Читать книгу Царьград (сборник) - Александр Михайловский - Страница 4

Путь в Царьград
Часть 1
Отсюда – туда

Оглавление

Нигде и никогда, вне времени и пространства

…Голос звучал, перекатываясь в головах людей громовыми волнами:

– Службе Обеспечения Эксперимента приступить к созданию темпоральной матрицы!

– Докладывает Служба Обеспечения Эксперимента. Сканирующая линза создана, процесс обнаружения и локализации объектов запущен.

После длящейся вечность паузы, заполненной стуком метронома, Голос продолжил:

– Обнаружено и локализовано шестнадцать надводных и два подводных объекта, объекты в воздухе отсутствуют. Приступаю к процессу сканирования. Десять… двадцать… пятьдесят… восемьдесят… сто… Сканирование завершено, матрица сформирована.

– Службе Обеспечения Эксперимента приступить к трассировке темпоральных узлов-реципиентов.

– Докладывает Служба Обеспечения Эксперимента, трассировка темпоральных узлов инициирована. Первый доступный узел-реципиент – 4 января 1942 года от рождества Христова, координаты сорок четыре дробь тридцать один в Гринвичской системе координат. Второй доступный узел-реципиент – 11 октября 1917 года, координаты пятьдесят девять дробь двадцать. Третий доступный узел-реципиент – 9 февраля 1904 года, координаты тридцать семь дробь сто двадцать пять. Четвертый доступный узел-реципиент – 5 июня 1877 года, координаты тридцать девять дробь двадцать пять. Остальные энергетически доступные темпоральные узлы-реципиенты заблокированы логическими запретами первого и второго уровней.

– Выявленные темпоральные узлы-реципиенты санкционированы, Службе Обеспечения Эксперимента приступить к процессу копирования матрицы.

– Служба Обеспечения Эксперимента к процессу копирования матрицы приступила. Первая копия – готово, копирование успешно! Вторая копия – готово, копирование успешно! Третья копия – готово, копирование успешно…

Потом Голос хихикнул и в манере хорошо вышколенной стюардессы продолжил:

– Дамы и господа, а также товарищи, наш рейс прибыл в 1877 год, за бортом 5 июня означенного года по григорианскому календарю, сто километров южнее острова Лемнос. Командир корабля и экипаж прощаются с вами и просят сохранять спокойствие и мужество. О своих семьях не беспокойтесь, о них позаботятся ваши оригиналы. – Голос посуровел: – Делайте что должно, и да свершится что суждено! Аминь!


Узел третий, 5 июня 1877 года, Эгейское море, 60 миль южнее острова Лемнос

Раннее утро… Над водной гладью Эгейского моря медленно расползалось линзообразное облако странного грязно-желтого тумана. Вот клочья его подхватил легкий утренний ветерок, и перед глазами моряков Средиземноморского флота Оттоманской империи предстали несколько лежащих в дрейфе кораблей с безвольно обвисшими андреевскими флагами.

Командующий флотом вице-адмирал Гуссейн-паша, рассматривавший русские корабли с мостика флагманского броненосного фрегата «Османие», отдал подзорную трубу адъютанту и огладил пышные усы.

– Аллах сам отдает неверных в наши руки. Судя по виду этих кораблей, у русских собак закончился уголь, и теперь они в нашей власти. И к тому же я не вижу у этих московитов не только парусов с мачтами, но и достойных нашего внимания орудий. Гладстон-бей, – обратился он к британскому офицеру, командовавшему «Османие», – прикажите сделать выстрел, может, эти собаки сдадутся без боя?

Не имея перед собой достойного противника, на Средиземном море турецкий флот в основном занимался перевозкой войск из Египта на Балканский театр военных действий. Опасаясь действий русских рейдеров, турецкое командование задействовало для этой операции даже тяжелые батарейные броненосные фрегаты, вооруженные многотонными дульнозарядными нарезными пушками системы Армстронга – тот еще кошмар для морских артиллеристов.

Вот и сейчас на борту турецких кораблей было десять тысяч пехоты, пять тысяч кавалерии и двадцать пушек, которые египетский хедив любезно предоставил своему повелителю для войны с неверными. Воинство хедива расположилось на палубах турецких кораблей, а в трюмах деревянных пароходо-фрегатов ржали лошади.

Не имея собственных хорошо подготовленных морских офицеров, турки пригласили к себе в качестве инструкторов и командиров кораблей офицеров британского королевского флота. Вряд ли это им сильно помогло, британский флот в это время больше казался, чем был. Вот и сейчас, отдав приказ выстрелить из носовой девятидюймовки, коммодор Гладстон лихорадочно соображал, а почему это вдруг при виде русских кораблей у него в душе появилось нехорошее предчувствие. И этот странный туман – что же он ему напоминает…

Его размышления закончились сами собой в тот момент, когда пушка на «Османие» все-таки выстрелила в направлении двух русских кораблей, которые оказались в пределах дальности орудий турецкого фрегата. А тем временем из таинственного желтого тумана появлялись все новые и новые русские корабли… Причем некоторые из них своими размерами превосходили турецкие, а один был вообще громадиной – даже больше, чем знаменитый парусно-колесный гигант «Грейт Истерн».

Ни турецкий адмирал, ни его британские советники не могли знать, что корабли русской эскадры появились здесь всего несколько минут назад, а желтый туман – это остатки внешней оболочки распадающегося темпорального кокона. Не знали они и то, что с того самого момента, как этот кокон начал разрушаться, на кораблях снова ожили радары, сонары и прочая электроника. Боевые информационно-управляющие системы, обнаружив в опасной близости от эскадры сборище не отвечающих ни на какие запросы кораблей, включили автоматические сигналы тревоги. Вообще-то и до переброса управляющая автоматика была настроено довольно параноидально, да и люди, в общем-то, знали, куда идут. Поэтому тревогу никто не отключил, и, услышав сигнал, на боевые посты с топотом рванулись матросы и офицеры.

После этого головы у всех ныли, как после недельного запоя. Контр-адмирал Ларионов, борясь с болью, мучительно соображал: «Если это действительно 1877 год, то…»

Российская империя воюет с Турцией, и само собой, надо быть на стороне наших предков. Когда командир штурманской БЧ-1 «Адмирала Кузнецова» доложил, что потеряна связь с навигационными спутниками, причем всех систем сразу, адмирал только отмахнулся, ибо штурман отвлекал от главного. Из боевых кораблей в ближней к противнику линии находятся североморцы: «Кузнецов», «Ушаков» и «Североморск». Из всех прочих кораблей шанс выйти на ударную позицию был только у «Ярослава Мудрого», но одной его башни АК-100 мало, а у «Североморска» таких башен две…

Над носовой частью головного турецкого корабля, а судя по алым флагам с белым полумесяцами, это были именно турки, вспух белый клубок дыма. Через пару томительных минут примерно на полпути между эскадрами поднялся всплеск. Адмирал тяжело вздохнул и поднял микрофон к губам:

– Внимание! Всем кораблям, говорит контр-адмирал Ларионов! Приказываю по готовности открыть огонь на поражение по турецкой эскадре! – потом, аккуратно повесив микрофон на место, он взялся за бинокль.

Первый его взгляд назад, на «Ушакова» – обе его башни уже развернуты в сторону турецкой эскадры, следом за ним «Североморск», тоже готовый к бою. Удар сердца, еще один.

И вот орудия кораблей замолотили в бешеном темпе. Воздух наполнился летящей сталью. Ларионов успел перевести бинокль на флагманский корабль турок и увидел, как его рвут на части осколочно-фугасные снаряды «Адмирала Ушакова». Капитан 1-го ранга Иванов слегка перестраховался и выделил для поражения цели типа «броненосный фрегат» водоизмещением в 6400 тонн двадцать снарядов, которые вылетели в сторону противника в течение всего восьми секунд. В штиль, с места, дистанция всего сорок кабельтовых, условия, как для новобранцев на полигоне…

Из двадцати выпущенных снарядов двенадцать попали в цель. Легко пробивая 114-127-миллиметровый слой мягкого железа, который в те годы гордо именовался броней, они взрывались внутри корпуса обреченного корабля. В конце всей этой вакханалии разрушения один из снарядов добрался-таки до бомбового погреба, и косматый шар багрового пламени разнес броненосный фрегат британской постройки на куски. В воздух они взлетели вместе с Гуссейн-пашой, британскими офицерами, турецкой командой и египетскими солдатами.

А «Североморск» короткими злыми очередями посылал снаряд за снарядом в конец турецкого ордера, и там факелами вспыхивали деревянные пароходо-фрегаты.

Потеряв с ходу свой флагман, турецкие корабли сделали попытку развернуться, подставляя борта под огонь русской артиллерии. Два броненосных корвета столкнулись, и теперь, охваченные пламенем, тонули, быстро погружаясь в синие волны Эгейского моря.

Зря контр-адмирал Ларионов беспокоился о том, что больше половины его боевых кораблей бездействуют. В принципе, на всю турецкую эскадру хватило бы и одного «Ушакова». Через полчаса на поверхности моря остались только русские корабли, плавающий мусор и головы турецких матросов, цеплявшихся за обломки своих некогда грозных кораблей.

Контр-адмирал Ларионов приказал прекратить стрельбу, спустить катера и собрать уцелевших турецких «водоплавающих». Особый интерес он проявил к людям в турецкой военной форме, но с ярко выраженной англосаксонской внешностью. Кроме того, через час на борту «Адмирала Кузнецова» в адмиральском салоне был назначен военный совет. Это же сообщение о военном совете было отправлено по звукоподводной связи, и, к всеобщему удивлению, через несколько минут из волн появились рубки двух подводных лодок. Одна из них была дизель-электрической лодкой «Алроса» Черноморского флота, типа Кило-II (по натовской классификации – «Черная дыра»). Другой была непонятно откуда взявшаяся здесь АПЛ «Северодвинск», типа «Ясень», которая пока еще не была принята флотом и находилась в процессе государственных испытаний, но при этом несла на борту не массогабаритные макеты вооружения, а полный комплект ракетоторпед «Калибр» и ракет X-101/102. Наличие последних означало, что лодка уже была подключена к пресловутому «черному чемоданчику».

Теперь забота об этих восьми ядерных зарядах и четырех ядерных «Вулканах» на «Москве» легла на плечи контр-адмирала Ларионова.

В основном именно на эти темы он и собирался поговорить с командирами кораблей на военном совете. Кроме них были приглашены полковник Антонова, полковник Бережной и другие командиры частей, личный состав и техника которых перевозились на «Колхиде», «Смольном» и «Перекопе». Надо было принимать какое-то решение – куда идти, что делать, как и с кем воевать.

Первую кровь туркам они уже пустили, но было это все сумбурно, суматошно и как-то бестолково, больше смахивало на пьяную драку, а не на правильное сражение. И только «антикварность» противника спасла соединение от потерь. В дальнейшем все операции должны проходить более-менее в соответствии с разработанными планами, а не так, как сейчас.

Контр-адмирал догадывался, что их «приземление» из будущего рядом с турецким флотом было одним из испытаний «экспериментаторов». Попались бы они ему в руки! А раз это невозможно – за все будут отвечать турки, ну и англичане, конечно, за компанию.


День Д, 5 июня 1877 года, Эгейское море, 60 миль южнее острова Лемнос, адмиральский салон тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов»

Контр-адмирал Ларионов прохаживался перед собравшимися в адмиральском салоне офицерами. Тишина стояла такая, что был слышен тихий шум принудительной вентиляции.

– Товарищи офицеры, не буду вдаваться в подробности эксперимента, невольными участниками которого мы оказались, – начал он. – В общих чертах вы и так все знаете, ибо Голос был слышен всем. Своего рода система общего оповещения, куда более эффективная, чем те, что установлены на наших кораблях.

Теперь о военно-политической обстановке. В окружающем нас мире месяц с небольшим назад началась Русско-турецкая война. Та самая, в которой была Плевна, Шипка и так и не взятый из-за страха перед Британией Константинополь. Мы тоже только что слегка отметились в этой войне. Как нам удалось выяснить, скорее всего, на нас вылез Средиземноморский флот Турции…

– Товарищ контр-адмирал, – поднял руку командир эсминца «Быстрый» капитан 1-го ранга Иванов, – разрешите поправку?

Ларионов кивнул.

– Виктор Сергеевич, у меня такое ощущение, что это не турецкий флот «вылез» на нас, а нас вытолкнули ему навстречу. Оттого все и произошло так скоротечно и сумбурно.

– Возможно, возможно, Михаил Владимирович, – ответил контр-адмирал, – но это отнюдь не отменяет того факта, что в Средиземном море у турок флота уже нет.

– Зато есть у англичан, товарищ контр-адмирал, – из группы сотрудников разведки, стоящих в задних рядах, вышел пожилой мужчина с коротко подстриженной седой бородой. Рукава его рубашки защитного цвета были закатаны до локтя, открывая сильные мускулистые руки. – Корреспондент ИТАР-ТАСС Александр Тамбовцев, или же, если вам будет угодно, капитан Тамбовцев ПГУ КГБ СССР.

Журналист обвел взглядом собравшихся офицеров.

– Видите ли, товарищи, военная история России – это мое хобби, можно сказать, вторая специальность. Потому-то любезная полковник Нина Викторовна Антонова и пригласила меня на военный совет, ибо никто из присутствующих здесь офицеров разведки не готовился к прошлым войнам. И если операции и сражения времен Великой Отечественной войны еще как-то разбираются в военных училищах и академиях, то более ранние войны отданы на откуп историкам. Ну, а информация, хранящаяся в моем ноутбуке, была бы бесценна как для русских, так и для турецких штабистов.

Итак, идет война за освобождение Болгарии, и не только ее, от османского ига. Обстановка на 5 июня 1877 года. На европейском ТВД линия соприкосновения русских и турецких войск все еще проходит по Дунаю. На русской стороне в самом разгаре подготовка к переправе, которая должна произойти через три недели в окрестностях Зимницы. Это прямо в центре русско-турецкого фронта. Еще через неделю падет Никополь. Если мне не изменяет память, Осман-паша с двадцатитысячной армией все еще находится в крепости Видин – это на стыке болгарской, румынской и австрийской границ.

После переправы русских войск через Дунай он успеет со своей армией форсированным маршем дойти до Плевны. И из-за этого война затянется на лишних полгода.

На Кавказском театре военных действий обе армии уже начали активные действия. Турки взбунтовали горцев, а русская армия, перейдя границу, начала продвижение к Карсу. Кстати, именно сегодня турками взята в осаду крепость Баязет. Да-да, та самая, о которой писал Валентин Саввич Пикуль.

На Черном море господствует турецкий флот, основные его базы – Батум-Кале и Варна. Господствует настолько, что турки всю войну не прерывали регулярные грузопассажирские перевозки по Черному морю. Вот и вся военно-политическая обстановка.

Кроме того, у России в Европе практически нет союзников; Франция, после поражения в франко-прусской войне и Парижской коммуны, обессилена и боится каждого шороха. Все остальные страны нейтральны – в лучшем случае. А в худшем, мечтают при поражении России в этой войне ударить ей в спину. Особо в этом деле надо отметить Великобританию и Австро-Венгрию. Вероятность их вступления в войну на стороне Турции достаточно реальна. Союзники же России, сербы и румыны, еще те проститутки, и постоянно смотрят – откуда дует ветер. Вот, вкратце, и вся политинформация.

– Понятно, товарищ Тамбовцев, спасибо! Коротко и ясно, – контр-адмирал побарабанил пальцами по своему столу, – но напомните нам, пожалуйста, внутриполитическую обстановку в России на данный момент.

– Она такова. На российском троне сидит император Александр П. Его ближайший помощник – канцлер Горчаков. Оба уже стары, оба придерживаются весьма либеральных взглядов в стиле Путин-лайт. Наследник престола – великий князь Александр Александрович, будущий император Александр III, тот самый, который сказал: «У России только два союзника – армия и флот». Он придерживается прямо противоположных внутриполитических взглядов, чем его отец, и в либеральной и советской историографии закреплен как оголтелый реакционер.

– Ну что же, Путин-лайт – это все же лучше, чем Ельцин-хард, – сострил адмирал, разрядив обстановку. – А если серьезно, то присягу я не нарушал и нарушать не собираюсь. Другие мнения есть?

Собравшиеся ответили молчанием.

– Отлично! Следовательно, присягнув России, я должен за нее воевать, а значит, объявляю соединение находящимся в состоянии войны с Оттоманской империей. А начнем мы с создания операционной базы, – контр-адмирал подошел к карте.

– Практически у нас под носом расположен остров Лемнос, как пробка затыкающий вход в Дарданеллы. Остров населен в большинстве своем православными греками, в настоящее время с большой симпатией относящимися к Российской империи. На борту «Колхиды» имеется оборудование, а на «Смольном» и «Перекопе» – персонал, предназначенный для расширения нашей базы в Тартусе. Что вы скажете, товарищ Тамбовцев, нет ли у вас информации о том, что собой представляет турецкий гарнизон на этом острове?

