадны капиталисты, можно безо всякого ленд-лиза превратить в новейшие машины и оборудование для заводов и фабрик.

Настроение у Сталина сразу улучшилось. Но все равно, скакнула мысль, проблему с Никиткой надо решать немедленно. Киев ему простили – тогда все хороши были. А тут, оказывается, дело куда как серьезнее. Дело жизни и смерти всего СССР.

Резким движением ладони Сталин смахнул в пепельницу рассыпанный табак и останки безвинно погибшей папиросы. Уже не спеша, спокойно, набил трубку и закурил, размышляя над проблемой.

Никитка ведь тоже не просто так. Большинство его назначило, оно же его, в конце концов, и сняло. Значит, думал Сталин, это было неправильное большинство, не наше, не советское. Вопрос Никитки можно решить одним движением пальца. Вопрос большинства так не решишь, пальцев не хватит. Спасибо, проходили в тридцать седьмом. Сколько потом Лаврентий за Ежовым разгребал! И, кажется, так до конца и не разгреб. Тут только кадровая работа нужна, кропотливая, ежедневная и ежечасная.

В дверь постучали, заглянул Поскребышев.

– Товарищ Сталин, товарищ Берия.

– Пригласи! – кивнул Сталин.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – блеснули известные всему миру стекла пенсне.

– Здравствуй, Лаврентий, здравствуй, – Сталин дождался, пока Поскребышев плотно закроет дверь. – Долго тебя ждать приходится. Что много, дел? Хочешь, еще добавлю? Помолчи пока, Лаврентий, дело серьезное, дальше некуда. Просто так я тебя от работы бы отрывать не стал. Помнишь, я попросил у тебя надежного доверенного человека для одного важного дела?

Берия кивнул:

– Помню, товарищ Сталин, майор госбезопасности Санаев…

– Хорошо, что помнишь, – Сталин прошелся туда-сюда по кабинету, обвел рукой царящий вокруг беспорядок, – ты, наверное, думаешь, что товарищ Сталин собрался переезжать? Ты ошибаешься. Это все привез твой майор ГБ из одного интересного места.

– Насколько мне известно, – Берия протер платком запотевшие стеклышки пенсне, – вы, товарищ Сталин послали майора Санаева в Крым?

– Тебе правильно доложили, Лаврентий, – произнес Сталин, – и это все оттуда, из-под Евпатории.

– Так подтвердилось? – Берия снова водрузил пенсне на нос.

– Более чем, Лаврентий, более чем: 2012 год, восемнадцать боевых и вспомогательных кораблей, в том числе один авианосец и две подлодки, причем одна из них новейшая даже по тому времени. Почти пять тысяч человек личного состава, из них тысяча отборных головорезов, а остальные – высококлассные специалисты. – Сталин обвел рукой кабинет: – Это все дар советскому правительству от благодарных потомков, или, если хочешь, вступительный взнос в советское гражданство.

Это если не считать почти разгромленной одиннадцатой армии. Теперь слушай, что я хочу тебе поручить, – Сталин сунул в руки Берии «Историю СССР», – читай внимательно, Лаврентий. Как сказал твой майор: «У меня язык не поворачивается сказать это». Храбрый человек, другой, узнав такое, застрелился бы…

Сталин уже будто разговаривал сам с собой, не обращая внимания на быстро читающего Берию.

– Но только мы с тобой, Лаврентий, стреляться не будем, а вот насчет кое-кого – стоит подумать.

– Товарищ Сталин, – Берия поднял голову от книги. По лицу наркома пошли красные пятна. – Лысого клоуна исполнить?

Сталин взял со стола трубку.

– Лаврентий, Никитка тут не главный! Хотя стоит подумать насчет несчастного случая, в котором он может погибнуть. Только вот что – пусть это будет действительно несчастный случай, троцкисты с немецкими и британскими шпионами нам сейчас не нужны.

Главное – то, что мы сами допустили в ЦК и Политбюро столько троцкистской мрази. Присмотрись ко всем, кто в 1953–1956 годах состоял в списках ЦК. Чтобы никто из них не пошел на повышение. В случае малейших нарушений социалистической законности – карай их по всей строгости. Военных привлекать только с моей санкции, особенно Жукова. Победим – он сам тебе повод даст, вполне уголовный, хоть под высшую меру подводи. По партийным бюрократам – вопрос жизни и смерти. Понятно?

– Так точно, товарищ Сталин, – Берия кивнул на книгу, – разрешите еще раз перечитать? Надо запомнить особо избранные фамилии…

Сталин посмотрел на часы.

– Скоро ко мне придет твой майор Санаев со связистами оттуда, делать мне прямую связь с Крымом. Для дела будет лучше, если он не будет знать, что ты в курсе операции. У тебя есть еще десять минут…

6 января 1942 года, 18:25.

Москва. Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

Поскребышев открыл дверь, и майор госбезопасности Санаев, сделав знак двум связистам следовать за собой, набрался мужества и шагнул через порог. В каком настроении будет сейчас Верховный? Ведь за последний час ему пришлось узнать много крайне неприятных вещей.

Товарищ Сталин сидел за столом и внимательно читал книгу. Другую книгу, как понял майор госбезопасности Санаев. В пепельнице дымилась трубка. На мгновение оторвавшись от чтения, Сталин сделал пометку в лежащем рядом письме и поднял голову.

– А, товарищ Санаев, ну заходи, заходи, – судя по всему, настроение товарища Сталина было вполне нормальным. Санаев показал рукой на пришедших вместе с ним молодых людей в темно-синих комбинезонах без знаков различия:

– Разрешите вам представить лейтенантов связи Манкина и Овсянкина. Им поручено смонтировать в вашем кабинете спецаппаратуру связи.

– Здравия желаем, товарищ Сталин, – почти хором сказали лейтенанты, – разрешите приступить к монтажу?

– Приступайте, товарищи лейтенанты, – Сталин отодвинул в сторону книгу и встал из-за стола. Взяв из пепельницы трубку, он с огорчением увидел, что пока он увлеченно работал, она прогорела и погасла.

Один из лейтенантов втащил в кабинет некое устройство. Больше всего это напоминало какой-то телефонный аппарат-переросток. Второй внес еще один ящик, поменьше, и небольшой моток провода.

– Товарищ Сталин, куда это можно поставить? – отдуваясь, спросил тот из лейтенантов, что нес аппарат. Сталин молча показал на стол рядом с аппаратами ВЧ. Майор госбезопасности Санаев помог чуть сдвинуть телефоны в сторону, и аппарат из будущего занял свое место среди коллег.

Сталин наблюдал, как ловко и почти без слов работают связисты из будущего. Спросив, где находится розетка, один из них сунул в нее провода от какого-то приборчика. Посмотрел показания, покачал головой и коротко бросил своему напарнику:

– Сто пятнадцать.

Тот повернул малый аппарат задней стороной к себе и щелкнул каким-то рычажком.

– Готово!

Еще минута, и малый аппарат был включен в розетку, а уже к нему в свою очередь был подключен телефон-переросток. Еще один щелчок, и на лицевой панели засветились два зеленых огонька и несколько красных.

– Готово, товарищ Сталин, разрешите проверить связь?

Верховный Главнокомандующий кивнул, лейтенант нажал кнопку «1» и снял с аппарата трубку.

– Алло, лейтенант Овсянкин, проверка связи… – и после короткой паузы: – Да, так точно, товарищ полковник, из Кремля, – и, закрыв микрофон трубки ладонью: – Есть связь, товарищ Сталин!

– Кто на линии, товарищ Овсянкин? – медленно спросил Сталин.

– Полковник Бережной, товарищ Сталин.

– Покажите, как пользоваться вашим чудом техники, – Сталин протянул руку за трубкой. – На что тут надо нажимать?

Лейтенант в двух словах объяснил вождю народов, как нужно пользоваться аппаратурой ЗАС.

– Алло, товарищ Бережной? – произнес Сталин и в ответ услышал четко и ясно, как будто из соседней комнаты:

– Здравия желаю, товарищ Сталин!

– Здравия желаю. – Сталин придвинул к себе блокнот. – Доложите текущую обстановку в Крыму.

– Обстановка на данный момент такова, – начал Бережной. – Сегодня, примерно в полдень, был деблокирован Севастополь. Остатки 11-й армии, бросившие в ходе отступления тяжелое вооружение, отодвинулись в горную часть Крыма и на Южный берег. Все объекты материально-технического снабжения немецких частей вместе с армейским интендантством захвачены нами в Симферополе. Таким образом, наши войска обеспечены топливом и продовольствием за счет трофеев, а немцы имеют на руках только носимый НЗ. Салгирский перевал надежно удерживается нашим заслоном. Кроме того, около трех часов дня, батальон морской пехоты капитан-лейтенанта Бузинова и рота тяжелых танков вышли на линию Турецкого вала.

– Ваших тяжелых танков? – переспросил Сталин.

– Так точно, товарищ Сталин, наших, – ответил Бережной.

– Продолжайте, товарищ Бережной, – кивнул Сталин, – или у вас по этому вопросу все?

– Никак нет, товарищ Сталин, не все. В смысле, не все так приятно, как хотелось бы. Товарищу Василевскому так и не удалось сдвинуть с места Кавказский фронт. Генерал Козлов просто уперся – и ни в какую. А тут, товарищ Сталин, дорог каждый час, если не каждая минута. Нас же все-таки не так уж много – мы не армия и не корпус, а всего лишь бригада, и иметь в своем тылу остатки немецких войск – для нас непозволительная роскошь.

После совещания с генералом Василевским, мы пришли к единому мнению, что нужно как можно скорее ликвидировать окруженные немецкие и румынские части и срочно собирать ударный кулак напротив Перекопа. Гитлеровское командование тоже сложа руки сидеть не будет и попробует восстановить положение, чтобы деблокировать остатки 11-й армии.

Товарищ Сталин, у нас имеются многочисленные факты зверских преступлений на территории Крыма немецко-румынских оккупантов и их крымско-татарских пособников против мирного населения и советских военнопленных. Нельзя ли в связи с этим для производства следственных действий прислать некоторое количество соответствующих специалистов из НКВД и прокуратуры? Сейчас специальная группа из сопровождающих наше соединение военных журналистов и юристов тщательно фиксирует все факты. Юридически безупречные доказательства деятельности европейских «цивилизаторов» были бы крайне полезны как для внутреннего, так сказать, употребления, так и для внешней пропаганды.

– Хорошо, товарищ Бережной, мы подумаем над теми вопросами, которые вы озвучили, особенно над последним, – Сталин чиркнул карандашом в блокноте несколько строк, – кстати, где сейчас товарищ Василевский?

– Час назад товарищ Василевский выехал из Севастополя, ждем его прибытия в течение ближайшего времени, – ответил Бережной.

Сталин кивнул.

– Хорошо, как только он появится, пусть сразу позвонит. И еще – где сейчас ваш КП?

– Пока не решилась проблема с Кавказским фронтом и остатками 11-й армии, мы разместили временный КП в Симферополе, товарищ Сталин. Как только местные части надежно блокируют окруженную группировку, то бригада и ее штаб немедленно передвинутся на позиции на Перекопе. Пока же просто опасно оставлять здесь все без контроля – немцы могут попробовать вырваться из мышеловки и наломать дров. А на Перекопе пока против нас – оперативная пустота.

– Раз так, товарищ Бережной, – Сталин потянулся за трубкой, – может быть, стоит двинуться дальше? К примеру, на Мелитополь.

– Никак нет, товарищ Сталин, – ответил Бережной, – сейчас выгоднее укрепить Перекоп и принять немецкий контрудар на заранее подготовленную оборону. Авиацию на южном направлении мы им выбили и, как только стихнет шторм, продолжим эту работу дальше.

У нас есть надежные способы ведения контрбатарейной борьбы. Именно так мы вывели из строя немецкую артиллерию под Саками. И кроме того, сейчас, по приказу товарища Василевского, на территории Крыма собирают все брошенные немецкие орудия.

В Симферополе, как я уже говорил, захвачены в числе прочих трофеев и армейские снарядные парки. Сколько будет орудий крупных калибров, я точно сказать не могу, но никак не меньше двух – трех сотен стволов. На станциях Симферополь и Джанкой удалось в целости и сохранности захватить немецкие эшелоны с боеприпасами. Расчеты сформируем из наших освобожденных военнопленных и бойцов СОР и Кавказского фронта.

И пусть тогда немецкая пехота и танкисты наносят контрудар без авиации и поддержки артиллерии. Так, как это делали бойцы Красной Армии летом сорок первого. А когда они выдохнутся, вот тогда мы и пустим вперед собранную в ударный кулак свою бронетехнику. А это…

– Понятно, товарищ Бережной, мы обдумаем этот вопрос. – Сталин сделал паузу. – А скажите, товарищ Бережной, вы принимали присягу СССР?

– Так точно, товарищ Сталин, принимал, еще в 1982 году, при прохождении срочной службы.

– Тогда, товарищ Бережной, поздравляем вас с подтверждением звания полковник, утверждением в должности командира бригады и награждением орденом Ленина за освобождение Крыма по совокупности. Но последнее мы отложим на недельку, тогда станет окончательно ясно, в какую сторону сложилась эта самая совокупность. До свиданья, товарищ полковник.

– До свиданья, товарищ Верховный Главнокомандующий.

С бешено бьющимся сердцем Бережной положил трубку. Ну и что, что ему однажды Путин руку жал… Это же Сталин, если он руку пожмет, потом ее месяц можно не мыть.

А товарищ Сталин, положив трубку на аппарате потомков, взялся за аппарат ВЧ, соединяющий его с Генеральным штабом.

– Борис Михайлович, здравствуйте. Распорядитесь там, чтобы Козлов срочно передал управление войсками Кавказского фронта генералу Василевскому и немедленно вылетал в Москву. Да, дело срочное. Спасибо, я надеюсь, что вы сделаете все как положено…

6 января 1942 года, 21:05.

Симферополь, аэродром Сарабуз. КП Первой Отдельной тяжелой механизированной бригады ОСНАЗ РГК

Генерал-лейтенант Василевский вошел в штабной кунг, на ходу расстегивая промокшую насквозь шинель. Шторм плавно перерастал в проливной дождь. Как и предсказывал хронопрогноз погоды, началась распутица.

– Ну, как дела, товарищи? – Василевский сунул в руки адъютанту сначала мокрую насквозь папаху, потом и шинель. – Погода мерзкая, ветер, и льет как из ведра!

– Дела, как в сказке, – буркнул полковник Бережной, оторвавшись от монитора, – чем дальше, тем страшеннее. «Вертушки» всем кагалом второй раз румынские позиции под Карагозом проштурмовали. Хорошо отработали, на совесть. А этот Козел… простите, генерал Козлов будто клятву дал – ни шагу вперед! Кажется, нам удалось нащупать штаб румынского генерала Аврамеску. Именно его части сейчас держат наш Крымский фронт. Как стемнело, я вышлю туда группу своих орлов, пусть навестят генерала. Если не получится взять его живым, ребята обещали привезти голову в пакете.

Да, кстати, – Бережной встал, – недавно установлена постоянная прямая радиотелефонная спецсвязь с Москвой. Звонил товарищ Сталин, просил вас перезвонить, сразу как вы приедете.

– Отлично, товарищ полковник! Давно?

– Да уж больше двух часов назад, – полковник Бережной заглянул в свой блокнот, – примерно в полседьмого. Вон, товарищ Василевский, в углу стоит аппарат – прямая линия на Москву, Кремль, товарищ Иванов.

Немного помедлив, генерал-лейтенант Василевский подошел к аппарату. Снял трубку и дождался, пока длинные гудки не сменились знакомым голосом:

– Алло, слушаю… – слышно было до невозможности хорошо.

– Здравия желаю, товарищ Сталин, генерал-лейтенант Василевский на проводе.

– Как там у вас дела, товарищ Василевский? – было слышно, как Сталин хмыкнул. – А то мне тут доложили, что товарищ Козлов игнорирует представителя Ставки…

– Так точно, товарищ Сталин, игнорирует, – Василевский тряхнул головой. – В настоящий момент в центральной части Крыма нами достигнут полный успех. Разгромлена немецко-румынская группировка под Саками, нами взяты Симферополь, Джанкой, Бахчисарай. Деблокирован Севастополь.

На данный момент мы имеем несколько групп немецких окруженцев. И самая сильная и боеспособная из них – это как раз та, что противостоит Крымскому фронту. Остальные части 11-й армии подверглись сильным ударам, утратили тяжелое вооружение и крайне деморализованы. А эти пока не ощутили на себе удар товарищей потомков.

Правда, пока я был в Севастополе, они нанесли… – Василевский вопросительно посмотрел на Бережного, и тот показал генералу два пальца, – два бомбоштурмовых удара по немецко-румынским позициям под Карагозом.

Я был там, где в свое время был нанесен аналогичный удар под Севастополем. По идее, под Карагозом живого места не должно остаться, но войска Крымского фронта по-прежнему ни с места.

– Товарищ Василевский, вам не нужно ни в чем убеждать меня. Товарищ Сталин и сам понимает, что в Крыму замечательно проведена одна из тех операций, когда, как говорится, готовить – только портить. Мне уже известно, какую роль сыграли товарищи потомки в деле освобождения Крыма. Товарищ Сталин понимает, что товарищ Козлов, неверно оценив обстановку, ставит столь многообещающую операцию под угрозу срыва.

В своем кремлевском кабинете Сталин сделал паузу, чтоб затянуться трубкой.

– Мы приняли решение отозвать товарища Козлова в Москву в распоряжение Ставки. Вы, товарищ Василевский, должны временно принять управление Крымским фронтом на себя и довести эту операцию до конца.

Немедленно вылетайте в Феодосию и принимайте дела. Но не забывайте и про остальное. Угроза со стороны остатков 11-й армии должна быть ликвидирована в течение двух суток. Пользуйтесь своими полномочиями по полной программе. А они у вас немаленькие. Вам все понятно, товарищ Василевский?

– Так точно, товарищ Сталин, все! – Василевский перевел дух. – Товарищ Сталин, у меня есть несколько просьб…

– Говорите, товарищ Василевский.

– Товарищ Сталин, а как насчет приведения потомков к присяге и официального приказа о формировании бригады и вручения боевого знамени? Бойцы и так дерутся неплохо, но признание их статуса должно устранить почву для недомолвок. А то в наших частях опять пошли слухи, будто в Крыму высадились белогвардейцы. И что самое плохое, распространяют слухи некоторые тыловые политработники Черноморского флота и Приморской армии. Так и до беды недалеко…

– Спасибо за предупреждение, товарищ Василевский, я попрошу товарища Берию внимательно разобраться с этими отдельными товарищами – действительно они нам товарищи, или это только кажется.

