Читать книгу Немного пустоты - Александр Муниров - Страница 8

– Твои амулеты не дадут соврать, – сказал я, – видишь, что произошло? Я опасен.

Утром дом Шаманки потерял свою мистичность в ту секунду, когда она, поднявшись, открыла шторы и впустила свинцово-серый свет в дом. В окна бился ветер – стекла в деревянных рамах дребезжали и, несмотря на то, что отсюда не было видно неба, казалось, что где-то там тучи несутся с угрожающей скоростью и вот-вот начнется сильный дождь.

Мне надо было ехать в офис. Через два часа придет худенькая девочка десяти лет, родители которой пытались вырастить из нее гения сразу на нескольких поприщах – от музыки до программирования. Ответственной за наблюдением за ее успехами на пианино была назначена бабушка, пившая чай с печеньем на офисной кухне, пока мы занимались. Крайне принципиальная в вопросах пунктуальности.

Я все еще чувствовал себя плохо. Не помог даже вкуснейший кофе, сваренный Шаманкой.

– Глупости, – ответила она и отвлеклась на телефонный звонок.

Кошка выскочила в форточку два часа назад, когда я еще валялся на ковре, но уже был готов соображать. Как Шаманка и говорила – поспала и убежала. Хозяйка дома обнаружила меня чуть позже. Я вспомнил, что Шаманка говорила, что просыпается от любого шороха, но сегодня, как и в прошлый раз, она спала очень крепко, а встав, помогла подняться и дойти до кровати и снова улеглась, спросив лишь, почему я валяюсь на ковре.

– Кажется, я просто потерял сознание, – признался я.

Не самый лучший способ произвести впечатление на девушку, как ни крути.

– Просто встал и вдруг потерял сознание?

Я рассказал о том, что все началось с фотографии.

Днем фотография выглядела самой обыкновенной. Обычная женщина в домашнем халате. Может быть какая-нибудь Шаманкина родственница, хотя, на первый взгляд, никакого сходства не заметно.

Шаманка тактично не стала комментировать, сказав только, что сварит мне кофе, от которого станет лучше.

Лучше не становилось, хотя кофе был, безусловно, невероятно хорош.

– Когда ты подойдешь? Ну… а можешь подождать еще полчаса? Холодно? Ну понятно… – услышал я из другой комнаты.

Интересно, кошке там не холодно? На вид ее шкура не казалась слишком теплой, даже для такой, не слишком суровой майской непогоды.

Во дворе детского дома у нас жила небольшая кошачья колония, занимавшаяся, в основном, поиском еды, сном и драками с соседскими кошками за территорию, когда наступало время брачных игр. Тогда мы еще не особо разбирались в брачных играх, зато придумали целую теорию, согласно которой у местных кошек здесь есть свое особое место, куда стремятся все остальные и наши животные его защищают. Как крепость. А чуть позже, когда букинистическая лавка прислала нам, в рамках какой-то благотворительной программы, книжку с ирландскими легендами, мы даже устроили несколько вылазок, чтобы найти вход в кошачьи холмы. Но никто ничего так и не обнаружил, лишь один мальчик проткнул себе щеку насквозь, когда, споткнувшись, упал на торчащий тонкий штырь арматуры из какой-то наполовину вкопанной бетонной плиты.

После этого, плиту выкопали и увезли, а кошки куда-то пропали. Мы же верили, что плита была печатью, ведущей в королевство кошек и после того как ее открыли, те просто вернулись в свои земли.

Позже, лет в четырнадцать, когда мы начали больше думать больше о брачных играх, нежели о кошках, все немного забылось, а сейчас как-то само выплыло из глубин памяти.

Я одним глотком допил кофе. На дне остался осадок и веточка гвоздики.

– Мне пора идти, – сказал на опережение, когда Шаманка вернулась на кухню. – Спасибо за кофе и рад был тебя увидеть.

– Ты сейчас куда?

– На работу. Скоро приедет первый ученик.

– Может быть тебе сделать бутербродов?

