Читать книгу Промысел Лепина, книга первая - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 1

Тайна Помощника Смерти

книга первая

Никогда и ни в чём и никого не стоит обманывать, особенно, себя. Люди зачастую вводят в заблуждение своих близких и дальних. Правда, в основном, они, таким образом, поступают неумышленно, не понимая, что лгут. Вполне, адекватные люди впадают в грех тогда, когда сталкиваются с необъяснимыми явлениями, с лёгкой руки называя их нереальными. Мало ли что могло померещиться.

Но они начисто забывают о том, что не только у Бога, но и у каждого человека имеется на земном отрезке бесконечной Жизни своя миссия, свой промысел. Один, непременно, должен посадить дерево или соседа, второй – изобрести комплексный автомат для механической чистки зубов, третий… Впрочем, здесь можно очень долго перечислять задачи, возложенные на каждого отдельного человека. Нет смысла. Правда, стоит учесть, что промысел промыслу рознь, хотя любая миссия важна и неповторима. Их бесконечное множество, ведь люди «рождаются» и «умирают», и не только люди.

Жаль, что подавляющее большинство из нас легко и свободно предпочитает не верить собственным глазам, слуху, осязанию, ощущениям, даже интуиции, когда сталкиваются с невероятными и, как бы, необъяснимыми явлениями. Не желают усложнять жизнь себе и окружающим. Но вот такие господа и дамы обманывают и окружающих, считая всё, что не совсем понятно и привычно, можно считать галлюцинациями по случаю личного… переутомления и т. д.

Подобные субъекты даже и представить себе не могут, что рядом с ними существуют люди с особыми способностями и определённой чёткой миссией перед Высшими Силами и, кстати, человечеством. Можно сказать, что они находятся в нереальных ситуациях , но не считают их таковыми. Для них понятно и возможно то, что для подавляющего большинства до гроба останется тайной.

Но здесь ничего не попишешь. Смысл существования на Земле каждого человека строго индивидуален неповторим. Да и не всем же, в конце, концов, быть чародеями и настоящими, а не телевизионными экстрасенсами. Но, однако же, «лишняя» информация не помешает даже упёртым нигилистам, скептикам и основательно зомбированным гражданам.

Явилось – не запылилось и в этот город раннее летнее утро. Возможно, таким вот образом, проявилась забота о его жителях представителей «партии власти» данного мегаполиса. Вряд ли кто-нибудь станет спорить с тем, что килограмм солнечного света заменяет (по количеству калорий) полтора килограмма мяса. Впрочем, учёным или тем, кто себя таковыми считает, виднее. Если они чего-то не знают, то усиленно делают вид, что осведомлены… Своеобразный дипломатический ход.

Над микрорайоном, ещё только наполовину отстроенным (скорей всего, так и останется на долгие годы), медленно поднималось солнце, пробиваясь к земному грешному миру из-за туч. Две полицейские машины стояли неподалеку от небольшого оврага, точнее, почти над ним.

Чуть далее от «воронков»-иномарок, застыл и внедорожник «Фольксваген», дитя одной из известных европейских фирм по производству автомобилей, которая, в числе многих, активно в последнее время терпит убытки. Экономический кризис! Не шутка… Впрочем, возможно, кто-то топорно шутит на беду и без того обездоленных людей не только отдельно взятой страны, но и всего Земного Шара. Именно тут, в овраге, был обнаружен труп мужчины, судя по его рабочей одежде, строителя.

Эксперты-криминалисты занимались своей привычной работой. Один из них производил съёмку фотокамерой. Таким образом, документально фиксировалась поза убитого… Поскрипывала рулетка.

– Товарищ майор юстиции,– обратился к тучному, сорокалетнему, но довольно свежему на вид, человеку в форме, совсем молодой криминалист «по гражданке»,– все люди, как люди, а лейтенант Жуканов топчется по следам.

Василию Захаровичу Расторопу, начальнику Следственного Отдела по особо опасным преступлениям при Окружной прокуратуре, очень нравилось, когда к нему обращались, называя его «господином»… Но коли уж принято, по службе, да и традиционно, «товарищ», так и бог с ним. Пусть будет так. Растороп среагировал на сетования своего юного коллеги и сказал следователю Жуканову, чтобы тот не изображал себя слона в районе оставленных улик и «активно не затаптывал следы».

А всё же, настроение у Расторопа было бы более приподнятым, если бы подчинённые и те, что младше его по званию, назвали его «господином»…. Впрочем, какой, к чёрту, он, Растороп, господин! Выходец из самых, что ни на есть, южных крестьян. Пятый и не последний ребёнок по счёту… в нищей, даже по тем, относительно старым временам, семье колхозника. Правда, он знал уже, что через несколько дней ему присвоят очередное звание подполковника, то есть чин советника юстиции, это его радовало.

Пусть он не был уже следователем, а являлся одним из заместителей окружного прокурора, но по старой памяти, по собственной инициативе, выезжал на следы некоторых преступлений, требующих особого внимания.

Но, всё-таки, Растороп ещё не успел и карьеру себе особо солидную сделать. Времена круто изменились… Правда, судьба его не совсем кинула. Он сразу же, держа нос по ветру, вступил в члены партии «Единая Россия», которую не без основания один из российских, очень ответственных лиц, не с юмором, а вполне, серьёзно назвал партией власти… Этими словами он дал ясно понять гражданам многочисленной России, что такое явление, как «демократия» – затянувшаяся шутка в стране, не более, и что, вместо одного руководящего клана пришёл другой. Причём, неизвестно откуда взявшийся и… Но, к чёрту, политику! Тут не разберёшься. А если так, то и не стоит в этом… копаться.

Главное заключалось в том, что Василий Захарович, как и его семья, в жизни был устроен, всё-таки, сносно. В олигархи не попал, ибо там надо было иметь в самых «высоких верхах» мохнатую лапу, чтобы… помогла загрести капитал и власть и кого надо отгрести… в сторону. Но таковой не имелось… Да и так хорошо.

Всего в жизни Растороп добился сам. Карьёру, всё же, какую-то сделал, квартира нормальная имеется, несколько дел горячих раскрыл, почти лично… скоро очередное звание подойдёт. А ему – всего-то… сорок лет… с небольшим. Нормально. Одним словом, Растороп особенных звёзд с неба не хватал, но следовательскую зарплату, что называется, не бойкотировал. Жить можно. А по сравнению с многими другими, он, считай, существовал не так уж и бедно.

Это в телевизионных и смешноватых отечественных сериалах о следователях и прокурорах частенько подчёркивается, что, мол, бедновато живут те замечательные люди, которые с преступниками борются… Хоть и не совсем тут истинная правда, но Растороп ещё бы от одной прибавки к заработной плате не отказался.

Да и что там говорить, жил он почти, как господин, поэтому и в тайне желал, чтобы его так и называли… И он из кожи лез для того, что бы все знакомые и не совсем таковые считали его преуспевающим в жизни. Так оно и есть. Жена – главный бухгалтер на одном из заводов. Теперь и самый последний балбес знает, что такая должность очень и очень хлебная… даже во времена, так называемых, экономических кризисов. А сын его институт заканчивает…

Молодой криминалист терпеливо ожидал самой нормальной реакции от непосредственного начальника на свои слова, ибо следователь Жуканов, тоже лейтенант юстиции, как и он, Крылов, продолжал самым наглым образом игнорировать даже справедливые замечания начальника следственного отдела . Криминалист прямо смотрел в глаза майору. Растороп причмокнул своими мясистыми губами и наконец-то обратил внимание на говорившего всерьёз.

– Чего ты, Федя, капризничаешь,– улыбнулся майор и объяснил криминалисту.– Видишь, менты-опера или, теперь уже, копы ходят, где попало и ничего… А Жуканов будет вести данное дело самостоятельно. Надеюсь, при таком раскладе отпечатки его следовательских туфель тебя не очень смутят?

– Извиняюсь, опять увлёкся,– очень вежливо вклинился в разговор подошедший к ним Жуканов, одетый в чёрный костюм из плотной ткани.– Да нигде я почти не наследил. Я, Василий Захарович, пару раз прошёлся туда и обратно. И всё!

– Игорёша, – игриво погрозил толстым и розовым пальцем Жуканову начальник Следственного Комитета при Окружной прокуратуре, майор юстиции Растороп,– будешь тут разгуливать, как слон, найдём другого следователя на это дело. А тебе отличаться надо. Пора! Ты же знаешь, как я скажу, так и произойдёт. Завсегда меня поддержит даже самое главное начальство. Основные командиры к моему голосу прислушиваются. Мой голос – почти что, песня соловья в хоре… лягушек.

– Обижаете, Василий Захарович, и не по делу,– наигранно потупил взгляд Жуканов.– Я тоже хочу быть соловьём, как вы… господин майор юстиции. А тут, увлёкся. Сами понимаете… товарищ майор. Я очень хочу, чтобы вы мне это дело поручили.

– Ты мне тут, брось, лейтенант Жуканов, то товарищем меня обзывать, то… господином.– Растороп понимал, что молодой следователь очень продуманный субъект и карьёру делает, что называется, сразу же, что называется, с марша в бой.– Всё в моих руках и… даже ты. Но мне одно кажется… на счёт твоей личности. Ты всегда говоришь правильно, но не очень-то откровенно.

Растороп сейчас, в очередной ответственный момент, чувствовал себя очень мудрым и, при том, скромным и лояльным начальником. В принципе, так и было. Кое-что он знал и умел.

– Напрасно вы так про меня думаете, товарищ майор… Я следователем прокуратуры мечтал быть всегда, им и умру. Даже в самые крутые отделы, в МВД, не тянет на оперативную работу. Здесь – моё… И я хотел бы сам…

– Ты ещё в нашем деле не «сам», а маленький «самёнок». Если я и говорю тебе обидные слова, то для пользы дела… Ты, знаешь, поспрашивай более старших своих коллег, много ли я там с ними беседы веду и панибратствую. «Здравствуйте» и «до свидания» – и вся суета. А по делам текущим и служебным со всякими и разными веду беседы культурненько и пристойненько… без обид. С бездарями, простите, обниматься и горилку пить не намереваюсь.

– Да. Я знаю, Василий Захарович, что на вашем счету много сложных раскрытых дел.

– На моём счёту… пятьсот рублей в банке… стеклянной пол-литровой, да нервные болезни, и сердце уже не так громко стучит, как в молодые годы,– Растороп не стал распаляться, но воспитывать Жуканова не прекратил.– Кто его знает, может быть, сыщик и должен быть хитрым выскочкой, героем наших мутных дней, таким, как… Павка Корчагин. Впрочем, уверен, что ты даже и не слышал о таком литературном персонаже.

– Слышал, конечно. Это танкист,– убеждённо заявил Жуканов.– Погиб, вроде как, под Ржевом в Великую Отечественную войну.

– Если бы у меня было много времени, товарищ лейтенант, то я очень громко бы и настойчиво рассмеялся. Но занят… Сам видишь, перед нами натуральный труп, а не… Но ты понял.

– Понял, Василий Захарович.

– Я допускаю, что можно вести двойную игру, но ради нашего общего дела по неустанной и постоянной борьбе с бандитизмом. И как ты, понимаешь, Жуканов, не только с ним. Я, при необходимости, закрою глаза на двуличность человека, но только не на его двоедушие. Впрочем, в голову не бери. Я говорю всё это так, без злобы, и, понятное дело, не сравниваю твою личность, Игорёша, со всякими… негодяйскими натурами.

– Не цените вы меня, Василий Захарович. У меня радость не оттого, что здесь кого-то замочили, а потому, что дело, возможно, поведу я.

Жуканов отошёл в сторону. Как бы, обиделся на начальника.

– Ну, что там, Федя?– майор сосредоточил своё внимание на криминалисте лейтенанте Крылове.

– Пока могу сказать, что смерть пострадавшего, ориентировочно, наступила вчера, поздно вечером. Потом определим точнее. Причиной тотального исхода стал удар острым рассекающим предметом…

– Попроще, Федя, и покороче,– Растороп закурил.– Чем его…

– Можно и проще, Василий Захарович. Мужчина убит холодным оружием, похожим на саблю, шашку или секиру. Предполагаю, что убийца не профессионал, мог бы бросить труп в канаву, в крайнем случае,– повернулся к вновь подошедшему к ним лейтенанту Жуканову.– Проведём, разумеется, тщательный лабораторный анализ. Уверен, Игорь, что самые козырные карты обнаружатся при вскрытии… Похоже, что у покойника средняя степень опьянения.

– Не скажи, Федя, гоп, пока не перепрыгнешь,– Жуканов игриво ущипнул криминалиста за локоть.– Речь у тебя, Федя, как у мусорщика. У покойника не может быть опьянения, потому что он… труп.

– Точно,– кивнул головой Растороп.– Я не знал ни одного выпивающего мертвеца. Потому, как я понял, ты, Федя, хотел сказать, что человек, в перспективе, покойник употребил определённую дозу алкоголя перед тем, как сделаться мёртвым.

– Верно подмечено, товарищ майор,– не остался в долгу Федя.– Но вы не совсем правы. Иронию вашу не принимаю уже потому, что мне приходилось сталкиваться и с такими явлениями, когда преступники пытались влить определённую дозу спиртного в нутро уже мёртвых людей. Делалось это по незнанию… с их стороны. Но, думаю, Жуканов, хоть и не очень опытный, но всё-таки… следователь и слова мои понял правильно. Но сделал вид, что до него что-то не доходит, как до… некоторых.

– Баста! Хватит тут друг перед другом выначиваться! – майор махнул рукой.– У нас перед глазами, как мне понимается, мокрое дело, а ни какая-нибудь там отгадайка на «Поле чудес». И меня тут прикалывать нечего, Федя! Я вам не Ванька с водокачки, а заместитель районного прокурора города, и сюда приехал не на экскурсию и даже не грибы собирать.

– Всё. Молчим, Василий Захарович, – сказал Жуканов. – Теперь будем говорить только по делу.

– У нас, в округе, давненько никого саблями не убивали, – заметил Растороп. – Утюгами и другими предметами – наблюдалось, но, чтобы саблями – не помню… И вообще, наш город, по сравнению с Шанхаем, спокойный. Даже нувориши с дворниками обнимаются. Все свои. Все в детстве одних и тех же бичих… осеменяли… как могли.

Честно сказать, криминалист старший лейтенант Фёдор Крылов с самого первого появления в районной прокуратуре Жуканова не воспылал к нему доверием, любовью и уважением, которые не даются авансом.

Вкрадчивое и подобострастное прогинание перед вышестоящими чинами со стороны Игоря, смело вступившего на поприще работника юстиции, вызывало у криминалиста только чувство отвращения. Крылов не сомневался в том, что Жуканов из тех людей, который может до поры до времени, лизать кому-то задницу, а потом, при удобном случае, разорвать её, эту филейную часть, своими крепкими зубами… в клочья. Политика шакала: перед начальством ползать на брюхе, с равными стараться казаться чуть повыше их, а слабых и оступившихся – не щадить…

От небольшой группы оперативников отошла, всхлипывающая женщина, средних лет.

– Товарищ командир,– с испугом сказала она Расторопу,– тут и мои следы от резиновых сапог. Имеются. А как же! Об этом я уже всем вам… предупредила, чтобы меня за решётку не упрятали. Милиционеры или, как сейчас говорят, полицейские вот к вам направили… объясниться.

– Там видно будет, прятать вас за решётку или нет,– пошутил Растороп,– а пока вы не присели… годков этак на пять, все разговоры ведите вот… с Игорем Васильевичем Жукановым. Он – следователь…

Жуканов извлёк из внутреннего кармана чёрного пиджака миниатюрный цифровой диктофон. Включил его, подсоединил небольшой микрофон и очень близко поднёс его к лицу женщины. Да и сам старался находиться в зоне, так называемой, активной звукозаписи. Он строго сказал:

– Отчётливо произнесите ваше имя, фамилию, отчество! С помощью голоса укажите свой домашний адрес!

– Я всё уже говорила,– всхлипнула женщина.– Я, Лапова, Маргарита Петровна. Уборщица. Шла на работу. Я рано хожу, вон в то здание, в учреждение, где… мафия работает. Там я занимаюсь мытьём полов. Шла вот и… увидела. И в полицию сообщила, по своему мобильному телефону. Сейчас такие имеются почти у всех бомжей… даже. Полиция быстро подъехала, потом и вы… Я подождала всех, как положено.

– Так. А почему спустились в овраг?– сурово поинтересовался Жуканов.

– Господи! Да по малой нужде. Овражек-то…вместительный. Кто меня тут увидит, старуху? Спустилась и, значит, после того, как нужду справила и увидела… Гришку Лепина, за-руб-лен-но-го!

– Вы его знали, Маргарита Петровна? – Рапстороп взял инициативу на себя.– Любопытно.

– Понятно, знаю. Крановщик он. К тому же, сосед мой по подъезду. Слава богу, что он не женат. А так бы, если что, жене и ребятишкам, грустно было бы… отца хоронить. Чего уж там. Попивал покойник, но не больше, чем все. Но я это… Гришку не убивала.

– Что-то ещё вы можете, гражданка Лапова, сообщить нам по-существу вопроса? – Растороп нахмурил свой широкий лоб.– Сейчас любая подробность может помочь следствию…

Имелись ли у Лепина враги? Какие там у него, всемогущего Григория могли быть враги? Никто бы и не осмелился… Почему? Да, потому, что погибший крановщик, разумеется, при жизни называл себя Царём Успения. И многие ведь в это верили. Проще говоря, он являлся Императором Смерти, и по воле Свыше (да и по собственной инициативе) мог при обычном пожелании уничтожить не только пару-тройку людей, но и многие сотни тысяч и даже миллионы двуногих в любой точке Земли.

Если верить тому, что о нём говорили, то этот человек выполнял свою, особую миссию на планете, и его жизнь некоторые с уважением и даже страхом называли «Промыслом Лепина». Но, всё-таки, большинство считало Григория Матвеевича фантазёром и даже выжившим из ума стариком.

Он считал благим делом – освобождение многих людей (досрочно) от земных кошмаров, ужасов и неприятностей…

– Получается, что этот вот… зарубленный саблей господин… крановщик,– деловито и озабочено Растороп почесал подбородок,– считал себя, этаким вот… вселенским Эвтанатором…

– Если в общении опираться на нормативный русский язык,– поправил старшего по званию и должности криминалист Федя,– то не эвтанатором, конечно, а эвтаназитёром. Потому, что слова «эвтанария» не существует, а вот… «эвтаназия» есть. Значит, он – эвтаназитёр. Творят с русским языком, что хотят. Умельцы!

– Ну, может быть, и так,– согласился Растороп.– Суть в другом… Сейчас мы должны глубоко… выяснить, кто же замочил, то есть лишил жизни, этого вот, практически, сумасшедшего господина Лепина. Подумать только! Перед нами труп самого Царя Успения!

– Но я не убивала этого… фтаназитёра! – громко и убеждённо повторила Лапова.– Что, у меня других дел, что ли, мало?

– Отлично! – хлопнул в ладони Растороп, обращаясь к Жуканову.– Отлови-ка, Игорь Васильевич, двух понятых… из гражданских, чтоб всё чётко было. Проведём и предварительное опознание трупа. Убивала – не убивала. Посмотрим. И вообще, не понимаю, господа, не понимаю, что я тут делаю! Мне в кабинете надо сидеть и руководить. Обычное убийство, а нас тут, как гороху, насыпано.

– Не у-би-ва-ла!!!– завопила Лапова

– А то мы на один труп, как стая воронов слетелись. Достаточно сюда было Игорёше да Феде заявиться. Ну, ещё и кое-каким полицейским. Теперь понятно, что дело здесь короткое. Трупов нынче хватает,– Растороп не обращал внимания на крики и завывания Лаповой. – По все планете убийства, а вот у нас в округе всё относительно спокойно.

