Читать книгу Царь Успения - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 2

КНИГА ПЕРВАЯ

Явилось – не запылилось и в этот город раннее летнее утро. Возможно, таким вот образом, проявилась забота о его жителях представителей Партии Власти данного мегаполиса. Вряд ли кто-нибудь станет спорить с тем, что килограмм солнечного света заменяет (по количеству калорий) полтора килограмма мяса. Впрочем, учёным или тем, кто себя таковыми считает, виднее.

Над микрорайоном, ещё только наполовину отстроенным (скорей всего, так и останется на долгие годы), медленно поднималось солнце, пробиваясь к земному грешному миру из-за туч. Две полицейские машины стояли неподалеку от небольшого оврага, точнее, почти над ним. Чуть далее от «воронков»-иномарок, застыл и внедорожник «Фольксваген», дитя одной из известных европейских фирм по производству автомобилей, которая, в числе многих, активно в последнее время терпит убытки. Экономический кризис! Не шутка… Впрочем, возможно, кто-то топорно шутит на беду и без того обездоленных людей не только отдельно взятой страны, но и всего Земного Шара. Именно тут, в овраге, был обнаружен труп мужчины, судя по его рабочей одежде, строителя.

Эксперты-криминалисты занимались своей привычной работой. Один из них производил съёмку фотокамерой. Таким образом, документально фиксировалась поза убитого… Поскрипывала рулетка.

– Товарищ майор,– обратился к тучному и, не смотря, на солидный возраст, ещё довольно свежему на вид, человеку в форме следователя прокуратуры молодой криминалист «по гражданке»,– все люди, как люди, а лейтенант Жуканов топчется по следам.

Василию Захаровичу Расторопу, одному из заместителей районного прокурора города очень нравилось, когда к нему обращались, называя его «господином»… Но коли уж принято, по службе, да и традиционно, «товарищ», так и бог с ним. Пусть будет так. Растороп среагировал на сетования своего юного коллеги и сказал следователю Жуканову, чтобы тот не изображал себя слона в районе оставленных улик и «активно не затаптывал следы». А всё же, настроение у Расторопа было бы более приподнятым, если бы подчинённые назвали его «господином»…. Впрочем, какой, к чёрту, он, Растороп, господин! Выходец из самых, что ни на есть, южных крестьян. Пятый и не последний ребёнок по счёту… в нищей, даже по тем, относительно старым временам, семье колхозника. Правда, он знал уже, что через несколько дней ему присвоят очередное звание подполковника, и это его радовало.

Но, всё-таки, он ещё не успел и карьеру себе солидную сделать. Времена круто изменились… Правда, судьба его не кинула. Он сразу же, держа нос по ветру, вступил в члены партии «Единая Россия», которую не без основания один из российских, очень ответственных лиц, не с юмором, а вполне, серьёзно назвал партией власти… Этими словами он дал ясно понять гражданам многочисленной России, что такое явление, как «демократия» – затянувшаяся шутка в стране, не более, и что, вместо одного руководящего клана пришёл другой. Причём, неизвестно откуда взявшийся и… Да, к чёрту, политику! Тут не разберёшься. Да и стоит ли?

Главное заключалось в том, что Василий Захарович, как и его семья, в жизни был устроен сносно. В олигархи не попал, ибо там надо было иметь в самых «высоких верхах» мохнатую лапу, чтобы… помогла загрести капитал и власть и кого надо отгрести… в сторону. Но таковой не имелось… Да и так хорошо.

Всего в жизни Растороп добился сам. Карьёру, всё же, какую-то сделал, квартира нормальная имеется, несколько дел горячих раскрыл, почти лично… скоро очередное звание подойдёт. А ему – всего-то… сорок лет… с небольшим. Нормально. Одним словом, Растороп особенных звёзд с неба не хватал, но следовательскую, потом, почти и прокурорскую зарплату, что называется, не бойкотировал. Жить можно. А по сравнению с другими, многими другими, он, считай, существовал не безбедно. Это в телевизионных и смешноватых отечественных сериалах о следователях и прокурорах частенько подчёркивается, что, мол, бедновато живут те замечательные люди, которые с преступниками борются… Хоть и не совсем тут истинная правда, но Растороп ещё бы от одной прибавки к заработной плате не отказался.

Да и что там говорить, жил он почти, как господин, поэтому и в тайне желал, чтобы его так и называли… И он из кожи лез для того, что бы все знакомые и не совсем таковые считали его преуспевающим в жизни. Так оно и есть. Жена – главный бухгалтер на одном из заводов. Теперь и самый последний балбес знает, что такая должность очень и очень хлебная… даже во времена, так называемых, экономических кризисов. А сын его институт заканчивает…

Молодой криминалист терпеливо ожидал самой нормальной реакции от непосредственного начальника на свои слова, ибо Жуканов продолжал самым наглым образом игнорировать даже справедливые замечания заместителя прокурора. Криминалист прямо смотрел в глаза майору. Растороп причмокнул своими мясистыми губами и наконец-то обратил внимание на говорившего всерьёз.

– Чего ты, Федя, капризничаешь,– улыбнулся майор и объяснил криминалисту.– Видишь, менты-опера или, теперь уже, копы ходят, где попало и ничего… А Жуканов будет вести данное дело самостоятельно. Надеюсь, при таком раскладе отпечатки его следовательских туфель тебя не очень смутят?

– Извиняюсь, опять увлёкся,– очень вежливо вклинился в разговор подошедший к ним Жуканов, одетый в чёрный костюм из плотной ткани.– Да нигде я почти не наследил. Я, Василий Захарович, пару раз прошёлся туда и обратно. И всё!

– Игорёша,– игриво погрозил толстым и розовым пальцем Жуканову майор,– будешь тут разгуливать, как слон, найдём другого следователя на это дело. А тебе отличаться надо. Пора! Ты же знаешь, как я скажу, так и главное начальство и решит. Завсегда меня поддержит. Командиры к моему голосу прислушиваются. Мой голос – почти что, песня соловья в хоре… лягушек.

– Обижаете, Василий Захарович, и не по делу,– наигранно потупил взгляд Жуканов.– Я тоже хочу быть соловьём, как вы… господин майор. А тут, увлёкся. Сами понимаете… товарищ майор. Я очень хочу, чтобы мне это дело поручили.

– Ты мне тут, брось, лейтенант Жуканов, то товарищем меня обзывать, то… господином.– Растороп понимал, что молодой следователь очень продуманный субъект и карьёру делает, что называется, сразу же, что называется, с марша в бой.– Всё в моих руках и… даже ты. Но мне одно кажется… на счёт твоей личности. Ты всегда говоришь правильно, но не очень-то откровенно.

Растороп сейчас, в очередной ответственный момент, чувствовал себя очень мудрым и, при том, скромным и лояльным начальником. В принципе, так и было. Кое-что он знал и умел.

– Напрасно вы так про меня думаете, товарищ майор… Я следователем прокуратуры мечтал быть всегда, им и умру. Даже в самые крутые отделы, в МВД, не тянет на оперативную работу. Здесь – моё… И я хотел бы сам…

– Ты ещё в нашем деле не «сам», а маленький «самёнок». Если я и говорю тебе обидные слова, то для пользы дела… Ты, знаешь, поспрашивай более старших своих коллег, много ли я там с ними беседы веду и панибратствую. «Здравствуйте» и «до свидания» – и вся суета. А по делам текущим и служебным со всякими и разными веду беседы культурненько и пристойненько… без обид. С бездарями, простите, обниматься и горилку пить не намереваюсь.

– Да. Я знаю, Василий Захарович, что на вашем счету много сложных раскрытых дел.

– На моём счёту… пятьдесят рублей в банке… стеклянной пол-литровой, да нервные болезни, и сердце уже не так громко стучит, как в молодые годы,– Растороп не стал распаляться, но воспитывать Жуканова не прекратил.– Кто его знает, может быть, сыщик и должен быть хитрым выскочкой, героем наших мутных дней, таким, как… Павка Корчагин. Впрочем, уверен, что ты даже и не слышал о таком литературном персонаже.

– Слышал, конечно. Это танкист,– убеждённо заявил Жуканов.– Погиб, вроде как, под Ржевом в Великую Отечественную войну.

– Если бы у меня было много времени, товарищ лейтенант, то я очень громко бы и настойчиво рассмеялся. Но занят… Сам видишь, перед нами натуральный труп, а не… Но ты понял.

– Понял, Василий Захарович.

– Я допускаю, что можно вести двойную игру, но ради нашего общего дела по неустанной и постоянной борьбе с бандитизмом. И как ты, понимаешь, Жуканов, не только с ним. Я, при необходимости, закрою глаза на двуличность человека, но только не на его двоедушие. Впрочем, в голову не бери. Я говорю всё это так, без злобы, и, понятное дело, не сравниваю твою личность, Игорёша, со всякими… негодяйскими натурами.

– Не цените вы меня, Василий Захарович. У меня радость не оттого, что здесь кого-то замочили, а потому, что дело, возможно, поведу я.

Жуканов отошёл в сторону. Как бы, обиделся на начальника.

– Ну, что там, Федя?– Майор от прокуратуры сосредоточил своё внимание на криминалисте.

– Пока могу сказать, что смерть пострадавшего, ориентировочно, наступила вчера, поздно вечером. Потом определим точнее. Причиной тотального исхода стал удар острым рассекающим предметом…

– Попроще, Федя, и покороче,– Растороп закурил.– Чем его…

– Можно и проще, Василий Захарович. Мужчина убит холодным оружием, похожим на саблю, шашку или секиру. Предполагаю, что убийца не профессионал, мог бы бросить труп в канаву, в крайнем случае,– повернулся к вновь подошедшему к ним лейтенанту Жуканову.– Проведём, разумеется, тщательный лабораторный анализ. Уверен, Игорь, что самые козырные карты обнаружатся при вскрытии… Похоже, что у покойника средняя степень опьянения.

– Не скажи, Федя, гоп, пока не перепрыгнешь,– Жуканов игриво ущипнул криминалиста за локоть.– Речь у тебя, Федя, как у мусорщика. У покойника не может быть опьянения, потому что он… труп.

– Точно,– кивнул головой Растороп.– Я не знал ни одного выпивающего мертвеца. Потому, как я понял, ты, Федя, хотел сказать, что человек, в перспективе, покойник употребил определённую дозу алкоголя перед тем, как сделаться мёртвым.

– Верно подмечено, товарищ майор,– не остался в долгу Федя.– Но вы не совсем правы. Иронию вашу не принимаю уже потому, что мне приходилось сталкиваться и с такими явлениями, когда преступники пытались влить определённую дозу спиртного в нутро уже мёртвых людей. Делалось это по незнанию… с их стороны. Но, думаю, Жуканов, хоть и не очень опытный, но всё-таки… следователь и слова мои понял правильно. Но сделал вид, что до него что-то не доходит, как до… некоторых.

– Баста! Хватит тут друг перед другом выначиваться! – Майор махнул рукой.– У нас перед глазами, как мне понимается, мокрое дело, а ни какая-нибудь там отгадайка на «Поле чудес». И меня тут прикалывать нечего, Федя! Я вам не Ванька с водокачки, а заместитель районного прокурора города, и сюда приехал не на экскурсию и даже не грибы собирать. У нас, в округе, давненько никого саблями не убивали. Утюгами и другими предметами – наблюдалось, но, чтобы саблями – не помню… И вообще, наш город, по сравнению с Шанхаем, спокойный. Даже нувориши с дворниками обнимаются. Все свои. Все в детстве одних и тех же бичих… осеменяли… как могли.

Честно сказать, криминалист старший лейтенант Фёдор Крылов с самого первого появления в районной прокуратуре Жуканова не воспылал к нему доверием, любовью и уважением, которые не даются авансом. Вкрадчивое и подобострастное прогинание перед вышестоящими чинами со стороны Игоря, смело вступившего на поприще работника юстиции, вызывало у криминалиста только чувство отвращения. Крылов не сомневался в том, что Жуканов из тех людей, который может до поры до времени, лизать кому-то задницу, а потом, при удобном случае, разорвать её, эту филейную часть, своими крепкими зубами… в клочья. Политика шакала: перед начальством ползать на брюхе, с равными стараться казаться чуть повыше их, а слабых и оступившихся – не щадить…

От небольшой группы оперативников отошла, всхлипывающая женщина, средних лет.

– Товарищ командир,– с испугом сказала она Расторопу,– тут и мои следы от резиновых сапог. Имеются. А как же! Об этом я уже всем вам… предупредила, чтобы меня за решётку не упрятали. Милиционеры или, как сейчас говорят, полицейские вот к вам направили… объясниться.

– Там видно будет, прятать вас за решётку или нет,– пошутил Растороп,– а пока вы не присели… годков этак на пять, все разговоры ведите вот… с Игорем Васильевичем Жукановым. Он – следователь…

Жуканов извлёк из внутреннего кармана чёрного пиджака миниатюрный цифровой диктофон. Включил его, подсоединил небольшой микрофон и очень близко поднёс его к лицу женщины. Да и сам старался находиться в зоне, так называемой, активной звукозаписи. Он строго сказал:

– Отчётливо произнесите ваше имя, фамилию, отчество! С помощью голоса укажите свой домашний адрес!

– Я всё уже говорила,– всхлипнула женщина.– Я, Лапова, Маргарита Петровна. Уборщица. Шла на работу. Я рано хожу, вон в то здание, в учреждение, где… мафия работает. Там я занимаюсь мытьём полов. Шла вот и… увидела. И в полицию сообщила, по своему мобильному телефону. Сейчас такие имеются почти у всех бомжей… даже. Полиция быстро подъехала, потом и вы… Я подождала всех, как положено.

– Так. А почему спустились в овраг?– Сурово поинтересовался Жуканов.

– Господи! Да по малой нужде. Овражек-то…вместительный. Кто меня тут увидит, старуху? Спустилась и, значит, после того, как нужду справила и увидела… Гришку Лепина, за-руб-лен-но-го!

– Вы его знали, Маргарита Петровна?– Заместитель районного прокурора взял инициативу на себя.– Любопытно.

– Понятно, знаю. Крановщик он. К тому же, сосед мой по подъезду. Слава богу, что он не женат. А так бы, если что, жене и ребятишкам, грустно было бы… отца хоронить. Чего уж там. Попивал покойник, но не больше, чем все. Но я это… Гришку не убивала.

– Что-то ещё вы можете, гражданка Лапова, сообщить нам по-существу вопроса? – Растороп нахмурил свой широкий лоб.– Сейчас любая подробность может помочь следствию…

Имелись ли у Лепина враги? Какие там у него, всемогущего Григория могли быть враги? Никто бы и не осмелился… Почему? Да, потому, что погибший крановщик, разумеется, при жизни называл себя Царём Успения. И многие ведь в это верили. Проще говоря, он являлся Императором Смерти, и воле Свыше (да и по собственной инициативе) мог при обычном пожелании уничтожить не только пару-тройку людей, но и многие сотни тысяч и даже миллионы двуногих в любой точке Земли. Он считал, что это благое дело – освободить их (досрочно) от земных кошмаров, ужасов и неприятностей…

– Получается, что этот вот… зарубленный саблей господин… крановщик,– деловито и озабочено Растороп почесал подбородок,– считал себя, этаким вот… Вселенским Эвтанатором…

– Если в общении опираться на нормативный русский язык,– поправил старшего по званию и должности криминалист Федя,– то не эвтанатром, конечно, а эвтаназитёром. Потому, что слова «эвтанария» не существует, а вот… «эвтаназия» есть. Значит, он – эвтаназитёр.

– Ну, может быть, и так,– согласился Растороп.– Суть в другом… Сейчас мы должны глубоко… выяснить, кто же замочил, то есть лишил жизни, этого вот, практически, сумасшедшего господина Лепина. Подумать только! Перед нами труп самого Царя Успения!

– Но я не убивала этого… фтаназитёра!– Громко и убеждённо повторила Лапова.– Что, у меня других дел, что ли, мало?

– Отлично,– хлопнул в ладони Растороп, обращаясь к Жуканову.– Отлови-ка, Игорь Васильевич, двух понятых… из гражданских, чтоб всё чётко было. Проведём и предварительное опознание трупа. Убивала – не убивала. Посмотрим. И вообще, не понимаю, господа, не понимаю, что я тут делаю! Мне в кабинете надо сидеть и руководить. Обычное убийство, а нас тут, как гороху, насыпано.

– Не у-би-ва-ла!!!– Завопила Лапова

– А то мы на один труп, как стая воронов слетелись. Достаточно сюда было Игорёше да Феде заявиться. Теперь понятно, что дело здесь короткое. Трупов нынче хватает,– Растороп не обращал внимания на крики и завывания Лаповой.

– Не убивала,– прошептала Лапова и перекрестилась.– Как перед богом, не убивала. Не виновна в его смертушке или, как среди нас, богопослушных говорят, в успении… человечьем. Не убивала.

– Но факт… на лице,– заметил заместитель районного прокурора.– Он, предположительно, гражданин Лепин успел… умереть и даже очень преуспел, и все мы там будем.

Растороп положил свою тяжёлую руку на плечо Лаповой, давая ей понять, что, хоть она и под подозрением, но это совсем не означает, что её вот, прямо сейчас, упрячут в кутузку. Он жестом, подталкивая уборщицу к тому месту, где пока ещё лежал труп, дал женщине понять, что ей следует ещё раз посмотреть на убитого мужчину и окончательно и бесповоротно засвидетельствовать, что пострадавший – именно и есть крановщик местной частной строительной организации «Этаж» Григорий Матвеевич Лепин.

Овраг действительно был не глубокий, и утреннее солнце имело возможность довольно тщательно осветить лицо погибшего. Удар сабли пришёлся по шее, поэтому голова покойника была почти наполовину отрублена. Основная масса крови стекла ручейком вниз, а часть – застыла.

– Произносите, Маргарита Петровна в микрофон, я – такая-то и такая,– начал говорить Жуканов и осёкся…

Было, отчего потерять дар речи. Картина, которую наблюдал не только он, но и несколько человек в форме российских полицейских и в гражданской одежде, да ещё с десяток зевак, претендующих на роль понятых, была не для слабонервных. Происходящее мог равнодушно воспринять только пьяный человек или полный идиот. Каждый из присутствующих здесь видел, как труп мужчины, вместе с его одеждой, начал медленно растворяться в воздухе. Вместе с ним в течение одной минуты, в буквальном смысле слова, испарилась и кровь. Кто-то великий и могучий уничтожил даже следы, оставленные на месте преступления и виновными, и… безвинными. В одно мгновение земля была разглажена, словно промятая матерчатая ткань.

Не растерялся только бравый майор, заместитель районного прокурора Растороп. Василий Захарович отчаянно и тупо наклонился к «убегающему» трупу и попытался схватить его за ворот брезентовой куртки своей мощной пятернёй. Но рука его проваливалась в пространстве.

– Ты куда?– Выпучив глаза, спросил неведомо кого Василий Захарович, незаметно для себя севший в своих отглаженных форменных брюках прямо на огромный комок глины.

Лапова и молодой оперативник тут же потеряли сознание, завалившись на землю прямо в овраге. Причём, никто из находящихся здесь, в этом злополучном месте, на данный момент не поинтересовался их самочувствием. Что уж там говорить, каждого обуял если не ужас, то животный страх, смешанный с диким удивлением.

Понятное дело, когда мыслящему земному двуногому приходится сталкиваться с доселе не ведомым для него явлением, то зомбированный земными «законами и постулатами», головной мозг среднего, «дежурного» человека твердит только одно: «Этого не может быть». А если не может быть, то «я… сошёл с ума». Но коллективного помешательства, причём, на одном и том же, по сути, не бывает. А если кто-то утверждает, что такое возможно, то вот именно он и есть, утверждающий это, истинный сумасшедший.

Выйдя из оцепенения, люди очень проворно выскочили из оврага наверх. Инстинкт самосохранения заставил их если не бегом, то поспешным шагом, добраться до автомашин. И они поступили правильно потому, что несколько секунд промедления могли стоить им если не жизни, то основательной потери памяти.

Прохожие, из самых любопытных и охочих до сенсаций, не сговариваясь, бросились бежать.

– Как же… теперь, Василий Захарович?– Пролепетал Жуканов.– Такое дело… вырисовывалось.

– Заткнись! Хватайте с Федей тело Лаповой и грузите в машину!– Крикнул Растороп.– Все уже слиняли с этого чёртового места! Быстрей!

– Да, тётку нельзя здесь оставлять. Она тоже… может раствориться,– задумчиво произнёс криминалист Крылов, помогая Жуканову заталкивать в «Фольксваген» обмякшее тело Маргариты Петровны. – Почти что… отрупенела.

Служебные автомобили стремительно помчались от сатанинского места прочь… почти в неизвестном направлении.

Но, буквально через несколько минут все сидящие в машинах (как, впрочем, и случайные свидетели) начисто забыли о том, что произошло. Головной мозг буквально каждого свидетеля происшествия переключился на… иное. Все внезапно и скоропостижно вдруг вспомнили о том, что им надо направляться в сторону оврага… Блюстители закона и представители правопорядка, разумеется, отправились на машинах туда, откуда только что торопливо уехали. На место преступления и там, где лежит труп мужчины, уже довольно солидного возраста.

– Миша! Да не той ты дорогой поехал в микрорайон Зелёный,– нервозно сделал замечание шофёру Растороп.– Надо туда по Нариевскому проспекту двигать. Так короче.

– Точно! Меня перемкнуло, Василий Захарович,– сказал водитель «Фольксвагена» и резко свернул в правую сторону, в один из проулков.

Никто не заметил и того, что в машине уже не было с ними Маргариты Петровны. Она, каким-то, не вероятным образом оказалась там, в овраге… Справила малую нужду и увидела окровавленный труп мужчины, у которого наполовину была перерублена шея. Лапова пулей выскочила из оврага, забыв надеть на себя рейтузы. Придя немного в себя, она справилась с этим привычным делом и позвонила по своему мобильному телефону в милицию.

Одним словом, почти всё заново повторилось и в овраге, и рядом с ним. Те же слова высказал майор Растороп лейтенанту Жуканову, да и криминалист Фёдор Крылов повторился, как и все остальные, не подозревая о недавней репетиции предстоящих действий. Разумеется, и Лапова ничего не помнила. Но… её показания были совсем иными, чем прежде, потому что в овраге лежал уже труп не крановщика Лепина, а совсем не знакомого ей мужчины. Но она, всё равно, оказалась под подозрением.

Всё то, что женщина надиктовала на миниатюрный цифровой диктофон Жуканову раньше, было стёрто. Это ведь сделать гораздо проще, чем «подчистить» человеческую память.

А молодому следователю Игорю Жуканову и на самом деле не везло. Вот уже больше года после окончания юридического факультета университета он проработал следователем в районной городской прокуратуре, но ничего… особенного под руки не попадалось. Разбирался он, в основном, с мелочёвкой: пьяные драки, бытовая буза, хилое воровство, угон автомашины, имелось, правда, пара случаев застольного убийства… По пьяной лавочке, в одной компании. Что ж тут было раскрывать, когда ещё не опохмелённый мужик или баба сами являлись в отделение полиции с повинной и давали оперу показания примерно такого содержания: «Пришил я её, потому как очень меня рассердила и надоела по жизни» или «Плевать, что внучек! Он у меня деньги воровал, но я его топором и огрела, наркомана окаянного».

Одним словом, лавры преподносят следователям прокуратуры и полицейским операм всех подразделений бузотёры-бытовики, криминальные действия которых часто приводят их жертв и к летальным исходам. Они-то вот… так называемые, бытовушники и являются, по сути, создателями, творцами основных процентов раскрываемости преступлений. Вот с такими «добрыми самаритянами» и работал Жуканов, а тут – неясное дело… уже на первый взгляд. Придётся попотеть, чтобы узнать, как, кто и зачем лишил жизни неизвестного мужчину, судя по одежде, бомжа.

Как только Лапова осведомила ментов (навечно переодетых в копов) о случившемся, а они, в свою очередь, прокуратуру, Жуканов сразу же выкрикнул: «Я поеду!».