С приказом на формирование спешить не будем, подождем до завершения активной фазы операции, тогда и приведем наших потомков к присяге и подписке о неразглашении по уровню ОВ. Ведь каждый из них секретоноситель самого высшего уровня. Боевое знамя срочно изготовят, завтра в Крым возвращается майор госбезопасности Санаев, он и привезет. Что еще?

– Товарищ Сталин, я плохо разбираюсь в военно-морских делах. Нельзя ли сюда, хоть на несколько дней, прислать товарища Кузнецова? Все равно все флоты, кроме, пожалуй, Черноморского, фактически бездействуют. Ну, разве что воюет Северный флот. Но товарищи потомки говорят, что адмирал Головко там хорошо справлялся всю войну, а вот товарищ Октябрьский мне здесь, в связи с новыми обстоятельствами, очень не нравится. Ну, и, товарищ Сталин, не вечно же я буду в Крыму… Нельзя ли генерала Козлова заменить на генерала Рокоссовского? Я думаю, что он вполне созрел для должности комфронта.

– Кузнецов и Рокоссовский… – Сталин помолчал, – не слишком ли много просите, товарищ Василевский? Хотя, – снова последовала пауза, – мы полагаем, что к вашему пожеланию надо прислушаться.

Я совсем недавно разговаривал с товарищем Ларионовым. Он тоже просил прислать товарища Кузнецова. Только, пожалуй, надо добавить к двум названным вами фамилиям третью. Пусть это будет товарищ Берия. Ненадолго, дня на три, или на недельку. Ведь наши новые друзья – это самый большой секрет СССР. И именно товарищу Берии этот секрет охранять. Вы согласны со мной?

– Так точно, товарищ Сталин, согласен, – генерал-лейтенант Василевский вытер платком мокрый лоб.

– Ну, вот и хорошо, товарищ Василевский, выполняйте, – и Сталин повесил трубку.

Генерал-лейтенант опустился на жесткую скамью рядом с аппаратом. Кажется, ему удалось добиться всего, чего только возможно, но было ощущение, что что-то идет не так. И дело даже не в визите Берии, а в чем-то еще. Хотя это может быть всего лишь глупая мнительность и надо начинать действовать.

– Вячеслав Николаевич, – обратился он к Бережному, – мне срочно нужно вылететь в Феодосию.

7 января 1942 года, 07:00.

Москва. Кремль.

Кабинет Верховного Главнокомандующего

Раннее утро, за окнами еще темно. Сталин читал. Читал всю ночь. Круг света от настольной лампы с зеленым абажуром падал на книгу, а по углам кабинета таилась полутьма. За пределом круга света лежал с закрытой крышкой аппарат потомков, именуемый ноутбуком. Его очередь еще придет, хранимая на нем информация безбрежнее любого океана. Просмотрев только оглавление библиотеки, Сталин пришел в легкую оторопь от обилия книг. А ведь были еще и фильмы.

После пары часов работы начали болеть глаза. Лейтенант Овсянкин, обучавший вождя работать на этом американском приборе китайской выделки, предупреждал, что поначалу так оно и будет, пока глаза не привыкнут к новому способу чтения.

Последовав совету, Сталин закрыл крышку и отодвинул ноутбук в сторону. Выпив крепкого чая с лимоном и немного походив в раздумьях по кабинету, вождь взялся за книги, благо они тоже несли очень важную информацию. Чувство осознания того, как много этой информации надо получить и переработать в самые кратчайшие сроки, было сродни самому настоящему физическому голоду. Поэтому вождь дал себе слово, что ближайшее время посвятит насущному – году 1942-му, который довольно-таки неплохо начался, но кто его знает, что будет дальше.

По мере чтения «Хроники Великой Отечественной войны», волосы у Верховного буквально зашевелились. Он ощутил себя человеком, который шел в тумане по горной тропе, и вдруг налетевший порыв ветра разогнал туман, и путник увидел в двух шагах от себя бездонную пропасть.

Еще поздним вечером, сразу после разговора с адмиралом Ларионовым, вождь вызвал к себе кремлевского врача и потребовал таблетку американского препарата фенамина. Врач попытался было возражать, ссылаясь на то, что это лекарство небезопасно, а сам товарищ Сталин совсем не молод. Но Верховный посмотрел на него таким взглядом, что тот замолчал, потом убежал и через несколько минут принес требуемое.

После таблетки спать расхотелось совершенно. Он положил перед собой раскрытый том, два листа бумаги и два остро отточенных карандаша – синий и красный. Верховный методично, не пропуская ни одного дня, пополз по хронике, выписывая в красный список виновников катастроф, а в синий список авторов побед. Если фамилия в этом списке уже была, то товарищ Сталин ставил рядом жирный плюс. Красный список выходил довольно солидным, как и перечень тех несчастий, которые ждали СССР в течение ближайшего года.

Сталин прикрыл глаза, размышляя. Набил трубку, закурил, прошелся по кабинету. Покосился на аппарат связи с потомками – молчит. Потом на раскрытую книгу с картой боевых действий на 1942 год. В той истории немцы рвались на юг, к Бакинской и Грозненской нефти. Как будет в этот раз, еще неизвестно, но пускать их дальше совершенно не хочется. Как и терять пару миллионов штыков в очередных котлах. Немцев нужно упредить и сорвать их планы. Шиш им, а не Сталинград и Баку.

Эх, не зря генерал-лейтенант Василевский попросил назначить на Крымский фронт Рокоссовского. Его фамилия в синем списке с четырьмя жирными плюсами. Верховный Главнокомандующий подошел к большой карте, висящей на стене, и застыл перед ней в раздумье. А что если вот так…

Использовать 1-ю Отдельную тяжелую механизированную бригаду ОСНАЗ РГК как таран – Верховный чиркнул карандашом от Перекопа до Изюма. Под прикрытием авиации потомков. И потом обратно! Вместе с 57-й, 9-й и 37-й армиями. Изюм-Лозовскую операцию как таковую отменить. Но подготовку к наступлению на этом участке фронта не прекращать.

Эти силы и понадобятся для новой операции по окружению и уничтожению 1-й танковой группы генерала Клейста. Сложность в том, что особой мехбригаде надо будет проделать пятисоткилометровый путь дважды. Один раз как рейдирующему соединению, а второй раз – после дозаправки – как лидеру Юго-Западного фронта. Или возвращать их не стоит? Посмотрим, может, пополним техникой и используем на другом участке фронта.

Командующий Южным направлением, товарищ Тимошенко… Сталин опять задумался. Стоит ли одному из виновников Харьковского разгрома летом 1942 года доверять проведение столь ответственной операции?

Этот вопрос можно решить и позже, но решить его обязательно надо. Риск в таком деле недопустим. Вон он красный список, буквально вопиет о том, что Красная Армия в основном перестала терпеть неудачи, когда эти товарищи были удалены с фронта.

Верховный сделал запись в свой блокнот: в течение недели подыскать для Южного направления и Юго-Западного фронта нового командующего.

Сделал и задумался – а кого? Снимать туда Конева, так Калининский фронт втянут в отчаянные бои под Москвой, и Конев нужен там. Разве что прямо перед операцией, когда Рокоссовский полностью войдет в курс дела в Крыму, перебросить туда Василевского. Вот это мысль! Василевский справится!

По завершении операции у нас будет на один фронт меньше. А Тимошенко отправить в Ташкент – ТуркВО командовать?

Верховный вытащил из сейфа листок со списком подразделений, из которых состояла мехбригада, и сел за стол. Еще раз вчитался и взялся рукой за голову. Ну почему мы перед войной не проектировали эти самые бронетранспортеры, не говоря уже о боевых машинах пехоты как у потомков! А самоходные орудия! Сколько было жалоб на то, что артиллерия отстает. А самоходная не отстанет! Так, что там такое было: наши разработанные в ходе войны СУ-76 на базе Т-60, СУ-122 на базе Т-34 и СУ-152 на базе КВ. Пока только для механизированных частей.

Что у них с личным составом? Батальон капитан-лейтенанта Бузинова товарищ Василевский своей властью в бригаду влил – это хорошо. Но вот потомки, чтобы этот батальон их не связывал, посадили его на броню танков и в грузовики, которые должны были перевозить боеприпасы. А вот это плохо – грузовики эти там не просто так. И если добавить туда еще хоть одно подразделение, то и грузовики кончатся. А пехоты в составе бригады очень мало, чего не скажешь про технику, кстати крайне зубастую.

На будущее надо будет дать поручение на базе танка Т-70 разработать легкий гусеничный транспортер открытого типа, вооруженный, – пулемета ДШК на зенитной турели пока хватит. И пехоту, если что, поддержать сможет, и от налета авиации прикроет, и дополнительного усложнения техники не будет.

Но это задача на будущее, чтобы через полгода-год мы смогли сформировать другие, аналогичные мехбригады. Потомки показали, что тактика блицкрига отнюдь не монополия немцев. Надо только иметь соответствующую технику и обученных и подготовленных бойцов. Там, где пеший красноармеец будет брести сутки, мотострелок домчит до цели за два часа.

Пока еще у СССР нет возможности сделать механизированной всю армию. Но вот сформировать несколько подобных бригад для выполнения особо важных задач нам уже по силам.

Сталин прошелся взад-вперед по кабинету, посасывая трубку. Потом снял трубку телефона.

– Борис Михайлович, как там Рокоссовский? Что, сдал армию своему заму и едет в Москву? Хорошо, как только приедет, сразу же ко мне. Дело особой важности. Да, по вновь открывшимся обстоятельствам, есть мнение назначить товарища Рокоссовского командующим Крымским оборонительным районом вместо генералов Козлова и Петрова. Да, Борис Михайлович, выяснилось, что товарищ Козлов не оправдывает нашего доверия. Как, кстати, есть о нем какие-нибудь известия? Никаких?.. А подтверждение о получении приказа имеется? Хорошо, когда товарищ Козлов объявится, будем разговаривать с ним по-другому…

Не успел Верховный повесить трубку, как неожиданно запиликал аппарат потомков. Недоумевая о причинах внезапного звонка глубокой ночью, товарищ Сталин поднял трубку:

– Слушаю!

– Здравия желаю, – заговорила трубка, – товарищ Сталин, докладывает генерал-лейтенант Василевский. Товарищ Козлов не хочет сдавать фронт, он требует вашего личного письменного распоряжения.

В голову Верховного ударила горячая волна гнева.

– Дай его сюда, он там у тебя рядом?

– Так точно, товарищ Сталин, рядом, – ответил Василевский.

Сталин начал медленно и размеренно говорить в трубку:

– Послушайте, товарищ Козлов. Вы что, решили в генерала Стесселя поиграть? Так ведь вы не Стессель, и я вам не Николай. Немедленно сдавайте фронт и вылетайте в Москву за новым назначением, а иначе… Иначе отправитесь несколько дальше и в сторону Севера. Вам все понятно?!

Неожиданно в трубке сухо щелкнул выстрел, потом послышалась короткая возня, и упало что-то тяжелое.

– Что там у вас, товарищ Василевский? – недовольно спросил Сталин.

– Да, товарищ Сталин, тут у генерала Козлова начальник охраны чересчур нервный оказался, за пистолет схватился, – ответил Василевский, – бойцы товарища Бережного его и скрутили. Никто, к счастью, не пострадал.

– Хорошо, что никто не пострадал, – Сталин сделал паузу, – генерала Козлова арестовать за невыполнение приказов Ставки. Возьмите его с собой в Симферополь и оттуда отправьте в Москву первым же самолетом. Все! И, товарищ Василевский, вы где сейчас находитесь?

– В Феодосии, товарищ Сталин, – ответил Василевский.

– А как вы говорите со мной – по линии бригады?

– Товарищ Сталин, я говорю по мобильной рации через коммутатор узла связи бригады.

– Понятно, товарищ Василевский, желаю вам успеха, до свиданья.

Сталин положил трубку. В дверь заглянул Поскребышев.

– К вам товарищ Берия.

В это время часы на Спасской башне пробили семь утра – вот-вот должны были подойти Кузнецов и Рокоссовский…

– Зови, – сказал Сталин.

– Здравия желаю, товарищ Сталин, – Берия снял пенсне и глянул на вождя покрасневшими от бессонницы глазами, – что-нибудь случилось?

– Доброе утро, Лаврентий, – товарищ Сталин махнул рукой в сторону стола, показывая то ли на стопки книг, то ли на аппарат для связи с потомками.

– Как всегда, появились вопросы в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. Есть мнение, что тебе, товарищ Берия, необходимо съездить в Крым, посмотреть на месте, что там и как. Основной твоей задачей будет оценить морально-идейное состояние наших потомков. Василевский Василевским, он военный, и этим все сказано. Тут надо будет копнуть чуть поглубже.

Но на верность коммунистической идее налегать не стоит, товарищ Хрущев и его последователи сумели так эту идею опоганить в глазах потомков, что теперь нам долго придется отмывать ее от этой грязи.

Надо подумать о выделении в бригаду хороших политработников, можно, к примеру, направить туда «дорогого Леонида Ильича». А мы посмотрим, что с ним сделают благодарные потомки – прибьют на месте, или расцелуют в губы.

Также необходимо определить потребности в материально-техническом снабжении потомков. Понять, что мы сможем им дать непосредственно со складов, и что необходимо производить специально, учитывая при том, чтобы это производство было нам по силам.

И наконец, что из необходимого им мы произвести не сможем, и когда и насколько от этого снизится их боеспособность. Именно тебе – «лучшему менеджеру всех времен и народов» – предстоит возглавить работу по воспроизводству технологий потомков в наших условиях.

И не смотри на меня так… Там ты потянул ракетный и атомный проекты. И это тогда, когда никто не мог подсказать тебе – что и как. Лаврентий, я считаю, что в этих условиях ты способен на большее. Ты же у нас почти инженер. И не мотай головой, как конь – все равно мне больше не на кого взвалить этот груз. А делать это дело все равно надо.

– Так точно, товарищ Сталин! – Лаврентий Павлович нацепил на нос пенсне и поднял голову. – Я готов выполнить любое задание партии и правительства.

– Ну, вот и молодец, – Сталин прошелся по кабинету. – Вместе с тобой поедут Рокоссовский и Кузнецов. Но у них свои задачи. Рокоссовский примет командование Крымским оборонительным районом, а Кузнецов будет разбираться, как мы наилучшим способом можем использовать флотскую группировку потомков. Пока в деле только их авианосец, который служит плавучим аэродромом. Впрочем, оставим флот морякам. Но ты, Лаврентий, одним глазом все равно присматривай за всеми…

В дверь тихонько вошел Поскребышев.

– Товарищ Сталин, там…

– Кузнецов или Рокоссовский? – быстро спросил Сталин.

– Оба, – ответил Поскребышев.

– Зови, – сказал вождь, делая Берии знак пока помолчать.

Военачальники вошли и замерли у порога. Что они могли подумать, увидев рядом со Сталиным Берию? Но ни у того, ни у другого на лице не дрогнул ни один мускул. Нервы у них и в самом деле были железные. Сталин дождался, пока оба отдадут ему честь и отрапортуют, потом кивнул. Сделав шаг назад – так, чтобы Берия, Кузнецов и Рокоссовский оказались вместе, – Сталин негромко сказал:

– Товарищи, есть мнение поручить вам миссию особой важности.

По выражению лица Кузнецова и Рокоссовского было видно, что они отчаянно пытаются сообразить – какая именно задача может соединить столь разных людей.

Николай Герасимович Кузнецов – тридцатисемилетний адмирал и нарком Военно-морского флота, один из самых успешных русских и советских адмиралов после Макарова и фон Эссена.

Константин Константинович Рокоссовский – сорокапятилетний генерал-лейтенант, талантами не уступающий знаменитому Жукову и в то же время лишенный его хамства и мародерских замашек.

Ну, и Лаврентий Павлович Берия – сорокатрехлетний партийный и советский деятель, нарком внутренних дел, куратор множества секретных проектов.

Ничего общего.

– Но, товарищ Кузнецов и товарищ Рокоссовский, порученная вам миссия связана с делом особой важности. В случае нарушения режима секретности… Словом, вы понимаете, какую ответственность на себя берете. У вас, товарищи, есть последний шанс отказаться.

Кузнецов мотнул головой:

– Товарищ Сталин, лично я никогда не отказывался ни от выполнения приказов командования, ни от поручений партии.

Рокоссовский кивнул, соглашаясь:

– Товарищ Сталин, сейчас идет война, и любое ваше поручение я воспринимаю как боевой приказ. А его нужно выполнять любой ценой.

Сталин взял со стола два уже заполненных Поскребышевым бланка расписок.

– Товарищи, вот подпишите это и приступим, – он внимательно посмотрел на Кузнецова, да так, что тому стало не по себе. – А вам, товарищ Кузнецов, категорически запрещается без моего личного разрешения передавать нашим западным союзникам любую информацию, еще раз повторяю: любую! А то может произойти… несчастье. Ладно, надеюсь, что в этот раз… Подписали? Ну и отлично!

Верховный взял со стола большой пакет из плотной бумаги и протянул его Кузнецову.

– Посмотрите, товарищ нарком. Может быть, это вас заинтересует.

В пакете были фотографии, четкие, яркие, цветные. Корабли незнакомых футуристических очертаний под старорежимным Андреевским флагом. И среди них – огромный авианосец, на широкой корме которого надпись большими бронзовыми буквами: «Адмирал Флота Советского Союза Николай Кузнецов». И всегда невозмутимый и сдержанный адмирал, пожалуй, впервые в жизни был близок к обмороку. Ноги у него подкосились, и он без разрешения Верховного присел на краешек стула. Сталин понимающе усмехнулся и чубуком трубки разгладил прокуренные усы.

Пока адмирал, с трудом вышедший из ступора, дрожащими руками перебирал фотографии, генерал-лейтенанту Рокоссовскому был вручен другой пакет. Хищные бронированные машины с острым носом и сдвоенной пушкой в маленькой конической башне, а под ними подпись: «БМП-3Ф».

Большие приземистые танки, опирающиеся на могучие гусеницы, из широких плоских башен торчат длинноствольные пушки почти корабельных калибров. Подпись под фотографией: «танк Т-72».

Нечто на танковом шасси, увенчанное коробчатой конструкцией, напоминающей пчелиные соты. Подпись: «ТОС-1А Солнцепек».

Большой грузовик с массивными колесами, с пакетом труб вместо кузова, отдаленно напоминающий систему залпового огня БМ-13, и подпись: «РСЗО Смерч».

Бойцы в окопах в незнакомой форме грязно-оливкового цвета, странно бочкообразные в груди и с ног до головы увешанные оружием. У нескольких в распахнутом вороте тужурок видны полосатые тельняшки. Ни одной знакомой модели оружия: ни карабины с длинными изогнутыми магазинами, ни пулеметы нельзя привязать ни к одной стране мира.