– Не убивала,– прошептала Лапова и перекрестилась.– Как перед богом, говорю, не убивала. Не виновна в его смертушке или, как среди нас, богопослушных говорят, в успении… человечьем. Не убивала.

– Но факт… на лице,– заметил майор Растороп.– Предположительно, гражданин Лепин успел… умереть и даже очень преуспел, и все мы там будем.

Растороп положил свою тяжёлую руку на плечо Лаповой, давая ей понять, что, хоть она и под подозрением, но это совсем не означает, что её вот, прямо сейчас, упрячут в кутузку. Он жестом, подталкивая уборщицу к тому месту, где пока ещё лежал труп, дал женщине понять, что ей следует ещё раз посмотреть на убитого мужчину и окончательно и бесповоротно засвидетельствовать, что пострадавший – именно и есть крановщик местной частной строительной организации «Этаж» Григорий Матвеевич Лепин.

Овраг действительно был не глубокий, и утреннее солнце имело возможность довольно тщательно осветить лицо погибшего. Удар сабли пришёлся по шее, поэтому голова покойника была почти наполовину отрублена. Основная масса крови стекла ручейком вниз, а часть – застыла.

– Произносите, Маргарита Петровна в микрофон, я – такая-то и такая,– начал говорить Жуканов и осёкся…

Было тут, отчего потерять дар речи. Картина, которую наблюдал не только он, но и несколько человек в форме российских полицейских и в гражданской одежде, да ещё с десяток зевак, претендующих на роль понятых, была не для слабонервных. Происходящее мог равнодушно воспринять только пьяный человек или полный идиот.

Каждый из присутствующих здесь видел, как труп мужчины, вместе с его одеждой, начал медленно растворяться в воздухе. Вместе с ним в течение одной минуты, в буквальном смысле слова, испарилась и кровь. Кто-то великий и могучий уничтожил даже следы, оставленные на месте преступления и виновными, и… безвинными. В одно мгновение земля была разглажена, словно промятая матерчатая ткань.

Не растерялся только бравый майор, заместитель районного прокурора Растороп. Василий Захарович отчаянно и тупо наклонился к «убегающему» трупу и попытался схватить его за ворот брезентовой куртки своей мощной пятернёй. Но рука его проваливалась в пространстве.

– Ты куда?– выпучив глаза, спросил неведомо кого Василий Захарович, незаметно для себя севший в своих отглаженных форменных брюках прямо на огромный комок глины.

Лапова и молодой оперативник тут же потеряли сознание, завалившись на землю прямо в овраге. Причём, никто из находящихся здесь, в этом злополучном месте, на данный момент не поинтересовался их самочувствием. Что уж там говорить, каждого обуял если не ужас, то животный страх, смешанный с диким удивлением.

Понятное дело, когда мыслящему земному двуногому приходится сталкиваться с доселе не ведомым для него явлением, то зомбированный земными «законами и постулатами», головной мозг среднего, «дежурного» человека твердит только одно: «Этого не может быть». А если не может быть, то «я… сошёл с ума». Но коллективного помешательства, причём, на одном и том же, по сути, не бывает. А если кто-то утверждает, что такое возможно, то вот именно он и есть, утверждающий это, истинный сумасшедший.

Выйдя из оцепенения, люди очень проворно выскочили из оврага наверх. Инстинкт самосохранения заставил их если не бегом, то поспешным шагом, добраться до автомашин. И они поступили правильно потому, что несколько секунд промедления могли стоить им если не жизни, то основательной потери памяти.

Прохожие, из самых любопытных и охочих до сенсаций, не сговариваясь, бросились бежать.

– Как же… теперь, Василий Захарович?– пролепетал Жуканов.– Такое дело… вырисовывалось.

– Заткнись! Хватайте с Федей тело Лаповой и грузите в машину! – крикнул Растороп.– Все уже слиняли с этого чёртового места! Быстрей!

– Да, тётку нельзя здесь оставлять. Она тоже… может раствориться,– задумчиво произнёс криминалист Крылов, помогая Жуканову заталкивать в «Фольксваген» обмякшее тело Маргариты Петровны. – Почти что… отрупенела.

Служебные автомобили стремительно помчались от сатанинского места прочь… почти в неизвестном направлении.

Но, буквально через несколько минут все сидящие в машинах (как, впрочем, и случайные свидетели) начисто забыли о том, что произошло. Головной мозг буквально каждого свидетеля происшествия переключился на… иное. Все внезапно и скоропостижно вдруг вспомнили о том, что им надо направляться в сторону оврага… Блюстители закона и представители правопорядка, разумеется, отправились на машинах туда, откуда только что торопливо уехали. На место преступления и там, где лежит труп мужчины, уже довольно солидного возраста.

– Миша! Да не той ты дорогой поехал в микрорайон Зелёный,– нервозно сделал замечание шофёру Растороп.– Надо туда по Нариевскому проспекту двигать. Так короче.

– Точно! Меня перемкнуло, Василий Захарович,– сказал водитель «Фольксвагена» и резко свернул в правую сторону, в один из проулков.

Никто не заметил и того, что в машине уже не было с ними Маргариты Петровны. Она, каким-то, не вероятным образом оказалась там, в овраге… Справила малую нужду и увидела окровавленный труп мужчины, у которого наполовину была перерублена шея. Лапова пулей выскочила из оврага, забыв надеть на себя рейтузы. Придя немного в себя, она справилась с этим привычным делом и позвонила по своему мобильному телефону в полицию.

Одним словом, почти всё заново повторилось и в овраге, и рядом с ним. Те же слова высказал майор Растороп лейтенанту Жуканову, да и криминалист Фёдор Крылов повторился, как и все остальные, не подозревая о недавней репетиции предстоящих действий. Разумеется, и Лапова ничего не помнила. Но… её показания были совсем иными, чем прежде, потому что в овраге лежал уже труп не крановщика Лепина, а совсем не знакомого ей мужчины. Но она, всё равно, оказалась под подозрением.

Всё то, что женщина надиктовала на миниатюрный цифровой диктофон Жуканову раньше, было стёрто. Это ведь сделать гораздо проще, чем «подчистить» человеческую память.

А молодому следователю Игорю Жуканову и на самом деле не везло. Вот уже больше года после окончания юридического факультета университета он проработал следователем в районной городской прокуратуре, но ничего… особенного под руки не попадалось. Разбирался он, в основном, с мелочёвкой: пьяные драки, бытовая буза, хилое воровство, угон автомашины, имелось, правда, пара случаев застольного убийства…

По пьяной лавочке, в одной компании. Что ж тут было раскрывать, когда ещё не опохмелённый мужик или баба сами являлись в отделение полиции с повинной и давали оперу показания примерно такого содержания: «Пришил я её, потому как очень меня рассердила и надоела по жизни» или «Плевать, что внучек! Он у меня деньги воровал, но я его топором и огрела, наркомана окаянного».

Одним словом, лавры преподносят следователям прокуратуры и полицейским операм всех подразделений бузотёры-бытовики, криминальные действия которых часто приводят их жертв и к летальным исходам. Они-то вот… так называемые, бытовушники и являются, по сути, создателями, творцами основных процентов раскрываемости преступлений. Вот с такими «добрыми самаритянами» и работал Жуканов, а тут – неясное дело… уже на первый взгляд. Придётся попотеть, чтобы узнать, как, кто и зачем лишил жизни неизвестного мужчину, судя по одежде, бомжа.

Как только Лапова осведомила ментов, о есть копов, о случившемся, а они, в свою очередь, прокуратуру, Жуканов сразу же выкрикнул: «Я поеду!».

– Не похоже на тебя, Игорёша,– сказал ему криминалист Фёдор Крылов,– не разобравшись, что и к чему, сразу же свою кандидатуру… выдвигаешь. А если – пролетишь, не сумеешь отличиться? Мне очень… загадочно, что ты не только увиливать от «мокрого» дела не стал, но даже решил постараться. Или ты надеешься, что опять… бытовуха, и преступник через часок-другой будет уже париться в КПЗ?

– А твоя здесь забота маленькая, господин криминалист,– огрызнулся Жуканов и уже мягче пояснил.– Понимаешь, Фёдор Ильич, мне хочется раскрутить что-нибудь… особенное. Впрочем, может быть, здесь всё – проще пареной репы.

– Тогда, действуй! Похвально. Кое-какие концы уже имеются,– Фёдор озадаченно посмотрел на Жуканова,– но что-то больно много концов. Тут столько подозреваемых перед тобой явится – пруд пруди. Одних следов на месте преступления – море, Кстати, и от твоих мощных мокасин – тоже.

Жуканов был по натуре самолюбивым человеком и, к тому же, «хитро-мудрым», как его и называли старшие коллеги, считай, по всей сфере местных органов юстиции, включая пять районных (вместе с сельской), непосредственно, городскую, бассейновую, транспортную и другие прокуратуры. Всё ведь взаимосвязано. Кроме того, и краевая располагалась через дорогу от районной, где трудился Игорь.

Да и оперативники, и представители сыскных служб разного формата и специализаций местных органов МВД были наслышаны о непутёвом следователе Жуканове.

На открытый конфликт с людьми, с товарищами по службе, он шёл редко, но если приходилось, то это были те, что имели определённые проколы и готовы были занять если не место на тюремных нарах, то пополнить большой, но не очень дружный коллектив городских безработных. С ними огрызался, разумеется, но осторожно, с оглядкой, понимая, что у них могут иметься большие связи и не только «волосатые ноги», но и «руки».

Разумеется, подследственных и подозреваемых «из народа», (то есть ни крупных чиновников, ни бизнесменов, ни подобных им) он за людей не держал. С ними обращался очень вольно – творчески. Хоть отечественная «демократия» уже, как говорится, имела свою историческую летопись и могла бы, при желании, отметить свой, почти что, заметный… юбилей, опасная тусовка продолжалась. Поэтому молодой Жуканов старался держать нос по ветру.

Разборки на большой зоне, то есть в мире, который пока ещё целиком и полностью не угодил за решётку или в загробную обитель, всё ещё были крутыми. Кое-какие деньги (очень солидные) были практически отмыты. В молодом, как бы, капиталистическом мире заняли свою нишу дети бывших партийных боссов, недавние комсомольские работники, руководители предприятий, отставные старшие офицеры и генералы, фарцовщики и спекулянты крупного масштаба, уголовные элементы высокого полёта…

Влиятельные кланы и группировки продолжали заниматься физической ликвидацией тех магнатов, кто не желал делиться, по сути, награбленным. Если их не убивали, то попросту изолировали от общества и умело… банкротили. Но в пользу крепких и подставных… «пацанов».

Сама же, всеобщая тусовка в стране была не только трагичная, но и комичная. Тайны, как бы, покрытые мраком, не являлись зачастую таковыми для тех, кто ими терпеливо интересовался, не пытаясь что-либо изменить в лучшую или какую-нибудь другую сторону. А среди скромных и молчаливых наблюдателей имелись и до сих пор имеются люди, которые могли бы, как говориться, одним росчерком пера изменить негативную ситуацию или, по крайней мере, приостановить социально-экономический шабаш, превращающийся в политический.

А чудес хватало. Например, зачастую в главные телохранители новоиспечённого (самым не понятным образом) магната или туза-мультимиллионера шёл бывший зек-рецидивист, а то и мокрушник от… беспредела, с подмоченной, но тщательно отредактированной биографией. Ответственным и даже самым главным гоблином в любом частном охранном предприятии (ЧОПе), вполне, мог быть шизофреник, объявившим себя сенсеем, мастером рукопашного боя; в прошлом, авторитетный мент, явно погоревший на службе: и даже просто очень «хороший знакомый одного очень хорошего знакомого»…

Смышлёный по природе своей Игорь Васильевич Жуканов с малых лет понимал, что особо нос не следует ни куда совать. Но, при возможности, надо рисковать, чтобы добыть себе, как говориться, жирный кусок мяса. Но делать это надо, как бы, на законных основаниях. А если и нарушать закон, то так, чтобы комар носа не подточил.

Игорёша, чего греха таить, не особо церемонился не только с подозреваемыми, но и со свидетелями и, вообще, как выражаются иные снобы и плебеи, с представителями простого народа. Для тех, кто плотно сел у кормушки, все, кто не обладает солидными средствами, «нарисованной» мафиками и политизированными богемниками славой и большими полномочиями, есть «простой человек», проще говоря, быдло. Жуканов мог запросто не только оскорбить человека, с которого, кроме клока волос нечего поиметь, но и взять его, что называется, в работу. Запросто и с большим удовольствием.

Проще говоря, он мог избить во время допроса самого беззащитного и, чаще всего, невиновного. Разумеется, держал плотную связь с определённой категорией оперов-сыскников из служб МВД, с теми, кто мыслил и действовал примерно так же, как и он.

Наш народ, задавленный нуждой, но свято не верящий в своё жалкое состояние, можно бить и морально, и физически. Почти сто процентов, что какой-нибудь работяга или мелкий инженеришка-клерк с пристрастием допрошенный и получивший увечья, никуда не пойдёт жаловаться. Да и кому? Ведь ему навешают такое, что и рад не будет. На головы наших людей, особенно тех, кто опьянел от запаха условной и дозированной демократии, хоть бомбы сбрасывай.

Они будут терпеть невзгоды, запланированные акции, лихолетья и кризисы, и считать, что так оно и… положено, то есть так и должно быть. И крылья обретёт успокоение в душе почти каждого, кто даже не знает в рыла тех, кто его обирает, что «энти бонбы не атомные».

С такими замечательными людьми можно строить любое общество: от «христианско-ангельского» до каннибальской монархии; выбирать в депутаты и так далее лесных медведей после их долгой зимней спячки. Проголосуют! Всё едино. Всё хорошо.

А он, Игорь Васильевич Жуканов, единственный и очень поздний сын видных руководящих «работников» былых времён (упокой Господь их смятенные души в иных мирах), почти не кушал в раннем детстве манную кашу. Он практически не знал, что это такое… Существовали ведь и другие продукты питания.

Только сейчас Жуканов, в зрелом возрасте, понял, что минтай – это рыба и совсем не персонаж из русских народных сказок, а реальный и основной продукт большинства трудящихся, ходивших на демонстрации под красным флагом, а теперь поклоняющиеся… трёхцветному. Тут бы народ сказал: хрен редьки не слаще. Но оказалось то, что раньше-то люди лучше жили и при этом их, в основном, людьми считали, а ни кем попало.

Одним словом, престарелые родители, отдав богу душу, оставили своему отпрыску солидную четырёхкомнатную квартиру, почти новую «Вольво», загородный четырёхэтажный домик, большое количество драгоценных «безделушек», несколько картин известных художников, которые во время своего вечного творческого поиска перебивались с хлеба на воду, да и на водку, и определённую сумму денег… в матрасе, в американских долларах.

Даже самые революционные события наших дней никак не повлияли на его судьбу. Уже старые, но ещё активные его папа с мамой своевременно, что называется, надели на себя перекрашенные овечьи шкуры, и купили три солидных магазина. Но… старость не дала им развернуться. Умерли, почти одновременно, так и не поняв, что на грешной земле ничего им не принадлежит, даже их изрядно поношенные тела.

Их же смышленый сынок Игорёша успел выгодно продать данные торговые точки и вложить капитал в одно из столичных книжных издательств, не умело, но с «большим прикупом» воспевающих тяжёлый и очень и очень нужный труд многочисленной оравы сыщиков всяких и разных подразделений МВД.

Секреты тибетской кухни, исповеди бывших людей из Кремля, околосексуальные романы, астрологические прогнозы до 3000 года… Всё это тоже приносило ощутимый доход, ибо он фактически был владельцем фабрики «новых русских сказок», написанных случайными прохожими то ли не на существующих сленгах, то ли в пьяном бреду многочисленными сторожами детских садов и путанами-теоретиками. Всё это Жуканову было без разницы. Пусть издают хоть записки пуделя Артемона, лишь бы качали деньгу с отечественных зомбиков.

Получилось так, что подавляющее большинство тихушников, затаившихся джинов из недопитых совдеповских бутылок с водкой, вырвались наружу и на свои картонные лица напялили ещё и картонные маски. А доверчивый «простой» народ принял всю мерзкую возню за… чистую монету, вернее, за демократию. Вот таким, примерно, и стал Игорёк – доверчивым частично, и в… «картонной» маске. Ведь яблоко от яблони… впрочем, это всем известно.

Большие грехи и маленькие Игорю Васильевичу Жуканову, как всегда, прощались. Слишком ещё силён и поныне авторитет бывших царедворцев. Оттого их отпрыскам,– мальчикам и девочкам,– живётся как-то чуть-чуть поуютней, чем таким же детям, но из… «простого» народа.

Многие из районной прокуратуры больше, чем догадывались, что интеллигентный (пусть непутёвый) с виду и даже очень симпатичный и обаятельный следователь Жуканов занимается, по сути, рэкетом. Собирает дань не только с директора и владельца одного из городских рынков Ахмета Ренатова, но и с мелких бизнесменов, нарушающих своими действиями и поступками и поныне, несколько загадочный загадочный Уголовный Кодекс Российской Федерации.

Он считал, что делает почти святое дело, занимаясь шантажом и вымогательством. Ведь и так ныне в тюрьмах, и на зонах очень высокая плотность «населения». Сему факту позавидовал бы даже сам Иосиф Виссарионович. Но, во всяком случае, в остальном, как считало большинство (не очень уважающее подхалима Жуканова), Игорь был честен и отчаянно старался бороться с преступниками… с теми, которых позволялось искоренять свыше. Что ж, тут, разумеется, надо показывать свою принципиальность и хватку. Ведь не аптекарем же он работал.

И вот теперь он задался целью, из-за самолюбия или тщеславия, раскрутить обычное, на первый взгляд, дело об убийстве неизвестного мужчины средних лет, бичеватого вида. Понятное дело, в случае пожарной необходимости, он постарался найти бы и виновного из числа… подставных, навесил бы на какого-нибудь чудака «мокруху» и «пустил бы его к хозяину паровозом». Здесь понятно. Жуканов отправил бы на долгих срок в одно из мест заключения невиновного человека. Запросто. Простой человек. По современным понятиям, почти бесхитростный.

Но ясно было одно, что он будет из кожи лезть, чтобы найти, всё-таки, настоящего убийцу. Жуканов очень хотел, чтобы о нём активно заговорили, может быть, даже и на страницах городской газеты.

Таким или примерно таким представлялся образ Игоря Жуканова основному большинству следователей прокуратуры и полицейских оперуполномоченных, то есть тем, кто уже более или менее знали его, как личность. Другие же, меньшинство, наоборот, считали молодого следователя скромным, смелым, умным, деловым, справедливым, положительным и т.д. «Каждый прав на своём месте, Фёдор,– сказал криминалисту Крылову Растороп. – А наше общее дело – стоять на страже закона и не шибко вякать, и не философствовать. Мы, понимаешь, Фёдор Ильич, не представители Государственной Думы. Мы… совсем другое дело».

Этой полукрылатой фразой Василий Захарович, как ему самому казалось, на веки вечные урезонил криминалиста Федю. Но что касается Крылова, то он в младенчестве не отказывался от манной каши, а в студенческие годы, учась в медицинском институте (ныне университет) питался сплошно килькой, за что и получил погремуху-кличку «Гурман». А в жизненной тусовке почти всё меняется и события, и люди. Но, что касается Феди Крылова, обременённого семьёй в составе жены Натальи и двоих малых детей, он остался неизменным в своих оценках жизненных ситуаций.