– Не похоже на тебя, Игорёша,– сказал ему криминалист Фёдор Крылов,– не разобравшись, что и к чему, сразу же свою кандидатуру… выдвигаешь. А если – пролетишь, не сумеешь отличиться? Мне очень… загадочно, что ты не только увиливать от «мокрого» дела не стал, но даже решил постараться. Или ты надеешься, что опять… бытовуха, и преступник через часок-другой будет уже париться в КПЗ?

– А твоя здесь забота маленькая, господин криминалист,– огрызнулся Жуканов и уже мягче пояснил.– Понимаешь, Фёдор Ильич, мне хочется раскрутить что-нибудь… особенное. Впрочем, может быть, здесь всё – проще пареной репы.

– Тогда, действуй! Похвально. Кое-какие концы уже имеются,– Фёдор озадаченно посмотрел на Жуканова,– но что-то больно много концов. Тут столько подозреваемых перед тобой явится – пруд пруди. Одних следов на месте преступления – море, Кстати, и от твоих мощных мокасин – тоже.

Жуканов был по натуре самолюбивым человеком и, к тому же, «хитро-мудрым», как его и называли старшие коллеги, считай, по всей сфере местных органов юстиции, включая пять районных (вместе с сельской), непосредственно, городскую, бассейновую, транспортную и другие прокуратуры. Всё ведь взаимосвязано. Кроме того, и краевая располагалась через дорогу от районной, где трудился Игорь.

Да и оперативники, и представители сыскных служб разного формата и специализаций местных органов МВД были наслышаны о непутёвом следователе Жуканове.

На открытый конфликт с людьми, с товарищами по службе, он шёл редко, но если приходилось, то это были те, что имели определённые проколы и готовы были занять если не место на тюремных нарах, то пополнить большой, но не очень дружный коллектив городских безработных. С ними огрызался, разумеется, но осторожно, с оглядкой, понимая, что у них могут иметься большие связи и не только «волосатые ноги», но и «руки».

Разумеется, подследственных и подозреваемых «из народа», (то есть ни крупных чиновников, ни бизнесменов, ни подобных им) он за людей не держал. С ними обращался очень вольно – творчески. Хоть отечественная «демократия» уже, как говорится, имела свою историческую летопись и могла бы, при желании, отметить свой, почти что, заметный… юбилей, опасная тусовка продолжалась. Поэтому молодой Жуканов старался держать нос по ветру.

Разборки на большой зоне, то есть в мире, который пока ещё целиком и полностью не угодил за решётку или в загробную обитель, всё ещё были крутыми. Кое-какие деньги (очень солидные) были практически отмыты. В молодом, как бы, капиталистическом мире заняли свою нишу дети бывших партийных боссов, недавние комсомольские работники, руководители предприятий, отставные старшие офицеры и генералы, фарцовщики и спекулянты крупного масштаба, уголовные элементы высокого полёта… Влиятельные кланы и группировки продолжали заниматься физической ликвидацией тех магнатов, кто не желал делиться, по сути, награбленным. Если их не убивали, то попросту изолировали от общества и умело… банкротили. Но в пользу крепких и подставных… «пацанов».

Сама же, всеобщая тусовка в стране была не только трагичная, но и комичная. Тайны, как бы, покрытые мраком, не являлись зачастую таковыми для тех, кто ими терпеливо интересовался, не пытаясь что-либо изменить в лучшую или какую-нибудь другую сторону. А среди скромных и молчаливых наблюдателей имелись и до сих пор имеются люди, которые могли бы, как говориться, одним росчерком пера изменить негативную ситуацию или, по крайней мере, приостановить социально-экономический шабаш, превращающийся в политический.

А чудес хватало. Например, зачастую в главные телохранители новоиспечённого (самым не понятным образом) магната или туза-мультимиллионера шёл бывший зек-рецидивист, а то и мокрушник от… беспредела, с подмоченной, но тщательно отредактированной биографией. Ответственным и даже самым главным гоблином в любом частном охранном предприятии (ЧОПе), вполне, мог быть шизофреник, объявившим себя сенсеем-мастером рукопашного боя; в прошлом, авторитетный мент, явно погоревший на службе: и даже просто очень «хороший знакомый одного очень хорошего знакомого»…

Смышлёный по природе своей Игорь Васильевич Жуканов с малых лет понимал, что особо нос не следует ни куда совать. Но, при возможности, надо рисковать, чтобы добыть себе, как говориться, жирный кусок мяса. Но делать это надо, как бы, на законных основаниях. А если и нарушать закон, то так, чтобы комар носа не подточил.

Игорёша, чего греха таить, не особо церемонился не только с подозреваемыми, но и со свидетелями и, вообще, как выражаются иные снобы и плебеи, с представителями простого народа. Для тех, кто плотно сел у кормушки, все, кто не обладает солидными средствами, «нарисованной» мафиками и политизированными богемниками славой и большими полномочиями, есть «простой человек», проще говоря, быдло. Жуканов мог запросто не только оскорбить человека, с которого, кроме клока волос нечего поиметь, но и взять его, что называется, в работу. Запросто и с большим удовольствием. Проще говоря, он мог избить во время допроса самого беззащитного и, чаще всего, невиновного. Разумеется, держал плотную связь с определённой категорией оперов-сыскников из служб МВД, с теми, кто мыслил и действовал примерно так же, как и он.

Наш народ, задавленный нуждой, но свято не верящий в своё жалкое состояние, можно бить и морально, и физически. Почти сто процентов, что какой-нибудь работяга или мелкий инженеришка-клерк с пристрастием допрошенный и получивший увечья, никуда не пойдёт жаловаться. Да и кому? Ведь ему навешают такое, что и рад не будет. На головы наших людей, особенно тех, кто опьянел от запаха условной и дозированной демократии, хоть бомбы сбрасывай. Они будут терпеть невзгоды, запланированные акции, лихолетья и кризисы, и считать, что так оно и… положено, то есть так и должно быть. И крылья обретёт успокоение в душе почти каждого, кто даже не знает в рыла тех, кто его обирает, что «энти бонбы не атомные».

С такими замечательными людьми можно строить любое общество: от «христианско-ангельского» до каннибальской монархии; выбирать в депутаты и так далее лесных медведей после их долгой зимней спячки. Проголосуют! Всё едино. Всё хорошо.

А он, Игорь Васильевич Жуканов, единственный и очень поздний сын видных руководящих «работников» былых времён (упокой Господь их смятенные души в иных мирах), почти не кушал в раннем детстве манную кашу. Он практически не знал, что это такое… Существовали ведь и другие продукты питания. Он только сейчас, в зрелом возрасте, понял, что минтай – это рыба и совсем не персонаж из русских народных сказок, а реальный и основной продукт большинства трудящихся, ходивших на демонстрации под красным флагом, а теперь поклоняющиеся… трёхцветному. Тут бы народ сказал: хрен редьки не слаще.

Одним словом, престарелые родители, отдав богу душу, оставили своему отпрыску солидную четырёхкомнатную квартиру, почти новую «Вольво», загородный четырёхэтажный домик, большое количество драгоценных «безделушек», несколько картин известных художников (которые во время своего вечного творческого поиска перебивались с хлеба на воду, да и на водку) и определённую сумму денег… в матрасе, в американских долларах.

Даже самые революционные события наших дней никак не повлияли на его судьбу. Уже старые, но ещё активные его папа с мамой своевременно, что называется, надели на себя перекрашенные овечьи шкуры, и купили три солидных магазина. Но… старость не дала им развернуться. Умерли, почти одновременно, так и не поняв, что на грешной земле ничего им не принадлежит, даже их изрядно поношенные тела. Игорёша успел выгодно продать данные торговые точки и вложить капитал в одно из столичных книжных издательств, не умело, но с «большим прикупом» воспевающих тяжёлый и очень и очень нужный труд многочисленной оравы сыщиков всяких и разных подразделений МВД.

Секреты тибетской кухни, исповеди бывших людей из Кремля, околосексуальные романы, астрологические прогнозы до 3000 года… Всё это тоже приносило ощутимый доход, ибо он фактически был владельцем фабрики «новых русских сказок», написанных случайными прохожими то ли не на существующих сленгах, то ли в пьяном бреду многочисленными сторожами детских садов и путанами-теоретиками. Всё это Жуканову было без разницы. Пусть издают хоть записки пуделя Артемона, лишь бы качали деньгу с отечественных зомбиков.

Получилось так, что подавляющее большинство тихушников, затаившихся джинов из недопитых совдеповских бутылок с водкой, вырвались наружу и на свои картонные лица напялили ещё и картонные маски. А доверчивый «простой народ» принял всю мерзкую возню за… чистую монету, вернее, за демократию. Вот таким, примерно, и стал Игорёк – доверчивым частично, и в… «картонной» маске. Ведь яблоко от яблони… впрочем, это всем известно.

Большие грехи и маленькие Игорю Васильевичу Жуканову, как всегда, прощались. Слишком ещё силён и поныне авторитет бывших царедворцев. Оттого их отпрыскам,– мальчикам и девочкам,– живётся как-то чуть-чуть поуютней, чем таким же детям, но из… «простого народа». Многие из районной прокуратуры больше, чем догадывались, что интеллигентный (пусть непутёвый) с виду и даже очень симпатичный и обаятельный следователь Жуканов занимается, по сути, рэкетом. Собирает дань не только с директора и владельца одного из городских рынков Ахмета Ренатова, но и с мелких бизнесменов, нарушающих своими действиями и поступками и поныне, несколько загадочный загадочный Уголовный Кодекс Российской Федерации.

Он считал, что делает почти святое дело, занимаясь шантажом и вымогательством. Ведь и так ныне в тюрьмах, и на зонах очень высокая плотность «населения». Сему факту позавидовал бы даже сам Иосиф Виссарионович. Но, во всяком случае, в остальном, как считало большинство (не очень уважающее подхалима Жуканова), Игорь был честен и отчаянно старался бороться с преступниками… с теми, которых позволялось искоренять свыше. Что ж, тут, разумеется, надо показывать свою принципиальность и хватку. Ведь не аптекарем же он работал.

И вот теперь он задался целью, из-за самолюбия или тщеславия, раскрутить обычное, на первый взгляд, дело об убийстве неизвестного мужчины средних лет, бичеватого вида. Понятное дело, в случае пожарной необходимости, он постарался найти бы и виновного из числа… подставных, навесил бы на какого-нибудь чудака «мокруху» и «пустил бы его к хозяину паровозом». Здесь понятно. Жуканов отправил бы на долгих срок в одно из мест заключения невиновного человека. Запросто. Простой человек. По современным понятиям, почти бесхитростный.

Но, понятное дело, он будет из кожи лезть, чтобы найти, всё-таки, настоящего убийцу. Жуканов очень хотел, чтобы о нём активно заговорили, может быть, даже и на страницах городской газеты.

Таким или примерно таким представлялся образ Игоря Жуканова основному большинству следователей прокуратуры и полицейских оперуполномоченных, то есть тем, кто уже более или менее знали его, как личность. Другие же, меньшинство, наоборот, считали молодого следователя скромным, смелым, умным, деловым, справедливым, положительным и т.д. «Каждый прав на своём шесте, Фёдор,– сказал криминалисту Крылову Растороп.– А наше общее дело – стоять на страже закона и не шибко вякать, и не философствовать. Мы, понимаешь, Фёдор Ильич, не представители Государственной Думы. Мы… совсем другое дело».

Этой полукрылатой фразой Василий Захарович, как ему самому казалось, на веки вечные урезонил криминалиста Федю. Но что касается Крылова, то он в младенчестве не отказывался от манной каши, а в студенческие годы, учась в медицинском институте (ныне университет) питался сплошно килькой, за что и получил погремуху-кличку «Гурман». А в жизненной тусовке почти всё меняется и события, и люди. Но, что касается Феди Крылова, обременённого семьёй в составе жены Натальи и двоих малых детей, остался неизменных в своих оценках жизненных ситуаций.

Он, Крылов, был статичным и не меняющим своих взглядов и убеждений, твёрдым, как придорожный булыжник. Наверное, это во многом происходило потому, что он не ждал наследства… из безоблачных краёв дальнего или, на худой конец, ближнего зарубежья. Но он был уверен в себе и прекрасно понимал, что даже на не очень маленькую зарплату криминалиста при районной прокуратуре города можно, вполне, прокормить большую компанию не только воробьёв, но и людей… если очень постараться.

По одному из дворов нового микрорайона двигалась похоронная процессия. Несли гроб с телом того самого убитого, зарубленного саблей (экспертиза установила). Погиб совсем не бомж и не бич, а мастер одного из участков строительной организации «Этаж» Пётр Фомич Арефин. Просто он потому был не очень прилично одет, перед собственным убийством, что считал, что на работе возле миксера-бетономешалки не обязательно красоваться во фраке и при галстуке-бабочке.

Лицо покойника было открыто, как и полагается во время шествия. Его многие в глубине собственных мыслей назвали весьма «выразительным», и если бы не эта ситуация… с похоронами, то покойника можно было принять за спящего человека.

Выражение его лица, как у относительно живого человека. Физиономия обиженного и, вместе с тем, саркастичного господина. Казалось, он мысленно буквально всем присутствующим не говорит, а кричит: «Чёрта с два вы найдёте убийцу!». Естественно, сейчас покойник знал и понимал нечто такое, что не доступно существующим на планете Земля. Во всяком случае, ему было известно, по какой причине и кто поменял его, живого, на мёртвого Лепина. И такие фокусы покойнику казались явной несправедливостью. Разве не смешно? Тот, кто убит – жив и здоров; а он, Арефин, оказавшийся совершенно не причастным к криминальной истории, оказался мёртвым. Но смерть его натуральна, как и кровь, смешавшаяся с глиной в овраге… Именно его кровь, Петра Фомича, третья группа, положительный резус…

За гробом, сзади, шла жена покойника – Инна Парфёновна Арефина. Её под руки поддерживали уже два довольно взрослых сына – Константин и Михаил. Из катафалка, возглавляющего колонну, звучала траурная музыка.

Процессия почти дошла до главной дороги, остановилась. Люди заняли место в автобусах. Гроб с покойником погрузили в катафалк, да так неаккуратно, что покойник зашевелил губами. Никто такому явлению не удивился. Всем и всё было ясно: тело начинает медленно разлагаться, потому и его части… шевелятся. Но как бы ни так. Арефин крепко и, как ему показалось, смачно сматерился и при этом громко сказал: «Осторожно швыряйте гроб, гады! Не дрова повезёте, а живого человека!»

Да, всё не так просто. Если бы хоть один покойник в мире считал себя мёртвым, то наверняка, как говорят, небо упало бы на землю. Но оно не упадёт, потому что слито с Землёй и давно уже воплотилось, точнее, стало с ним единым организмом. Впрочем, это так, но лишь… отчасти. Увы, для окружающих Арефин считался мёртвым. Совсем скоро его домовину опустят в могилу… Но для них, оставшихся в сером и нелепом Мире, Пётр Фомич в гробу. А ведь он уже начинает чувствовать себя младенцем… в люльке. Впрочем, скорей всего, тут иллюзия и самообман. Так хотелось бы Арефину. Но он понимал и чувствовал, что в силу нелепо сложившихся обстоятельств, с ним может произойти самой невероятное превращение… Обителей у Господа много. Но неважно, главное, что он живой, И тут к бабке ходить не надо. Факт. Жив, но весьма и весьма… своеобразно.

Жена Арефина от горя буквально состарилась лет на десять, она уткнулась головой в ноги мужа. Его сыновья, прибывшие сюда из разных городов на последнее прощание с телом отца тоже, среди немногих родственников, сидели в катафалке. Находился тут и объявивший себя троюродным дядей погибшего, некий Борис Кузьмич. Он тупо и пьяно смотрел на успокоившееся лицо Арефина, лежавшего в гробу, тихо разговаривал и даже спорил с ним. Ехали в катафалке ещё несколько родственников, молчаливых и угрюмых. Впрочем, другими и не могли быть их лица.

В возбуждённое состояние души и тела вошёл только Борис Кузьмич, неизвестно откуда появившийся в горестный для семьи час. Он неожиданно громко сказал, указывая рукой на покойника:

– А ему теперя всё едино!

Вдова Арефина, как бы, вспомнив, что стала вдовой, вскрикнула и закрыла лицо руками.

– Я думаю,– старший сын Константин,– я думаю, они… найдут преступника. Если нет, мама, то я дойду до правительства.

Арефина прильнула к груди Константина:

– Не надо ничего делать, сынок. Ничего. Правды не было и нет на этой земле.

– Не городи огород, брат! Действовать необходимо, но не с кондачка,– с заднего сидения наклонился к ним Михаил.– А шуметь будешь, вообще, без работы останешься. Кому сейчас инженеры нужны? Что ты – судостроитель, что я – по ливневым коллекторам… В грузчики не возьмут. Надо молчать и действовать. Может, и найдут… преступника.

– Вот говорила я вам и сейчас говорю,– Инна Парфёновна на мгновение отошла от слёз и села прямо,– надо вам вступать в их партию… власти. Не помню, как она там называется. Всегда кусок хлеба для вас найдётся. А сейчас что? А вступили бы в их… Единую… то, может быть, и в начальники выбились. Они, вон, все, как друг за дружку держатся, и ещё двести лет так будет.

– Брось ты, мама,– сказал Константин,– это ж великий грех… за хлебную карточку хвататься. Наш батя честным был человеком – ни под какими уговорами не вступил в коммунисты… в своё время. Позор!

– Понятно всякому,– пьяно вмешался в разговор Борис Кузьмич,– душу продавать за земные блага более чем паскудно. Ни одного мироеда Господь в рай не пустит, даже если он на свои… ворованные семь церквей построил. Лучше бы этот ирод голодных накормил…

– Голодному надо дать удочку,– подал голос кто-то из родственников,– тогда он…

– Какая удочка! – Возразил Михаил.– И удочки не дадут, и рыбу ловить запретят, потому что у реки и озера есть уж и хозяин. Кто-то кому-то умудрился продать то, что принадлежит не мафиозному клану, который действует от имени государства, а всему народу и Богу.

– Оно так.– Борис Кузьмич заплакал.– Дажеть верёвку и мыло для крайнего случая самому себе добывать придётся… За деньги.

Микроавтобус-катафалк, наконец-то, выбрался с основной городской магистрали на сельскую дорогу, поэтому его начало трясти так, что временами стало казаться, что покойник хочет сесть в гробу, ибо лежать неудобно. Краешек ужасного шрама на его шее стал заметен. Все почему-то вспомнили, как был убит Пётр Фомич Арефин, стали об этом говорить. Но его троюродный дядя (вряд ли он им был) находился почти в отрубе, в полуобморочном состоянии. Видать, с горя, неизвестный никому родственник, выпил изрядно. Дорвался до бесплатного.

– Знаешь, мама,– поделился своим открытием Михаил.– Я уже познакомился со следователем… Кажется, фамилия его Жуканов. Он, вроде, толковый, напористый. Правда на людей смотрит свысока, как на лягушек… Но это не главное. Мне кажется, что он найдёт убийцу.

– Ох, если бы это было так,– махнула рукой Инна Парфёновна.– Да и какая теперь разница… когда Пети в живых нет. А на счёт Жуканова. Он ведь к нам несколько раз приходил, о многом расспрашивал. Не знаю. Мне показалось, что глуп он и заносчив… и всех подозревает в убийстве Петра. Даже меня. Так мне показалось…

– Работа у них такая,– тяжело вздохнул Константин.– Будем надеяться на лучшее.

Он, стиснув зубы, посмотрел на циферблат своих ручных часов. Но так и не понял, который час. Слёзы застилали его глаза.

На железнодорожном вокзале и в наиболее многолюдных местах, в частности, в месте, где произошло странное убийство, оперативников в форме полицейских, да и в гражданской одежде, находилось предостаточно. Очевидно, мерзкое и жестокое преступление надо было обязательно раскрыть, расследовать до конца. Но, скорей всего, причина всяческих «коповских» маскарадов и переодеваний заключалась не только в этом. Хотя по делу Арефина полиция и прокуратура работали рука об руку.

Правда, одно не учитывала оперативно-сыскная служба городского МВД, что «по гражданке» почти любой полицейский смотрится, как Дед Моро при… чёрной бороде. Ведь представителя правоохранительного порядка, даже если он, в «мундире» последнего бомжа очень легко распознать по походке, дежурной улыбке, не очень собранной речи (особенно, когда он старается войти в роль)… Вот таких тоже в городе хватало, не проходивших курсов актёрского мастерства.

Многие полицейские по манере своего поведения напоминают малых детей. Допустим, условной Машеньке два годика, прикрыла она глаза ладошками и говорит: «Меня нету». Она считает, что если она никого не видит, значит, и сама стала невидимкой… В общем, тут всё понятно. Но хватало в овраге и омоновцев, вооружённых до зубов. Кстати, не только в нём. Ясное дело, что, в частности, их активное «кучкование» ни коим образом не было связано с трагической смертью Арефина.

Сыщика из частного детективного агентства «Ориентир» и его руководителя Анатолия Розова не очень волновала полицейская суматоха, хоть он и в душе сочувствовал крепким и не очень крепким парням, обряженным, в большинстве случаев, в пятнистую камуфляжную форму или гражданский «прикид». Розов был в курсе происходящих событий, у него довольно много имелось добрых друзей и в полиции, и в разного рода местных прокуратурах.

Одно время и он работал в уголовном розыске, опером-сыскником. Но не долго. Получил ранение в правую ногу. Хромота не дала возможностей оставаться на «царской» службе. Медики категорически запретили ему оставаться в органах полиции в качестве оперуполномоченного. Бумажки из кабинета в кабинет с умным видом переносить – всегда, пожалуйста. Остальное – нет. Последствия ранения оказались довольно серьёзными. И даже в его молодом возрасте, ещё и тридцати не стукнуло, рана давала о себе знать (как у старика), ныла перед плохой погодой.

Сейчас Анатолий спешил по мелкому текущему делу, выполняя поручение большой группы пенсионеров с улицы Полтавской. Надо было найти похитителя собак и дать полную возможность (в судебном порядке) расквитаться бывшим их владельцам с бомжем и бичом и одновременно алкоголиком по прозвищу Вороний Глаз. Появившийся здесь неизвестно откуда и ночующий на чердаках и в подвалах домов двадцатилетний Бриков, опустившийся почти окончательно, не шманал прохожих по карманам по той простой причине, что до этого не дорос. Да и физически был не так силён, а по натуре – робок. Деньги у прохожих клянчил открытым текстов, но, как бы, милостыню традиционным способом не просил. Считал такое дело постыдным и позорным.

Но, в основном, он попросту наловчился ловить городских собак, не взирая на личности их хозяев. Разумеется, он тут рисковал по полной программе, но такой «бизнес» приносил ему определённый доход. За возвращённых, так сказать, кинологам «найденных» их четвероногих друзей Брикову полагалось вознаграждение. А те собаководы, которые не желали платить и грозили Вороньему Глазу полицией, теряли своих питомцев навсегда. Происходило это потому, что Бриков считал себя неплохим кулинаром и в свои юные годы хорошо знал вкус не только собачьего, но и кошачьего мяса.

В тяжёлые для себя гастрономические дни он закусывал «бодяжный» спирт под народным и общепринятым названием «шило» собачатиной и пользовался определённой популярностью в кругу своих частично верных, а фрагментами продажных друзей – нищих, бродяг и старых обносившихся воров, что давно уже отошли от дел по самым разным причинам. Собачьи шкуры, разумеется, не выделанные он умудрялся сбывать подпольным скорнякам буквально за бесценок. Ведь у бомжа каждая копейка на счету и очередной прожитый день – большое достижение в жизни. Никто ведь и никогда, даже от имени народа, не подарит даже самому культурному и грамотному бичу самой захудалого нефтеносного участка.

Впрочем, грешно дарить представителям народных масс то, по сути, что им исторически и так… принадлежит. А кто там и кому делает щедрые подарки, таким, как Бриков, и неведомо.

Для Розова данное особое поручение от большого коллектива пенсионеров было не особо трудным. Он за три дня с помощью своих агентов определил местонахождение Вороньего Глаза и теперь спешил навстречу с ним, временно живущим в одном из полуразрушенных старых домов. Бриков, понятное дело, не подозревал о надвигающейся встрече с детективом. Но достать собачьего вора было не так то и просто, потому что Шура Бриков периодически менял своё местожительство. Для того, чтобы сдать его представителям правопорядка, фактов у Розова имелось достаточно.