Правда, среди них как свои среди своих привольно расположилось несколько краснофлотцев с самозарядными винтовками Токарева в руках. Подпись под фото: «Позиции батальона морской пехоты «Балтика» под Саками 05.01.42».

Еще одно фото. На нем немецкий генерал в кителе, фуражке и, о конфуз, в кальсонах, в окружении бойцов в черных комбинезонах, странных круглых шлемах с забралами. И подпись: «Генерал Манштейн в гостях у спецназа ГРУ».

Сталин прервал затянувшуюся паузу:

– Товарищи, должен вас заверить, что все это не шутка и не фотомонтаж. Это есть! И именно вам с этим теперь предстоит работать. Именно эта сила, внезапно появившаяся в нашем мире из две тысячи двенадцатого года вечером четвертого января, разнесла в пух и прах 11-ю германскую армию и практически уже освободила Крым.

Вы, товарищ Рокоссовский, назначаетесь командующим Крымским оборонительным районом, который будет включать в себя все наши части, дислоцированные в Крыму. Но главной ударной силой должна стать Отдельная тяжелая механизированная бригада ОСНАЗА РГК.

В вашу задачу будет входить не только окончательная очистка Крыма от немецких оккупантов. Используя свои таланты и мощь наших потомков, вы, товарищ Рокоссовский, должны провести операцию стратегического значения по разгрому и окружению южного фланга группы армий «Юг».

Все материалы по планируемой операции находятся здесь, – Верховный передал Рокоссовскому еще один пакет. – В нем пока только общие цели и задачи – детальный план операции вам необходимо разработать в недельный срок.

Для разработки операции приказываю привлечь товарища Василевского и командира ОТМБ-1 полковника Бережного. У полковника, может быть, и нет вашего военного таланта, товарищ Рокоссовский, но зато у него много знаний, которых нет у вас. Соедините свой талант и его знания и дайте нам большую победу.

Теперь вы, товарищ Кузнецов. Ваша задача – прибыв на эскадру из будущего, выяснить боевые возможности как каждой отдельной боевой единицы, так и эскадры в целом. Как нарком ВМФ СССР вы должны разработать максимально эффективные способы применения этой силы в войне с фашистской Германией. В общем, примите эти корабли под свое руководство.

Контр-адмирал Ларионов, командующий этой эскадрой, очень хорошо о вас отзывался. Да и их флагманский корабль носит ваше имя. Не опозорьте такого доверия и уважения к себе.

На этом все. Товарищ Берия инструкции от меня уже получил. Если что – штаб особой мехбригады и флагман эскадры имеют со мной прямую связь. Поскольку дело масштаба ОВ, то, – Сталин провел рукой по аппарату связи, – при любой проблеме выходите на связь немедленно. А теперь все, товарищи, самолет уже ждет вас!

7 января 1942 года, 15:15.

Примерно на полпути между Констанцей и Севастополем

Мерно гудят моторы бомбардировщиков. Целых три девятки грозных Хе-111 первой группы 100-й бомбардировочной эскадры мерно месят винтами воздух в заоблачной восьмикилометровой выси. Перед ними поставлена задача – утопить пережидающую шторм на траверзе Евпатории большевистскую эскадру. В составе которой – вы только подумайте! – даже авианосец.

Ведет асов люфтваффе к цели командир группы майор Гельмут Кюстер. Над головами пилотов, стрелков и штурманов вечно голубое на такой высоте небо. Слепящее полуденное солнце, сейчас, в январе, стоит довольно низко над горизонтом по правому борту. С той стороны немецкие стрелки не ждут никакой угрозы. Там, в двух сотнях километров, турецкий берег.

Внизу бушует шторм, и большевистский авианосец сейчас беспомощен. Налет будет, как всегда, внезапным и уничтожающим.

Позавчера в полдень группа приземлилась на аэродроме под Констанцей, потому что конечный пункт назначения – Саки – оказался захваченным большевистским десантом. Вчера весь день погода была нелетная, над Констанцей бушевал ураганный ветер. И только сегодня, когда все немного стихло, метеорологи разрешили вылет.

Никто из немецких пилотов, даже Кюстер, не знал, что они уже стали жертвенными барашками. Еще тридцать пять минут назад двадцать семь отметок появились на радарах «Кузнецова». Большая высота – это еще и высокая радиозаметность. Пятнадцать минут назад от взлетной полосы аэродрома Саки оторвались два истребителя Миг-29К…

Две появившиеся на горизонте черные точки стрелки бомбардировщиков не заметили, потому что те зашли со стороны солнца. Экипажи «хейнкелей» оставались в полном неведении до самого последнего мгновения, когда, как им показалось, из солнечного диска на головную девятку брызнули очереди из пушек. Техники подвесили под крылья истребителей по две спаренные контейнерные пушки ГШ-23-2 калибром двадцать три миллиметра. В результате получился шквал пушечного огня.

Немецкие самолеты не загорались, нет. Они просто рассыпались на части от попадания одного-двух снарядов. Надо еще сказать, что майор Скоробогатов вместе с ведомым зашли на цель с такого ракурса – справа, чуть сзади и сверху, – чтобы головная девятка состворилась в единую цель, когда каждый снаряд находил свою жертву. Ну, а радар и прицельно-навигационный комплекс сделали их стрельбу убийственно-точной.

Пилоты и штурманы следующих девяток сначала увидели только плотный поток пушечных трасс рубинового цвета, которые перечеркнули небо и обрушились на головную группу. Два бомбардировщика из крайней правой тройки – ведущий и правый ведомый – сразу же камнем пошли к земле.

Один, крутясь в беспорядочном штопоре, с оторванным почти у центроплана правым крылом, другой – с развороченной пилотской кабиной. Немецких летчиков не спасло хваленое бронестекло-флинтгласс, рассчитанное только на пули винтовочного калибра.

Еще секунда, и тридцатимиллиметровый снаряд попал ведущему левой тройки в район кабины нижнего стрелка. Взрыв оторвал хвостовое оперение вместе с куском фюзеляжа по самый центроплан. Вы видели, как падает топор? Бомбардировщик с оторванным хвостом идет вниз столь же изящно.

Потом в одной точке пространства-времени совместились немецкая бомба в бомболюке самолета майора Кюстера и русский тридцатимиллиметровый пушечный снаряд, выпущенный майором Скоробогатовым. В результате бурной страсти, вспыхнувшей при этой встрече, самолет Кюстера превратился в огромный огненный шар.

Когда немецкие летчики второго и третьего штаффеля снова обрели способность видеть, то впереди уже не было ни одного самолета.

Хотя нет, один «Хейнкель», густо дымя поврежденным правым двигателем, быстро снижался. Ослепленные вспышкой взрыва командира группы, немцы не успели рассмотреть – ни кто их атаковал, ни куда нападавшие скрылись. Штурманы и стрелки бомбардировщиков встревоженно крутили головами в поисках безжалостных убийц, но видели только безмятежную голубизну неба да белопенную поверхность облаков.

Два стреловидных силуэта выпали из белой пелены слева-снизу и из мертвой зоны пошли в атаку на второй штаффель. На этот раз немцы видели, кто и как их убивал. На атакующих самолетах затрепыхались огненные светлячки стреляющих пушек и пулеметов. Эфир заполнили проклятия и крики отчаянья. Кто-то ругался, кто-то молился, а кто-то безумно хохотал.

Все это с ужасом слышали офицеры штаба группы, оставшиеся на аэродроме в Констанце. Минули длинные, как вечность, пятнадцать секунд, и второго штаффеля тоже не стало. Командир третьего штаффеля гауптман фон Конрад отдал, казалось бы, единственно верный в такой ситуации приказ:

– Снизиться, уйти в облака и пробиваться к цели поодиночке.

– Хайль Гитлер!

Резко опустив нос, немецкие бомбардировщики быстро преодолели те восемьсот метров, что отделяли их от белоснежной поверхности облачного одеяла. И началась народная русская забава – веселая игра в жмурки. Только вот ищущий имел радар и был зряч. А вот тот, кто пытался спрятаться, оказался слепым простаком.

Майор Скоробогатов и его ведомый лейтенант Галкин, стреляя по отметке ИЛСа, уничтожали немецкие бомбардировщики один за другим. Экипаж гауптмана фон Конрада остался в воздухе последним, и теперь он летел неизвестно куда, стараясь маневрировать.

Что угодно, думал гауптман, только бы от него отстали. Крым совсем недалеко, они выбросятся с парашютами, лишь бы только ветер отнес их на землю.

Ужасные воздушные ямы кидали самолет вверх и вниз. Чтобы облегчить машину, штурман давно уже высыпал в море бомбовый груз – не до него сейчас.

Вот в разрывах облаков показалась покрытая белопенными барашками поверхность моря. А впереди, в нескольких километрах, благословенная полоска берега. Еще чуть-чуть. Две русские стрелы вывалились из облаков вслед за ними. Трасса одиночного снаряда слева, сдвоенная трасса справа. «Хейнкелю» был четко указан желаемый курс. Русские самолеты, как назло, находились в мертвой зоне сразу для всех огневых точек, и немецким стрелкам осталось только скрипя зубами от злости разглядывать удивительные стреловидные силуэты.

– Курт, куда они нас ведут? – коротко бросил гауптман своему штурману, как только убедился, что вырваться не получится.

– На аэродром Саки, герр гауптман, – ответил тот. – Скажи, Герман, мы сможем что-нибудь сделать?

– Только застрелиться, Курт. Нас предупреждали уже два раза, на третий раз, по русскому обычаю… – гауптман рассмеялся и щелкнул языком.

– Откуда ты знаешь, Герман? – не поверил штурман своему командиру.

– От отца. Он приехал в Германию из России в двадцатом. Он был одновременно немцем и русским офицером, как и бесчисленные поколения фон Конрадов до него. Знаешь, первый из фон Конрадов в России служил еще Петру Великому, а это вполне почтенная история, больше двухсот лет.

– Может, ты, Герман, и язык знаешь? – обернулся штурман к своему командиру.

– Конечно, моя матушка, Ольга Ивановна, урожденная Титова, немного научила меня разьговиаривать по-рюсски. Смотри вперед, Курт, кажется, уже видна полоса?

– О, да, герр гауптман. Тогда, если что, может, попробуешь договориться с русскими, чтобы нас не расстреляли? По крайней мере сразу, – пошутил штурман.

– Попробую, но ничего не обещаю, – ответил фон Конрад, выворачивая тяжелый бомбардировщик в створ полосы. Порывы бокового ветра швыряли машину, как пьяную, не давая точно прицелиться для захода на посадку.

– Ведь мы вполне можем банально разбиться из-за плохой погоды. И как эти русские рискнули взлететь в такую круговерть?

– Сплюнь через левое плечо, Герман, мы на верном курсе.

– Если я плюну через левое плечо, то попаду не в черта, а в ефрейтора Земана, нашего стрелка… Ха-ха-ха. – Гауптман сдвинул вниз рычаг выпуска шасси, и на приборной панели зажглись две зеленые лампочки. Осталось совсем немного, еще чуть чуть… С замершим от ужаса сердцем пилот опустил свой «хейнкель» на полосу и заглушил оба мотора. Будь что будет!

К остановившемуся примерно посредине полосы бомбардировщику уже бежали солдаты в незнакомой форме, не похожей ни на советскую, ни на немецкую. В лоб гауптману уставился черный зрачок автоматного ствола.

– Вылазь, фриц, и хенде хох!

– Я не Фриц, я Герман! – так же по-русски попробовал пошутить фон Конрад.

– Да хоть Йозеф, все равно вылазь, – ответил русский, сдобрив, впрочем, свою фразу многоэтажной матерной конструкцией. – Приехали, трамвай дальше не идет…

7 января 1942 года, 15:35.

Борт транспортно-пассажирского самолета ПС-84. Фронтовой аэродром в пригороде Ростова

Спецборт Ставки совершил незапланированную посадку на фронтовом аэродроме. Когда спецборт миновал Воронеж, поступил приказ забрать на этом аэродроме еще одного пассажира – бригадного комиссара Брежнева Леонида Ильича, назначенного на должность комиссара ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК. Чуть позже, когда спецборт уже подходил к Ростову, из Симферополя пришло сообщение, что вылет истребителей сопровождения задержится минут на сорок. К Евпатории на заоблачной высоте приближалась неожиданная неприятность. Спецборт Ставки должен был ожидать прибытия истребительного прикрытия на земле.

Транспортник приземлился на небольшом аэродроме в пригороде Ростова. Базировалась там сборная солянка из истребителей. И-16 и МиГ-3 стояли в капонирах, укрытые маскировочными сетями. ПС-84 отогнали в сторону от полосы, но маскировать не стали. В связи с событиями двух последних суток, внезапный налет немецкой авиации был бы чем-то вроде ненаучной фантастики. Летчики этого полка сами летали на разведку в Сталино и видели мелкий винегрет из алюминия и стали, изготовленный из немецких самолетов.

Бортмеханик распахнул дверь и спустил трап. В салон ворвался уличный воздух. После московского морозца, погода тут была сырая, температура воздуха – около нуля.

Минуты через две возле самолета остановилась покрашенная в грязно-белый цвет «эмка». Из нее вылез высокий, худой бригадный комиссар в белых комсоставовских полушубке и шапке. С собой у него был только маленький фанерный чемоданчик. Подбежав к самолету, бригадный комиссар обратился к бортмеханику:

– Товарищ, этот борт летит в Симферополь?

– Да, этот борт летит в Симферополь, – в проеме самолетной двери сверкнули знаменитые стеклышки пенсне. Нарком внутренних дел спускался по трапу размять ноги. Да и по технике безопасности не положено находиться в самолете во время заправки. – А вы, товарищ бригадный комиссар, кто такой?

– Бригадный комиссар Леонид Брежнев, товарищ народный комиссар внутренних дел, два часа назад получил приказ срочно прибыть в Симферополь и вступить в должность комиссара Первой Отдельной тяжелой механизированной бригады ОСНАЗ РГК.

– А, «дорогой Леонид Ильич», – протянул Берия, и в душе у Брежнева, только что гордого и самоуверенного, шевельнулись страшные подозрения, – вот вы-то нам и нужны!

– Вы все людей пугаете, Лаврентий Павлович? – вслед за Берией по трапу спустился майор госбезопасности. – Товарищ бригадный комиссар, будьте добры, расписочку ОВ.

– А вы кем будете, товарищ майор госбезопасности? – начал приходить в себя после начальственной шутки Брежнев.

– А я в этой бригаде начальник особого отдела. Товарищ бригадный комиссар, если буквы ОСНАЗ РГК вам о чем-нибудь говорят, то вы и сами должны понимать, что вся бригада находится под грифом ОВ.

– Понимаю, не маленький, – широко улыбнувшись, Брежнев взял уже заполненный бланк и, бегло прочитав, подписал. Эх, где наша не пропадала!

Тем временем из самолета на землю спустились Рокоссовский и Кузнецов. Последними самолет покинули командир транспортника полковник Ольхович и штурман капитан Лапочкин. И, как водится у русских людей, когда нечего делать и надо ждать, все отошли в специально отведенное для курения место, где и закурили. Контролировать заправку у самолета остался бортмеханик.

Не успело высокое начальство выкурить по папироске, как к ним подошел летчик в звании майора.

– Иванов Виктор Петрович, командир этого полка. Чем-нибудь кроме заправки могу вам помочь? Может быть, обед?

– Да нет, товарищ майор, спасибо. – Берия поежился под полушубком. – Заправимся, дождемся нашего эскорта из Симферополя и полетим. – Он повернулся к Ольховичу: – Ведь так, товарищ полковник?

– Эскорт задерживается, товарищ нарком. Пара Скоробогатова отражала попытку налета немецкой авиации на Евпаторию. Пополнят боекомплект, дозаправятся и вылетят.

– Ну, и как там? – с интересом спросил Берия.

Ответ полковника Ольховича ввел майора Иванова в ступор:

– Все в порядке, товарищ нарком. Хейнкели-111, полная группа – три девятки. Результат – двадцать шесть сбито, один принудительно посажен в Саках. Судя по эмблеме на самолете – из сотой бомбардировочной эскадры. Их как раз ждали в Крыму примерно в это время.

Летчик-истребитель, услышавший рассказ полковника, минут пять не мог понять – всерьез тот говорит или так шутит?

Потом он решился и осторожно спросил:

– Товарищ нарком, а может, вам в эскорт мои ребята подойдут? У меня сейчас как раз есть свободное звено, ведущий – старший лейтенант Покрышкин…

Майор Санаев показал тремя пальцами себе на грудь и кивнул. Берия сначала нахмурился, потом просветлел лицом:

– А, майор, понял, тот самый Покрышкин, – чем опять ввел майора Иванова в недоумение: откуда всесильный Берия знает никому не известного старшего лейтенанта?

Но на этом день чудес для майора Иванова не закончился. Берия внимательно посмотрел на командира истребительного полка и сказал:

– Знаете, что, товарищ Иванов, мы возьмем ваш эскорт. Но только вместе с нашим. У меня прямой приказ другого «товарища Иванова» – лететь дальше только с эскортом из Симферополя. Но мы не сразу вернем вам товарища Покрышкина, возможно, что там, в Симферополе, с ним кое-кто захочет поговорить. Я надеюсь, что завтра утром ваше звено сможет вернуться в полк после выполнения особого правительственного задания.

Майор Иванов тяжело вздохнул. По его лицу было видно, что он в очередной раз убедился в правильности фразы «инициатива наказуема» – сам предложил помощь, и вот теперь полк может лишиться хорошего летчика. И взять свои слова назад уже никак нельзя.

Минут через двадцать, когда заправка была закончена, а бортмеханик успел осмотреть, казалось, каждую заклепку, к группе командиров и генералов, подбежал бортрадист спецборта.

– Товарищ нарком, получено сообщение от майора Скоробогатова, они будут над нами примерно через пять минут.

– Отлично, – ответил Берия и повернулся к командиру борта.

Полковник Ольхович растоптал унтом недокуренную папиросу и, указав рукой на самолет, сказал:

– Ну что, товарищи, пора в путь-дорогу.

7 января 1942 года, 16:05.

Симферополь, пос. Сарабуз. КП ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК

Командир бригады полковник Бережной

Настроение в штабе царило приподнятое. Только что пришло сообщение о том, что батальон «Балтика», внезапно для противника ударивший от Салгирского перевала при поддержке 8-й бригады морской пехоты, в ходе скоротечного и ожесточенного боя взял Алушту. Окруженная 11-я армия вермахта теперь была разрезана на две части. Наступающие от Балаклавы советские войска уже вышли к мысу Сарыч, все дальше и дальше отгоняя немцев от Севастополя.

