Читать книгу В провинции дремучей. Стихи разных лет - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 2

* * *

Теплоход причалит

Со смехом и слезами…

Сам себя встречаю

На морском вокзале.

Ночь, что морж, клыкаста,

В дождевом потоке.

Себя встречаю часто

Во Владивостоке.

Опустели трюмы,

Комфортные каюты…

Я стою угрюмо,

Сложив в часы минуты.

Мокрый я, что рыба,

На душе – остуда.

Снова я не прибыл

Рейсом ниоткуда.

Ресторан под боком,

Что зовут «Волною».

Как Владивостоку

Встретится со мною?

Водки триста граммов

Выпью сходу, сразу,

Познакомлюсь с дамой

Я с плавучей базы.

Еду миловаться

Я к прекрасной даме.

Ей надо оторваться

По большой программе.

Скажет безучастно

Дама с ясным взором:

«Не грусти напрасно.

Ты прибудешь скоро».

Как же ты коварна,

Милая подружка.

Дулю санитарам

Из большой психушки!

Ухожу бесследно,

В радости беспечной

К морвокзалу еду.

Долго ждал я встречи.

* * *

В небе чёрном паутиной

Растянулся млечный путь…

Заклинаю, Антонина,

Встреч у моря не забудь!

Ты – судьба моя земная,

Потому нас разлучит

Сам Господь. Он, много зная,

Помнит, видит и… молчит.

Он позволил нашей встрече

На мгновенье расцвести…

Затеряемся мы в млечном

И единственном пути.

Там сольются наши души.

Здесь мы встретились не зря,

Чтобы слышать, чтобы слушать,

Ничего не говоря.

Век наш делится на крохи,

То, что грустно, не смешно.

Наши выдохи и вздохи,

Как мгновение одно.

Яркий миг того, что было,

Звёзды неба сохранят.

Может быть, меня любила

Ты сто тысяч лет назад.

Над водой скажу морскою,

В стонах волн, в их голосах,

Что не будет мне покоя

Без тебя и в небесах.

Это сон, короткий очень.

Антонина, ты поверь,

Мы, пройдя сквозь дни и ночи,

Не расстанемся теперь.

Дом наш там, над головою,

Там любовь – и смех, и стон.

Там извечное, живое.

Здесь – иллюзия и сон.

Мы уйдём из сказки строгой

Сквозь поток ночей и дней

Дальней млечною дорогой,

Я найду тебя на ней.

В НАЧАЛЕ ДНЯ

Волной на шее синее кашне,

Над ним – мои пылающие щёки…

Я не в бурлящем, разноцветном сне.

А в городе страстей – Владивостоке.

Я в городе поэзии моей,

С которой выпадает жить немирно.

А в беззаботность иллюзорных дней

Мне вериться, но только лишь пунктирно.

Мой мир реален – это не кино,

Пусть для иных он жест или причуда,

И якорем, опущенным на дно,

«От имени народа» я не буду.

Под дудочку пахучего хорька

Плясать и петь я вовсе не намерен.

Для большинства – он гений на века,

А для меня коварный сивый мерин.

Я в мороси морской слегка продрог,

Я одинок в сплошной людской лавине.

День начат и не будет без дорог,

Моих дорог, неведомых отныне.

Пусть недруги в меня не влюблены,

Закрыли мне все выходы и входы…

С утра уже объелись белены

На почве моей внутренней свободы.

Иду себе в кашне своём вперёд,

Наглею и зверею с каждым годом.

Владивосток упасть мне не даёт.

Поэзия моя отсюда родом.

В ПРОВИНЦИИ ДРЕМУЧЕЙ

Скажу, на всякий случай,

С душевной простотой:

В провинции дремучей

Мы в связке с маятой.

Но нам она – некстати,

Об этом знает всяк.

У нас умишка хватит

Не угодить впросак.

