Читать книгу Сингапурский гамбит - Александр Накул - Страница 8

– Смотрите-ка,– Кроу читал Singapore Gerald,– а у нас новый труп!

– Это пропавший постоялец?

– Не надо шутить, почтеннейший. Послушайте, что пишут: “Загадочное убийство возле холма Монаха. Сегодня утром полковник Генри Б. Терли, 46 лет, заместитель председателя сингапурского отделения Всемирного Теософского общества, был застрелен прямо на веранде собственного дома на улице Виктории, 6. Убийца задержан на месте. Им оказался воспитанник покойного, пятнадцатилетний Киёаки Ёсида, подданный Японской Империи. Причины, побудившие юношу совершить этот ужасный поступок, пока неизвестны. Киёаки Ёсида обучался в Стемфордской гимназии и проявлял выдающиеся способности к живописи. На выставке, о которой наша газета сообщала в номере 35 за этот год, некоторые его графические работы даже нашли своих покупателей”. Не правда ли, удивительное совпадение? Заместитель председателя, как же! И этот юный подражатель Ричарду Дадду…

Лобсан взял карандаш и пометил на карте дом покойного полковника Терли.

– Вы знали этого человека?– спросил он.

– Нет. Но это и не нужно. Они там, в Теософском обществе, все одинаковые. Приходится запоминать амулеты и форму бороды… Тут вот что главное – его застрелили сразу после представления Авагдду! Это должно быть связано! Хорошо бы добраться до этого Киёаки Ёсиды!

Лобсан закончил с завтраком, свернул карту и поднялся. Кроу схватил его за край оранжевой рясы.

– Подождите, почтеннейший!– зашептал оккультист.

– Да, что-то ещё?

– Прошу, не забывайте. Даже когда будете искать, не забывайте.

– О чём?

– Вы должны мне помочь. Вы видите, где я… Нет, где МЫ с вами находимся?

– В Сингапуре.

Кроу сжался и усох. Из него словно выпустили воздух.

– Вы должны помочь мне. Мы не просто так встретились. И вы не просто так меня терпите. Это судьба устроила нашу встречу! Сама судьба!

– Я тоже так думаю.

– Вы же знаете, что я всё потерял. Деньги, ученики, уважение… Всё разлетелось. Всё в пыль. Я во мраке, монах! Во мраке! Даже сейчас, под этим ярким солнцем… Ничего уж не будет! Ничего! Тёмная ночь души. Бездна!

Монах молчал.

– Тени идут за мной. Я не вижу выхода.

– Мы будем искать шпиона,– ответил монах,– Я думаю, у вас много тяжёлой кармы. Вы совершали ошибки и вели себя недостойно. Теперь пришла расплата. И нам нужно много хорошей кармы. Чтобы было, чем заплатить.

Кроу кивнул и обмяк на стуле. Он молча смотрел куда-то в пространство.

***

Лобсан нахлобучил конусообразную вьетнамскую шляпу и зашагал в сторону океана. Чаши для подаяний с собой он не взял.

На душной улице не было ни души. Грузная крепость гимназии и изящный дворец отеля, обсаженный пальмами, великолепно дополняли друг друга. Монах обошёл гимназию со всех сторон, после чего сдвинул шляпу на бок и направился к отелю.

На веранде смуглая горничная протирала пустые столы. Монах остановился на солнцепёке, так, чтобы чёрная тень от крыши легла прямо возле его ног.

– Простите, уважаемая. Можно ли увидеть вашего коридорного? У меня для него важное известие.

– А он сам к вам пошёл,– отозвалась горничная.– Домой, в индийский квартал.

– Благодарю! Благодарю!

Монах вышел из ворот отеля и очень осторожно, из-под шляпы, посмотрел на гимназию. В окне второго этажа стояла стройная светлая фигура с биноклем.

Лобсан поправил шляпу и зашагал вверх по улице. Арт-декошные двухэтажные особняки обступали мостовую, словно в Варшаве или Тулузе, и только пальмы и прохожие напоминали, что он в Азии.

На перекрёстке дежурил полисмен-малаец. При виде монаха он нахмурился.

– Простите, здесь европейский квартал. Индусам не положено…

Лобсан предъявил квитанцию из отеля Rex. Малаец удивился, но бумагу вернул.

– Чем могу быть полезен… эм… сэр монах?

– Я прибыл сюда как посланник. И разыскиваю две вещи – одну китайскую, другую индийскую.

– Антикварный магазин – через два квартала в ту сторону, сэр монах. За поворотом, у него зелёная вывеска.

– Мне нужен индийский квартал,– уточнил монах,– и китайская закусочная с лапшой.