Неоправданно пассивно вел себя только Черноморский флот. Но адмирал Октябрьский генералу Василевскому не подчинялся и пока чудил, как мог. Пока – это потому, что на фоне всех прочих успехов, как мне кажется, Верховный и с Октябрьским разберется и, скорее всего, пошлет его вслед за генералом Козловым, который в данный момент сидит у нас на «губе» рядом с Манштейном. Правда, есть и неприятности – румынский генерал Аврамеску, сволочь такая, застрелился при попытке захвата. Но ничего, кобыла с возу – бабе легче. Зато теперь румынские солдаты дезертируют и сдаются пачками, тем более что и заместитель генерала, полковник Раду Корне, был убит при бомбоштурмовом ударе.

Но время не ждет, и мы бежим с ним наперегонки. Сегодня утром батальон «Севастополь» был снят с позиций под городом своего имени, погружен на станции Бахчисарай в состав, и сейчас движется к станции Армянск. Уже поступили сообщения, что немцы уже пытались прощупать позиции батальона капитан-лейтенанта Бузинова на Перекопе. Правда, пока силы были не очень серьезные, всего пара рот. Но в скором времени надо ожидать настоящей истерики. Наверняка прямо сейчас в немецких тылах, путем снятия со спокойных участков, с бору по сосенке формируется вражеская группировка, которая, по замыслу Клейста, должна будет восстановить положение и разгромить нас. Ага, щаз! Мы еще посмотрим, кто кого разгромит!

Но часы тикают, и действовать надо быстрее. Если быть честным, то «Балтику» тоже надо снимать из-под Алушты и гнать на Перекоп. Но под рукой нет части, способной заменить балтийцев – от 8-й бригады полковника Вильшанского после штурма Алушты хорошо, если осталась пара рот. А сам полковник тяжело ранен и лежит в нашем госпитале в Евпатории. Как сказал главврач госпиталя профессор Антонов, его жизнь сейчас вне опасности.

Тут звонок с узла связи – получено сообщение: спецборт Ставки со спецпассажирами вылетел из Ростова в направлении Симферополя. Посадка на аэродроме Сарабуз – семнадцать часов, плюс-минус пять минут. Это что же, интересно, за спецпассажиры такие?

Снимаю трубку и звоню Василевскому.

– Товарищ генерал-лейтенант, здравия желаю. Получено сообщение о том, что возвращается ваш спецборт, полковник Ольхович и с ним товарищи из Москвы. Кто именно – не знаю. Как я понял, Верховному наш план понравился, и теперь его будут воплощать в жизнь. Что значительно хуже, так это то, что немцы, как и ожидалось, активно стягивают резервы к Перекопу. Вы, товарищ генерал-лейтенант, как хотите, но бригаду в течение суток необходимо сосредоточить на линии Турецкого вала. Один батальон я туда уже отправил. Теперь вот сижу и думаю – как забрать из-под Алушты второй. Да так, чтобы немцы не отбили ее обратно.

Что 8-я бригада морской пехоты? Бригада полковника Вильшанского, считайте, полностью уничтожена, теперь ее надо отправить в тыл на пару месяцев и ждать, пока раненые из госпиталей вернутся, да пополнение обучение пройдет… Сам Вильшанский в госпитале, а бойцов от силы на пару полнокровных рот осталось. Если бы нас флот с моря поддержал, то сломать можно было слабейшую группировку немцев – Судакскую. Так Октябрьский не мычит, не телится и вообще ведет себя как-то очень странно. Я думаю, приезд москвичей поможет разобраться в его командной «импотенции». У него, видите ли, шторм… А что товарищ Ларионов? Так ему товарищ Сталин запретил тратить невосполнимый пока боекомплект на нестратегические цели. Только для самообороны или по его прямому приказу. У них, у моряков, видите ли, стандарты боекомплекта поменялись, под автоматическое заряжание. Вроде калибр тот же, а выстрел другой, в казенник только кувалдой забить можно.

Ну ладно, товарищ генерал-лейтенант, вот спецборт прилетит, тогда и поговорим. Вы сейчас где находитесь? Во Владиславовке… Так я за вами «вертушку» вышлю, должны успеть. Все, товарищ генерал-лейтенант, до встречи.

7 января 1942 года, 17:05.

Симферополь, аэродром Сарабуз. КП Первой Отдельной тяжелой механизированной бригады ОСНАЗ РГК

Генерал-лейтенант Василевский Александр Михайлович

Спецборт Ставки плавно снижался над ВПП аэродрома Сарабуз. Бойцам комендантской роты потомков и пленным немцам уже удалось расчистить летное поле от остатков того, что еще недавно было истребителями Ме-109Ф. Теперь этот металлический хлам, украшенный крестами и свастиками, кучами громоздился за пределами летного поля. Лепота, как любит выражаться полковник Бережной.

А вот и он сам идет, в цифровом камуфляже. И те головорезы, что шагают вместе с ним, на почетный караул похожи весьма мало. А вот разделать прибывших на шашлыки за пятнадцать секунд или защитить от всех ведомых и неведомых напастей – так это они могут сделать вполне. Того количества автоматического оружия, которое здесь носит отделение, в РККА хватило бы на роту, а то и на батальон. Потому и немцы от них до сих пор в ужасе, ну никак не сопоставимы – видимая численность и огневая мощь. Да и их тактическая подготовка тоже превосходна. Немецкие панцергренадеры – молокососы рядом с нашими морпехами из будущего. Видели мы их, во всех видах видели – ничего похожего и близко нет. Прав полковник Бережной – не прохлопали бы первый удар, будь на месте Павлова другой человек, так все было бы по-другому. А сделали бы в мирное время упор на боевую подготовку, тогда и война была бы совсем другая. Но поздно после драки кулаками махать, надо делать выводы и извлекать уроки.

Двухмоторный транспортный самолет коснулся колесами бетона и покатился по полосе. Истребители сопровождения – три МиГ-3 и два МиГ-29, убедившись, что все закончилось нормально, сделали над аэродромом круг и, покачав крыльями, удалились в сторону аэродрома Саки.

Бойцы Бережного, не торопясь, построились напротив того места, куда диспетчер БАО запарковал ПС-84. Нас так не встречали, но и за эти двое суток много чего поменялось. С посадки этого же ПС-84 на аэродром Саки прошло ровно двое суток, а кажется, прошла целая вечность. Пусть не все это видят, но обстановка успела измениться до неузнаваемости. Теперь немцы терпят необъяснимые поражения, а Гитлер в Рейхсканцелярии, как моль, жует ковры. Я не поверил в то, что фюрер катается в истерике по полу и грызет ковры. Тогда капитан Тамбовцев показал мне мемуары его адъютанта. Да-с.

Наши потомки вообще относятся к германскому фюреру странно, ласково называют его Алоизычем и говорят, что после войны, если выживет, надо поместить его в московский зоопарк, в клетку с надписью «гамадрил-людоед». Шуточки у них.

Но ладно, вот открылась дверь самолета и вслед за бортмехником на крымскую землю спустился Он – человек в пенсне. Следом вышел адмирал Кузнецов, за ним генерал-лейтенант Рокоссовский… Майор госбезопасности Санаев с этим, с бригадным комиссаром Брежневым, пока остались в самолете. Наступила немая сцена, ну прямо как у Гоголя. Стоим и смотрим друг на друга. Кто кому должен рапортовать? С Берией мы в одном ранге спецпредставителей Ставки. Кузнецов – целый нарком, но ему мы не подчиняемся. Рокоссовский, хоть мы и оба генерал-лейтенанты, но он вчерашний командарм, завтрашний комфронта – в любом случае стоит на ступень ниже моей должности.

Затянувшуюся паузу прервал Берия. Не спеша он прошел перед строем бойцов, на ходу заглядывая в их лица. Потом повернулся к полковнику Бережному, сверкнув стеклами пенсне.

– Товарищ Бережной, это те самые бойцы, что взяли в плен генерала Манштейна?

– Да, те самые, товарищ народный комиссар, – козырнул Бережной, – спецподразделение Главного разведывательного управления Генерального штаба.

– Отлично! А почему не из моего наркомата? – удивился Берия. – Наши что – хуже?

– Так правило там такое, мы не берем работу на дом, а ваши не ездят на гастроли, – пояснил Бережной. – По крайней мере, в так называемое «мирное время».

– Понятно, – сказал Берия. – Но все равно, молодцы! Вопрос о государственных наградах для всех участников Крымской операции рассматривается. Я вам тут на днях пришлю кое-кого на стажировку, а то, понимаешь, канальи, не только генерала, завалящего ефрейтора поймать не могут! – и рассмеялся быстрым смехом.

Потом лицо его стало серьезным, он снова повернулся к Бережному.

– Советское командование выражает вам глубокую благодарность за помощь в разгроме 11-й армии. Ваша с контр-адмиралом Ларионовым просьба о восстановлении для всего личного состава советского гражданства и зачислении в ряды РККА и РККФ решена положительно. Кроме того, положительно решен вопрос о придании вашей бригаде постоянного статуса. У майора госбезопасности Санаева с собой все документы и новое боевое знамя бригады. Все те военнослужащие, которые принимали военную присягу во времена СССР, зачисляются на службу автоматически. Остальные торжественно присягнут в тот день, когда бригаде будет вручено боевое знамя. И день этот не за горами.

У меня пока все, чуть позже я побеседую с каждым из вас по отдельности, а пока позвольте представить вам наркома военно-морского флота адмирала Николая Герасимовича Кузнецова и генерал-лейтенанта Константина Константиновича Рокоссовского – вашего будущего комфронта.

Берия повернулся к Бережному.

– Товарищ полковник, нам с товарищем Кузнецовым срочно нужно на ваш флагманский корабль. Как это можно сделать?

– Одну минутку, товарищи наркомы, – Бережной вытащил из кармана жилета портативную рацию. Я-то тут уже привык ко всяческим чудесам из будущего, а вот у товарищей Берии, Кузнецова и Рокоссовского глаза вспыхнули прямо-таки волчьим блеском.

– Сергей Петрович, добрый вечер, что там у вас с погодой? Через час начнете? Ну, вот и отлично, мне нужен один борт от вас, тут к товарищу контр-адмиралу товарищи Кузнецов и Берия. Да-да, тот самый Николай Герасимович и Лаврентий Павлович. А что мои? Трое суток боев. Парни держатся исключительно на упрямстве и немного на таблетках и трех часах сна в день. Твои же отдохнули, сил набрались и готовы к труду и обороне. Хорошо, жду.

Бережной сунул рацию в карман.

– Товарищ нарком, я разговаривал с командиром авиагруппы авианесущего крейсера полковником Хмелевым. Борт за вами придет примерно через полтора часа. Раньше просто опасно из-за плохой погоды.

Полковник Бережной кивнул в мою сторону, и я взял инициативу на себя:

– А пока, товарищи, прошу всех в штабную машину. Там мы с товарищем полковником сможем изложить вам обстановку, сложившуюся на текущий момент в Крыму и на прилегающих ТВД, а также обсудить наши дальнейшие действия.

Как только мы ввалились в штабной кунг, там сразу стало тесно, как в вагоне метро в час пик. Внимание генерал-лейтенанта Рокоссовского сразу привлек тактический планшет, отражавший обстановку десятиминутной давности. А вообще глаза у московских товарищей с непривычки разбегались во все стороны. Что будет с товарищем Кузнецовым на корабле его имени – мне вообще представить сложно. Так можно получить и вывих глазных яблок со смертельным исходом.

Поэтому я сразу же подошел к тактическому планшету.

– Товарищи, обстановка в настоящий момент такова. Час назад, в результате массированного бомбоштурмового удара особой вертолетной группы по немецким позициям под Судаком, немецкий фронт прорван. Судакская группировка противника разгромлена, и от нее осталось только несколько разрозненных подразделений. Части Кавказского фронта форсированным маршем движутся в направлении Алушты, где должны сменить на позициях моторизованный батальон отдельной бригады.

– Всего лишь батальон? – не понял генерал-лейтенант Рокоссовский.

– Да, – кивнул я, – и к тому же двухротного состава: вместо третьей роты – 120-мм самоходная универсальная артбатарея. Завтра с утра, если будет время, съездим с вами на поле под Саками. Тут час езды – туда и обратно. Вы сами убедитесь, что морская пехота из будущего в обороне – это каменная стена. Это чтобы вы знали и понимали – какая сила находится в вашем распоряжении.

Я лично присутствовал на НП бригады в момент отражения массированной ночной атаки. Константин Константинович, как и вы, я повоевал и в Германскую, и в Гражданскую, но такое побоище видел в первый раз. Там как раз вдоль дороги есть место, где наши потомки одним залпом установок «Солнцепек» сожгли походную колонну моторизованного полка СС и румынских кавалеристов. Если вы хотите глянуть на кусочек ада, тогда вам туда!

Я сделал паузу и отхлебнул содовой воды из стоящей на столе пластиковой бутылочки.

– В настоящий момент идет сосредоточение особой бригады в район перешейков. В ближайшее время следует ожидать попыток немецкого командования восстановить положение. Как вы уже знаете, с 18:00 возобновляет полеты палубная авиация. И первое задание, на которое вылетят самолеты, это воздушная разведка прилегающего ТВД.

В этот момент загудел телефон. Подполковник Ильин снял трубку, выслушал короткое сообщение, потом поднял руку, привлекая к себе внимание.

– Товарищи наркомы, генералы и адмиралы, только что поступило сообщение, что подводная лодка «Алроса» из состава нашего соединения торпедировала румынский танкер водоизмещением в пять тысяч тонн, шедший курсом на Николаев. Судя по силе взрыва, танкер перевозил авиационный бензин…

Шум голосов прервал возглас Берии, от избытка чувств хлопнувшего в ладоши:

– Ай, как хорошо, ай, порадовали! Молодцы. Передайте товарищам, пусть продолжают в том же духе радовать немцев своими полновесными подарками.

7 января 1942 года, 17:45.

Аэродром Саки Старший лейтенант А.И. Покрышкин

(глава из книги «Небо войны», 1985)

Последние несколько дней мы в полку все были в приподнятом настроении. То, что происходило совсем рядом с нами, в Крыму, внушало нам гордость и оптимизм. Наша армия била фашистов в хвост и в гриву.

Евпаторийский десант, высаженный в ночь с четвертого на пятое января, внезапно поставил немецко-фашистские войска на грань полного уничтожения, став верхом тактического мастерства и военного искусства.

Ранним утром пятого января, еще до рассвета, меня вызвал командир нашего полка. Виктор Петрович был страшно взволнован.

– Покрышкин, тебе необходимо совершить вылет на разведку аэродрома Сталино. Фотоаппарат на твой МиГ сейчас устанавливают. Я знаю, что это почти верная смерть, но я верю в тебя. Для любого другого это верная смерть безо всяких «почти». Командование провело операцию «Длинная рука» и теперь требует подтверждения результатов.

Я пожал плечами – надо так надо. Позавчера пара с нашего полка летала туда на разведку. Им даже близко не дали подойти к аэродрому, наши товарищи едва вернулись домой на изрешеченных машинах. Решил, что пойду на цель на малой высоте, так безопасней. Самое главное было предварительно осмотреться, чтоб не подставить машину под зенитный огонь.

Взлетел я тогда еще в темноте, почти нормально. Только изношенный до предела за полгода войны мотор сначала работал с небольшими перебоями, потом звук стал нормальным, и я перестал обращать на него внимание.

К Сталино мой МиГ подошел на рассвете. В сером свете зимнего утра я увидел на летном поле огромную свалку, состоящую из обломков гитлеровских «юнкерсов» и «мессершмиттов». Зенитные батареи на аэродроме тоже были изрядно потрепаны. По моей машине никто не стрелял. Чудом уцелевшие немцы бродили среди разбитых вражеских машин и шарахались от моего МиГа, как пугливые зайцы.

Да уж… Чтобы так все разворотить, нужно не меньше штурмовой авиадивизии, да и то, если ей не будут мешать ни зенитки, ни перехватчики. Я набрал высоту – весь этот «натюрморт» на аэродроме нужно было сфотографировать. С высоты в окрестностях аэродрома я не заметил ни одного нашего сбитого самолета. Это означало, что удар по аэродрому был не только уничтожающим, но и внезапным.

На свой аэродром я летел в радостном настроении. Значит, можем мы их бить, когда захотим!

На аэродроме меня ждала радостная новость об Евпаторийском десанте и освобождении от захватчиков этого замечательного курортного города. Я доложил командиру полка о полностью уничтоженном немецком аэродроме. На вопрос о том, кто это сделал, Виктор Петрович ответил, что операцию «Длинная рука» проводила отдельная авиагруппа особого назначения. И что удар наносился не только по Сталино, но и по всем прифронтовым немецким аэродромам в полосе Южного и Юго-Западного фронта.

Меня тогда ошарашил масштаб и, если можно так выразиться, качество проведенной операции. В этой особой авиагруппе должны быть собраны асы масштаба Валерия Чкалова. Вот бы встретиться с ними, поговорить, обменяться опытом!

Но особо долго думать над этим вопросом было некогда, весь день мы, по приказу командования, группа за группой летали на аэродром Сталино, стремясь добить и окончательно разрушить все, что уцелело после удара авиагруппы осназа.

К вечеру погода резко испортилась, задул резкий штормовой ветер, потеплело, и пошел проливной ледяной дождь. На аэродроме бойцы БАО крепили оттяжками самолеты к вкрученным в землю кольям. Вот тогда-то я снова вернулся к своим размышлениям, но так ни до чего и не додумался. Единственный вывод, к которому я сумел прийти самостоятельно: все произошедшее как-то связано с Крымской операцией. Позднее оказалось, что я был прав.

Весь день шестого января над аэродромом бушевал шторм, а мы сидели на земле и с завистью слушали сообщения Совинформбюро об освобождении Симферополя, Джанкоя, Бахчисарая и деблокаде Севастополя. Как в этот момент мы хотели оказаться в кабинах своих МиГов в небе над Крымом! Громить врага так, чтобы никогда он больше не посмел напасть на нашу Родину!

К полудню седьмого шторм начал стихать, и появилась надежда, что метеорологи наконец дадут добро на полеты. Но раньше их разрешения на наш аэродром приземлился спецборт Ставки, пассажирский ПС-84. Управлял им полковник Ольшанский, полярный летчик, летавший некогда с самим Ильей Мазуруком. То, что у нас считается штормом, на северах это так, легкий ветерок. Как стало известно по вездесущему солдатскому телеграфу, на нашем аэродроме самолет должен был дозаправиться, взять еще одного пассажира и, дождавшись истребителей сопровождения из Крыма, вылететь дальше в Симферополь. Мы с ведомыми, Лукашевичем и Карповичем, стояли в курилке, травили анекдоты, ждали разрешения на вылет. Тут прибегает Виктор Петрович, бледный, как бумага.