– Товарищ контр-адмирал, точной информации нет, но известно, что все турецкие регулярные войска были отправлены на фронт, а охранять порядок в тылу, особенно в христианских областях, были оставлены банды башибузуков. Войска эти – напрочь отморозки, недаром слово «башибузук» в переводе с турецкого означает «неисправная голова». То есть, говоря современным языком, «безбашенные». Набирали их в семидесятые годы девятнадцатого века из местного отребья и эмигрировавших в Турцию северокавказских абреков. Что это за публика, те, кто побывал в горячих точках на Северном Кавказе, может себе представить. Так что занятие Лемноса может выглядеть как своего рода продолжение контртеррористической операции.

И еще одно: воевать с Турцией на стороне России во исполнение присяги – дело совершенно святое. Но мы приносили присягу России, а не государю императору Александру II, поэтому идти в прямое подчинение к тамошним деятелям я бы считал недальновидным. А вот вступить с царем в переговоры, уже контролируя определенную территорию, было бы весьма полезно.

Кстати, при царице Екатерине II в этих краях существовала целая российская губерния. Да-да, ни много ни мало! На островах Эгейского моря, отвоеванных у турок, базировалась в течение нескольких лет эскадра адмирала Спиридова. Столицей островной губернии был остров Парос. Здесь русские корабли чинились, получали провизию и боеприпасы, команды их отдыхали перед выходом в поход. Дарданеллы были практически наглухо заблокированы, и турки ничего с этим не могли поделать.

В этой островной российской губернии были организованы русские школы для греческих ребятишек, которые позднее, получив звания офицеров российской армии и флота, отличились в следующей русско-турецкой войне. Все это назло своей матери похерил Павел I.

Почему бы не повторить опыт предков? Взять, к примеру, предложенный вами остров Лемнос. Остров большой, площадь четыреста восемьдесят квадратных километров. На острове есть удобные бухты для стоянки кораблей, население в основном греческое, то есть, как вы правильно заметили, – сочувствующее русским.

Именно здесь можно будет заложить нашу военно-морскую базу. Отношения с Россией установить как союзнические. Мы воюем с врагами России, а санкт-петербургские власти не вмешиваются в наши дела. Заняв эти острова, можно контролировать все Эгейское море, и даже все Восточное Средиземноморье. Ну и, соответственно, устанавливать свою власть над окрестными территориями.

Теперь о снабжении… Продукты питания можно покупать у греков и жителей малоазийского побережья Турции. Ведь там, помимо турок, проживает много армян и тех же греков, которые, как я уже говорил, хорошо относятся к русским. Да и сирийские арабы тоже настроены антитурецки, и с удовольствием будут – за деньги, разумеется – поставлять нам продовольствие.

– Вопрос только в том, где взять местные деньги, – хмыкнул контр-адмирал Ларионов. – Я не думаю, что кого-нибудь из них устроят российские рубли из кассы соединения. И даже евро с долларами.

– Товарищ контр-адмирал, – вышел вперед полковник Бережной, – деньги в большом количестве имеются в Стамбуле, который, как говорится, есть город контрастов. Веками турки грабили свои европейские и азиатские владения и свозили туда несметные богатства. Пусть государственная казна пуста, но есть личная сокровищница султана, а также отдельные богатенькие османские буратины, немало награбившие в Болгарии, да и не только в ней. В конце концов, как говорил один из военачальников, деньги – это война, а война – это деньги.

– Все это, конечно, хорошо, но Стамбул не Лемнос, и гарнизон там малость побольше… – возразил Ларионов.

– Кстати, – добавил Тамбовцев, – в самом Константинополе сейчас практически нет войск, кроме двенадцатитысячной корпуса султанской гвардии. Солдаты ночуют в глинобитных казармах, расположенных неподалеку от султанского дворца в Долмабахче…

– Товарищ контр-адмирал, – не торопясь встал командир авиагруппы «Адмирала Кузнецова» полковник Хмелев, – разрешите один вылет с пятисоткилограммовыми ОДАБами, и мы сделаем так, что эти двенадцать тысяч так в казармах и останутся. Навечно… И если там в гарнизоне действительно нет других войск…

Полковник Бережной переглянулся с летчиком, потом с контр-адмиралом Ларионовым.

– Вы что, товарищи?! Мы, конечно, авантюристы, профессия обязывает, но не настолько же. Хотя… Если взять в плен султана Абдул-Гамида, то тогда война кончится на следующий же день.

– Ага, и тогда вся Турция превратится в одну большую Чечню, – добавила полковник Антонова. – В каждом вилайете появится свой султан, и еще с десяток полевых командиров помельче, желающих стать этим самым султаном. Если не найдется какой-нибудь умный и беспринципный паша вроде Кемаля Ататюрка. Хотя, конечно, можно попробовать, потому что в нашей команде, кажется, есть свой ататюрк – российского розлива.

– Вот и решено! – подвел итог контр-адмирал Ларионов. – Операцию по захвату острова Лемнос готовит командир батальона «Севастополь» майор Осипян. Полковник Бережной, полковник Хмелев, майор Смирнов и майор Гордеев, ваше задание – проработать план операции по нейтрализации гарнизона Стамбула и захвату в плен султана, что явится первой фазой по овладению Константинополем. Во второй фазе операции к ним присоединятся батальон «Балтика» и сдавший позиции на Лемносе комендантской роте базы батальон «Севастополь». Все ясно?

Ну, а с таких позиций можно будет и с самодержцем Всероссийским поговорить. И не как нищебродам залетным, а как людям солидным, с капиталом и недвижимостью. Все остальные получат поставленную задачу в виде боевого приказа, а посему все свободны…

Присутствующие уже начали расходиться, когда адмирал добавил в уже привычном ему стиле:

– А вас, товарищ Тамбовцев, я попрошу остаться.


Тогда же и там же

Журналист Александр Тамбовцев

Когда мы остались наедине, адмирал пару минут задумчиво ходил по салону, а потом вдруг спросил:

– Александр Васильевич, как вы думаете, каковы вообще наши перспективы в этом времени?

– Конечно, как военно-морское соединение мы можем уничтожить любой военный флот мира, но, простите, это даже не из пушки по воробьям, это атомной бомбой по тараканам. Да и на суше наши парни могут немало дров наломать, особенно в радиусе досягаемости палубных бомбардировщиков, но… Самый больной вопрос – это ресурс. Кончатся топливо и боеприпасы, хотя при некоторых материальных и интеллектуальных затратах это ресурс возобновимый. Но вот запчасти к технике и вооружению здесь еще никак не произведешь… Паршивый затвор к «калашу» не сделать.

– Короче так, Александр Васильевич, начистоту… Наше соединение рассчитано на полтора – два месяца автономных активных действий, исходя из запасов топлива и боеприпасов, или полгода по ресурсу ЗИПов – и все.

Вы человек опытный, как журналист – в первую очередь, в общении с людьми. Мы же люди военные, атака – оборона, профессия обязывает. Если и проявляем хитрость и предусмотрительность, то особого рода. От вас же мне нужна помощь в сфере политики, раз уж подобное занятие для нас стало неизбежным. Ведь даже предстоящий захват острова Лемнос и Проливов с Константинополем – шаг сугубо политический, и вызовет большой шум, как в Петербурге, так и в прочих столицах.

Я медленно прошелся туда-сюда по салону.

– Виктор Сергеевич, конечно, вы правы, шаг, который нам предстоит сделать, является и политическим, но без него нам никак. Да и Александр II, может, на людях и поморщится, но в душе останется доволен. В этом случае будет выполнено и Рейхштадтское соглашение, то есть Российская империя будет непричастна к захвату Проливов, да и сами Проливы будут находиться под дружественным контролем. Ведь это соглашение заключали австрийский и российский императоры. А с нас – какой спрос?

Теперь, товарищ контр-адмирал, о дружественности. Нам нежелательно идти в прямое подчинение хоть к Александру II, хоть к будущему Александру III. Царский двор – это еще тот серпентарий. Нравы там царят жестокие, все интригуют против всех, а упавшего дружно топчут. Тамошние порядки не для наших людей, выросших в значительной мере на советских ценностях.

Мы должны иметь общий с империей внешнеполитический курс, быть лояльными к ней в военном плане; и одновременно – проводить свою, совершенно независимую внутреннюю политику.

Теперь по ресурсам и территории… Больше всего для нас подходят сами Проливы, с островом Лемнос как передовой базой, и по куску европейского и азиатского берегов с городом Измиром. То, что мы можем это захватить, я не сомневаюсь, а вот удержать эту территорию возможно только опираясь на местное население.

Товарищ контр-адмирал, мы как-то отвыкли сортировать людей по вероисповеданию. Но это не просто констатация того, в какой храм человек ходит молиться. Это то, какой у него менталитет, совместим ли он с нашим в принципе или нет. Славян на этой территории почти нет, но это, может быть, даже и к лучшему. Достаточно вспомнить кровавую резню сербов во время распада Югославии, трагическую судьбу Слободана Милошевича, преданного и проданного своими соотечественниками гаагским упырям за обещание неких преференций, которые сербы, кстати, так и не получили, и прочие жуткие реальности Балкан в двадцать первом веке.

Греки были к России гораздо лояльней, но, к сожалению, мы их несколько раз предали. Один раз – после смерти Екатерины Великой, когда вместе с Турцией занялись войной с Францией. Республику Семи островов, образованную на отвоеванных Ушаковым территориях, Александр I передал Наполеону, а позднее все Ионические острова попали под тяжелую лапу британского льва. Другой раз – во времена Николая I, когда греки получили в качестве короля Оттона Баварского, а потом Вильгельма Датского – фактически отдали их в руки англичан. Потом в этой войне, когда не оправдались их надежды в освобождении островов…

Ну, а Советская Россия оказала Турции помощь в войне с «англо-греческими интервентами». И Кемаль устроил в 1922 году резню грекам и армянам в Смирне. Тогда, под звуки турецкого духового оркестра, заглушавшего крики людей, безжалостно убиваемых турецкой солдатней, на виду у эскадры европейских судов, стоявших в гавани Смирны, были вырезаны около двухсот тысяч человек.

Я думаю, этого достаточно. Для удержания желательных территорий нам нужен будет корпус вспомогательных войск, вооруженных трофейным оружием. Не тем барахлом времен Наполеона, которым вооружены башибузуки, а новыми винтовками английского и американского производства, которыми вооружена регулярная турецкая армия. Ну и конечно, выучка, приближенная к выучке наших морских пехотинцев. Не знаю, для контроля границ на первом этапе должно хватить одной дивизии в десять – пятнадцать тысяч штыков. И главное, лояльность – эти люди должны верить нам, как Божьим посланцам, от нас должна зависеть жизнь их семей. Здесь с этим серьезно.

Теперь о Российской империи… Во-первых, нынешний император хотя человек и неплохой, но на старости лет его либерализм уже порой доходит до маразма. Под стать ему и канцлер Горчаков. На Берлинском конгрессе они с такой легкостью сольют плоды побед русского оружия, что просто диву дашься. Пусть им и грозили чуть ли не мировой войной, но ведь можно же было поблефовать. Напомнить, к примеру, некоторым судьбу Наполеона.

– Насчет мировой войны пусть не беспокоятся, – буркнул Ларионов. – Это моя профессия. Пусть император пришлет желающих повоевать к нам, а мы их обучим хорошим манерам. От Триеста «сушки» с бомбами долетят до Берлина, а от Марселя – до Лондона и Парижа. Я уже молчу про Вену. Ради такого случая насколько возможно поэкономим ресурс.

Я кивнул:

– Если в этой войне будет осада Плевны, можно будет показательно, на глазах военных атташе, как их называют сейчас – агентов, разнести эту крепость по камешку, тогда вся Европа застынет в позе испуганной мышки. Но это детали. Суть же не только в страхе перед европейской военной силой, но и в обилии при дворе и в обществе всяческих «филов». Франкофилы, англофилы, пруссофилы, австрофилы… Короче, все это очень похоже на тусовку наших рукопожатых правозащитников, только хозяева у них разные и ненавидят они друг друга люто.

Русофилы есть только в окружении цесаревича Александра Александровича, но там это выливается в такие перегибы, такую кондовую реакцию… Фамилию Победоносцев вы наверняка слышали…

Адмирал кивнул.

– Так вот, идеи у этого дядечки вполне правильные, патриотические, а вот их воплощение извращено до предела. Можно сказать, его идея «подмораживать» российское болото и привела к росту революционного движения. Хочешь превратить болото в твердое место, так надо сваи забивать да камень с песком сыпать, а не морозить. Природу не обманешь, весна обязательно придет. Если не удастся переубедить наследника, то отношения с империей у нас будут умеренно прохладные. При папе по одной причине, при сыне – по другой.

Адмирал махнул рукой:

– Ну да ладно, Александр Васильевич, вы человек опытный, будущий Александр III тоже не дурак, надеюсь, вы его распропагандируете. А что касается этого Победоносцева, то попросим товарища Бережного, и его люди устроят ему геморроидальные колики с летальным исходом.

Я вздохнул:

– Этим лучше не увлекаться, поскольку нам частенько придется прибегать к таким методам за пределами нашего богоспасаемого отечества, поэтому желательно не наводить никого на ненужные мысли… – И после некоторого молчания спросил: – Так все-таки Лемнос, Виктор Сергеевич?

– И Лемнос тоже, Александр Васильевич. Я подумал, что не стоит туда наваливаться всей массой, точно будет из пушек по воробьям. Выделим один БДК с черноморцами, «Ярослава Мудрого» для огневой поддержки, ну и «Колхиду», «Смольный», «Перекоп» и «Енисей» с буксирами да с танкерами, чтоб под ногами не путались, пока Босфор с Дарданеллами воевать будем. Форты Дарданелл будем не захватывать, а уничтожать. Они ничего не смогут сделать против огневой мощи орудий «Ушакова» и «Москвы». Правда, на перешейках надо будет высадить десанты, чтоб телеграф перерезать да гонцов отлавливать. Потом и очередь Константинополя с Босфором наступит. Операция планируется в стиле блицкрига, так что готовьтесь. На днях будете беседовать от моего имени с царем или наследником. С кем именно, еще раз хорошо подумайте. А сейчас извините, – контр-адмирал Ларионов посмотрел на часы, – меня уже ждут в оперативном отделе.


День Д, 5 июня 1877 года, Эгейское море, остров Лемнос

Капитан морской пехоты Сергей Рагуленко

День уже клонился к закату, когда наш БДК «Калининград» подошел к острову Лемнос с западной стороны. Этот маленький кусок суши, как висячий замок, был способен намертво запереть ворота Дарданелл. Как сказал адмирал Ларионов, когда ставил мне задачу:

– Этот остров, с преимущественно греческим населением, должен стать нашей тыловой базой и нашим опорным пунктом.

Низко стоящее солнце заливало оранжевым светом аквамариновую гладь Эгейского моря, густые кедровые леса на склонах гор да поднимающиеся амфитеатром вверх белые домики под красными черепичными крышами греческого селения с нежным женским именем Мирина. В такую погоду хочется лежать на белом песчаном пляже в обнимку с молоденькой девушкой, а совсем не воевать… Но надо!

Глубины тут большие, берег крутой, а пляжи узкие, поэтому сбрасывать нас будут у самого берега. Можно еще постоять на верхней палубе и полюбоваться на пейзаж. Вот взгляду почти полностью открылась маленькая бухточка Мирины. А там – стоящий на якоре то ли паровой корвет, то ли фрегат. Короче, нечто парусно-деревянное с длинной дымовой трубой и огромными колесами по бортам. На корме лениво полощется багрово-кровавое полотнище с полумесяцем – турок, скорее всего, посыльный корабль из так называемой Дарданелльской эскадры.

Поднимаю бинокль. Вот засуетились, забегали матросики в красных фесках. Это они зря, голубчики, им бы флаг спустить и принять позу «ку»… Но поздно: в их сторону уже повернулась носовая башня «Калининграда», и длинная очередь осколочно-фугасных 57-миллиметровых снарядов хлестнула по деревянному корпусу корабля. В небо взметнулись языки пламени, над бухтой пополз жирный черный дым.

Ну все, пора вниз… Начались «пляски бешеных драконов». Трюм заполнен приглушенным гулом работающих на малых оборотах двигателей. На моей БМП ребята уже закрепили большой Андреевский флаг. Вскакиваю на броню и после трех прыжков бросаю себя в командирский люк. Торчу из него по пояс, как статуя Командора. Створки десантных ворот широко распахиваются, впуская внутрь танкового трюма дневной свет. Командую: «Вперед!» – и захлопываю люк. БМП рванулась вперед и нырнула в воду. Заработал водомет, машина поплыла к берегу, как лебедь белая.

Я приоткрыл башенный люк. Ах ты, мать твою, соленые брызги-то прямо в лицо! Но ничего, водичка-то экологически чистая, без пестицидов, солей тяжелых металлов и прочей гадости. Вся проблема – только утереться.

Ветер подхватывает флаг, белое полотнище с косым андреевским крестом разворачивается во всю ширь, будто говорит, как когда-то говорил князь Святослав жившим в этих краях ромеям: «Иду на вы!»

Быстро плывем к маленькому пляжику в глубине бухты, остальные берега обрывистые, там на берег не выйдешь. Ага, и по самым этим берегам бегают какие-то малоприятные мохнорылые личности в красных фесках и палят в нашу сторону из древних даже для этих времен карамультуков.