Второго сорта, вроде,

Но, всё же, люди мы,

И грезим о свободе

Среди кромешно тьмы.

Все в истину простую

Мы верим там и тут:

Мечту не арестуют,

В кутузку не сдадут.

Смотреть мы будем в оба,

Другой заботы нет.

Вам, если что, из гроба

Передадим привет.

Желаем жить без тягот

В них властный мужичок

Нас окунул не на год,

А на огромный срок.

На бережке, на узком,

Где булькает ручей,

Сидели двое русских

И трое москвичей.

Они вина не пили

И не дрались пока,

А просто так… тупили,

Играя в дурака.

Им позарез был нужен

В один конец билет.

Ждал за Большою Лужей

Их пламенный привет.

Решительный и смелый,

Трухлявый грыз пенёк.

Мужик, почти что целый,

Он был без рук, без ног.

От злобы мракобесной,

С большим кольцом в носу,

Он всех туристов местных

Пускал на колбасу.

На травушках, на глупых

Кровавые ручьи.

Людские грызли трупы

Большие муравьи.

На бережке, как дома,

Где помыслы мертвы

Сидели два фантома

И трое из Москвы.

У чёрта на куличках,

Ограбленных жульём,

Жить нынче не прилично,

Но мы пока живём.

* * *

Вдоль, по Лянчихе-реке,

Я бегу вприпрыжку.

Не с синицей в кулаке,

А с журавлём под мышкой.

Убегаю от друзей

И подруг, конечно.

Путник скромный, не глазей

На меня с усмешкой.

Не любуйся, паренёк

На мои привычки!

Лучше сядь ты на пенёк

И попей водички.

В Лянчихе чиста вода,

Не выпита кукушкой…

Люди Владика сюда

Часто ходят с кружкой.

Воду пьют без куражу

Женщины, мужчины.

С журавлём я здесь брожу.

Есть на то причины.

Я решу проблемы сам

На Богатой Гриве.

Я гуляю по лесам

В яростном порыве.

Журавля я сохраню,

Потому в дороге.

Не попасть ему в меню

Старым пням двуногим.

Благодатная земля,

Чистая водица.

Здесь, на речке, журавля

Не склюют синицы.

Мракобесие долой!

Заявляю рьяно:

«Он под мышкой, под полой,

Под моей охраной».

* * *

Пусть меня заклюёт воробей!

Я лежу, я блаженствую в яме.

Ты ко мне одеяло прибей,

Дорогая, большими гвоздями.

Ты любя прибивай, не спеша,

С неуёмной и пламенной речью.

Пусть твоя озарится душа,

Задрожат от волнения плечи.

Пусть раздавит меня грузовик,

Пусть шофёр рассмеётся, страдая…

Но я верю в торжественный миг,

Что не встречу тебя никогда я.

Я в счастливую верю звезду,

Что неплохо уже, для начала,

Что уже ни в раю, ни в аду

Не прибьёшь ты ко мне одеяло.

Пусть поверится мне в светлый час

Что нигде я тебя не увижу.

Мне и в яме тепло без прикрас…

Час разлуки всё ближе и ближе.

Воробей не меня заклюёт

В придорожной и грязной канаве.

Всё унылое просто уйдёт,

И оно возвращаться не вправе.

* * *

За час до извержения Везувия

Заполнилась прозреньем голова.

Я понял, что тупы мы до безумия

И простодушны, как на пне трава.

Я прочь побрёл дорогами подлунными,

Шагал туда, куда глаза глядят.

Не подружиться мне с братвой чугунною…

Я в том виновен, в чём не виноват.

Но настроенье было превесёлое,

Как будто членом партии я стал.

Везувий посыпал мне пеплом голову.

Я медленно взошёл на пьедестал.

Взошёл я на него, ведь в жизни лишний я.

Как горсть давно потраченных монет.

Смиренно обратился я к Всевышнему,

Спросил его: «А где здесь туалет?».

