Читать книгу Совпадение - Александр Непоседа - Страница 3

Золотистой листвою окрасится мой день Рожденья!

Наступившая осень остудит, зари приближенье,

и закружится сердце, услышав твой голос знакомый,

и отправится в путь, под окно незабытого дома.

Пересек я орбиту, где юность моя расцветает,

моя взрослая жизнь создала мне другую обитель.

Я прошу об одном, разреши мне во сне тебя  видеть,

и шепни про себя: «Одинокий, влюбленный мечтатель…»

Я тебя не обижу, ни мыслью, ни словом, ни делом.

Параллельны пути – твой и мой – в свете черном и белом. Только августа ночь подкрадется на мягоньких лапах, южный ветер в бокалы плеснет твой чарующий запах.

Протяни мне ладони, свои хрупкие, нежные пальцы.

Я дыханьем согрею, не решаясь губами касаться.

Напиши мне два слова; про дождь и туман, про паром на реке, про созвездие Девы, о снах, и про песню в ночном далеке.

Что ты мечешься, душа,

памяти вдогонку.

Все минуло. Но спешат

сны про ту девчонку.

Что ждала меня тогда,

у тенистой речки.

И, взволнованный, иду

полем бесконечным.

Мятный запах, и реки

плавное теченье,

паровозные гудки,

смутное влеченье.

Только раз я целовал,

дрогнувшие губы.

Ни она, ни я не знал;

сладостней – не будет.

Помню только ее смех,

тени на дорожке,

легкость рук взлетевших вверх,

солнце – сквозь ладошки.

речные песчаные косы… как эхо далекого детства

и – снова бегу я с откоса мальчишкой босым – невесомо купаться в прозрачной прохладе, где каждая ива знакома, не зная о том, что мгновенье – бесценней любого наследства…

Мы с ней сидели за одною партой,

кружились листья за сырым окном,

а на доске, прикрыв ее, висела карта

с – туманно-влажной Англии – пятном.

А я лишь видел профиль наклоненный,

и на тетради – тонкая рука, и, Боже мой!

– Как я смотрел влюбленно

на пальцы, что касаются виска.

И путались в сознании – эпохи, даты,

и названия столиц – когда в сердечной

жаркой суматохе я замирал на кончиках

ресниц; пушистые и медленные тени,

порхали, словно бабочки у глаз…

Непостижимые и гладкие колени,

с ума сводили в неурочный час.

Сколько вод утекло,

сколько минуло лет,

я пытаюсь найти

затерявшийся след,

той далекой, единственной

встречи с тобой,

на замшелом мосту

над блестящей рекой.

Где ты ныне сейчас,

не узнаю о том,

помню только слова —

«Мы с тобой проживем

очень счастливо, правда,

мой милый?» – «Да, да!»

И казалось обоим, что

так навсегда, навсегда

и навеки, над этой рекой,

над морозною дымкой,

под бледной луной,

над весенним разливом,

в дыхании зноя,

и в осенних дождях,

навсегда лишь с тобою.

«Навсегда! Дорогая моя,

навсегда!» Только мост,

только снег, ледяная вода…

Дымилось кофе одиноко.

А за окном кружился снег.

Вся в ожидании глубоком,

что продлевается навек.

Навек разлуки и свиданья,

и телефонные звонки,

и бесконечность расстоянья

и дальних окон огоньки.

Все так. Безумно мир устроен.

И вряд – ли нужно горевать.

Взгляни, как белый день спокоен.

Мечтай. Так легче ожидать.

То был ранний и летний восход.

Осторожно ступая по дну,

ты спешила за мной через брод,

в золотистом рассветном дыму.

– Ты устала? Позволь, понесу!

Чтобы ножек твоих не мочить!

В заповедном росистом лесу,

поцелуем тебя не будить.

С драгоценною ношей в руках

– через рощи, ручьи и поля!

Заблудившись с тобою в веках

несравненная прелесть моя!

– Не смотри! Я – за водою

прибежала на заре,

и прохладою умоюсь,

чтобы нравиться тебе…

Стан твой, лепет

твой волшебный,

и кувшин в твоих руках,

расправляют мои крылья

над тобою, в облаках.