На военном корабле пожар разгорается, но как-то без особого энтузиазма. Да и тушат его там, кажется – вон матросы с ведрами бегают… А это еще что такое? Ворочают орудие на палубе в нашу сторону?! Непорядок!

Берусь за ТПУ и вызываю своего наводчика:

– Кандауров!

– Да, тащ капитан? – глухо отзывается в наушниках.

– По фрегату, осколочно-фугасным!

– Это корвет, тащ капитан! – слышу, как этот негодяй хихикает.

– Ну, значит, по корвету – одна хрень, лишь бы горел! – хочется и материться, и смеяться одновременно.

– Так точно, тащ капитан, готово! – слышу, как внизу лязгает механизм заряжания.

– Огонь!

Пушка ухнула, и… снаряд угодил в разложенные на палубе холщовые мешочки с пороховыми зарядами.

Вы никогда не плескали ведро бензина в почти потухший костер? Зрелище, я вам скажу, замечательное. Огонь стеной до неба. Пересохшее дерево корпуса этого корвета вспыхнуло, словно облитое горючим. А по берегу с палящими по нам башибузуками ударили пулеметы и автоматические пушки. Это были именно башибузуки, ибо видно, что одеты они не в синюю форму регулярной турецкой армии, а кто во что горазд. Самодельные воины Аллаха все куда-то попрятались – сразу после того, как пару человек разнесло в кровавые клочки прямыми попаданиями тридцатимиллиметровых снарядов и еще столько же было убито и ранено более банальными способами.

И вот гусеницы цепляют за дно, и мы, машина за машиной, выходим на берег. Если верить древнегреческим мифам, где-то в этих краях впервые вышла на берег богиня Афродита. И хоть наши БМП не столь красивы, но рады им местные куда больше, чем какой-то там Афродите. Мои парни спешиваются и рассыпаются по окрестностям. Узкая улочка, змеей поднимающаяся в гору, приводит нас на небольшую площадь… Место власти, три в одном: дом раиса, небольшой базарчик и эшафот с расставленными вокруг кольями, на которые насажены головы казненных. Между прочим, там были и женские, и даже детские головы. Оттоманская Порта во всей ее красе, мать ее!

Ну, тут мне казачья кровь в голову и ударила. И, кстати, не мне одному! Все вокруг стало багровым, в ушах заревело: «Бей их, гадов!»

Помню, что моя БМП молодецким ударом вынесла ворота в доме и ворвалась во двор. Подхватив автомат, выпрыгиваю из люка и кидаюсь в драку. Выстрелы из древних пистолей и короткие автоматные очереди в ответ. Орущие бородатые лица, падающие мне под ноги после каждого выстрела, и пуля из древнего пистоля, угодившая в грудную пластину бронежилета. Ух ты, больно-то как, будто конь лягнул!

Отбираю у глупой девки разряженный пистоль, потом кинжал. Безоружная, она визжит, царапается и кусается, как дикая кошка. Но ничего, у нее это пройдет. Придавливаю на шее мало кому известную точку, и дочка раиса мешком оседает на пол. Почему дочка? Да одета она слишком шикарно, и украшений на ней на целую ювелирную лавку. Рев в ушах стихает.

– Тащ капитан! – передо мной стоит старшина Ячменев. – Все кончилось, всех… – он замялся, – порешили!

– Отлично! – я провел рукой по оцарапанному лицу. – Кого-нибудь, кроме этой стервы, живьем взяли?

– Толстяка одного – местные говорят, что он здесь начальник… Ну, и еще пару слуг, которые сныкались и не отсвечивали.

– Постой, Ячменев, ты что, и по-гречески умеешь? – не понял я.

– Да нет, тащ капитан, – Ячменев пожал плечами. – Там в подвале – зиндане здешнем – один грек сидит, то есть сидел. Так он говорит, что купец, и что до войны в Одессе часто бывал. По-русски болтает будь здоров, только вот странно как-то. Димитриос Ок… Он… Ом… Блин, не помню дальше…

– Может Онассис? – пошутил я. – Тоже купец, между прочим, был знатный. Ну что же, веди к своему Димитриосу.


5 июня 1877 года, Эгейское море, остров Лемнос

Поручик Дмитрий Никитин (в миру Димитриос Ономагулос)

Меня должны казнить завтра на рассвете. Во всяком случае, так сказала мне эта жирная скотина, Саид-бей Миринский. Он долго и старательно перечислял все муки, которые должны пасть на голову «неверной собаки», то есть на мою. Ну, терять мне было нечего, и я сказал ему, что лучше сто раз быть молодой и злой собакой, чем один раз старой жирной свиньей.

Перечисление моих завтрашних мук прервал мальчик-бача, который принес хозяину новость о том, что к Мирине подходят два корабля… Скорее всего, из флота британцев, ибо в турецком флоте таких больших и красивых кораблей нет.

Бей кряхтя встал с мягкой, обшитой шелком подушки, на которой он восседал, и приказал своим слугам бросить меня в земляную яму, где содержатся враги султана и его, а сам… Нет, что вы, этот бурдюк с жиром давно никуда из дома не выходит, и покинет его разве только на погребальных носилках. А встречать английские корабли он послал своего младшего сына Селима. Ну, а меня снова бросили в зловонную яму.

– Ну что ж, – решил я, когда над моей головой со скрипом опустилась ржавая решетка, – раз уж меня оставили в покое, то стоит попытаться поспать, ибо завтра будет трудный день.

И я улегся на кучу грязной, вонючей и сырой соломы.

Но сон не шел. И я начал вспоминать свое детство. Отца, Ивана Антоновича Никитина, таким, каким он был во времена моего детства – артиллерийский офицер, красавец, душа компании… Мать, Елену Ономагулос, статную черноволосую гречанку, дочь купца и рыбопромышленника.

История любви моих родителей изобиловала совершенно шекспировскими страстями. Но все обошлось счастливее, чем у Ромео и Джульетты. Строгий командир полка дал поручику Никитину разрешение на женитьбу, а суровый отец простил свою юную дочь, посмевшую влюбиться в молодого русского офицера без его ведома. А ведь время тогда было еще то, 1847 год, царствование государя-императора Николая Палыча. Строгость нравов жесточайшая.

На следующий год, аккурат через девять месяцев после свадьбы, родился и я. От отца мне достались серые глаза и четкий очерк скул, от матери – густые вьющиеся черные волосы и смуглая кожа. Следом за мной родились Мария, Леонид, Александр, Елена…

Но сначала была война. В 1854 году мы бежали из Евпатории от высадившихся там турок, англичан и французов. Мне было семь лет, Марии – четыре, а маленький Леонид только-только родился. Дядька Егор, отставной солдат, которого отец выбрал мне в воспитатели, едва успел запрячь бричку, подхватил на руки Марию, мать – Леонида, и мы побежали… Где-то на полпути к Симферополю нас едва не поймали татары, которые с приходом англичан напрочь позабыли о том, что они подданные русского царя.

Что они могли с нами сделать? Да все что угодно… Ограбить, убить, продать в рабство… Мать бы наверняка изнасиловали, в те годы она была очень хороша собой.

Лошади неслись во весь опор, сзади, визжа и улюлюкая, нас нагоняли татары. Дядька Егор выпалил в них из старых, еще времен войны с Наполеоном, пистолетов. Один татарин свалился с лошади, но остальные лишь сильней завизжали и стали яростно махать над головами кривыми саблями.

И тут из-за поворота дороги, огибавшей холм, выехал казачий разъезд. Донцы-молодцы, спасители наши. Все, как на картинке: синие кафтаны, барашковые шапки, бородатые лица и пики с красными флажками. Команда хорунжего – и, уставив перед собой пики, казаки сорвали лошадей в галоп.

Страшна сшибка конных, особенно тогда, когда одни всю жизнь готовились к войне, а другие – мечтали вволю пограбить и поизмываться над слабыми и безоружными.

Казачки ловко насадили несколько татар на пики, а потом начали рубить их шашками своим знаменитым, как позднее стали называть его, «баклановским ударом», разрубая супостата чуть ли не пополам, от плеча к бедру. С той поры я и решил, что когда вырасту, то обязательно стану русским воином. И не просто воином, а офицером, чтобы все враги наши так же боялись меня, как эти татары – казаков.

Отец мой всю войну провел в Севастополе, сражался на знаменитом Четвертом бастионе, был несколько раз ранен. А мы с матерью полтора года жили в Мелитополе у деда, старого Александроса Ономагулоса. Там-то я и научился бегло говорить по-гречески…

Потом я упросил отца, чтобы он отправил меня в кадетский корпус. Как сына георгиевского кавалера и участника обороны Севастополя, меня туда приняли на казенный кошт. Потом было Михайловское артиллерийское училище. И вот, весна 1871 года, подпоручик Никитин – строевой артиллерийский офицер, закончивший училище с отличием. И предложение генерал-адъютанта Николая Павловича Игнатьева, от которого я не смог отказаться.

Русской военной разведке был нужен человек, хорошо владеющий греческим языком, внешне похожий на уроженца Эллады и имеющий подготовку артиллерийского офицера. Ну и, само собой, преданный России.

Шесть лет мы готовились к этой войне, шесть лет мы собирали сведения о турецкой армии. Саид-бей просто дурак! Если бы он знал, что спрятано на моем корабле… А спрятаны там ни много ни мало как сведения о турецких гарнизонах в Проливах, кроки укреплений Босфора и Дарданелл, расположение артиллерийских парков и пороховых складов. Я ведь специально дразнил эту тупую скотину, чтобы к тому времени, как они начнут грабить мой каик и мое имущество и найдут эти бумаги, я был уже мертв. Спасибо судьбе хоть за это…

От грустных размышлений меня отвлек звук, похожий на орудийный выстрел, за ним еще несколько таких же. «Неужто англичане салютуют туркам? – подумал я. – Или турки англичанам…»

Вдруг земля чуть задрожала, наверху что-то залязгало и заскрежетало. Потом загремели выстрелы. В доме бея заполошно заорали турки, а потом я ощутил страшный удар, от которого с потолка на меня посыпались комья земли и какой-то мусор.

Я услышал выстрелы, причем звучали они так, словно беглый огонь вел целый взвод стрелков, топот ног и самые сладкие сейчас для меня звуки – родной российский мат. Только наш русский человек может так выражаться во время схватки, причем неважно, нижний чин это или офицер.

Я вскочил на ноги и прижался к стене. И вовремя – мой турецкий тюремщик вбежал в зиндан и, сунув ствол своего кремневого пистолета сквозь решетку, выпалил в то место, на котором я только что лежал. Секунду спустя он был сбит с ног выстрелом, отлетел к стене и сполз по ней на землю, превратившись в кучу грязного окровавленного белья.

Наверху все стихало. Скорее всего, нападавшие разогнали банду Саид-бея, собранную сплошь из подонков и разбойников. Победители стали собирать трофеи и добивать побежденных. Это я понял по одиночным выстрелам, произведенным явно в упор. Так они и про меня могут забыть! Из пересохшего горла я выдавил несколько сиплых звуков, потом прокашлялся, собрал все оставшиеся у меня силы и заорал:

– Люди добрые, помогите! Вытащите меня отсюда!

Наверху послышались тяжелые шаги. Это не были шлепающие шаги турка, обутого в кожаные галоши без задников на босу негу. Шел человек обутый, как мне показалось – в тяжелые армейские сапоги.

– Кто там орет по-русски? – спросил меня незнакомец.

– Димитриос Ономагулос, купец из Афин, – ответил я, кашляя. – Выпустите меня отсюда.

– Ага, счаз! – Я не мог догадаться – это да или нет. Но откинутая в сторону решетка и спущенная вниз лестница не оставили мне сомнений. Сверху ударил яркий бело-голубой луч света. – Теперь давай вылазь, купец афинский…

Не очень-то удобно подниматься по лестнице, когда твои руки связаны. Но ничего, я поднялся.

Дальше все было как во сне. Мои освободители оказались военными, одетыми в испятнанную угловатыми кляксами форму. Они ловко срезали острым ножом веревку с моих рук и повели меня куда-то внутрь дома.

Когда мои глаза привыкли к свету, я смог рассмотреть более внимательно своих спасителей. Не было никаких сомнений, что это русские, причем русские солдаты. Но таких я в своей жизни не встречал еще ни разу. Дело даже не в их форме и странном вооружении – эта странность пропадала, как только к ней привыкал глаз. У меня было впечатление, что я вижу воинов, вышколенных до четкости большой и хорошо отлаженной машины, каждый из которых точно знал, что ему следует делать. В общем, это было совсем не похоже на нашу русскую армию, где за внешним блеском парадов и смотров царили беспорядок и разгильдяйство, из-за которых небоевые потери превышали потери от вражеских пуль и снарядов.

Но с другой стороны, я шесть лет не был в России, где, как я слышал, под руководством военного министра генерала Милютина шла реформа армии. Может быть, эти солдаты из новых, уже реформированных частей?

На эту же мысль меня навели и эмблемы с Андреевским флагом, нашитые на солдатскую форму. Я дернул своего сопровождающего за рукав:

– Солдат, я русский офицер, немедленно отведи меня к своему командиру.


День Д, 5 июня 1877 года, Эгейское море, неподалеку от острова Лемнос

Капитан Александр Тамбовцев

Поздравьте меня! Я снова капитан! Контр-адмирал Ларионов издал приказ по эскадре о привлечении на военную службу офицеров запаса. И вот я опять в рядах родной «конторы»! Чувствую себя будто заново родившимся.

Но вот дело, которое мне поручили… Нет, операцию по захвату острова Лемнос Балтийский батальон морской пехоты проводит без меня. Дарданелльскую десантную операцию готовят тоже без меня. Без меня самолеты с разведывательным оборудованием и беспилотники проводят воздушную разведку региона. А я…

Ну чем может заняться офицер «конторы» после победоносного сражения? Я буду ассистировать мадам Антоновой, простите, полковнику Антоновой в одном очень важном деле. Нам предстоит допросить подобранных после разгрома турецкой эскадры военнопленных. Турки нас, мягко сказать, вообще не интересовали. А вот их английские советники-командиры, те да, могли рассказать нам много важного и полезного.

Допрос мы проводили в одной из аудиторий для занятий учебного судна «Смольный».

На первое у нас был лейтенант королевского флота Питер Кроу. Этот молокосос стал грозить нам всеми карами земными и небесными за то, что мы «по-пиратски» напали на корабли, на которых находились подданные ее величества королевы Виктории. И для доходчивости прибавил к сказанному «непереводимую игру слов» с использованием лексикона обитателей лондонских доков.

Правда, вскоре я заставил его пожалеть о своих словах, произнесенных в присутствии дамы. Нет, я не использовал приемы из арсенала заплечных дел мастеров Средневековья и не пускал в ход ни утюг, ни паяльник на манер братвы в малиновых пиджаках с толстенными цепями на бычьих шеях.

Все было вполне гуманно и вежливо. Несколько нажатий на болевые точки, расположенные на голове и шее, и язык грубияна развязался. Наша уважаемая Нина Викторовна, которая вела видеозапись нашей беседы, не успевала задавать нашему английскому другу наводящие вопросы.

Как выяснилось, лейтенант был отправлен командующим Средиземноморской эскадры Ее Величества в распоряжение командующего береговой обороны Турции, британскому адмиралу на турецкой службе, сэру Генри Феликсу. Питер Кроу должен был помочь адмиралу проинспектировать береговые батареи Проливов и составить план их усиления на случай возможного прорыва в Босфор и Мраморное море российских кораблей.

К сожалению, лейтенант только направлялся к месту своей службы, и ничего конкретного о системе береговой обороны Проливов сообщить не мог. Но зато он сообщил много интересного о своих бледнолицых братьях, большая часть которых, правда, сгинула бесследно во время побоища.

Второй экземпляр, представившийся Теодором Смитом, оказался еще интересней. Он поначалу долго плевался в нашу сторону, захлебываясь от ярости, кричал о том, что «господь покарает русских за все их прегрешения против цивилизованного человечества» (ну прямо задержанный ОМОНом «протестут») и по-польски ругал «быдло москальское», которое ему жизнь сгубило.

Из всего сказанного я понял, что перед нами никакой не Теодор Смит, и после курса форсированной рефлексотерапии выяснилось, что мы имеем дело с паном Тадеушем Ковальским. Это был участник польского мятежа 1863 года, служивший хорунжим под знаменами Домбровского и сбежавший в Британию после разгрома мятежников, поскольку в России ему однозначно светила бессрочная каторга, или даже пеньковая веревка. В Туманном Альбионе он стал обитателем трущоб лондонского Ист-Энда, занимался сутенерством, а потом, когда объявили набор в королевский флот, пошел служить туда, рассчитывая еще разок напакостить москалям.

Дослужившись до матроса 1-го класса, он сам напросился на турецкую службу и в составе эскадры отправился в Стамбул. В столице Османской империи он должен был под руководством одного из британских офицеров сколотить отряд, состоящий из русских дезертиров. Этот отряд планировалось использовать в тылу наших войск для совершения диверсий и проведения активной разведки.

Несмотря на шляхетский гонор, пан Ковальский быстро понял, чего он стоит на земле этой грешной, и заговорил-запел так, что любо-дорого было смотреть и слушать. Мы с Ниной Викторовной выдоили из него все, что он знал о планируемых действиях английских спецслужб против российской армии и о британских офицерах, которые должны были ими руководить. Для полковника Бережного был составлен список лиц, которых было бы желательно взять живьем во время предстоящей операции по захвату Стамбула.