Правда, таких, как Бриков давно уже никто не отправлял на зоны. Там не нужны лишние рты, и поэтому мелких пакостников, таких, как Шура, просто вывозили на «ментовозах» куда-нибудь, очень далеко, за город, к примеру, в соседнюю область и с угрозами (а то и с профилактическими побоями) высаживали в глухом лесном местечке… подальше от людей. Лютой зимой бомжи, что послабей, откомандированные к чёрту на кулички, замерзали, а вот летом – все как один возвращались в город, в душе посвящая свои утомительные переходы славным юбилеям новых демократических праздников. Они не Конюховы, понятно. Но жизнь вынуждает… подражать знаменитым путешественникам.

С таких, как Шура, нечего было взять ни обиженным владельцам потерянных собак, ни правоохранительным органам, разве что горсть грязных и вшивых волос, да выбить у них неизвестно каким чудом оставшихся во рту по пять-шесть гнилых зубов. И эта канитель с бичами и бомжами считалась в определённых кругах полной несправедливостью, потому что милиция, в силу ярких и неповторимых особенностей времени, как и всё существующее в России, не так активно, но вступила в круг рыночных экономических отношений.

Буквально все структуры МВД, по возможности, должны были зарабатывать деньги (даже, вполне, законных способов много), а уж попутно (когда получится) отслеживать и ловить преступников.

От двадцатилетнего мятежного Шуры Брикова за версту несло мочой. Даже ширинка на брюках (если таковыми можно было назвать грязные рваные лохмотья) застёгивалась ни на пуговицы, а частично была просто затянута верёвкой, как бы, зашнурована, а иногда и проволокой. И одна, особая примета имелась у Шуры – он был одноглазым. Его единственное зрячее, тёмно-коричневое око, неподвижное, как у птицы, чем-то напоминало воронье. Большой, но тонкий крючковатый нос, беззубый рот, вечно грязная рожа… Ну, чем не воронёнок в образе относительно человеческом? К тому же чёрная и редкая борода, которую он иногда подрезал осколками битого стекла. Маленький ростом, щуплый, нескладный и абсолютно несчастный на вид. И наверняка, Шура Бриков мечтал, чтобы его упрятали в тюрьму, а потом, после суда – на пересылку и – в специализированный лагерь.

Но там он был никому не нужен, поскольку, кроме похищенных собак, на нём ничего не числилось. Избить он никого бы не смог, даже ребёнка, поскольку был физически слаб, трусоват, тщедушен и постоянно пьян. Уж, конечно, омоновцы с автоматами отлавливали не Вороньего Глаза, а «птицу» посерьёзней и посмышлёней.

Розов направился мимо вокзальной площади к трамвайной остановке, застёгивая на ходу серый плащ и поправляя на голове фетровую шляпу. Высокорослый, с карими глазами, с коротко-стриженными каштановыми волосами на голове, он походил, скорее, не на сыщика, а больше на киноактёра, который часто появляется на экране в роли романтических героев в мелодрамах и боевиках. Если бы не довольно заметная хромота на правую ногу, Анатолий смотрелся бы идеально. Тем не менее, он никогда не пользовался тростью. Он считал это проявлением слабости и не обязательным приспособлением при ходьбе. При этом явном физическом изъяне, приобретённом за время короткой службы в уголовном розыске, Розов мог дать очень многим фору, ибо довольно хорошо владел многими приёмами рукопашного боя, прекрасно стрелял, плавал…

Короче говоря, когда ему приходилось, в силу необходимости и специфике своей работы, идти на пистолет или нож, он не нуждался в дублёрах. Спортом он занимался со школьных лет, да и в годы студенчества… Он, в своё время, получил специальность юриста, ни больше и ни меньше, а в Московском Государственном Университете.

Один из рослых омоновцев, у которого висел на плече автомат Калашникова с откидным металлическим прикладом, остановил Розова, легко ударил его ладонью в плечо:

– Привет, Толян, хромой дьявол! Куда спешишь? Разыскиваешь какую-нибудь пропавшую без вести сиамскую кошку?

– Почти угадал, Родька,– приостановился Розов.– А вы что за рыбу ловите? Или это страшная омоновская тайна?

– Какая там тайна, если мы фотографию мальчугана, которого ищем, тычем каждому второму в физиономию,– лейтенант с автоматом и в каске чем-то походил на пожарного.– С пересылки слинял рецидивист Самсонов по кличке Удав. Слышал о таком? Может, именно, он тебя в своё время в ногу ранил?

– О таком не слышал. А пулю мне в ногу всадил тоже пацан – не подарок… Царство ему небесное. Мне пришлось его в перестрелке замочить. Погремуха у него простая была – Корень. Но дела творил сложные.

– Ты, Анатолий, после такой оказии и ушёл из органов?

– Да. По ранению, считай, по инвалидности. Нашлись Гаврики, которые мне в вину поставили, что я его ухлопал… по сути, обороняясь. Говорят, можно было и живым взять. Но говорить-то легко, Родион. Ведь на меня тогда двое вооружённых бандитов напало… без предупреждений и чтений всяких там моралей. Второй, по кличке, Сандал. Тоже, говорят, подох… на зоне. Нашел фраера покруче… себя.

Омоновец с некоторым сочувствием посмотрел на Розова, как бы, случайно оценивая большую и модную фигуру частного детектива. Да, большой, явно, натренированный, но… хромой.

– Тут не знаешь, где и упадёшь и заодно соломки подстелить.– согласился с Анатолием представитель правопорядка. – Это в кино… там всё у нас, копов, в прошлом, ментов, удачно и круто получается. Что называется, самые справедливые и сильные ребята с доброй и широкой улыбкой.

– Самокритика – доброе дело. А что у вашего Удава на бочке?

– Что на нём висит? Два убийства, не считая таких мелочей, как грабежи. Я тебе подробней о нём расскажу. Если встретишь, передашь ему привет от всех нас. Мы из-за этого гада по двадцать четыре часа в сутки работаем. Кстати, на нём гораздо больше мокрых дел. Два – только те, за которые он в отказ никак не мог пойти. Улики налицо. Тебе, если встретишь его, лучше нам сразу сообщить. С ним, Толян, тяжело будет справиться. Тем более ты…

– Понимаю, Родька. Я хромой. А поскольку я – инвалид, то убежать от него не смогу. Выход один – сражаться с негодяем до последней капли… или патрона.

– Не шуткуй. Он, действительно, очень силён и ловок… этот пёс. Уже и жалею, что тебе сказал… Я же знаю, ты человек… с инициативой, вечно куда-нибудь голову свою суёшь.

– Как он выглядит?

– Может, ты будешь смеяться, но он похож на тебя, – омоновец достал из внешнего кармана пятнистой штормовки небольшую цветную фотографию и сунул её в руки Розову.– Обрати внимание, он такой же худой как ты и, поверь мне, долговязый. Нос у него, правда, чуть пошире… Цвет глаз такой же, коричневый. Но буркалы у него… раскосые. Подбородок чуть мощнее. Особые приметы? Имеются. Еле заметный шрам на левой щеке, около четырёх сантиметров, почти от глаза, вниз, дугообразный. На правой руке, на тыльной стороне, в пяти сантиметрах от основания ладони, наколка – «змея, обвивающая кинжал». Но такие «рисунки» часто встречаются. Я в их значении не разбираюсь, да и не хочу.

– Он на меня похож, как вилка на бутылку,– сказал Розов, пряча фотографию не в карман плаща, а дальше, во внутренний карман пиджака.– Специально я им заниматься не стану. Мне надо кошек, собак и украденных попугайчиков разыскивать. Но если встречу твоего Удава, то мимо не пройду. Обязательно… поздороваюсь.

Судя по всему, дела, с Удавом, выкладывались аховые, потому как слинял с пересылки солидный уркаган ни вчера, ни позавчера, а уже полтора месяца назад. Конечно, где-нибудь нарисуется. Но пока, что называется, ищи ветра в поле. Один тип, возможно, богатый на выдумки, и, скорей всего, пошутил, дав анонимно полиции наводку, что Удав должен появиться в городе. Но если преступник и находился здесь, то, наверняка, отсюда, из мегаполиса, уже давно сделал ноги. Родион закурил.

– Фото его мы пока публично не вывешиваем на наших «досках оповещений» при отделениях полиции,– сказал он,– чтобы не вспугнуть гада. Потом, если, что, так и придётся поступить. Да и средства массовой информации подключаться. Я тебе ещё раз говорю, что Удав очень хитёр, коварен и непредсказуем.

Кивнув головой, Розов достал из кармана фотографию преступника, на которой тот был запечатлён не в зековской, а нормальной «человеческой» одежде. Анатолий стал разглядывать физиономию угрюмого, но довольно симпатичного рецидивиста. При внимательном рассмотрении его образа, Розов мысленно отметил, что, пожалуй, он сам внешне, действительно, чем-то похож на Удава. Правда, преступнику «стукнуло», явно, больше тридцати лет. Он снова спрятал фото беглого Самсонова в карман пиджака, терпеливо слушая рассказ омоновца об отъявленном углане. Как говорится, у кого что болит, тот о том и говорит. Но Розов сейчас «болел» похитителем собак, которого следовало отловить, словно бродячего пса.

Директор детективного агентства «Ориентир» терпеливо слушал омоновца, который очень был заинтересован в том, чтобы Розов знал об Удаве, как можно больше. Хотя Родион старался скрыть от Анатолия, что ни в коем случае не будет против того, если частный сыщик и его контора, вдруг случайно нападёт на след рецидивиста Самсонова. Явно, как говорится, тянул одеяло на себя, но делал это… деликатно, в силу своих омоновских и дипломатических способностей и возможностей. Вероятно, Родиону и его сотоварищам старшие по званию товарищи рекомендовали «аккуратно подключить» к данному делу не столько общественность и случайных людей, а, сколько тех, кто что-то стоит и умеет… в нашей угрюмой и, моментами, весёлой жизни.

Удав, полное имя которого Глеб Панкратович Самсонов, получил свою кличку, вероятней всего, за то, что убивал людей самым простым и надёжным способом – душил… руками. Может быть, ему доводилось кое-кого отправить на тот свет с помощью и шёлкового шнурка. Но кого, когда и где? Далеко не все ведь убийства на матушке Земле раскрыты. Горький, но реальный факт. Тут остаётся только предполагать, что имеется ещё несколько человек, в своё время, отправленных на тот свет с помощью удавки – на совести Самсонова.

А под суд он попал по собственной глупости и неосторожности: днём, на улице, самым наглым образом, он задушил руками здоровенного мужика – архитектора, как цыплёнка. Самсонов пошёл на «мокрое» дело только за тем, чтобы очистить карманы несговорчивого интеллигента. Ему, Удаву, не повезло. По сути, почти в свидетелях жестокого преступления оказался полицейский вооружённый наряд патрульно-постовой службы, который его и взял… тёпленьким. Но архитектора вернуть к жизни не удалось.

В основном, об этом убийстве на суде и шла речь, не считая всё «мелкое», что, почти, само собой приклеилось по ходу следствия к Глебу Панкратовичу Самсонову. До этого он отбывал срок за изнасилование студентки. Не очень много по данной «теме» отсидел, ибо там доказательства были шиты белыми нитками, и адвокат даже пытался всем окружающим вдолбить в головы, что эта она, юная распутница, оказывается, сама затащила Самсонова на себя. А придушил он её малость (не до конца), можно сказать, от отчаяния и от обиды… Может по страсти… Она над ним сначильничала, а он ведь и… не защитился. А так, как бы, случайно… отдался «мелкой гадине». А ещё раньше, Самсонов срок тянул «по малолетке», он был судим за квартирные кражи.

Удавом его, вероятно, окрестили в уголовном мире ещё и за ловкость, большую физическую силу, изворотливость и житейскую хитрость. А с пересылки, которая находилась недалеко от Вологды, он сбежал почти запросто. Ударил зазевавшегося охранника ребром ладони по горлу и убил. Успел завладеть его автоматом и скрыться… под колёсами проходящего мимо поезда. Возможно, каким-то, непонятным образом, он зацепился за металлические переборки на «брюхе» вагона (что сделать очень трудно) и таким образом проехал часть пути. Во время его неожиданного побега в Удава стреляли, но всё произошло очень быстро… Пули прошли мимо Самсонова. Рецидивист, словно испарился, скорей всего, лёг на «глухое дно».

Имело право на существование предположение, что он вертится здесь, в городе. Вроде, кто-то видел, его, разумеется, без автомата. Но это не значит, что Удав не был вооружён. Ясно, что теперь, после побега и убийства охранника, вместо двух с половиной «червонцев», ему грозит пожизненное заключение. Чаще всего (по каким-то странным причинам) у так называемых, вечных зеков возможность побыть у «хозяина» побольше, обрывает смерть. Самая нелепая и… смешная. То понос, то золотуха… Но ушедшие на пожизненный срок, очень часто умирают, в течение первого года заключения. Может быть, Кара Господняя? Ответа на этот вопрос нет, да он и не нужен. Господь в данном плане прав, и роптать мы на Всевышнего не будем. Грех.

Надо сказать, что почти гласно, работникам полиции и даже представителям других заинтересованных органов разрешено было ликвидировать Удава при малейшей попытке обороны, нападения на кого-либо или, вообще, применения им огнестрельного оружия даже против бродячих собак… Живым Самсонов был, явно, никому не нужен. «Вообще, правильно и справедливо,– подумал Розов,– но не Удав – моя забота».

Разумеется, Розов скрыл от своего знакомого омоновца (которому тайны частного сыщика были до фонаря), что помимо розыска похитителей собак Вороньего Глаза, он подписался, что называется, принять участие в сложном и довольно загадочном деле – в убийстве мастера участка частной строительной организации (её тоже задел мировой экономический кризис) «Этаж» Петра Фомича Арефина. Кому и зачем нужна была его смерть?

Не доверяя стараниям в этом направлении оперативников и сыскников из самых крутых служб МВД и следователям районной (точнее, окружной) прокуратуры города, сыновья трагически погибшего обратились за помощью в частную сыскную фирму «Ориентир». Сначала Розов категорически отказался, ссылаясь на занятость… Но интерес не столько к солидному гонорару, который предложили ему Константин и Михаил, а к самому делу, всё же, расставил, как говорится, все точки на «и». Анатолий Петрович взялся за раскрытие весьма загадочного преступления.

Он даже выкроил время для того, чтобы встретиться для предварительной беседы с одним из товарищей погибшего мастера Арефина. Это был, примерно такого же, солидного возраста человек. Крановщик из строительной фирмы «Этаж» Григорий Матвеевич Лепин. Мужик старой закалки и закваски, в своё время, как и покойный Пётр Фомич, получивший диплом инженера строителя после окончания учёбы в местном политехническом институте (ныне, университете) по специальности «Промышленное и гражданское строительство». Оба – и Арефин, и Лепин, когда-то, успешно работали прорабами в государственных строительных трестах.

Но потом, когда всё с ног встало на голову, и новые, невесть откуда взявшиеся магнаты, растащили строительные тресты и управления по кускам, объявив их своей «акционерной» и частной собственностью, Арефин и Лепин спустились, что называется, с небес на землю. Ныне, покойный, Пётр Фомич стал (не сразу) мастером участка; а Григорий Матвеевич решил сесть за «штурвал» башенного крана. Благо, строительная фирма «Этаж» мало-мальски процветала. Видимо, её хозяин и директор, делился своими доходами с кем надо и своевременно… Это, скорей всего, и спасло его от «активной правительственной борьбы» с… отдельно взятыми представителями отечественной коррупции.

Почему своё следствие Розов начал именно с беседы с Григорием Матвеевичем Лепиным? Объясняется просто. Потому, что он уже не однажды встречался с крановщиком, когда работал оперуполномоченным в одном из окружных отделений полиции, в уголовном розыске. Тогда Лепин стал, как бы, косвенной причиной суицида (самоубийства) одного бомжа – бывшего не состоявшегося художника, Максима Карелина. Просто именно тогда Розов сделал Лепину внушение, ибо доказать что-либо было просто не возможно. Да и нужно ли?

Причина «вины» в смерти бомжа, выброшенного добрыми родственниками на улицу, заключалось в том, что крановщик (человек образованный) слыл ярым поборником новомодной медицинской концепции, которая пыталась утвердить эвтаназию не только актом проявления самого высокого человеческого гуманизма, но и нововведением в медицине. Иные полагали и полагают, что эвтаназию следует узаконить. Да! Именно, в России.

Чужеродное для русского языка слово и понятие, каким-то, не ясным образом, прижилось в нём и стало не только самостоятельной лексической единицей, но и активно претендовало на то, чтобы стать, разумеется, со временем, привычным явлением. Проще говоря, эвтаназия, в современном понимании значении этого слова, не что иное, как «оказание помощи человеку уйти из жизни». В данном случае, здесь на латынь опираться уже не стоит, да и… смешно, ибо эвтаназия рассматривалась только, как возможность со стороны медицины помочь умереть тому человек, чья болезнь неизлечима и приносит медленно угасающему больному страшные физические и моральные муки страдания.

Но Лепин, увлечённый по не понятной причине «гуманной» идеей пошёл, как её активный пропагандист на любительском уровне, гораздо дальше. Он полагал, что тем же бомжам и бичам, которые попали в обойму лишних людей, во многом, благодаря «демократическим» переменам в стране (да и в мире) лучше свести счёты с жизнью… умереть. Впрочем, Лепин был глубоко убеждён в том, что там… за гранью земной, в условном (может быть, и реальным) загробном мире мы живём постоянно… всегда. Только время от времени погружаемся в какую-нибудь «пакость», типа, земного существования. Да и смерть он называл уважительно, с нежностью… определённой – «успением».

Считал, что данная лексическая единица идёт корнями, то есть родственное слову «успеть». Получается, что каждому из нас следует, именно, не потерять время и явится туда, где всё так близко, дорого и всегда… вечно. Его, Лепина, очень многие уважительно и е случайно называли в глаза и за глаза Царём Успения.

Конечно же, Григорий Матвеевич находил время встречаться со многими людьми, убеждая их в том, что от безысходности… жизни лучше вовремя помочь самому себе обрести… успение. Это очень просто и… необходимо. Во всяком случае, для тех, кто не живёт, а страдает по милости кучки негодяев разного рода и вида. Возможно, под влияние Лепина и попал не очень признанный художник и бомж Карелин. Но, может быть, и нет. Не исключено, что мысль о собственной самоликвидации, суициде, а, по сути, эвтаназии он вынашивал самостоятельно, очень и очень давно.

Но, тем не менее, доброжелатели в своих анонимных малявах в органы местного УВД (писем имелось несколько) указали на то что, «выживший из ума» крановщик Лепин, по кличках-погонялах «Царь Успения» и «Эвтаназитёр», подводит людей своей пропагандой людей гадить… под монастырь.

Некоторые пытались связать «общественную» деятельность Григория Матвеевича с недавним самоубийством школьника, пятиклассника, Мити, который шагнул в пространство с балкона, с одиннадцатого этажа. Причина имелась… учительница по математике несправедливо, за одну из контрольных работ, поставила ему не «отлично», а, всего лишь, удовлетворительно.

Данный, в принципе, суицид на почве «особого» психического состояния мальчика «доброжелатели» пытались квалифицировать как явление эвтаназии не без помощи Эвтаназитёра, то бишь, Григория Матвеевича Лепина. Но таким ведь макаром, можно было приписать под влиянием «общественника» Лепина не только на целый ряд суицидов, произошедших в городе по разным причинам, но даже и жестоких убийств… на почве самых «благих» намерений. Ведь определённая часть маньяков отправляет на тот свет людей не потому, что получают от этого удовольствие, а по той простой причине, что, кто-то, «Великий и Могучий» заставляет или настоятельно рекомендует ему лишить жизни определённого человека, которому надо помочь уйти из жизни…

Надо сказать, что Лепин, во время отпусков, по личной инициативе ездил в Швейцарию, в частности, в Цюрих, на специальную конференцию в защиту действий медиков, приверженцев эвтаназии. Он так же был участником в данной стране банкиров и горнолыжников нескольких научных симпозиумов высокопоставленных врачей, скажем прямо, эвтаназитёров. Но даже там, в Швейцарии, единственном месте на Земном Шара, где эвтаназия узаконена государством, многие удивлялись появлению здесь крановщика Лепина, эвтаназитёра-любителя. Но это было швейцарским властям на руку. Ведь каждый надеется, что «доброе семя», брошенное им и на чужом огороде, обязательно взойдёт.

Ведь сумели же «доброхоты» из США вылить по ведру отстойного дерьма на каждого из граждан России и торжественно объявили, что эти (гнусные и грустные) перемены и есть демократия. Некоторым социально-экономическим и политические новшествам предстояло вырасти и стать этакими «небоскрёбами» за чужой счёт. За счёт подавляющего числа россиян, которое, прочему-то, скромно, молчит… Их можно назвать молчащими… экстремистами.

Впрочем, все в курсе всего, но, почему-то, активно… делают вид, что после того, как народный референдум проголосовал за сохранение СССР, все страшные и очень сказочные действия (со стороны, непонятно кого), являются законными. Ан, нет. Здесь узурпация власти, причём, безапелляционная… Понятно, что речь идёт, прежде всего, о таких господах, как Горбачёв и Ельцин. Надо признать, что приемникам придётся всё это… расхлёбывать. Но они, тоже – храбрые оловянные солдатики» (не ясно, у кого на службе), заверяют, что ничего не изменится, так вот и будет продолжаться… оккупация страны и внутренняя интервенция.

Ах, если бы шило заменили на мыло. Но ведь мыла-то никакого и нет. А если и есть это… «мыло», то только для того, чтобы верёвку намылить… Ведь причин много, почти, у каждого второго для… суицида. Но народ у нас очень даже стойкий, держится. Люди очень надеются, что это самое мыло будет выдавать опредёлённой части населения не для того, чтобы привести в порядок орудие самоубийства, а на определённый подъезд каждого дома, где ещё не выгнаны на улицы нормальные люди. А чего? Каждый в доме будет мылиться эти куском, но… поочередно. Разве не демократия? Она и есть… Опять Америку обогнали, стали намного «демократичней», чем даже… она.

Ведь демократия! Чего орать? Надо гордо ощущать себя рабами, нищими, бичами… быдлом, короче говоря. Под влиянием мерзкой и назойливой рекламы и засушенный дождевой червяк может почувствовать себя африканским слоном. Но мало ведь только почувствовать, надо… быть. Интересно, сколько ещё «Титаников» будут идти своим… намеченным курсом?

А что касается Швейцарской Академия Медицинских Наук, то , скорей всего, что называется, она не назойливо башляла странного человека из далёкой российской глубинки по мощному прозвищу Царь Успения. На наших учёных врачей, кого захватила идея эвтаназии, швейцарцы обращали внимания меньше, чем на простого… крановщика.

Любое «чудачество» всегда находит объяснение. В городе, в котором Анатолий Розов родился и теперь работал, к примеру, жил (да и ныне существует) бывший инженер машиностроительного завода, некий Борис Базиленко, который настолько безумно обожал хоккей с мячом, что не пропускал ни одного не только чемпионатов Европы и Мира по этому виду спорта, но и, просто, рядовых международных соревнований.

Его малохольную физиономию хорошо знали и помнили не только в крупных российских городах, где культивируется бенди, но и в Хельсинки, Осло, Копенгагене… Ездил он туда за свой счёт и в свободное от работы время, и, наверняка, только злые языки и совсем бездоказательно и ныне утверждают, что он выполнял, за определённую мзду, и специализированные поручения некоторых клерков, совсем не связанные с развитием и пропагандой хоккея с мячом. Но это на их совести.

Одним словом, первая и короткая встреча Розова с эвтаназитёром Лепиным почти ничего не дала. Григорий Матвеевич вспомнил, что они уже встречались, и коротко сказал, что будет рад снова увидеться с частным сыщиком.

– Только запомни одно, Анатолий,– по-свойски и очень фамильярно сказал на прощание Розову Эвтаназитёр,– я только любитель, приверженец гуманистической идеи, но не убийца. Лично я не стал бы лишать жизни, да ещё, какой-то, там саблей, по сути, своего лучшего друга Петю Арефина. Я полдня стоял над его могилой, когда уже все разъехались, и в полном одиночестве пил водку. Помочь твоим поискам постараюсь… На печальную для меня тему мы ещё поговорим. Скорей всего, на месте Арефина должен был находиться я… Немного подумаю и сам тебе позвоню.