Поворот головы,

и смущенье твое,

отсвет нежной

груди и плеча,

и упавшую прядку,

– я не смог целовать

сразу и сгоряча.

Лишь ладоней

твоих, я касаюсь

губами украдкой.

Обмирая с тобой…

На губах замирая.

В дыхании яблочном

сладком.

Твою влажность

как плен ощущая.

Выпивая до дна

без остатка…

Стройность ног и платье тонко.

Спиц сверканье в блеске дня.

Рассмеялась вдруг ты звонко,

вспомнив радостно меня.

Рассказав своей подружке,

лихо шляпку заломив.

Как я целовал веснушки,

пересчитывая их.

Засыпаешь словно лето,

сложив свои пальчики,

пахнешь свежестью зари,

солнечными зайчиками,

ароматом диких трав,

ягодной поляною

и прохладою дубрав,

и росой алмазною.

Невзирая на угрозы

от родителей к тебе,

ты бежала по дорожке,

словно по моей судьбе.

Торопливая, босая,

невесомая как тень,

легким бегом увлекая,

в разгорающийся день.

Вдруг застыла в изумленье,

тронув жаркую ступню.

Это милое мгновенье

талисманом сохраню.

Наконец-то мы дождались

этой встречи! Летний дождь,

нас накрыл, и мы прижались,

унимая свою дрожь.

А причина моей дрожи

не от капель дождевых,

а от нежной твоей кожи

и кудряшек золотых.

Я спрошу, тебя вдыхая.

– Отчего же ты дрожишь?

Обниму, оберегая.

– Никуда не убежишь!

До встречи! Моя девочка! До встречи!

До жаркого дыхания на плечи,

до слов, не засыпающих в ночи,

до губ твоих. До тающей свечи,

в рассвете сладостном и утреннем тумане.

В стремительном – и сон и явь – обмане.

До дрожи – вмиг проснувшихся ресниц,

счастливого сияния двух лиц. Дыхания,

единого с зарей. До тайного сближения с тобой.

До чашки кофе на моих ладонях, тебе несущих,

аромат сегодня. До первого горячего глотка

и солнечного света у виска. До невесомого

и легкого касанья – твоей руки – в минуты

расставанья.

Майский ветер, облака,

солнца – круглые бока,

утомленное сверканье

глаз, и жаркая щека.

Твое легкое дыханье,

и горячая рука.

И запрет на все желанья

бьет прохладой у виска.

Шум берез и запах ели

плеск волны и скрип качели.

Погружение в мечты

первозданной красоты.

Лето, сумерки, желанья,

и тревоги ожиданья.

Холсты, палитры, краски, краски…

На стенах, на полу; вдоль них…

Грустят картины взрослой сказки,

и я грущу, касаясь их.

Кисти мазок, густой и яркий,

тончайший штрих карандаша.

На маки, вспыхнувшие жарко,

легла росой твоя душа.

Вот чей-то взгляд, а здесь – ромашки,

там – избы в синеве снегов.

И лета зной, и день вчерашний,

с вечерней прелестью лугов.

Этюдники, мольберты, рамы,

и мягкий свет, и аромат,

сливаются волшебной гаммой.

Меня тревожат и пьянят.

Холмы, сбегающие к речке,

и сумеречность дальних гор,

и лист осенний на крылечке,

и парковых аллей узор.

Здесь все пронизано мечтою.

Усталым странником спешу, в тот

хрупкий мир. Где лишь тобою,

одной тобою я дышу…

Вьюжит, кружит февраль, будоражит, и солнечным

светом, заливает в полнеба – лицо побледневшей

зимы. Потеплевшей надеждой. И все более ранним рассветом. Так еще невесомо – лишь дымка желанья!

В ясный полдень почувствовать запах весны!

Снегири – на холодной заре – встретят солнце малиновой грудью. В потускневших снегах, оплывают метельные дни. И волнующий звук! Осторожной и робкой капели полудня – нам напомнят о смутной любовной тревоге.

Рассыпающей в наших сердцах золотые огни.