Третий допрашиваемый оказался коммандером Джозефом Блейком, советником-командиром одного из турецких фрегатов. Он, к нашему удивлению, не стал запираться, и довольно охотно стал отвечать на наши вопросы. Блейк признался, что без большой охоты отправился на временную службу в турецкий флот. Как человек военный, он не мог не выполнить приказ вышестоящего начальства, тем более что после службы султану ему было обещано повышение в чине, да и жалованье за время, когда он будет носить красную феску, ему обещали двойное.

– Послушайте, капитан, – обратился ко мне Блейк. – Если бы я знал, что у русских есть такие удивительные корабли, способные сражаться с самыми лучшими британскими броненосцами, то я бы ни за какие фунты и пиастры не встал бы на мостик турецкого фрегата.

К тому же турки оказались скверными моряками – ленивыми, неопрятными, недисциплинированными. Я попытался было навести порядок среди экипажа, но куда там! – Блейк махнул рукой. – Все без толку.

К тому же во время сражения, а точнее, избиения младенцев, когда мой фрегат горел как свеча, эти скоты думали не столько о том, как спасти корабль, сколько о том, как набить карманы. Какие-то ублюдки успели ограбить мою каюту, а еще двое, приставив ножи к горлу, вытащили у меня кошелек, отобрали часы и стащили с пальца обручальное кольцо. И за этих подонков я еще должен был сражаться? Желаю вам всыпать им побольше, чтобы они наконец узнали, что такое – поднимать руку на белого человека!

– Прямо Киплинг! – усмехнувшись, сказал я Антоновой.

Нина Викторовна побарабанила пальцами по столу:

– Да, свербит в нем «бремя белого человека». Как там писал сэр Редьярд?

Неси это гордое бремя – родных сыновей пошли

На службу тебе подвластным народам на край земли,

На каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей,

Наполовину бесов, наполовину людей.


– Вот-вот, – ответил я ей, – душевным человеком был создатель «Маугли», особенно вот в таких строках:

Солдаты, несите в колонии

Любовь на мирном штыке.

Азбуку в левом кармане,

Винтовку в правой руке.


А если черная сволочь

Не примет наших забот,

Их быстро разагитирует

Учитель наш, пулемет.


Блейк с тревогой смотрел на наши с Ниной Викторовной упражнения в словесности.

– Господа, а что будет со мной?

Полковник Антонова ответила британцу:

– Все будет зависеть от степени вашей полезности российским армии и флоту, а также от вашей помощи нам в войне против турок.

Она дождалась, пока конвой увел пленного, после чего поинтересовалась моим мнением о результатах допроса.

– Дорогая Нина Викторовна, по-моему, мы узнали достаточно много интересного. Надо еще проанализировать полученную информацию, сверить ее с имеющимися у нас историческими материалами, а потом в обобщенном виде доложить адмиралу. Впрочем, все в рамках того, что мы и так знали из исторических источников, ничего принципиально нового.

В этот момент в дверь постучали. В аудиторию зашел улыбающийся полковник Бережной, и с ним какой-то человек, одетый в камуфляжную форму с погонами старшего лейтенанта, но явно не имеющий никакого отношения к нашим морякам или морпехам. Похоже, что этот плотный черноволосый мужчина средних лет, но уже с сединой на висках, был кем-то из местных.

Бережной приложил руку к козырьку камуфляжного кепи.

– Здравия желаю, друзья. Вот, хочу представить вам местного коллегу, поручика Никитина Дмитрия Ивановича. Он был освобожден из турецкого плена нашими морскими пехотинцами, так что прошу любить и жаловать…

Перед войной поручик проводил разведку Дарданелльских и Босфорских укреплений и Стамбульского гарнизона. Более того, при аресте он сумел сохранить добытые материалы, а после своего освобождения передал их нам. Благодаря этому героическому поручику, скоротечной Боспорско-Дарданелльской операции – быть!

Да вы не краснейте, уважаемый, все нормально, мы все только выполняем свой долг перед Россией. Так что, товарищи офицеры, сбор в оперативном отделе ровно через час.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – Нина Викторовна бросила взгляд на часы. – Александр Васильевич, будьте любезны, напишите отчет, а я пойду посмотрю, чем там у нас «аналитики» занимаются, и в первую очередь ваш бывший коллега подполковник Ильин.


5 июня 1877 года, Эгейское море, ТАКР «Адмирал Кузнецов»

Поручик Дмитрий Никитин (в миру Димитриос Ономагулос)

Иногда мне хочется смеяться, иногда – плакать, а иногда кричать: «Господи?! Куда я попал?! Кто эти люди, и зачем я здесь?!»

В один момент мир встал с ног на голову, и все то, что я знал раньше, в одночасье потеряло смысл. Иногда мне это даже нравится, приятно, знаете ли, оказаться на стороне победителей. Тем более в деле, которому ты посвятил всю свою жизнь. Но, господа, давайте все по порядку.

Унтер-офицер, которому я сказал, что он имеет дело с русским офицером, не стал со мной спорить, и лишь удивленно приподнял левую бровь. Дальше произошло нечто совершенно невероятное. Он вытащил из нагрудного кармана своего жилета маленькую черную коробочку с торчащим из нее штырем, что-то на ней нажал и приложил ее к уху.

– Товарищ капитан, докладывает сержант Бондаренко. Тут это, грек, которого мы из зиндана вытащили, говорит, что он русский офицер, разведчик…

Коробочка что-то прохрипела в ответ, и унтер оглянулся.

– Так недалеко от ворот мы, под навесом. Ага, так точно, товарищ капитан, выходим к воротам и ждем, – унтер убрал коробочку в карман и повернулся ко мне: – Вот так, господин офицер, товарищ капитан сейчас подойдет, выходим к воротам и там ждем его…

У этих самых ворот я остановился в остолбенении: огромные створки из кедровых досок в два пальца толщиной лежали сорванные с петель. Ну а чуть дальше, на площади, стояло то, что заставило меня вытаращить глаза от удивления. Боевая повозка, машина – не знаю даже как и назвать это, причем того же цвета, что и форма на диковинных солдатах. На вид она вся была сделана из железа, и при этом еще и двигалась не на колесах, а на длинных гибких лентах из металлических звеньев, соединенных в кольцо. Так вот что так лязгало и гремело у меня над головой! Только, хоть убейте меня, я не представляю, что за мотор заставляет двигаться сей удивительный механизм. Ведь для паровой машины необходимой для нее мощности внутри просто нет места.

Я же все-таки артиллерист, человек образованный, в технике понимаю достаточно. Да и по службе мне нужно знать о новинках техники. Так вот что я вам скажу, милостивые господа, ничего похожего нигде и никем сделано не было!

Мимо нас прошел молодой подпоручик, бросивший на ходу моему сопровождающему:

– Бондаренко, Иванцова не видел?

– Он где-то внутри, тащ лейтенант, – ответил тот, мимоходом козырнув.

Что меня еще очень удивило (кроме боевой повозки, естественно), так это то, что нижние чины, унтера и офицеры были одеты в абсолютно одинаковую форму, различаясь только погонами. Это что же надо было сделать с нашим офицерством, представители которого, как сороки, обожают все блестящее и которые ни за что не согласились бы променять свои яркие мундиры на эту форму-невидимку. Похожие взаимоотношения офицеров, хотя бы с унтерами, я раньше видел только в казачьих сотнях. Ну, там все понятно – рядовой казак и офицер у казаков обычно с одной станицы, а может, даже с одной улицы. А тут? Ой, не знаю, не похожи они на станичников. Хотя нет, кажется, вот идет один из них…

– Здравия желаю, тащ капитан, – козырнул унтер, ну как-то не поворачивается у меня язык называть его сержантом. – Вот этот человек утверждает, что он русский офицер, хотя сначала сказал, что греческий купец.

Капитан внимательно оглядел меня с ног до головы. Показалось, что он заглядывает прямо мне в душу. По возрасту и ухваткам я угадал в нем старого служаку, понюхавшего пороху, который, может быть, дрался с англичанами и французами рядом с моим батюшкой на Малаховом кургане, или резался с турками под Ериванью. Немного помолчав, он сказал:

– Чем вы можете доказать, что вы офицер Российской армии? Или, милостивый государь, я должен поверить вам на слово?

Немного волнуясь, я подал ему лоскут полотна размером примерно с носовой платок, который извлек из-за подкладки моей куртки. И тут он снова меня удивил. Коротко хмыкнув, капитан повертел лоскут в руках, бормоча себе под нос:

– Ну где же я вам тут утюг возьму?! – потом сунул его в руки унтеру. – Натяни потуже! – Еще мгновение, и в руках у капитана, как у какого-нибудь факира в ярмарочном балагане, вспыхнул огонь. Он водил пламенем под полотном, и на нем стали появляться зеленоватые буквы. Закончив свои манипуляции, капитан вслух прочитал написанное на полотне: «Податель сего является поручиком Русской армии Дмитрием Николаевичем Никитиным и действует на территории Оттоманской Порты с моего ведома и по моему поручению. Генерал-адъютант Н. П. Игнатьев. 7 февраля 1871 года».

Капитан еще раз хмыкнул и поднял на меня глаза:

– Что вы имеете доложить, господин поручик? – Теперь в его взгляде читался вполне практический интерес к моей персоне.

Я подтянулся.

– Господин капитан, у меня есть сведения, которые в связи с началом военных действий должны быть срочно отправлены в Россию. В настоящий момент эти бумаги находятся в тайнике на моем каике.

Капитан вернул мне мой документ, буквы на котором по мере остывания побледнели.

– Сержант Бондаренко, возьми машину, пару ребят из своего отделения и сгоняй с господином поручиком в гавань. Если ротный спросит, скажи – я приказал! И быстро, одна нога здесь, другая там!

Ой, что тут началось! Меня подсадили на борт одной из боевых повозок и сказали: «Держись!» Неожиданно повозка подо мной взревела, как разъяренный бык. Я от неожиданности чуть… ну, вы понимаете, да?

Наверх ловко запрыгнули унтер-офицер Бондаренко и еще двое таких же пятнистых нижних чинов и присели на броню (я сразу понял, что машина сделана из толстой прочной стали). Боевая повозка дернулась, круто развернулась и с металлическим лязгом помчалась по извилистой улочке в сторону гавани. Едва только раздался первый рык, как на всех заборах и деревьях вокруг нас появились любопытные мордашки соплеменников моей любезной матушки, в возрасте примерно от пяти до пятнадцати годов.

В гавани догорали остатки турецкого вооруженного парохода «Изеддин». Увидев набережную, я присвистнул от удивления. Похоже, что именно здесь полегли лучшие воины Саид-бея. Тут были трупы аскеров, внешне совершенно целые, а также такие, от которых мало что осталось.

Хвала Николаю Угоднику, моя «Ласточка» была целой и невредимой. Старый Константинас, мой шкипер, заместитель и почти второй отец, встретил меня у трапа со слезами на глазах:

– Мой господин, мы уже и не надеялись увидеть вас в живых, – повернувшись к моим сопровождающим, он низко поклонился им: – Скажи этим храбрым русским воинам, что мы всегда будем помнить добро, которое они сделали для нашего народа.

Я отвел его в сторону.

– Константинас, старый плут, я помню, что когда меня арестовали, бей оставил на корабле двух своих бандитов. Где они?

– Все в порядке, хозяин, – старик снова поклонился мне. – Когда в гавань вошел русский десант, эти дети сатаны решили немного пострелять по их железным машинам. Мы видели, что сделал с корветом всего один снаряд из пушки их повозки, и решили не рисковать. Наши матросы стукнули турок по голове веслами, связали и спрятали в трюме. И видит Божья Матерь, мы совершенно не знаем, что с ними делать.

– Выкиньте их за борт, – отмахнулся я. – Такая мелочь, как жизнь, теперь им совершенно не нужна. Если их отпустить, то они снова начнут разбойничать, пусть и с другим главарем. Напихай камней за пазуху и отпусти их на волю – на дно морское.

– Будет сделано, мой господин, что еще? – Константинас сделал рукой неуловимый жест, и к нам подбежал один из матросов, кстати, его внучатый племянник. Они немного пошептались, и я был уверен, что теперь, как только мы отбудем, башибузуки отправятся на встречу с крабами.

Я произнес условленную фразу:

– Мой старый друг, мне нужна та самая шкатулка из кедра, которую подарил мне мой уважаемый дядя. Обстоятельства призывают меня по делам службы покинуть вас. Но прошу постоять несколько дней в Мирине, пока не станет окончательно ясно, ухожу я или остаюсь.

Константинас еще раз поклонился.

– Слушаюсь, мой господин. – И, кряхтя, удалился вниз, где, в только одному ему известном месте, лежала упомянутая шкатулка, открыть которую можно лишь с помощью ключика, висевшего на цепочке рядом с нательным крестом. При попытке взлома шкатулки все ее содержимое должно было обратиться в пепел. Во всяком случае так уверял меня мастер, изготовивший ее.

Убедившись, что все в порядке, и получив все свои бумаги в целости и сохранности, я от души обнял моего старого друга.

Потом наша гремящая и плюющаяся дымом машина резво побежала обратно, наверх, к бывшей усадьбе бея. Почему бывшей? Потому что над ней уже развевался Андреевский флаг, а на белой стене большими черными буквами по-русски было написано: «Военная комендатура».

Когда капитан увидел мои бумаги из шкатулки, то у него глаза стали круглыми и блестящими, словно у кота, увидевшего жирную мышь. Он оживился, быстренько пролистал мои записки и схемы, после чего схватился за висящую на боку коробочку (чуть больше той, посредством которой беседовал со своим командиром унтер) и отошел в сторону.

Глядя со стороны, можно было подумать, что человек сошел с ума и разговаривает сам с собой. Но я-то чувствовал, что есть тут какая-то хитрость и где-то капитана слышат, и даже отвечают ему.

– Алло, «Кузнецов»? Говорит капитан Рагуленко, срочно дайте кого-нибудь из разведотдела. Да, важная информация, касающаяся укреплений Проливов и Стамбула. Что, полковник Бережной? Да, так точно, товарищ полковник, сейчас рядом со мной стоит поручик русской армии Никитин. У него имеются самые свежие схемы укреплений и турецких береговых батарей в Босфоре и Дарданеллах. Да, это человек Игнатьева. Есть срочно доставить…

Далее, господа, началось нечто, напоминающее романы французского писателя Жюль Верна. Пока мы занимались моими бумагами, на площади перед бывшим домом бея начал собираться народ, даже заиграла музыка. У моих греческих соплеменников в жизни не так уж много радостей, так что этим самым радостям они умеют отдаваться всей душой. А какой праздник без веселой пляски?

Сгущалась тьма, запылали два огромных костра, топливом для которых послужили обломки выбитых ворот. Музыка играла уже вовсю, и «пришельцы из далеких северных лесов» дружно хлопали в такт зажигательной мелодии. И тут вдруг произошло такое!..

Неожиданно пробившийся через музыку звук сперва напоминал жужжание комара. Но довольно быстро это жужжание превратилось в свист, гул и ревущий грохот. Над насмерть перепуганными людьми зависла тень какого-то воздушного аппарата, от которого исходили порывы штормового ветра.

Капитан Рагуленко взял меня за локоть:

– Поручик, вы храбрый человек?

Не зная, как ответить на этот неожиданный вопрос, я кивнул.

– Ну, вот и отлично! – сказал он, глядя, как сверху на тросе опускается нечто вроде сиденья. – Господин поручик, я получил приказ немедленно отправить вас вместе со всеми вашими бумагами на флагманский корабль нашей эскадры.

Пока меня пристегивали к сиденью, напоминающему люльку маляра, он пожал мне руку:

– Там вас встретит или сам полковник Бережной, или кто-то из его людей. Желаю удачи! – последние его слова потонули в реве ветра, и меня вознесло на высоту. Только выдержка и офицерская гордость удержали меня от криков ужаса. Через несколько минут сильные руки втянули меня внутрь этого летающего аппарата. А я-то уж думал, честно говоря, что мне всю дорогу придется висеть на веревке, как червяку на крючке.

Путешествие можно было бы назвать даже приятным, если бы не постоянный свист и рев над головой. Через какое-то время аппарат (позже я узнал, что он называется вертолетом) опустился на палубу огромного корабля. Его очертания терялись во тьме, но и так было понятно, что он во много раз больше любого военного судна, которое мне приходилось видеть. Хвала господу, летающее кресло мне больше не понадобилось, и я, слегка покачиваясь, ступил на палубу этого удивительного корабля, прижимая к себе заветную шкатулку.

Меня уже встречали. Это был офицер, так же, как и я, поручик, и к тому же примерно моих лет. Он представился мне:

– Старший лейтенант Бесоев. Господин поручик, полковник Бережной вас ждет!

Меня снова повели по трапам и коридорам. Но прежде чем мы попали к господину полковнику, меня переодели согласно местной военной моде, при этом каптернармус со странным прозвищем «Хомяк» выдал мне кучу малопонятных и вообще непонятных вещей. Полковник же, просмотрев мои бумаги и выслушав мою историю, сказал мне:

– Поручик, я вижу, что вы наш человек! Поверьте, это дорогого стоит!