– Но почему вас называют Царём Успения? Если шутка, то…

– Нет, здесь нет ни какой шутки. Всё серьёзно и… ответственно. Сразу я тебе, Анатолий, не в состоянии объяснить сути всего происходящего. Со временем, поймёшь.

Эвтаназитёр жил один в небольшой, но благоустроенной двухкомнатной квартире. Когда-то, очень давно, был женат. Но не получилась у него семейная жизнь, разошёлся он со своей Элеонорой Яковлевной… почти пятнадцать лет назад. Даже детей не успели завести. Она уехала от него, к родственникам, в город Рязань. Там успешно вышла замуж за одного из процветающих предпринимателей, родила двоих пацанов и сменила профессию ветеринарного врача на директорскую должность (заодно стала и владелицей солидной торговой точки) салона-магазина модельной обуви. Конечно же, она, по-своему, любила Григория Лепина, по утверждению самого Эвтаназитёра. Но…

Но ей нелегко было жить, по сути, с сумасшедшим, который, каждому встречному прямо и запросто говорил, что он повелевает Всем Миром и является штатным Царем Успения на планете Земля. Ему, дескать, «такую оказию» поручили Высшие Космические Силы, и отказаться от такого предложения он не имел ни какой возможности.

К нему привыкли и те, кто давно знал Григория Матвеевича, попросту считал его человеком безудержной фантазии. Но не без способностей, ибо, на самом деле, он в своих политических, да и всяких других, глобальных, прогнозах редко ошибался. Да что же тут удивительного? Просто, наблюдательный, много читающий и умеющий логически мыслить человек. Вот и всё! Ему проще, чем другим. Ведь он не обременён семейной жизнью, ни жены, ни детей, ни внуков. Чем ему ещё прикажете заниматься: Не всегда же пить водку или ходить на рыбалку. Можно и почитывать справочную литературу. Вот и начитался всякой… муры.

У нас, если и есть книголюбы, то обновлённые. Им ныне не хватает идеологического (одновременно, развлекательного) дерьма. Ведь почему-то современные российские гурманы при виде недопечённых кусков теста под названием «чизбургеры» и «гамбургеры» с восторгом и громко, причём, по-иностранному говорят: «Ва-у!».

В кабинете окружного прокурора полковника Суханова, моложавого и подтянутого, заканчивал свой короткий доклад следователь Жуканов.

– В общем, стараюсь, господин полковник,– вкрадчиво говорил Жуканов,– многое проясняется по делу.

– Какой я тебе господин!– Перебил подчинённого прокурор.– Давай уж договоримся окончательно и бесповоротно, чтобы ты обращался ко мне по-человечески, как к соратнику или коллеге, старшему по званию, товарищу по службе. Разве я не прав?

– Вы правы, товарищ полковник. Виноват, исправлюсь!

– Теперь, сразу к делу. Мы не китайцы, что начинать важный разговор с прогнозов погоды. Каковы, на твой взгляд, мотивы убийства Арефина?

– У меня несколько версий. Пока о них докладывать рано, Павел Иванович.

– Ладно. Вот и поговорили, что называется. На нет – и суда нет. Хорошо! Обстоятельней потолкуем попозже, Игорь. Главное, найти всех, кто наследил в этом месте. Поговаривают, что и твоих следов, лейтенант, там имеется тоже с избытком, Осторожней надо работать, не ребёнок ведь ты и уже и не новичок. Учти на будущее! И от машины идут твои следы, и к тропинке тянутся. Ну, что, мне тебя подозревать в убийстве Арефина?

– Виноват! Исправлюсь, товарищ полковник. Я без всякой задней мысли… По-рассеянности. Боялся.

– Чего боялся? Покойника? – Не очень дружелюбно улыбнулся полковник, старший советник юстиции.– Следователю прокуратуры надо бы чувствовать себя поуверенней.

– Я опасался, вдруг это дело кому-нибудь другому отдадут. Я сам хочу найти преступника.

В такой ситуации уважающий себя человек в недоумении непременно почешет затылок. Именно так поступил и Суханов.

– Послушай, Жуканов! Только без обиды, пожалуйста, Игорь Васильевич, на старшего по званию и по возрасту. Кто-то из нас двоих – дурак: ты или я. А может, ты просто прикидываешься балбесом? Ты уже больше года работаешь в окружной прокуратуре. И что, тебе подобных дел не поручали? Да их сотни! Оперативники наших региональных УВД и следователи прокуратур завалены ими по самую плешь.

Вот и получалось, что все эти, почти полтора года, Жуканов в потолок плевал и … крепко «боялся». Бумажки с места на место перекладывал. У нас, в России, есть такие… умельцы. Они активно… боятся.

А ведь преступление преступлению рознь. Не все же приходят к дяденькам в форме полицейских, а то сразу в прокуратуру с повинной.

– Вы меня не поняли, Павел Иванович, – Жуканов, вроде бы, даже обиделся.– Естественно, я работал. Не уходил ни от каких дел. Но тут, видите… интересное орудие убийства – сабля. Это доказано криминалистами. Откуда она? Что кроется за ней? Но даже при таких странных обстоятельствах, мне кажется, что дело тут интересное, но, в принципе, простое. Надо только найти причину произошедшего, вернее, мотив: от появления сабли… в нашем поле зрения до убийства.

– «В нашем поле зрения». Классно сказано! – Суханов старался быть спокойнее.– Не обольщайся, лейтенант. Всё может быть и не так просто. На первый взгляд, дело не сложное. А, кажется, копнёшь, так и попотеешь, пока преступника найдёшь. А нераскрытых убийств нам не надо. Их и так хватает. Меня за них уже в хвост и в гриву… В общем, ты меня понимаешь.

– Я понимаю.

– У тебя, Игорь, хоть ориентировочно, имеется… какой-нибудь маломальский подозреваемый? Прикинь, кто бы подошёл на такую роль.

Жуканов самым серьёзным образом задумался. Было отчего.

– На эту роль стопроцентно подошёл бы друг Арефина, крановщик Лепин. Но, к сожалению, следов от его обуви и, вообще, ни каких следов его присутствия на месте преступления нет. Кроме того, его с Арефиным никто не видел вместе перед убийством. Да и чёткое алиби: был дома, трезвый, пил чай, смотрел телевизор. Данный факт подтверждают и его соседи, которые заходили в это время к нему… на счёт рыбалки и поговорить на тему предсказаний в области… эвтаназии.

– В таком случаё на роль убийцы Арефина подошёл бы и сам Джек-Потрошитель. А если ты говоришь о старом придурке, провидце, предсказателе и человеком, который не на хорошем счету у ФСБ, по кличке Эвтаназитёр, то, Игорёша, лучше заткнись! Ты хочешь наклепать всякой… дряни на Царя Успения?

– А почему бы «нет»? Он такой же свободный… гражданин России, как и все остальные.

– Значит, его свобода заключается, в том, чтобы… сесть? Лепин – почти хоть и абсолютно вменяемый человек, пусть фантазёр, но не бандит… Тем более, следов ни каких не оставил. Лепин – субъект, который гоняется за дешёвой популярностью и своей гнилой пропагандой эвтаназии бьёт по демократическим постулатам нашего… государства.

– А если завтра эвтаназия будет узаконена в России, тогда, Павел Иванович, что…

Ну, что же тут оставалось Суханову? Только почесать подбородок и, не задумываясь, сказать:

– Тогда я буду «за». А пока такое чуждо нам, россиянам. Ты прав. Времена меняются. Один чёрт знает, что будет завтра. Ну, Эвтаназитёр, на роль убийцы… никак не смотрится. Ты лучше раздобудь орудие преступления. Старайся! И всех, само собой, кто там разгуливал в ту ночь и в предыдущий вечер, прощупай.

– Отдам все силы!

– Все уж не отдавай. Ты – следователь окружной прокуратуры, а не чумной герой из телевизионного сериала. Оставь часть своих сил для своей хорошей знакомой,– подмигнул Жуканову прокурор.– Ты, по-моему, где-то, в новом микрорайоне нашёл себе зазнобу. Слухи до меня дошли. Дерзай, пока молодой!

– Никак нет, она просто мой школьный товарищ. У меня жена законная есть,– слащаво и растерянно улыбнулся Жуканов.– Я свою супругу ни на кого не променяю.

– Даже так? Хотелось бы верить. Что ж, похвально, лейтенант. Погоди! Я не договорил. Сейчас я скажу главное, почему я тебя к себе в кабинет вызвал. Так вот, ко мне приходили сыновья убитого. Солидные, можно сказать, люди. Оба инженеры. Младший, Михаил – серьёзный человек; а старший, кажется, Константин, так мне и сказал: «Если не найдёте убийцу, то я сам отомщу». Я, конечно, заверил его, что найдём, и предупредил его об уголовной ответственности за самосуд.

– Я братьев Арефиных по-человечески понимаю.

– Вот и прекрасно, что понимаешь. Значит, лови момент. Надо ведь и отличиться… Пора. Но это ещё не всё. Они обратились в частное сыскное бюро «Ориентир». Конечно, уже заплатили там, сколько надо. Очень уж они просили, чтобы мы помогли «Ориентиру». Я понимаю, Игорь, что такая новость тебе не по душе. И я не в восторге. Но великой славы, я полагаю, на всех будет предостаточно… при нормальном исходе дела.

Действительно, Жуканову такая новость пришлась не по вкусу. Зачем ему, представителю закона, какие-то там частные ищейки, потому молодой следователь возразил:

– Извините, Павел Иванович, но я категорически против. Они же будут мне мешать.

– Не они, а только он. Молодой парень, как и ты,– прокурор Суханов раскрыл небольшой блокнотик в красной кожаной обложке,– Анатолий Петрович Розов.

– А-а,– махнул рукой Жуканов.– Совсем забыл, что он там и директор, и владелец… хромой неудачник. Я его по университету помню. Мы учились в МГУ, только он был на три курса старше… Этот пусть ищет. Он ничего не найдёт.

– Почему?

– Я знаю его, как облупленного. Он даже внешне не похож на следователя,– что ж поделать, в Жуканове частенько пробуждался хвастливый максималист.– Как бы это сказать, Розов – парень не очень серьёзный. Всегда улыбается, как… американец или контуженный.

– Не очень здорово отзываться так о коллеге и…

– …калеке. Тут он сам виноват. Пропустил пулю. Ворон считал, а на него вышли… Вот теперь и хромает.

– Понимаю. На твой взгляд, солидности у него и опыта не хватает,– ухмыльнулся Суханов.– Но мы с ним договорились, что будем работать почти бок обок, помогать друг другу. А слава – вся твоя. На известность он не претендует. Ему нужна просто истина, а деньги свои он заработает.

– Пусть будет так,– согласился Жуканов.– У меня полномочий больше.

– Само собой. Демократия демократией, Игорь Васильевич, а порядок – порядком. Ладно. Иди и копай!

Вороний Глаз, как порядочный, сидел в небольшом скверике, что находился в тесном дворе, зажатом старыми обшарпанными зданиями. Даже очень не опытным взором можно было определить, что здешние людские «муравейники» не ремонтировались лет двадцать, а то и больше. По двору суетливо бегали сантехники во главе с мастерицей из домоуправления, где-то прорвало трубу, кого-то залило водой… Обычная история.

Рядом с Вороньим Глазом сидела в конец избичевавшаяся женщина, в таких же лохмотьях, как и её одноглазый кавалер. Возраст по её полупьяному и морщинистому лицу определить было не возможно. Двадцать, сорок, шестьдесят лет? Но, глядя на её физиономию, одно с абсолютной точностью стоило утверждать, что не более, как два-три дня тому назад, мадам была изрядно побита и, видимо, её поклонники и ухажёры на лице этой бездумной и опустившейся бабы тренировали свои кулаки не один раз.

Достав из бокового кармана взлохмаченного, грязного и заблёванного пиджака ещё до конца не опустошённую бутылку с остатками «шила», разбодяженного самопального спирта. Вороний Глаз протянул её своей собеседнице:

– Два-три глотка сделай, Мымра. Остальную гомыру я допиваю. Улавливаешь?

– Что я не понимаю, что ли, Шура, остроту поставленного вопроса?– Она вырвала у него из рук бутылку и присосалась к ней своими язвенными губами.

– Чего, совсем оборзела, лошадь?!– Заорал истошно Вороний Глаз и отобрал у неё остатки спиртного.– Я ж тебе сказал, три раза глотни. У-у, зараза!

Замахнувшись на неё для порядка рукой, бомж одним залпом допил остальное. Вытерев рот рукавом своей замызганной одежонки, пустую бутылку он бережно засунул в карман пиджака, которая тут же провалилась под подкладку.

– Закусывать не будем, Мымра. Всех собак съели. А мне свои передали, что на мой хвост наступает… что-то… сыщик какой-то. Это тюрьма, Мымра.

– А чего плохого-то в тюрьме, Вороний Глаз?– Мымра отыскала на земле, в заплёванной траве, замызганный и замусоленный окурок и не торопливо начала чиркать спичкой по серному боку разваленного коробка. Не сразу, но прикурила.– В тюрьме, а потом, и на зоне тебя накормят, приоденут. И там весело. Коллектив большой. Не всегда дружный, но… интересный. Нормально.

– Всё ты знаешь.

– А как же! Я один раз попадала туда за… мелочь. Кошелёк у одного «бобра», как бы, прихлопнула. А потом пошла и сама сдалась лягавым. «Бобёр» кошелёк признал… На меня сначала кроили, а потом и шить дело стали. Чуть, сволота, два года условных не дали. А мне "условка" не нужна была. Как раз такое время в стране наступило, что нормальному человеку даже жрать ничего не имелось. А мне нужно было отсидеться… Я на зоне около года и прокантовалась. Прокурор добрый попался, понял, что без тюрьмы я подохну. Я в те поры молодая была…

– Я не против, Мымра. В тюрьму бы попасть, а там и на… зону. А то мне такая жизнь обрыдла.

– Раскатал гембы, ой! Брось ты! Таких ушлых сейчас тьма. Никто тебя туда не возьмёт, Вороний Глаз! Не станут на тебя, запросто, Шура, государственники жратву переводить. Мусора, они – не такие глупые, как по их рожам… кажется. Ты для них – никто. С тебя ничего не возьмёшь… Пойдём лучше в подвал, перепихнёмся пару раз. Я сегодня, на всякий случай, без трусов.

– Чего молоть-то! Их у тебя никогда и не было.

Она скрипуче захихикала, задрав подол старой шерстяной юбки. Показала дряблые худые ноги, сплошь покрытые синяками и ссадинами, обнажив их почти до самого пупа.

– Пусть тебя медведь долбит. У меня на тебя… ни какого аппетита нет,– недовольно мигнул своим единственным глазом Шура Бриков.– А я чистую девочку хочу, как… фарфоровая посуда после мыла или… чтоб из ресторана. Чтобы от неё ни какой вони…

– Ой, сам-то дерьмом и мочой провонял! А подай ему хрен – и ещё стоячий!

– Заткнулась бы, королева подвала! Лучше бы выпить добыла…

Их задушевную беседу прервал Розов. Он подошёл к беседке и поздоровался с несуразной парочкой и спросил, обращаясь к молодому бичу:

– Вы Александр Бриков?

– Я,– от неожиданности бомж привстал со скамейки.– Меня, правда, чаще всего, Вороньим Глазом называют.

– Чего к человеку пристаёшь?!– Заорала Мымра.– Я тебе сейчас всю рожу поцарапаю!

Анатолий внушительно, но с большим сожалением посмотрел на дамочку. Но та во взгляде симпатичного и приличного незнакомца прочитала лишь угрозу, которой и близко то… не существовало. Чего-чего, а запугивать и без того несчастных и обездоленных людей Розов не собирался.

С диким воем Мымра соскочила со скамейки и скачками побежала за пределы замусоренного и провонявшего кислой капустой двора. Её вопль глухим эхом отозвался под аркой дома. Где-то, вдалеке ей ответила милицейская сирена, интересный и своеобразный из этого строился дуэт.

– Пойдёмте, Александр! – Сказал Розов.– Арестовывать я вас не имею права. Но думаю, вам лучше объясниться с некоторыми хозяевами пропавших собак.

– Они меня за своих кобелей и сучек задавят,– вытаращил единственный глаз Шурка, вцепившись руками в полы своего вонючего и рваного пиджака.– Они меня порешат! Они же сами – зажравшиеся собаки! Лучше бы мне в тюрьму…

– Никому вы там, господин Бриков, в тюрьме не нужны. Тут я с вашей дамой согласен. Никому! И судить вас, скорей всего, не будут. Я уже на счёт вас интересовался. Мне сказали, чтобы я с вами к милиции и прокуратуре на пушечный выстрел не подходил.

– Вот-вот, падла,– захныкал Вороний Глаз,– даже в тюрьме не нужен. Ладно, пусть я не деньги крал, а собак. Но они же – дорогие, тоже денег стоят.

– Если, конечно, владельцы украденных вами собак напишут заявления на вас в органы правопорядка, будут настаивать, чтобы на вас завели дело, тогда, может, и упекут года на два… Хотя, вряд ли. Получите условное наказание. За город вас уже несколько раз отвозили.

– Да, вывозили, как дерьмо, на свалку, и даже били, чем попало.

– Поёдёмте, Александр, пойдёмте. Поговорим с людьми, успокоим их. Пообещаете, что примите со временем человеческий облик, а потом и расплатитесь с ними. Не со всеми, конечно, а кто очень… не доволен.

– Как я это всё сделаю? У меня ни родственников по России, ни денег в кармане, ни документов. Кому я нужен-то?– В его единственном глазе зарождалась мутная пьяная слеза.– Нищий и вор из меня не получится. Нету талантов. Способностей к этому не имею! Таких, как я, даже… в козлы не берут.

– Вы жертва, возможно, социально-политических обстоятельств. Вас таких становится в России всё больше и больше… Но ведь и вам самому, как-то, надо взять себя в руки, стремиться снова стать человеком…

– Сейчас и нормальный-то человек не может найти работу. А я, если честно, работать не хочу и не… могу. Устал. Сам не знаю отчего, но устал.

– Наивно и не правильно надеяться на то, что к каждому из вас с пряниками, благоустроенным жильём и деньгами придёт премьер министр или сам президент. Согласитесь, Александр, это было бы не нормально, смешно и… дико. Они должны решать… глобальные задачи и заботиться в целом о неимущих и несчастных, но ведь не каждым же… в отдельности.

– Я не знаю, что делать. Мне кажется, надо… умирать.

– Нет человека – нет проблемы,– глубокомысленно сказал Розов.– Пойдём!

Бриков вдруг решительно выпрямился, ему надоело сутулиться. Наверное, ему на мгновение захотелось почувствовать себя человеком. Пустая бутылка выпала из рваной подкладки пиджака и звонко ударилась о твёрдую землю. Не разбилась. Может быть, к несчастью. Они отправились в путь, на улицу Полтавскую, но по дороге молчали. От них шарахались прохожие и те, кто побогаче; и те, кто победнее.

Даже философ после окончания ускоренных коммерческих курсов заметил бы: «Эти двое не гармонируют друг с другом. Дисгармония…». И был бы прав. Впрочем, не совсем. Гармония есть, она ведь во всём… Главное она заключалось в том, что оба двуногих мыслящих мужского пола были инвалидами: один – одноглазый, другой – хромой… Но какие разные судьбы, и какое явное не равенство в обществе, которое торопливо окрестило себя демократическим.

Розов решил вести Вороньего Глаза до «улицы похищенных собак», не используя городской пассажирский транспорт. Главным образом, потому, что в любом, даже видавшем виды, трамвае облик грязного, вонючего и пьяного бича вызвал бы, если бы не переполох, то явное возмущение даже тех, кто ещё пока не стал бомжем, но обязательно… станет таковым, в силу «великих демократических» перемен. Наши люди, конечно же, уже привыкли к бичам и бомжам, но не к таким, как Шура Бриков. Подобные ему ходят только пешком и не встречают в аэропортах с букетами цветов даже губернаторов самых провинциальных областей.

Их уже с полчаса ждали активные жалобщики, собравшиеся у одного из подъездов.

– Ничего, Александр,– подбадривал бомжа Розов,– надо будет со временем вам побриться, постричься, найти работу… Временно можно будет и без прописи обойтись. Документы я помогу вам сделать. Потом об этом потолкуем. И спирт не пейте. Я вам советую.

– Ты мне говоришь про такое,– вздохнул Бриков, предчувствуя над собой предстоящую расправу.– Я «шило» то пью, потому что среди отпетых бомжей нахожусь. Его употреблять среди таких, как я, принято, нам положено по небесному уставу пить и… опускаться.

– Вот, держи! Это моя визитная карточка,– Анатолий решил перейти с бичом на «ты». Он сунул ему в руку небольшую картонку зелёного цвета.– Тут адрес и номер телефона детективного агентства «Ориентир». Я там и начальник, и обычный сыщик… одновременно. На хлеб свой насущный зарабатываю. Ты тоже должен трудиться, чтобы… жить, а не ждать подачек со стороны. Ходить с протянутой рукой не прилично. Впрочем, сейчас на твоём месте может оказаться любой. Подгребёшь ко мне – и потолкуем… за жизнь. А сейчас – настройся на… круговую оборону.

Они подошли е небольшому скоплению разномастного народа, к сборищу людей, в основном, жаждущих крови и мести за своих безвинно погибших и неизвестно куда проданных четвероногих друзей. Все шумно обсуждали сложившуюся ситуацию, требуя денег, возмездия и жестокого суда над преступником.

Но когда перед ними предстал жалкий и оборванный Вороний Глаз (многие не знали, как он выглядит), почти все мгновенно замолчали, и добрая половина истцов, махнув на дохлое дело рукой, покинули поле боя. Остались самые мстительные, терпеливые, любознательные и просто сочувствующие владельцам собак и, как ни странно, бомжу.

– Господи,– волнуясь, зажестикулировала руками полноватая и крепкотелая бабуся Анисимовна,– боже мой, на кого ты, паренёк, похож?

– Я вижу и понимаю, что с этого субъекта взять тут нечего,– элегантная сухопарая дама, безвкусно обвешанная ювелирными украшениями, как стеклянными шарами и бусами новогодняя ёлка, пристально посмотрела на Розова.– Ещё вот и частному сыщику заплатили. Деньги выбросили на ветер.

«Ёлка» демонстративно ушла, нервно поводя сутулыми плечами.

– Что же вы сделали с моим Принцем?– Очень уж грозно поинтересовалась у Вороньего Глаза судьбой своего украденного пса девочка лет десяти.– Отвечайте!

– С Принцем?– Переспросил Шура Бриков и развёл руки в стороны.– Я не помню, девочка, ни какого Принца. Но если это не породистая собака, наверное, я его съел. Понимаешь, я очень хотел… жрать.

– Да он пьяный!– Заорал крепкий, но заметно… толстобрюхий с виду, тридцатилетний, мужик, видимо, не очень безуспешно рвущийся в ряды новых русских.– Быдло! Лично бы я ходил по квартирам, подвалам и чердакам и расстреливал таких гадов! Пора очистить от грязи!

– Смотря, что вы подразумеваете под словом грязь,– сказал древний старик в старой куртке, опираясь на костыль.– Пора город и… страну очистить от тех, кто обобрал народ, превратил людей в рабов! Вот такие, как вы, и есть – самая настоящая грязь и даже более… чем грязь! А этот молодой человек, похититель собак, просто жертва… жестоких обстоятельств. Я уверен, что сын мэра нашего города или даже твои отпрыски не питаются собачьим мясом… Вот и вся ваша христианская мораль! Куча воров и узурпаторов!

– Если бы ты, старик, ни стоял уже одной ногой в могиле, то я бы с удовольствием побил бы тебя,– нагло ответил новоявленный буржуйчик и тут же переправил свой гнев на Вороньего Глаза.– Отвечай, гнида, ты и мою собаку сожрал? Мне мой Дорай обошёлся в двести баксов! Осёл! Я бы тебе за Дорая заплатил, если бы ты мне его вернул.

– Я же не знал… Вы очень строгий. Нет, вы бы не заплатили. А ваша собака такая большая и чёрная?– Поинтересовался Вороний Глаз.