Прохожий мне ответил гневно, пламенно,

Ловивший тараканов в бороде:

«А ты не суетись, бродяга каменный!

Здесь туалет везде, везде, везде!».

Я в собственное плюнул отражение,

Что с бородой и пьяное слегка.

Рычал Везувий в пике извержения

И пуля пролетала у виска.

* * *

Прощай! Облетела листва с тополей…

Я кутаюсь в плащ темноты. Ухожу!

Мне тяжко с тобой на тропе, на земле.

Прощай! Не люблю! Не молю! Не свяжу!

Прощай! Это стоны зимы и снегов…

Мне страшно и холодно рядом с тобой.

Гремит за спиною железный засов

И пахнет слезами солёный прибой.

Прощай! Что по пойму, что скажу, что найду,

Глазами холодными, в небо звеня?

Я умер… Я умер на полном ходу.

А тот, возрождённый, нисколько ни я.

* * *

В глазах твоих не море, а пустыня.

Я заблудился в золотых глазах.

Как только камни у реки остынут,

Уедешь ты, печальная, назад.

Уедешь из вечернего посёлка…

Останется лишь память, как упрёк,

И в ней ты затеряешься иголкой.

И это всё. Немал Владивосток.

Но я приеду, чтобы знать и верить,

Что к морю мы приходим одному,

И улицы одни шагами мерим,

Не доверяя тайны никому.

Остыли камни. Ждёт тебя автобус.

Глаза блестят – я отражаюсь в них,

Мы, незнакомка, заблудились оба…

Понятно, что на вечность, не на миг.

* * *

Даже в Уссурийске,

Хмуром и дождливом,

Я, вполне, без риска

Мог бы стать счастливым.

Может, показалось,

Может, эта проза…

Флирт? Такая малость…

Ах, цыганка, Роза!

Я не знал покоя,

Ты его не знала…

Бурною рекою

Счастье бушевало.

В рощах птицы пели,

Но всегда – без звука.

Счастье в две недели,

А потом – разлука.

Дни промчались резво,

Ночи, как ни странно…

Что-то было трезво,

Что-то было пьяно.

Чёрных глаз глубины,

Чёрные кудели…

Роза – ты лавина

Страсти беспредельной.

Разве ж я тоскую?

Не тускнею взором…

Красоту такую

Вспомнить не зазорно.

* * *

Поражаюсь я вашей осанке…

Разглядел вас давно невзначай.

Нужно вас разбудить на Седанке?

Пригласили меня на чай?

Я не знаю, куда мы едем,

Я впервые увидел вас…

Может быть, портовая леди

На меня положила глаз.

Всё возможно, но мир обмана

Я изведал, постиг сполна.

А ни жертва ли я тумана

От тщеславия и вина?

Что там ждём меня, бедолажного?

Лишь реальность, без всяких снов.

Не остаться бы без бумажника

И, как водится, без штанов.

Выхожу на Чайке так плавно я,

Будто бы водолаз в глубине.

Спите, дама! Желаю вам, славная,

Пообщаться со мной во сне.

* * *

Тонули два друга в бурю,

Лодку перевернуло…

Стихия в слепой натуре

Небо кромсало гулом.

Оба художники, часто

Бросали унылый город.

Казалось огромным счастьем

Писать скалистые горы.

Снимает искусство вопросы,

Действуя против рутины.

Есть морские утёсы,

Значит, будут картины.

Вода теплотой ласкала,

Лелеяла лаской мнимой.

Их уносило к скалам

В ритме неудержимом.

Один страшился исчезнуть,

Другой рисовал стихию.

Его из кошмарной бездны

Наброски несли живые.

Средь рокота, всплеска, шума

Где скалы вода полосует,

Он говорил, что думал:

– Выплыву – нарисую!

Как много отдано дани

Морским ураганам осенним.

Гибнущему – страданье,

Жаждущему – спасенье.