Он, Крылов, был статичным и не меняющим своих взглядов и убеждений, твёрдым, как придорожный булыжник. Наверное, это во многом происходило потому, что он не ждал наследства… из безоблачных краёв дальнего или, на худой конец, ближнего зарубежья. Но он был уверен в себе и прекрасно понимал, что даже на не очень маленькую зарплату криминалиста при районной прокуратуре города можно, вполне, прокормить большую компанию не только воробьёв, но и людей… если очень постараться.

По одному из дворов нового микрорайона двигалась похоронная процессия. Несли гроб с телом того самого убитого, зарубленного саблей (экспертиза установила). Погиб совсем не бомж и не бич, а мастер одного из участков строительной организации «Этаж» Пётр Фомич Арефин. Просто он потому был не очень прилично одет, перед собственным убийством, что считал, что на работе возле миксера-бетономешалки не обязательно красоваться во фраке и при галстуке-бабочке.

Лицо покойника было открыто, как и полагается во время шествия. Его многие в глубине собственных мыслей назвали весьма «выразительным», и если бы не эта ситуация… с похоронами, то покойника можно было принять за спящего человека.

Выражение его лица, как у относительно живого человека. Физиономия обиженного и, вместе с тем, саркастичного господина. Казалось, он мысленно буквально всем присутствующим не говорит, а кричит: «Чёрта с два вы найдёте убийцу!». Естественно, сейчас покойник знал и понимал нечто такое, что не доступно существующим на планете Земля. Во всяком случае, ему было известно, по какой причине и кто, поменял его, живого, на мёртвого Лепина.

Такие фокусы покойнику казались явной несправедливостью. Разве не смешно? Тот, кто убит – жив и здоров; а он, Арефин, оказавшийся совершенно не причастным к криминальной истории, оказался мёртвым. Но смерть его натуральна, как и кровь, смешавшаяся с глиной в овраге… Именно его кровь, Петра Фомича, третья группа, положительный резус…

За гробом, сзади, шла жена покойника – Инна Парфёновна Арефина. Её под руки поддерживали уже два довольно взрослых сына – Константин и Михаил. Из катафалка, возглавляющего колонну, звучала траурная музыка.

Процессия почти дошла до главной дороги, остановилась. Люди заняли место в автобусах. Гроб с покойником погрузили в катафалк, да так неаккуратно, что покойник зашевелил губами. Никто такому явлению не удивился. Всем и всё было ясно: тело начинает медленно разлагаться, потому и его части… шевелятся. Но как бы ни так. Арефин крепко и, как ему показалось, смачно сматерился и при этом громко сказал: «Осторожно швыряйте гроб, гады! Не дрова повезёте, а живого человека!»

Да, всё не так просто. Если бы хоть один покойник в мире считал себя мёртвым, то наверняка, как говорят, небо упало бы на землю. Но оно не упадёт, потому что слито с Землёй и давно уже воплотилось, точнее, стало с ним единым организмом. Впрочем, это так, но лишь… отчасти. Увы, для окружающих Арефин считался мёртвым.

Совсем скоро его домовину опустят в могилу… Но для них, оставшихся в сером и нелепом Мире, Пётр Фомич в гробу. А ведь он уже начинает чувствовать себя младенцем… в люльке. Впрочем, скорей всего, тут иллюзия и самообман. Так хотелось бы Арефину. Но он понимал и чувствовал, что в силу нелепо сложившихся обстоятельств, с ним может произойти самой невероятное превращение… Обителей у Господа много. Но неважно, главное, что он живой, И тут к бабке ходить не надо. Факт. Жив, но весьма и весьма… своеобразно.

Жена Арефина от горя буквально состарилась лет на десять, она уткнулась головой в ноги мужа. Его сыновья, прибывшие сюда из разных городов на последнее прощание с телом отца тоже, среди немногих родственников, сидели в катафалке. Находился тут и объявивший себя троюродным дядей погибшего, некий Борис Кузьмич. Он тупо и пьяно смотрел на успокоившееся лицо Арефина, лежавшего в гробу, тихо разговаривал и даже спорил с ним. Ехали в катафалке ещё несколько родственников, молчаливых и угрюмых. Впрочем, другими и не могли быть их лица.

В возбуждённое состояние души и тела вошёл только Борис Кузьмич, неизвестно откуда появившийся в горестный для семьи час. Он неожиданно громко сказал, указывая рукой на покойника:

– А ему теперь всё едино!

Вдова Арефина, как бы, вспомнив, что стала вдовой, вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Я думаю,– сказал старший сын Константин,– я думаю, они… найдут преступника. Если нет, мама, то я дойду до правительства.

Арефина прильнула к груди Константина:

– Не надо ничего делать, сынок. Ничего. Никакой правды нет на этой земле.

– Не городи огород, брат! Действовать необходимо, но не с кондачка,– с заднего сидения наклонился к ним Михаил.– А шуметь будешь, вообще, без работы останешься. Кому сейчас инженеры нужны? Что ты – судостроитель, что я – по ливневым коллекторам… В грузчики не возьмут. Надо молчать и действовать. Может, и найдут… преступника.

– Вот говорила я вам и сейчас говорю,– Инна Парфёновна на мгновение отошла от слёз и села прямо,– надо вам вступать в их партию… власти. Не помню, как она там называется. Всегда кусок хлеба для вас найдётся. А сейчас что? А вступили бы в их… Единую… то, может быть, и в начальники выбились. Они, вон, все, как друг за дружку держатся, и ещё двести лет так будет.

– Брось ты, мама,– сказал Константин,– это ж великий грех… за хлебную карточку хвататься. Наш батя честным был человеком – ни под какими уговорами не вступил в коммунисты… в своё время. Позор!

– Понятно всякому,– пьяно вмешался в разговор Борис Кузьмич,– душу продавать за земные блага более чем паскудно. Ни одного мироеда Господь в рай не пустит, даже если он на свои… ворованные семь церквей построил. Лучше бы этот ирод голодных накормил…

– Голодному надо дать удочку,– подал голос кто-то из родственников,– тогда он…

– Какая удочка! – возразил Михаил.– И удочки не дадут, и рыбу ловить запретят, потому что у реки и озера есть уж и хозяин. Кто-то кому-то умудрился продать то, что принадлежит не мафиозному клану, который действует от имени государства, а всему народу и Богу.

– Оно так.– Борис Кузьмич заплакал.– Дажеть верёвку и мыло для крайнего случая самому себе добывать придётся… За деньги.

Микроавтобус-катафалк, наконец-то, выбрался с основной городской магистрали на сельскую дорогу, поэтому его начало трясти так, что временами стало казаться, что покойник хочет сесть в гробу, ибо лежать неудобно. Краешек ужасного шрама на его шее стал заметен.

Все почему-то вспомнили, как был убит Пётр Фомич Арефин, стали об этом говорить. Но его троюродный дядя (вряд ли он им был) находился почти в отрубе, в полуобморочном состоянии. Видать, с горя, неизвестный никому родственник, выпил изрядно. Дорвался до бесплатного.

– Знаешь, мама,– поделился своим открытием Михаил.– Я уже познакомился со следователем… Кажется, фамилия его Жуканов. Он, вроде, толковый, напористый. Правда на людей смотрит свысока, как на лягушек… Но это не главное. Мне кажется, что он найдёт убийцу.

– Ох, если бы это было так,– махнула рукой Инна Парфёновна.– Да и какая теперь разница… когда Пети в живых нет. А на счёт Жуканова. Он ведь к нам несколько раз приходил, о многом расспрашивал. Не знаю. Мне показалось, что глуп он и заносчив… и всех подозревает в убийстве Петра. Даже меня. Так мне показалось…

– Работа у них такая,– тяжело вздохнул Константин.– Будем надеяться на лучшее.

Он, стиснув зубы, посмотрел на циферблат своих ручных часов. Но так и не понял, который час. Слёзы застилали его глаза.

На железнодорожном вокзале и в наиболее многолюдных местах, в частности, в месте, где произошло странное убийство, оперативников в форме полицейских, да и в гражданской одежде, находилось предостаточно. Очевидно, мерзкое и жестокое преступление надо было обязательно раскрыть, расследовать до конца. Но, скорей всего, причина всяческих «коповских» маскарадов и переодеваний заключалась не только в этом. Хотя по делу Арефина полиция и прокуратура работали рука об руку.

Правда, одно не учитывала оперативно-сыскная служба городского МВД, что «по гражданке» почти любой полицейский смотрится, как Дед Моро при… чёрной бороде. Ведь представителя правоохранительного порядка, даже если он, в «мундире» последнего бомжа очень легко распознать по походке, дежурной улыбке, не очень собранной речи (особенно, когда он старается войти в роль)… Вот таких тоже в городе хватало, не проходивших курсов актёрского мастерства.

Многие полицейские по манере своего поведения напоминают малых детей. Допустим, условной Машеньке два годика, прикрыла она глаза ладошками и говорит: «Меня нет!». Она считает, что если она никого не видит, значит, и сама стала невидимкой… В общем, тут всё понятно. Но хватало в овраге и омоновцев, вооружённых до зубов. Кстати, не только в нём. Ясное дело, что, в частности, их активное «кучкование», никаким образом, не было связано с трагической смертью Арефина.

Сыщика из частного детективного агентства «Ориентир» и одновременно его руководителя Анатолия Розова не очень волновала полицейская суматоха, хоть он и в душе сочувствовал крепким и не очень крепким парням, обряженным, в большинстве случаев, в пятнистую камуфляжную форму или гражданский «прикид». Розов был в курсе происходящих событий, у него довольно много имелось добрых друзей и в полиции, и в разного рода местных прокуратурах.

Одно время и он работал в уголовном розыске, опером-сыскником. Но не долго. Получил ранение в правую ногу. Хромота не дала возможностей оставаться на «царской» службе. Медики категорически запретили ему оставаться в органах полиции в качестве оперуполномоченного. Бумажки из кабинета в кабинет с умным видом переносить – всегда, пожалуйста. Остальное – нет. Последствия ранения оказались довольно серьёзными. И даже сейчас, в его молодом возрасте, (не так давно двадцать семь лет исполнилось), рана давала о себе знать. Она, как у старика, ныла перед плохой погодой.

Сейчас Анатолий спешил по мелкому текущему делу, выполняя поручение большой группы пенсионеров с улицы Полтавской. Надо было найти похитителя собак и дать полную возможность (в судебном порядке) расквитаться бывшим их владельцам с бомжем и бичом и одновременно алкоголиком по прозвищу Вороний Глаз.

Появившийся здесь неизвестно откуда и ночующий на чердаках и в подвалах домов двадцатилетний Бриков, опустившийся почти окончательно, не шманал прохожих по карманам по той простой причине, что до этого не дорос. Да и физически был не так силён, а по натуре – робок. Деньги у прохожих клянчил открытым текстов, но, как бы, милостыню традиционным способом не просил. Считал такое дело постыдным и позорным.

Но, в основном, он попросту наловчился ловить городских собак, не взирая на личности их хозяев. Разумеется, он тут рисковал по полной программе, но такой «бизнес» приносил ему определённый доход. За возвращённых, так сказать, кинологам «найденных» их четвероногих друзей Брикову полагалось вознаграждение. А те собаководы, которые не желали платить и грозили Вороньему Глазу полицией, теряли своих питомцев навсегда. Происходило это потому, что Бриков считал себя неплохим кулинаром и в свои юные годы хорошо знал вкус не только собачьего, но даже и кошачьего мяса.

В тяжёлые для себя гастрономические дни он закусывал «бодяжный» спирт под народным и общепринятым названием «шило» собачатиной и пользовался определённой популярностью в кругу своих частично верных, а фрагментами продажных друзей – нищих, бродяг и старых обносившихся воров, что давно уже отошли от дел по самым разным причинам. Собачьи шкуры, разумеется, не выделанные он умудрялся сбывать подпольным скорнякам буквально за бесценок.

Ведь у бомжа каждая копейка на счету и очередной прожитый день – большое достижение в жизни. Никто ведь и никогда, даже от имени народа, не подарит даже самому культурному и грамотному бичу самой захудалого нефтеносного участка.

Впрочем, грешно дарить представителям народных масс то, по сути, что им исторически и так… принадлежит. А кто там и кому делает щедрые подарки, таким, как Бриков, и неведомо.

Для Розова данное особое поручение от большого коллектива пенсионеров не являлось особо трудным. Он за три дня с помощью своих агентов определил местонахождение Вороньего Глаза и теперь спешил навстречу с ним, временно живущим в одном из полуразрушенных старых домов. Бриков, понятное дело, не подозревал о надвигающейся встрече с детективом. Но достать собачьего вора было не так то и просто, потому что Шура Бриков периодически менял своё местожительство. Для того, чтобы сдать его представителям правопорядка, негативных, неприглядных фактов и улик у Розова имелось достаточно.

Правда, таких, как Бриков давно уже никто не отправлял на зоны. Там не нужны лишние рты, и поэтому мелких пакостников, типа Шуры, просто вывозили на «ментовозах» куда-нибудь, очень далеко, за город, к примеру, в соседнюю область и с угрозами (а то и с профилактическими побоями) высаживали в глухом лесном местечке… подальше от людей.

Лютой зимой бомжи, что послабей, откомандированные к чёрту на кулички, замерзали, а вот летом – все как один возвращались в город, в душе посвящая свои утомительные переходы славным юбилеям новых демократических праздников. Они не прославленные путешественники, понятно. Но жизнь вынуждает… подражать знаменитостям разного рода и вида.

С таких, как Шура, нечего было взять ни обиженным владельцам потерянных собак, ни правоохранительным органам, разве что горсть грязных и вшивых волос, да выбить у них неизвестно каким чудом оставшихся во рту по пять-шесть гнилых зубов. И эта канитель с бичами и бомжами считалась в определённых кругах полной несправедливостью потому, что полиция, в силу ярких и неповторимых особенностей времени, как и всё ныне существующее в России, не так активно, но вступила в круг странных и замысловатых рыночных экономических отношений.

Буквально все структуры МВД, по возможности, должны были зарабатывать деньги (даже, вполне, законных способов много), а уж попутно (когда получится) отслеживать и ловить преступников.

От двадцатилетнего мятежного Шуры Брикова за версту несло мочой. Даже ширинка на брюках (если таковыми можно было назвать грязные рваные лохмотья) застёгивалась ни на пуговицы, а частично была просто затянута верёвкой, как бы, зашнурована, а иногда и проволокой. И одна, особая примета имелась у Шуры – он был одноглазым. Его единственное зрячее, тёмно-коричневое око, неподвижное, как у птицы, чем-то напоминало воронье. Большой, но тонкий крючковатый нос, беззубый рот, вечно грязная рожа…

Ну, чем ни воронёнок в образе относительно человеческом? К тому же чёрная и редкая борода, которую он иногда подрезал осколками битого стекла. Маленький ростом, щуплый, нескладный и абсолютно несчастный на вид. И наверняка, Шура Бриков мечтал, чтобы его упрятали в тюрьму, а потом, после суда – на пересылку и – в специализированный лагерь.

Но там он был никому не нужен, поскольку, кроме похищенных собак, на нём ничего не числилось. Избить он никого бы не смог, даже ребёнка, поскольку был физически слаб, трусоват, тщедушен и постоянно пьян. Уж, конечно, омоновцы с автоматами отлавливали не Вороньего Глаза, а «птицу» посерьёзней и посмышлёней.

Розов направился мимо вокзальной площади к трамвайной остановке, застёгивая на ходу серый плащ и поправляя на голове фетровую шляпу. Высокорослый, с карими глазами, с коротко-стриженными каштановыми волосами на голове, он походил, скорее, не на сыщика, а больше на киноактёра, который часто появляется на экране в роли романтических героев в мелодрамах и боевиках.

Если бы не довольно заметная хромота на правую ногу, Анатолий смотрелся бы идеально. Тем не менее, он никогда не пользовался тростью. Он считал это проявлением слабости и не обязательным приспособлением при ходьбе. При этом явном физическом изъяне, приобретённом за время короткой службы в уголовном розыске, Розов мог дать очень многим фору, ибо довольно хорошо владел многими приёмами рукопашного боя, прекрасно стрелял, плавал…

Короче говоря, когда ему приходилось, в силу необходимости и специфике своей работы, идти на пистолет или нож, он не нуждался в дублёрах. Спортом он занимался со школьных лет, да и в годы студенчества… Он, в своё время, получил специальность юриста, ни больше и ни меньше, а в Московском Государственном Университете.

Один из рослых омоновцев, у которого висел на плече автомат Калашникова с откидным металлическим прикладом, остановил Розова, легко ударил его ладонью по плечу:

– Привет, Толян, хромой дьявол! Куда спешишь? Разыскиваешь какую-нибудь пропавшую без вести сиамскую кошку?

– Почти угадал, Родька,– приостановился Розов.– А вы что за рыбу ловите? Или это страшная омоновская тайна?

– Какая там тайна, если мы фотографию мальчугана, которого ищем, тычем каждому второму в физиономию,– лейтенант с автоматом и в каске чем-то походил на пожарного.– С пересылки слинял рецидивист Самсонов по кличке Удав. Слышал о таком? Может, именно, он тебя в своё время в ногу ранил?

– О таком не слышал. А пулю мне в ногу всадил тоже пацан – не подарок… Царство ему небесное. Мне пришлось его в перестрелке замочить. Погремуха у него простая была – Корень. Но дела творил сложные.

– Ты, Анатолий, после такой оказии и ушёл из органов?

– Да. По ранению, считай, по инвалидности. Нашлись Гаврики, которые мне в вину поставили, что я его ухлопал… по сути, обороняясь. Говорят, можно было и живым взять. Но говорить-то легко, Родион. Ведь на меня тогда двое вооружённых бандитов напало… без предупреждений и чтений всяких там моралей. Второй, по кличке, Сандал. Тоже, говорят, подох… на зоне. Нашел фраера покруче… себя.

Долго рассказывать своему давнему знакомому Розов не стал о своих проблемах. Достаточно было и этой информации.

Омоновец с некоторым сочувствием посмотрел на Розова, как бы, случайно оценивая большую и модную фигуру частного детектива. Да, молодой, большой, крепкий, явно, натренированный, но… хромой.

– Тут не знаешь, где и упадёшь и заодно соломки подстелить.– согласился с Анатолием представитель правопорядка. – Это в кино… там всё у нас, копов, в прошлом, ментов, удачно и круто получается. Что называется, самые справедливые и сильные ребята с доброй и широкой улыбкой.

– Самокритика – доброе дело. А что у вашего Удава на бочке?

– Что на нём висит? Два убийства, не считая таких мелочей, как грабежи. Я тебе подробней о нём расскажу. Если встретишь, передашь ему привет от всех нас. Мы из-за этого гада по двадцать четыре часа в сутки работаем. Кстати, на нём гораздо больше мокрых дел. Два – только те, за которые он в отказ никак не мог пойти. Улики налицо. Тебе, если встретишь его, лучше нам сразу сообщить. С ним, Толян, тяжело будет справиться. Тем более ты…

– Понимаю, Родька. Я хромой. А поскольку я – инвалид, то убежать от него не смогу. Выход один – сражаться с негодяем до последней капли… или патрона.

– Не шуткуй. Он, действительно, очень силён и ловок… этот пёс. Уже и жалею, что тебе сказал… Я же знаю, ты человек… с инициативой, вечно куда-нибудь голову свою суёшь.

– Как он выглядит?

– Может, ты будешь смеяться, но он внешне похож на тебя, – омоновец достал из внешнего кармана пятнистой штормовки небольшую цветную фотографию и сунул её в руки Розову.– Обрати внимание, он такой же худой как ты и, поверь мне, долговязый. Нос у него, правда, чуть пошире… Цвет глаз такой же, коричневый. Но буркалы у него… раскосые. Подбородок чуть мощнее.

– Мы на планете почти все похожи друг на друга. Тут надо ориентироваться на особые приметы.