– Очень большая,– зарычал толстопуз,– но белая!

– Помню. Красивая была. Может, и она… Она меня покусала. Сильно покусала, но я с ними умею… Её, наверное, тоже съел. Наверное, такая собака оказалась ни кому не нужной. Хоть и породистая. А шкуру я… сдал,– Шура самым наглым образом показал рукой на сыщика.– Вот начальник всё знает, куда, чего и кому я сдавал. Он меня и разыскал и до всего докопался. Понятно, я виноват перед вами, но жрать я хотел, граждане! Поймите.

Понять Вороньего Глаза было трудно. Для кого-то собака дороже собственного сына или матери. Увы, так случается, и это очень страшно. Может быть, поэтому толстый амбал, относительно довольно ловко и быстро подскочил к Вороньему Глазу и ударил его кулаком в челюсть. От этого удара Шура упал и потерял сознание.

Розов с большим трудом сдержался, чтобы ни наказать обидчика Брикова. Но Розов был законопослушен и, конечно, по возможности, справедлив.

– Ты что? – Возмутилась Анисимовна поступком толстопузого. – Что, сам в злого кобеля превратился? Валерий, как тебе не стыдно!

Ты ударил беззащитного, обездоленного человека, несчастного и слабого.

– Обездоленного?– Распалял сам себя бизнесмен Валерий.– Да я его за Дорая убью и здесь во дворе закопаю!

– Собак жалко, понятное дело. Мы к ним привыкли,– слёзы лились по щекам Анисимовны.– Но ведь людей ещё жальче. Да, бог с ними, с собаками. У тебя, Валерий, собаки-то едят, чего иные в наших домах и во сне не видывали.

– Абсолютно точно,– подтвердил не сговорчивый древний старик с костылём.– Многие дети не видят того, что жрут иные собаки. А четвероногая тварь должна приносить пользу, работать, а не пугать своим свирепым видом людей. Много ныне полуголодных детей, потому что их родители – честные люди, далеки от узаконенной мафии. Они – обычные служащие и рабочие люди. Им не дают возможности, даже великим трудом, на жизнь… А этому молодому человеку (он пальцем указал на давно уже поднявшегося с земли Вороньего Глаза) я дам немного денег. Я буду регулярно платить ему только за то, что он отлавливает собак. Он – очень благородный, но обездоленный человек. Столько заразы развелось, сколько никогда не было. Вот так-то, господа собачники!

– Ты вали отсюда, дед!– Угрожающе сказал дряхлому старику Валерий.– Вали, пока цел. Я не посмотрю…

– Может, и мне отвалить?– Нервно улыбаясь, поинтересовался у магната средней руки Розов.

– Вполне! От тебя, как от козла молока. Ты – такая же рвань, как этот… Том Сойер,– он небрежно показал локтем на стоящего рядом с Анатолием Шуру Брикова, потирающего пальцами подбородок. Он (немного театрально) стонал.– Вали отсюда, сыщик! Я развалю твою контору, как карточный домик, если пожелаю!

– Пробуй,– просто ответил Анатолий.– Но, вряд ли, получится.

Но стенания, охи и вздохи молодого бомжа почти всех оставили равнодушными. Разумеется, сердобольная бабка Анисимовна не входила в их число. Именно, ведь эта старушка помогла подняться Вороньему Глазу на ноги, после того, как его крепко ударил, чуть выше подбородка, «крутой» Валерий. Она и приложила к разбитой губе Брикова носовой платок. При этом она очень тихо сказала: «Пёс окаянный, что он с человеком сделал».

– Сами всё видели, господа,– очень громко произнёс Розов. – Свою задачу я выполнил и нашел похитителя собак. Но… сами понимаете сложность возникшей ситуации. Кстати, для полных недоумков объявляю, что денег я от вас ни каких не брал, причём, они мне не нужны. А кто собирал их… для частного детектива, пусть вернёт владельцам.

– Ладно, уж,– добродушно среагировал парень в белой футболке,– всё понятно. Деньги, которые я собирал для сыщика, через неделю вам верну. Сейчас не могу, потому что я их… потратил.

Толпа возмущённо загудела. А парень в футболке поспешно ретировался. Вероятно, это был активист от… домоуправления, который, при возможности, пощипывал своих соседей. Ветхий старик, очень враждебно настроенный против содержания собак в городских квартирах, да и вообще, против стихийных «кинологов» всех мастей и пород демонстративно подошёл к Вороньему Глазу и сунул ему в руку довольно крупную российскую денежную купюру. Сказав, что «не надо падать духом, братец, и борись с собачьим отродьем», старик гордо и медленно удалился.

Ничего нет проще – подбодрить, сунуть подачку… несчастному. Или в землю закопать, а потом опять же… подбодрить. Во всяком случае, большая часть зажравшихся чиновников, коих стало великое множество, не делают даже и этого. Подай же ты, хоть милостыни страждущему (ты, обворовавший его)! Сверши хоть это… благое дело и удались, как этот старик, которому жить, может, осталось то несколько дней. Подай нищему… на хлеб, если он, борзой и грязный, даже не пытается заработать на него сам и ждёт… подачек.

Умеющий держать глупые и дежурные речи с больших трибун, оставив сирых, бездомных и обездоленных со своими проблемами, продолжают говорить, говорить, говорить… Но эта болтовня не имеет смысла, она нелепа и будет таковой, покуда не повернут в сторону народа свои свиные рыла те, кто решили и далее обирать людей и объявлять своей частной собственностью богатства страны, принадлежащие не, так называемому, государству, а народу. Именно ему, а не кучке мерзавцев, представителями какой-либо партии (читай, клана).

Печально просмотрев вслед удаляющемуся старику, еле тащащему ноги, Розов сказал:

– Скверная история, господа и дамы. Порошу не расходится. Тут один человек в вашем присутствии ударил принародно по лицу другого человека. Составим акт. Свидетели подпишутся. Уж такого… орла милиция в покое не оставит.

– Ты там не кукарекай,– чрезмерно уверенный в себе Валерий двинулся в сторону сыщика.– У меня вся милиция в кармане. А тебе я рожу расквашу. Да и не сыщик ты вовсе, а голливудский

хромоногий пижон… покойного образца… Уловил, волк тряпочный? И не пищи, а то больно будет.

Розов с трудом проглотил эти оскорбления. Он твёрдо решил сдать Валерика в полицию, но никто в свидетели записываться не собирался. Даже Анисимовна устало улыбнулась, как бы говоря: «Где уж нам». Она увела Вороньего Глаза к себе в квартиру. И тот, как телёнок, послушно пошёл за старухой. Во дворе никого уже не осталось, кроме Розова и самонадеянного бутуза Валеры. Да ещё двое Амбалов маячили возле шикарного внедорожника «Нисана» во дворе. Один из них крикнул толстопузу:

– Шеф, заканчивай свои беседы быстрей! Мы к тебе приехали.

Не обращая на них внимания, Валера почти вплотную подошёл к Розову:

– Что, таракан хромой, задумался? Ментам меня сдать захотел из-за… бомжовской падали? Получи, сука!

Замах Валерия был классическим, но не умелым, больше, рассчитанным на публику и на трусость противника, его полную некомпетентность в области разного рода кулачных боёв.

От такого замаха Анатолий, по времени, имел возможность увернуться несколько раз. Но он, спокойно перехватив его правую руку левой, быстро и резко ударил толстопуза-качка двумя согнутыми пальцами в солнечное сплетение. Когда Валера завалился на землю, как сноп соломы, сыщик наградил его парой банальных затрещин по затылку. Падал представитель среднего городского бизнеса, конечно же, не очень оригинально, как и большинство в таких случаях, судорожно хватая ртом воздух, как мелкая рыбёшка, выброшенная речной волной на берег.

На помощь своему брателе подбежали к месту событий его крепкие кореша. Но им тоже хватило нескольких ударов. Они завалились тут же. Разумеется, паниковать Розову не имелось причин, даже если свидетели и нашлись бы… Самооборона. Но, в данном случае, как ни парадоксально, свидетели, понятное дело, были, но, в то же время, их и не… было. Это отнюдь не бессмысленное выражение, а горький и реальный нюанс из области современной отечественной действительности. Одно из завоеваний «демократии».

Как ни странно, но Розову не хотелось оставлять в беде Вороньего Глаза. Адрес сердобольной бабки Луизы Анисимовны Рогалёвой он знал. Знал и то, что, что эта пожилая женщина приютит, хотя бы, на время, у себя в квартире несчастного бедолагу Шуру Брикова. Ведь есть на Земле люди, а есть и – нелюди. Их друг от друга Розов умел отличать с детства. «Но, может быть,– машинально подумал Анатолий,– таким людям, как Вороний Глаз и не стоит жить на свете. Может быть, прав Эвтаназитёр, Григорий Матвеевич Лепин… Тем, кому жизнь не в радость, не стоит и жить, и они должны помочь сами себе… умереть или то-то должен им помочь».

Утверждать то, что суицид и эвтаназия – грех и преступление, опираясь написанные и неписанные законы, на основы, так называемой, высокой морали совсем скоро, с учётом активного развития отечественной «демократии», будет нелепо. Придёт тот час и зловещий момент, когда «великие мира сего и власть имущие» не оставят очень и очень многим никакого выбора, кроме… добровольного ухода из жизни, возможно, с чьёй-то помощью. Скорей всего, помогают людям уйти из жизни и являются самыми настоящими эвтаназитёрами те правители, которые доводят народ до нищеты самыми изощрёнными и, порой, обычными способами.

Низкая зарплата, отсутствие жилья, бесправие (к примеру, невозможность человеку устроиться на высокооплачиваемую работу, причём, по специальности), тяжёлые и опасные для здоровья и жизни условия труда, загрязнённая экологическая сфера, платное и стоящее на низком уровне медицинское обслуживание рядового населения, незащищённость его от уголовных элементов и чиновничьего произвола, методическое зомбирование собственного народа через «свободные» средства массовой информации (навязчивая реклама, пропаганда деятельности аппарата подавления народной воли, частые и глупые публичные выступления «радетелей» за народ; прославление личностей, нажившихся на народных бедах; поднятие мнимого авторитета представителей эрзац-культуры, полное отсутствие национальной идеи, внедрение в жизнь морали, отдалённо напоминающую христианскую…).

Множество локальных войн и конфликтов, организованных мафией в угоду её представителей и обогащения, где страдает мирное население и солдаты той страны, которая усиленно «борется за мир» – явное проявление, по сути, узаконенной мировой эвтаназии.

Бичей и бомжей становится всё больше и больше, и никто не учитывает, что они тоже – народ, возможно, среди них в недавнем прошлом было немало, как раз, тех, кто составлял настоящую творческую элиту во всех сферах жизни страны. «Утешает только одно, что, те же, Соединённые Штаты Америки в своих «демократических» завоеваниях пали так низко,– подумал Розов,– что ниже уже и некуда, только… в бездну. Но разве можно радоваться беде, пусть самонадеянного, пусть не очень братского и близкого нам, американского народа.

Этой толпе, зомбированной мнимыми превосходствами страны звёздно-полосатого флага над другими, выпали самые страшные испытания… запланированные, по сути, их «простецкими, народными» президентами, – поражения, разочарования, десятки тысяч суицидов, катастрофа и природные катаклизмы, ибо Земля недолго будет носить на себе… паразитов. Она освободится от них. Но их беда ныне становится и нашей. И ничего тут не поделать».

Один только Григорий Матвеевич Лепин знал, что высокая смертность населения всего Земного Мира ни в коем случае не лежит на совести королей, падишахов, президентов всех стран и народов. Она не лежит на совести ни каких кланов, масонских лож, религиозных концессий, всемирных мафиозных группировок, субъектов, объявивших себя богами и спасителями мира…

Пусть, они, благодаря своим эгоистическим амбициям, и способствуют активному уничтожению населения Земли. Но изначально это не их «заслуга». Да, средняя продолжительность человеческой жизни сведена до минимума, во многом, благодаря их «стараниям». Но они не ведают, что творят. А суть происходящего на Земле может объяснить только один человек…

В этой Всемирной процветающей эвтаназии виноват только он, Эвтаназитёр, крановщик Лепин. Да, именно он. В его руках жизнь всех людей Планеты. Именно он и уничтожает тысячи людей, многие десятки и даже сотни тысяч мыслящих двуногих, но не по своей воле… А по желанию того, кто стоит над Человечеством. Но это ни Господь и ни Дьявол. Если бы Лепин не являлся полномочным представителем той цивилизации, которая очищает для себя земное пространство, уничтожая людей и животных, «никчемная» жизнь которых не угодна цивилизации гуманоидов Властителей Солнечной Системы, то этим занимался бы другой смертный. Замена бы нашлась. Причём, Стоящие Над Нами не стали бы спрашивать, желает ли этот человек становиться, в принципе, Полпредом Зла.

Впрочем, если между понятиями «добро» и «зло» не всегда можно поставить знака равенства, но отличить одно от другого бывает сложно.

Лепина, многие «доброжелатели» пытались спрятать в местный дурдом. Но стараниями и могучей волей его Великих Покровителей Григория Матвеевича, хоть иные и считали психически не совсем нормальным, но, всё же, не помещали в психоневрологическую больницу. Кроме того, он имел, хоть и не очень шикарную работу (с высшим-то техническим образованием), но считался не плохим машинистом башенного крана. Большинство пришло к мнению, что Лепин – не только великий фантазёр от ничего не делания и скуки, но и прекрасный юморист из… народа.

В силу сложившихся обстоятельств он, конечно, же был ни бичом, ни бомжем, но бомром… явным. Может быть, кто– то наивно полагает, что в России не существует людей такого типа. Но, считая так, он ошибается, ибо каждый второй у нас – бомр, проще говоря, «человек без определённого места работы». Ныне уже в родном Отечестве не десятки тысяч, а, пожалуй, миллионы людей, которые, чаще всего, не имеют возможности работать по имеющейся специальности (иногда – не хотят).

Ныне человек, не взирая ни на какие свои самые «верхние» образование берётся за работу, какая ему попадается под руку. Так зачастую бывший врач становится слесарем, инженер-электрик – вечным продавцом ларька, плотник бетонщик – владельцем пасеки… Таким образом, в стране появилось множество, так называемых менеджеров, которые не понимают значения этого слова и занимаются невесть чем.

Такое понятие, как право на труд, стало весьма сомнительным. При этом подавляющее число чиновников разных рангов и уровней скромно молчат о том, что человек, не работающий по своей основной специальности, в подавляющем числе цивилизованных стран считается безработным. Великая Мартовская Революция 1993 года (мартовский мятеж), совершившаяся на Васильевском Спуске города Москвы, заставила даже Эвтаназитёра Лепина поменять инженерную специальность на рабочую.

Организованная узурпация власти бывшими коммунистами и уголовниками и дала в руки плётки и пряники тем, кто, на словах, радея за счастье народа, стал активно заниматься строительством райских кущ, в отдельно взятой стране (и за её пределами), лично для себя, своих родственников и очень хороших и добрых знакомых. Таким образом, число эвтаназитёров возросло в России (по сравнению с совдеповскими временами) в пять-шесть раз.

Здесь, разумеется, надо брать в учёт не только огромное число доморощенных «магнатов», высокопоставленных чиновников и некомпетентных врачей и «народных целителей», но, к примеру, и возросшая численность внутренних войск МВД, ЧОПов и самых разных, полуофициальных вооружённых формирований. Вероятно, всё это создано для защиты «демократических» завоеваний, а не для защиты определённых кланов от… возможных недовольств собственного народа.

Что касается детства Анатолия, то оно было обычным – ни голодным, ни сытым. Отец, капитан милиции, отдавший свою энергию, ум, силу и здоровье патрульно-постовой службе, давным-давно уже лежал в могиле. Погиб от руки бандита. Жил теперь Анатолий в одной квартире с матерью, пенсионеркой, бывшей учительницей. Он умел сочувствовать людям, любить их и ненавидеть тех, кто жил за счёт других, изощрённо издеваясь над своими ближними и дальними… Второе качество характера передалось ему именно от отца, вообще-то, спокойного и миролюбивого человека.

Служба в милиции (а ныне, в полиции) откладывает на каждого свой отпечаток. Одни становятся на столько обозлёнными, что видят в мухе слона, чуть ли каждого считают потенциальным преступником… а то и – явным. Нет. Конечно, его отец таковым был только наполовину. Или Анатолию хотелось, что бы это было именно так, а не иначе.

Другие же, исполняя свой долг, уходили в себя, как бы, превращаясь, по мнению коллег, в некую загадку. Для третьих, в общем-то, неплохих служак, их милицейская деятельность, становилась, ни более – ни менее, естественной осознанной необходимостью. Четвёртые – говоруны, идущие на связь с преступным миром, чтобы зарабатывать себе на хлеб с маслом. Пятые – тоже болтуны, но честны, часто из тех, кто… спивается (да, именно в органах милиции). Шестые – разнотипные, серьёзные и смешливые, но карьеристы, ловящие нужный момент. Седьмые…

Впрочем, категорий много. Есть, конечно же, среди работников правоохранительных органов и честные трудяги, и романтики, и рвачи, и недотёпы… Милиция или полиция – это зеркало, в котором отражены и достоинства, и недостатки той среды, в которой они обитают, из которой вышли и в которую… пришли. Своеобразный замкнутый круг или попросту… винегрет. Ведь те же обычные постовые – представители народа. А он у нас не ординарный – и по разуму, и по доходам, и по уровню культуры, и по образу жизни.

После окончания юридического факультета МГУ Анатолия сразу же взяли в уголовный розыск на оперативную работу в одно их окружных отделений милиции. Не обошлось, разумеется, без протекции отца. Но тут ведь определённый «блат» понадобился не для определения претендента на раздел «всенародных богатств», а для устройства Анатолия на нелёгкую и очень ответственную службу, где трудно не зачерстветь и остаться… человеком.

Возможностей попасть в адвокатуру или даже в любую из прокуратур не имелось, ибо, хоть и его отец был на хорошем счету в городе, но врагов… влиятельных Пётр Максимович нажил превеликое множество. Тут, как говориться, у какого семейного рода нет надёжного и кудрявого прошлого, вряд ли, появится и светлое, почти райское, будущее. Что тут можно сказать? Только то, что нужно, что необходимо… Одним словом, дорогие преуспевающие господа, живущие (очень сомнительным и придуманным) авторитетом своих мам, пап, бабушек и дедушек, имейте в виду, что нелегко долго прожить на чужом «капитале», тем более, если он эфемерен. Не тащите в грядущее чужие заслуги и «заслуги», ибо это тяжёлый груз. Придёт время – и он потянет вас на дно.

Не важно, где и как вы упадёте, но, увы, сделаете это обязательно… Анатолий никогда не опирался на авторитет и заслуги отца, и за это его уважали. Но так получилось, что недолго он проработал в уголовном розыске. Судьба – индейка. Правда, на подобный случай имеется утверждение, что «всё, что ни делается – делается к лучшему». Стоит, конечно, уважать народную мудрость, но не всегда следует соглашаться с великим множеством мудрых изречений, противоречащих друг другу. Кто-то ведь может погнаться за двумя зайцами и обоих прикончить; а иной, «ласковый телёнок», рождённый двух маток сосать, ничего доброго, вообще, не поимеет в жизни.

Почти случайно в коридоре здания окружной прокуратуры Жуканов встретился с Розовым.

– Привет, Шерлок Холмс! – Наигранно задорно сказал Жуканов.– Он тоже, кажется, был частным детективом?

– Так оно и происходило, Игорь. Здравствуй! Ты точно выразился и попал пальцем в небо. Я, понятно, частный детектив и тружусь в детективном агентстве «Ориентир», которое и создал своим трудом. А на счёт Холмса, это комплемент или шутка?

– Без истерик, Толя. Пошутить же можно. Хотя, впрочем, на юрфаке комиком и хохмачом считали тебя. Тебе и зубоскалить. Правда, сейчас ты изменился. Стал серьёзным. Понимаю, жареный петух в задницу клюнул.

– Но пока шутишь ты. Для чего ты старуху Лапову каждый день допрашиваешь? Может быть, жениться на ней хочешь? Или надеешься, что ей надоест эта канитель, и она сознается во всех нераскрытых преступлениях за последние двадцать лет? Ты серьёзно думаешь, что она Арефина убила? Ты не учёл, что бабка совсем не похожа на лихого кавалериста. Убила не она. Или криминалистам не веришь?

– Знаю, Толя, что она здесь не причём. Припугнуть бабушку желаю, чтобы на будущее уважала закон.

– Не темни, Игорь. Сто долларов, которые ты у неё вытянул угрозами и шантажом, я Лаповой вернул из собственных сбережений; объяснил, что ты пошутил. Понял? Деньги отдашь мне. Можно в валюте, можно в рублях… по курсу Центрального сберегательного банка. И без фокусов! Я-то тебя знаю. Мелочен, батюшка, и хитёр бобёр. Постараешься дело так поставить, что это я у тебя, вроде, взятку вымогаю.

Жуканов озлобился и одновременно обиделся:

– Врёт старуха, понял! Врёт!

– Хорошо. Но мне ничего не остаётся делать… Обо всём случившимся я сейчас доложу твоему начальству. Прежде всего, скажу о том, что злая, беспощадная и жестокая уборщица Лапова оклеветала святого следователя из окружной прокуратуры Игоря Васильевича Жуканова.

– Ты не играй со мной, Толя! Уловил?– Злобно сказал Жуканов, тут же извлекая из портмоне десять «зелёненьких», каждая по десять долларов. Протянул их Розову.– На, забери! Тут всё по-честному. Не хочу я с тобой ссориться. Она мне нашими рублями… давала. Откуда у бабки доллары? Но имей в виду, ты будешь на подхвате у меня. Кое в чём я согласен тебе помогать, но не во всём. Убийцу выведу на чистую воду я!

– Вот и славно, помощник. Кстати, я, возможно, скоро выйду на… орудие убийства, эту самую саблю. По моим убеждениям, именно ей и был зарублен Арефин.

– Где это орудие?!

– Пока не знаю… точно. Её один студент, как будто, нашёл и сдал в краеведческий музей за небольшую плату. Обычная казацкая сабля, девятнадцатое столетие. Вероятно, убийца нашёл её, если не в ножнах, то в промасленной тряпке, в какой-нибудь пропитанной жиром ветоши, или она находилась в таком месте, где не было ни влаги, ни земли… К примеру, между кирпичной кладкой… в полом пространстве. Со студентами я уже переговорил. Симпатичные парень и девушка. Бродили ночью по старым зданиям, которые иногда сейчас сносят, и в печной трубе обнаружили саблю.

– В трубе?

– Да, в дымоходной трубе. Она была наполовину развалена. Сам удивляюсь тому, как туда попала сабля. Видно, раньше она находилась в более надёжном месте. Я убеждён, что студенты к убийству отношения не имеют?

– Не имеют?! Ты в уме? Я настоятельно требую, чтобы ты дал мне их координаты. Где их найти?

– Какой ты требовательный парнишка! Хорошо. Найдёшь их на втором этаже технологического университета. И веди допрос корректно. Без фокусов.

– Тут уж, извини,– злорадно прошептал Жуканов,– тут уж, как получится.

– Получится. У меня с ними налажен контакт. А что нового у тебя?

– Ничего. Побывал в бригаде, точнее, на участке, где мастерил Арефин. Все мужики от показания отказываются, но, всё равно, собутыльников покойного Петра Фомича найдём.

Потом Жуканов стал давать короткие характеристики тем, с кем вёл беседу. Довелось ему и потолковать с крановщиком Лепиным. Конечно же, этот сумасшедший не может быть убийцей мастера. Его там знают, как предсказателя локальных войн, мировых политических переворотов, страшных природных катаклизмов, аварий, крупных террористических актов…Следователя прокуратуры удивило то, что Эвтаназитёр, то есть Царь Успения, в своих предсказаниях почти никогда не ошибался. Что ж, Жуканов не отрицал, что Лепин обладает некоторыми задатками провидца, предсказателя, оракула, в конце концов. Но это к делу не относится. В целом, этот мужик с не совсем нормальной психикой, но, как ни странно, изоляции и стационарному лечению не подлежит. Мыслит он нормально, с юмором. Не поймёшь, где он шутит, а где пытается говорить правду.