Тогда я был несколько не в себе из-за бурных событий минувших дня и ночи. Поэтому я только вяло кивнул. Тогда мне даже не пришло в голову оценить – что означают сказанные полковником слова.


День Д, 5 июня 1877 года, вечер, Эгейское море, 50 километров юго-западнее входа в пролив Дарданеллы, оперативный отдел тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов»

Поручик Дмитрий Никитин (в миру Димитриос Ономагулос)

Я наблюдал, как контр-адмирал Ларионов прохаживался туда-сюда по помещению, которое здесь называли «оперативным отделом». Вот он остановился и обвел присутствующих внимательным взглядом. Я вижу этого человека первый раз в жизни, но уже понимаю, что туркам очень не повезло в том, что он со своей эскадрой оказался в этих водах. Адмирал быстр и решителен, и мне трудно даже представить пределы мощи, сосредоточенной в его руках. Да, я уже знаю о том, что они пришли из будущего, хотя умом мне не понять – как такое возможно! И еще труднее представить себе силу и мощь этой эскадры. Стоит лишь об этот задуматься, как начинает кружиться голова… Ведь это же бездна лет прошла, и даже страшно представить – насколько они обогнали нас в своих знаниях и опыте ведения войн! Но суть не в этом, точнее, не только в этом… Т-с-с! Он, кажется, хочет что-то сказать?

Адмирал еще раз посмотрел на собравшихся.

– Товарищи офицеры, поскольку любое промедление с проведением операции будет означать утрату фактора внезапности, мною принято решение этой ночью провести Дарданелльско-Босфорскую операцию, целью которой является захват Проливов и города Константинополя. О политических аспектах мы поговорим попозже, а сейчас рассмотрим чисто военные аспекты…

Адмирал замолчал, а у меня даже дух перехватило. Как, с ходу идти на штурм Проливов и турецкой столицы, опираясь только на мою информацию об укреплениях!?

Тем временем адмирал продолжил:

– Среди нас здесь находится русский офицер, который доставил нам планы укреплений и схемы размещения турецких частей, несущих гарнизонную службу в Проливах.

Все присутствующие дружно повернулись в мою сторону, и я почувствовал, что краснею, как гимназистка.

– В общих чертах, эта информация подтвердила уже имеющиеся у нас данные о системе турецкой обороны Проливов, относящиеся к периоду Первой мировой войны. Но теперь мы не предполагаем, а знаем точную диспозицию противника. План такой: форты в горловине Пролива уничтожаются корабельной артиллерией эсминца «Адмирал Ушаков» и ракетного крейсера «Москва»… – К моему великому удивлению, с небольшим щелчком на белой стене появилось нарисованное светом изображение одной из привезенных мною схем фортов. – Форт «Эртогрул» и… – Еще один щелчок, изображение снова сменилось. – Форт «Седдулбахир» на европейском берегу являются целями для ракетного крейсера «Москва». Василий Васильевич, – обратился адмирал к старшему морскому офицеру средних лет, очевидно, к командиру крейсера, – вам не надо разрушать эти форты до основания. Достаточно будет того, чтобы их гарнизоны обратились в бегство.

После обстрела на берег будут высажены ротные тактические группы морской пехоты Черноморского флота, в задачу которых будут входить захват фортов с суши и закладка зарядов в их пороховые погреба. Оборона Проливов должна быть полностью нейтрализована. Нам не хотелось бы, чтобы кто-нибудь попытался занять брошенные форты и использовать их против нас. Морская пехота будет продвигаться вдоль берегов Пролива по направлению к Мраморному морю, где она совершит обратную амбаркацию на свои транспортные корабли.

В настоящий момент батальон морской пехоты Балтийского флота, захвативший Лемнос, сдает свои позиции роте Северного флота, не имеющей боевой техники, и грузится на свои БДК. На их долю выпадает осуществление вековой мечты русского народа – освобождение древнего Константинополя от турецких оккупантов.

Что же касается фортов Орхания-Тепе и Кум-Кале на азиатском берегу Дарданелл, то они являются целями для эсминца «Адмирал Ушаков». Вам, Михаил Владимирович, та же самая задача, что и Василию Васильевичу. При обстреле целей руководствуйтесь принципами минимальной достаточности, экономьте боеприпасы – ресурс-то невосполнимый. А то знаю я вас, начнете махать шашкой направо и налево…

Хорошо нашим «братьям» в двадцатом веке, в сорок втором и даже четвертом годах – местная промышленность худо-бедно может производить боеприпасы для наших артсистем. А тут всю индустрию надо создавать с нуля. Это касается всех – бесполезная трата боеприпасов, топлива и моторесурса техники является тягчайшим преступлением.

«Да, – подумал я, – что-то не понятно насчет братьев в двадцатом веке. Не все, видно, они мне рассказали…»

Пока я ломал голову над услышанным, адмирал продолжил:

– Одновременно с началом бомбардировки с моря турецкие форты в глубине пролива будут атакованы боевыми вертолетами. «Аллигаторы» идут вдоль европейского берега, «Ночные охотники» – вдоль азиатского. Вооружение – НАРы с объемно-детонирующими боевыми частями. Есть мнение в качестве усиления придать вашей группе вертолеты Ка-29 с блоками НАР.

– Товарищ контр-адмирал, – встал офицер с двумя синими просветами и одной большой звездой на погонах, – неплохо было бы, если вы придадите нам Ка-29 не в качестве ударных машин, а посадите на них десант, с той же целью, что и высадка морской пехоты в горловине пролива. Тогда мы сможем действовать по схеме огневой удар – захват. А то пока десант по местным дорогам доберется до внутренних фортов, могут произойти неприятные для нас неожиданности. Я не прошу придать нам спецуру. Снимите с кораблей хотя бы одну из противодиверсионных рот морпехов или роту охраны с «Кузнецова», и используйте ее для десантирования на форты…

– Разумно, Андрей Николаевич, разумно… – адмирал потер подбородок. – Так и сделаем. Придадим вам роту морской пехоты капитана Грибова с Балтийского флота. Товарищ капитан, вам все понятно? Когда мы закончим, подойдете к майору Смирнову, и с ним согласуете взаимодействие.

С Дарданеллами, кажется, все уже решили. Начало операции в 22:00. Походный ордер первой группы: головным идет СКР «Сметливый», за ним БДК «Калининград» и «Александр Шабалин». Вторая группа выдвигается в пролив после завершения подавления береговой обороны. Она состоит из флагманского корабля соединения ТАКР «Николай Кузнецов», эсминца «Адмирал Ушаков» и БДК «Саратов» и «Новочеркасск». Замыкает колонну БПК «Североморск».

Десантные корабли к моменту выдвижения должны обратно принять на борт морскую пехоту. СКР «Ярослав Мудрый», учебные корабли «Смольный» и «Перекоп», транспорт «Колхида», вспомогательные суда, плавгоспиталь «Енисей» и крейсер «Москва», остаются на острове Лемнос в гавани Мудроса, – адмирал перевел дух. – Теперь по Константинополю. Батальон балтийцев высаживается в самом городе. Черноморцы – одна рота на европейском берегу в известном всем местечке Сан-Стефано, другая на азиатском берегу, в местечке Гебзе. Их задача – перерезать дороги, ведущие в глубь страны, и не допустить как бегства членов турецкого правительства из столицы, так и подход подкреплений к гарнизону Константинополя.

Товарищи офицеры, все свободны, остальные распоряжения по финальному этапу вы получите непосредственно перед началом операции.

Мы все уже поднялись, собираясь выходить. Честно говоря, здесь, среди этих людей, я не знал, куда мне теперь идти и что дальше делать. Но тут адмирал снова заговорил:

– А вот вас, полковник, Бережной, я попрошу остаться. Это же относится и к полковнику Антоновой, подполковнику Ильину, майору Гордееву, капитану Тамбовцеву и… – он встретился взглядом со мной, – поручику Никитину.


День Д, 5 июня 1877 года, вечер, Эгейское море, 50 километров юго-западнее входа в пролив Дарданеллы, оперативный отдел тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов»

Капитан Александр Тамбовцев

Вместе со мной в помещении оперативного отдела остались полковник ГРУ Бережной, полковник СВР Антонова, подполковник СВР Ильин, майор ГРУ Гордеев и поручик Русской армии Никитин, он же греческий негоциант Димитриос Ономагулос. Сплошные шпионы, или, говоря вежливо, разведчики!

Значит, речь пойдет о чем-то головокружительно лихом, о чем потом нельзя будет говорить лет пятьдесят, а может, и поболее. Интереснее всего, пожалуй, наблюдать за поручиком. Он тут единственный из хроноаборигенов, и к тому же самый младший по званию. Чувствует себя с полковниками-подполковниками, как мышь на кошачьей свадьбе. У них тут с этим сурово, старшие офицеры для поручиков почти что небожители, а контр-адмирал для него и вовсе как полубог…

Но, как ни странно, контр-адмирал Ларионов начал совет именно с поручика. Впрочем, если задуматься, то ничего в этом странного нет – в русском флоте принято было начинать военный совет с самого младшего по званию, дабы не давить его мнением старших.

– Господин поручик, – контр-адмирал сделал паузу. – Я хочу еще раз выразить вам свою благодарность за доставленную информацию. Думаю, благодаря вам будет спасено немало человеческих жизней.

– Ваше превосходительство, господин контр-адмирал, я попал к вам случайно, ваши люди меня сами нашли. Причем в самом неприглядном месте – подземной тюрьме бея Мирины. Можете представить мое состояние – я уже готовился к встрече с Всевышним, причем после не самых приятных процедур.

И тут буквально вдруг из ниоткуда являются ваши лихие молодцы и разносят все в пух и прах, – поручик перевел дух. – Ведь я сначала подумал, что турок атаковала самая обычная реформированная часть российской армии. Ну, восстановил военный министр Милютин морскую пехоту, ну, карабин автоматический на вооружение приняли.

А вот про то, что вы пришли к нам из будущих времен, так о том первые подозрения у меня возникли лишь тогда, когда меня закинули в этот летающий экипаж – вер-то-лет. Ведь даже ваша боевая самодвижущаяся повозка не вызвала у меня большого удивления. Ну, машина, ну, ездит сама, так паровоз тоже сам ездит… Так ведь у нас, господа, и век такой, что каждый день чудо на чуде, да и месье Жюль Верн, до романов которого я большой охотник, постарался, отбил способность удивляться.

– Да-а-а! – протянул контр-адмирал Ларионов, выслушав исповедь молодого человека. Впрочем, какой он «молодой» – старше любого из присутствующих на целое столетие. – Во всем, получается, виноват месье Жюль Верн. Но вы-то сами, поручик, как думаете – будете с нами дальше сотрудничать или нет? – его голос и выражение лица стали совершенно серьезными. – А ведь нам очень нужна ваша помощь.

На лице поручика Никитина появилось недоумение:

– Прошу прощения, ваше превосходительство, но чем я могу вам помочь? Ведь я – простой русский офицер, да к тому же абсолютно не разбирающийся в ваших хитрых машинах и не знающий всего того, что знаете вы?

Полковник Бережной поднял руку:

– Разрешите, товарищ контр-адмирал?

Ларионов кивнул, отходя в сторону.

– Поручик, самое главное, что вы разведчик! Шесть последних лет вы работали на турецком направлении и, надеюсь, знаете эту страну, а особенно Стамбул, досконально. Нам нужны ваши знания, опыт и связи, ибо нашей целью является не только военный набег, или, как у вас это называется, диверсия, а захват и оккупация Второго Рима…

– Господа! – поручик неподдельно изумился услышанному. – А как же Россия, в смысле наша Россия, ведь Проливы – это наша мечта со времен… ну, наверное, Петра Великого.

– Господи, поручик, – вздохнул я, – об этом пока мало кто знает, но год назад между Австро-Венгерской и Российской империями было составлено так называемое секретное Рейхштадтское соглашение, в котором Российская империя, в лице канцлера Горчакова и в присутствии императора Александра II, в числе всего прочего обещала не занимать Константинополь и Проливы. Соглашение настолько секретно, что о нем не знает даже ваш начальник – генерал-адъютант Игнатьев. Кстати, тексты договоренностей несколько отличались друг от друга.

В случае поражения турок, согласно русскому тексту, Сербия получала Герцеговину и порт Спицца на Адриатике, Черногория – часть старой Сербии и Боснии, а Австро-Венгрия – турецкую Хорватию и пограничные районы Боснии. Согласно австрийскому тексту, в случае поражения турок, Сербия и Черногория получили бы лишь пограничные районы Боснии и Герцеговины, а большая их часть переходили бы под контроль Австро-Венгрии. При этом Россия возвращала бы себе Юго-Западную Бессарабию, потерянную после Крымской войны, и Батум.

– Но это же предательство, господа! – вскипел поручик. – Как государь мог обещать им такое!

– Увы, нет, молодой человек, это не предательство, а просто большая политика, – пожал плечами контр-адмирал. – Не дай Российская империя определенных гарантий своего неусиления в результате конфликта с Турцией, и воевать бы пришлось с альянсом Британии, Австро-Венгрии, Германии и Турции… Вам напомнить сюжет прошлой войны?

Потом еще будет Берлинский конгресс, на котором у России силами всей Европы будут выкручивать руки, отбирая законные плоды ее побед.

А между прочим, австрияки за чужой счет, не приложив практически никаких усилий, обзаведутся двумя богатыми провинциями, Боснией и Хорватией, а англичане оккупируют Крит, «до тех пор, пока в руках русских остается Батум».

Но мы, как вы верно заметили, не Российская империя, мы никаких «предательских» договоров не подписывали, ни с Австрией, ни с Британией. И тот, кто придет к нам за шерстью – уйдет без головы, это вы, наверное, тоже поняли. С другой стороны, мы русские и патриоты, и имя «Россия» для нас не пустой звук. Но это я что-то уже в поэзию ударился…

Поручик подтянулся.

– Ваше превосходительство, чем же я могу вам помочь в этом святом деле? Всю жизнь я мечтал увидеть, как будут наказаны за свое вероломство австрийцы и британцы. Наглых французов наказал Бисмарк, теперь очередь за заносчивыми бриттами и подлыми австрияками. Я, да и, наверное, все русские люди, ничуть не пожалею, если возмездие в отношении их совершится вашими руками.

Адмирал пригладил короткие усы.

– В курс дела вас введут полковник Бережной и полковник Антонова, но со своей стороны могу вам пообещать: скучать вам не придется.

Бережной усмехнулся.

– Позвольте еще раз представиться: Бережной Вячеслав Николаевич, полковник Главного разведывательного управления Генерального штаба – военная разведка, чтобы вам было понятней. А эта почтенная дама – Антонова Нина Викторовна, тоже полковник, но только службы внешней разведки, а стало быть, ваша коллега.

Поручик пожал плечами:

– Господа, но какое отношение разведка имеет к захвату города? Это ведь дело армии. Ну, и флота, конечно.

– И армии тоже, – согласился с ним Бережной. – Но маленькая поправочка. Вы, поручик, только что согласились вступить в некий закрытый клуб, в котором принято друг друга называть товарищами… Да, да, это именно так. И еще: тут у нас нет нижних чинов, а есть товарищи бойцы. Если вы сможете усвоить эти простые истины, то тогда мы с вами споемся.

– Да, – поручик кивнул головой, – я это заметил еще на Лемносе, товарищ полковник.

– Отлично, – азартно потер ладони Бережной, – реакция есть – значит, дети будут! Не обращайте внимания, товарищ поручик, сия шутка времен моей молодости.

Теперь по существу, – его лицо стало предельно серьезным. – Нам надо не просто захватить почти миллионный город, а захватить его силами примерно четырехсот бойцов. Черт с ним: ночью, внезапно уничтожив гарнизон, мы это сделаем. Но как его удержать утром, когда местные башибузуки и прочая сволочь увидят, насколько нас мало? Начнется кровавый хаос. Турки кинутся убивать христиан, а мы будем вынуждены массово убивать турок, чтобы прекратить резню.

В закрытых исторических документах мне приходилось встречать информацию о том, что некая тайная организация православных греков готовила восстание в городе на случай его осады и штурма русскими войсками… Не имеете ли вы, товарищ поручик, отношения к этой организации?

– Да! – коротко ответил Никитин. – Имею. Только, если штурм начнется этой ночью, мы просто не успеем их предупредить.

– Успеем! – сказал адмирал. – «Алроса» еще засветло прошла Дарданеллы и сейчас находится в Мраморном море на полпути к Стамбулу. Мы перебросим вас на нее вертолетом. Они, поручик, высадят вас там, где укажете.

– Что такое «Алроса», господин… простите, товарищ контр-адмирал? – переспросил Никитин.

– «Наутилус» капитана Немо помните? – усмехнулся адмирал. – Так вот, товарищ поручик, вы первым из ваших современников сподобитесь взойти на борт самого настоящего подводного корабля.

– Да… – поручик сдвинул на затылок свое кепи, – вы меня удивляете, товарищи! Товарищ полковник, – повернулся он к Бережному, – на какой час запланирован штурм, и каким будет сигнал к выступлению? Вы только начните, и в городе поднимется каждый грек и каждый христианин. Почти пятьсот лет ждали, вы даже представить себе не можете!