– Особые приметы? Имеются. Еле заметный шрам на левой щеке, около четырёх сантиметров, почти от глаза, вниз, дугообразный. На правой руке, на тыльной стороне, в пяти сантиметрах от основания ладони, наколка – «змея, обвивающая кинжал». Но такие «рисунки» часто встречаются. Я в их значении не разбираюсь, да и не хочу.

– Он на меня похож, как вилка на бутылку,– сказал Розов, пряча фотографию не в карман плаща, а дальше, во внутренний карман пиджака.– Специально я им заниматься не стану. Мне надо кошек, собак и украденных попугайчиков разыскивать. Но если встречу твоего Удава, то мимо не пройду. Обязательно… поздороваюсь.

Судя по всему, дела, с Удавом, выкладывались аховые, потому как слинял с пересылки солидный уркаган ни вчера, ни позавчера, а уже полтора месяца назад. Конечно, где-нибудь нарисуется. Но пока, что называется, ищи ветра в поле. Один анонимный тип, возможно, богатый на выдумки, и, скорей всего, пошутил, дав анонимно полиции наводку, что Удав должен появиться в городе.

Но если преступник и находился здесь, то, наверняка, отсюда, из мегаполиса, уже давно сделал ноги. Родион закурил.

– Фото его мы пока публично не вывешиваем на наших «досках оповещений» при отделениях полиции,– сказал он,– чтобы не вспугнуть гада. Потом, если, что, так и придётся поступить. Да и средства массовой информации подключаться. Я тебе ещё раз говорю, что Удав очень хитёр, коварен и непредсказуем.

Кивнув головой, Розов достал из кармана фотографию преступника, на которой тот был запечатлён не в зековской, а нормальной «человеческой» одежде. Анатолий стал разглядывать физиономию угрюмого, но довольно симпатичного рецидивиста. При внимательном рассмотрении его образа, Розов мысленно отметил, что, пожалуй, он сам внешне, действительно, чем-то похож на Удава. Правда, преступнику , явно, больше тридцати лет. Он, получается, постарше Розова на пять-шесть лет.

Сыщик и одновременно директор детективного агентства «Ориентир» Розов снова спрятал фото беглого Самсонова в карман пиджака, терпеливо слушая рассказ омоновца об отъявленном углане. Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Но Розов сейчас «болел» похитителем собак, которого следовало отловить, словно бродячего пса.

Он терпеливо слушал омоновца, который очень был заинтересован в том, чтобы Розов знал об Удаве, как можно больше. Хотя Родион старался скрыть от Анатолия, что ни в коем случае не будет против того, если частный сыщик и его контора, вдруг случайно нападёт на след рецидивиста Самсонова. Явно, как говорится, тянул одеяло на себя, но делал это… деликатно, в силу своих омоновских и дипломатических способностей и возможностей.

Вероятно, Родиону и его сотоварищам старшие по званию товарищи рекомендовали «аккуратно подключить» к данному делу не столько общественность и случайных людей, а, сколько тех, кто что-то стоит и умеет… в нашей угрюмой и, моментами, весёлой жизни.

Удав, полное имя которого Глеб Панкратович Самсонов, получил свою кличку, вероятней всего, за то, что убивал людей самым простым и надёжным способом – душил… руками. Может быть, ему доводилось кое-кого отправить на тот свет с помощью и шёлкового шнурка. Но кого, когда и где? Далеко не все ведь убийства на матушке Земле раскрыты. Горький, но реальный факт. Тут остаётся только предполагать, что имеется ещё несколько человек, в своё время, отправленных на тот свет с помощью удавки – на совести Самсонова.

А под суд он попал по собственной глупости и неосторожности: днём, на улице, самым наглым образом, он задушил руками здоровенного мужика – архитектора, как цыплёнка. Самсонов пошёл на «мокрое» дело только за тем, чтобы очистить карманы несговорчивого интеллигента. Ему, Удаву, не повезло. По сути, почти в свидетелях жестокого преступления оказался полицейский вооружённый наряд патрульно-постовой службы, который его и взял… тёпленьким. Но архитектора вернуть к жизни не удалось.

В основном, об этом убийстве на суде и шла речь, не считая всё «мелкое», что, почти, само собой приклеилось по ходу следствия к Глебу Панкратовичу Самсонову. До этого он отбывал срок за изнасилование студентки. Не очень много по данной «теме» отсидел, ибо там доказательства были шиты белыми нитками, и адвокат даже пытался всем окружающим вдолбить в головы, что эта она, юная распутница, оказывается, сама затащила Самсонова на себя.

А придушил он её малость (не до конца), можно сказать, от отчаяния и от обиды… Может по страсти… Она над ним сначильничала, а он ведь и… не защитился. А так, как бы, случайно… отдался «мелкой гадине». А ещё раньше, Самсонов срок тянул «по малолетке», он был судим за квартирные кражи.

Удавом его, вероятно, окрестили его среди бандитского мира ещё и за ловкость, большую физическую силу, изворотливость и житейскую хитрость. А с пересылки, которая находилась недалеко от Вологды, он сбежал почти запросто. Ударил зазевавшегося охранника ребром ладони по горлу и убил. Успел завладеть его автоматом и скрыться… под колёсами проходящего мимо поезда.

Возможно, каким-то, непонятным образом, он зацепился за металлические переборки на «брюхе» вагона (что сделать очень трудно) и таким образом проехал часть пути. Во время его неожиданного побега в Удава стреляли, но всё произошло очень быстро… Пули прошли мимо Самсонова. Рецидивист, словно испарился, скорей всего, залёг на самое «глухое дно».

Имело право на существование предположение, что он вертится здесь, в городе. Вроде, кто-то видел, его, разумеется, без автомата. Но это не значит, что Удав не был вооружён. Ясно, что теперь, после побега и убийства охранника, вместо двух с половиной «червонцев», ему грозит пожизненное заключение. Чаще всего (по каким-то странным причинам) у так называемых, вечных зеков возможность побыть у «хозяина» подольше, обрывает смерть. Самая нелепая и… смешная. То понос, то золотуха…

Но ушедшие на пожизненный срок, очень часто умирают, в течение первого года заключения. Может быть, Кара Господняя? Ответа на этот вопрос нет, да он и не нужен. Господь в данном плане прав, и роптать мы на Всевышнего не будем. Грех.

Надо сказать, что почти гласно работникам полиции и даже представителям других заинтересованных органов разрешено было ликвидировать Удава при малейшей попытке обороны, нападения на кого-либо или, вообще, применения им огнестрельного оружия даже против бродячих собак… Живым Самсонов был, явно, никому не нужен. «Вообще, правильно и справедливо,– подумал Розов,– но не Удав – моя забота».

Разумеется, Розов скрыл от своего знакомого омоновца (которому тайны частного сыщика были до фонаря), что помимо розыска похитителей собак Вороньего Глаза, он подписался, что называется, принять участие в сложном и довольно загадочном деле – в убийстве мастера участка частной строительной организации (её тоже задел мировой экономический кризис) «Этаж» Петра Фомича Арефина. Кому и зачем нужна была его смерть?

Не доверяя стараниям в этом направлении оперативников и сыскников из самых крутых служб МВД и следователям районной (точнее, окружной) прокуратуры города, сыновья трагически погибшего обратились за помощью в частную сыскную фирму «Ориентир». Сначала Розов категорически отказался, ссылаясь на занятость… Но интерес не столько к солидному гонорару, который предложили ему Константин и Михаил, а к самому делу, всё же, расставил, как говорится, расставить все точки на «и». Анатолий Петрович взялся за раскрытие весьма загадочного преступления.

Он даже выкроил время для того, чтобы встретиться для предварительной беседы с одним из товарищей погибшего мастера Арефина. Это был, примерно такого же, солидного возраста человек. Крановщик из строительной фирмы «Этаж» Григорий Матвеевич Лепин.

Мужик старой закалки и закваски, в своё время, как и покойный Пётр Фомич, получивший диплом инженера строителя после окончания учёбы в местном политехническом институте (ныне, университете) по специальности «Промышленное и гражданское строительство». Оба – и Арефин, и Лепин, когда-то, успешно работали прорабами в государственных строительных трестах.

Но потом, когда всё с ног встало на голову, и новые, невесть откуда взявшиеся магнаты, растащили строительные тресты и управления по кускам, объявив их своей «акционерной» и частной собственностью, Арефин и Лепин спустились, что называется, с небес на землю.

Ныне, покойный, Пётр Фомич стал (не сразу) мастером участка; а Григорий Матвеевич решил сесть за «штурвал» башенного крана. Благо, строительная фирма «Этаж» мало-мальски процветала. Видимо, её хозяин и директор, делился своими доходами с кем надо и своевременно… Это, скорей всего, и спасло его от «активной правительственной борьбы» с… отдельно взятыми представителями отечественной коррупции.

Почему своё следствие Розов начал именно с беседы с Григорием Матвеевичем Лепиным? Объясняется просто. Потому, что он уже не однажды встречался с крановщиком, когда работал оперуполномоченным в одном из окружных отделений полиции, в уголовном розыске. Тогда Лепин стал, как бы, косвенной причиной суицида (самоубийства) одного бомжа – бывшего не состоявшегося художника, Максима Карелина. Просто именно тогда Розов сделал Лепину внушение, ибо доказать что-либо было просто не возможно. Да и нужно ли?

Причина «вины» в смерти бомжа, выброшенного добрыми родственниками на улицу, заключалось в том, что крановщик (человек образованный) слыл ярым поборником новомодной медицинской концепции, которая пыталась утвердить эвтаназию не только актом проявления самого высокого человеческого гуманизма, но и нововведением в медицине. Иные полагали и полагают, что эвтаназию следует узаконить. Да! Именно, в России.

Чужеродное для русского языка слово и понятие, каким-то, не ясным образом, прижилось в нём и стало не только самостоятельной лексической единицей, но и активно претендовало на то, чтобы стать, разумеется, со временем, привычным явлением. Проще говоря, эвтаназия, в современном понимании значении этого слова, не что иное, как «оказание помощи человеку уйти из жизни».

В данном случае, здесь на латынь опираться уже не стоит, да и… смешно, ибо эвтаназия рассматривалась только, как возможность со стороны медицины помочь умереть тому человек, чья болезнь неизлечима и приносит медленно угасающему больному страшные физические и моральные муки страдания.

Но Лепин, увлечённый по не понятной причине «гуманной» идеей пошёл, как её активный пропагандист на любительском уровне, гораздо дальше. Он полагал, что тем же бомжам и бичам, которые попали в обойму лишних людей, во многом, благодаря «демократическим» переменам в стране (да и в мире) лучше свести счёты с жизнью… умереть.

Впрочем, Лепин был глубоко убеждён в том, что там… за гранью земной, в условном (может быть, и реальным) загробном мире мы живём постоянно… всегда. Только время от времени погружаемся в какую-нибудь «пакость», типа, земного существования. Да и смерть он называл уважительно, с нежностью… определённой – «успением».

Он считал, что данная лексическая единица идёт корнями, то есть родственное слову «успеть». Получается, что каждому из нас следует, именно, не потерять время и явится туда, где всё так близко, дорого и всегда… вечно. Его, Лепина, очень многие уважительно и не случайно называли в глаза и за глаза Царём Успения.

Конечно же, Григорий Матвеевич находил время встречаться со многими людьми, убеждая их в том, что от безысходности… жизни лучше вовремя помочь самому себе обрести… успение. Это очень просто и… необходимо. Во всяком случае, для тех, кто не живёт, а страдает по милости кучки негодяев разного рода и вида. Возможно, под влияние Лепина и попал не очень признанный художник и бомж Карелин. Но, может быть, и нет. Не исключено, что мысль о собственной самоликвидации, суициде, а, по сути, эвтаназии он вынашивал самостоятельно, очень и очень давно.

Но, тем не менее, доброжелатели в своих анонимных малявах в органы местного УВД (писем имелось несколько) указали на то что, «выживший из ума» крановщик Лепин, по кличкам-погонялам «Царь Успения» и «Эвтаназитёр», подводит людей своей пропагандой людей гадить… под монастырь.

Некоторые пытались связать «общественную» деятельность Григория Матвеевича с недавним самоубийством школьника, пятиклассника, Мити, который шагнул в пространство с балкона, с одиннадцатого этажа. Причина имелась… учительница по математике несправедливо, за одну из контрольных работ, поставила ему не «отлично», а, всего лишь, удовлетворительно. Такой вот промысел получился у этого ученика: немного пожить и погибнуть… глупо и нелепо.

Данный, в принципе, суицид на почве «особого» психического состояния мальчика «доброжелатели» пытались квалифицировать как явление эвтаназии не без помощи Эвтаназитёра, то бишь, Григория Матвеевича Лепина. Но таким ведь макаром, можно было приписать «общественнику» Лепину не только целый ряд суицидов, произошедших в городе по разным причинам, но даже и жестоких убийств… на почве самых «благих» намерений.

Ведь определённая часть маньяков отправляет на тот свет людей не потому, что получают от этого удовольствие, а по той простой причине, что, кто-то, «великий и могучий» заставляет или настоятельно рекомендует ему лишить жизни определённого человека, которому надо помочь уйти из жизни…

Надо сказать, что Лепин, во время отпусков, по личной инициативе ездил в Швейцарию, в частности, в Цюрих, на специальную конференцию в защиту действий медиков, приверженцев эвтаназии. Он так же был участником в данной стране банкиров и горнолыжников нескольких научных симпозиумов высокопоставленных врачей, скажем прямо, эвтаназитёров.

Но даже там, в Швейцарии, единственном месте на Земном Шара, где эвтаназия узаконена государством, многие удивлялись появлению здесь крановщика Лепина, эвтаназитёра-любителя. Но это было швейцарским властям на руку. Ведь каждый надеется, что «доброе семя», брошенное им и на чужом огороде, обязательно взойдёт.

Ведь сумели же «доброхоты» из США вылить по ведру отстойного дерьма на каждого из граждан России и торжественно объявили, что эти (гнусные и грустные) перемены и есть демократия. Некоторым социально-экономическим и политические новшествам предстояло вырасти и стать этакими «небоскрёбами» за чужой счёт. За счёт подавляющего числа россиян, которое, прочему-то, скромно, молчит… Их можно назвать молчащими… экстремистами.

Впрочем, все в курсе всего, но, почему-то, активно… делают вид, что после того, как народный референдум проголосовал за сохранение СССР, все страшные и очень сказочные действия (со стороны, непонятно кого), являются законными. Ан, нет! Здесь узурпация власти, причём, безапелляционная… Понятно, что речь идёт, прежде всего, о таких господах, как Горбачёв и Ельцин. Надо признать, что их приемникам придётся всё это… расхлёбывать. Но они, тоже – храбрые оловянные солдатики» (не ясно, у кого на службе), заверяют, что ничего не изменится, так вот и будет продолжаться… оккупация страны и внутренняя интервенция.

Ах, если бы шило заменили на мыло. Но ведь мыла-то никакого и нет. А если и есть это… «мыло», то только для того, чтобы верёвку намылить… Ведь причин много, почти, у каждого второго для… суицида. Но народ у нас очень даже стойкий, держится. Люди очень надеются, что это самое мыло будет выдавать опредёлённой части населения не для того, чтобы привести в порядок орудие самоубийства, а на определённый подъезд каждого дома, где ещё не выгнаны на улицы нормальные люди. А чего? Каждый в доме будет мылиться эти куском, но… поочередно. Разве не демократия? Она и есть… Опять Америку обогнали, стали намного «демократичней», чем даже… она.

Ведь демократия! Чего орать? Надо гордо ощущать себя рабами, нищими, бичами… быдлом, короче говоря. Под влиянием мерзкой и назойливой рекламы и засушенный дождевой червяк может почувствовать себя африканским слоном. Но мало ведь только почувствовать, надо… быть. Интересно, сколько ещё «Титаников» будут идти своим… намеченным курсом?

А что касается Швейцарской Академия Медицинских Наук, то , скорей всего, что называется, она не назойливо башляла странного человека из далёкой российской глубинки по мощному прозвищу Царь Успения. На наших учёных врачей, кого захватила идея эвтаназии, швейцарцы обращали внимания меньше, чем на простого… крановщика.

Любое «чудачество» всегда находит объяснение. В городе, в котором Анатолий Розов родился и теперь работал, к примеру, жил (да и ныне существует) бывший инженер машиностроительного завода, некий Борис Базиленко, который настолько безумно обожал хоккей с мячом, что не пропускал ни одного не только чемпионатов Европы и Мира по этому виду спорта, но и, просто, рядовых международных соревнований.

Его малохольную физиономию хорошо знали и помнили не только в крупных российских городах, где культивируется бенди, но и в Хельсинки, Осло, Копенгагене… Ездил он туда за свой счёт и в свободное от работы время, и, наверняка, только злые языки и совсем бездоказательно и ныне утверждают, что он выполнял, за определённую мзду, и специализированные поручения некоторых клерков, совсем не связанные с развитием и пропагандой хоккея с мячом. Но это на их совести.

Одним словом, первая и короткая встреча Розова с эвтаназитёром Лепиным почти ничего не дала. Григорий Матвеевич вспомнил, что они уже встречались, и коротко сказал, что будет рад снова увидеться с частным сыщиком.

– Только запомни одно, Анатолий,– по-свойски и очень фамильярно сказал на прощание Розову Эвтаназитёр,– я только любитель, приверженец гуманистической идеи, но не убийца. Лично я не стал бы лишать жизни, да ещё, какой-то, там саблей, по сути, своего лучшего друга Петю Арефина.

– Мне так кажется, – частично согласился с ним Розов. – Но многое в этой истории не понятно. Подозрение, прежде всего, падает на вас.

– Я полдня стоял над его могилой, когда уже все разъехались, и в полном одиночестве пил водку. Помочь твоим поискам постараюсь… На печальную для меня тему мы ещё поговорим. Скорей всего, на месте Арефина должен был находиться я… Немного подумаю и сам тебе позвоню. Но запомни одно? У каждого человека и любого сущнства на Земле имеется свой помысел, миссия, которую ему выпало выполнять.

– Но почему вас называют Царём Успения? Если шутка, то…

– Нет, здесь нет никакой шутки. Всё серьёзно и… ответственно. Сразу я тебе, Анатолий, не в состоянии объяснить сути всего происходящего. Со временем, поймёшь. У меня свой промысел на Земле. Короче говоря, что мне велено Высшими Силами делать, то я и делаю.

Ничуть не устраивало Анатолия то, что Лепин отвечал неопределённо и загадочно, то есть, ответов, в сущности, не было.

Эвтаназитёр жил один в небольшой, но благоустроенной двухкомнатной квартире. Когда-то, очень давно, был женат. Но не получилась у него семейная жизнь, разошёлся он со своей Элеонорой Яковлевной… почти пятнадцать лет назад. Даже детей не успели завести. Она уехала от него, к родственникам, в город Рязань.

Там Элеонора успешно вышла замуж за одного из процветающих предпринимателей, родила двоих пацанов и сменила профессию ветеринарного врача на директорскую должность (заодно стала и владелицей солидной торговой точки) салона-магазина модельной обуви. Конечно же, она, по-своему, любила Григория Лепина, по утверждению самого Эвтаназитёра. Но…

Но ей нелегко было жить, по сути, с сумасшедшим, который, каждому встречному прямо и запросто говорил, что он повелевает Всем Миром и является штатным Царем Успения на планете Земля. Ему, дескать, «такую оказию» поручили Высшие Космические Силы, и отказаться от такого предложения он не имел ни какой возможности.

К нему привыкли и те, кто давно знал Григория Матвеевича и попросту считал его человеком безудержной фантазии. Но не без способностей, ибо, на самом деле, он в своих политических, да и всяких других, глобальных, прогнозах редко ошибался. Да что же тут удивительного? Просто, наблюдательный, много читающий и умеющий логически мыслить человек. Вот и всё! Ему проще, чем другим.