– Спасибо, но у меня целый холодильник с продуктами. Когда не хочется ехать домой, я ночую на работе. Там уже давно есть все необходимое, даже зубная щетка.

Шаманка оперлась плечом о косяк двери.

– Твой офис такой же пустой, как и дом?

– А еще оттуда открывается вид на целое море крыш и уже только это стоит того, чтобы этот офис снимать. Надо будет тебе как-нибудь его показать.

Пять минут ушли на последние сборы – умыться, отыскать телефон, поковыряться пальцем с намазанной на нем белой пастой в зубах, поцеловать Шаманку. Когда я обувался, она сказала:

– Погоди, – и, пропав в комнате на минуту, вернулась, держа в руке шнурок, с болтающейся на нем крошечной керамической каплей с отверстием в центре, – держи. Это тебе.

Я взял вещицу в руки. Обычный кусочек застывший глины, похожий на сглаженный осколок с какой-нибудь чашки, с аккуратно просверленной дырочкой. С одной стороны, он был выкрашен белой эмалью, с другой – остался естественного кирпичного цвета.

– Этот амулет тебе точно не навредит, – пояснила Шаманка, – но поможет найти то, что нужно. Серьезно, – она посмотрела мне в глаза, – с моей стороны – это очень серьезный шаг. Поверь, пожалуйста.

Серьезный… ну хорошо. Я надел амулет на шею и еще раз поцеловал ее.

– Ну что, до связи? – спросил и она кивнула.

Я открыл входную дверь на секунду раньше, чем мужчина по ту сторону успел постучать. Он так и остался стоять с поднятой рукой, сжатой в кулак, словно собрался что-то скандировать, но его перебили.

– Привет, – с несколько озадаченным видом сказал он.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – сказала Шаманка.

Возникла неловкая пауза. Мужчина опустил руку. Мы разглядывали друг друга.

У него были длинные светлые волосы и модная сейчас борода. Одет в клетчатую рубашку и джинсы. Я был джинсах и белой рубашке, без бороды, но с двухдневной щетиной, которая, как мне казалось, придавала мужественности.

– Можно пройти? – он посторонился, пропуская меня.

В небе, над улицей и в самом деле быстро летели тучи, предвещая скорый дождь.

Я посмотрел в окно Шаманки, но она как раз занавесила шторы, успел лишь различить мелькнувшую напоследок руку, держащую край ткани. Лишь форточка – калитка для кошки, была открыта, если та захочет переждать непогоду в квартире.

Интересно, как у кошки обстоят дела с попытками пробраться в дом зимой?

От Шаманкиного дома до остановки идти пешком минут пять. Она, как и я, жила не в самом лучшем районе города и остановки здесь были такими, какие стояли двадцать лет назад в центре – громоздкие, из гофрированной стали, выкрашенные в ядовито-зеленый цвет. Во время дождя из-под таких остановок хотелось выскочить наружу, лишь бы не стоять под козырьком и не слушать грохот падающей на сталь воды. Там, где они были раньше, сейчас располагались легкие прозрачные конструкции, с удобными скамейками. Старые же остановки перевезли туда, где и так особо смотреть было не на что, а раньше, вместо остановок, в лучшем случае располагались только бетонные площадки.

Я успел за секунду до того, как начал лить дождь. Не капать, постепенно усиливаясь, а именно лить, так внезапно и сильно, словно там наверху кто-то перевернул гигантское ведро. Водяная пелена скрыла микрорайон, угадывались лишь тонкие черные вертикальные линии фонарей по ту сторону дороги, деля пространство на аккуратные отрезки. Вода лупила по асфальту, брызги поднимались вверх, почти до колен, а лужи, словно взявшись из ниоткуда, уже неспешно текли по проезжей части в направлении ближайшей водосточной решетки. Все, мгновенно, будто перенесся в параллельное измерение.