С первым снегом тебя,

мой февраль! Заплутавший

в любовной метели.

Посмотри за окно, в снежных

звездах кружась, наши сны

с облаков прилетели.

Незабытые дни той зимы,

телефоном звенящие ночи,

корешки недочитанных книг,

и стихи из сплошных многоточий…

Первый чай. Ты же помнишь?

Тогда, я поставил бокал твой

на блюдце, с осторожностью,

как никогда, и заставил

тебя улыбнуться.

Так близки были руки твои,

так волнующе близок

твой профиль. И дыханием

«Нет», а ресницами «Да»…

Чайной ложечки звон. А напротив,

за окном на морозном ветру,

снегири на ветвях заалели.

И февральского солнца,

дымящийся диск – над дрожащей

от снега аллее. Мы о чем

говорили тогда? Я смотрел

на тебя и касался, только

взглядом, припухлости губ…

И мой голос внезапно менялся.

Мы о чем промолчали

тогда? То на «ты».

То на «вы» вдруг сбиваясь,

что мы здесь не одни,

в диалоге забыв.

Во внезапности чувств

забываясь.

С добрым утром тебя!

Мой февраль, утонувший

в любовной метели.

Посмотри. Видишь? Там

в небесах – белый снег,

для луны мягко стелет.

Морозный бисер в воздухе искрится,

заиндевевший лес объят глубоким сном,

румянит стужа радостные лица

на лыжном склоне, в блеске снеговом.

Задорный смех – промчится обгоняя,

скольженья шорох – рассекает тишину.

И дрогнет ель, в ознобе отрясая,

тяжело-снежную, колючую волну.

Опушки край, под голубою тенью,

облиты инеем вершины у берез,

на их ветвях застывших от волненья,

прикрыв глаза, дремал седой мороз.

Помню нитки мулине.

И кружки старинных пяльцев.

Фото деда на стене.

Твои ласковые пальцы.

Звуки радио. И печь

подпевает ненароком.

И избалованный кот

на меня косится оком.

Самовар, ватрушки, мёд.

Белоснежные бокалы.

А на зимних окнах лёд

от заката жарко-алый.

Грифельным росчерком – дорожных покрытий,

рисует весенний художник, взволнованный солнечным ветром. В теплый оранжевый день. На праздничной яркой открытке.

И это лишь пробный эскиз.

На легкое облако облокотясь, сбросив свой бархатный красный берет – взяв в руки широкую кисть – роняет он

дробные капли капели, спадающих жемчугом вниз.

И это лишь пробный эскиз.

Его уже не остановит, зима – озорным карантином.

Мольберт его – синее небо и краски горячего солнца!

И ветер апрелем согретый, целующий лица прохожих. Остался доволен картиной!

Поспешу на остров сновидений,

из пучины выбрав якоря.

Среди сотен тысяч наваждений,

я найду по запаху тебя.

Изумрудный остров тает в дымке.

Я бросаюсь в воду с корабля,

видел я, как ты своей улыбкой,

ослепила издали меня.

Камни, отшлифованные морем,

в пене откатившейся волны.

Аромат сосны и шум прибоя,

жар песка – истомою полны.

Милые горячие ладошки,

повлекут в тенистые леса.

Твой загар и платье из горошка,

плавность линий, гибкая краса.

Полдень. Дымка.

Крым. Июль.

В сонном море —

скрип весла.

Крабов – у камней —

патруль, задремавший

от тепла.

На спине и на

плечах – солнцем

пахнущий загар.

И ступни твои

босые шепчут

о песчаный жар.

Ах, это ветер – свежий ветер!

Внезапно с моря налетел,

тебе одной, на целом свете,

он плечи обнажить хотел.

Меня, безумством заразивший,

он вдаль умчался невесом,

оставив нас, на миг с притихшей,

и сладкой, словно летний сон.

Он не пришел,

а ты устала,

и в ожидании своем,

считая камушки – мечтала,

что вы останетесь вдвоем.

Когда обнимет он,

и плечи – начнет

безумно целовать,

и бесконечным станет вечер,

где можно бабочкой порхать,