Он выплыл, а друг не сдюжил,

Забыл про свои этюды.

Не знаю, что лучше, что хуже,

Об этом судить не буду.

Не только в судьбе суть дела…

А под лучами солнца

Я душу спасаю, не тело.

Но с ней и оно спасётся.

Искусство – от бед защита.

В невиданной круговерти

Надеждой живу открыто.

Когда ж мне думать о смерти?

В ГОРАХ, ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Для меня эта ночь

Кратким часом была,

Убегающей прочь,

Закусив удила.

Звёзд сияющих плач

Или стоны сычей?

Ночь уносится вскачь

В мир небесных лучей.

Подарила здесь тьма мне

Свои плачи навзрыд.

Бились чёрные камни

О твёрдость копыт.

Ночь кратка, не длина…

Вороным скакуном

Исчезала она

В гулком небе ночном.

Я боялся в смятенье

Потерять краткий час.

Наши грешные тени

Позабыли про нас.

В мире солнечном бродят,

Бестелесны, грустны…

Быстро солнце восходит,

Чьи-то рушатся сны.

Мгла рассеялась вмиг,

Хвост ночного коня.

Клён к рассвету приник,

Ранний холод огня.

Ночь умчалась, и ты

В неуёмных слезах

Собираешь цветы,

Что цветут в небесах.

ЛИВЕНЬ

Штормит на заливе,

И волны гудят.

Во Владике ливень,

Похожий на ад.

Водитель трамвая,

Впусти-ка в вагон!

Я счастлив без края

И сходу влюблён.

Трамвая водитель,

Такие дела,

Как солнце, глядите,

Рыжа и мила.

Ты стала мне ближе,

Средь яростных струй.

Красавице рыжей

Дарю поцелуй.

Она обнимает,

Целует меня.

Ведь всё понимает…

Мне надо огня.

Трамвайное солнце,

Мне в душу течёт.

Я страшный, как стронций,

И мокрый, как чёрт.

Беситесь, воркуя!

Протест ваш во мне,

Что водные струи

На блеклом окне.

Вези меня, радость,

За далью следя!

Я вышел из ада,

Из ада дождя.

С дождями мой ветер

И в солнечном дне.

Один я на свете.

… Не плачь обо мне.

* * *

В наблюденьях своих личных

Я постиг за пять минут:

Тут у нас, в краю бесптичном,

Рьяно задницы поют.

Птицы певчие – по клеткам,

Вот судьбина соловья.

Вся расписано по… веткам,

Каждой заднице – своя.

Объявили себя сами

В свалке круговых порук

Соловьями и дроздами.

Задницы поют вокруг.

Им почёт без разговора…

Дуракам – большой привет!

Не отмыться от позора

Нам ещё две сотни лет.

Ах, какие чудо-песни!

Сколько чувства, мастерства…

Станут вечными, хоть тресни,

От жилетки рукава.

Сколько грохота и свиста

На поруганной крови.

Будут задницы в солистах

И в навозе – соловьи.

ЗОЛОТОЙ РОГ

Три списанных матроса,

Но не судите строго,

Три непутёвых краба

Среди бела дня,

Застенчиво и просто

У Золотого Рога.

Стремительно, не слабо

Ограбили меня.

Но шли за мною крали,

Семь душек гениальных.

Мы шли из интереса

Под вечер в ресторан.

Матросов обобрали

До самых гениталий.

Вернули поэтессы

Все деньги в мой карман.

Но только я в смущенье.

Как некрасиво вышло.

Я добрый, что горилла,

Матросам всем дружок.

В порядке угощенья,

Как повелел Всевышний,

Матросам подарил я

С капустой пирожок.

Идём в разгул, подружки,

Я с вами вечно буду.

Матросам нашим слава

И даже мне чуть-чуть.

Люблю я завитушки

И женские причуды.

Ведь я имею права

Немного отдохнуть.