– Операция начнется перед самым рассветом, примерно в четыре часа утра по нашему времени, – полковник Бережной расстелил на столе карту Стамбула. – Вы извините, но эта из нашего времени, а за почти сто пятьдесят лет город сильно разросся.

Сигналом к началу операции станут стрельба и взрывы в районе Долмабахче. Да, да, не удивляйтесь, мы сразу начнем с захвата его султанского величества, Повелителя Правоверных Абдул-Гамида II.

Если операция пройдет успешно, то Турция будет обезглавлена, и повсюду начнут появляться много-много мелких султанов, которых мы и передавим поодиночке. Но должен вас предупредить, что мы не сможем вооружить ваших друзей своим оружием, ибо просто не имеем ни нужного количества стволов, ни запаса боеприпасов к ним.

Поручик ткнул пальцем в карту:

– Вот здесь, к северу от дворца, в арсенале Топхане, по нашим сведениям, хранится запас султанской армии: пять тысяч винтовок Генри-Винчестера и десять тысяч винтовок Пибоди-Мартини. И патроны к ним, примерно по двести выстрелов на ствол.

– Твою дивизию! – выдохнул Бережной. – Майор Гордеев, – обратился он к командиру роты спецназа, – обязательно выделите туда спецгруппу, арсенал нужен нам неповрежденным.

«И точно, – подумал я, – целую дивизию вооружить можно».

– Только вот что, товарищ поручик, нам совсем не нужно, чтобы ваши ополченцы превратились в банду грабителей. Порядок должен быть жесточайший, никаких разбоев, бессудных убийств и прочих беспорядков допускать нельзя. За такое наши бойцы будут уничтожать на месте, невзирая на национальность и вероисповедание. Вы не думайте, что турки, совершившие ранее преступления против ваших братьев, останутся безнаказанными, но сперва должен быть гласный суд, официальный приговор, и только тогда – веревка на шею преступника. Понятно?!

– Так точно, – поручик еще раз вытянулся, и козырнул, – господин… извините, привычка… товарищ полковник, разрешите приступать?

– Приступайте! Майор Гордеев вас проводит к себе, и вы договоритесь с ним насчет связи и взаимодействия, – Бережной повернулся к командиру роты спецназа: – Александр Александрович, обеспечьте поручика средствами связи и обучите его ими пользоваться. Только побыстрее, время не ждет.


День Д, 5 июня 1877 года, ночь, Эгейское море, вход в пролив Дарданеллы, ГКП тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов»

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

– Товарищ Бережной, назначаю вас, как самого старшего по званию из армейских офицеров, командующим сухопутным соединением, – контр-адмирал Ларионов вопросительно глянул в мою сторону. – Справитесь?

– Да! – ответил я, и тут же у меня мелькнула мысль: «Влип! – картина Репина “Приплыли!”: одно дело через оперативную группу руководить действиями роты спецназа, людей досконально мне известных, взрослых и до предела ответственных. И совсем другое – получить под свое командование воинское соединение от майоров до кашеваров включительно. При этом соединение получается примерно масштаба бригады и крайне несбалансированное по составу. Ну и дела! Но куда деваться – действительно, не Нину Викторовну Антонову же назначать комбригом?

Но мысли мыслями, а вслух я мог сказать только одно:

– Постараюсь, товарищ контр-адмирал, разрешите приступать. – Ибо невместно нам, элите армии, бегать от ответственности. Впрочем, как я уже сказал, при всем богатстве выбора, другой альтернативы нет!

Ясная безлунная ночь, почти полное безветрие, в черной-черной воде отражаются бесчисленные звезды. Погасив огни, соединение крадется к Дарданеллам. Кстати, непроглядный мрак царит только для невооруженного глаза. Стоит только взглянуть в электронный бинокль с фотоумножителем, как непроглядная тьма сменяется хмурыми серыми сумерками. На европейском берегу на фоне неба отчетливо виден передовой форт Эртогрул, на азиатском – форт Орхания-Тепе. На полетной палубе «Кузнецова» уже раскручивают роторы восемь ударных вертолетов. Все готово к началу операции.

Бархатно-черную тьму разорвали багровые вспышки. Крейсер «Москва» открыл огонь по форту Эртогрул примерно с дистанции в семнадцать с половиной километров. Мгновение спустя «Ушаков» ударил носовой башней по форту Орхания-Тепе, а кормовой – по форту Кум Кале, находящемуся на азиатском берегу в самой горловине пролива. Полторы минуты сплошной канонады, сто тридцать пять двухпудовых осколочно-фугасных снарядов, летящих на цели по крутым траекториям. Если командиры БЧ-2 на «Москве» и «Ушакове» все сделали правильно, то нет такой силы, которая была бы способна остановить мчащуюся по воздуху смерть.

Тем временем центр управления полетами «Кузнецова» дал добро ударным вертушкам, и они, поднявшись в ночное небо, направились к берегу, подобно стае разъяренных ос. На стартовые площадки начали выкатываться транспортно-боевые Ка-29.

Вспышка первого разрыва полыхнула на Эртогруле секунд через пять после прекращения огня, потом вторая, третья, четвертая. Кусты разрывов громоздятся друг на друга, бросая к небесам багровые блики. То же самое происходит и на азиатском берегу. «Ушаков» так же точно накрыл свои цели.

Примерно на середине серии сильнейший взрыв гремит на Эртогруле, фейерверком разлетаются во все стороны пылающие обломки – красота! – очевиднейшее прямое попадание в пороховой погреб. А снаряды продолжают падать на пылающие изуродованные руины. Вряд ли там выжил хоть один человек. Но, по опыту бомбардировки этих же фортов в ходе Дарданелльской операции союзников в Первую мировую войну, можно ожидать, что часть гарнизона фортов сумеет уцелеть в укрытиях. Так что и для десантников работы хватит.

Тем временем «Москва» переносит огонь на форт Седдулбахир. На азиатском берегу пылает форт Кум-Кале. Что там может гореть – непонятно. Неужто какой-нибудь неуставняк, вроде годового запаса сена для баранов господина коменданта, или, что более вероятно, фураж для гарнизонных лошадей? Однозначно что-то вроде этого, ибо пламя вздымается к небесам стеной.

Орахния-Тепе в руинах. В бинокль видно, что стена форта, обращенная к морю, съехала вниз к проливу вместе с орудиями, и теперь этот форт вряд ли сможет оказать сопротивление. Так, нужно внести в предварительный план кое-какие корректировки. Не стоит зря жечь топливо и расходовать моторесурс.

Подношу к губам микрофон рации:

– Сэм-один, десантирование на азиатский берег приостановить до особого распоряжения. Как поняли? Прием.

В ответ проскрипело:

– Я Сэм-один, вас понял, высадку десанта приостанавливаю до особого распоряжения…

Эсминец «Адмирал Ушаков», короткой серией на сорок пять секунд из обеих башен, закончил обрабатывать форт Кум-Кале-2, запирающий горловину пролива с азиатской стороны. Перемудрили, товарищи артиллеристы, явно перемудрили. Форты, построенные в середине XVIII века, не выдержали ярости фугасных снарядов, сделанных в конце XX века. Вон и Седдулбахир, точнее, то, что от него осталось. А осталось не так уж и много – осыпавшиеся груды камня и битого кирпича, закопченная воронка на месте порохового погреба. Десантировать тут морскую пехоту нет смысла, проще завтра с утра прислать группу на вертолете для зачистки и обследования. Отменяем десант и втягиваемся в пролив.

А впереди уже полыхает зарево – вертушки со снайперской точностью штурмуют форты, расположенные в глубине пролива. «Ушаков», который идет в ордере сразу за «Сметливым», готов в любой момент открыть огонь по указанным целям.

Но тут полная тишина, ибо вертолетчики отлично справляются сами. Один раз на берегу мелькнула группа всадников, с борта «Ушакова» по ним ударила шестиствольная скорострелка АК-630. Когда рассеялись дым и пыль, на земле остались бьющиеся в агонии лошади и изломанные человеческие тела. Позднее мы узнали, что там закончил свою жизнь главнокомандующий береговой обороной Турции, британский адмирал на османской службе сэр Генри Феликс. Его посеченное осколками тело, как и тело его британского адъютанта, на третьи сутки доставили в Константинополь греческие ополченцы.

Проходим мимо первой пары внутренних фортов Дарданос – Мессудие. Огромные дульнозарядные орудия британского производства опрокинуты мощными взрывами. Пожалуй, без подъемного крана и какой-то матери восстановить эти батареи будет невозможно. Тем более эти орудия системы Армстронга так дурно сконструированы, что представляют куда большую опасность для своих расчетов, чем для неприятеля. Разрыв орудийного ствола для них – обычное дело. Молодец поручик, вся его информация точна, бьем вроде бы наугад, но попадаем точно в цель.

Впереди пролив делает поворот, а перед ним, на европейском берегу, напротив города Чанаккале, целая группа фортов – четыре или пять. Это самое узкое место пролива. Над фортами, подобно разъяренной мошкаре, вьются ударные вертушки. «Ушаков» беглым огнем бьет вперед, по замыкающим пролив фортам Анадолу и Нагара. Там пылают пожары и грохочут взрывы – ну, в общем, все как обычно.

А на палубу «Кузнецова» садятся израсходовавшие боезапас ударные вертолеты. Быстрая перезарядка НАРами пусковых контейнеров – и вот они снова взмывают в воздух, уступая место транспортным Ка-29. Смотрю на часы: ого, а операция-то уже идет больше часа. Укрепления Дарданелл почти прорваны, скоро и нашему спецназу пора заняться своим привычным делом.

На очереди операция «Фараон», и транспортные вертолеты в следующий раз поднимутся только с «воинами племени летучих мышей» на борту. А безлошадная морская пехота будет служить нам в этом деле в качестве средств усиления.


Ночь, район Стамбула Галата

Поручик Дмитрий Никитин (он же Димитриос Ономагулос)

Я много раз читал и перечитывал книгу моего любимого писателя Жюля Верна «20 тысяч лье под водой». Но я не мог себе даже представить, что мне самому доведется побывать на борту подводного корабля, который, пожалуй, кое в чем была совершеннее «Наутилуса» капитана Немо. На «Алросе», так назывался этот корабль, не было фонтанов и картинных галерей. Но в отличие от «Наутилуса», он не был предназначен для путешествия. Это было самое совершенное орудие убийства, и горе тому, кто станет мишенью «Алросы».

Впрочем, поближе познакомиться с подводным кораблем потомков мне не довелось.

После того как недалеко от Принцевых островов вертолет завис над всплывшей «Алросой» и на той же беседке меня аккуратно погрузили на палубу корабля, я сразу же был приглашен на совещание, которое вел старший лейтенант Синицын, командир группы подводных бойцов элитного подразделения моих коллег из будущего. Они собирались… Да-да, не удивляйтесь, ворваться в султанский дворец и захватить самого Абдул-Гамида!

Первый раз я услышал об этом на совещании у адмирала Ларионова. Поначалу подумал, что адмирал шутит – горстка людей против всего гарнизона турецкой столицы! Но мне объяснили, что с гарнизоном никто воевать и не собирается, а с охраной дворца они сумеют справиться.

Или у этих людей чудовищное самомнение, или… Мне даже стало страшно – если они способны на такое, то никто из власти предержащих в этом мире не может теперь спать спокойно.

Мне же была поставлена особая задача. Суть ее заключалась в следующем. Я должен был незаметно высадиться в пригороде Стамбула Галате и установить связь с одним из моих людей, который имеет возможность время от времени посещать султанский дворец. Потом я познакомлю его с командиром бойцов из будущего, и он расскажет тому о системе охраны дворца Долмабахче, расположении внутренних и внешних постов (насколько они ему известны) и о возможных местах проникновения в резиденцию султана.

Но это было далеко не самым главным. Об основной моей задаче мне рассказал полковник Бережной, когда мы остались с ним вдвоем. И задание заключалось в следующем. Мне надлежало встретиться с резидентом русской разведки в Стамбуле, находящимся там под чужим именем. И вступить с ним в контакт в качестве официального представителя командования эскадры пришельцев из будущего. Для связи с майором Гордеевым мне была выдана радиостанция. Это та самая черная коробочка с торчащим из нее гибким стержнем, с помощью которой наши потомки могут общаться друг с другом на большом расстоянии. Связист с погонами подпоручика в течение получаса обучил меня правилам пользования этим удивительным прибором. Оказалось, что это не так уж сложно, главное – запомнить последовательность действий. На всякий случай мне была дана инструкция с изображением самой радиостанции и кнопок на ней. Во время своего путешествия на вертолете в Мраморное море, я, как прилежный гимназист, заучивал правила пользования этой радиостанцией.

Кроме нее полковник Бережной передал мне фотографии судов и летательных аппаратов потомков. Фотографии были удивительные, цветные, словно картины, исполненные самым искусным художником.

И вот уже видна цель моего путешествия. Ночь была как на заказ – темная, безлунная. Не знаю как, но, несмотря на темноту, подводная лодка всплыла точно в том месте, какое я указал на карте. Во тьме мерцали едва видные с моря огоньки Галаты. Моряки быстро наполнили каким-то газом резиновую лодку, установили на ней небольшой моторчик с винтом на конце блестящей штанги и пригласили меня пройти в лодку. Вместе с механиком, обслуживающим моторчик, в лодку сели два бойца старшего лейтенанта Синицына, вооруженные своим странным оружием, чем-то похожим на ружье-недомерок с кривым магазином для патронов под ним. На голове у них были большие очки, похожие на глаза огромной лягушки. С собой они взяли две какие-то трубы, ответив на мой вопрос об их предназначении, что это «шмель», который «кусается больно», и что «береженого Бог бережет».

Резиновая лодка двигалась по воде удивительно быстро. На подходе к берегу один из морских бойцов дал мне свои странные очки, оказавшиеся «прибором ночного видения». Чудеса продолжались – через окуляры этих очков я отчетливо видел, хотя и в каком-то мерцающем зеленоватом свете, саму деревушку и причал со стоящими у него рыбацкими лодками. Подойдя к этому причалу, мои спутники осторожно приткнулись к нему, а потом буквально на руках высадили меня из лодки.

Я огляделся по сторонам. Это был район Галаты, больше похожий на рыбацкую деревушку. На берегу стояла тишина, лишь кое-где лениво лаяли собаки. Лодка с «Алросы» бесшумно отошла от причала. Потом едва слышно заработал моторчик, и она помчалась к подводному кораблю. Я еще раз осмотрелся и, не увидев ничего подозрительного, зашагал вдоль берега. Ночных разбойников я не боялся, поскольку в моем кармане лежал взведенный автоматический пистолет из будущего и две запасных обоймы к нему. А эти шакалы умеют чуять тех, кто способен дать им отпор, и обходят их стороной.

Путь к дому старого рыбака-контрабандиста Аристидиса Кириакоса мне был хорошо знаком. Не один раз я вот так, ночью, переправлялся на этот берег и высаживался на этом причале. Так что теперь ноги сами вели меня к цели.


Ночь, район Стамбула Галата, дом Аристидиса Кириакоса

Димитриос Ономагулос (он же поручик русской армии Дмитрий Никитин)

Я постучался в дверь. Открыл мне сам хозяин. Удивительно, но он был одет, словно и не спал вовсе. Кроме того, в руках Аристидис держал старый кремневый пистолет – память о его службе в знаменитом Балаклавском батальоне.

Кириакос хорошо знал, кто я и где служу, потому, не став ходить вокруг да около, я сразу же приступил к делу.

– Скажи, приятель, ты хотел бы помочь российской армии захватить Стамбул? – напрямую спросил я Кириакоса.

– Дмитрий, ты же знаешь меня не первый год, – ответил он мне, – когда я отказывался помогать русским братьям? Только насчет захвата Стамбула… – он задумался, – знаешь, Дмитрий, хоть русская армия и могуча, а ее солдаты храбры, но вряд ли ей под силу уничтожить этих вурдалаков, которые веками пили кровь из нашего народа, и вырвать у них из рук город святого Константина.

– А если я скажу тебе, что русские смогут это сделать, причем в самое ближайшее время? – снова спросил я Аристидиса.

– Дмитрий, я знаю тебя как человека честного. Ты не будешь меня обманывать. Если русским удастся освободить Константинополь и водрузить крест на Святой Софии, то это будет самый счастливый день в моей жизни. Ради него я готов на все… Какую помощь ты от меня ждешь?

– Аристидис, я приплыл к тебе на русском корабле с Лемноса. Остров уже захвачен русской эскадрой, – я достал из кармана куртки часы. – И вот еще что: четверть часа назад корабли начали уничтожение укреплений в Дарданеллах. Да-да, Аристидис, именно, не штурм или обстрел, а уничтожение. Поверь мне, на Османскую империю надвигается такая сила, которую ты даже представить себе не можешь. Турки будут раздавлены, как жаба, попавшая под колесо тяжелой повозки.

Тебе надо будет встретиться с командиром русских десантников, которые собираются… Ты только присядь, а то, боюсь, не устоишь на ногах… Так вот, они собираются захватить дворец Долмабахче и взять в плен самого султана!

– Матерь Божья! – воскликнул Аристидис. – Ты точно сошел с ума! Или твои русские спятили! Да как вам это удастся сделать?!