Я смотрел на эту живую водяную стену и думал о том, что от меня как будто завесили то место, где я только что ночевал. Будто его и не существовало – ни Шаманки, ни ее дома, ни фотографий… Я ведь, если подумать, ничего о Шаманке и не знаю. Чем она занимается в свободное время? Кто ее друзья? Вторгся ли я в ее личную жизнь? От чего она защищается?

От чего может умереть?

Люди обычно сами рассказывают о себе. Не все, конечно, обычно самое лучшее, чтобы произвести хорошее впечатление, но рассказывают достаточно, чтобы можно было сложить о них мнение. Я ей уже рассказал о себе очень много – где и как жил, где и как учился, о чем мечтал. А она?

– В следующий раз обязательно нужно спросить, – сказал вслух.

– Молодой человек, вы не поможете? – я не сразу понял, что кроме меня под остановкой прячется еще один человек – бабушка в коричневом пальто и белом платочке. Она сидела на массивной, встроенной в остановку железной лавочке, а перед ней на асфальте лежала оранжевая авоська, из которой выкатились консервные банки с сайрой, абрикосами и несколько апельсинов.

Наклонившись, я принялся собирать все назад.

– Извините, что я к вам… – сказала бабушка, – спина-зараза.

– Да ничего страшного, – я поставил рядом с ней полную авоську, – рад был помочь.

Вы какой-то бледный. Возьмите себе апельсин.

Она запустила руку в авоську, вытащила один, только что побывавший в моих руках. Почти сразу же, из воды, рассекая лужи подобно пароходу, возник, как призрак, автобус, почти неслышимый за шумом дождя, стучавшим по крыше.

– Мне пора, – сказал я.

– Берегите себя, – сказала бабушка.

Город, где я живу, сверху похож на неправильные формы мишень. По окраинам, во все стороны, нарушая основные принципы градостроительства, тянулись промзоны, возникшие как-то разом лет сорок назад, во времена индустриального подъема. Фабрики, складские площадки, производственные мастерские, корпуса заводов, а также старые корпуса заводов и все, что с ними связано. Когда четверть века назад государство прекратило финансировать промышленность и отдало все в частные руки, все это хозяйство разом разрушилось. Кое-что позже снова стало функционировать, сумев адаптироваться к коммерческой жизни, но большая часть просто разорилась и ныне болталась на резерве у государства без особой цели, держа из персонала, в лучшем случае, только сторожей. Работники же разбрелись по рынкам или магазинам. Те, кто поумнее, устроились менеджерами в переделанные, из наиболее выгодно расположенных зданий, офисы, а позже, в новые офисные центры, вроде того, где я устроил свою маленькую школу. То имущество, что еще представляло какую-нибудь ценность, было распродано или разворовано. Кое-что ухитрились снести и на этом месте построили социальное жилье, небольшими островками стоявшее среди призраков славного промышленного прошлого. Туда можно было попасть только по старым производственным, исполосованным морщинами, дорогам, в свое время проложенным между заводов и контор. Я, кстати, и жил в одном из таких микрорайонов.

А когда-то, по замыслу, промышленная часть должна была быть отделена от жилой. Но очень быстро выяснилось, пока еще все работало, что промышленные гиганты требуют огромного количества рабочих рук, которым нужно где-то жить и, желательно, удобно и быстро добираться до работы. Так появилось среднее кольцо – пояс безликих пяти и девятиэтажных домов, похожих друг на друга, как близнецы, выстроенных по одному принципу – побыстрей и подешевле, лишь бы успеть удовлетворить запросы растущего города. Сейчас это скучное место и считалось настоящим жилым сектором. Там располагался мой старый детский дом и я долгое время верил в то, что это – одинаковые дома, одинаковые дворы, одинаковые школы, все одинаковое и является настоящим городом. Более красивые бывают только в книжках или по телевизору где-то очень далеко.

Сейчас, в сером дождливом свете, мокрые стены этих домов, куда мой автобус въехал через десять минут, выглядели так, словно стихия попыталась их смазать, стереть с поверхности земли, заменить на что-то более эстетичное. Разумеется безуспешно – люди может и строили это место быстро, но явно надолго.