Видно было Анатолию, что сейчас, во время разговора с ним следователь прокуратуры Жуканов себе очень и очень нравится. Он восхищался собой, наверное, даже больше, чем, почти что, новый электрический самовар. Казалось – момент – и Жуканов запыхтит и начнёт выпускать из собственного носа тихий и блаженный пар, если таковой существует в сложной и неповторимый природе вещей и явлений. А если и нет такого пара, то уж запоёт на две октавы выше, чем и гораздо лучше, чем самый великий… солист сумбурной и весьма и весьма покалеченной современности.

Анатолий хотел было отпустить по поводу настроения Жуканова шутку, но из тактических соображений дал Игорёше полную возможность полюбоваться собой. Всё-таки, когда-то учились в одной Альма-матер. Надо уважить – послушать этот бред… сивой кобылы. И когда Жуканов, наконец-то, перестал корчить из себя суперсыщика и снова открыл рот, чтобы выразить какую-нибудь очередную «мысль», Розов просто сказал:

– Я, честно говоря, ещё сам не знаю, Игорь. Но интуиция подсказывает мне, что студенты здесь не пришей к одному месту… рукав. Каковы мотивы? Ограбили? Нет. Допустим, пьяный Арефин (он редко был таковым) грубо пристал к подруге студента, и тот сгоряча зарубил его саблей. Но Арефина везде и всюду характеризуют, как человека положительного. Он, правда, иногда с работягами выпивал, но никогда и нигде никого не бил, скандалистом не считался, ни к кому не приставал.

– Вот видишь, Анатолий, ты не уверен в том, что говоришь. Конечно, старуха Лапова здесь не причём. Она отпадает. Убийца – студент. Кстати, орудие убийства должно быть предъявлено лично мне. По-возможности, в кратчайшие сроки! Это срочно! Понял?

На Центральном городском рынке у Жуканова было кое-что схвачено. Определённая часть торговцев находилась под его личной «охраной». Игорю Васильевичу было плевать на то, что роль «крыш» и, практически, узаконенного рэкета играли ЧОПы (частные охранные предприятия). Он так аккуратно обдирал своих «клиентов», что претензий ему не мог предъявить сам чёрт.

Разве охрана имеет права совать свой нос в выяснение отношений между торговцем из ближнего зарубежья и представителем окружной прокуратуры, который, время от времени, следил здесь «за порядком».

Купцы и всякого рода коробейники, даже из Китайской Народной Республики, имеющие патенты и специальные разрешения на право торговли, не роптали на следователя прокуратуры. Большая их часть даже была довольна тем, что их опекает сам… лейтенант Жуканов. Теряя малое, они брали больше, не столько за счёт повышения цен, сколько «путём утруски и усушки».

Ухищрений у торговцев для медленного и планомерного обогащения («курочка по зёрнышку клюёт») всегда имеется множество. И тому, кто «пролетает» на такого рода бизнесе, лучше торговлей не заниматься, ибо тут, несомненно, надо иметь особый талант.

Ни для кого не являлось секретом то, что поборы частных торговцев происходят и поныне, но уже не так, как раньше… в наглую, а продуманно и методично. Тут отлажен чёткий механизм, вывести из строя который не под силу пока никому. Никто ведь не станет отрицать существование разного рода гласных (и не очень) досмотров торговых точек со стороны компетентных государственных органов.

Сюда ведь входят и санэпидемстанция, и пожарная охрана… Господи, да кто только не пытается подползти к кормушке. Но каждый старается, что называется, побыть у воды – и ног не замочить. Чаще всего, это трудно сделать. Так вот и садятся «добрые» люди на крючок властных прохвостов от местной администрации, и криминала.

Придраться нынче можно даже к телеграфному столбу, чтобы спросить, к примеру, почему он не здесь и не так стоит. Да и полномочий тут особых не требуется. А ведь у Игоря Васильевича эти самые… полномочия имелись. Он уже не интересовался у торговцев качеством товара, лицензионными марками и прочими мелочами… Жуканов просто подходил к уже проверенным «клиентом» и ждал. Чаще всего, делал это не напрасно.

Ему безмолвно или с улыбкой, или со словами про «хорошую погоду» отстёгивали, сколько могли… Но Жуканов понимал, что надо, со временем, завязывать с мелкими поборами, ибо можно нарваться на принципиального дурака или новичка, и тогда… найдутся «доброжелатели», которые, если ни упрячут за решётку, то выкинут его из прокуратуры на веки вечные. Впрочем, он не бедствовал. Доходы имел…

Не угасала у него и крылатая мечта в самое ближайшее время купить самый шикарный городской ресторан «Дубрава». Хозяину его методично (по распоряжению свыше) устраивали «хорошую жизнь» многочисленные инспекторы с законными проверками (делиться надо) и довели владельца до такого состояния, что он уже подумывал о том, что пора бы ему подыскивать работу, того же, сантехника.

Терпеливо и почти неспешно собрав дань со «своих», он поприветствовал, кого надо и направился к главному входу рынка, к своей автомашине «Вольво».

Выезжая на улицу Горького (по какому-то недоразумению ещё не переименованную), Жуканов увидел вдалеке, идущую по пешеходной дорожке уборщицу Лапову, с хозяйственной сумкой. Шла с рынка. Иногда она пугливо озиралась по сторонам. Может быть, ей казалось, что за ней следят. Игорёк ухмыльнулся, догнал её и притормозил.

– Гражданка Лапова,– он высунул голову из окна автомобиля, как можно официальней, сказал.– Завтра на допрос в прокуратуру можете не приходить!

– И меня не посадят, голубчик? Ой, спасибо! Чего ж ты деньги мне вернул через друга своего? Я ж от чистого сердца, чтоб меня не… посадили.

– Взятки, Маргарита Петровна, не хорошо давать, тем более, служебному лицу,– ещё суровей заметил Жуканов.– Я проверял вас на честность. И как жаль, что вы, российская гражданка, оказались с червоточиной. Я надеялся в душе, что вы не пойдёте на дачу взятки мне, следователю прокуратуры, при исполнении служебных обязанностей. Как жаль. Как я ошибся! Вы знаете, что за подобные штучки-дрючки срок полагается и не малый?

– Дак, откуда же, милок? Откуда же мне про то знать! Только из телевизора. Но там такое болтают и показывают, что… Там всё больше что-то говорят больные на голову… господа. Большей частью, сами себя слушают и сами с собой разговоры ведут. И больно часто жратву царскую… готовят. Жаль, что у бичей в подвалах нет телевизоров. Времена ведь изменились. Но я то и хотела, как лучше. Да ты ведь и сам, Василич, попросил. Я и собирала деньги по родичам и соседям.

– Ладно. На первый раз прощаю вас, аполитичная старушка. И поменьше об этом болтайте. Здесь следственный эксперимент. Тайна!

Его «Вольво» резко тронулась с места.

– Святый боже! – Перекрестилась Лапова.– Как за решётку-то просто угодить!

Прямо в офис «Ориентира», где, по всей видимости, завершался, если не евроремонт, то косметический, которым занималась бригада шабашников, позвонил Григорий Матвеевич Лепин. Он был в этот день не на работе. Малость приболел, поэтому находился на законном больничном… Лечился лекарствами и «подручными средствами». Он попросил приехать к нему домой Розова и уверял, что их встреча многое разъяснит по поводу убийства его друга и мастера участка Арефина.

С грустью взглянув на то, как добивают затянувшийся ремонт офиса строители-отделочники, Анатолий коротко сказал в телефонную трубку: «Еду! Буду у вас через полчаса». Действительно, ему потребовалось очень немного времени, чтобы добраться до старого пятиэтажного дома по улице Гарвенина, где в своей небольшой двухкомнатной квартире, на третьем этаже, проживал Эвтаназитёр. Конечно, это полный бред. Но что же поделаешь, если Лепин, на полном серьёзе, считал себя именно Помощником Смерти. Порой Эвтаназитёром называли его и знакомые, но не без известной доли юмора. Но чаще всего обращались к нему, величая Царём Успения. Иногда, в шутку, но, в основном, всерьёз. Суеверие людское или интуиция? И то, и другое.

Вскоре троллейбус привёз Розова на нужную остановку, и через пять минут, пройдя немного по улочкам старого центра города, он оказался в квартире Лепина. Тот принял Анатолия радушно, поставил на стол горячий чай и вазочку с конфетами. Хозяин был в полосатом халате, в тапочках на босу ногу. Обстановка в жилище старого холостяка была боле чем скромной. Стол, старый телевизор, видавшие виды два кресла, столько же стульев, полупустой книжный шкаф… Ни каких изысков, но в квартире чисто и довольно уютно.

Анатолий не стал отказываться от чая с конфетами, кстати, и с печеньем, понимая, что разговор со старым болтуном и фантазёром может быть очень долгим. Поэтому Розов очень деликатно, пододвинув к себе кружку с горячим чаем, предупредил Лепина, что желательно вести беседу по делу – не отвлекаться пока в разговоре, к примеру, о хобби и увлечениях. Хотя, впрочем, и это… может сослужить свою службу.

– Само собой, Анатолий,– согласился Григорий Матвеевич, перемешивая ложечкой сахар в кружке с чаем.– У меня тоже немало дел. Сегодня вечером, по местному времени, надо будет проследить, как пройдёт наводнение на территории Австралии, землетрясение в северной части восточного полушария Тихого Океана, а завтра утром намечено две локальных войны и крупный террористический акт… Могу сказать, где и когда, сообщить примерное количество жертв.

– Я понимаю,– сдержанно заметил Розов,– что вам, Григорий Матвеевич, как предсказателю, цены нет… Возможно, если бы наше правительство, было поразвортливей, то воспользовалось бы Вашими услугами. Но…

– Правительство?– Откровенно возмутился Лепин.– Какое, к чёрту, правительство, Толя? Тебе трудно понять, что я на этой Земле в одном лице представляю правительство этой Планеты. Но моя задача не миловать, а карать… Не потому, что я такой злой и жестокий. А потому, что я – Царь Успения.

Обо всём этом Лепин говорил, вполне, серьёзно, без намёков на… юмор. Получалось так, что задача, которая поставлена перед ним, это убивать… и хороших, и плохих, и молодых, и старых. Он помогает людям освободиться от их земных оболочек, от их непутёвого существования в этой точке Мироздания. Григорий Матвеевич своими действиями освобождал место для других… таких же несчастных и грешных, сосланных сюда из множества Миров на… как бы это сказать… перевоспитание. Перенаселение Земли человеческими гуманоидами допустить нельзя. Нарушение Космического Плана запрещено, да, и, в принципе, невозможно.

Директор и одновременно сыщик частного детективного агентства «Ориентир» хотел оборвать этот бред явно сумасшедшего или просто прикольного старика, но передумал. Времени пока достаточно. Пусть почешет языком. Возможно, что-то здесь и прояснится по делу убийства.

– Я многое знаю, Толя! Я здесь, на Земле, точнее, в данной её субстанции, единственный полномочный представитель Высшей Цивилизации, которая является посредником между Людьми и Богом, надсмотрщиком за Человечеством, продолжа Царь Успения.– Но я обязан убедиться в том, что ты именно тот человек, который должен вести это дело и быть в курсе событий.

– Не понял вас, Григорий Матвеевич.

– Я больше ни слова не скажу тебе, пока не найду этому документальное подтверждение.

– Знаешь, что,– Розов резко поднялся с кресла, собираясь покинуть жилище умалишённого.– Мне подобный бред, дорогой господин Лепин…

– Знаю! Сиди и не дёргайся! Конечно, знаю… тебе надоело слушать откровения сумасшедшего. Однако послушай! Сиди на заднице ровно!

После таких, довольно грубых, слов Анатолий даже попытку встать с кресла. Но с ужасом осознал, что тело его не слушается.

Понятно, кем бы там не воображал себя крановщик Лепин, но ясно одно, что он обладал умением вводить человека в состояние каталепсии и своеобразного транса мгновенно… одним только фразой, в данном случае: «Сиди на заднице ровно!». Но это ещё ни в коем случае не означало, что Лепин находится в здравом уме. Да, такой, вполне, мог убить не только мастера Арефина, но и кого угодно. Просто так, внушив себе и потенциальной жертве какую-нибудь гадость…

– Не думай, Толя, что ты идеальный и положительный человек,– продолжал Лепин.– Такой уж честный сыщик… паинька. Ты держал в руках саблю, там, в музее, которой, по твоему и моему предположению, убили Петю Арефина. Ты, чисто произвольно, сдвинул с ручки сабли металлический кожух и достал оттуда… маленький кусочек кожи… Потом вернул саблю работникам музея. Но ты эту… «тряпочку» взял вот и оставил у себя, не зная, на кой чёрт она тебе нужна.

– Да. Я так и сделал,– монотонно ответил Анатолий Розов, как бы прислушиваясь к своему глухому голосу.– Но только для того, чтобы… Одним словом, ни Жуканову, ни кому другому этот кусочек кожи не помог бы найти преступника.

– И ты правильно поступил, Толя. Не без моего участия. Ни в коем случае нельзя было допускать, чтобы кусочек кожи попал в руки криминалистов. Он абсолютно не имеет отношения к убийству Арефина. Там другое… Покажи-ка мне найденную тряпочку, сокол мой!

Анатолий, не торопясь, достал из внутреннего кармана пиджака маленький розовый целлофановый пакет, вытряхнул из него на стол маленький, тёмно-жёлтый кусочек кожи. Эвтаназитёр вытянул вперёд руку в сторону «никчемной» находки, довольно чмокнул губами, отпил глоток чая и самодовольно сказал:

– Расслабься, Толя! Будь, как дома… Да ты ведь и не в гостях. Ты тот самый человек, который… Одним словом, ты именно тот, кто найдёт убийцу Арефина, кто имеет право его найти. А покарает его другой… не без нашей с тобой помощи. Дело здесь не очень простое и даже… я бы сказал, не совсем земное.

– Я абсолютно ничего не понимаю,– признался Розов.

– Сейчас чуть-чуть… поймёшь. На сегодня чудес хватит,– Лепин встал с кресла, взял с полки книжного шкафа лупу и протянул её сыщику.– Читай, что написано на гладкой стороне этого кусочка кожи.

Частный детектив поднёс кожу к глазам и сквозь лупу посмотрел на гладкую выдубленную часть животной материи. Там очень мелкими буквами, написанными, наверняка, кем-то наподобие умельца Левши, чёрноё краской было написано: «Розов Анатолий Петрович, частное детективное агентство «Ориентир».

Назвать офисом помещение, где пока был вынужден работать Розов, было бы пока чистой насмешкой действительного над желаемым. По сути дела, «Ориентир» ютился в небольшой двухкомнатной квартире, проще сказать, «хрущовке» на первом этаже одного из старых домов улицы Потиханова. Её, конечно же, наконец-то, отремонтировали. Но с большим трудом можно было назвать офисом. Но, разумеется, любой бы сказал, что отделочники, маляры и прочие трудились здесь со связанными глазами.

Не случайно бригадир импровизированного и вечно пьяного коллектива шабашников, получая деньги наличными уже от бывшей владелицы и директора «Ориентира» Ангелины Карловны Гавриловой, скромно заметил:

– Посветлее стало, и то хорошо. И вывеска у подъезда, вона, какая шикарная получилась!

– Вы, бесспорно, талантливые люди,– всё же, пошутил на этот счёт Розов.

– Как же! Стараемся,– гордо выпятил вперёд свой живот бригадир шабашников.– Мы тута эс-пе-ре-мен-ти-ро-ва-ли. Ух! Выговорил.

Поняв шутку Анатолия, внесла в сказанное Розовым полную ясность Гаврилова:

– Конечно, славные мои, надо быть очень и очень талантливыми штукатурами и малярами, чтобы так испохабить квартиру.

– И ещё… плотниками,– невпопад вместо «до свиданья» сказал главный шабашник, широко и относительно уверенно шагнув за порог офиса.

– Теперь его Ванькой звали, Ангелина Карловна,– засмеялся Розов,– деньги, считай, с вас слупил – и потом, как говорят добрые и проницательные люди, ищи ветра в поле.

Гаврилова уныло разглядывала неизвестно каким цветом раскрашенные потолок и стены, огромные щели между паркетинами и прочее… сотворённое не иначе, как в стиле «модерн», села в кресло и закурила, сказав: «Не так уж и плохо».

Это была уже пожилая женщина, правовед на пенсии – с большим стажем народного судьи, а позже, юридического консультанта. Потом открыла детективного агентство «Ориентир» и через полгода поняла, что не потянет она такое нудное дело… Да и ни к чему оно. Муж её, Гаврилов Степан Степанович, хоть и тоже, по возрасту пенсионер, но владелец, пусть не большого, но успешно работающего мелькомбината. Тогда и подвернулся ей Розов, вышедший из больницы после ранения, и, в принципе, уже забракованный авторитетными медиками от МВД для службы в качестве оперуполномоченного, да ещё в уголовном розыске окружного отделения милиции.

Начальница и владелица «Ориентира» получилась не важнецкая. Да и сыскная работа у неё не шла. Быть судьёй – одно дело, а частным сыщиком – иное. Чашу её терпения и отбытия добровольной каторги в своих «владениях» переполнил поиск угонщика автомашины «ЗИЛ-130». Ничего она не нашла, да и не настроена была. В то время предложивший ей свои услуги в качестве частного сыщика Розов, хоть и нашёл похитителя, но сказал ей:

– Вам надо завязывать с вашей сыскной… деятельностью, Ангелина Карловна, и спокойно отдыхать.

– Без тебя знаю, Толя! – Огрызнулась она и предложила ему за сравнительно божескую цену купить у неё и дело, и офис…

Теперь она решила произвести здесь ремонт, ибо почти оставляла офис новому хозяину в неприглядном состоянии. Но ремонт Гаврилова, как могла, так и завершила. Пришло время платить за офис (по сути, квартиру – «хрущовку») Розову. Надо сказать, что был он и сейчас безденежным, с «жутким ветром в кармане». Надо было срочно искать средства, ибо Ангелина Карповна дала понять, что ждать уже больше не может.

Грянул экономический кризис, и мукомольная мельница её супруга, как бы, заработала не в полную силу. Но сказанное ей было ложью, ибо хлеб всегда и всем кушать хочется. Как раз в моменты всяких и разных кризисов (можно было бы, и закавычить), мукомолы и поправляют свои дела. И подобные, что успешно наживаются на продуктах и товарах первой необходимости. Может быть, до правительства когда-нибудь дойдёт, что, к примеру, хлеб – стратегический продукт, и не желательно, чтобы его производство, большей частью, находилась в руках собственников. Впрочем, здесь предела… беспредельщины нет.

Неожиданно (точнее, земля слухами полнится) Розова выручил бывший друг его отца, известный хирург, в общем-то, врач широкого профиля, ныне владелец не большой, но процветающей клиники – Тимураз Георгиевич Думбадзе. Когда-то отец Анатолия, ещё старшим лейтенантом милиции, защитил знаменитого медика от ярого натиска бандитов-налётчиков. Буквально случайно оказался на месте очень даже возможного происшествия.

Получилось так. Пётр Максимович шагал со службы домой и увидел, как к горлу Думбадзе, прямо на улице парень-крепыш поставил нож. Бандитов было двое. А хирург принципиально решил умереть, но не отдавать налётчикам своего кошелька, в глубине которого лежало не больше трёх ста рублей и всякая и разная мелочь. По сути, тогда уже почти миллионеру, Думбадзе не жаль было ни этих и ни каких денег, но верх над ним взял принцип. Поэтому он упирался и неумело, только словесно, пытался оказывать сопротивление… бандитам. «Старший лейтенант милиции Пётр Розов,– как писала о нём одна из местных газет,– бесстрашно бросился на грабителей». Конечно, так и было.

Он даже умудрился не только положить уркаганов на землю, но и сдать, из рук в руки, проходящему мимо наряду милиции. Правда, он тогда получил не значительную ножевую рану. Думбадзе сам лично, с большим чувством благодарности, «заштопал» её. Так вот они помогли друг другу в трудную минуту, а потом незаметно стали друзьями.

А старый грузин помнил доброе и, узнав, что Анатолий в большом финансовом тупике, решил безотлагательно ему помочь – дал ему беспроцентную ссуду для погашения уже имеющихся долгов. Ведь, хоть Анатолий и считался владельцем фирмы «Ориентир» и уже отремонтированного офисного помещения, расплачиваться с Гавриловыми надо было. Хватило средств и на развитие, уже давно начатого Розовым дела.

– Послушай, Толя! Так она, ссуда, в документах называется – беспроцентная… Не отдашь деньги, дорогой Толя, и не надо,– говорил с Розовым по телефону Думбадзе, причём, без малейшего акцента.– Даже отдавать будешь – не возьму. Я теперь богатый новый… грузин. Кроме того, я один – ни жены, ни детей, и родителей давно нет. Один, понимаешь, как в поле воин. Знакомых женщин не считаю. Они мне сами за то, что я им хорошо всегда на душе… делаю, платят. Не веришь – спроси, кого хочешь!

– Такое меня не устраивает, Тимураз Георгиевич,– возразил Анатолий,– долги я отдам. Обязательно! А вам огромное от меня спасибо. Если бы…

– Подожди! Кто говорит, что ты мне не должен? Зачем так говоришь? Твой долг таким будет… Если это,– он со смехом перебил его,– но такого может и не быть… Если меня это… убьют, то тогда негодяя возьмёшь и сдашь органам правосудия. Весело, да?

– Весело, но не очень. Секунду! Не бросайте трубку. Я к вам приеду или вы ко мне. Прямо сейчас! Я знаю, что в Ваших шутках – всегда сермяжная и горькая правда.

– А-а, пустое! Это я так… размечтался. Имелся один момент… не очень хороший, но ещё не похоронный. Я, знаешь, в милицию заявил. Там, правда, посмеялись надо мной. Впрочем, всё уж и не так весело получается. Ты прав, Толя. Но мне, понимаешь, Анатолий, как-то, не ловко за свою старческую жизнь дрожать. Дел на грош, а прошу…

Думбадзе, как бы, что-то взвешивая задумчиво произнёс:

– Приедешь завтра ко мне в клинику, часам к семи вечера. Так и быть, всё тебе расскажу. Посмеёмся. Ты не волнуйся. Все финансовые документы на тебя все уже в норме. Чем я не следователь? Оперативно и чётко! Вот-вот. И на твоё имя я в банк «Приморский», кроме всего прочего, ещё кое-что перевёл… на конфеты. Мало ли… вдруг тебе не хватит. Не думай, что там такая уж большая сумма.

– Я ваш личный должник, Тимураз Георгиевич,– тяжело вздохнул Анатолий.– Но, в общем, завтра я к вам приеду. Как договорились.

– Конечно, жду! Приготовлю даже пару бутылочек «Мартини» и красавицу-медсестру. Но не для баловства, а для культурной беседы или твоей… женитьбы. Она для этого, вполне, подходит. Пока, Толя!

На том их телефонный разговор и закончился. Анатолий был рад и не рад, получив эту неожиданную помощь. В общем, он с этим смирился, но над ним довлело лишь чувство неловкости. Да, собственно, ничего страшного и не произошло.

Дед Думбадзе не так уж и давно наставительно говорил ему, пацану, школьнику: «Вырастешь – учись на… папашу, на милиционера учись, чтобы людям хорошим помогать». Тимураз Георгиевич тогда собирался жениться и «развести детей», очень много, столько, «сколько рыбок в аквариуме». Но так и не собрался, не обзавёлся семьёй. Зато стал известным в России мастером, авторитетом и светилом, так называемой, эстетической медицины или, точнее, эстетической хирургии.

При помощи скальпеля и прочих, самых разнообразных врачебных инструментов и принадлежностей, специальной техники, а главное, мастерства, уважения и любви к людям, он менял внешность своих пациентов. Если проще, то из относительных и буквальных страшилищ творил красавиц и красавцев. Но его частная клиника с небольшим больничным стационаром занималась не только этим.

Но сейчас, когда всё решилось в экономическом плане, он подумал о том, что ему срочно надо ехать к Лепину. Ведь ничего, практически, конкретно по делу убийства Арефина Григорий Матвеевич не сказал. Он только доказал ему, Розову, что и, на самом деле, необычный, неординарный человек, и только. Лепин ведь даже не стал пояснять, каким таким непонятным образом на кусочке коши появилась фамилия Розова. Если это фокус, то зачем он?