– Они смогут это сделать, и ты им в этом поможешь. Сейчас мы с тобой пойдем к пристани. Там нас будет ждать лодка с русского корабля…

– Как, русский корабль уже здесь! Как же его турки пропустили через Дарданеллы?! – изумился Аристидис.

– Да, здесь… А разрешение на проход через Дарданеллы он у турок и не спрашивал. Впрочем, ты скоро сам убедишься в том, что это разрешение ему не очень-то и нужно…

Теперь слушай дальше. Ты расскажешь командиру морских десантников все, что знаешь о султанском дворце. Ведь тебе приходится иногда там бывать. Я ведь знаю, что ты поставляешь рыбу, пойманную тобой, поварам султанской кухни…

– Да, иногда я привожу на продажу свой улов в Долмабахче… Проклятый Абдул-Гамид любит вкусно поесть. А я мечтаю, чтобы это османское отродье когда-нибудь подавилось рыбной костью…

– Так вот, русских интересует расположение внутренних и наружных постов в султанском дворце, а также все, что тебе известно о логове этого шакала, проливающего кровь наших братьев по вере.

– Я готов рассказать русским все, что знаю, – Аристидис засунул свой пистолет за пояс. – Идем, раз так нужно!

– Хорошо, пошли. Ты, надеюсь, не забыл русский язык?

– Обижаешь, Дмитрий! Как можно! Я ведь каждый год отправляюсь в Балаклаву поклониться могилам своих родственников и навестить своих племянников, которые живут там.

– Тогда вперед. У нас мало времени, мне тут надо встретиться с еще одним человеком. И еще я тебя прошу, Аристидис – ничему не удивляйся!


День Д+1, 6 июня 1877 года, 4:20, Мраморное море, кубрик роты спецназа на тяжелом авианесущем крейсере «Адмирал Кузнецов»

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

– Товарищи офицеры и бойцы, командованием перед нами поставлена задача по захвату резиденции турецкого султана, дворца Долмабахче, и пленении султана Абдул-Гамида II, – я оглядел стоящих передо мною парней. Годы специальной подготовки и тренировок превратили их в настоящих профессионалов. – Султана необходимо взять живым, – продолжал я, – и с минимальными повреждениями для его психики и тела.

Я вывел на подключенную к ноутбуку плазменную панель схему дворца.

– Непосредственно захват будет производить группа капитана Каргопольцева, вот тут личные покои султана… Группа старшего лейтенанта Евсеева зачищает центральную часть дворца, группа капитана Андронова блокирует парк и внешнюю ограду. Со стороны моря, по линии набережной, с нами будет взаимодействовать группа боевых пловцов из состава морской пехоты Черноморского флота. Подлодка «Алроса» с боевыми пловцами на борту уже находится на месте операции.

Старший лейтенант Антипов поднял руку:

– А наша группа, товарищ полковник?

– Ваша группа будет выполнять отдельную задачу, может быть, не менее важную, чем захват султана. Севернее дворца на том же берегу пролива Босфор расположен военный арсенал Топхана. Там хранится неприкосновенный оружейный запас султанской армии – более пятнадцати тысяч современных для этого времени винтовок, в том числе более десяти тысяч американских винтовок Генри-Винчестера и Пибоди-Мартини. Нам абсолютно не нужно, чтобы этот арсенал попал в неправильные руки, – увидев, что старший лейтенант хочет что-то сказать, я остановил его жестом. – Более того, из местных греков и славян наше командование рассчитывает сформировать вспомогательные войска, а там, между прочим, оружия, и причем неплохого для этого времени, на целую дивизию…

– Все понятно, товарищ полковник, – кивнул Антипов. – Какие-нибудь особые указания будут?

Я задумался.

– Есть сведения, что на территории арсенала находятся жилые помещения, в которых квартируются иностранные специалисты: немцы, англичане, французы. Постарайтесь, чтобы эти люди по возможности не пострадали. И не покинули нас не попрощавшись. Короче, они нам еще пригодятся. Охрану же разрешаю зачистить полностью, нам совершенно не нужен раньше времени шум в городе. Все понятно?

– Так точно, – козырнул старший лейтенант, и я переключился на группу, которой предстояло брать султана, и вывел на плазменную панель его фото.

– Значит, так: перед нами его султанское величество Абдул-Гамид II. Брать его только живьем. В молодости он занимался гимнастикой, верховой ездой и стрельбой. Так что султан неплохо физически развит. Очень подозрителен, никому не доверяет, всегда спит с револьвером под подушкой. В его оправдание можно сказать, что быть султаном в Турции – весьма опасная профессия. За истекшие пятьсот лет почти ни один султан не умер своей смертью, хотя очень многие – в своей постели.

Парни понимающе усмехнулись.

– В деле нас будет поддерживать группа ударных вертушек, выделенный канал для связи с ними вы получите непосредственно перед началом операции. И еще, неподалеку от дворца расположен комплекс казарм султанской гвардии – элитные войска, натренированные германскими инструкторами, примерно двенадцать тысяч штыков. Одновременно с началом захвата дворца, тройка Су-33 исполнит по ним «соло на ОДАБах».

Командир роты и мой первый зам, майор Гордеев, поднял руку:

– Как я понимаю, дворец необходимо не только захватить, но и удержать?

– Да, Александр Александрович, удержать дворец необходимо. Во-первых, из-за хранящейся в нем султанской казны и прочих материальных ценностей; во-вторых, просто как центр власти. Но мы не ждем организованных попыток турок его отбить. Максимум, что возможно, так это попытки проникновения на территорию дворцового комплекса банд мародеров.

И еще: примерно через два с половиной часа после начала операции в районе дворца будет развернуто до батальона морской пехоты, причем первую роту, без бронетехники, мы перебросим вертолетами уже минут через сорок. Не думаю, что в таких условиях задача удержать дворец будет очень сложной. Кроме дворца морская пехота возьмет под контроль арсенал Топхана и прилегающий к дворцу посольский квартал, – я посмотрел на часы. – Надеюсь, что все ясно, потому что времени на разговоры больше нет.


День Д+1, 6 июня 1877 года, 5:05, Мраморное море, тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов»

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

Все, время пошло! Ударные вертушки одна за другой оторвались от палубы и легли в круг ожидания. На стартовые площадки начали выкатывать наши транспортные Ка-29. Сейчас наша эскадра миновала остров Мармарис и находится на расстоянии получаса полета вертолета до Константинополя.

Да, отныне и навеки этот город будет теперь именоваться только так!

Запрыгиваю в вертушку. Вместе со мной летит еще полувзвод спецназа, шестнадцать отчаянных парней в черных ночных камуфляжах, с ног до головы увешанных своими «орудиями труда».

Раскручиваются турбины, и вертолет поднимается в воздух. Невидимая во тьме, проваливается вниз палуба «Кузнецова», а на горизонте уже видно тусклое розовое зарево – Константинополь. Этот мир еще не знает электрического освещения, но на бульварах и улицах городских кварталов, где проживают богатые люди, уже светят газовые фонари. Газом здесь освещают не только улицы, но и обычные жилые помещения, так что ночью крупный европейский город виден издалека. Вот и Константинополь при султанах тоже не избежал определенной европеизации, и тоже стал виден с воздуха, не за двести километров, как в наше время, но за пятьдесят – вполне уверенно.

Два десантных Ка-29 и два «Аллигатора» чуть обгоняют общую группу. Все правильно, это группа, которая пойдет брать арсенал. А Константинополь – вот он, уже рядом. По левому борту в темноте угадываются купола Святой Софии в окружении минаретов, и рядом – развалины старого дворца византийских базилевсов.

А вот и дворец Долмабахче, впереди и левее нас. Снимаю с предохранителя автомат. Парни один за другим уже скользят вниз по сброшенному тросу. Высота метров двадцать, но ниже не опуститься по банальной причине – под нами сад.

Я последний. Фу ты, ноги касаются земли. Сколько лет так не десантировался, но тело помнит все в деталях. Отпускаю трос, и вертолет, как освобожденный воздушный шарик, резко набирает высоту, теряясь во тьме. Надвигаю на глаза ноктоскоп – и темнота сменяется серыми сумерками. Бродячие псы за оградой подняли оглушительный лай, но поскольку, как я читал, их лай для всех – дело привычное, и ночные стычки между бродячими сворами происходят постоянно, то охрана этим шумом никак не озаботилась. А зря!

Не дожидаясь команд, спецназ быстро расширяет границу захваченной территории, бесшумно уничтожая двинувшихся на шум турецких часовых. Внешний периметр, в соответствии с планом, занимает группа капитана Андронова, а перед нами – дорожка к узкой двери черного хода во дворец. Судя по специфике валяющегося под ногами мусора – на кухню. От двери синим глазом дважды моргнул фонарик – свои!


Час до рассвета, Стамбул

Дмитрий Никитин, поручик русской армии

Выйдя из дома Кириакоса, я вместе с хозяином направился к пристани. Но перед этим я достал из кармана радиостанцию, включил ее и, как было ранее договорено, трижды нажал на кнопку вызова. Это был сигнал, означавший: «Все в порядке – встречайте гостя». На пристани нас уже ждала лодка.

При виде ее и людей, в ней сидящих, Аристидис оторопел. Он сначала схватился за пистолет, а потом стал креститься и читать вслух «Отче наш»…

– Дружище, я ведь предупреждал тебя, чтобы ты ничему не удивлялся, – сказал я еще не пришедшему в себя греку. – Эти русские воины – наши друзья. А что одеты они так – не обращай внимания. Самое большое удивление тебя ждет впереди…

– Дмитрий, я даже не знаю, что и подумать! Если бы я не знал тебя как истинно православного человека, то я бы непременно решил, что связался с воинством Сатаны…

– Аристидис, а если это воинство Христово? Ведь надо судить по людям не по их одежде, а по их поступкам. А вернуть крест на Святую Софию – разве это не угодное Богу дело? Но мы только теряем с тобой драгоценное время. Садись в лодку и оправляйся на русский корабль. Там ты сделаешь то, что ты мне недавно обещал. Помни, что греки будут гордиться тобой!

Я пожал руку своему старому другу, попрощался с бойцами «спецназа» – так орлы полковника Бережного называли себя – и отправился в Галату, в квартал, где жили богатые европейские купцы.

Там, окруженный высокой каменной стеной, стоял дом негоцианта Макса Шмидта, гражданина Северо-Американских Соединенных Штатов, немца по происхождению. Он приехал в Турцию еще до начала Гражданской войны и быстро разбогател на торговле египетской пшеницей и хлопком. Макс Шмидт пользовался большим уважением, как среди своих коллег, так и среди турецких чиновников. Впрочем, последние больше любили не самого американца, а те взятки, которые от него получали.

И только немногие знали, что под вывеской торгового дома «Макс Шмидт энд Компани» скрывается резидентура русской военной разведки в Турции. И возглавляет ее майор Леонтьев Евгений Максимович. Именно он имел прямой выход на генерал-адъютанта Николая Павловича Игнатьева, который двенадцать лет был послом в Константинополе, а теперь фактически возглавлял военную разведку русской армии, действующей на Балканах.

Я имел право выйти напрямую на майора Леонтьева лишь в самых исключительных случаях. Но сейчас я считал, что настал именно такой случай.

Внимательно осмотревшись и не заметив соглядатаев, я постучал в дверь дома. Она распахнулась почти сразу же, словно меня тут ждали заранее. Слуга, высокий и крепкий брюнет, внимательно выслушал пароль и, не говоря ни слова, повел меня в дом. Заведя в гостиную, он попросил подождать пару минут и вышел из комнаты. Вскоре в гостиную вошел сам хозяин – среднего роста, плотный, мужчина лет сорока, похожий на типичного немецкого бюргера.

– Что вы, собственно, хотели мне сообщить, господин?..

– …Ономагулос, – назвался я.

Майор внимательно прищурился – видимо, эта фамилия была ему знакома.

– Вы еще что-то хотели мне показать? – спросил он.

В ответ я надорвал шов на своей куртке и вытащил оттуда лоскуток с рекомендательным письмом Николая Павловича Игнатьева.

Майор внимательно его прочитал, потом еще раз так же внимательно посмотрел на меня, после чего положил лоскуток на стол и устало присел на стоявшее рядом со столом плетеное кресло.

– Итак, поручик, что случилось такое, что вы, зная о категорическом запрете прямых контактов со мной, решились все же прийти в мой дом? – спросил он.

– Господин майор, – ответил я, – дело действительно не терпит отлагательств. Сегодня Константинополь будет русским!

Услышав это, Евгений Максимович вздрогнул и чуть не уронил сигару, которую собирался прикурить от свечки.

– Поручик, вы в своем уме?! – воскликнул он. – Наши войска находятся на Дунае, турецкая армия не понесла еще ни одного серьезного поражения, а вы изволите говорить такой вздор!

– Да, господин майор, – внешне спокойно повторил я ему, – готов ответить за каждое свое слово. Эскадра адмирала Ларионова уже уничтожила укрепления Дарданелл и через несколько часов начнет штурм Константинополя. А ударный отряд десантников под командованием полковника Бережного с минуты на минуту атакует дворец Долмабахче. Цель – пленение султана Абдул-Гамида!

– Поручик, теперь я точно вижу, что вы повредились рассудком! – с каким-то облегчением, и даже сочувствием ко мне, сказал майор Леонтьев. – Более невероятные известия мне никогда в жизни не приходилось слышать! К тому же я никогда не слышал ни об адмирале Ларионове, ни о полковнике Бережном…

– Понимаю вас, господин майор, – ответил я, – скажу честно, что и сам я, впервые увидев корабли эскадры и ее десантников, подумал, что сошел с ума. Но если вы не верите мне, то, наверное, поверите вот этому…

И я достал из висевшей у меня на боку сумки плотный конверт из неизвестного мне материала, в котором лежали фотографии кораблей эскадры.

– Господин майор, посмотрите на эти фотокарточки… – взяв со стола нож для разрезания бумаг и аккуратно вскрыв конверт, я протянул Леонтьеву, удивленно наблюдавшему за всеми моими манипуляциями, пачку цветных фотографий. На глянцевой плотной бумаге были изображены корабли под Андреевским флагом. «Москва», «Ярослав Мудрый», «Сметливый», «Североморск», «Саратов» – уже по названиям кораблей было ясно, что это русская эскадра.

А вот сами корабли… Ничего похожего Евгений Максимович Леонтьев ни разу в жизни не видел. Скошенные носы, как у чайных клиперов, длинноствольные орудия в округлых башнях, полное отсутствие мачт с реями, и вместо них – какие-то ажурные сооружения, похожие на металлическую паутину.

Но больше всего майора потрясли летательные аппараты, стоящие на палубе огромного корабля, превышающего своими размерами даже всеми признанное «чудо XIX века» – английский шестимачтовый гигант «Грейт Истерн». Летательные аппараты (я не удержался и похвастался, что не далее как вчера летал на одном из них над Мраморным морем) были двух типов.

Одни – похожие на огромных стрекоз, с винтами, расположенными горизонтально над ними, и с какими-то непонятными цилиндрами, подвешенными под короткими крыльями этих аппаратов. Вторые были похожи на силуэты летящих ласточек. Принцип движения их майору был непонятен, и он пришел в полное замешательство, после того как я сообщил, что скорость передвижения этих «самолетов» (но отнюдь не «ковров») превышает скорость звука. На всех летательных аппаратах были нарисованы красные звезды и небольшие андреевские флаги.

– Поручик, я ничего не понимаю! Что это? И главное – откуда?!

Я вздохнул, как перед прыжком в ледяную воду, и начал свой рассказ о потомках, непонятно как попавших в наше время. Во время моего рассказа майор смотрел на меня, как пятилетний ребенок смотрит на няню, рассказывающую ему сказку на ночь. Он охал и удивленно взмахивал руками, когда слышал о чудо-оружии пришельцев из будущего, об их средствах связи, о страшных ракетах, действие которых мне, правда, увидеть еще не удалось, о бронированных повозках и об артиллерии, способной стрелять с удивительной скорострельностью, дальностью и точностью.

Он восхищался приборами, с помощью которых ночью можно видеть так же хорошо, как днем, и умных машинах, способных хранить в своей памяти целые библиотеки и умеющих в считанные мгновения делать расчеты, на которые у обычных людей ушли бы годы. Я рассказал о бойцах «морпехах», которые шутя вырезали турецкий гарнизон на Лемносе, не потеряв при этом ни одного человека.

Но особенно потряс майора рассказ о подводном корабле, на котором я прибыл этой ночью в Константинополь. Услышав о его способности без бункеровки углем пересекать океаны, погружаться на огромную глубину и играючи топить вражеские корабли, он воскликнул:

– Поручик, мне не очень-то верится во все вами рассказанное, но если Россия сможет стать союзником этих людей, то мы будем самой сильной державой в мире! Если ваш полковник Бережной и адмирал Ларионов не миф, то я прошу вас немедленно познакомить меня с ними!