– Покрышкин, – кричит он, – срочно к спецборту, там тебя Берия требует! – Потом тихо так, вполголоса: – Ты извини, я им эскорт предложил и фамилию твою назвал как ведущего звена. А майор там один гэбэшный, кавказец, знает тебя, оказывается. Пальцами себя в грудь ткнул и сказал: «Лаврентий Палыч, все сходится, тот самый это Покрышкин».

А глаз у этого майора, как рентген, насквозь видит. Хоть совесть и чиста, а все равно стоять перед ним неуютно. Иду вперед, ноги ватные, в голову всякие мысли лезут: это откуда же меня такие «особые» майоры знают? Сзади ведомые плетутся, как на расстрел, их тоже непонятно зачем вместе со мной замели.

Берия посмотрел на меня через пенсне каким-то непонятным взглядом, ну вроде как на подающего надежды школьника, и говорит:

– Это вы, товарищ Покрышкин, лучший летчик дивизии?

Я вытягиваюсь в струнку и со вздохом отвечаю:

– Никак нет, товарищ нарком, лучший летчик дивизии – мой друг капитан Фигичев.

– А мне доложили, что вы, – Берия под пенсне прищурился, и стало ясно, что он смеется. – Надежные люди доложили, достойные доверия. Как тут можно работать, когда тебя все время обманывают? – Он глянул прямо мне в глаза. – Товарищ старший лейтенант, вам предстоит сопровождать наш самолет в Крым до объекта специального назначения, имеющего особую важность.

Вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны как летчик, боец, коммунист и просто советский человек. Именно поэтому вы и допущены к выполнению этого задания. Не бойтесь, товарищ майор, – повернулся он к командиру нашего полка, – вернем мы вам ваших соколов. Если они сами, конечно, захотят вернуться.

Интересно, что там такое на этом спецобъекте, подумал я, чтобы в свой полк мне возвращаться не захотелось?

Но долго думать мне не дали. Сначала тот самый майор ГБ взял у всех троих расписки о неразглашении, действительно по высшей форме – об информации особой важности. Потом подготовка к вылету, и вот я уже сижу в кабине истребителя, мотор работает, перед нами на взлет идет спецборт.

Вот он оторвался от полосы и пошел вверх – значит, и нам пора. Даю полный газ и отпускаю тормоза. Мотор МиГа ревет, разбежавшись, машина отрывается от земли и повисает в воздухе.

Кручу головой по сторонам. Оба мои ведомые тоже взлетели, не как в прошлый раз. Вслед за спецбортом ложимся курсом на Симферополь. Интересно, что же это у них за сопровождение, что мы тут вроде бесплатного приложения? Набирая высоту, ныряем вслед за спецбортом в облака. Три, четыре, пять, шесть минут летим в сплошном молоке. Но вот облака пробиты, но солнца и голубого неба над головой нет. Там, сверху, еще один слой облаков, а мы летим как бы между ними.

Спецборт прямо перед нами и выше. Теперь надо занять свои места в ордере. Не успеваю крутануть головой, как мимо моей машины проносится нечто стреловидное, окрашенное в серо-синий камуфляж.

«Ну, ни фига ж себе, – подумал я, – что это за чудо техники!» Форма – как наконечник копья. Промчался он мимо меня между прочим, как мимо стоячего, а скорость у меня не маленькая – километров четыреста пятьдесят. Вижу красные звезды на двух высоких килях, и у меня отлегает от сердца.

А где ж у него винт или винты? Чуть в стороне проносится напарник первого истребителя. Отчетливо видно, что никакого винта у него нет.

И кстати, почему товарищ Берия на аэродроме называл это прикрытие истребителями? По размеру они ничем не уступают тому транспортнику, который мы сопровождаем. Длина фюзеляжа почти такая же, только размах крыльев в два раза меньше.

Покачивает крыльями – значит, приветствует, качаю в ответ. Все, все, поняли, летим дальше.

По дороге целый час продолжаю любоваться красотой новых самолетов. Неужели это те самые реактивные, о которых вроде бы ходили смутные слухи перед войной? Ну да, вон те две трубы, на которых укреплены кили, – это, наверное, и есть двигатели? А форма крыльев – никогда такой не видел. Они немного похожи на оперение эрэсов. Так на какие же скорости рассчитана эта машина?

Полет до Симферополя прошел без приключений. Мы убедились, что спецборт сел благополучно, и вместе со спецсамолетами направились в сторону аэродрома Саки. Скорость тут же увеличилась до пятисот километров в час. Еще в Ростове майор ГБ Санаев нас предупредил, что истребительное прикрытие садится именно там. А вот никогда не пожалею, что лететь пришлось именно в Саки, потому что на подлете к аэродрому открылось зрелище, достойное богов.

Сначала дорога из Симферополя в Саки, вся забитая обугленными немецкими грузовиками и бронетранспортерами. Потом огромное поле, сплошь заваленное трупами немецких солдат. Мышастые серо-зеленые шинели хорошо видны на фоне рыжей крымской земли. А кое-где из-за этих шинелей земли и не было видно вовсе. Далее странно изломанные линии траншей – как я догадался, именно тут десантники держали оборону против всей одиннадцатой армии. А это что за прямоугольные ямы? Неужто у них в первой линии вместе с пехотой стояли и танки? Да вот точно – следы гусениц.

Закладываем вираж и заходим на посадку. Хозяева пропускают нас троих вперед, делая над аэродромом еще один круг. Где-то впереди сверкнуло серое море и на нем корабли, много кораблей. Но отвлекаться некогда, выравниваю истребитель и аккуратно касаюсь колесами полосы. Только не хватало в гостях «дать козла»! Но ничего, все нормально: теряя скорость, самолет катится по полосе. Вслед за мной садятся ведомые. Полет окончен.

На стоянке пусто, только стоят, похоже, оставшиеся от предыдущих хозяев одинокая «штука» со снятым мотором и такой же одинокий Хейнкель-111.

Заруливаю на указанную мне диспетчером стоянку, глушу мотор. Рядом останавливаются мои ведомые. И тут, с шумом и грохотом, мимо нас проносится один из спецсамолетов. За его хвостом трепещет странный крестовидный парашют. Следом садится и его ведомый.

Вот я и на секретном объекте. Что дальше? Что-то еще не дает покоя, и после некоторых раздумий понимаю – корабли на горизонте. Один из них по силуэту весьма напоминает авианосец, только почему-то с загнутым вверх, как у турецкой туфли, носом.

Расстегиваю ремни и вылезаю из кабины. Техник, только что подложивший башмаки под колеса моего МиГа, как-то странно смотрит на меня, потом спрашивает:

– Товарищ Покрышкин?

Оказывается, и тут все меня знают, даже техники. Киваю:

– Покрышкин я, Покрышкин…

А он как завопит:

– Ребята, к нам сам Покрышкин прилетел!

И что я вижу – в нашу сторону бегут какие-то люди в технических комбинезонах и совершенно не похожей ни на что незнакомой форме, с криком:

– Качать Покрышкина!

Стоим вместе с моими ведомыми, Карповичем и Лукашевичем, на полосе, и в голове мелькают мысли: форменный дурдом! куда бежать? как спасаться? куда мы попали?!

Внезапно гремит командирский рык:

– А ну отставить!

На небольшой открытой машине в нашу сторону мчится человек, одетый примерно так же, как в фантастическом фильме тридцать восьмого года «Полет на Луну». Бегущие к нам, заслышав этот голос, начинают резко тормозить и перестают быть похожими на толпу индейцев, жаждущих снять с меня скальп. Машина останавливается, похожий на героя фантастического фильма человек соскакивает на землю и козыряет:

– Майор Скоробогатов Виктор Сергеевич, ведущий звена.

Козыряю в ответ:

– Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович, тоже ведущий звена…

– Ну, вот и познакомились, – хлопает майор меня по плечу, – а на ребят ты внимания не обращай, они такую знаменитость, как ты, в первый раз видят.

Опять я ничего не понимаю – почему и откуда я тут знаменитость…

Но, что называется, утро вечера мудренее, и все мы идем в столовую БАО на ужин. Надеюсь, там никто не бросится меня качать.

7 января 1942 года, 18:35.

Внешний рейд Евпатории, ТАКР «Адмирал Кузнецов»

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Когда товарищ Сталин сказал про эскадру из будущего, я, честно говоря, не поверил. Уж слишком невероятной была эта новость. Даже фотографии меня до конца не убедили – мало ли чего могут нарисовать в фотомастерских НКВД. Вдруг это им надо для стратегической дезинформации? Даже то, что мы срочно вылетели в Крым, причем группу возглавлял сам Берия.

Я не знал что и думать. Первым шоком для меня были никогда не виданные мною истребители сопровождения, которые выслали нам навстречу из Крыма. Я, конечно, не летчик, но все равно видел, что здесь нечто запредельное, рассчитанное на совершенно другие скорости и высоты.

Потом был аэродром Сарабуз в Симферополе и мобильный КП Первой отдельной тяжелой механизированной бригады ОСНАЗ РГК, который по сути выполнял функции штаба фронта при генерал-лейтенанте Василевском.

Я в сухопутных делах разбираюсь слабо, но ведь получилось же у него с помощью командиров из будущего совершенно мизерными силами разгромить 11-ю армию Манштейна.

Товарищ Сталин поставил передо мной не менее важную задачу – объединить под своим командованием то, что осталось от Черноморского флота, и эскадру из будущего, после чего установить на Черном море господство нашего флота. Чтобы немцы из страха перед нашей новой десантной операцией держали бы по побережью такую же плотность войск, как и на фронте.

Потом за нами с товарищем Берией с эскадры прилетел маленький винтокрылый аппарат. То есть маленьким он был лишь для местных масштабов, а так вполне себе ничего аппарат, по сравнению с У-2 и Р-5, на которых мне уже доводилось летать. По крайней мере, разместились мы там почти с комфортом. Полет в облачную беззвездную ночь похож на висение в черной темноте. Вертолет, казалось, жужжал на месте, как муха, влипшая в черную смолу, ни на метр не приближаясь к нашей цели.

Потом впереди загорелся огонек, за ним другой. Вскоре перед нами открылась освещенная по-походному эскадра из будущего. Нельзя сказать, что тут все сияло и переливалось, как в городах Европы. Но и особой светомаскировки тоже не было. Это какое же у них должно быть ПВО, чтоб совершенно не бояться немецких налетов!

Вертолет заложил вираж, и перед нами оказался расцвеченный посадочными огнями настоящий плавучий аэродром. У меня захватило дух. Корабль был величав и огромен, и самое главное – он жил. По палубе перемещались острокрылые самолеты, вроде тех, что сопровождали нас от Ростова до Симферополя, и, подобно муравьям, двигались фигурки людей.

Мы с Берией, как по команде, прилипли носами к иллюминаторам. Протерев иллюминатор, я увидел стоящие в носовой части палубы авианосца три самолета, похожие на те, что я уже видел, но по габаритам все же крупнее. Точно, тех называли МиГами, а эти – Су.

Их двигатели уже работали – в темноте были видны голубоватые струи раскаленного газа, ударяющие в поднятые щиты. Самолет на левой передней позиции начал разбег. Удивительно, но ста метров стартовой дорожки хватило для взлета машине, которая, как я потом узнал, по своей массе не уступала тяжелому бомбардировщику ТБ-7. Я затаил дыхание, когда, подскочив на трамплине, тяжелая машина чуть просела, а потом устремилась в небо. Подобно эрэсам опираясь на два столба огня, машина продолжила карабкаться ввысь. Когда она только-только стала отрываться от палубы, я успел разглядеть под ее крыльями гроздья бомб. Значит, это уже не разведка, которая могла вылететь, еще когда мы были в Симферополе, а самая настоящая ударная группа.

Вслед за первым самолетом на взлет пошел его сосед справа, в то же время я обратил внимание, что на первой позиции начал опускаться щит, открывая дорогу на взлет третьему самолету. Взлетев один за другим, тройка собралась в боевой порядок и, обогнув нас по широкой дуге, с набором высоты ушла куда-то в сторону Одессы.

После того как самолеты скрылись из глаз, наш аппарат быстро пошел вниз. Когда мы снижались, краем глаза я успел заметить, что на стартовую позицию выдвигают следующую тройку самолетов. Да, у немцев будет веселая ночь! Пока мы летели от Ростова до Симферополя, я успел узнать от майора Санаева, какой погром эта авиагруппа учинила люфтваффе в ночь с четвертого на пятое января. Потом им мешал работать шторм, а вот сегодня у немцев, похоже, будет еще один ночной «праздник».

Вертолет ударился о палубу всеми четырьмя колесами, спружинил, и вот свист двигателей над головой стих. Распахнулась дверь, и в ее проеме, в лучах прожекторов, показался… золотопогонник, будто шагнувший сюда из времен до семнадцатого года.

Хорошо, майор госбезопасности Санаев заранее провел со мной инструктаж по тем порядкам, какие царят у потомков. Оказалось, что через год товарищ Сталин снова введет в армии и флоте погоны в знак единства прошлой и будущей истории и окончательного завершения Гражданской войны. А у моряков погоны на парадной форме как раз золотого цвета.

Я напряг свою память – две маленькие звездочки при одном просвете – лейтенант. А нарядился этот мальчик как раз для нас, уже один раз бывших для него историей. Козырнув ему в ответ, я ступил на палубу корабля, носившего мое имя. Обернувшись, я увидел, как лейтенант так же старательно козыряет Берии.

М-да-с! Это что же должно было произойти в будущем, чтоб Берия вызывал у молодых командиров чуть ли не щенячий восторг? А вот Лаврентию Павловичу такая встреча понравилась, стекла пенсне сверкнули одобрительно.

Я стоял на палубе этого прекрасного корабля, и ком застрял у меня в горле. Значит, я не зря прожил жизнь, если моим именем через столько лет назовут авианосец. Не зря мы отрывали от людей их последние копейки и рубли, строили новые и ремонтировали старые корабли. И вот на том самом Севере, где я впервые вышел в море еще совсем мальчишкой, теперь несет службу корабль моего имени!

Старший помощник командира корабля проводил нас наверх, в главный командный пункт. Оттуда, с высоты пятиэтажного дома, весь корабль был как на ладони. Он был прекрасен и грозен. У меня снова замерло дыхание…

Контр-адмирал Ларионов оказался невысоким, чуть плотноватым мужчиной, с редеющими, зачесанными набок волосами. Особенности добавляли быстрые точные движения крупных рук и прищуренный оценивающий взгляд серых глаз.

Я служу на флоте всю жизнь, дослужился до адмирала и наркома военно-морского флота. Так вот, эта работа требует умения мало-мальски разбираться в людях. Увидев контр-адмирала Ларионова, я не удивился, что с первых же минут пребывания в нашем времени он, убежденный в ценности советского государства и правильности курса товарища Сталина, начал наносить немцам удары сокрушающей силы. Это же можно сказать и о других командирах и бойцах соединения из будущего, которые своим участием помогли сломать хребет фашистской гадине и перенести войну в ее логово в Германии.

Все они – моряки, летчики, морские пехотинцы, разведчики-осназовцы, танкисты, артиллеристы – скоро стали настоящим ужасом для немецко-фашистских захватчиков. Ну, а мы, командование Красной Армии и Рабоче-Крестьянского флота, со своей стороны, делали все, чтобы и остальные советские бойцы были для врага так же страшны, как наши потомки. Разрабатывалось и принималось на вооружение новое оружие, совершенствовались уставы и боевые наставления. В минуты затишья войска проходили боевую учебу.

Но все это будет потом. А пока мы стояли в главном командном пункте авианосца моего имени, и у меня зрела уверенность, что если в прошлом наших потомков мы победили фашизм без их помощи, то теперь наша победа должна прийти быстрее и с меньшими для нас потерями. Сколько жизней наших людей сберегли с их помощью – трудно даже сосчитать.

– Товарищи, этой ночью нам многое предстоит сделать, но сперва… – контр-адмирал Ларионов сделал паузу, – но сперва, товарищ Берия и товарищ Кузнецов, должен поставить вас в известность о том, что полчаса назад со мной на связь выходил товарищ Сталин. Верховный Главнокомандующий интересовался обстановкой и просил, как только вы прибудете, немедленно с ним связаться.

Контр-адмирал Ларионов снял трубку большого красного телефона.

– Здравия желаю, товарищ Сталин. Так точно, товарищи Кузнецов и Берия прибыли. Спасибо, товарищ Сталин, справимся. Вы прислали нам на помощь самую тяжелую артиллерию. – Потом адмирал протянул трубку Берии: – Вас!

– Лаврентий, – донесся до Берии знакомый голос вождя, находящегося за две тысячи километров, – этот Октябрьский совершенно вывел меня из терпения своей пассивностью. Он не выполнил прямой приказ Ставки вывести флот в море и подвергнуть обстрелу Ялту. Ссылается на плохую погоду и возможность налета немецкой авиации. То, в какую дыру товарищ Ларионов и его авиагруппа засунули немецкую авиацию, знают все, кроме товарища Октябрьского. А вот теперь ты скажи мне, как там с погодой?

Берия вздохнул и ответил:

– Самолеты с авианосца летают, товарищ Сталин, уже где-то в течение часа – значит, товарищи потомки считают эту погоду вполне приемлемой для боевых действий.

В воздухе повисла пауза.

– Товарищ Берия, передайте трубку товарищу Кузнецову.

Всем абсолютно было понятно, что идут последние минуты, когда адмирала Октябрьского называют еще «товарищ», а не «гражданин». Отчего все испытывали определенную неловкость, даже Берия. С таким вот тяжелым чувством трубку взял и я, непосредственный начальник проштрафившегося адмирала.

– Слушаю вас, товарищ Сталин.

– Это я вас слушаю, товарищ Кузнецов, – ответил Сталин и четко, с нажимом выговаривая каждое слово, спросил: – Так как, можно в такую погоду воевать на море, или нет? Да или нет, товарищ Кузнецов?

– Так точно, товарищ Сталин, можно! – словно бросаясь в ледяную воду, ответил я. Ведь эта непонятная пассивность Октябрьского каждую минуту уносит жизни наших бойцов и командиров.

– Хорошо, товарищ Кузнецов, – ответил Сталин, – и довольно об этом. Передайте трубку товарищу Берии.

Вообще этот аппарат из будущего говорит достаточно громко, и мы все слышали, что говорил товарищ Сталин.

– Товарищ Берия, арестуйте бывшего командующего флота Октябрьского за неоправданную и преступную пассивность в боевой обстановке. Выясните, эта пассивность вызвана его личными качествами, или… – в воздухе снова повисло тяжелое молчание. – Если вы не уверены в сотрудниках Севастопольского управления НКВД, то попросите людей у полковника Бережного. У них очень хорошо получилось с Козловым. Дураки и предатели в нашем командовании хуже врага, потому что они бьют нашей Красной Армии в спину. Товарищ Кузнецов!