Ведь он не был обременён семейной жизнью, ни жены, ни детей, ни внуков. Чем ему ещё прикажете заниматься: Не всегда же пить водку или ходить на рыбалку. Можно и почитывать справочную литературу. Вот и начитался всякой… муры. Что же поделать, если всё очень быстро стало иным и совершенно не предсказуемым.

Далеко ходить не надо. Даже современные российские гурманы при виде недопечённых кусков теста под названием «чизбургеры» и «гамбургеры» с восторгом и громко, причём, по-иностранному говорят: «Ва-у!». Понемногу начинают россияне употреблять в пищу не только улиток и лягушек, но червей и насекомых.

Не дай же нам бог в борьбе за свои гражданские и элементарные человеческие права действовать по указке каких-нибудь заокеанских скунсов. Да ведь и разного рода зарубежным «доброжелателям» не стоит, что называется лезть со свиным рылом в калашный ряд. Сами с усами.

В кабинете окружного прокурора старшего советника юстиции, по сути, полковника Суханова, моложавого и подтянутого, заканчивал свой короткий доклад следователь Жуканов.

– В общем, стараюсь, господин старший советник юстиции,– вкрадчиво говорил Жуканов,– многое проясняется по делу.

– Какой я тебе господин! – перебил его прокурор.– Давай уж договоримся окончательно и бесповоротно, чтобы ты обращался ко мне по-человечески, как к соратнику или коллеге, старшему по званию, товарищу по службе. Разве я не прав?

– Вы правы, товарищ полковник старший советник юстиции. Виноват, исправлюсь!

– Теперь, сразу к делу. Мы не китайцы, что начинать важный разговор с прогнозов погоды. Каковы, на твой взгляд, мотивы убийства Арефина?

– У меня несколько версий. Пока о них докладывать рано, Павел Иванович.

– Ладно. Вот и поговорили, что называется. На нет – и суда нет. Хорошо! Обстоятельней потолкуем попозже, Игорь. Главное, найти всех, кто наследил в этом месте. Поговаривают, что и твоих следов, лейтенант, там имеется тоже с избытком, Осторожней надо работать, не ребёнок ведь ты и уже и не новичок. Учти на будущее! И от машины идут твои следы, и к тропинке тянутся. Ну, что, мне тебя подозревать в убийстве Арефина?

– Виноват! Исправлюсь! По-рассеянности. Боялся.

– Чего боялся? Покойника? – не очень дружелюбно улыбнулся окружной прокурор, старший советник юстиции.– Следователю надо бы чувствовать себя поуверенней.

– Я опасался, вдруг это дело кому-нибудь другому отдадут. Я сам хочу найти преступника.

В такой ситуации уважающий себя человек в недоумении непременно почешет затылок. Именно так поступил и Суханов.

Совершенно справедливо тут же Суханов дал понять молодому следователю, что его непосредственный начальник – майор юстиции Растороп. Он пусть и решает, кто и какие дела должен вести. А как же иначе? Не окружному же прокурору постоянно вникать в работу Следственного Комитета и его отделов. Дел и других предостаточно. Так что, не стоит Жуканову идти обходным путём. Не совсем это хорошо.

– Послушай, Жуканов! Только без обиды, пожалуйста, Игорь Васильевич, на старшего по званию и по возрасту, – сказал Суханов. – Кто-то из нас двоих – дурак: ты или я. А может, ты просто прикидываешься балбесом? Ты уже больше года служишь в Следственном Комитете при Окружной прокуратуре. И что, тебе подобных дел не поручали? А их ведь, всё-таки, у нас не так уж и мало. Оперативники наших региональных УВД и следователи прокуратур завалены ими в городе по самую плешь. Одним словом, ты себя особо не проявил.

– Я старался.

К сожалению, получалось, что все эти, почти полтора года, Жуканов в потолок плевал и … крепко «боялся». Бумажки с места на место перекладывал. У нас, в России, есть такие… умельцы. Они активно… боятся.

А ведь преступление преступлению рознь. Не все же приходят к дяденькам в форме полицейских, а то сразу в прокуратуру с повинной.

– Вы меня не поняли, Павел Иванович, – Жуканов, вроде бы, даже обиделся.– Естественно, я работал. Не уходил ни от каких дел. Но тут, видите… интересное орудие убийства – сабля. Это доказано криминалистами. Откуда она? Что кроется за ней? Но даже при таких странных обстоятельствах, мне кажется, что дело тут интересное, но, в принципе, простое. Надо только найти причину произошедшего, вернее, мотив: от появления сабли… в нашем поле зрения до убийства.

– «В нашем поле зрения». Классно сказано! – Суханов старался быть спокойнее.– Не обольщайся, лейтенант. Всё может быть и не так просто. На первый взгляд, дело не сложное. А, кажется, копнёшь, так и попотеешь, пока преступника найдёшь. А нераскрытых убийств нам не надо. Их и так хватает. Наши краевые и городские Следственные Комитеты, да и Окружный, за это уже в хвост и в гриву… В общем, ты меня понимаешь.

– Я понимаю.

На том разговор Жуканова с Сухановым завершился, но через пятнадцать минут продолжился в кабинете Расторопа, начальника одного из отделов Следственного Комитета.

– У тебя, Игорь, хоть ориентировочно, имеется… какой-нибудь маломальский подозреваемый? – поинтересовался майор юстиции. – Прикинь, кто бы подошёл на такую роль. Или ты ещё ничего не прикидывал на эту тему?

Жуканов самым серьёзным образом задумался. Ведь было отчего.

– На эту роль стопроцентно подошёл бы друг Арефина, крановщик Лепин. Но, к сожалению, следов от его обуви не обнаружено и, вообще, признаков его присутствия на месте преступления. Кроме того, его с Арефиным никто не видел вместе перед убийством. Да и чёткое алиби: был дома, трезвый, пил чай, смотрел телевизор. Данный факт подтверждают и его соседи, которые заходили в это время к нему… на счёт рыбалки и поговорить на тему предсказаний в области… эвтаназии.

– В таком случаё на роль убийцы Арефина подошёл бы и сам Джек-Потрошитель, – заметил Василий Захарович. – А если ты говоришь о старом придирке, провидце, предсказателе и человеком, который не на хорошем счету у ФСБ, по кличке Эвтаназитёр, то, Игорёша, лучше заткнись! Ты хочешь наклепать всякой… дряни на Царя Успения?

– А почему бы «нет»? Он такой же свободный… гражданин России, как и все остальные.

– Значит, его свобода заключается, в том, чтобы ему сесть… на нары? Лепин – почти хоть и абсолютно вменяемый человек, пусть фантазёр, но не бандит… Тем более, следов ни каких не оставил. Лепин – субъект, который гоняется за дешёвой популярностью и своей гнилой пропагандой эвтаназии бьёт по демократическим постулатам нашего… государства.

– А если завтра эвтаназия будет узаконена в России, тогда, товарищ майор, что…

На такие доводы следователя, лейтенанта юстиции Расторопу только и оставалось почесать свой подбородок и , почти не задумываясь, сказать:

– Тогда я буду «за». А пока такое чуждо нам, россиянам. Ты прав. Времена меняются. Один чёрт знает, что будет завтра. Ну, Эвтаназитёр, на роль убийцы… никак не подходит, не смотрится. Ты лучше раздобудь орудие преступления. Старайся! И всех, само собой, кто там разгуливал в ту ночь и в предыдущий вечер, прощупай.

– Отдам все силы!

– Все уж не отдавай. Ты – следователь, а не чумной герой из телевизионного сериала. Оставь часть своих сил для своей хорошей знакомой,– подмигнул Жуканову начальник отдела.– Ты, по-моему, где-то, в новом микрорайоне нашёл себе зазнобу. Слухи до меня дошли. Дерзай, пока молодой!

– Никак нет, она просто мой школьный товарищ. У меня жена законная есть,– слащаво и растерянно улыбнулся Жуканов.– Я свою супругу ни на кого не променяю.

– Даже так? Хотелось бы верить. Что ж, похвально, лейтенант. Погоди! Я не договорил. Сейчас я скажу главное, почему я тебя прямо сейчас к себе в кабинет вызвал.

– Я слушаю, Василий Захарович.

– Так вот, ко мне приходили сыновья убитого. Солидные, можно сказать, люди. Оба инженеры. Младший, Михаил – серьёзный человек; а старший, кажется, Константин, так мне и сказал: «Если не найдёте убийцу, то я сам отомщу». Я, конечно, заверил его, что найдём, и предупредил его об уголовной ответственности за самосуд.

– Я братьев Арефиных по-человечески понимаю. товарищ майор.

– Вот и прекрасно, что понимаешь. Значит, лови момент. Надо ведь и отличиться… Пора. Но это ещё не всё. Они обратились в частное сыскное бюро «Ориентир». Конечно, уже заплатили там, сколько надо. Очень уж они просили, чтобы мы помогли «Ориентиру». Я понимаю, Игорь, что такая новость тебе не по душе. И я не в восторге. Но великой славы, я полагаю, на всех будет предостаточно… при нормальном исходе дела.

Действительно, Жуканову такая новость пришлась не по вкусу. Зачем ему, представителю закона, какие-то там частные ищейки, потому молодой следователь возразил:

– Извините, Василий Захарович, но я категорически против. Они же будут мне мешать.

– Не они, а только он. Молодой парень, как и ты,– начальник отдела Растороп раскрыл небольшой блокнотик в красной кожаной обложке,– Анатолий Петрович Розов.

– А-а,– махнул рукой Жуканов.– совсем забыл, что он там и директор, и владелец… хромой неудачник. Я его по университету помню. Мы учились в МГУ, только он был на три курса старше… Этот пусть ищет. Он ничего не найдёт.

– Почему?

– Я знаю его, как облупленного. Он даже внешне не похож на следователя,– что ж поделать, в Жуканове частенько пробуждался хвастливый максималист.– Как бы это сказать, Розов – парень не очень серьёзный. Всегда улыбается, как… американец или контуженный.

– Не очень здорово отзываться так о коллеге и…

– …калеке. Тут он сам виноват. Пропустил пулю. Ворон считал, а на него вышли… Вот теперь и хромает.

– Понимаю. На твой взгляд, солидности у него и опыта не хватает,– ухмыльнулся Суханов.– Но мы с ним договорились, что будем работать почти бок обок, помогать друг другу. А слава – вся твоя. На известность он не претендует. Ему нужна просто истина, а деньги свои он заработает.

– Пусть будет так,– согласился Жуканов.– У меня полномочий больше.

– Само собой. Демократия демократией, Василий Захарович, а порядок – порядком. Ладно. Иди и копай!

Вороний Глаз, как порядочный, сидел в небольшом скверике, что находился в тесном дворе, зажатом старыми обшарпанными зданиями. Даже очень не опытным взором можно было определить, что здешние людские «муравейники» не ремонтировались лет двадцать, а то и больше. По двору суетливо бегали сантехники во главе с мастерицей из домоуправления, где-то прорвало трубу, кого-то залило водой… Обычная история.

Рядом с Вороньим Глазом сидела в конец избичевавшаяся женщина, в таких же лохмотьях, как и её одноглазый кавалер. Возраст по её полупьяному и морщинистому лицу определить было не возможно. Двадцать, сорок, шестьдесят лет? Но, глядя на её физиономию, одно с абсолютной точностью стоило утверждать, что не более, как два-три дня тому назад, мадам была изрядно побита и, видимо, её поклонники и ухажёры на лице этой бездумной и опустившейся бабы тренировали свои кулаки не один раз.

Достав из бокового кармана взлохмаченного, грязного и заблёванного пиджака ещё до конца не опустошённую бутылку с остатками «шила», разбодяженного самопального спирта. Вороний Глаз протянул её своей собеседнице:

– Два-три глотка сделай, Мымра. Остальную гомыру я допиваю. Улавливаешь?

– Что я не понимаю, что ли, Шура, остроту поставленного вопроса? – она вырвала у него из рук бутылку и присосалась к ней своими язвенными губами.

– Чего, совсем оборзела, лошадь?! – заорал истошно Вороний Глаз и отобрал у неё остатки спиртного.– Я ж тебе сказал, три раза глотни. У-у, зараза!

Замахнувшись на неё для порядка рукой, бомж одним залпом допил остальное. Вытерев рот рукавом своей замызганной одежонки, пустую бутылку он бережно засунул в карман пиджака, которая тут же провалилась под подкладку.

– Закусывать не будем, Мымра. Всех собак съели. А мне свои передали, что на мой хвост наступает… что-то… сыщик какой-то. Это тюрьма, Мымра.

– А чего плохого-то в тюрьме, Вороний Глаз?– Мымра отыскала на земле, в заплёванной траве, замызганный и замусоленный окурок и не торопливо начала чиркать спичкой по серному боку разваленного коробка. Не сразу, но прикурила.– В тюрьме, а потом, и на зоне тебя накормят, приоденут. И там весело. Коллектив большой. Не всегда дружный, но… интересный. Нормально.

– Всё ты знаешь.

– А как же! Я один раз попадала туда за… мелочь. Кошелёк у одного «бобра», как бы, прихлопнула. А потом пошла и сама сдалась лягавым. «Бобёр» кошелёк признал… На меня сначала кроили, а потом и шить дело стали. Чуть, сволота, два года условных не дали. А мне "условка" не нужна была. Как раз такое время в стране наступило, что нормальному человеку даже жрать ничего не имелось. А мне нужно было отсидеться… Я на зоне около года и прокантовалась. Прокурор добрый попался, понял, что без тюрьмы я подохну. Я в те поры молодая была…

– Я не против, Мымра. В тюрьму бы попасть, а там и на… зону. А то мне такая жизнь обрыдла.

– Раскатал гембы, ой! Брось ты! Таких ушлых сейчас тьма. Никто тебя туда не возьмёт, Вороний Глаз! Не станут на тебя, запросто, Шура, государственники жратву переводить. Мусора, они – не такие глупые, как по их рожам… кажется. Ты для них – никто. С тебя ничего не возьмёшь… Пойдём лучше в подвал, перепихнёмся пару раз. Я сегодня, на всякий случай, без трусов.

– Чего молоть-то! Их у тебя никогда и не было.

Она скрипуче захихикала, задрав подол старой шерстяной юбки. Показала дряблые худые ноги, сплошь покрытые синяками и ссадинами, обнажив их почти до самого пупа.

– Пусть тебя медведь долбит. У меня на тебя… ни какого аппетита нет,– недовольно мигнул своим единственным глазом Шура Бриков.– А я чистую девочку хочу, как… фарфоровая посуда после мыла или… чтоб из ресторана. Чтобы от неё ни какой вони…

– Ой, сам-то дерьмом и мочой провонял! А подай ему хрен – и ещё стоячий!

– Заткнулась бы, королева подвала! Лучше бы выпить добыла…

Их задушевную беседу прервал Розов.

Частный сыщик подошёл к беседке и поздоровался с несуразной парочкой и спросил, обращаясь к молодому бичу:

– Вы Александр Бриков?

– Я,– от неожиданности бомж привстал со скамейки.– Меня, правда, чаще всего, Вороньим Глазом называют.

– Чего к человеку пристаёшь?!– заорала Мымра.– Я тебе сейчас всю рожу поцарапаю!

Анатолий внушительно, но с большим сожалением посмотрел на дамочку. Но та во взгляде симпатичного и приличного незнакомца прочитала лишь угрозу, которой и близко то… не существовало. Чего-чего, а запугивать и без того несчастных и обездоленных людей Розов не собирался.

С диким воем Мымра соскочила со скамейки и скачками побежала за пределы замусоренного и провонявшего кислой капустой двора. Её вопль глухим эхом отозвался под аркой дома. Где-то, вдалеке ей ответила милицейская сирена, интересный и своеобразный из этого строился дуэт.

– Пойдёмте, Александр! – сказал Розов.– Арестовывать я вас не имею права. Но думаю, вам лучше объясниться с некоторыми хозяевами пропавших собак.

– Они меня за своих кобелей и сучек задавят,– вытаращил единственный глаз Шурка, вцепившись руками в полы своего вонючего и рваного пиджака.– Они меня порешат! Они же сами – зажравшиеся собаки! Лучше бы мне в тюрьму…

– Никому вы там, господин Бриков, в тюрьме не нужны. Тут я с вашей дамой согласен. Никому! И судить вас, скорей всего, не будут. Я уже на счёт вас интересовался. Мне сказали, чтобы я с вами к полицейским отделениям на пушечный выстрел не подходил.

– Вот-вот, падла,– захныкал Вороний Глаз,– даже в тюрьме не нужен. Ладно, пусть я не деньги крал, а собак. Но они же – дорогие, тоже денег стоят.

– Если, конечно, владельцы украденных вами собак напишут заявления на вас в органы правопорядка, будут настаивать, чтобы на вас завели дело, тогда, может, и упекут года на два… Хотя, вряд ли. Получите условное наказание. За город вас уже несколько раз отвозили.

– Да, вывозили, как дерьмо, на свалку, и даже били, чем попало.

– Поёдёмте, Александр, пойдёмте. Поговорим с людьми, успокоим их. Пообещаете, что примите со временем человеческий облик, а потом и расплатитесь с ними. Не со всеми, конечно, а кто очень… не доволен.

– Как я это всё сделаю? У меня ни родственников по России, ни денег в кармане, ни документов. Кому я нужен-то? – в его единственном глазе зарождалась мутная пьяная слеза.– Нищий и вор из меня не получится. Нету талантов. Способностей к этому не имею! Таких, как я, даже… в козлы не берут.

– Вы жертва, возможно, социально-политических обстоятельств. Вас таких становится в России всё больше и больше… Но ведь и вам самому, как-то, надо взять себя в руки, стремиться снова стать человеком… А пока вы, уважаемый, типичный негодяй.

– Сейчас и нормальный-то человек не может найти работу. А я, если честно, работать не хочу и не… могу. Устал. Сам не знаю отчего, но устал.

– Наивно и не правильно надеяться на то, что к каждому из вас с пряниками, благоустроенным жильём и деньгами придёт премьер министр или сам президент. Согласитесь, Александр, это было бы не нормально, смешно и… дико. Они должны решать… глобальные задачи и заботиться в целом о неимущих и несчастных, но ведь не каждым же… в отдельности.

– Я не знаю, что делать. Мне кажется, надо… умирать.

– Нет человека – нет проблемы,– глубокомысленно сказал Розов.– Пойдём!

Бриков вдруг решительно выпрямился, ему надоело сутулиться. Наверное, ему на мгновение захотелось почувствовать себя человеком. Пустая бутылка выпала из рваной подкладки пиджака и звонко ударилась о твёрдую землю. Не разбилась. Может быть, к несчастью. Они отправились в путь, на улицу Полтавскую, но по дороге молчали. От них шарахались прохожие и те, кто побогаче; и те, кто победнее.

Даже философ после окончания ускоренных коммерческих курсов заметил бы: «Эти двое не гармонируют друг с другом. Дисгармония…». И был бы прав. Впрочем, не совсем. Гармония есть, она ведь во всём… Главное она заключалось в том, что оба двуногих мыслящих мужского пола были инвалидами: один – одноглазый, другой – хромой… Но какие разные судьбы, и какое явное не равенство в обществе, которое торопливо окрестило себя демократическим.

Розов решил вести Вороньего Глаза до «улицы похищенных собак», не используя городской пассажирский транспорт. Главным образом, потому, что в любом, даже видавшем виды, трамвае облик грязного, вонючего и пьяного бича вызвал бы, если бы не переполох, то явное возмущение даже тех, кто ещё пока не стал бомжем, но обязательно… станет таковым, в силу «великих демократических» перемен. Наши люди, конечно же, уже привыкли к бичам и бомжам, но не к таким, как Шура Бриков. Подобные ему ходят только пешком и не встречают в аэропортах с букетами цветов даже губернаторов самых провинциальных областей.

