Читать книгу Русь идёт! - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 2

(легенда)

Сижу у печи и слушаю

(Рассказчица стара)

Быль, почему Синюшиной

Названа гора.

Как птица рвусь из клети я.

Стучит веретено.

Лечи я сквозь столетия,

Лечу в давным-давно.

1.

Солнцем крашеные облака

Гонит ветер над речкой Каей.

Груба простецкая речь казака,

Дочку Фрол отечески упрекает:

– Что же ты, Машенька, непослушна?

Больно уж красно лицо от румян…

Не хватало, чтоб Марии Синюше

Засылал сватов Ханьян.

Аль ты ликом не славная, девица,

Чтоб с бурятом видаться тайком?

Пусть не думает, не надёётся…

Быть казачке за казаком!

– Что же поделаешь, если люб,

Если к Ханьяну сердце присохло,

Если поцелуй его губ

Слаще берёзового сока?

– Ой, девонька, ересь-то не мели!

Это всё у тебя от лесного дурмана…

Погодь, полетят в теплынь журавли,

Одам тебя за Степана.

2.

Стрелой из улуса

Летит скакун.

К своей светло-русой

Пять солнц и пять лун.

Длины дороги,

Конца им нет…

Степные боги -

Закат, рассвет.

В глазах – надежда.

Листва берёз

Метелью свежей

Сечёт до слёз.

В большом колчане

Одна стрела,

И конь отчаянно

Рвёт удила.

3.

С мольбою на Фрола смотрит Ханьян,

Губы его дрожат.

Казак медовухи набрался и – пьян,

Нюхает самосад:

– Хлопче, напрасно ты топчешь траву,

Девка моя молода.

Я тебя зятем в дом не зову,

Её не пущу никуда.

Гневная пара надбровных дуг,

Лопнула тишина:

– Возьми, хозяин, стрелу и лук…

Ханьяну жизнь не нужна.

Лук об колено, как старый хлам.

Остатки – в горящую печь.

– Негоже губить молодцов казакам.

Храбрых надо беречь.

4.

– Чего ж поделать с вами,-

Растрогался казак.-

Видать, любви словами

Не разломит никак.

Видать, что ей ненастья –

Собачая брехня.

Любитесь всем на счастье

Да помните меня.

Петь хуторянам пьяно

Сегодня. И шабаш!

Он подарил Ханьяну

Прадедовский палаш.

– А утром до улуса

Ты голубем спеши.

Пусть родичи напьются

На свадьбе от души!

5.

За чаркой Фрола корил Степан:

– Что ж ты, казаче, наводишь обман?

Я не какой-нибудь… дикий народ.

Машку ты мне обещал наперёд.

Так отвечал Степану отец:

– Двух у девчины не бьётся сердец.

Статен ты, Стёпа, и, в общем, не глуп,

Только Марии ни сколько не люб.

Вот потому и не стану скрывать,

Марьиной свадьбе с тобой не бывать.

Будет у Марьи в супругах бурят.

Любит… А что тут поделаешь, брат?

Слова, будто горечь, Степан проглотил.

Тяжко вздохнул, но зло затаил.

6.

– Прежде, чем к Хабарову*

Пойду на Киренгу,

Буряту сухопарому

Я нож приберегу…

Судьба моя угрюмая!

За Фролов, за обман…

Так от досады думая,

Скакал в улус Степан.

Везучий я. Отважиться?

В скитаньях подфартит…

Но жизнь ни в жизнь покажется…

Нет, будет он убит!

7.

Меряет Марьюшка свадебный наряд.

В хуторе о Марьюшке всяко говорят.

Злое и худое – завистливый народ,

Добрые же хвалят её казацкий род:

– Дочка у Синюши прямо, что заря…

По душе Ханьяну Марьюшка не зря.

Добрая, послушная. Девка, хоть куда.

Умная хозяйка, хоть и молода.

Будет хорошо им во Фроловом дому.

А Ханьян счастливый, повезло ему.

8.

Над головами небо качается,

Тише и тише свисты стрижей.

Две жизни, как две дороги кончаются.