– Слушаю, товарищ Сталин, – я схватил трубку дрожащей от волнения рукой.

– Товарищ Кузнецов, немедленно примите командование Черноморским флотом, – услышал я голос Сталина, – но помните, что от обязанностей наркома вас никто не освобождает. Крымская операция должна быть завершена в кратчайшие сроки. На ликвидацию окруженной ялтинской группировки противника даю вам двое суток. Я вам доверяю, а товарищи Берия, Ларионов, Василевский, Рокоссовский, Бережной вам помогут. У вас там собралась такая сильная команда, что с ней можно войну выиграть, а не только Крым освободить. Вы все поняли?

– Так точно, товарищ Сталин, понял, – подтвердил я полученное приказание Верховного. – Разрешите выполнять?

– Разрешаю, и чем вы быстрее все это сделаете, тем будет лучше. Удачи вам, товарищи, и успехов! И вот еще что… Товарищи командующие, краснофлотцам и командирам соединения, попавшего к нам из будущего, знаков различия не менять, над кораблями флаги РККФ не поднимать, временно оставить на мачтах Андреевский флаг. У нас тут появилась идея, как использовать этот факт для политической дезинформации противника. Пусть поломают головы, что бы это значило, и в Лондоне, и в Берлине. Пока вы в море, торопиться вам некуда. До свиданья, товарищи…

На главном командном пункте повисла глухая тишина.

Первым прервал ее Берия:

– Ну, вот и поговорили, товарищи, – блеснули стекла его пенсне, – как будем исполнять поручения Верховного Главнокомандующего?

Мы с Ларионовым непроизвольно переглянулись, почувствовав какую-то нутряную солидарность флотских перед чекистом. И неважно, что когда он родился, я был уже глубоким стариком. Сейчас-то он, пожалуй, и постарше меня будет.

– Ну, Виктор Сергеевич, – посмотрел я на адмирала, – какая у нас программа?

– Программа у нас, Николай Герасимович, простая, – ответил тот, – мы их дерем, они визжат! – Все улыбнулись, даже Берия. – На рейде Евпатории мы оставляем отряд из вспомогательных судов и двух эскаэров. Транспорт «Колхида» вот-вот снова встанет под разгрузку. Там еще осталось много приятных сюрпризов для германского командования. Дизель-электрическая подлодка «Алроса» находится на боевой позиции на траверзе Констанцы. Как вы знаете, она уже открыла свой счет на этой войне…

– Товарищ контр-адмирал, а что это за название такое странное – «Алроса»? – задал вдруг вопрос Берия.

– Лаврентий Павлович, можно из уважения к тому, что вы сделали для страны и еще сделаете, я буду обращаться к вам по имени-отчеству, как принято у нас, у моряков?

Берия кивнул, по его лицу было видно, что он ошарашен и польщен таким отношением к себе. Ведь до сих пор его, всесильного наркома внутренних дел с весьма специфической репутацией, все только боялись. Так все же что у них там случилось в будущем такого? Ведь Ларионов это не из страха сказал, а с истинным уважением. Жаль, что я не воспользовался возможностью расспросить майора госбезопасности Санаева обо всем еще в самолете.

А Ларионов, выдержав паузу и, как истинный ценитель, полюбовавшись на все оттенки эмоций на обычно непроницаемом лице Берии, продолжил:

– Так вот, Лаврентий Павлович, «Алроса» – это название горнодобывающей акционерной компании «Алмазы России». Эта самая компания вела над лодкой шефство, финансировала ремонтные работы, ну и делала много чего полезного. А взамен лодке было присвоено личное имя, совпадающее с названием компании.

Сама лодка относится к классу дизель-электрических подводных лодок пониженной шумности проекта 667В «Палтус», именуемые еще «Варшавянка». У вероятного противника этот класс проходил под прозвищем «Черная дыра». Были известны случаи, когда такие лодки внезапно всплывали посреди англо-американского флота. Например, у матроса приступ аппендицита, просьба принять в госпиталь. А потом снова погружались и исчезали. И хоть ты бей акустика гаечным ключом по голове, вот она была – и нету.

Я улыбнулся, представив себе истерику на акустическом посту, уж очень бы хотелось на это взглянуть, а Виктор Сергеевич тем временем продолжал:

– Я думаю, что немцы с румынами вообще не поняли, что это была атака подлодки, потому что стреляла «Алроса» бесследной и малошумной электроторпедой. Я ответил на ваш вопрос, Лаврентий Павлович?

– Да, – Берия улыбнулся, – ответили, Виктор Сергеевич. Продолжайте, пожалуйста.

– Итак, в действующий отряд войдут: авианесущий крейсер «Кузнецов», ракетный крейсер «Москва», большой противолодочный корабль «Североморск» и эсминец «Адмирал Ушаков». Этого вполне достаточно, чтобы в случае мало-мальски вероятного немецкого налета организовать непробиваемую систему зенитного огня.

– Откуда налет? – не понял я. – Вы же вроде…

– Эх, Николай Герасимович, Николай Герасимович, – покачал головой контр-адмирал Ларионов, – вы забыли про немецкие авиабазы в Греции и на Крите. Они для нас недосягаемы по двум причинам. Во-первых, удар через территорию формально нейтральной Турции должен решаться совсем не на моем уровне. И во-вторых, зачем облегчать жизнь нашим заклятым друзьям англичанам?

А вот Берлин вполне может выкрутить президенту Иненю руки, чтобы тот разрешил пролет немецких самолетов над турецкой территорией. Так что налет маловероятен, но вполне возможен.

Это же касается и Евпатории. Два эскаэра плюс уже выгруженные там самоходные зенитки «Панцирь» быстро отобьют у асов люфтваффе желание летать. Теперь понятно, Николай Герасимович?

Я кивнул, и контр-адмирал продолжил:

– Кроме ударных кораблей в действующий отряд будут включены все четыре больших десантных корабля. Без техники, по поговорке – в тесноте, да не в обиде, каждый из них сможет поднять не менее двух тысяч штыков.

Мой план такой. Сейчас в районе Феодосии находятся линкор «Парижская Коммуна», крейсер «Красный Крым», эсминцы «Незаможник», «Железняков», «Шаумян». Корректировать огонь группировки можно будет с «Ушакова», там есть специальная радарная система управления артиллерийским огнем. От эсминцев как от кораблей артиллерийской поддержки толку будет не особо много, зато для подавления береговой группировки немцев будут крайне полезны «чемоданы» с «Парижской коммуны». Но это уже ваша епархия, Николай Герасимович, это вам решать. Все, что я хочу вам предложить, – это артиллерийский удар перед рассветом, с высадкой десанта на заре непосредственно на причалы в Ялте. Как только немцы втянутся в бой с десантом, вдоль берега от Фороса и Алушты ударят сухопутные части. Как вам мой план, товарищи?

Я не знал, что сказать. Конечно, жаль, что боекомплект кораблей потомков нельзя пополнить с наших складов. Но, в конце концов, у нас тоже силы не маленькие. Если к соединению «А», которое сейчас находится на траверзе Феодосии, добавить корабли, находящиеся в Севастополе, то немцам будет несладко. Переподчинить себе соединение «А» я смогу и отсюда как нарком военно-морского флота. За всем прочим надо идти в Севастополь и разбираться с Октябрьским. Я посмотрел на Ларионова и кивнул:

– Примем это как возможный вариант, Виктор Сергеевич.

Мы посмотрели на Берию, тот тоже кивнул.

– Теперь в Севастополь?

– В Севастополь! – контр-адмирал Ларионов вызвал по телефону своего начальника штаба и отдал ему соответствующие указания. Некоторое время спустя вибрация корпуса корабля стала сильнее – мы набирали ход.

7 января 1942 года, 20:05.

Симферополь, пос. Сарабуз. КП ОТМБ-1 ОСНАЗ РГК

Старший лейтенант СПН ГРУ Бесоев Николай Арсеньевич

Напротив меня сидит майор госбезопасности Санаев, глаза усталые, настроение – как в понедельник.

– Товарищ старший лейтенант! – майор задумчиво перебирает бумаги, потом поднимает голову и смотрит мне в глаза. – Перед вашей группой поставлена ответственная задача. Вы должны немедленно выехать в Севастополь и оказать содействие в задержании бывшего командующего Черноморским флотом гражданина Октябрьского Филиппа Сергевича, 1899 года рождения, уроженца деревни Лукшино Старицкого уезда Тверской губернии.

Содействие в смещении с поста и аресте бывшего командующего ЧФ будете оказывать лично наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берия и наркому Военно-морского флота Николаю Герасимовичу Кузнецову. Для чего не позднее двадцати двух ноль-ноль вы вместе с вашей группой должны прибыть на аэродром Херсонес. С задержанным обращаться вежливо, излишней грубости не допускать, физическое воздействие – по необходимости. Вам все понятно?

Козыряю:

– Так точно, товарищ майор госбезопасности, все!

Я тоже, считайте, не спал трое суток, и у меня тоже гудит голова, но очевидно – это еще не финиш. Вопрос, за что арестовывают Октябрьского, я задавать не стал. Это было известно всей бригаде.

Та поза лежачего камня, которую он принял, наверняка наконец-то вывела Иосифа Виссарионовича из равновесия. Первая молния ударила в командующего Кавказским фронтом генерала Козлова. Да это я со своими парнями сопровождал тогда генерал-лейтенанта Василевского в Феодосию, в штаб Кавказского фронта. И стрелял начальник охраны Козлова не в кого-то из нас, а именно в генерал-лейтенанта Василевского – сей факт, надеюсь, еще станет предметом тщательного изучения следствием.

И вот очередь дошла и до Октябрьского. Ведь в нашей истории, несмотря на все художества, к примеру, при эвакуации Севастополя, его так и не репрессировали. А зря! Хорошие репрессии тут совершенно не повредят. А то распустились, понимаешь!

А майор-то смотрит на меня внимательно, не отпускает. Потом он все-таки решается заговорить:

– Товарищ старший лейтенант, у меня к вам личный вопрос. Я понимаю, что мы никак не могли встречаться раньше, но у меня постоянно такое ощущение, что я вас где-то видел…

Я вздыхаю.

– В зеркале вы меня видели, товарищ майор, ну, или почти меня. Особенно когда были моложе, примерно лет десять назад. – Майор уставился на меня непонимающим взглядом. – Ведь вы же Санаев Иса Георгиевич, тысяча девятьсот пятого года рождения? – Майор машинально кивнул. – Ваша младшая сестренка Нина, двадцать четвертого года рождения, приходилась матерью моей матери, а вы мне, Иса Георгиевич, соответственно двоюродный дед.

С остолбенелого майора можно было с натуры писать картину про библейский соляной столп. Было так тихо, что, казалось, было слышно, как в голове майора ворочаются шестеренки.

Я лично его не знал, да и не мог знать. Его, полковника госбезопасности, расстреляли вслед за Берией в пятьдесят третьем. Но у бабушки Нино был альбом с фотографиями времен ее молодости… Я узнал своего двоюродного деда сразу, как только увидел его вместе с генерал-лейтенантом Василевским на КП бригады. Тогда он не заметил нашего сходства – лицо у меня было перемазано боевым гримом.

Что-то я отвлекся. Дедушка-то, кажется, хоть еще и держится за голову обеими руками, но уже начал приходить в себя. Эх, дед, дед… А еще кровавая гэбня!

Кашлянув, майор поднял на меня глаза.

– А ведь точно, стервец, похож! А я-то голову ломал! А Бесоевы – это какие будут: владикавказские или…

– Алагирские! – вздохнул я и постучал пальцем по циферблату часов. – Время, товарищ майор госбезопасности.

– Ах, да, – встрепенулся тот и, вскочив, начал быстро одеваться. – Поеду с вами, а то не ровен час… – чего не ровен час он не уточнил, а вместо этого спросил: – Ну и как там?

– Плохо там, товарищ майор, – ответил я. – Опять была война, опять горе, опять кровь. Не надо об этом, тут этого своего хватает.

– Да, хватает! – майор госбезопасности надел полушубок. – Но все-таки, так вот какие у нас внуки, холодные и безжалостные! Манштейна брал?

Я мотнул головой.

– Нет, товарищ майор, в это время я со своей группой брал Евпаторийское гестапо. Поверьте, после этого любой Манштейн – это такая преснятина.

– Оба-це! – Санаев остолбенел. – Так Евпаторийское гестапо – это твоя работа?! Не знал! Вы что, в самом деле там всех в ножи взяли?

– В ножи не в ножи – не в этом суть. Есть такие девайсы для бесшумной стрельбы…

– Что, что? – не понял майор. – Какие такие девайсы?

– Ну, устройства по-аглицки! – я показал ему глазами на часы. – Товарищ майор госбезопасности, времени же совершенно нет!

– Ах, да! – он затянул ремень, снял с крюка трофейный МП, и мы вышли в коридор.

Это была та самая школа, в которой еще двое суток назад размещался штаб Манштейна. Мои парни квартировали в самом конце коридора, в угловом классе. После давешней шутки с подрывом подстанции, резервные генераторы едва справлялись с освещением, вольфрамовые волоски в лампочках едва рдели. Так, в багровой полутьме, почти на ощупь, мы дошли до нужной двери. Я распахнул ее и рявкнул внутрь:

– Парни, подъем, выходи строиться, есть работа срочная и вполне не пыльная!

Ну, а дальше было все как всегда. У нас же не пехота какая-нибудь. Парни понимают, что ради забавы после трех суток боев я их от отдыха отрывать не буду. Вышли и построились как миленькие.

Пока они обмундировывались и экипировались, я связался с дежурным по бригаде и договорился взять для выполнения задания особой важности два «Тигра» и один тентованный КамАЗ. Во-первых, понадобится возить товарищей Берию и Кузнецова. Во-вторых, арестованного, в-третьих, для целого взвода моих головорезов в полной боевой экипировке КамАЗ – это самое то.

Короче, со всеми делами, выехали мы в сторону Севастополя в 20:28. Сто километров за полтора часа езды? Успеем! Хорошо, что шоссе Симферополь – Севастополь при советской власти держали в более-менее приличном виде, да и водители у меня сами понимаете какие. Так что получилась не езда, а смертельный номер – «Только у нас и только для вас».

Машины – тоже звери: моторы ревут, скорость за сто. На что майор ГБ Санаев боевой мужик, но и он, побледнев, сидел на заднем сиденье «Тигра», прихваченный ремнем безопасности. Было видно, как перегрузки на виражах швыряют его из стороны в сторону. Да, такие гонки для местных – слишком много адреналина. Отсюда, наверное, и общий успех наших действий. Немцы просто не успевают ничего понять, когда мы их начинаем месить.

Короче, домчались до Севастополя ровно за час и пять минут. Майор госбезопасности сунул под лобовое стекло картонку с энкавэдэшным «вездеходом», так что на блокпостах нас вовсе и не останавливали, только завистливо провожали взглядами большие мощные машины незнакомых очертаний.

Первым делом мы заехали в городское управление НКВД, там Санаев предъявил страшную ксиву личного порученца ЛПБ, чем произвел эффект разворошенного муравейника. Туда-сюда забегало все городское управление. Вскоре к нам присоединилась еще одна полуторка с бойцами НКВД и капитан госбезопасности Осадчий.

Следующий пункт назначения – аэродром. Не тот, который на мысу Херсонес, а второй – поближе. Капитана Осадчего посадили в нашу машину рядом с майором Санаевым. Гонки по ночному городу были не такими крутыми, но все равно впечатляющими.

Ровно в двадцать два ноль пять наша автоколонна ворвалась на окраину аэродрома. С юга, в облачной мгле, уже довольно близко были видны фары заходящего на посадку вертолета, и был слышен довольно специфичный, ни на что не похожий свист турбин. Фары поставленных полукругом машин высветили площадку на окраине аэродрома. Пилот все понял и плавно опустил вертолет в самой середине светового пятна. Из раскрытого люка на землю спустились два человека, придерживая от ветра головные уборы. Майор госбезопасности Санаев шагнул вперед, прикладывая руку к шапке:

– Товарищ народный комиссар внутренних дел…

Я непроизвольно бросил взгляд в сторону капитана ГБ Осадчего. Боже ж ты мой, с человека можно в натуре писать картину «Приплыли»: трепет и благоговение во взоре. Пока мой двоюродный дед рапортовал, капитан Осадчий просто млел от присутствия столь высоких особ.

– Товарищи, – выслушав рапорт, Берия быстро оглядел собравшихся, – не будем зря терять времени. Николаю Герасимовичу как можно быстрее надо принять командование, – он посмотрел на майора ГБ Санаева. – Товарищ майор, на какой машине мы поедем? А то, гляжу, вы здесь целую автоколонну собрали.

– Сюда, товарищ нарком, – майор показал на наш «Тигр». – Товарищ Кузнецов поедет во второй машине с капитаном госбезопасности Осадчим.

– И много у вас людей? – Берия бросил быстрый взгляд на стоящие чуть в стороне КамАЗ с полуторкой.

Майор Санаев козырнул:

– Товарищ нарком, к операции привлечены: взводная тактическая группа Осназа РГК, командир старший лейтенант Бесоев и опергруппа Севастопольского отдела НКВД, командир – капитан НКВД Осадчий.

– Так, так, – Берия сделал шаг в мою сторону и прищурился, – слушай, товарищ майор, мне кажется, что старший лейтенант Бесоев чем-то на тебя похож?

Мой двоюродный дед тяжело вздохнул.

– Так точно, товарищ народный комиссар, он внук моей младшей сестры, Нины.

Тут челюсть капитана НКВД Осадчего совершенно отвалилась и осталась висеть на специальных страховочных веревочках, придуманных как раз на такой случай. А то грохоту бы было! А в НКВД лишнего шума не любят.

Берия одобрительно посмотрел на меня, потом на майора и, проходя к машине мимо остолбеневшего капитана Осадчего, вдруг не удержался и выдал фразу почти по Райкину:

– Товарищ капитан, закройте рот, мы уже все сказали!

Потом взялся за дверцу, задумался и добавил:

– И вообще, вам лучше забыть все, что вы здесь услышали. Это я вам как ваш прямой начальник говорю.

С этими словами милейший Лаврентий Павлович из пронзительной сырости январской севастопольской ночи переместился в жарко натопленный салон «Тигра», в комфорт и уют. Это, конечно, не представительский «Паккард», но и не «эмка».

– Коля, – сказал я своему водителю, садясь на переднее сиденье, – ты особо не гони. Помни, что везешь не дрова, а лично товарища Берию. Веди аккуратней, тщательнее, можно сказать… Тут недалеко, мы успеем.

– А почему не гнать? – вмешался в разговор Берия. – Время дорого, так что давайте без нежностей. Товарищ сержант, – это он к Коле, – вообразите, что у вас на заднем сиденье не товарищ Берия, а эти, как его – дрова. – Во, блин, юморист!