Их уже с полчаса ждали активные жалобщики, собравшиеся у одного из подъездов.

– Ничего, Александр,– подбадривал бомжа Розов,– надо будет со временем вам побриться, постричься, найти работу… Временно можно будет и без прописи обойтись. Документы я помогу вам сделать. Потом об этом потолкуем. И спирт не пейте. Я вам советую.

– Ты мне говоришь про такое,– вздохнул Бриков, предчувствуя над собой предстоящую расправу.– Я «шило» то пью, потому что среди отпетых бомжей нахожусь. Его употреблять среди таких, как я, принято, нам положено по небесному уставу пить и… опускаться.

– Вот, держи! Это моя визитная карточка,– Анатолий решил перейти с бичом на «ты». Он сунул ему в руку небольшую картонку зелёного цвета.– Тут адрес и номер телефона детективного агентства «Ориентир». Я там и начальник, и обычный сыщик… одновременно. На хлеб свой насущный зарабатываю.

– Мне это бумажка без надобности. Но, может, пригодится. По-разному бывает.

– Ты тоже должен трудиться, чтобы… жить, а не ждать подачек со стороны. Ходить с протянутой рукой не прилично. Впрочем, сейчас на твоём месте может оказаться любой. Подгребёшь ко мне – и потолкуем… за жизнь. А сейчас – настройся на… круговую оборону.

Они подошли е небольшому скоплению разномастного народа, к сборищу людей, в основном, жаждущих крови и мести за своих безвинно погибших и неизвестно куда проданных четвероногих друзей. Все шумно обсуждали сложившуюся ситуацию, требуя денег, возмездия и жестокого суда над преступником.

Но когда перед ними предстал жалкий и оборванный Вороний Глаз (многие не знали, как он выглядит), почти все мгновенно замолчали, и добрая половина истцов, махнув на дохлое дело рукой, покинули поле боя. Остались самые мстительные, терпеливые, любознательные и просто сочувствующие владельцам собак и, как ни странно, бомжу.

– Господи,– волнуясь, зажестикулировала руками полноватая и крепкотелая бабуся Анисимовна,– боже мой, на кого ты, паренёк, похож?

– Я вижу и понимаю, что с этого субъекта взять тут нечего,– элегантная сухопарая дама, безвкусно обвешанная ювелирными украшениями, как стеклянными шарами и бусами новогодняя ёлка, пристально посмотрела на Розова.– Ещё вот и частному сыщику заплатили. Деньги выбросили на ветер.

«Ёлка» демонстративно ушла, нервно поводя сутулыми плечами.

– Что же вы сделали с моим Принцем? – очень уж грозно поинтересовалась у Вороньего Глаза судьбой своего украденного пса девочка лет десяти.– Отвечайте!

– С Принцем?– переспросил Шура Бриков и развёл руки в стороны.– Я не помню, девочка, ни какого Принца. Но если это не породистая собака, наверное, я его съел. Понимаешь, я очень хотел… жрать.

– Да он пьяный! – заорал крепкий, но заметно… толстобрюхий с виду, тридцатилетний, мужик, видимо, не очень безуспешно рвущийся в ряды новых русских.– Быдло! Лично бы я ходил по квартирам, подвалам и чердакам и расстреливал таких гадов! Пора очистить от грязи!

– Смотря, что вы подразумеваете под словом «грязь»,– сказал древний старик в старой куртке, опираясь на костыль.– Пора город и… страну очистить от тех, кто обобрал народ, превратил людей в рабов! Вот такие, как вы, и есть – самая настоящая грязь и даже более… чем грязь! А этот молодой человек, похититель собак, просто жертва… жестоких обстоятельств. Я уверен, что сын мэра нашего города или даже твои отпрыски не питаются собачьим мясом… Вот и вся ваша христианская мораль! Куча воров и узурпаторов!

– Если бы ты, старик, ни стоял уже одной ногой в могиле, то я бы с удовольствием побил бы тебя,– нагло ответил новоявленный буржуйчик и тут же переправил свой гнев на Вороньего Глаза.– Отвечай, гнида, ты и мою собаку сожрал? Мне мой Дорай обошёлся в двести баксов! Осёл! Я бы тебе за Дорая заплатил, если бы ты мне его вернул.

– Я же не знал… Вы очень строгий. Нет, вы бы не заплатили. А ваша собака такая большая и чёрная? – поинтересовался Вороний Глаз.

– Очень большая,– зарычал толстопуз,– но белая!

– Помню. Красивая была. Может, и она… Она меня покусала. Сильно покусала, но я с ними умею… Её, наверное, тоже съел. Наверное, такая собака оказалась ни кому не нужной. Хоть и породистая. А шкуру я… сдал,– Шура самым наглым образом показал рукой на сыщика.– Вот начальник всё знает, куда, чего и кому я сдавал. Он меня и разыскал и до всего докопался. Понятно, я виноват перед вами, но жрать я хотел, граждане! Поймите.

Понять Вороньего Глаза было трудно. Для кого-то собака дороже собственного сына или матери. Увы, так случается, и это очень страшно. Может быть, поэтому толстый амбал, относительно довольно ловко и быстро подскочил к Вороньему Глазу и ударил его кулаком в челюсть. От этого удара Шура упал и потерял сознание.

Розов с большим трудом сдержался, чтобы ни наказать обидчика Брикова. Но Розов был законопослушен и, конечно, по возможности, справедлив.

– Ты что? – возмутилась Анисимовна поступком толстопузого. – Что, сам в злого кобеля превратился? Валерий, как тебе не стыдно!

Ты ударил беззащитного, обездоленного человека, несчастного и слабого.

– Обездоленного? – распалял сам себя бизнесмен Валерий.– Да я его за Дорая убью и здесь во дворе закопаю!

– Собак жалко, понятное дело. Мы к ним привыкли,– слёзы лились по щекам Анисимовны.– Но ведь людей ещё жальче. Да, бог с ними, с собаками. У тебя, Валерий, собаки-то едят, чего иные в наших домах и во сне не видывали.

– Абсолютно точно,– подтвердил не сговорчивый древний старик с костылём.– Многие дети не видят того, что жрут иные собаки. А четвероногая тварь должна приносить пользу, работать, а не пугать своим свирепым видом людей.

Потом старик начал говорить о полуголодных детях Великой Страны. Причина такого безобразия проста и тривиальна. Родители многих из них – честные люди, далеки от узаконенной мафии. Они – обычные служащие и рабочие люди. Им не дают возможности, даже великим трудом заработать на нормальную жизнь…

Неуёмный старик сказал собравшимся, что молодому человеку, похитителю собак, А этому молодому человеку он даст немного денег.

– Я буду регулярно платить ему только за то, что он отлавливает злых и опасных собак, – заявил дел. – Он – очень благородный, но обездоленный человек. Столько заразы развелось, сколько никогда не было. Вот так-то, господа собачники!

– Ты вали отсюда, дед! – угрожающе сказал дряхлому старику Валерий.– Вали, пока цел. Я не посмотрю…

– Может, и мне отвалить? – нервно улыбаясь, поинтересовался у магната средней руки Розов. – Ты всё и за всех решил?

– Вполне! От тебя, как от козла молока. Ты – такая же рвань, как этот… Том Сойер,– бизнесмен небрежно показал локтем на стоящего рядом с Анатолием Шуру Брикова, потирающего пальцами подбородок. – Вали отсюда, сыщик! Я развалю твою контору, как карточный домик, если пожелаю!

– Пробуй,– просто ответил Анатолий.– Но, вряд ли, получится.

Стенания, охи и вздохи молодого бомжа Брикова почти всех оставили равнодушными. Разумеется, сердобольная бабка Анисимовна не входила в их число. Именно, ведь эта старушка помогла подняться Вороньему Глазу на ноги, после того, как его крепко ударил, чуть выше подбородка, «крутой» Валерий.

Она и приложила к разбитой губе Брикова носовой платок. При этом она очень тихо сказала: «Пёс окаянный, что он с человеком сделал».

– Сами всё видели, господа,– очень громко произнёс Розов. – Свою задачу я выполнил и нашел похитителя собак. Но… сами понимаете сложность возникшей ситуации. Кстати, для полных недоумков объявляю, что денег я от вас ни каких не брал, причём, они мне не нужны. А кто собирал их… для частного детектива, пусть вернёт владельцам.

– Ладно, уж,– добродушно среагировал парень в белой футболке,– всё понятно. Деньги, которые я собирал для сыщика, через неделю вам верну. Сейчас не могу, потому что я их… потратил.

Толпа возмущённо загудела. А парень в футболке поспешно ретировался. Вероятно, это был активист от… домоуправления, который, при возможности, пощипывал своих соседей.

Ветхий старик, очень враждебно настроенный против содержания собак в городских квартирах, да и вообще, против стихийных «кинологов» всех мастей и пород демонстративно подошёл к Вороньему Глазу и сунул ему в руку довольно крупную российскую денежную купюру. Сказав, что «не надо падать духом, братец, и борись с собачьим отродьем», старик гордо и медленно удалился.

Ничего нет проще – подбодрить, сунуть подачку… несчастному. Или в землю закопать, а потом опять же… подбодрить. Во всяком случае, большая часть зажравшихся чиновников, коих стало великое множество, не делают даже и этого. Подай же ты, хоть милостыни страждущему (ты, обворовавший его)! Сверши хоть это… благое дело и удались, как этот старик, которому жить, может, осталось то несколько дней. Подай нищему… на хлеб, если он, борзой и грязный, даже не пытается заработать на него сам и ждёт… подачек.

Умеющие держать глупые и дежурные речи с больших трибун, оставив сирых, бездомных и обездоленных со своими проблемами, всё продолжают говорить, говорить, говорить… Но эта болтовня не имеет смысла, она нелепа и будет таковой, покуда не повернут в сторону народа свои свиные рыла те, кто решили и далее обирать людей и объявлять своей частной собственностью богатства страны, принадлежащие не, так называемому, государству, а народу. Именно ему, а не кучке мерзавцев, представителями какой-либо партии (читай, клана).

Печально просмотрев вслед удаляющемуся старику, еле тащащему ноги, Розов сказал:

– Скверная история, господа и дамы. Порошу не расходится. Тут один человек в вашем присутствии ударил принародно по лицу другого человека. Составим акт. Свидетели подпишутся. Уж такого… орла полиция в покое не оставит.

– Ты там не кукарекай,– чрезмерно уверенный в себе Валерий двинулся в сторону сыщика.– У меня вся полиция в кармане. А тебе я рожу расквашу. Да и не сыщик ты вовсе, а голливудский хромоногий пижон… покойного образца… Уловил, волк тряпочный? И не пищи, а то больно будет.

Розов с трудом проглотил эти оскорбления. Он твёрдо решил сдать Валерика в полицию, но никто в свидетели записываться не собирался. Даже Анисимовна устало улыбнулась, как бы говоря: «Где уж нам». Она увела Вороньего Глаза к себе в квартиру. И тот, как телёнок, послушно пошёл за старухой.

Во дворе никого уже не осталось, кроме Розова и самонадеянного бутуза Валеры. Да ещё двое Амбалов маячили возле шикарного внедорожника «Нисана» во дворе. Один из них крикнул толстопузу:

– Шеф, заканчивай свои беседы быстрей! Мы к тебе приехали.

Не обращая на них внимания, Валера почти вплотную подошёл к Розову:

– Что, таракан хромой, задумался? Ментам меня сдать захотел из-за… бомжовской падали? Получи, сука!

Замах Валерия был классическим, но не умелым, больше, рассчитанным на публику и на трусость противника, его полную некомпетентность в области разного рода кулачных боёв.

От такого замаха Анатолий, по времени, имел возможность увернуться несколько раз. Но он, спокойно перехватив его правую руку левой, быстро и резко ударил толстопуза-качка двумя согнутыми пальцами в солнечное сплетение. Когда Валера завалился на землю, как сноп соломы, сыщик наградил его парой банальных затрещин по затылку.

Падал представитель среднего городского бизнеса, конечно же, не очень оригинально, как и большинство в таких случаях, судорожно хватая ртом воздух, как мелкая рыбёшка, выброшенная речной волной на берег.

На помощь своему брателе подбежали к месту событий его крепкие кореша. Но их успокоили нескольких ударов. Они завалились тут же. Разумеется, паниковать Розову не имелось причин, даже если свидетели и нашлись бы… Самооборона.

Но, в данном случае, как ни парадоксально, свидетели, понятное дело, были, но, в то же время, их и не… было. Это отнюдь не бессмысленное выражение, а горький и реальный нюанс из области современной отечественной действительности. Одно из завоеваний «демократии».

Как ни странно, но Розову не хотелось оставлять в беде Вороньего Глаза. Адрес сердобольной бабки Луизы Анисимовны Погалёвой он знал. Знал и то, что, что эта пожилая женщина приютит, хотя бы, на время, у себя в квартире несчастного бедолагу Шуру Брикова. Ведь есть на Земле люди, а есть и – нелюди. Их друг от друга Розов умел отличать с детства. «Но, может быть,– машинально подумал Анатолий,– таким людям, как Вороний Глаз и не стоит жить на свете. Может быть, прав Эвтаназитёр, Григорий Матвеевич Лепин… Тем, кому жизнь не в радость, не стоит и жить, и они должны помочь сами себе… умереть или кто-то должен им помочь».

Утверждать то, что суицид и эвтаназия – грех и преступление, опираясь написанные и неписанные законы, на основы, так называемой, высокой морали совсем скоро, с учётом активного развития отечественной «демократии», будет нелепо.

Придёт тот час и зловещий момент, когда «великие мира сего и власть имущие» не оставят очень и очень многим никакого выбора, кроме… добровольного ухода из жизни, возможно, с чьёй-то помощью. Скорей всего, помогают людям уйти из жизни и являются самыми настоящими эвтаназитёрами те правители, которые доводят народ до нищеты самыми изощрёнными и, порой, обычными способами.

Низкая зарплата, отсутствие жилья, бесправие (к примеру, невозможность человеку устроиться на высокооплачиваемую работу, причём, по специальности), тяжёлые и опасные для здоровья и жизни условия труда, загрязнённая экологическая сфера, платное и стоящее на низком уровне медицинское обслуживание рядового населения, незащищённость его от уголовных элементов и чиновничьего произвола, методическое зомбирование собственного народа через «свободные» средства массовой информации (навязчивая реклама, пропаганда деятельности аппарата подавления народной воли, частые и глупые публичные выступления «радетелей» за народ; прославление личностей, нажившихся на народных бедах; поднятие мнимого авторитета представителей эрзац-культуры, полное отсутствие национальной идеи, внедрение в жизнь морали, отдалённо напоминающую христианскую…).

К этому можно добавить множество локальных войн и конфликтов, организованных мафией в угоду её представителей и обогащения, где страдает мирное население и солдаты той страны, которая усиленно «борется за мир» – явное проявление, по сути, узаконенной мировой эвтаназии.

Бичей и бомжей становится всё больше и больше, и никто не учитывает, что они тоже – народ, возможно, среди них в недавнем прошлом было немало, как раз, тех, кто составлял настоящую творческую элиту во всех сферах жизни страны. «Утешает только одно, что, те же, Соединённые Штаты Америки в своих «демократических» завоеваниях пали так низко,– подумал Розов,– что ниже уже и некуда, только… в бездну. Но разве можно радоваться беде, пусть самонадеянного, пусть не очень братского и близкого нам, американского народа.

Этой толпе, зомбированной мнимыми превосходствами страны звёздно-полосатого флага над другими, выпали самые страшные испытания… запланированные, по сути, их «простецкими, народными» президентами, – поражения, разочарования, десятки тысяч суицидов, катастрофа и природные катаклизмы, ибо Земля недолго будет носить на себе… паразитов. Она освободится от них. Но их беда ныне становится и нашей. И ничего тут не поделать».

Один только Григорий Матвеевич Лепин знал, что высокая смертность населения всего Земного Мира ни в коем случае не лежит на совести королей, падишахов, президентов всех стран и народов. Она не лежит на совести ни каких кланов, масонских лож, религиозных концессий, всемирных мафиозных группировок, субъектов, объявивших себя богами и спасителями мира…

Пусть, они, благодаря своим эгоистическим амбициям, и способствуют активному уничтожению населения Земли. Но изначально это не их «заслуга». Да, средняя продолжительность человеческой жизни сведена до минимума, во многом, благодаря их «стараниям». Но они не ведают, что творят. А суть происходящего на Земле может объяснить только один человек…

В этой Всемирной процветающей эвтаназии виноват только он, Эвтаназитёр, крановщик Лепин. Да, именно он. В его руках была сконцентрирована жизнь всех людей планеты. Именно он и уничтожал многие десятки и даже сотни тысяч мыслящих двуногих, но не по своей воле. Действует он по желанию того, кто стоит над человечеством. Но это ни Господь и ни Дьявол.

А ведь Лепина даже нельзя было сделать стрелочником, то есть крайним и виноватым во многих бедах и проблемах страны. Почему? Да по той простой причине, что он, как бы, занимается нереальным промыслом. Попросту, жалок и смешон… Если не сумасшедший, то, наверняка, великий фантазёр со своими замутками и промыслом.

Но если бы Лепин ни являлся полномочным представителем той цивилизации, которая очищает для себя земное пространство, уничтожая людей и животных, «никчемная» жизнь которых не угодна цивилизации гуманоидов властителей Солнечной системы, то этим занимался бы другой смертный. Замена бы нашлась. Причём, стоящие над нами не стали бы спрашивать, желает ли этот человек становиться, в принципе, Полпредом зла.

Впрочем, если между понятиями «добро» и «зло» не всегда можно поставить знака равенства, но отличить одно от другого бывает сложно.

Лепина, многие «доброжелатели» пытались спрятать в местный «дурдом». Но стараниями и могучей волей его великих покровителей Григория Матвеевича, хоть иные и считали психически не совсем нормальным, но, всё же, не помещали Эвтаназитёра в психоневрологическую больницу.

Кроме того, он имел, хоть и не очень шикарную работу (с высшим-то техническим образованием), но считался неплохим машинистом башенного крана. Большинство пришло к мнению, что Лепин – не только великий фантазёр от ничего не делания и скуки, но и прекрасный юморист из… народа.

В силу сложившихся обстоятельств он, конечно, же был ни бичом, ни бомжем, но бомром… явным. Может быть, кто- то наивно полагает, что в России не существует людей такого типа. Но, считая так, он ошибается, ибо каждый второй у нас – бомр, проще говоря, «человек без определённого места работы». Ныне уже в родном Отечестве не десятки тысяч, а, пожалуй, миллионы людей, которые, чаще всего, не имеют возможности работать по имеющейся специальности (иногда – не хотят).

Ныне человек, не взирая ни на какие свои самые «верхние» образование берётся за работу, какая ему попадается под руку. Так зачастую бывший врач становится слесарем, инженер-электрик – вечным продавцом ларька, плотник бетонщик – владельцем пасеки… Таким образом, в стране появилось множество, так называемых менеджеров, которые не понимают значения этого слова и занимаются невесть чем.

Такое понятие, как право на труд, стало весьма сомнительным и расплывчаттым. При этом подавляющее число чиновников разных рангов и уровней скромно молчат о том, что человек, не работающий по своей основной специальности, в подавляющем числе цивилизованных стран считается безработным. Великая Мартовская Революция 1993 года (мартовский мятеж), совершившаяся на Васильевском Спуске города Москвы, заставила даже Эвтаназитёра Лепина поменять инженерную специальность на рабочую.