В самый неподходящий момент, когда в голове у Анатолия возникла масса вопросов, Царь Успения выпроводил его за дверь, ссылаясь на занятость и головную боль. Может быть, и на самом деле, у него возникла необходимость с кем-то пообщаться.

Прошло чуть менее суток после встречи Розова с Лепиным. Но за это время и на самом деле в Мире произошло несколько стихийных бедствий: наводнение, землетрясение, внезапная вспышка неизвестной болезни, которая в считанные часы унесла десятки тысяч жизней… В разных точках земного шара началось сразу же несколько «оборонительных» и «освободительных» локальных войн. И за всем этим стояла смерть. Но это было всегда.

Случались и более глобальные катастрофы на Земном Шаре. Поэтому совершенно не трудно предсказать и предугадать то, что стало уже системой.

– Толя, если ты скажешь, что завтра настанет понедельник, в определённое время наступит восход солнца и не ожидается заморозков, поскольку в средней полосе России стоит середина июля,– просто сказал Лепин,– это не будет детским лепетом с твоей стороны. Это, не удивляйся, тоже будет пророчеством, базирующимся на твоих постоянных наблюдениях и определённом опыте. Стать предсказателем, даже оракулом, не так и сложно.

– Я так не думаю,– возразил Розов, который уже минут двадцать находился в гостях у Эвтаназитёра и пил с ним, на сей раз, кофе.– Я начинаю понимать то, что я сейчас, вообще, способен что-либо… понимать.

– Ничего в этом страшного нет, Анатолий. Это типичная ортодоксальность, так называемого, земного мышления. Для того, чтобы ты нашёл преступника, убийцу Арефина, я вынужден рассказать тебе, если не всё, то очень многое. Можешь не волноваться, я способен после завершения удачного расследования дела, стереть с твоей памяти всё то, что ты узнаешь от меня.

– С трудом верится.

– Поверишь, Толя. Скоро ты поймёшь, что даже в этом необходимости нет. Уже только потому, что сказанное многое сказанное тобой людям… после наших с тобой бесед сочтут сумасшедшим бредом. Уже только поэтому ты ничего и никому не скажешь. А зомбировать тебя не собираюсь. Нет надобности. Да и мне нужен человек, пытающийся мыслить самостоятельно.

– Если ты, Григорий Матвеевич, не простой крановщик, а такой великий маг, экстрасенс и провидец,– вполне, логично заметил Анатолий,– то ведь ты запросто мог бы найти убийцу и… уничтожить его.

– Ты ничего не понял, Толя! Абсолютно ничего!– Лепин стал заметно нервничать.– Зачем мне предвидеть те беды и несчастья, которые я сам… организую. Я – Царь Успения. По устоявшимся земным понятиям, Дьявол, несущий смерть всему живому… Но прежде, чем так утверждать, надо, хоть немного понимать, что такое Смерть, что за ней стоит и с какой целью я не целиком и полностью, а частично, как бы, уничтожаю Человечество. Оно, кстати, заметь, всё равно, не вырождается. В этом тоже, обрати внимание, есть смысл. Ты лучше послушай то, что я сегодня тебе скажу, и постарайся это понять.

И Лепин начал, как говорится, сразу брать быка за рога, пояснять, кто он есть на самом деле и что происходит вокруг. Но тут предупредил, что по ходу разговоров ему придётся говорить, как бы, о спорных и не обязательных Мирозданческих Явлениях. Но, увы, без этого не обойдёшься, «без знаний азбуки не одолеть и азов грамматики».

Ведь одни только голые факты сводили бы всё происходящее к «дешёвой и несуразной фантастике», и тогда всё происходящее не имело бы… смысла. Но тут же, Григорий Матвеевич оговорился, что всё имеет смысл, даже сказка, потому что человеческий мозг (на сознательном и подсознательном уровне) не в состоянии представить то, что не может происходить в Мирах Мироздания. «Если мы что-то на первый взгляд, в состоянии придумать, пусть даже самое «невероятное», то это… существует».

Разумеется, в далёком детстве, в возрасте девяти-десяти лет Гриша Лепин был сообразительным и любознательным ребёнком и без разбора читал книги и наших, и зарубежных писателей-фантастов. Очень многому не верил, но кое-что воспринимал, как истину… порой не понятную для взрослых. Чуть попозже, лет в двенадцать-тринадцать, прочитав один из романов, возможно, того же, Клиффорда Саймака или Айзека Азимова, о том, что марсиане похитив одного добропорядочного землянина, произвели над ним операцию…

Одним словом, куда-то, в район брюшной полости вживили ему небольшой металлический предмет, который, по сути, заменил человеку мозг. Таким образом, злые гуманоиды сделали из законопослушного замечательного гражданина… монстра и зомби. Таким нехитрым способом они руководили поступками разумного земного двуного существа, и он… по их невидимым и неслышимым приказам делал людям гадости. Но, в конце концов, правда восторжествовала. Нашлись несколько крепких и справедливых парней-учёных, которые нашли причину всех бед и устранили её, заодно и отправили на тот свет десятка полтора самых злых и жестоких пришельцев.

Может быть, кто-то тогдашних совдеповских детей, прочитав эту книгу, через недельку выбросил бы её из памяти. Но только не Гриша Лепин. Мало того, ему начало казаться, что его тоже, во время сна… похитили представители неземной цивилизации, и теперь, как бы, тоже… Короче говоря, Гриша был из тех детей, который не желал воспринимать мир, как нечто обязательное и естественное. Идёт дождь, полёт по траве гусеница, светит солнце… Ни каких чудес, ни какого Создателя…

В то время были даже модны «теории» о расширении Вселенной, появлении её с «песчинки», о начале рождения Мироздания с большого взрыва и другие нелепицы, вроде той, что, наконец-то, современные учёные (квантовые механики) обнаружили мельчайшую неделимую частицу, надо полагать, земной материи. Какую же им надо платить заработную плату, чтобы они поняли, что не существует таких частиц, что в глубине своей даже их «неделимая» частица бесконечна. А вопросов о «делимости» и «неделимости» беспредельного пространства, в «малом» и в «большом», вообще, не должно стоять. Они зачастую нелепы, как многие «научные» изыскания. Вот тогда-то Грише и начало казаться…

Впрочем, ничего ему не казалось. Так было на самом деле. Для того, чтобы дать программу определённых действий и возможности производить их, не надо было похищать Гришу и производить над ним разного рода хирургические манипуляции. Цивилизация, которая стояла (и стоит) над Землянами и, как бы, курирующая Человечество, достаточно развита. Они самым обычным образом, надели что называется, на ментальную часть его «грубого» физического «рубашку», состоящую из «тонкой» материи… Этот своеобразный чип наделён программой колоссальных, великих способностей и возможностей, необходимых для того, чтобы знать и уметь многое… К этому обязывала не только личность, судьба, сфера влияния, но и широкое поле деятельности единственного Земного Эвтаназитёра, Царя Успения «незримого» повелителя и полномочного представителя Цивилизации Саганов (элементалов, которых, в какой-то степени, можно отнести и к жителям Земли).

Этим существам доступно всё. Они могут находиться, если пожелают, и в образе человеческом. Разум их настолько велик, что для них наши земные «чудеса» кажутся явлениями заурядными. Они в состоянии понять, что мельчайший атом делим и бесконечен, но сам себя создать не смог бы. Ибо он – творение Божье и тоже беспределен, как и всё Мироздание. А «малых» и «Великих» бесконечностей не существует. Практически представители почти всех относительно разумных цивилизаций в точке Земной Субстанции (У Земли множество тел) не ставят под сомнение существование самых различных форм, видов и состояний форм жизни, причём (по земным меркам), разумным.

Лепин, как можно короче и проще, попытался объяснить Розову, что Земля – это своеобразный инкубатор (можно сказать, и тюрьма) для совершенствования и… отбраковки духовной субстанции каждого гуманоида. Но такого понятия, как «люди», в Мирозданье нет, ибо в теле человека, медведя, кузнечика, клёна может находиться любое «космическое» существо… Перечислять их не имеет смысла. Одним словом, в человеческом теле может проживать и «чёрт», и «ангел». Порой, и то и другое. Нередко в одном теле – целое скопище самых разных существ.

Скорей всего, это и является проверкой Существа на прочность и возможность «созреть» или вернуться к повторному испытанию, именно, на данной субстанции Земли. Есть Миры, на той же Планете, попроще и… «пострашнее». А Гриша Лепин, в сущности, был Саганом и не просто таковым, а одним из самых могущественных. Но он находился в человеческом теле, потому и вынужден был подчиняться всему тому, что называется земным притяжением, влиянием и т.д.

Его «чип-рубашка» уже к его половой зрелости действовала, и в первое время он не в состоянии был ей управлять. Он помнил множество случаев из своего детства и юношества, когда, как бы предугадывал гибель многих (порой и близких ему) людей. Ему достаточно было только на мгновение представить, как падает в кювет автобус с пассажирами или тонет на реке пароход, как всё это начало происходить на самом деле. Он помнит, как однажды, на даче, глядя в синее в небо, он сказал матери:

– Мама, сейчас этот вертолёт разобьётся.

Не успел мальчик закончить эту фразу, как «Ми-8» рухнул на здание железнодорожной станции. И погибли все, кто должен был… перейти из этого «временного» мира в более «постоянный». Но уже тогда Григорий знал, что Смерти не существует, а есть переходы постоянно меняющихся духовных субстанций, частиц божьего «я» из одного Мира (как и состояния) в – другой. Проще говоря, уже тогда ему, мальчику, Человек представлялся неким относительным подобием личинки стрекозы, из которой (ещё живущей) вылетает, как бы, другая… жизнь, но в ином образе и совсем другими задачами.

Существо почти с одной и той же духовной субстанцией, но, в первом, случае, личинка; во втором – стрекоза… Но ведь впереди, к примеру, у стрекозы – десятое, двадцатое, сотое, тысячное… перевоплощение. И так… до бесконечности. И даже, когда эта стрекоза примет образ Человека, после его «смерти» путь метаморфоз, сама Жизнь… продолжится. Она – вечная.

Очень о многом говорил Лепин. Даже о том, что только мыслью (как и ультразвуком) может «убить» и «возродить» любое существо.

– На сегодня, пожалуй, тебе, Толя, хватит,– просто сказал Лепин.– Ещё очень и очень о многом я расскажу тебе потом.

– Но я, всё-таки, окончательно должен тебя понять, Григорий Матвеевич,– Розов прикуривал одну сигарету от другой.– Получается, что не Эвтаназитёр ты, а самый настоящий Оракул… предсказатель всех страшных событий.

– В молодости мне тоже так и казалось, до тех пор, пока я не заменил предыдущего Эвтаназитёра, сапожника из Румынии Николае Паранеску. Когда я, после его ухода в Другой Мир, занял место Помощника Смерти, то понял, что я не предугадывал события, а приказывал им… сбыться. Мне было проще. Потому, что в моём земном теле с самого начала жил и живёт только Саган.

– А в моём?

– А в твоём теле, Толя, живёт не очень, скажем так, сильный Саган и мощный Фобостиянин. Этот гуманоид, точнее, его духовная субстанция, даже по земным меркам, глупое и жестокое существо. Оно, скажу, грубовато гнобит в тебе перспективного… Сагана. Но не волнуйся… совсем скоро Фобостиянину из твоего тела придётся уходить в Другой Мир… «умирать». И я знаю, что Цивилизация Саганов в твоё тело больше никого не подселит. Так надо. Скоро ты будешь… особенным человеком.

– Но ведь есть Бог. Он…

– Для Человечества роль Бога и Дьявола одновременно, Толя, выполняет Цивилизация Саганов. Может, от того и берёт своё начало поговорка: «До Бога далеко». Но, в принципе, Господь в каждом из нас.

– Но ведь ты… убийца Вселенского масштаба!

– Нет. Я – простой владыка Этого Мира и перераспределитесь мирозданческой энергии. Я несу не смерть, а только… освобождение.

– Хорошо. Тогда, к примеру, я могу подойти к человеку и сказать: «Извините, господин! Вы что-то неважно выглядите. Давайте я вам помогу… подохнуть. Замочу вас, и вас сразу станет легче…». Ведь это же абсурд!

– Ты, дорогой мой, не обладаешь такими полномочиями и не знаешь, куда, когда и кому, и в какой из Миров идти. А я же – Эвтаназитёр. То, что совершишь ты, будет называться… убийством и преступлением. Но не забывай, что всё… предопределенно. Да ещё забыл сказать о самом важном.

Тут, как можно, обстоятельней и доходчивей, Лепин рассказал Анатолию, что сначала там, в овраге был убит не Арефин, а именно он, Лепин. «Проморгал вспышку». Вмешалась Цивилизация Творцов, которая снабжает Человечество Идеями. Порой, никчёмными и, по каким-то, непонятным причинам старается удержать на Земле не только Человеческие Существа, но и другие, как можно дольше.

Не о духовных субстанции «частиц вечного» они заботятся, а, как бы, «благоустраивают» Землю, находящуюся в данном, конкретном её состоянии. Чем дольше продлится период пребывания (по условному и относительному времени) определённого существа здесь, тем легче будет его «потомкам» отбывать… «срок наказания». Получается, что все предыдущие поколения для последующих являются, квартирьерами, своего рода. Эта та самая дорога Цивилизации Творцов, теоретически ведущая в «рай» и вымощенная самыми благими намерениями. Только не учтено ни Творцами, ни другими «сердобольными» цивилизациями, что «дхармическая» программа уничтожения любого земного существа (в «плотной» оболочке) гораздо мощней программы созидания. Все мы, в какой-то мере, являемся эвтаназитёрами не только для незнакомых людей, но и родных и близких.

Каждый каждому (явно, не желая того) помогает пораньше спуститься… в гроб. Греховность и некоторая несостоятельность земных двуногих существ (да и любых других) и вытолкнула их из Других Миров в Земную Обитель.

Явно, что и противоборство цивилизаций в «точке» Земли, выдано было Свыше как часть Плана Самого Господа. Стоящие над Лепиным, более мощные Саганы-покровители, на мгновение сдвинули «время», на секунду назад. Как бы один его пласт заменили другим. Ситуация возникла почти та же, преступник то же, но убит, получается, уже совершенно другой Человек. Но, видимо, не созрел Арефин (его душа) для Перехода.

– Стыдно сказать,– сознался Григорий Матвеевич,– но у меня от сдвигов в нашем условном времени произошла потеря памяти. Часть её стёрта, или благодаря Саганам, или Творцам… Может быть, вмешались и другие Цивилизации. Я насчитал их тридцать шесть, но их тут… гораздо больше. Мне трудновато был бы выйти на убийцу, хотя я бы смог. Но каждым должен заниматься своим делом.

– Вот поэтому мои инициалы оказались написанными на клочке кожи? Поскольку, как я понял, есть только вечное настоящее… то их можно было вписать и во «вчера», и в «завтра». И ничего бы не изменилось.

– Ты, Толя прав, но только отчасти. Работай! Ты найдёшь убийцу. А я с помощью кого-либо отправлю этого негодяя не в самый лучший из Миров. Есть таковые и на Земле. Убийца должен быть наказан, уже только потому, что осмелился поднять руку на самого Царя Успения. Видать, я в тот момент был малость… под хмельком. Держи со мной связь! Скоро ты поймёшь, что нас объединяет многое.

Все услышанное и сказанное Лепиным, анализировал Розов, сидя за столом, уже у себя, в офисе. По сути, в помещении, как попало приведённом в относительный порядок. Многое не поддавалась логическому объяснению и казалось более, чем невероятным. Может быть, на самом деле в его теле никак не могут поделить сферу влияния два существа. Впрочем, ясно, что пока не окрепший Саган у Фобостиянина на… побегушках.

Анатолий извлёк из внутреннего кармана пиджака пачку купюр. Сто тысяч рублей… «крупными бумажками». Это ему выдал солидный денежный аванс за… перспективное раскрытие убийства Арефина Эвтаназитёр. Розова поразило и удивило не то, что его, как бы, нанял и Лепин, а то, каким образом Григорий Матвеевич добыл эти деньги. Он просто вытянул свою ладонь в сторону оконного света – и на ней, в буквальном смысле лова, материализовалась толстая пачка пятитысячных купюр.

При этом Царь Успения объяснил, что в Мироздании из ничего (какого не существует в природе вещей) не может возникнуть ничто. Эти деньги Лепин переместил из хранилища частного банка «Прибрежный», с помощью «телепартации» доставил их сюда. Он прямо сказал, что здесь, ни в коем случае, ни ограбление, ибо, если что-то и принадлежит в Земной Обители «грубо материальное» какому-либо существу, то это – не банкир Фёдоров, а только он… Эвтаназитёр. «Но даже тут я не совсем прав, Толя. На этой Земле, даже наши гнусные и безобразные оболочки, даны нам на очень короткое время, которого, в принципе, не существует. А буржуй Фёдоров выйдет из сложившейся ситуации.

Кроме того, пули для него уже… в обойме автомата Калашникова. Настал срок уходить… не в самый лучший Мир, ибо в этом он показал себя только с самой плохой стороны. А вообще, Человечество – сборище мирозданческих негодяев, для которых, по сути, зачастую нет ничего… святого».

Розов решил больше не забивать себе голову мудреными загадками и стал пытаться мысленно, что называется, связывать концы с концами по делу об убийстве. Итак, первый подозреваемый (скорее, не первый, а только один из них) это, как ни странно, уборщица Лапова. Старая женщина. Проходила мимо незнакомого подвыпившего мужика… в овраге. Он (допустим) к ней привязался (по пьяной лавочке). Она, защищаясь, нанесла ему смертельный удар саблей, которая лежала рядом с Арефиным.

Её, вполне, мог найти Пётр Фомич, в развалинах одного из старых домов, идущих под снос. Возможен такой вариант? Да. Мало ли что могло здесь, в овраге, произойти. Пусть отпечатков Лаповой на эфесе сабли нет. Неважно. Пожилая женщина могла быть в перчатках, даже в резиновых, в таких, какие для своей работы используют уборщицы.

Но если она, прежде чем ударить Арефина саблей, надела перчатки, то убийство могло совершиться (пусть самозащита), не в состоянии аффекта. Не случайно ведь Маргарита Петровна пошла на дачу взятки Жуканову. Ведь по рассказам Игоря, она очень активно оправдывалась перед Расторопом. Когда её, в принципе, никто ещё и ни в чём не подозревал, она твердила одну фразу: «Не убивала».

А… с другой стороны, она женщина очень уж наивная, забитая… недалёкая. Или такой хочет всегда казаться… с определённой целью? «Да,– улыбнулся Розов,– и на таких бредовых умозаключениях Жуканов пытался построить свою доказательную рабочую версию. Могла бы ведь получиться «картинка». А потом ведь «сказкой про белого бычка» прокурор воспользовался бы ей как обвинительной речью. Сколько же у нас безвинных людей, таким образом, попали за решётку! Одному Богу известно».

Встречаться с семьёй Арефиных Анатолию уже приходилось. Расспрашивал их о Лаповой, о существовании которой даже не знала жена погибшего Инна Парфёновна. Но Розов понимал, что даже нелепую версию исключать из дела, пока оно не обросло стоящими фактами, не стоит. Анатолию было категорически плевать на самоуверенный бред Царя Успения, человека, явно, не без экстрасенсорных способностей, но утверждающего, что сначала был убит именно он, Лепин…

А потом время сместилось – и тот же убийца, замочил уже другого. И все и всё забыли, и жизнь пошла своим чередом. О том, что существуют на Земле люди (тот же Сатья Баба, названый многими живым богом), способные извлекать руками из пространства материальные предметы Розов где-то читал… Но, чтобы время (явное, по которому жили миллионы землян) «сужалось» и «расширялось» и, при этом, и не существовало, являясь только настоящим, ему не верилось. Да и не могло повериться.

Разумеется, на многие высказывания Лепина, возомнившего себя Властителем Земли, не стоило обращать внимания. Надо было искать… убийцу, отрабатывать, как говориться, свой хлеб и создавать себе и фирме «Ориентир» определённый авторитет.

Но есть ещё студенты, нашедшие злополучную саблю. С ними многое не ясно. Милые, хорошие, но… Но сколько таких вот, на вид, славных ребят-трулялят с добрыми и застенчивыми улыбками оказывались садистами и маньяками. Мир полон зла. Эвтаназитёр на эвтаназитёре и эвтаназитёром погоняет. Каждый, часто и не желая того, помогает своими действиями и поступками окружающим уйти на тот свет. Да и кое-какие «оправдания» на этот счёт даже у самых отъявленных «мокрушников» имеются. Куда ни бросишь взгляд, всюду, если не явная, то завуалированная эвтаназия. Кстати, и пропаганда её.

Не зря же ведь поётся в старом совдеповском шлягере: «Лучше лежать на дне, в серой прохладной мгле, чем мучиться на суровой, жестокой, проклятой земле». Понятно, авторы его желали высказать одно, а получилось совсем иное, «полезное» в целом не «для отдельно взятой страны». Но какого чёрта, какого рожна эти студенты шлялись там, в районе старых домов, подвергающихся сносу? Любовь, романтика, молодость… Но, как раз, тут-то по делу можно стоить целые баррикады….

Он отвлёкся от собственных рассуждений, которые казались ему не очень-то совершенными и логичными. Хоть и молод был Розов, но самокритичен. Анатолий встал с кресла и вышел из приёмной, которая раньше была большой комнатой в «хрущовке», в свой кабинет, переоборудованный в таковой из спальни. Пришло время вечера. На улице темнело. Только по одной простой причине – надвигалась гроза. Ветер упруго ударил по стёклам окна. Сверкнула молния, глухо проворчал гром, и первые дождевые капли прыгнули в приоткрытую форточку. На мгновение он включил небольшой телевизор. Дикторша, с якобы, большим сожалением, сообщила: «По предварительным данным этот ураган унёс около полутора тысяч жизней. Около десяти тысяч островитян считаются пропавшими без вести…». Розов выключил телевизор, закурил.

В приёмной звонил телефон. Он вернулся туда, взял трубку. Звонила родная тётка Игоря Жуканова, по его отцу, Лия Львовна. Она называла его сейчас «Толечка». Была, как ей самой казалось, приятной собеседницей, но, на самом деле, чрезмерно назойливой и даже нагловатой. «Да-да, милый Толечка, конечно же, я в курсе того, сто ваше сыскное бюро на грани, мягко выразиться, чтобы не обидеть, закрытия». Но мадам Жуканова могла бы немного помочь Толечке, одолжить, сколько надо, денег под самые… минимальные проценты, если бы…

Услуга за услугу: Розов должен был отказаться от дела по убийству Арефина. Ей, тёте Жуканова, Лии Львовне, так хотелось, чтобы мальчик… Игорёк сам нашёл бы преступников. Не желательно, чтобы следователю прокуратуры помогал какой-то… частный сыщик. Это, как бы, не здорово. Даже в случае успеха Игоря пресса обязательно всё… опошлит.

Но когда мадам (иначе не назовёшь) узнала, что спонсор у Розова имеется, и даже не спонсор, а меценат, она окончательно расстроилась. Это было ясно потому, как она злобно прошипела в трубку: «Желаю вам, Толя, телёнка съесть и костями не подавиться». Он ничуть не расстроился от этого неожиданного, «доброжелательного» телефонного звонка. Не было не малейшего желания осмысливать никчемную телефонную беседу с вздорной и очень экспрессивной женщиной. Розов с большим бы удовольствием вписал бы её имя в несуществующиё пока список подозреваемых лиц в убийстве мастера строительного участка частной фирмы «Этаж» Петра Фомича Арефина. Но здравый смысл не позволил сыщику это сделать. Антипатия – антипатией, а истина… дороже.

Гроза уже почти отгремела, но проливной дождь хлестал по стёклам окна; лил, как из ведра, практически превратившись в ливень. Но потом, с каждой минутой, стал слабеть, и, наконец, яркое вечернее солнце осветило скромный кабинет-приёмную детективного агентства «Ориентир».