Майор ГБ Санаев повернулся к нему:

– Товарищ нарком, вы извините, но этот Коля, если дать ему волю, вытрясет из вас душу. Мне эти ночные гонки из Симферополя в Севастополь на всю жизнь запомнятся. Я чуть не поседел раньше времени.

Тем временем мы выехали с окраины аэродрома в Николаевке и направились в сторону Южной бухты. Быстро, но без всяких каскадерских штучек.

– Товарищ майор госбезопасности, – в зеркало заднего вида было видно, как Берия одним глазом посмотрел на моего двоюродного деда, – ранняя седина – это наше с вами профессиональное заболевание. Обыкновеннейшая вещь. Единственное спасение от нее – это лысина.

Потом «лучший менеджер всех времен и народов» через зеркало встретился взглядом со мной. Сказать честно, это было как удар током.

– Товарищ старший лейтенант, я уже где-то слышал вашу фамилию, только не могу вспомнить, где.

Ой, подумал я, хитрит ЛПБ – с его-то памятью и не запомнить! Но если он так хочет, подыграем! Но вслух ничего сказать не успел.

Вмешался мой дорогой двоюродный дед:

– Товарищ народный комиссар, старший лейтенант Бесоев командовал штурмовой группой, которая в ночь с четвертого на пятое января захватила Евпаторийское гестапо.

– Ой, как хорошо! – всплеснул руками Берия. – Вы, товарищ старший лейтенант, просто замечательный человек. От лица Советского правительства выражаю вам благодарность за спасение жизней наших граждан и захват опасных военных преступников. Вы и вся ваша группа по линии нашего наркомата уже представлены к правительственным наградам.

Берия хотел еще что-то спросить, но тут мы уже приехали. Командный пункт флота, пристроенный к подземной АТС, был врезан в склон горы на берегу Южной бухты рядом с железнодорожным вокзалом. Небольшой бункер, площадью всего сто квадратных метров, поражал своим эстетическим минимализмом.

Не успели машины остановиться, как бойцы НКВД горохом посыпались из полуторки, оцепляя вход в сооружение по периметру. Правильно – ибо нефиг! Поскольку нам было известно, что АТС и ФКП сообщаются под землей коридором, я послал внутрь АТС одно отделение в сопровождении местных сотрудников с приказом заранее заблокировать этот ход и не дать никому избежать нашего настойчивого внимания.

Еще одна группа в темпе разоружила охрану у входа, не дав закрыть массивную стальную дверь. Товарищам не сделали ничего плохого, только аккуратно зафиксировали. Но все равно некоторые из них продолжали обзывать нас «проклятыми беляками».

Я вполголоса сказал Берии:

– Товарищ народный комиссар, боюсь, что здесь и есть самое гнездо скорпионов и ехидн. До людей что, вообще никакую информацию не доводили?

– Товарищ старший лейтенант, боюсь, что вы правы, – Берия чуть заметно кивнул и брезгливо посмотрел на отчаянно матерящегося начальника караула с нашивками капитан-лейтенанта на рукавах. Потом он повернулся к подошедшему Кузнецову. – Ну что, товарищ Кузнецов, пойдемте, побеседуем с вашим подчиненным, для которого война с мифическими беляками важнее войны с реальными фашистами.

Мои бойцы тут же взяли двух наркомов в бронированную «коробочку», и мы быстрым шагом вошли внутрь объекта. Почти сразу же, прямо перед нами, в подземном коридоре, уходящем вглубь горы, послышался топот ног и невнятная возня. Выстрелов же, слава святому Георгию, не было. Некоторое время спустя мой «засадный полк» вытолкнул нам навстречу из-за поворота коридора трех человек. Одним из этих троих и был адмирал Октябрьский. Еще один являлся его адъютантом, третий же был пока непонятным типом в штатском.

Вперед выступил Берия.

– Гражданин Октябрьский, – сказал он, – решением Ставки Верховного Главнокомандования вы отстранены от исполнения обязанностей командующего Черноморским флотом и арестованы по обвинению в неисполнении приказов Верховного Главнокомандующего. Временно, до назначения нового командующего, обязанности командующего Черноморским флотом решением Ставки возложены на адмирала Кузнецова Николая Герасимовича, наркома ВМФ. Приступайте, товарищ Кузнецов, со странной пассивностью наших моряков надо покончить как можно скорее!

Берия кивнул моим парням:

– Всех троих в Симферополь, в ваш штаб. Вернусь – еще побеседую. – За какие-то несколько секунд «клиенты» были «упакованы», то есть руки скованы за спиной наручниками, а рты заклеены липкой лентой.

Кузнецов в сопровождении пары бойцов ушел в узел связи – поднимать корабли по тревоге и брать под контроль флотское хозяйство, а мы уложили «клиентов» в багажное отделение одного из «Тигров». Тут наши пути расходились.

Кузнецов и Берия на лидере «Ташкент» в сопровождении крейсера «Молотов» уходили в море на соединение с нашей эскадрой. Правда, сперва они должны были обеспечить погрузку на наши БДК двух свежих полков 336-й дивизии, только недавно прибывших в Севастополь из Новороссийска и до сих пор находившихся в резерве. Решить этот вопрос с Василевским и Рокоссовским с нашей связью не составило никаких проблем. Надо было видеть, с каким уважением смотрел после этого адмирал Кузнецов на маленькую черную коробочку.

Капитан НКВД Осадчий с бойцами возвращался в свое управление с приказом забыть все, что он видел и слышал. Ну, а мы, вместе с очередными «жертвами сталинских репрессий», отправлялись обратно в Сарабуз с надеждой, что нам все-таки дадут поспать сегодня хоть три-четыре часа.

7 января 1942 года, 23:15. Севастополь.

Северная бухта. Лидер «Ташкент»

Командир корабля, капитан 2-го ранга

Василий Николаевич Ерошенко

Телефонный звонок из штаба флота, прозвучавший за час до полуночи, был для нас полной неожиданностью. Мой комиссар, Григорий Андреевич Коновалов, в это время тоже был на главном командном посту. Сняв трубку, я неожиданно для себя вместо голоса контр-адмирала Октябрьского услышал нашего наркома Николая Герасимовича Кузнецова. Уж его-то я ни с кем не перепутаю. Нарком спросил:

– Капитан 2-го ранга Ерошенко?

– Так точно, товарищ нарком! – браво ответил я.

Кузнецов поинтересовался:

– Сколько времени вам надо, чтобы выйти в море швартовы?

Я задумался.

– Полчаса, товарищ нарком, – потом добавил: – Товарищ адмирал, я не получал никаких указаний насчет выхода в море от штаба флота или от комфлота Октябрьского…

Адмирал Кузнецов громко хмыкнул в трубку.

– Считайте, что получили – Черноморским флотом временно командую я.

– А товарищ Октябрьский? – не понял я.

– А товарищ Октябрьский уже не товарищ. Гражданин Октябрьский решением Ставки за пассивность в боевой обстановке при выполнении стратегической наступательной операции снят с должности и арестован. И теперь товарищи из НКВД будут выяснять у него, как он дошел до жизни такой. Вам все понятно?!

– Так точно, товарищ адмирал, понятно! – я сделал своему комиссару, который стоял рядом и слушал наш разговор, жест, который должен был означать: «Вот видишь, а я тебе говорил!»

– Ну, отлично, если все понятно. Ждите. Буду у вас через десять минут. И самое главное – ничему не удивляться! – и адмирал Кузнецов отключился.

– Что значит – ничему не удивляться? – не понял я, положив трубку. Но приказ получен, и надо его исполнять, тем более что, вон, командующий флотом уже загремел под фанфары за «неоправданную пассивность».

Быстро отдал команду командиру БЧ-5 поднять пары до полных, а командирам БЧ-2 и БЧ-3 готовность номер один через тридцать минут.

До этого мы поспорили с комиссаром и со старшим помощником – кто слетит со своего поста после того, как вчера днем страшно поскандалили Василевский и Октябрьский. Октябрьский флот в море так и не вывел, ссылаясь на шторм и немецкую авиацию. Правда, той немецкой авиации в Севастополе не видели с вечера четвертого числа. Уже утром пятого – как отрезало. Три дня ни налетов, ни бомбежек. Ни даже одинокого разведчика. Тишь и благодать.

Что-то я задумался, а на стоящем у причала рядом с нами крейсере «Молотов» началась суета. Значит, не нас одних подняли по тревоге. Правильно, хватит нам бегать от немцев, теперь пусть немцы побегают от нас.

А комиссар мой стоит рядом задумчивый-задумчивый. Это что же делается – сняли с должности и арестовали, пусть и полного дурака, но зато дурака политически правильного и идеологически выдержанного. Который даже свою безыдейную фамилию – Иванов – сметил на революционную Октябрьский. А эти рассказы, что в Крым прорвались беляки, как в двадцатом, и сейчас…

А вот что «сейчас», никто так сказать и не смог, а «беляки» оказались Осназом РВГК. Весь Севастополь видел тот танк с двухствольной пушкой, на котором Василевский приехал на ФКП ругаться с Октябрьским. И тех головорезов, которые сидели на том танке, в пятнистых куртках и штанах, обвешанные оружием с ног до головы. Наши это, а никакие не беляки. Знакомый рядом был там, рассказывал. У этих, у пятнистых, каждое третье-четвертое слово – товарищ. Товарищ боец, товарищ сержант, товарищ капитан, товарищ Иванов, товарищ Сталин. А беляков, даже перековавшихся, вы этому не научите. Это у них самое грязное ругательство. А если и говорят, то тянут так, словно рот полон слюны.

Минут через десять на набережной со стороны Южной бухты вспыхнули синеватые огни двух маскировочных фар. Мы с комиссаром только охнули, когда из широкой и мощной даже на вид легковой машины выбрались Николай Герасимович Кузнецов и известный всей стране человек в пенсне. С другой стороны машину обошел осназовец. Никем другим этот высокий военный в черной, как ночь, униформе и круглом шлеме быть не мог. Обменявшись с нашими гостями парой слов, он пожал им обоим руки и, дождавшись, пока они по трапу поднимутся к нам на борт, уехал куда-то по своим делам.

– Интересно, – сказал мне мой комиссар, – товарищ Берия – это весь сюрприз, который нам обещал товарищ Кузнецов, или будут еще?

– Не знаю, Гриш, – ответил я, одергивая китель и готовясь к встрече сразу с двумя наркомами. – Обстановка сейчас такая, что я бы не зарекался. Так что был приказ ничему не удивляться, а мы с тобой люди военные – приказы должны выполнять. И попомни мое слово – сегодня будет на что посмотреть. Мы или сгинем бесследно, или войдем в историю вместе с нашим «Ташкентом».

Не успел комиссар ничего ответить, как вахтенный ввел на главный командный пост товарищей Кузнецова и Берию. Зажмурив глаза, я шагнул вперед.

– Товарищ народный комиссар военно-морского флота, лидер «Ташкент» приводится к состоянию «Готовность № 1» и будет готов выйти в море, – я посмотрел на часы, – через двенадцать минут. Докладывал командир корабля, капитан 2-го ранга Ерошенко.

– Вольно, товарищ Ерошенко. – Николай Герасимович выложил перед нами карту. – Ваша первая задача на эту ночь – встретить вот в этой точке, юго-западней мыса Херсонес, четыре больших десантных корабля и сопроводить их в бухту Стрелецкая для погрузки на борт личного состава десанта. Все понятно?

Мы с комиссаром кивнули, а в голове метались мысли. Большие десантные корабли – звучит грозно. Но в РККФ нет кораблей такого класса, как, кажется, нет и ни в одном флоте мира. И откуда они тут взялись, да еще и четыре штуки сразу? Это случайно не те, с которых высаживалась мехбригада полковника Бережного под Евпаторией? А как же, наслышаны – шок и трепет. Но только вот как высаживать десант, прямо на плавающих танках, кажется, еще никто толком не догадался.

Мою мысль опередил комиссар:

– Товарищ нарком, а это случайно не корабли из состава той эскадры под Евпаторией? Так ходили слухи, что над ними Андреевский флаг…

Ответил моему комиссару не наш нарком, а человек в пенсне:

– Вы, товарищ батальонный комиссар, должны знать, что все, что относится к этой эскадре и особой мехбригаде, имеет гриф «Особой важности». Вы, товарищи, находитесь у нас на хорошем счету, а иначе составили бы уже компанию гражданину Октябрьскому. Ведь верно, товарищ Кузнецов?

Наш нарком оторвал взгляд от карты и кивнул:

– Да, товарищ Берия, верно. Это один из самых лучших кораблей Черноморского флота. Я надеюсь, что мы не дадим погибнуть ему так нелепо, как в тот раз.

– Товарищ Кузнецов, – укоризненно покачал головой Берия, – вот вы сами и нарушаете. А ведь товарищ Сталин вас предупреждал…

У меня вдруг возникло ощущение, что совсем недавно произошло какое-то событие, в корне изменившее мир, который уже не будет прежним. И разгром 11-й армии – это какой-то побочный эффект этого явления.

Вот Кузнецов с Берией в обнимку ходят. Арестован Козлов, который при высадке десанта угробил народа и техники больше, чем в боях. Арестован «идейный» Октябрьский, потому что его пассивность была просто неприличной на фоне чужих успехов. Да еще в наши палестины пожаловали одновременно заместитель начальника Генштаба и два наркома. Делаем выводы…

7 января 1942 года, 23:15.

ТАКР «Адмирал Кузнецов»

Старший лейтенант А.И. Покрышкин

(из книги «Небо войны», 1985)

Неужели так бывает? Я стою растерянный и смущенный на палубе тяжелого авианесущего крейсера и не могу разобраться в себе. Хорошо это, что к нам на помощь пришли потомки из далекого будущего или плохо?

С одной стороны, сколько жизней наших товарищей они уже сохранили, и это за какие-то три дня. А сколько сохранят еще! Нет, тут, пожалуй, счет пойдет на миллионы. С другой стороны, а как же мы сами, в их-то истории мы победили и без помощи из будущего? Но, наверное, мы там недостаточно победили, со слишком большими потерями. Кажется, это называется пиррова победа. И вот кто-то решил подправить ситуацию, сделать потери меньше, а результаты победы больше. Чтоб война закончилась, к примеру, не в Берлине, а в Париже. Не в сорок пятом, а сорок третьем. И народу чтоб погибло вдвое меньше. А кто же такой этот кто-то? Так недолго и до Бога договориться.

И вообще, мысли путаются. Лучше не задумываться о причинах, а принять все, как оно есть. Я уже один раз был великим летчиком, трижды Героем Советского Союза и маршалом авиации.

А начиналось все вот так. Когда мы вошли в аэродромную столовую, меня приветствовали возгласом: «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин ист ин дер люфт!» – «Внимание! В небе Покрышкин!» Ну, я сначала не понял, о чем идет речь, но потом мне пояснили. Оказывается, так орали гитлеровские авианаводчики, когда я вылетал на задание.

Еще чуть позже ребята сознались, что такую славу среди фрицев я должен обрести только через полтора года, когда буду драться с фрицами над Кубанью на американском истребителе Р-39 «Аэрокобра», у которого огневой мощи, как у дурака махорки.

Да, приятно узнавать о себе такое. Но еще приятней это оттого, что значит – не зря я веду дневник, записывая в него все свои находки и идеи, не зря стараюсь придумать что-то новое. Ведь недаром сказал один великий полководец: «Удивить – победить!»

Но сперва был сытный ужин, правда без ста грамм… Я спросил – почему? Майор Скоробогатов сощурил левый глаз и с легкой усмешкой сказал:

– А я знаю научный способ продления жизни летчика – не пить! Особенно для летчиков на таких машинах, как у нас. Зевнул малехо у земли, и все – Митькой звали.

И тут я вспомнил, что собственно за всей суетой не спросил названия их машин, и кроме того, почему нельзя пить за ужином, ведь ночь впереди, до утра все выветрится. Майор опять сощурился – ну чисто наш комполка, Виктор Петрович, когда на вопрос не хочется отвечать, но надо:

– Знаешь, что, Александр Иванович, раз уж ты здесь – значит, и подписку ОВ, как я понимаю, давал?

Я не понял, какая связь между подпиской ОВ и моими вопросами про название самолета и сто граммов, но все равно согласно кивнул.

Майор хмыкнул, пододвинул поближе пепельницу и достал пачку американских сигарет. Ну, понятно, у осназа снабжение по первому разряду, им махру на курево не выдают. Но сказать честно, свой паек они вполне отрабатывают. В Крыму с их появлением ситуация с головы встала на ноги и бегом побежала в нужном направлении.

Но и мы не лыком шиты, поэтому предложенную сигарету я взял как должное. Прикурил от зажигалки, затянулся, прищурился – ничего себе табачок, нормальный.

Потом одернул себя, ведь передо мной не какая крыса тыловая сидит, а летчик-истребитель, осназовец. Вот уж не знал, что есть авиационный осназ, но почему бы и нет. Например, для испытания новейшей секретной техники в боевых условиях – как раз то, что мы имеем сейчас. Тем более что и по званию он меня старше – совсем как наш командир полка, да и по возрасту тоже.

Подумав об этом, я как-то подтянулся и посмотрел на майора. Тот одобрительно кивнул, и вдруг мне его лицо показалось полным такого всезнания, такой вселенской грусти, что стало даже немного страшно.

– Саш, – начал он свой разговор, – можно мне тебя так называть? Ведь мы все-таки, что говорится, вне строя, и вещи тебе я сейчас буду объяснять не совсем обычные. – Я кивнул. – Тогда я – Виктор, или Виктор Сергеевич, как хочешь, так и называй.

– Командир полка у нас Иванов Виктор Петрович, – не знаю почему, сказал я, – тоже майор.

Тут майор Скоробогатов сказал странную фразу:

– Хороший командир, и человек тоже, читал про него. Жаль… Хотя еще ничего не предрешено, жизнь еще всяко может повернуться.

Заметив мое растерянное лицо, майор прищурился, будто прицеливаясь.

– Ты, Сань, погоди буянить, до конца выслушай… Ты думаешь, мой самолет новый, да, новейший можно сказать? – Я завороженно кивнул. – Ты даже не представляешь, насколько он новейший. – Майор последний раз глубоко затянулся и загасил окурок в пепельнице. – Как ты думаешь, в каком году он принят на вооружение, а какого года та машина, на которой летаю лично я? Не гадай, не надо, все равно не догадаешься. – Майор Скоробогатов вздохнул. – Машина марки МиГ-29, постановка на боевое дежурство первого авиаполка – это восемьдесят пятый год. Тысяча девятьсот, разумеется. Данная конкретная машина, на которой летаю я, выпущена в две тысячи двенадцатом году и является совсем новой, сюда прямо с госиспытаний.