Организованная узурпация власти бывшими коммунистами и уголовниками и дала в руки плётки и пряники тем, кто, на словах, радея за счастье народа, стал активно заниматься строительством райских кущ, в отдельно взятой стране (и за её пределами), лично для себя, своих родственников и очень хороших и добрых знакомых. Таким образом, число эвтаназитёров возросло в России (по сравнению с совдеповскими временами) в пять-шесть раз.

Здесь, разумеется, надо брать в учёт не только огромное число доморощенных «магнатов», высокопоставленных чиновников и некомпетентных врачей и «народных целителей», но, к примеру, и возросшую численность внутренних войск МВД, ЧОПов и самых разных, полуофициальных вооружённых формирований. Вероятно, всё это было создано для защиты «демократических» завоеваний, а не определённых кланов от… возможных недовольств собственного народа. Но это только предположение, причём, шитое белыми нитками.

А что касается детства Анатолия, то оно было обычным – ни голодным, ни сытым. Отец, капитан милиции, отдавший свою энергию, ум, силу и здоровье патрульно-постовой службе, давным-давно уже лежал в могиле. Погиб от руки бандита. Жил теперь Анатолий в одной квартире с матерью, пенсионеркой, бывшей учительницей. Он умел сочувствовать людям, любить их и ненавидеть тех, кто жил за счёт других, изощрённо издеваясь над своими ближними и дальними… Второе качество характера передалось ему именно от отца, вообще-то, спокойного и миролюбивого человека.

Служба в милиции (а ныне, в полиции) откладывает на каждого свой отпечаток. Одни становятся на столько обозлёнными, что видят в мухе слона, чуть ли каждого считают потенциальным преступником… а то и – явным. Нет. Конечно, его отец таковым был только наполовину. Или Анатолию хотелось, что бы это было именно так, а не иначе.

Другие же, исполняя свой долг, уходили в себя, как бы, превращаясь, по мнению коллег, в некую загадку. Для третьих, в общем-то, неплохих служак, их милицейская деятельность, становилась, ни более – ни менее, естественной осознанной необходимостью. Четвёртые – говоруны, идущие на связь с преступным миром, чтобы зарабатывать себе на хлеб с маслом. Пятые – тоже болтуны, но честны, часто из тех, кто… спивается (да, именно в органах милиции). Шестые – разнотипные, серьёзные и смешливые, но карьеристы, ловящие нужный момент. Седьмые…

Впрочем, категорий много. Есть, конечно же, среди работников правоохранительных органов и честные трудяги, и романтики, и рвачи, и недотёпы… Милиция или полиция – это зеркало, в котором отражены и достоинства, и недостатки той среды, в которой они обитают, из которой вышли и в которую… пришли. Своеобразный замкнутый круг или попросту… винегрет. Ведь те же обычные постовые – представители народа. А он у нас не ординарный – и по разуму, и по доходам, и по уровню культуры, и по образу жизни.

После окончания юридического факультета МГУ Анатолия сразу же взяли в уголовный розыск на оперативную работу в одно их окружных отделений милиции. Не обошлось, разумеется, без протекции отца. Но тут ведь определённый «блат» понадобился не для определения претендента на раздел «всенародных богатств», а для устройства Анатолия на нелёгкую и очень ответственную службу, где трудно не зачерстветь и остаться… человеком.

Возможностей попасть в адвокатуру или даже в любую из прокуратур не имелось, ибо, хоть и его отец был на хорошем счету в городе, но врагов… влиятельных Пётр Максимович нажил превеликое множество. Тут, как говориться, у какого семейного рода нет надёжного и кудрявого прошлого, вряд ли, появится и светлое, почти райское, будущее. Что тут можно сказать? Только то, что нужно, что необходимо…

Одним словом, дорогие преуспевающие господа, живущие (очень сомнительным и придуманным) авторитетом своих мам, пап, бабушек и дедушек, имейте в виду, что нелегко долго прожить на чужом «капитале», тем более, если он эфемерен. Не тащите в грядущее чужие заслуги и «заслуги», ибо это тяжёлый груз. Придёт время – и он потянет вас на дно.

Не важно, где и как вы упадёте, но, увы, сделаете это обязательно… Анатолий никогда не опирался на авторитет и заслуги отца, и за это его уважали. Но так получилось, что недолго он проработал в уголовном розыске. Судьба – индейка. Правда, на подобный случай имеется утверждение, что «всё, что ни делается – делается к лучшему».

Стоит, конечно, уважать народную мудрость, но не всегда следует соглашаться с великим множеством мудрых изречений, противоречащих друг другу. Кто-то ведь может погнаться за двумя зайцами и обоих прикончить; а иной, «ласковый телёнок», рождённый двух маток сосать, ничего доброго, вообще, не поимеет в жизни.

Почти случайно в коридоре здания окружной прокуратуры и следственного комитета Жуканов встретился с Розовым.

– Привет, Шерлок Холмс! – наигранно задорно сказал Жуканов.– Он тоже, кажется, был частным детективом?

– Так оно и происходило, Игорь. Здравствуй! Ты точно выразился и попал пальцем в небо. Я, понятно, частный детектив и тружусь в детективном агентстве «Ориентир», которое и создал своим трудом. А на счёт Холмса, это комплемент или шутка?

– Без истерик, Толя. Пошутить же можно. Хотя, впрочем, на юрфаке комиком и хохмачом считали тебя. Тебе и зубоскалить. Правда, сейчас ты изменился. Стал серьёзным. Понимаю, жареный петух в задницу клюнул.

– Но пока шутишь ты. Для чего ты старуху Лапову каждый день допрашиваешь? Может быть, жениться на ней хочешь? Или надеешься, что ей надоест эта канитель, и она сознается во всех нераскрытых преступлениях за последние двадцать лет? Ты серьёзно думаешь, что она Арефина убила? Ты не учёл, что бабка совсем не похожа на лихого кавалериста. Убила не она. Или криминалистам не веришь?

– Знаю, Толя, что она здесь не причём. Припугнуть бабушку желаю, чтобы на будущее уважала закон.

– Не темни, Игорь. Сто долларов, которые ты у неё вытянул угрозами и шантажом, я Лаповой вернул из собственных сбережений; объяснил, что ты пошутил. Понял? Деньги отдашь мне. Можно в валюте, можно в рублях… по курсу Центрального сберегательного банка. И без фокусов! Я-то тебя знаю. Мелочен, батюшка, и хитёр бобёр. Постараешься дело так поставить, что это я у тебя, вроде, взятку вымогаю.

Жуканов озлобился и одновременно обиделся:

– Врёт старуха, понял! Врёт!

– Хорошо. Но мне ничего не остаётся делать… Обо всём случившимся я сейчас доложу твоему начальству. Прежде всего, скажу о том, что злая, беспощадная и жестокая уборщица Лапова оклеветала святого следователя из окружной прокуратуры Игоря Васильевича Жуканова.

– Ты не играй со мной, Толя! Уловил? – злобно сказал Жуканов, тут же извлекая из портмоне десять «зелёненьких», каждая по десять долларов. Протянул их Розову.– На, забери! Передай Лаповой! Тут всё по-честному.

– А сам стесняешься вернуть деньги?

– Ты же… благодетель, а не я. Не хочу с тобой ссориться. Она мне нашими рублями… давала. Откуда у бабки доллары? Но имей в виду, ты будешь на подхвате у меня. Кое в чём я согласен тебе помогать, но не во всём. Убийцу выведу на чистую воду я!

– Вот и славно. Кстати, я, возможно, скоро выйду на… орудие убийства, эту самую саблю. По моим убеждениям, именно ей и был зарублен Арефин.

– Где это орудие?!

– Пока не знаю… точно. Её один студент, как будто, нашёл и сдал в краеведческий музей за небольшую плату. Обычная казацкая сабля, девятнадцатое столетие. Вероятно, убийца нашёл её, если не в ножнах, то в промасленной тряпке, в какой-нибудь пропитанной жиром ветоши, или она находилась в таком месте, где не было ни влаги, ни земли… К примеру, между кирпичной кладкой… в полом пространстве.

– А почему я об этом ничего не знаю? – возмутился Жуканов. – Я должен был знать!

– Ты о этом себя спроси, Игорёша. А со студентами я уже переговорил. Симпатичные парень и девушка. Бродили ночью по старым зданиям, которые иногда сейчас сносят, и в печной трубе обнаружили саблю.

– В трубе?

– Да, в дымоходной трубе. Она была наполовину развалена. Сам удивляюсь тому, как туда попала сабля. Видно, раньше она находилась в более надёжном месте. Я убеждён, что студенты к убийству никакого отношения не имеют?

– Не имеют?! Ты в уме? Я настоятельно требую, чтобы ты дал мне их координаты. Где их найти?

– Какой ты требовательный парнишка! Хорошо. Найдёшь их на втором этаже технологического университета. И веди с ними беседу корректно. Без фокусов.

– Тут уж, извини,– злорадно прошептал Жуканов,– тут уж, как получится.

– Получится. У меня с ними налажен контакт. А что нового у тебя?

– Ничего. Побывал в бригаде, точнее, на участке, где мастерил Арефин. Все мужики от показания отказываются, но, всё равно, собутыльников покойного Петра Фомича найдём.

Демонстрируя перед Розовым свой проницательный ум, Жуканов начал давать короткие характеристики тем, с кем вёл беседу.

Довелось ему и потолковать с крановщиком Лепиным. Конечно же, этот сумасшедший не может быть убийцей мастера. Его там знают, как предсказателя локальных войн, мировых политических переворотов, страшных природных катаклизмов, аварий, крупных террористических актов…

Следователя , правда, удивило то, что Эвтаназитёр, то есть Царь Успения, в своих предсказаниях почти никогда не ошибался. Что ж, Жуканов и не отрицал, что Лепин обладает некоторыми задатками провидца, предсказателя, оракула, в конце концов. Но это к делу не относится. В целом, этот мужик с не совсем нормальной психикой, но, как ни странно, изоляции и стационарному лечению не подлежит. Мыслит он нормально, с юмором. Не поймёшь, где он шутит, а где пытается говорить правду.

Видно было Анатолию, что сейчас, во время разговора с ним молодой и заносчивый лейтенант Жуканов себе очень и очень нравится. Он восхищался собой, наверное, даже больше, чем, почти что, новый электрический самовар. Казалось – момент – и Жуканов запыхтит и начнёт выпускать из собственного носа тихий, блаженный, специфический пар, если таковой существует в сложной и неповторимый природе вещей и явлений. А если и нет такого пара, то уж запоёт на две октавы выше и гораздо лучше, чем самый великий и неповторимый «солист» сумбурной и весьма и весьма покалеченной современности.

Анатолий хотел было отпустить по поводу настроения Жуканова шутку, но из тактических соображений дал Игорёше полную возможность полюбоваться собой. Всё-таки, когда-то учились в одной Альма-матер. Надо уважить – послушать этот бред… сивой кобылы. И когда Жуканов, наконец-то, перестал корчить из себя суперсыщика и снова открыл рот, чтобы выразить какую-нибудь очередную «мысль», Розов просто сказал:

– Я, честно говоря, ещё сам не знаю, Игорь. Но интуиция подсказывает мне, что студенты здесь не пришей к одному месту… рукав. Каковы мотивы? Ограбили? Нет. Допустим, пьяный Арефин (он редко был таковым) грубо пристал к подруге студента, и тот сгоряча зарубил его саблей.

– А разве такое не возможно?

– Но Арефина везде и всюду характеризуют, как человека положительного. Он, правда, иногда с работягами выпивал, но никогда и нигде никого не бил, скандалистом не считался, ни к кому не приставал.

– Вот видишь, Анатолий, ты не уверен в том, что говоришь. Конечно, старуха Лапова здесь не причём. Она отпадает. Убийца – студент. Кстати, орудие убийства должно быть предъявлено лично мне. По-возможности, в кратчайшие сроки! Это срочно! Понял?

На это требование Розов никак не среагировал. Промолчал.

На Центральном городском рынке у Жуканова было кое-что схвачено. Определённая часть торговцев находилась под его личной «охраной». Игорю Васильевичу было плевать на то, что роль «крыш» и, практически, узаконенного рэкета играли ЧОПы (частные охранные предприятия). Он так аккуратно обдирал своих «клиентов», что претензий ему не мог предъявить сам чёрт.

Разве охрана имеет права совать свой нос в выяснение отношений между торговцем из ближнего зарубежья и представителем окружной прокуратуры, который, время от времени, следил здесь «за порядком».

Купцы и всякого рода коробейники, даже из Китайской Народной Республики, имеющие патенты и специальные разрешения на право торговли, не роптали на следователя прокуратуры. Большая их часть даже была довольна тем, что их опекает сам… лейтенант Жуканов. Теряя малое, они брали больше, не столько за счёт повышения цен, сколько «путём утруски и усушки».

Ухищрений у торговцев для медленного и планомерного обогащения («курочка по зёрнышку клюёт») всегда имеется множество. И тому, кто «пролетает» на такого рода бизнесе, лучше торговлей не заниматься, ибо тут, несомненно, надо иметь особый талант.

Ни для кого не являлось секретом то, что поборы частных торговцев происходят и поныне, но уже не так, как раньше… в наглую, а продуманно и методично. Тут отлажен чёткий механизм, вывести из строя который не под силу пока никому. Никто ведь не станет отрицать существование разного рода гласных (и не очень) досмотров торговых точек со стороны компетентных государственных органов.

Сюда ведь входят и санэпидемстанция, и пожарная охрана… Господи, да кто только не пытается подползти к кормушке. Но каждый старается, что называется, побыть у воды – и ног не замочить. Чаще всего, это трудно сделать. Так вот и садятся «добрые» люди на крючок властных прохвостов от местной администрации, и криминала.

Придраться нынче можно даже к телеграфному столбу, чтобы спросить, к примеру, почему он не здесь и не так стоит. Да и полномочий тут особых не требуется. А ведь у Игоря Васильевича эти самые… полномочия имелись. Он уже не интересовался у торговцев качеством товара, лицензионными марками и прочими мелочами… Жуканов просто подходил к уже проверенным «клиентом» и ждал. Чаще всего, делал это не напрасно.

Ему безмолвно или с улыбкой, или со словами про «хорошую погоду» отстёгивали, сколько могли… Но Жуканов понимал, что надо, со временем, завязывать с мелкими поборами, ибо можно нарваться на принципиального дурака или новичка, и тогда… найдутся «доброжелатели», которые, если ни упрячут за решётку, то выкинут его из прокуратуры на веки вечные. Впрочем, он не бедствовал. Доходы имел…

Не угасала у него и крылатая мечта в самое ближайшее время купить самый шикарный городской ресторан «Дубрава». Хозяину его методично (по распоряжению свыше) устраивали «хорошую жизнь» многочисленные инспекторы с законными проверками (делиться надо) и довели владельца до такого состояния, что он уже подумывал о том, что пора бы ему подыскивать работу, того же, сантехника.

Терпеливо и почти неспешно собрав дань со «своих», он поприветствовал, кого надо и направился к главному входу рынка, к своей автомашине «Вольво».

Выезжая на улицу Горького (по какому-то недоразумению ещё не переименованную), Жуканов увидел вдалеке, идущую по пешеходной дорожке уборщицу Лапову, с хозяйственной сумкой. Шла с рынка. Иногда она пугливо озиралась по сторонам. Может быть, ей казалось, что за ней следят. Игорёк ухмыльнулся, догнал её и притормозил.

– Гражданка Лапова,– он высунул голову из окна автомобиля, как можно официальней, сказал.– Завтра на допрос в прокуратуру можете не приходить!

– И меня не посадят, голубчик? Ой, спасибо! Чего ж ты деньги мне вернул через друга своего? Я ж от чистого сердца, чтоб меня не… посадили.

– Взятки, Маргарита Петровна, не хорошо давать, тем более, служебному лицу,– ещё суровей заметил Жуканов.– Я проверял вас на честность. И как жаль, что вы, российская гражданка, оказались с червоточиной. Я надеялся в душе, что вы не пойдёте на дачу взятки мне, следователю, при исполнении служебных обязанностей. Как жаль. Как я ошибся! Вы знаете, что за подобные штучки-дрючки срок полагается и не малый?

– Да откуда же, милок? Откуда же мне про то знать! Только из телевизора. Но там такое болтают и показывают, что… Там всё больше что-то говорят больные на голову… господа. Большей частью, сами себя слушают и сами с собой разговоры ведут. И больно часто жратву царскую… готовят. Жаль, что у бичей в подвалах нет телевизоров. Времена ведь изменились. Но я то и хотела, как лучше. Да ты ведь и сам, Васильевич, попросил. Я и собирала деньги по родичам и соседям.

– Ладно. На первый раз прощаю вас, аполитичная старушка. И поменьше об этом болтайте. Здесь следственный эксперимент. Тайна!

Его «Вольво» резко тронулась с места.

– Святый боже! – перекрестилась Лапова.– Как за решётку-то просто угодить!

Прямо в офис «Ориентира», где, по всей видимости, завершался, если не евроремонт, то косметический, которым занималась бригада шабашников, позвонил Григорий Матвеевич Лепин. Он был в этот день не на работе. Малость приболел, поэтому находился на законном больничном… Лечился лекарствами и «подручными средствами». Он попросил приехать к нему домой Розова и уверял, что их встреча многое разъяснит по поводу убийства его друга и мастера участка Арефина.

С грустью взглянув на то, как добивают затянувшийся ремонт офиса строители-отделочники, Анатолий коротко сказал в телефонную трубку: «Еду! Буду у вас через полчаса». Действительно, ему потребовалось очень немного времени, чтобы добраться до старого пятиэтажного дома по улице Гарвенина, где в своей небольшой двухкомнатной квартире, на третьем этаже, проживал Эвтаназитёр.

Конечно, это полный бред. Но что же поделаешь, если Лепин, на полном серьёзе, считал себя именно Помощником Смерти. Порой Эвтаназитёром называли его и знакомые, но не без известной доли юмора. Но чаще всего обращались к нему, величая Царём Успения. Иногда, в шутку, но, в основном, всерьёз. Суеверие людское или интуиция? И то, и другое.

Вскоре троллейбус привёз Розова на нужную остановку, и через пять минут, пройдя немного по улочкам старого центра города, он оказался в квартире Лепина. Тот принял Анатолия радушно, поставил на стол горячий чай и вазочку с конфетами. Хозяин был в полосатом халате, в тапочках на босу ногу. Обстановка в жилище старого холостяка была боле чем скромной. Стол, старый телевизор, видавшие виды два кресла, столько же стульев, полупустой книжный шкаф… Никаких изысков, но в квартире чисто и довольно уютно.

Анатолий не стал отказываться от чая с конфетами, кстати, и с печеньем, понимая, что разговор со старым болтуном и фантазёром может быть очень долгим. Поэтому Розов очень деликатно, пододвинув к себе кружку с горячим чаем, предупредил Лепина, что желательно вести беседу по делу – не отвлекаться пока на разговоры, к примеру, о хобби и увлечениях. Хотя, впрочем, и это… может сослужить свою службу.

– Само собой, Анатолий,– согласился Григорий Матвеевич, перемешивая ложечкой сахар в кружке с чаем.– У меня тоже немало дел. Сегодня вечером, по местному времени, надо будет проследить, как пройдёт наводнение на территории Австралии, землетрясение в северной части восточного полушария Тихого Океана, а завтра утром намечено две локальных войны и крупный террористический акт… Могу сказать, где и когда, сообщить примерное количество жертв.

– Я понимаю,– сдержанно заметил Розов,– что вам, Григорий Матвеевич, как предсказателю, цены нет… Возможно, если бы наше правительство, было поразвортливей, то воспользовалось бы Вашими услугами. Но…

– Правительство? – откровенно возмутился Лепин.– Какое, к чёрту, правительство, Толя? Тебе трудно понять, что я на этой Земле в одном лице представляю правительство этой Планеты. Но моя задача не миловать, а карать… Не потому, что я такой злой и жестокий. А потому, что я – Царь Успения. Таков мой промысел.