– Это всё одну сторону, сэр монах. Идите мимо собора дальше по Хилл-стрит. Она широкая, вы не ошибётесь. Дойдёте до набережной и смотрите, куда вам надо. Если индусам – идите вправо вдоль реки, пока не придёте в Речную Долину, где холмы. Если к китайцам – просто переходите мост и вы в Китайском квартале. Там в каждом доме по такой лапшичной лавочке.

– Я уверен, что такие лавочки есть и в европейских кварталах.

– Посмотрите в районе Оранджа. Вот по этой дороге и вверх, до самого Ботанического Сада. Там есть туристы, и китайские торговцы попадаются.

– Они там живут?

– Да, сэр монах. В таких особняках. Как англичане, только отдельно.

– Вы там бывали?

– Не очень часто, сэр монах. Малайский квартал – это в Калланге, это вообще в другой стороне. Делать там нечего, вот что я вам скажу. Глупые народы, понимаете? У китайцев порядок есть, но благородства всё равно нету. Ну вы понимаете, видели же, сэр монах. Вы сами со Шри-Ланки?

– Из Тибета.

– Тибетцев я уважаю,– заявил постовой,– благородные люди, сэр монах. Как вы этим непальским гуркхам ввалили, а? Вам даже китайцы ничего сделать не могут!

– Спасибо, спасибо,– произнёс монах и зашагал вверх по улице Брас Базах. Благороднорождёный постовой Тенгу Фахри замер на своём посту.

Закусочная “Знаменитая Лапша Вана” нашлась быстро. Внутри сумрачно, и всё равно душно. Монах устроился под окошком, уточнил у Вана точный адрес заведения, и расстелил на столе карту.

Возле ботанического сада – две отметки карандашом. Одна – адрес Гарри Ли с оборота его карточки, а вторая – дом погибшего полковника Тирли. Особняк Тирли – возле Монашеского холма, а Гарри Ли – на другой стороне, где Оксли. Высоко забрался китайский школьник!

Лобсан пока не знал, как связаны это два дела. Но он был почти уверен, что очень скоро они свяжутся вместе. Слишком мало тут европейцев, слишком тесно прижаты они к побережью торговлей и жарким климатом.

А пока он отметил “Знаменитую Лапшу” и прочертил по карте дорогу до индийского и малайского кварталов. Потом соединил дом, где жил Гарри Ли, с гимназией Стемфорд. Пути перескались крест-накрет, и точка их пересечения лежала на том самом перекрёстке, где стоял отель Rex и дежурил благороднорождённый постовой Тенгу Фахри.

Лобсан достал бумагу, вписал левой рукой адрес “Знаменитой Лапши Вана”, вложил в конверт и заклеил. Расплатился, вышел наружу – и зашагал уже в другую сторону.

Теперь его путь лежал между Оксли и холмом Елизаветы. По дороге попалось болотце, рядом – красный квадрат общественного колодца из растрескавшегося кирпича. Здесь стирают бельё и сплетничают.

Наконец, он вышел к индийской деревне. При виде шафранной накидки сингальцы привычно кланялись.

А вот и новый храм. Лобсан переговорил с дежурным монахом – насколько это возможно между двумя людьми, их которых один знает английский и чуть-чуть санскрита, а другой – сингальский, пали и чуть-чуть английского, и даже число обетов у них отличается.

– А почему этот монах такой большой?– спросил какой-то мальчуган лет восьми.

– Он тибетский монах,– пояснил дежурный,– их там специально выращивают.

– Господин тибетский монах!– закричал мальчик на восьмилетнем английском,– А покажите чудо! Нам дяди из теософии говорили, что вы умеете!

Лобсан усмехнулся мальчику и протянул ладонь. В ладони лежал красный шарик.

– Это мне?– спросил мальчик.

Вместо ответа Лобсан бросил шарик об ступени храма. Шарик подпрыгнул и отлетел обратно в руку.

– Резиновый!– провозгласил мальчик.

Лобсан кивнул, взял шарик с ладони и переложил его между большим и указательным пальцами. Потом растопырил ладонь и помахал ей в воздухе. Раз – и шариков стало двое! Один между указательным и большим, второй между указательным и средним.

– Ух!– сказал мальчик.

Лобсан ещё раз встряхнул руку. Шариков стало три. Ещё раз. Шариков стало четыре. Он доставал их словно из воздуха.

– Возьми, смотри,– Лобсан подал мальчику тот шарик, который был между большим и указательным. Тот взял его очень осторожно, постучал пальцем – и вдруг со всей силы швырнул в стенку. Шарик отскочил и поскакал мимо мальчика. Когда его удалось поймать, Лобсан кивнул, тряхнул рукой ещё раз и шариков опять стало четыре.

Мальчик и дежурный монах захлопали.

Лобсан, казалось, даже не слышал их аплодисментов. Он снова тряхнул рукой и шариков стало три. Ещё – два. Ещё – один.