Это он меня убил и закопал. Насмерть! Я сидел как громом стукнутый. Попадалась мне как-то в руки книжка английского писателя Уэллса еще дореволюционного издания. «Машина времени» называется. Но не впечатлила она меня, нет.

А тут тебе в лицо говорят: «Я человек из будущего, верь мне!» А почему, собственно, ему не верить?

А майор как будто прочел мои мысли:

– Не веришь? Машину мою видел – и не веришь? Ну-ну!

Он вытащил из кармана маленькую коробочку, которая на поверку оказалась рацией, выдернул антенну, щелкнул на передней панели каким-то рычажком, лицо его озарилось хитрой улыбкой.

– Алло, товарищ полковник, доброй ночи. Тут у меня гость – известный вам Александр Иванович Покрышкин. Да-да, тот самый. Аэродром их полка здесь рядом, в Ростове. Нет, не стоит благодарностей – это товарищ Берия подарок сделал, от широкой кавказской души: с собой прихватил товарища Покрышкина. Так вот этот самый будущий трижды Герой и маршал авиации не верит в наше происхождение из будущего, думает, что я ему сказки рассказываю! Зачем?! Так вы же, товарищ полковник, говорили про резервных летчиков из местных – с кого же начинать, как не с него? Ага, понятно. Да, ждем!

Затолкав антенну, майор убрал рацию в карман.

Именно в этот момент я понял вдруг, что майор со мной не шутит. Рация такого размера, с таким качеством связи… Не знаю, но слова майора уже не выглядели такой уж фантастикой. А потом прилетело это – странный аппарат с двумя винтами над кабиной, способный сесть где угодно и взлететь оттуда с четырьмя тоннами груза…

Майор Скоробогатов сказал, что командование авиагруппы приглашает меня посетить тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов». И тут, уже у борта этого вертолета, я вспомнил, что майор так и не ответил на мой второй вопрос, про сто грамм…

В ответ майор Скоробогатов широко улыбнулся:

– Ночь для нас – это самое рабочее время, ибо со своими навигационно-разведывательными приборами, мы – ужас, летящий на крыльях ночи. Пусть крепче спят фашисты, а некоторые из них не проснутся никогда.

И вот я стою на палубе самого настоящего авианосца и понимаю – не врал товарищ Скоробогатов, ох не врал. Не врал хотя бы потому, что на мне уже надета полная экипировка пилота XXI века: полный компенсационный костюм, шлем, кислородная маска.

Оказывается, без этой экипировки перегрузки способны сделать меня инвалидом после первого же вылета. Мой командир – капитан Гуссейн Магомедов, внук известного в те времена летчика-испытателя Магомеда Толбоева. Сам я полечу во второй кабине Миг-29 КУБ простым пассажиром. Моя задача – примерить эти скорости и перегрузки к себе. И, если что, то на обратном пути капитан даст мне попробовать, почувствовать машину в горизонтальном полете. Маленькими шажками – к великой цели.

Но все равно я счастлив и горд, потому что уверен – у меня все получится! Я одолею сверхзвук и сумею выполнить пока невероятные для меня фигуры высшего пилотажа: «Колокол» и «Кобру Пугачева». Говорят, их и тогда можно было сделать только на этом уникальном самолете, созданным гением советских авиаконструкторов и инженеров.

А сейчас наше боевое задание – налет на один из немецких аэродромов под Киевом. Там на ночь приземлилась немецкая бомбардировочная авиагруппа, срочно перебрасываемая на юг к бреши, которую сделала авиация наших потомков. Командир авиагруппы полковник Хмелев показался мне стариком. Ведь ему уже сорок два, почти физиологический предел. Так вот он, излагая задание группам, сказал такую фразу: «Летят, как мотыльки на огонь. А мы светим только своим, а чужих жжем».

«Свои» – волшебное, сладкое слово, означающее семью, дружбу, помощь… месть, в конце концов. Кого не смогли спасти, за них теперь надо отомстить. Совсем недавно, над аэродромом Сталино, я задумался о том, сколько самолетов могло устроить такой разгром. Я думал, что работало не меньше дивизии.

Оказалось, удар наносили всего три самолета, три Су-33, которые, конечно, чуть крупнее и тяжелее, чем Миг-29, но не намного. Зато каждый из них несет шесть с половиной тонн бомб – больше, чем хваленая американская «Летающая крепость» Б-17!

В числе бомб, которые поднимает Су-33, и двадцать восемь 250-кг кассет, каждая из которых содержит сто пятьдесят осколочных бомбочек, снаряженных сотнями пятимиллиметровых стальных шариков. Когда их сбрасывают одну за другой, то за это отвечает специальное умное устройство, именуемое компьютер. И получается настоящий ковер смерти. При этом неважно – в капонирах стоят самолеты, или открыто, обвалованы штабеля бочек с бензином или нет. Эффект один – смерть дождем падает с неба.

Подходим к нашей машине. Консоли крыла подняты – это одна из особенностей палубных самолетов – для более компактного хранения. Под коренными частями крыльев и под фюзеляжем в развале двигателей подвешено восемнадцать бомб с тупым коническим носом. Это они и есть – РБК-250. Пытаюсь почесать затылок и натыкаюсь рукой в перчатке на шлем – неловко, однако. Мой нынешний командир и пилот обходит машину, заглядывая в самые потаенные места. И это правильно, потому что закон – доверяй, но проверяй – ничуть не изменился за прошедшие семьдесят лет.

Поднимаемся в кабину по специальной приставной лестнице. Механик пристегивает нас ремнями и подсоединяет кислородный шланг и разъем СПУ. Осматриваюсь. Ничего знакомого, кроме ручки управления. Повсюду электронные экранчики, окошки с цифрами и прочие приборы далекого будущего. Чувствую себя селедкой, закатанной в консервную банку, – не пошевелиться.

Капитан Магомедов поднимает вверх большой палец.

– Как самочувствие, второй?

– Нормально, товарищ капитан, – отвечаю.

– Ну, тогда мы начинаем, – прозвучал в наушниках голос моего пилота, – устройства управления я пока заблокировал, но ты, товарищ старший лейтенант, все равно ничего не трогай.

Честное слово, как первый вывозной полет в аэроклубе. Только вот подо мной не тарахтелка У-2, а такая зверюга, для которой и слов подобрать не могу. Девятнадцать тонн тяги на двух двигателях на взлетном режиме – ужас! Посмотрим, как они с этим управляются, это же настоящая скачка на тигре.

Вот маленькие тягачи выкатили наши машины на стартовые позиции. Оглядываюсь. За хвостом нашего самолета палуба встает дыбом. Это поднимаются газоотбойные щиты, которые защищают все прочее на палубе от ярости выхлопных струй наших двигателей.

Тройку ведет в бой сам полковник Хмелев на своем Су-33. У него нагрузка в полтора раза больше. Его машина слева от нас, на позиции номер два, но как ни странно ему первым идти на взлет.

Поворачиваю голову в его сторону. Отчетливо видно, как из дюз в газоотбойный щит бьет бело-голубое в ночи пламя. В наушниках звучит: «Первый пошел!» – и грохот становится совсем нестерпимым.

Потом полковник отпускает тормоза, и его машина сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее начинает свой разбег. Впереди у нее только сто метров палубы и трамплин. Су-33 с выдвинутой до упора механизацией крыла подпрыгивает, зависает в воздухе и продолжает упрямо карабкаться вверх, преодолевая земное притяжение.

Сейчас наша очередь. Слышу в наушниках: «Второй пошел!» Стрелки на тахометрах обоих двигателей резко прыгают от первой четверти сразу за красную черту. Мама! Как больно! На грудь навалилась неимоверная тяжесть. Наверное, тройная-четверная перегрузка.

Меня буквально расплющивает в кресле, теперь уж точно не пошевелить ни рукой, ни ногой. Трудно дышать. А ведь наши потомки еще и умудряются управлять машиной.

Скосил глаза на зеркальце заднего вида. Ой, а ведь мы уже в воздухе. Палуба авианосца проваливается куда-то, стремительно удаляясь назад. Отсюда она кажется такой маленькой, как спичечный коробок. И как только они на нее садятся, даже со всеми их приборами? Не представляю!

Мы ложимся в левый вираж, перегрузка чуть ослабевает. Я смог чуть повернуть голову и увидеть, как на взлет идет третий наш ведомый.

Красивейшее зрелище. Вот вся тройка в воздухе. Догоняем ведущего и пристраиваемся к нему справа и сзади. До цели примерно шестьсот километров – это половина боевого радиуса, тридцать минут лету.

Вот нас догоняет последний из тройки – вся группа в сборе. На оставшемся где-то далеко позади авианосце сейчас на взлет идет следующая тройка. У нее своя цель – аэродром, набитый «юнкерсами», «хейнкелями» или «мессершмитами». Как сказал полковник Хмелев, наша работа – ломать кости люфтваффе!

Кстати, это не первая серия вылетов за эту ночь. Полтора часа назад четыре аэродрома, на которых были обнаружены свежие немецкие авиагруппы, уже подверглись авиаударам. Итог неизменно положительный для нас и катастрофичный для немцев.

Перед вылетом, в курилке, я немного поговорил с местными пилотами. Оказывается, люфтваффе – это единственный костыль, на котором сейчас держится вермахт. Вышиби его, и Восточный фронт рухнет, как карточный домик. С точки зрения потомков, зря я тогда в тумане искал танки Клейста. Тот рывок был для него последним. Моторесурс техники почти полностью исчерпан, и даже немецким ремонтникам, при наличии запчастей, не восстановить его до весны. А запчастей-то нет, так как на немецких танках и бомбардировщиках стоят одни и те же моторы, и запчасти со страшной силой пожирает люфтваффе. Боеготовых танков в танковых группах единицы.

Бросаю взгляд на высотомер – двести метров, потом на стрелку спидометра – она вплотную подползла к отметке в 1М. Легкий хлопок, и вот мы обогнали звук. Перегрузка спала – значит, крейсерская скорость достигнута.

Мне стало страшно мчаться на такой высоте с такой скоростью в абсолютной темноте. Малейшая ошибка пилота – и все, костей не соберешь. Но зато я понял секрет их внезапности. Если обходить населенные пункты и скопления войск, да еще ночью, то группа останется не обнаруженной до того самого момента, пока по земле не покатится огненный вал разрывов.

Снова оживают наушники:

– Ты как там, Второй, нормально?

– Нормально, товарищ капитан, – я постарался улыбнуться, а сам подумал: ничего себе нормально, будто слон в грудь лягнул. До сих пор дышать трудно.

А товарищ капитан будто прочел мои мысли:

– Ты, Второй, не храбрись, я ведь себя на первом вылете помню. Но как говорил мой дед: «Ты, внучок, тренируйся, тренируйся, и все получится!» Короче, Второй, до рубежа атаки двадцать минут. Ты пока расслабься немного, осмотрись в кабине. И для поднятия бодрости духа – концерт по заявкам, – что-то щелкнуло, и в наушниках зазвучали песни. Такие наши, советские, пронзительные, и в то же время абсолютно незнакомые.

Сначала я услышал хриплый голос, который пел под гитару: «Мы взлетали, как утки с раскисших полей, восемь вылетов в сутки куда веселей». Потом его же песни: «Я, Як-истребитель…», «Он вчера не вернулся из боя», «От рассвета мы землю вращали назад».

Честное слово, у меня даже слезы на глазах выступили. Значит, раз там поют такие песни, то мы тут не зря воюем и умираем…

Я поднял забрало шлема и рукой вытер лицо. Вроде полегчало. И тут меня снова вызвал капитан Магомедов:

– Второй, приготовиться – рубеж атаки.

Я заглянул ему через плечо, благо второй пилот сидит в кабине на голову выше первого.

Подсвеченный мертвящим зеленоватым светом, к нам стремительно приближался аэродром. Разогретые моторы готовых к вылету самолетов светились нежно-зеленым. Мне рассказывали про БРЭО с элементами ночного видения, но так, наскоро. Наблюдать это воочию было жутковато.

Всю эта картинку я видел не дольше пары секунд, потом аэродром скользнул под нас, и капитан выкрикнул:

– Аллах акбар! За Родину, за Сталина!

Машина начала вздрагивать – каждый раз, как от нее отделялась бомбовая кассета. Две кассеты в секунду… Полоса сплошного поражения двойной плотности – примерно шестьсот на двести метров. Одна полоса из трех.

А всего, с нахлестами – четыреста на шестьсот. А я-то думал – вся атака продолжалась даже не две минуты, а всего пять секунд.

Я бросил взгляд назад. На месте аэродрома будто ожил вулкан. Пылали и взрывались заправленные самолеты и пирамиды бочек с бензином на окраинах аэродрома. Когда мы, уже развернувшись по широкой дуге, начали набирать высоту, на аэродроме стали рваться сброшенные самолетами бомбы. В наушниках прозвучал голос полковника Хмелева:

– Вовремя! Еще чуть-чуть, и опоздали бы.

Капитан Магомедов ответил:

– Зато накрыли всех разом: и самолеты, и летчиков, и техников, и штабистов. Теперь эту группу Герингу придется формировать с нуля.

– Это вы, товарищ капитан, точно заметили, – добавил наш второй ведомый, старший лейтенант Рюмин, – будет теперь у Алоизыча опять коврик на завтрак.

– Отставить разговорчики, – вмешался полковник Хмелев, – возвращаемся на высоте двенадцать тысяч, скорость два сто. Магомедов, на высоте можешь дать Покрышкину чуть порулить. Но только, товарищ старший лейтенант, осторожно у меня. С этой машиной надо ласково, как с юной девицей…

Я попробовал. Как и говорил полковник – осторожно. Машина – зверь! Причем дикий. Учиться, учиться и еще раз учиться – товарищ Ленин не зря говорил эти слова. Причем для начала на чем-то мощнее моего МиГа, но и более простом, чем эта машина. До сверхзвука мне еще расти и расти. Однако важен первый шаг, и я его сделал. После посадки надо будет поговорить с товарищем полковником. Интересно, что он мне посоветует?

8 января 1942 года, 00:45.

Севастополь, Северная бухта. Лидер «Ташкент»

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Флаг я решил держать на лидере «Ташкент». Мне почему-то вспомнился адмирал Макаров с его страстью к легким крейсерам. А ведь погиб-то он как раз не на «Новике» или «Аскольде», а на тяжелом «штабном» броненосце «Петропавловск».

Но не будем о грустном. Погибать мы не собираемся, даже наоборот. Как сказал товарищ Ларионов, пускай теперь немцы погибают за своего фюрера, а мы будем жить долго и счастливо.

Надо было видеть лицо товарища Ерошенко, когда на траверзе мыса Херсонес из туманной дождевой мороси нам навстречу вынырнули пять темных силуэтов. Четыре больших десантных корабля и сопровождающий их БПК «Североморск». Его я опознал по двум маленьким артиллерийским башням. У «Ушакова» же на баке башня только одна и побольше. Других похожих кораблей в природе нет и пока не предвидится.

С помощью ратьера обменявшись с нами опознавательными, «Североморск» заложил крутую левую циркуляцию, уходя обратно в открытое море и уступая «Ташкенту» место мателота.

Капитан 2-го ранга Ерошенко повернулся ко мне.

– Кто это был, товарищ адмирал? Не припомню что-то таких крейсеров в нашем флоте. Тоже, как мы, заграничной постройки? Американец или англичанин?

Ну да, сто тридцать метров и семь тысяч тонн водоизмещения – вполне себе легкий крейсер по нашим временам. Но по сути это не так, и надо все объяснить командиру «Ташкента». Смотрю на товарища Берию, тот кивает. К тому же товарищи Ерошенко и Коновалов подписку ОВ уже дали…

Я поворачиваюсь к Ерошенко, который пристально смотрит в сторону уже скрывшегося в дождевых зарядах корабля.

– Товарищ капитан 2-го ранга, это новый тип корабля – большой охотник за подлодками…

– А что это он такой большой, товарищ адмирал? – это уже военком «Ташкента», батальонный комиссар Коновалов. – Обычно охотники за подлодками совсем маленькие. А этот такой огромный – не дороговато ли он для нашего флота обошелся?

– Еще дороже этот корабль обойдется немцам, – и тут меня осенило: – Если мы, конечно, сумеем перебросить его на Северный флот. Видите ли, товарищи, «Североморск» – не обыкновенный корабль, а экспериментальный. – Я вдохновенно врал, впрочем, в основном стараясь придерживаться того, что рассказывал мне адмирал Ларионов. – Это фактически специальный противолодочный гидроакустический комплекс «Полином», одетый в корпус корабля. От этого комплекса, превосходящего по возможностям обнаружения все американские, немецкие, итальянские и британские аналоги, не может скрыться ни одна подводная лодка. Но, увы, этот комплекс очень громоздкий, и уменьшить его размеры без уменьшения возможностей никак не получается. Кроме того, этот корабль оснащен восемью торпедными аппаратами калибра 533 мм, мощной системой ПВО и специальными реактивными бомбометами, способными швырнуть глубинную бомбу на шесть тысяч метров. Короче, пираты Деница для него всего лишь добыча…

Комиссар кивает с таким видом, дескать, если экспериментальный, тогда да, посмотрим.

В этот момент мы как раз завершаем циркуляцию, занимая место мателота перед десантными кораблями. Мне кажется, что в Стрелецкой бухте на погрузке им будет тесновато. Тем более что части, которые они должны принять на борт, пока еще находятся в самом Севастополе. Конечно, смущает Андреевский флаг. Но тут же рядом со мной стоит товарищ Берия, как раз специалист по скользким политическим вопросам. Может, товарищ Сталин посвятил его в свой замысел насчет эскадры под Андреевским флагом?

– Лаврентий Павлович, разрешите вас на минутку, – я отвожу его в сторону и кратко излагаю свой вопрос. Времени у нас совершенно нет – от Херсонеса до Стрелецкой бухты всего минут десять ходу.

Нарком дел внутренних, а теперь, как я полагаю, и потусторонних, на минуту застывает в раздумье.

– Николай Герасимович, если для пользы дела надо ввести десантные корабли в Севастополь – вводите. Андреевский флаг при этом спускать, разумеется, не нужно. Как я понимаю, для военных моряков это большое унижение. Насколько я знаю, товарищ Сталин имеет планы большой политической игры, в которой Андреевскому флагу над этими кораблями будет уделена большая роль. Как, собственно, и погонам на плечах товарищей офицеров.

Одним словом, хватит прятаться по углам. Если товарищу Сталину надо, чтобы в Севастополе были замечены корабли под Андреевским флагом, то их заметят. И при этом без всякой лишней нарочитости, строго и по делу. Командуйте, товарищ народный комиссар Военно-морского флота, если товарищ Сталин спросит, скажите, что я санкционировал.