Обо всём этом Лепин говорил, вполне, серьёзно, без намёков на… юмор. Получалось так, что задача, которая поставлена перед ним, это убивать… и хороших, и плохих, и молодых, и старых. Он помогает людям освободиться от их земных оболочек, от их непутёвого существования в этой точке Мироздания.

Своими действиями Григорий Матвеевич освобождал место для других… таких же несчастных и грешных, сосланных сюда из множества Миров на… как бы это сказать… перевоспитание. Перенаселение Земли человеческими гуманоидами допустить нельзя. Нарушение Космического Плана запрещено, да, и, в принципе, невозможно.

Директор и одновременно сыщик частного детективного агентства «Ориентир» хотел оборвать этот бред явно сумасшедшего или просто прикольного старика, но передумал. Времени пока достаточно. Пусть почешет языком. Возможно, что-то здесь и прояснится по делу убийства.

– Я многое знаю, Толя! Я здесь, на Земле, точнее, в данной её субстанции, единственный полномочный представитель высшей цивилизации, которая является посредником между людьми и Богом, надсмотрщиком за человечеством, – продолжал Царь Успения.– Но я обязан убедиться в том, что ты именно тот человек, который должен вести это дело и быть в курсе событий.

– Не понял вас, Григорий Матвеевич.

– Я больше ни слова не скажу тебе, пока не найду этому явное подтверждение. Должен прийти сигнал от Высших Сил.

– Знаешь, что,– Розов резко поднялся с кресла, собираясь покинуть жилище умалишённого. – Мне подобный бред, дорогой господин Лепин…

– Знаю! Сиди и не дёргайся! Конечно, знаю… тебе надоело слушать откровения сумасшедшего. Однако послушай! Сиди на заднице ровно!

После таких, довольно грубых, слов Анатолий попытался сделать попытку встать с кресла. Но с ужасом осознал, что тело его не слушается.

Понятно, кем бы там ни воображал себя крановщик Лепин, но ясно одно, что он обладал умением вводить человека в состояние каталепсии и своеобразного транса мгновенно… одним только фразой, в данном случае: «Сиди на заднице ровно!». Но это ещё ни в коем случае не означало, что Лепин находится в здравом уме. Да, такой, вполне, мог убить не только мастера Арефина, но и кого угодно. Просто так, внушив себе и потенциальной жертве какую-нибудь гадость…

– Не думай, Толя, что ты идеальный и положительный человек,– продолжал Лепин.– Такой уж честный сыщик… паинька. Ты держал в руках саблю, там, в музее, которой, по твоему и моему предположению, убили Петю Арефина.

– Да, саблю я держал в руках.

– Ты, чисто произвольно, сдвинул с эфеса сабли, с её рукоятки очень тонкий металлический кожух и достал из-под него, оттуда… маленький кусочек кожи… Такая вот конструкция сабли… Потом вернул её работникам музея. Но ты эту… «тряпочку» взял вот и оставил у себя, не зная, на кой чёрт она тебе нужна.

– Да. Я так и сделал,– монотонно ответил Анатолий Розов, как бы прислушиваясь к своему глухому голосу.– Но только для того, чтобы… Одним словом, ни Жуканову, ни кому другому этот кусочек кожи не помог бы найти преступника.

– И ты правильно поступил, Анатолий, и сделал это не без моего участия. Ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы кусочек кожи попал в руки криминалистов. Он абсолютно не имеет отношения к убийству Арефина. Там другое… Покажи-ка мне найденную тряпочку, сокол мой!

Анатолий, не торопясь, достал из внутреннего кармана пиджака маленький розовый целлофановый пакет, вытряхнул из него на стол маленький, тёмно-жёлтый кусочек кожи.

Эвтаназитёр вытянул вперёд руку в сторону «никчемной» находки, довольно чмокнул губами, отпил глоток чая и самодовольно сказал:

– Расслабься, Толя! Будь, как дома… Да ты ведь и не в гостях. Ты тот самый человек, который… Одним словом, ты именно тот, кто найдёт убийцу Арефина, кто имеет право его найти. А покарает его другой… не без нашей с тобой помощи. Дело здесь не очень простое и даже… я бы сказал, не совсем земное.

– Странно и дико всё это, – признался частный сыщик. – Сказки какие-то.

– Ничего странного. На эфесе не должно быть никаких движущихся покрытий и кожухов. Кусочек кожи ты взял, и пластинка на рукоятке сабли исчезла. Всё пришло в норму.

– Я абсолютно ничего не понимаю.

– Сейчас чуть-чуть, кое-что… поймёшь. На сегодня чудес хватит,– Лепин встал с кресла, взял с полки книжного шкафа лупу и протянул её сыщику.– Читай, что написано на гладкой стороне этого кусочка кожи.

Частный детектив поднёс кожу к глазам и сквозь лупу посмотрел на гладкую выдубленную часть животной материи. Там очень мелкими буквами, написанными, наверняка, кем-то наподобие умельца Левши, чёрноё краской было написано: «Розов Анатолий Петрович, частное детективное агентство «Ориентир».

Назвать офисом помещение, где пока был вынужден работать Розов, было бы пока чистой насмешкой действительного над желаемым. По сути дела, «Ориентир» ютился в небольшой двухкомнатной квартире, проще сказать, «хрущовке» на первом этаже одного из старых домов улицы Потиханова. Её, конечно же, наконец-то, отремонтировали. Но с большим трудом можно было назвать офисом. Но, разумеется, любой бы сказал, что отделочники, маляры и прочие трудились здесь со связанными глазами.

Не случайно бригадир импровизированного и вечно пьяного коллектива шабашников, получая деньги наличными уже от бывшей владелицы и директора «Ориентира» Ангелины Карловны Гавриловой, скромно заметил:

– Посветлее стало, и то хорошо. И вывеска у подъезда, вона, какая шикарная получилась!

– Вы, бесспорно, талантливые люди,– всё же, пошутил на этот счёт Розов.

– Как же! Стараемся,– гордо выпятил вперёд свой живот бригадир шабашников.– Мы тута эс-пе-ре-мен-ти-ро-ва-ли. Ух! Выговорил.

Поняв шутку Анатолия, внесла в сказанное Розовым полную ясность Гаврилова:

– Конечно, славные мои, надо быть очень и очень талантливыми штукатурами и малярами, чтобы так испохабить квартиру.

– И ещё… плотниками,– невпопад вместо «до свиданья» сказал главный шабашник, широко и относительно уверенно шагнув за порог офиса.

– Теперь его Ванькой звали, Ангелина Карловна,– засмеялся Розов,– деньги, считай, с вас слупил – и потом, как говорят добрые и проницательные люди, ищи ветра в поле.

Гаврилова уныло разглядывала неизвестно каким цветом раскрашенные потолок и стены, огромные щели между паркетинами и прочее… сотворённое не иначе, как в стиле «модерн», села в кресло и закурила, сказав: «Не так уж и плохо».

Это была уже пожилая женщина, правовед на пенсии – с большим стажем народного судьи, а позже, юридического консультанта. Потом открыла детективного агентство «Ориентир» и через полгода поняла, что не потянет она такое нудное дело… Да и ни к чему оно. Муж её, Гаврилов Степан Степанович, хоть и тоже, по возрасту пенсионер, но владелец, пусть не большого, но успешно работающего мелькомбината. Тогда и подвернулся ей Розов, вышедший из больницы после ранения, и, в принципе, уже забракованный авторитетными медиками от МВД для службы в качестве оперуполномоченного, да ещё в уголовном розыске окружного отделения милиции.

Начальница и владелица «Ориентира» получилась не важнецкая. Да и сыскная работа у неё не шла. Быть судьёй – одно дело, а частным сыщиком – иное. Чашу её терпения и отбытия добровольной каторги в своих «владениях» переполнил поиск угонщика автомашины «ЗИЛ-130». Ничего она не нашла, да и не настроена была. В то время предложивший ей свои услуги в качестве частного сыщика Розов, хоть и нашёл похитителя, но сказал ей:

– Вам надо завязывать с вашей сыскной… деятельностью, Ангелина Карловна, и спокойно отдыхать.

– Без тебя знаю, Толя! – грубовато ответила она и предложила ему за сравнительно божескую цену купить у неё и дело, и офис…

Теперь она решила произвести здесь ремонт, ибо почти оставляла офис новому хозяину в неприглядном состоянии. Но ремонт Гаврилова, как могла, так и завершила. Пришло время платить за офис (по сути, квартиру – «хрущовку») Розову. Надо сказать, что был он и сейчас безденежным, с «жутким ветром в кармане». Надо было срочно искать средства, ибо Ангелина Карповна дала понять, что ждать уже больше не может.

Грянул экономический кризис, и мукомольная мельница её супруга, как бы, заработала не в полную силу. Но сказанное ей было ложью, ибо хлеб всегда и всем кушать хочется. Как раз в моменты всяких и разных кризисов (можно было бы, и закавычить), мукомолы и поправляют свои дела. И подобные, что успешно наживаются на продуктах и товарах первой необходимости.

Может быть, до правительства когда-нибудь дойдёт, что, к примеру, хлеб – стратегический продукт, и не желательно, чтобы его производство, большей частью, находилась в руках частных собственников. Впрочем, здесь предела… беспредельщине нет. Приватизировано было даже то, что должно находиться только во владении государства. Произошёл подрыв экономики страны, по сути, её разграбление, и никто за это не понёс наказания. Странно.

Неожиданно (точнее, земля слухами полнится) Розова выручил бывший друг его отца, известный хирург, в общем-то, врач широкого профиля, ныне владелец не большой, но процветающей клиники – Тимураз Георгиевич Думбадзе. Когда-то отец Анатолия, ещё старшим лейтенантом милиции, защитил знаменитого медика от ярого натиска бандитов-налётчиков. Буквально случайно оказался на месте очень даже возможного происшествия.

Получилось так. Пётр Максимович шагал со службы домой и увидел, как к горлу Думбадзе, прямо на улице парень-крепыш поставил нож. Бандитов было двое. А хирург принципиально решил умереть, но не отдавать налётчикам своего кошелька, в глубине которого лежало не больше трёх ста рублей и всякая и разная мелочь.

Тогда уже почти миллионеру, Думбадзе не жаль было ни этих и никаких денег, но верх над ним взял принцип. Поэтому он упирался и неумело, только словесно, пытался оказывать сопротивление… бандитам. «Старший лейтенант милиции Пётр Розов,– как писала о нём одна из местных газет,– бесстрашно бросился на грабителей». Конечно, почти так всё и происходило.

Он даже умудрился не только положить уркаганов на землю, но и сдать, из рук в руки, проходящему мимо наряду милиции. Правда, он тогда получил не значительную ножевую рану. Думбадзе сам лично, с большим чувством благодарности, «заштопал» её. Так вот они помогли друг другу в трудную минуту, а потом незаметно стали друзьями.

А старый грузин помнил доброе и, узнав, что Анатолий в большом финансовом тупике, решил безотлагательно ему помочь – дал ему беспроцентную ссуду для погашения уже имеющихся долгов. Ведь, хоть Анатолий и считался владельцем фирмы «Ориентир» и уже отремонтированного офисного помещения, расплачиваться с Гавриловыми надо было. Хватило средств и на развитие, уже давно начатого Розовым дела.

– Послушай, Толя! Так она, ссуда, в документах называется – беспроцентная… Не отдашь деньги, дорогой Толя, и не надо,– говорил с Розовым по телефону Думбадзе, причём, без малейшего акцента.– Даже отдавать будешь – не возьму. Я теперь богатый новый… грузин. Кроме того, я один – ни жены, ни детей, и родителей давно нет. Один, понимаешь, как в поле воин. Знакомых женщин не считаю. Они мне сами за то, что я им хорошо всегда на душе… делаю, платят. Не веришь – спроси, кого хочешь!

– Такое меня не устраивает, Тимураз Георгиевич,– возразил Анатолий,– долги я отдам. Обязательно! А вам огромное от меня спасибо. Если бы…

– Подожди! Кто говорит, что ты мне не должен? Зачем так говоришь? Твой долг таким будет… Если это,– он со смехом перебил его,– но такого может и не быть… Если меня это… убьют, то тогда негодяя возьмёшь и сдашь органам правосудия. Весело, да?

– Весело, но не очень. Секунду! Не бросайте трубку. Я к вам приеду или вы ко мне. Прямо сейчас! Я знаю, что в Ваших шутках – всегда сермяжная и горькая правда.

– А-а, пустое! Это я так… размечтался. Имелся один момент… не очень хороший, но ещё не похоронный. Я, знаешь, в милицию заявил. Там, правда, посмеялись надо мной. Впрочем, всё уж и не так весело получается. Ты прав, Толя. Но мне, понимаешь, Анатолий, как-то, не ловко за свою старческую жизнь дрожать. Дел на грош, а прошу…

Думбадзе, как бы, что-то взвешивая задумчиво произнёс:

– Приедешь завтра ко мне в клинику, часам к семи вечера. Так и быть, всё тебе расскажу. Посмеёмся. Ты не волнуйся. Все финансовые документы на тебя уже оформлены, в норме. Чем я не следователь? Оперативно и чётко! Вот-вот. И на твоё имя я в банк «Приморский», кроме всего прочего, ещё кое-что перевёл… на конфеты. Мало ли… вдруг тебе не хватит. Не думай, что там такая уж большая сумма.

– Я ваш личный должник, Тимураз Георгиевич,– тяжело вздохнул Анатолий.– Но, в общем, завтра я к вам приеду. Как договорились.

– Конечно, жду! Приготовлю даже пару бутылочек «Мартини» и красавицу-медсестру. Но не для баловства, а для культурной беседы или твоей… женитьбы. Она для этого, вполне, подходит. Пока, Толя!

На том их телефонный разговор и закончился. Анатолий был рад и не рад, получив эту неожиданную помощь. В общем, он с этим смирился, но над ним довлело лишь чувство неловкости. Да, собственно, ничего страшного и не произошло.

Дед Думбадзе не так уж и давно наставительно говорил ему, пацану, школьнику: «Вырастешь – учись на… папашу, на милиционера учись, чтобы людям хорошим помогать». Тимураз Георгиевич тогда собирался жениться и «развести детей», очень много, столько, «сколько рыбок в аквариуме». Но так и не собрался, не обзавёлся семьёй. Зато стал известным в России мастером, авторитетом и светилом, так называемой, эстетической медицины или, точнее, эстетической хирургии.

При помощи скальпеля и прочих, самых разнообразных врачебных инструментов и принадлежностей, специальной техники, а главное, мастерства, уважения и любви к людям, он менял внешность своих пациентов. Если проще, то из относительных и буквальных страшилищ творил красавиц и красавцев. Но его частная клиника с небольшим больничным стационаром занималась не только этим.

Но сейчас, когда всё решилось в экономическом плане, он подумал о том, что ему срочно надо ехать к Лепину. Ведь ничего, практически, конкретно по делу убийства Арефина Григорий Матвеевич не сказал. Он только доказал ему, Розову, что и, на самом деле, необычный, неординарный человек, и только. Лепин ведь даже не стал пояснять, каким таким непонятным образом на кусочке коши появилась фамилия Розова. Если это фокус, то зачем он?

В самый неподходящий момент, когда в голове у Анатолия возникла масса вопросов, Царь Успения выпроводил его за дверь, ссылаясь на занятость и головную боль. Может быть, и на самом деле, у него возникла необходимость с кем-то пообщаться.

Прошло чуть менее суток после встречи Розова с Лепиным. Но за это время и на самом деле в Мире произошло несколько стихийных бедствий: наводнение, землетрясение, внезапная вспышка неизвестной болезни, которая в считанные часы унесла десятки тысяч жизней… В разных точках земного шара началось сразу же несколько «оборонительных» и «освободительных» локальных войн. И за всем этим стояла смерть. Но это было всегда.

Случались и более глобальные катастрофы на Земном Шаре. Поэтому совершенно не трудно предсказать и предугадать то, что стало уже системой.

– Толя, если ты скажешь, что завтра настанет понедельник, в определённое время наступит восход солнца и не ожидается заморозков, поскольку в средней полосе России стоит середина июля,– просто сказал Лепин,– это не будет детским лепетом с твоей стороны. Это, не удивляйся, тоже будет пророчеством, базирующимся на твоих постоянных наблюдениях и определённом опыте. Стать предсказателем, даже оракулом, не так и сложно.

– Я так не думаю,– возразил Розов, который уже минут двадцать находился в гостях у Эвтаназитёра и пил с ним, на сей раз, кофе.– Я начинаю понимать то, что я сейчас, вообще, способен что-либо… понимать.

– Ничего в этом страшного нет, Анатолий. Это типичная ортодоксальность, так называемого, земного мышления. Для того, чтобы ты нашёл преступника, убийцу Арефина, я вынужден рассказать тебе, если не всё, то очень многое. Можешь не волноваться, я способен после завершения удачного расследования дела, стереть с твоей памяти всё то, что ты узнаешь от меня.

– С трудом верится.

– Поверишь, Толя. Скоро ты поймёшь, что даже в этом необходимости нет. Уже только потому, что сказанное многое сказанное тобой людям… после наших с тобой бесед сочтут сумасшедшим бредом. Уже только поэтому ты ничего и никому не скажешь. А зомбировать тебя не собираюсь. Нет надобности. Да и мне нужен человек, пытающийся мыслить самостоятельно.

– Если ты, Григорий Матвеевич, не простой крановщик, а такой великий маг, экстрасенс и провидец,– вполне, логично заметил Анатолий,– то ведь ты запросто мог бы найти убийцу и… уничтожить его.

– Ты ничего не понял, Толя! Абсолютно ничего! – Лепин стал заметно нервничать.– Зачем мне предвидеть те беды и несчастья, которые я сам… организую. Я – Царь Успения. По устоявшимся земным понятиям, Дьявол, несущий смерть всему живому… Неверное представление о земной смерти.

Эвтаназитёр заметил, что, прежде, чем так утверждать, вешать на кого-то ярлыки, недалёким людям следует кое в чём разобраться. Надо, пусть частично, но понять, что такое Смерть, что за ней стоит и с какой целью не целиком и полностью, а частично, как уничтожается Человечество.

– Оно, кстати, заметь, всё равно, не вырождается, – сказал Лепин. – В этом тоже, обрати внимание, есть смысл. Ты лучше послушай то, что я сегодня тебе скажу, и постарайся это понять, Анатолий.

Лепин начал, как говорится, сразу брать быка за рога, пояснять, кто он есть на самом деле и что происходит вокруг. Но тут предупредил, что по ходу разговоров ему придётся говорить, как бы, о спорных и не обязательных Мирозданческих Явлениях. Но, увы, без этого не обойдёшься, «без знаний азбуки не одолеть и азов грамматики».

Одни только голые факты сводили бы всё происходящее к «дешёвой и несуразной фантастике», и тогда всё происходящее не имело бы… смысла. Но тут же, Григорий Матвеевич оговорился, что всё имеет смысл, даже сказка, потому что человеческий мозг (на сознательном и подсознательном уровне) не в состоянии представить то, чего не может происходить в Обителях Мироздания. «Если мы что-то на первый взгляд, в состоянии придумать, пусть даже самое «невероятное», то это… существует».

Разумеется, в далёком детстве, в возрасте девяти-десяти лет Гриша Лепин был сообразительным и любознательным ребёнком и без разбора читал книги и наших, и зарубежных писателей-фантастов. Очень многому не верил, но кое-что воспринимал, как истину… порой не понятную для взрослых.

Чуть попозже, лет в двенадцать-тринадцать, прочитав один из романов, возможно, того же, Клиффорда Саймака, Айзека Азимова или другого автора, о том, что марсиане похитив одного добропорядочного землянина, произвели над ним операцию…