Гибнут тела под клинками ножей…

Друг к другу, плечами дрожа, приникая,

Истекая кровью от ран,

Рушатся скалами в бурную Каю

Степан и несчастный Ханьян.

9.

Изодрано багульником свадебное платье.

Травы, то ли в росах, то ли в серебре.

Стоны, причитания, жалобы, проклятья…

Ищет Марья милого в чаще, на горе.

Постарела, высохла Марьюшка Синюша.

Годы пролетают, а она зовёт…

Может, это пение надрывное кукушкино,

Может, это прячется в ельнике удод?

… Только, вроде б, видели там, в бору зелёном,

Плачущую женщину, седую, как зима.

Улыбалась изредка Марьюшка влюблённым,

Потому что любит сотни лет сама.

СПЯЩИЙ ДРАКОН

(космическая поэма)

Я на сопке Кондо-хурэ,

Это «спящий дракон» в переводе.

В предрассветной июньской поре

Мои мысли о здешнем народе.

Мир нанайский, что пёстрый ковёр,

Где орнамент не прост, а со смыслом…

Душ открытых великий простор,

Над которым дорога повисла.

Поважней она всех дорог,

Не большак на селе, не тропина.

Млечный путь по небу пролёг,

Где миров и созвездий лавина…

Я по сопке Дракона иду,

В полумгле слышу птичьи стоны.

Вижу, небо роняет звезду

В бор сосновый, за сопкой сонной.

Много в мире непознанных мест…

А Кондо, словно сопка счастья.

Здесь целуют своих невест,

Чтоб жениться на них в одночасье.

Здесь шаманы в далёкий край

Провожают усопших души…

Для нанайцев Кондо, что рай,

Даже звезды здесь можно слушать.

Происходит немало тут.

К изголовью Дракона порою,

К добрым духам люди идут,

Что рождались Кондо-горою.

Звуки праздников летних дней

От Кондо летят в небосводье.

Никогда и никто по ней

Просто так, без причин не ходит.

Чудо-сопку от бед храня,

Старичок и старушка – гномы

В этот раз не прогнали меня.

Мне Драконья сопка знакома…

Я присел на поваленный ствол,

Чтоб увиделось то, что незримо.

Как я долго к Истине шёл,

Что не понята, не постижима.

Скрыты в прошлом тысячи лет…

Затерялся в преданьях древних

Гром небесный и яркий свет,

И огонь, опаливший деревья.

Не откроется все «от и до»…

Но свершилось на сопках зелёных

Приземленье большого Кондо,

Огнедышащего дракона.

По легенде, сквозь облака,

Прилетел он, устал, похоже.

За веками ползут века.

Сопкой став, он взлететь не может.

Но куда ему было лететь

В тяжких бедах Вселенского Света?

Возвращаться туда, где смерть

Уничтожила их планету?

Возвращаться в тот край, где ад,

В мир, кометами опалённый.

Не вернуться они назад?

Их уже под землёй миллионы.

Я улетаю, спешу в далёкие дали веков, в мир, где реальностью были легенды, волшебные сказки, в память ушедших отсюда былых стариков. Тайна всемирная не для всеобщей огласки. Я отправляюсь в извечный знакомый полёт. Ведомо мне, что от скептиков ряженых скрыто. Дождь светлых мыслей надежды людские польёт. Вечно живые они и никем, никогда не убиты.

Семь тысяч лет назад, в час перемен,

Решил Кондо на Землю опуститься.

А видел гуманоидов Нэцэн,

Шаман, чьё имя означает «птица».

Он в бубен бил и так встречал рассвет,

Вёл с духами беседу непростую.

Просил спасти их стойбище от бед,

И проводил он время не впустую.

Богатым был у рыбаков улов,

Охотники успешно били зверя,

К Нэцэну люди шли, не тратя слов,

Всегда, во всём шаману сердцем веря.

Болезни проходили стороной,

В хурбу-землянках всем жилось не худо.

А тот, кто был от старости… больной,

Ценил шамана, уходя отсюда.