Мальчик подал монаху шарик – так, должно быть, маленький Суматикирти дарил Будде хрустальные чётки. Лобсан взял шарик, положил на ладонь к другому, сложил руки лодочкой, потряс – шарик остался только один.

– Ух!

Лобсан стукнул шариком о порог. Словно доказывал, что шарик, как и прежде, резиновый. Сжал его в кулак, пробормотал мантру, раскрыл ладонь.

Шарика больше не было.

– Лучшая проповедь о иллюзорности, которую я слышал!– провозгласил дежурный монах.

Лобсан снял шляпу и заглянул в храм. Сквозь дым поблёскивала статуя Будды. Наш герой сделал положенные простирания, потом подошёл к курительнице, достал конверт и стал держать над дымом.

– Приходится много жечь, иначе тут всё будет пахнуть,– пояснил за спиной дежурный монах,– Мы прямо над сточной клоакой стоим.

Лобсан распрощался и зашагал обратно. За полицейским участком начались особняки китайских торговцев. Они были очень похожи на английские, только стояли кучно и были все немного одинаковые.

Он постучал посохом. Открыла горничная-малайка в накрахмаленном чепчике.

– Простите, мы не подаём…

– Наш монастырь не нуждается в пожертвованиях,– заверил её Лобсан,– у нас своё большое хозяйство. Я пришёл, чтобы кое-что передать одному из ваших домашних.

Он протянул конверт. Малайка взяла осторожно, двумя пальцами.

– Это для Гарри Ли. Лично в руки.

– Как хорошо пахнет! Как индийские благовония…

– Да. Это духи.

– А что за письмо? Секретное?

– Да. От одной русской девушки. Я не могу назвать её имя. Возможно, это любовное письмо.

Малайка прыснула.

– Хозяин, если увидит, меня в окошко выкинет! Он у нас вспыльчивый.

– Вы же знаете, у русских почти нет предубеждений против других народов. И я полагаю сын вашего хозяина…

– Я понимаю! Бедный Гарри, он же совсем голову потеряет. Такие-то новости.

– Русские люди ужасно непредсказуемы.

– Да, а тут русская… Мне отец про русских рассказывал. Давно, лет десять назад, когда ещё трамвай ходил, один русский матрос устроил скандал с кондуктором. Трамваи тоже были раздельные, если видели, потому что англичанин с малайцем на одну скамейку не сядет. А кондуктор следит за этим, хотя сам малаец, ну вы ж понимаете. И вот этот русский моряк садится к малайцам – а малаец-кондуктор его прогоняет. Тогда он идёт к пустой передней скамейке – а она только для европейцев, потому что там хоть чуть-чуть обдувает – и садится. Спрашивает, не запрещено? Кондуктор ему – нет. Тогда этот моряк берёт и опускает сидение на спинку, они опускались тогда. И садится на него лицом к малайцам. Ох, что с кондуктором было!..

Монах распрощался и отправился в сторону набережной.

***

Набережная была местом суровым и официальным. Тяжёлые административные здания с толстыми колоннами, похожие на белые ящики, выстроились вдоль реки, а между ними полыхала свежая зелень. Вся огромная британская Колония Проливов управлялась отсюда.

Китайцы – повсюду, несмотря на сегрегацию. Многие из них – в европейской одежде, причём недешёвой.

А по ту сторону, парапета, куда не посмотри, вздымались мачты и пароходные трубы. Корабли и кораблики кишели в Сингапурской бухте, словно тут было место их нереста.

Монах изучал диспозицию. Он уже собирался возвращаться, когда заметил кое-что примечательное.

По серым ступенькам почтового управления поднимался Гвион. В руке у мальчика был большой жёлтый конверт.

Монах подобрал накидку и отступил в тень за театральной тумбой.

Спустя несколько минут тяжёлая дверь с начищенной медной ручкой выпустила Гвиона. Юный валлиец теперь шагал неспокойно, руки в карманах, а ноги, как на пружинах.

Лобсан дождался, пока он отойдёт достаточно далеко и по той же улице отправился в Rex. Голова гудела от жары, как колокол.

***

Благороднорождённый малаец по-прежнему стоял на своём перекрёстке.

Лобсан собирался сходить к дому Гарри Ли ещё раз, когда стемнеет. А пока лёг на пол – и провалился в тяжёлый сон без сновидений, который накрывает ум, словно тонкая чёрная бумага.

Когда он проснулся, мысли были только о жажде. Лобсан нащупал графин, выпил его полностью, подумал, что хорошо бы кирпичного красного чая с солью и кислым молоком – я решил не ходить. А вместо этого пожалел юного Гарри Ли, который прямо сейчас распечатывает письмо.

Такое-то разочарование в четырнадцать лет!

Но ничего страшного.

У подростков быстро зарастает.