В этот миг в городе, неподалеку от нас, примерно там, где рядом с дворцом Долмабахче находились казармы султанской гвардии, раздался взрыв страшной силы. В доме жалобно тренькнули стекла. Почти сразу же в районе самого дворца вспыхнула ожесточенная перестрелка. Причем странная перестрелка. Гулкие хлопки ружей Пибоди-Мартини, которыми была вооружена охрана дворца, звучали часто, почти непрерывно. Так неопытные солдаты для самоуспокоения стреляют в воздух. Им отвечали редкие и сухие двухпатронные очереди из автоматических карабинов, которыми были вооружены бойцы Бережного. Познакомившись лично с этими людьми, я был уверен, что они не будут палить в воздух, и что каждый выстрел – это еще один убитый турок.

Когда стих последний выстрел, я торжественно объявил майору Леонтьеву:

– Ну вот и все, освобождение Константинополя от многовекового рабства началось! Поздравляю вас, Евгений Максимович!

В кармане у меня запиликала радиостанция. Глядя в удивленные глаза майора, я вытащил ее наружу, и приложил к уху:

– Поручик Никитин. Слушаю!

– Это Бережной говорит. Как там у вас дела, поручик? Все в порядке?

– Почти в порядке, товарищ полковник, – ответил я, – только вот господин майор мне не особо верит… А как у вас дела?

– Кхе, поручик, как у нас могут быть дела?! – прохрипела рация. – Птичка в клетке, а клетка в наших руках. Взяли голубчика, сидит теперь в кубрике на «Алросе» и думает о своей печальной судьбе. Да, кстати, господин майор нас слышит?

– Так точно, товарищ полковник! – ответил я. И протянул Леонтьеву рацию. Тот осторожно взял ее в руку и неумело приложил к уху.

– Господин майор, – сказал Бережной, – подходите к дворцу султана вместе с поручиком, часовые вас пропустят. Пароль – «Олимп», отзыв – «София». Гарантирую вам неприкосновенность и сохранение тайны личности.

– Неприкосновенность чего? – не понял майор.

– Ну, это значит, что никто не узнает, кто такой на самом деле «Макс Шмидт», – хмыкнул по радио полковник. – Хотя для пользы дела было бы лучше, если бы вы явились сюда под какой-нибудь другой личиной. А Макс Шмидт должен быть как жена Цезаря – вне подозрений.

– Пожалуй, вы правы, господин полковник, – ответил Леонтьев. – Ждите, мы скоро будем.

Пока я выключал рацию и прятал ее в карман, майор позвонил в колокольчик.

– Генрих, – сказал он слуге, – запрягите двуколку и принесите мой набор для ночных прогулок и пару револьверов. Поручик, вы вооружены?

Я молча показал ему свой автоматический пистолет из будущего, который полковник называл «стечкиным». Брови майора поднялись, но он ничего не сказал, видимо, оставив все вопросы на потом, для полковника Бережного.


День Д+1, 6 июня 1877 года, 5:05, Стамбул, сад дворца Долмабахче

Полковник ГРУ Вячеслав Бережной

Из темноты навстречу мне выступила фигура в черном комбинезоне, почти таком же, как и у меня.

– Старший лейтенант Синицын, – вполголоса сказала фигура, – морская пехота Северного флота. Набережная зачищена, минус девять единиц. Поручик Никитин прислал проводника, – он указал на стоящего в стороне пожилого грека, – очень знающий и надежный товарищ, воевал в Крымскую в греческом Балаклавском добровольческом батальоне.

Я кивнул, и грек, шагнув вперед, заговорил на довольно хорошем русском языке:

– Господин полковник, дозвольте представиться, младший унтер-офицер Аристидис Кириакос, Балаклавский греческий батальон.

Я пожал удивленному греку руку.

– Калимэра, кириэ Кириакос, а теперь, если вы знаете дорогу в этом бедламе, тогда давайте пойдем и сделаем это.

Грек пробормотал себе под нос:

– Вот за что я люблю русских – если вы решили что-то сделать, то не тратите много времени на лишние разговоры… – и достал из-за пазухи кремневый пистоль устрашающих размеров.

– Э, нет, господин Кириакис, – остановил я его, – так дело не пойдет. Спрячьте свою гаубицу. – Грек нехотя убрал пистолет. – Сделаем так. Вы входите, вежливо со всеми здороваетесь, ведь они вас знают, не так ли? – Кириакос хмуро кивнул. – Вот, тем лучше… А сразу за вами пойдут мои ребята, которые и поубивают всех на нашем пути. Надеюсь, среди слуг во дворце нет ваших друзей?

Грек отрицательно замотал лохматой головой:

– Кириакос не дружит с шакалами!

– Тем лучше, дорогой друг, тем лучше! – я кивнул своим ребятам: – Прикрывайте его!

Грек подобрал с земли большую плетеную корзину.

– И куда же вас отвести, господин полковник?

Я осмотрел своих ребят и усмехнулся.

– Лично меня сейчас интересует дорога к спальне султана. Ну что, начали!

– Был я один раз неподалеку от нее! – Кириакос глубоко вздохнул, ссутулился и засеменил с корзиной к двери кухни.

На стук из-за двери по-турецки отозвался недовольный голос:

– Кого это носит в такую рань? Что тебе надо, сын шайтана?

– Абдулла-эфенди, это я, Кириакос, – так же по-турецки ответил грек, – я, как всегда, принес свежую, только что пойманную барабульку на завтрак доброму падишаху Абдул-Гамиду, да пребудет с ним милость Всевышнего. Ты же знаешь, что эту рыбу разрешено есть только султану. И чем быстрее ты ее сделаешь, тем она будет вкуснее.

– Ты, как всегда, вовремя, старый плут, – дверь кухни распахнулась, и в проеме появился толстый турок с большим кухонным ножом в руке. – Проходи скорее, масло уже греется на плите.

Едва только Абдулла успел это сказать, как выступившая из-за спины Кириакоса черная тень нанесла страшный удар спецназовским ножом «Айсберг» прямо в сердце повару. Сильные руки аккуратно опустили недвижное тело на землю. Аскер, стоявший за поваром в проходе, уже раскрыл было рот, чтобы поднять тревогу, но тут что-то негромко хлопнуло, и на его широко выбритом лбу появилось красное пятнышко, будто там раздавили вишню.

Грек плюнул на труп повара.

– Ты прав, Абдулла, в аду уже раскалили масло и заждались черти. Туда тебе и дорога, собака!

Между тем мои люди, рассыпавшись по саду, методично и без шума вырезали внешнюю охрану на той части сада, которая прилегала непосредственно к дворцу. Никто из этих аскеров не должен был дожить до утра. Нам совершенно не нужны были живые турки.

Тем временем за греком внутрь кухни втянулся весь наш взвод. Кириакос был чем-то вроде универсальной отмычки, открывающей перед нами все двери. А рядом с ним шла смерть, бесшумная, скорая и неумолимая.

Кухня в Долмабахче располагалась на отшибе, чтобы запахи приготовляемой пищи не беспокоили обитателей дворца. Пройдя ее насквозь, мы снова вышли в сад, а оттуда уже беспрепятственно вошли в само здание дворца. Повара, аскеры, слуги, евнухи из гарема не спали. В эти предутренние часы дворец повелителя правоверных жил своей странной жизнью. Узкие коридоры были слабо освещены, где старинными свечками или масляными светильниками, где новомодными газовыми рожками. А мы шли через него, оставляя после себя трупы.

Перед высокими резными дверями Кириакос остановился и вполголоса сказал:

– Дальше жилая часть дворца, расположение комнат я там знаю плохо. Но султанская спальня должна быть где-то рядом, с окнами в сторону сада.

Он помолчал.

– Теперь-то я верю, что у вас все получится. За свою жизнь я повидал множество людей, которые мнили себя ужасными головорезами. Так вот, эти люди по сравнению с вами – как малые дети. Впервые увидев вас, я подумал, что вы порождения Сатаны, но потом понял, что вы из совсем другого воинства. Удачи вам, друзья, – старый грек по очереди перекрестил всю штурмовую группу, – и да хранят вас Иисус Христос и Матерь Божья.

– Эфхаристо, отец! – капитан Каргопольцев пожал руку Кириакоса. – Пусть Господь хранит тебя, твоих детей, внуков и правнуков. Пошли, ребята.

В полутьме коридоров и залов мы преодолели последние полсотни метров, отделяющие нас от покоев султана. Хвала всем святым – у нас пока получалось работать бесшумно, в основном ножами, и лишь иногда ВСС. Трупов мы, конечно, наворотили немерено, но на войне как на войне. Значит, не повезло тем, кто попался нам навстречу. Слава богу, моим парням не пришлось лезть в гарем. Убивать женщин – это еще та работа.

Я глянул на часы… До запланированного часа икс – еще семь минут. И нам оставалось совсем немного, чтобы приступить к главному – пленению его султанского величества Адбул-Гамида II. Вот мы, кажется, и пришли.

Короткий коридор, а в нем перед высокой резной дверью, украшенной бронзовыми накладками, на часах, опершись на ружья, кемарили два аскера. Увидев моих ребят, они спросонья широко раскрыли от удивления рты, наверное, подумав, что мы образы, навеянные им дурманом конопли, которую они тайком покуривали. Но это была последняя мысль в их жизни… Глухо щелкнули сдвоенные выстрелы ВСС, бритые лбы аскеров под фесками украсились карминными отметинами, и два безжизненных тела сползли по стене. Брякнуло упавшее ружье – эх, не успели мы его подхватить, как у второго стражника.

Я подошел к дверям султанской спальни. Прислушался… В покоях было тихо. «Светоч веры» и «тень Аллаха на земле», наверное, видел уже седьмой сон. Осторожно подергал дверь – заперто изнутри. Рядом со мной наш сапер быстро и умело раскатывал в ладонях колбаски пластида. Потом он стал лепить их на дверные петли и замок. Ловкие пальцы привычно вдавливали в упругую массу блестящие цилиндрики взрывателей. Выдохнув: «Готово!» – он отскочил за угол коридора. Мы последовали за ним. Взгляд на часы – время! И тут за стеной рвануло так, что показалось, будто весь этот проклятый дворец подпрыгнул на месте.

– Все, пора, рви! – махнул я рукой саперу. Массивная дверь в облаке пыли и дыма слетела с петель и рухнула внутрь спальни. Еще секунда, и в султанские покои полетела ручная светозвуковая граната «Факел-С»…


Стамбул, предрассветный час, дворец Долмабахче, спальня султана Абдул-Гамида II

…Но султан Абдул-Гамид не спал. Устав за день от государственных забот, тридцатичетырехлетний владыка Османской империи никак не мог смежить усталые веки. Его мучили мрачные мысли. И главная мысль султана была: «Никому нельзя доверять!»

Он помнил, как был свергнут с престола его родной дядя, султан Абдул-Азиз. Проклятые собаки, его советники Мехмед Рушди и Хуссейн Авни, подняли руку на падишаха, закрыли его, как последнего раба, под замок, а потом… А потом было дело темное и страшное. Официально – свергнутый султан вскрыл себе вены. Но вот недавно доверенные люди сообщили Абдул-Гамиду, что дядя его не сам наложил на себя руки, а был убит подлыми шакалами, которые не побоялись пролить кровь падишаха, хоть и бывшего. Ну, ничего, придет время, и он найдет и убийц, и тех, кто их подослал…

Абдул-Гамид заворочался на своей постели и сунул руку под подушку. Револьвер был на месте. Без своего верного «Галана» султан спать не ложился. Никому ведь нельзя доверять…

Абдул-Гамид любил оружие, и купил этот французский револьвер во время поездки в Европу, когда он вместе со своим дядей посетил страны, где правители не боятся спать по ночам без револьвера под подушкой.

А сегодня очень странное сообщение пришло с голубиной почтой из Измира. Французский грузовой пароход, шедший из Марселя в Измир, подобрал в море умирающего египетского аскера, который плавал, цепляясь за обломок реи. До Измира египтянина не довезли. Он умер через два часа после того, как его спасли.

Но перед смертью он рассказал очень странную историю. Якобы на их караван напали неизвестные корабли, которые движимые неведомой силой, без парусов и паровых машин, летели по волнам со скоростью арабского скакуна. И были эти корабли огромными, а один из них вообще напоминал пирамиды далекой родины умирающего. Эти исчадия Иблиса обрушили на корабли правоверных адский огонь, который в считаные минуты отправил на дно моря весь их караван.

Конечно, рассказанное можно было бы посчитать предсмертным бредом, но караван-то ведь куда-то запропастился. А он должен был пройти Дарданеллы еще вечером. Но сообщений о нем до сих пор нет. Надо об этом узнать поподробнее у командующего флотом.

Абдул-Гамид приподнялся в постели и взял с изящного, инкрустированного перламутром прикроватного столика лист бумаги и карандаш. Написав на бумаге несколько слов, султан положил ее на столик и снова лег в постель.

Война с неверными, начавшаяся недавно, не радовала султана. Конечно, бои шли далеко от Стамбула, но войско белого царя собирается форсировать Дунай и двинуться в глубь Болгарии. Английские советники наперебой твердили Абдул-Гамиду, что войско московитов слабое, что у них плохие ружья и пушки, но это мало успокаивало султана. Да и сами англичане тоже были не прочь отхватить от империи лакомые кусочки вроде Египта и Кипра. Никому нельзя доверять…

Известие о странных кораблях, появившихся в Эгейском море, все никак не давало покоя султану. Что это за корабли? И есть ли они на самом деле? Уж больно удивительные и невероятные вещи рассказал умирающий египтянин. Абдул-Гамид во время своей поездки по Европе видел там корабли английского и французского флотов, но ничего подобного ему встречать не доводилось.

Эх, почему он не послушал год назад русского посла Игнатьева… Вот был человек! Его при жизни дяди считали вторым после визиря и называли Московским пашой. Может быть, надо было дать автономию неверным на Балканах, пообещать им то, чего они хотели. Тогда бы не пришлось воевать с царем Александром. А ведь в прошлую войну русские дошли до Эдирне, или, как они его называют, Адрианополя. В эту войну они могут дойти и до Золотого Рога. На все воля Аллаха!..

Кстати, англичане сообщили, что генерал Игнатьев сейчас находится в полевой ставке царя. Надо объявить за его голову награду. Тысячи ливров должно хватить. Опасен он, ох, опасен!

Игнатьев оставил в Стамбуле паучью сеть своих шпионов. Проклятые греки и армяне никак не могут успокоиться, так и норовят ударить ножом в спину. Может, надо им указать место, которого они заслуживают? Надо дать возможность черни погромить неверных – пусть сорвут на них свою злость, да и чужим добром разживутся.

Султан снова взял со столика лист бумаги и сделал на нем новые пометки.

Эти порождения шайтана – неизвестные корабли в Эгейском море – никак не давали ему покоя. Наверное, стоит предупредить командующего береговыми батареями в Проливах, английского генерала сэра Генри Феликса, чтобы он привел гарнизоны и береговые батареи в Дарданеллах в полную боевую готовность. Утром надо послать туда почтового голубя. И самому проконтролировать, ведь эти лентяи в военном министерстве, ишаки беременные, ничего не делают без напоминания. Никому нельзя доверять!

В саду дворца, под окнами спальни султана, закашлялся караульный аскер. Потом он затих, и что-то зажурчало, словно он, не боясь гнева падишаха, справлял под окнами своего повелителя малую нужду. Опять, наверное, сын свиньи, анаши накурился! Совсем обнаглели, обезьяноподобные!

Кстати, этот бейлюк несет караульную службу во дворце уже больше месяца – а это много. К воинам могли подобрать ключики те, кто мечтает свергнуть султана. Надо завтра же сменить этот бейлюк на другой. Никому нельзя доверять!

И султан сделал очередную пометку на бумажном листке. В коридоре кто-то брякнул оружием. Уснул, наверное, выкидыш ослиный! Надо завтра с утра примерно наказать начальника охраны! Распустил он своих бездельников, а они, видя его снисходительность, совсем разучились службу нести. Никому нельзя доверять!..

У двери в спальню послышалась какая-то возня. Абдул-Гамид осторожно достал из-под подушки револьвер и тихо взвел курок. Вдруг за окном, неподалеку от султанского дворца, раздался страшный грохот. Подбежав к окну, Абдул-Гамид тихонько отдернул штору и увидел, как в багровом зареве адского огня разлетается обломками казарма султанских гвардейцев. А в небе над ней, освещенное отблесками пожара, проносится воистину порождение шайтана – огромная железная стрекоза, изрыгающая смерть и пламя…

Холодный пот побежал по спине султана… Он отвернулся от окна, и в этом момент в коридоре что-то грохнуло… Дверь в спальню слетела с петель и рухнула на пол. Хватаясь за револьвер, повелитель правоверных успел увидеть мелькнувшую в клубах пыли фигуру в черном – с круглой стеклянной головой и с лягушачьими глазами. «Это слуга Иблиса пришел за мной…» – успел простонать Абдул-Гамид, наводя на дверь ствол револьвера. В это время прямо перед ним об пол стукнулся небольшой предмет, и все вокруг залил ослепительный свет, который был ярче тысячи солнц. Султан икнул и потерял сознание… Он не почувствовал, как на его запястьях защелкнулись наручники, и не услышал, как хриплый голос наклонившегося над ним человека произнес:

– Готовченко!

Рука в черной перчатке аккуратно взяла с туалетного столика листок бумаги с арабскими письменами и спрятала в карман. В ведомстве полковника Антоновой есть люди, которым весьма пригодятся такие бумажки.

Царьград (сборник)

Подняться наверх