Нэцэн пришельцев-карликов спросил,

С достоинством, без робости особой:

– Посланники Больших Небесных Сил,

С добром вы к нам пришли или со злобой?

Летевшие сюда из Мира Звёзд,

Полёт свой дальний мысленно итожа,

Сказали так, ответ был гномов прост:

– В соседстве будем жить и вам поможем.

Они сдержали слово, как могли,

Ремёслам обучив людей, старанью.

Назвав Нэцэна «жителем Земли»,

Доверили ему часть Тайны Мирозданья.

Фигурки, что сэвэнами зовут,

В мир гуманоидов откроют дверь повсюду.

Они вершат свой справедливый суд,

Придут на помошь тем, кто верит в чудо.

В тайге сэвэнов много… без прикрас,

У сёл нанайцев, нигидальцев, ульчей…

Их ставят под деревьями сейчас,

Везде и всюду, и на добрый случай.

Шаман Нэцэн был истинно велик,

Дэгдэн-давори управлял всецело.

Умел телепатироваться вмиг,

В Миры перемещаться вместе с телом.

В прошедшее, в грядущее летал,

Мог стать волной, цветком, пчелой и эхом…

Он Миром для добра повелевал.

Себя считал обычным человеком.

Учился он у гномов так, как мог,

Великой Жизни познавая цену,

И где-то рядом, у земных дорог,

Землян оберегает дух Нэцэна.

Быстро над миром столетья летели, как облака. Тысяче лет равен огненный миг Мирозданья. Даже ведь капля воды велика, широка, глубока. В ней растворились потоки лучей Ожиданья. Смерти грядущей всегда подсознательно ждём, осознавая душой, что родимся мы снова. Только не знаем, что было и будет потом. Бездна небес нам об этом не скажет ни слова.

На реке Девятке,

На реке Куин

Жил нанаец хваткий,

Важный господин.

Звался Далианом

Звался он Мешком.

Был весёлым, пьяным,

Трубка – с табаком.

Рыбу и пушнину

У сельчан скупал,

От доходов львиных

По ночам мечтал.

Жил за счёт сельчан он

В стойбище Кондон,

А потом отчалил

Быстро за кордон.

Власть Советов красных

Приняла тайга.

Далиан мордастый

Ударился в бега.

Денежки считая,

Убегал он прочь,

И нашёл в Китае

День себе и ночь.

Каждый житель здешний

Принял всё, как есть.

И ему, конечно,

Похвала и честь.

Был очень быстро создан

Колхоз из рыбаков.

Богатым стал колхозом,

Он и сейчас таков.

«Сикао покто» в славе,

Что значит «светлый путь».

Живут здесь не словами

И не как-нибудь.

Работают, как надо,

Нанайцы из села,

И есть за труд награда,

Да и всегда была.

Умеют здесь трудиться,

В тайге и на земле,

И радостны их лица

На праздниках в селе.

Им выжить помогали

Не люди из ЧеКа,

А горизонтов дали

И в небе облака.

Пришельцы-гномы рядом

Ни день, ни два, ни год….

Был для людей отрадой

Подземный звездолёт.

Немало ходит слухов,

И знают старики:

Тут много добрых духов

И гномов у реки.

С нанайцами рыбачат

Охотятся на дичь.

А это что-то значит.

Но тайны не постичь.

Всё ведь давно продумали Главные Боги за нас, и не бывает, не будет у Вечности края, и потому каждый прожитый миг, каждый час, все мы по жизни идём, не спеша «умирая». Нам заблужденья даны для того, чтобы жить и погружаться в сплошные земные проблемы. Счастлив кузнечик, затерянный в зарослях ржи. Только мы – люди, а значит, живые поэмы.

Суть легенды непонятой в том,

Что пришельцам трёхглазым, раскосым,

Суждено лишь в преданье простом

Оставаться всегда под вопросом.

Но нанайцы добры и мудры,

Давним «сказкам» верны беззаветно.

Древней тайне молчать до поры,

Ей не скрыться под грифом «секретно».

Может, медленно время текло,

Порождая всё новое чудо…