Проезд через этот сектор занял еще двадцать минут. Потоки воды омывали боковые стекла автобуса, а на каждой остановке в двери вбегали мокрые люди, оставляя на полу лужи.

Раньше, между этим поясом и историческим центром располагались рощи – парковая зона и, одновременно, земельный резерв на случай роста населения. Население выросло, разбогатело и настроило среди деревьев таунхаусов, обнесенных красивым чугунными заборчиками. Реклама жилья в этом районе почти всегда выглядела так: «Новое комфортабельное жилье посреди зеленого оазиса, в двух шагах от любого объекта инфраструктуры!» И они не врали, все было именно так. Между этими микрорайонами стояли гигантские торговые комплексы, изуродованные светящейся рекламой развлекательные центры, многоуровневые парковки, клубы, места, куда люди приходят отдыхать чаще, чем на природу или в театр.

Дождь начал стихать только когда мы пересекли и это кольцо и оказались перед светофором, ведущим в исторический центр. Тут жили, когда город был еще маленьким провинциальным городком, еще до индустриализации, самые обычные местные жители, а после их переезда, ближе к окраинам – чиновники, архитекторы, именитые врачи. Построенный на остатках еще более старого города, несколько раз похороненного пожарами, то во имя революции, то во имя народных волнений, то войны, центр всякий раз отстраивался. Предпоследняя версия центра представляла собой какую-то разновидность современного ампира и смотрелась, судя по фотографиям, довольно монументально. Теперь же фасады старых зданий были завешены рекламой, маскирующей то, что не было отремонтировано, а между старыми зданиями, на месте снесенных, выросли новые – офисов или элитного жилья, классом выше таунхаусов, совмещенных с офисами. Выглядело эклектично, будто гигантский ребенок взял два города из разных конструкторов и, перемешав между собой, расставил дома как попало, не заботясь ни о едином городском ансамбле, ни об архитектурных стилях.

В одном из зданий новейшего времени – вертикальной безвкусной бетонной конструкции со множеством маленьких окон с фасада и множеством кондиционеров с обратной стороны, я и снимал офис.

Телефонный звонок поймал в тот момент, когда я выходил из автобуса. Дождь уже почти прекратился, истончившись до мелкой, висевшей в воздухе водяной пыли.

– Здравствуйте! Вам удобно говорить? – это была бабушка девочки-ученицы. Не дожидаясь моего ответа, она продолжила, – Звоню вам сообщить, что нас сегодня не будет. Мы заболели. Кашель, сопли, сами понимаете. А тут еще погода такая. Решили посидеть дома.

– Здравствуйте. Понимаю, – ответил я, не имея особого выбора для ответа.

– Мы будем заниматься дома. Когда в следующий раз придем, то сыграем тот отрывок, что уже вторую неделю учим. На этот раз без запинки.

Бабушка говорила так, словно сама садилась за пианино, кашляла и сопливила, но упорно пыталась выучить тот отрывок.

– Хорошо, – ответил я.

– Мы не сильно помешали вашим планам?

– Все в порядке, передавайте привет вашей внучке. Пусть скорее поправляется, а то в мае болеть как-то…

– Да это все весенний авитаминоз… – бабушка сделала паузу на глубокий вдох, и я понял, что это надолго.

Дорогу до небольшого магазинчика, расположенного в подвале соседнего офисного муравейника, непонятно каким образом выживавшего в месте, где люди не жили, я прошел под монолог о том, что «в мае организму плохо» и что «дети сегодня совсем чахлые». Время от времени я вставлял свое «да» или «все верно», но, в основном, просто слушал.

Ее внучка и вправду очень часто болела, хотя, как мне казалось, больше от того, что родители не давали отдыхать своему ребенку, а вовсе не из-за экологии или времени года.

Хотя им, конечно, виднее.

В магазине я набрал дешевых готовых бутербродов с тоненькими ломтиками ветчины внутри.