Как не гадал, как не думал Розов, но цельная и правдоподобная картина причины убийства не вырисовывалась. Если бы, на самом деле, на месте Арефина был Лепин, то можно было это, как-то, попытаться понять (опираясь на сказочный вариант версии). Цивилизация Творцов попыталась ликвидировать Эвтаназитёра при первом же удобном для этого случае и на определённое время приостановить процесс массового уничтожения людей. Но, во-первых, здесь погиб Арефин, а не Лепин; во-вторых, при всей необычности ситуации, всё это – полный бред…

Просто, Григорий Матвеевич хочет показаться перед ним, Розовым, Великим и Могучим. Но зачем? Какой в этом смысл? Неужели даже малая часть из того, о чём говорил Эвтаназитёр – истина? Если многое из того, что сказал Лепин, правда, то к чему тогда, вообще, вся эта возня? Не смешно ли жить и радоваться тому, что живёшь призрачной мечтой того, что ты сам, как не однажды сказано, творец своей судьбы. «Нет, не смешно,– раздался голос внутри Анатолия.– Уже только потому не смешно, что изучаешь одну из ситуаций бесконечного множества частиц своей Единой и Бесконечной Жизни, оболочкой земной и таким же сознанием пытаешься принимать участие в этом «движении без движения».

– В чём же тогда смысл существования?– Вслух задал вопрос незримому собеседнику «внутри себя» Розов.

«Смысл в Вечном Совершенствовании Божественного «я» в Человеке, лично, в тебе. А совершенствованию предела нет. Даже в падении своём ты… возносишься».

Анатолий нашёл в себе силы воли, чтобы сейчас от эзотерики, навязанной ему, по сути Лепиным, перейти к реальной жизненной ситуации. Причина убийства Арефина, всё же, ясно не вырисовывалась. Мало под руками имелось, пусть даже самых незначительных, но необходимых фактов по делу. А то, что лежало на поверхности, выглядело не убедительно и очень сомнительно. Анатолия отнюдь не радовала эта, параллельная, рука об руку, работа с Жукановым, отчёты перед ним и ожидание, когда Игорь соизволит поделиться с ним своими соображениями и фактами…

Кстати, он и не обязан помогать Анатолию. А вот задача Анатолия, как законопослушного гражданина, помогать процессу ведения официального следствия. Не очень справедливо к нему, Розову, но… законно и для пользы общего дела по борьбе с преступностью.

Но с другой стороны работать «в связке» с окружной прокуратурой было и выгодно. Ведь технические возможности их криминальной службы (да и милицейских, которые тоже задействованы) гораздо выше, чем кропотливая работа сыщика-одиночки, даже очень способного, умеющего, взвешивать, сопоставлять… мыслить. Анатолий не считал себя гением сыска и ведением следствия (это не одно и то же) и прекрасно понимал, что ему придётся трудиться до седьмого пота, чтобы, хоть на шаг, определить следователя прокуратуры и оперативников из уголовного розыска.

Даже если Жуканов – абсолютная птица под названием «дятел» (что так и есть) у него гораздо больше возможностей… отличиться.

В дверь офиса длинно и протяжно позвонили. Он пошёл открывать её. На всякий случай, Анатолий вытащил пистолет Макарова из внутренней кобуры, привёл его в боевое положение. Но флажок предохранителя оставил пока в нейтральном положении. Когда Розов оформлял лицензию на ношение оружие, один из чиновников при милицейской форме задал ему, в принципе, нелепый вопрос: «А зачем вам, Анатолий Петрович, оружие?». Оно совсем не обязательно, если детективное агентство, тот же «Ориентир», специализируется не на уголовных делах. Пистолет Макарова прекрасная и довольно надёжная «пушка», но только для тех, кто умеет им пользоваться.

Открывшаяся входная дверь негромко скрипнула – и через порог офиса переступили браться Арефины. Поздоровавшись с Анатолием, они вошли вслед за ним в приёмную и сели в кресла, перед журнальным столиком. Долгий разговор шёл всё о том же, Константин и Михаил интересовались тем, как у частного сыщика продвигается расследование… Странно! Пока никаких зацепок? Почему? Но ведь убит их отец, поэтому… преступник должен быть наказан. Они пытались давать Анатолию советы, что и как делать…

Сыщик терпеливо слушал братьев и только кивал головой. Он тоже задавал им вопросы, которые, возможно, хоть как-то помогли бы Розову, выйти на след преступника. Всё о чём, они вели беседу директор детективного агентства «Ориентир» записал на цифровой магнитофон.

Явно им было пора уходить. Они, что называется, засиделись… Чаи гонять некогда. Вместо того, чтобы сказать «до свиданья», старший из братьев, Константин сказал, как бы, между прочим, попросту и без обиняков, переходя на доверительный дружеский тон:

– Знаешь, Анатолий, мы с братом решили остаться здесь, с матерью рядом. Места в квартире хватит… Это ведь наш родной город.

– Хотели бы тебе помочь,– вставил своё слово Михаил,– найти убийцу нашего отца.

– Почему? Но ведь это нелепо, противозаконно, не этично… Я ничего не понимаю,– удивился Розов.– Да ведь у вас – своя стезя, у меня – своя… Вам же ехать пора.

– Нам на всякую там этику и… неудобства наплевать. Убийца должен быть наказан, даже если это… так называемое, неприкосновенное лицо,– Константин нервно потирал ладони.– Я на свой завод уже телеграмму дал, чтобы уволили. Не всё так плохо.

– Чего же хорошего остаться сейчас без работы… в такое время, когда народу… несладко приходиться. Ваша затея стать частными сыщиками… по определённой причине может быть не правильно понята Следственным Комитетом при Окружной прокуратуре…

– Какой такой прокуратуры и почему?– С возмущением спросил Михаил.– Это ведь наше дело…

– Ваше стремление, Миша и Костя, поменять местожительство и место работы именно сейчас, тот же следователь Жуканов, в принципе, работник этой самой прокуратуры, может расценить, как попытку не только найти преступника, но и совершить над ним самосуд,– терпеливо пояснил Розов.– Вы, проще говоря, заинтересованные лица. Но это далеко не всё, в чём можно будет обвинить и вас, и меня.

– Тупая формальность! А мне вот, например, уже некуда ехать,– признался Константин.– Моя жена снюхалась с каким-то предпринимателем-пекарем. Я с ней уже развёлся… почти. Сына жаль, с ней остался. А что поделать? А на неё мне плевать и даже… больше! Пусть голубки тешатся, а этот кондитер её грязную задницу взбивает. Я теперь не тамошний, а здешний.

– Понятно,– Анатолий заметил с сочувствием.– От такого случая никто не застрахован. Может быть, для тебя, Костя, это не беда, а радость.

– Не сказать, чтобы великая радость, но и беда не очень большая,– нервно засмеялся Константин.– Но пока не могу забыть, прямо скажем, эту стерву. Возможно, привычка. Как-никак, семь лет вместе прожили. Сына вот народили…

– А мне ещё проще. Меня ничто и нигде не держит. Даже особо и вспомнить не о чем,– Михаил был симпатичней и стройней своего старшего брата. Такой же широкий лоб, светло-серые волосы на голове, тёмно-синие глаза, но черты лица, так сказать, более правильные.– Меня на моей работе сократили. Квартиру свою продал. С работой рассчитался и приехал сюда, чтобы жить рядом с матерью. Но приехал, когда беда случилась… Так совпало. Я, к счастью, не женат.

Не трудно было понять, что эти двое, в буквальном смысле слова, настаивают на том, чтобы он принял их (далёких от сыскной и следовательской сфер деятельности) к себе… на работу. Их можно было понять. Верх над ними взяло, если не чувство мести, то возмездия.

– Что ж, давайте, перекурим, посидим немного,– сказал Розов, положив раскрытую пачку сигарет «Джонни» перед братьями, на журнальный столик.– Я всё больше и чаще балуюсь… дымом.

Братья с удовольствием воспользовались предложением директора фирмы «Ориентир». Каждый из них закурил и выложил на стол свой табачок: Константин – «Беломорканал», Михаил – «Кент».

– Анатолий,– хрипло сказал Константин, затягиваясь солидной порцией папиросного дыма,– мы тебе заплатили и…не очень плохо. Если понадобится, ещё подкинем… для пользы дела. Но ты нас пойми… мы хотели на тебя поработать… за просто так, за здорово живёшь.

– Да, и, тем более, одному тебе сложновато будет,– поддержал брата Михаил.– Ведь это же так? Только не отрицай.

– Я не совсем один. И мне помогают, к примеру,– открылся перед ними Розов,– Григорий Матвеевич Лепин… Эвтаназитёр.

– Да какой, к чёрту, дядя Гриша Эвтаназитёр! – В сердцах сказал Константин.– Он просто фантазёр, но хороший и добрый человек. Кстати, друг нашего покойного бати. Он-то нам и обещал деньгами помочь.

– Ни какой он эвтаназией не занимается,– саркастично заметил Михаил.– У нас в стране по такому вопросу специалистов масса: врачи-недотёпы, уголовные лица, чиновники и так далее… и всё выше и выше, и выше. Как в песне поётся. Они помогают, очень помогают людям… уйти из жизни. Мне вот помогли, сократили на работе и – привет. Ведь… косвенная смерть для слабого духом. Братцу моему тоже, с большим удовольствием, заявление об уходе по собственному… подписали. А про работяг и говорить нечего. Они сейчас… бесправны. Вот такая у нас… хренократия, похлеще американской.

– Уже только поэтому,– убёждённо сказал Константин,– мы имеем право на тебя работать!

– Вы своей борьбой за… справедливость, дорогие мои, одним махом всё испортите,– Розов был не приклонен.– Ситуация в стране… аховая до смешного, это так. Но и у нас-то, дело… с убийством вашего отца, не простое. Я в этом абсолютно уверен. Сейчас, подчёркиваю, что никак не могу взять вас к себе на работу… Меня, мягко сказать, не поймут… «доброжелатели».

– Я так и думал,– вздохнул Михаил,– и, всё же, помогать мы тебе будем.

– Это возможно и, вполне, реально,– согласился Розов.– Но только с вашей стороны, ни за кем не должно быть ни какой слежки. Ни каких инициатив и художественной самодеятельности, даже на уровне… Коли Баскова. Есть такой… юморист. А вот, когда я завершу это дело, то обещаю вас взять к себе на работу… И это будет сделать нелегко, потому что у вас нет даже среднего специального юридического образования. Впрочем, сейчас всё возможно.

– Но у нас высшее техническое!..– Видно, что Константин ценил свою профессию.– Это же, не хухры-мухры!

– Не хочу спорить на отвлечённые темы,– ушёл в сторону от возможной дискуссии Анатолий.– Мне кажется, что вы оба мне подходите. Крепкие, молодые, физически, здоровые… в отличие от меня, хромого инвалида. Но стрелять из пистолета и… руками махать я вас научу.

Они не очень охотно встали из-за столика, понимая, что сегодня долгих разговоров не будет. Настал момент прощаться на… определенное время.

– Толя, извини,– заметил раздражённо Константин,– но ты – наивный человек. Кто тебе ещё предложит в услужение лично себя, кроме нас… возможно, обозлённых? Следователь из этого… комитета при прокуратуре, по фамилии Жуканов? Да, у него на лице написано, что он туп. У него глаза бегающие, хитрые, впалые и злые… Я в людях разбираюсь. Такой всё под себя гребёт и будет грести. Кроме того, я уверен, что как сыщик он – абсолютный ноль.

Розов не стал больше с ними спорить. На том и завершилась их стихийная беседа. Если срочно надо будет, то он ему позвонят. Сейчас мобильные телефоны даже у последних бомжей имеются… трофейные. Да и в офисе имеется стационарный телефон.

В своём служебном, довольно просторном кабинете Жуканов вёл допрос студентки. На столе лежала вызывающе открытая с бумагами и казацкая сабля – орудие преступления, конкретно, убийства. На столе лежал миниатюрный диктофон и нагружал свои огромные кладовые, забитые чужими, всякими и разными голосами: робкими, нахальными, зычными, злыми, добрыми, слабыми, невнятными… Студентка слова произносила чётко, но не без волнения.

Признаться, она боялась этого наглого следователя из специального комитета при окружной прокуратуре. Девушка не доверяла ему и видела, что имеет дело нее только с дилетантом, но и наглым, бесцеремонным и самоуверенным человеком. Что ж, поделаешь, господа хорошие, если порой наша судьба полностью зависит от прихоти и полной не компетентности вот таких вот, даже «мелких огурцов». Отечественные «папы» поставили страну с ног на голову и объявили это нормой. А мы и рады: «Пусть будет по системе… йогов». В последнем слове так хочется поменять «г» на «б». Для полной ясности.

– Ты знаешь, девочка… Лида,– выключая диктофон, слащаво сказал Жуканов,– всё, что ты мне сейчас поведала, я уже слышал от твоего друга: как ты с ним там встречалась, со своим сердечным… Васей в заброшенном старинном доме и занималась с ним развратом…

– Не развратом! Я всё рассказывала, Игорь Васильевич. Мы нашли саблю в дымоходной трубе. Потом сдали в музей.

– Это я от тебя уже слышал.

Жуканов резко встал из-за стола и грубо схватил Лиду за подбородок:

– Вот, что, деточка, не темни! Не советую! Ты всё видела! Рассказывай! Не тушуйся очень. Твоему Васе много не дадут. Ясно, он за тебя заступился, приревновал к пьяному мужику и рубанул его саблей. Всё случилось в состоянии аффекта. На почве ревности!

– Это не правда!– Лида оттолкнула его руку.– На месте преступления нас не было и не могло быть!

– Даже не могло быть? Ну-ну. Знаешь, птенчик, если надо, и следы там ваши появятся, в овраге. Убить вы могли его и не там,– Жуканов улыбнулся.– Ну, давай, по-другому. Я уверен, что вы с Васей видели того человека, который сбросил в трубу эту саблю.

Лида вздрогнула, но взяла себя в руки. Она, в который раз пояснила, что в такой темноте ничего нельзя увидеть. На эфес сабли Вася наткнулся рукой. Случайно. Там, как в этом убедились, и представители следственного комитета при окружной прокуратуре, там, в трубе, был большой разлом. Кирпичи выворочены…

– Пожалуй, ты права. Вот, как-нибудь, ночью, в двенадцать часов, по темноте приходи в развалины, проведём с тобой следственный эксперимент. Когда надо будет, я тебя в твоём общежитии найду.

– Что ж за эксперимент такой? Вдвоём, ночью. Мы ведь там уже были с вами, всё рассказывали и показывали.

– А ты не совсем дура,– громко засмеялся Жуканов,– не совсем. Ты понимаешь, родственникам погибшего и мне нужен преступник. Я его почти нашёл. В общем, хочу с тобой поближе познакомиться. Всё зачтётся твоему Васе и тебе, как соучастнице, как подельнику… Я думаю, ты согласна. Я не бабник. На первую встречную не введусь. Заодно ещё раз посмотрим на развалины дома. Может, что-то и выплывет.

– Конечно,– отрешенным голосом ответила Лида,– я приду.

– Вот и славно. Сама понимаешь, вдруг мне понравишься. Тогда, чем чёрт не шутит, может, и поженимся. А Вася твой, считай, уже зек. Но я могу, я многое могу… Пусть хоть парень на свободе погуляет, если он… не убивал. И без фокусов. Сама понимаешь, я всегда могу отказаться от того, о чём сейчас тебе, в принципе, и не говорил.

– Вы страшный человек, Игорь Васильевич. Но рискуете…

– Я знаю о своих недостатках. Не ангел. У меня такая профессия – рисковать. А работаю честно. Стою на страже правопорядка. Значит, договорились, Лида. В ближайшее время я дам тебе знать о точном времени, возможно, и совсем другом месте нашей встречи.

Если бы всё это слышал ревнивый Вася, ожидающий Лиду перед самым кабинетом следователя, то он тут же бы заступился за свою подругу, применив грубую физическую силу – и наломал бы дров. Но он был в неведении, что упрощало его судьбу, ибо даже в камере предварительного заключения его пока не имелось причин. Жуканов, хоть и был дураком, но продуманным. Что называется, олух, но не в полном объёме. Среди чиновников таких тьма нынче, которые при собственной тупости о себе и выкормышах своих не забывают…

Мощная и, в сущности, повелевающая над Человечеством Цивилизация Саганов дала Лепину не только, фактически, огромную власть над людьми, но большие возможности. Он мог управлять стихиями, причём, так, чтобы они уносили на тот свет порой не тысячи, а десятки, а то и сотни тысяч человеческих жизней. Чисто интуитивно он получал информацию, где, когда и в каком районе земного шара надо было начать землетрясение, пожар или наводнение, возродить ураган или цунами.

Царю Успения достаточно было представить, как это будет происходить и последствия этого, и механизм начинал действовать. Комитету Надзора Цивилизации Саганов над Землёй руководить стихийными бедствиями без посредника, в данном случае Лепина, было бы не так просто, даже с учётом того, что уровень этого «гумманоидного пласта» находился на очень высоком Космическом Уровне. Пришлось бы всякий раз для проведения, по сути, ежеминутной работы по чёткому, планомерному и постоянному уничтожению (перераспределению энергии) Человечества сразу нескольким десяткам Саганов переходить из «разряженных» оболочек в «плотные» и переводить специальное своё оборудование и технику в нужное состояние. Сделано было проще.

Полномочным представителем и, считай, владыкой над Землёй и Людьми был тоже Саган, но рождённый Человеком. Ему и были даны карты в руки. К нему постоянно через «чип-рубашка» шла необходимая информация, в которых содержались определённые планы-задачи. Лепин, обладая Великими, не человеческими возможностями и способностями, повелевал над Стихиями, делал их, по сути, управляемыми.

Представители Человечества, даже считающие себя большими учеными, и в области «непознаваемого» и «невидимого» и предположить не могли, что такие Эвтаназитёры, меняя друг друга в Земной Обители, присутствуют на Планете постоянно. Кроме того, они не могли знать, что ураганы, ветры, бури, пожары, наводнения – это не просто живые и разумные существа, но и представляющие Цивилизацию Стихий.

Она, напрямую подчинялась Саганам. С помощью их, через Эвтаназитёра, в Иные Миры отправлялись именно те живые существа разных типов и видов (Саганы тоже), которым по Господнему Плану суждено было покинуть Этот Мир и перейти в другой, именно, в тот условный временной момент, в который им предназначалось это сделать. Как говориться, расчёт «тонкий», но планомерный. Хаос и «самодеятельность» даже «сверхцивилизаций» не допустимы. Ведь любой осенний лист или снежинка упадёт на землю именно тогда, когда ей это будет позволено и, причём, туда, куда им дано упасть… в точности до микромикронов. В «движении без движения» ничего не бывает случайного.

Во власти Эвтаназитёра, Царя Успения (в сущности, под началом Саганов) находилась и более чем разумная Цивилизация Болезней. Борьба со многими из них (в самое ближайшее время на Землю явятся ещё четыре вида неизлечимых заболеваний) не приносила ни каких результатов. Если и какие-то сдвиги имелись в этом направлении (благодаря стараниям «сердобольной» Цивилизации Творцов), то Болезнь начинала мутировать, приобретать другие формы, порой, по сути, заменялась другой. Управлял ими тоже Эвтаназитёр. Зачастую десятки тысяч земных медиков становились, в принципе, явными Помощниками Смерти, не по собственному разгильдяйству или незнанию, а по мысленному сигналу Лепина. Ведь общался он со специальным Комитетом Саганов с помощью самых и разных «тонких» вибраций, прекрасно их принимал и понимал, в нужный срок, как говориться материализовал (впрочём, по большому счёту всё материально и ни мертво).

Приходилось Григорию Матвеевичу заниматься и массовым подселением в человеческие тела, так называемых, нелюдей, бхутов. Они собой представляли слаборазвитую Цивилизацию Псевдоэлементалов (саганов), способных заставлять человека (основное Существо) идти на ликвидацию своей физической оболочки (самоубийство), убивать, насиловать, грабить, развивали в сознании его и подсознании, что называется, обрастать смертными грехами. А это – алчность, зависть, похоть, коварство, лжесвидетельство, подлость, чревоугодие и т.д.

Поскольку, по сути, в Космическом Плане, не существует таких понятий, как «прошлое» и «будущее», то Саганам было известно, кто и когда придёт к власти в той или иной стране, кто станет обладателем основных (очень условных) капиталов… Эти и подобные им Люди, «счастливчики», заранее (в момент появления их в данной Земной обители) «заряжались невидимыми чипами», с которыми всегда находился «на соединении» Эвтаназитёр. Он руководил действиями «власть имущих» и «денежных мешков», а, значит, войнами, локальными конфликтами, экономическими кризисами и прочими общественно-политическими явлениями, ведущими к постоянному уничтожению значительных масс людей.

Совершенно не случайно в Земную Обитель была «заброшена» и идея самой эвтаназии, которая значительно упрощала проблему «жизнеспособности» Человечества. Не зря же в одной из стран «высокой» христианской морали, Швейцарии, помощь ухода из жизни не излечимым больным узаконена государством. В ряде и других стран многие считают это проявлением истинной гуманности. Может быть, и так. «Но земное существо,– подумал Лепин, мысленно «командируя», посылая в одну из африканских стран Болезнь, очень похожую на оспу,– появляясь в Этом Мире, уже… болеет и обречено, потому что явилось сюда в «тяжёлой», не совершенной физической оболочке, в скафандре, который предстоит… сбросить. Чем раньше, тем лучше. Не мне, решать, кому и когда. Но действовать, именно, мне, Царю Успения».

Два дня прошло с тех пор, как Розов в последний раз видел похитителя собак Шуру Брикова. Дел у сыщика было по горло, но он свято помнил, что обещал помочь как-то устроить жизнь обездоленному и несчастному Вороньему Глазу. Но разве всех согреешь. С каждым днём и часом в России становится всё больше и больше обездоленных и обманутых.

Назвать всё творящееся вокруг попустительством со стороны властных структур государства, чиновничьим произволом, благословлением сверху бедным – беднеть, а богатым – богатеть, это, значит, ничего не сказать. Только один человек «из народа» может простить, понять и оправдать тех, по чьей милости беспредел в России безнаказанно творит страшные… «чудеса». «Никто и ни в чём не виноват,– так сказал бы Эвтаназитёр,– ибо я… чужими руками и действиями… многих Земных Цивилизаций «командирую» отсюда в Другие Миры, по сути, уже лишних людей, отбывших здесь свой положенный срок. Но не так думал Розов. Он считал, что все на Земле надо стараться нормально, ибо тот же Христос не разделял людей на… сорта, как это делается нынче.

Но, к счастью, его беспокойства о Шуре Брикове были напрасными: молодой бич существовал теперь, как нельзя лучше. Сердобольная Анисимовна не просто приютила у себя в квартире, но крепко привязалась к бомжу, не знающему ни родственной любви и заботы, ни нормальных человеческих отношений. Тот, кто первым произнёс изречение, желая подвергнуть наше не совсем совершенное общество справедливой критике, что человек человеку – волк, был наивен или, попросту… глуповат.

Прежде чем родить «бессмертный» афоризм, написать «грамотный» стишок, черкануть душещипательный романчик, стоит не только хорошо знать предмет своего описания, но понимать самому, что ты хочешь сказать. Хорошие бы, если бы мы жили, как волки, ибо они заботятся друг о друге: о старом, о малом. Там целая философия выживания и довольно добрых отношений. Да и человеку волк относится, вполне, нормально. Истории о жестоких и беспощадных «серых разбойниках» настолько не правдоподобны и гиперболизированы, что диву даёшься…

Вот медведь или одичавшая собака, те опасны и не предсказуемы… как человек, чья «духовная» и «душевная» жизненная программа направлена на уничтожение себе подобных… ни мытьём, так катаньем.

Одним словом, отношения между Анисимовной и Шурой Бриковым сложились самые добрые. На то имелась веская причина. Очень похож был Вороний Глаз внешне на внука старухи, который погиб на втором году службы, находясь в рядах Российской Армии, в одной из горячих точек страны. Его не просто убили… Очень долго издевались над раненым – сначала отрезали нос, потом уши, вкололи глаза…

Один из ответственных офицеров за эту удачную тактическую операцию получил орденок на петличку, что-то родственничкам подбросил… из «добытого в бою», потом стал генералом, а далее, поговаривают, и народным избранником. А ведь этот аул, переходивший, по прихоти свыше, из рук в руки несколько раз, можно было обойти…

Но подполковнику надо было отличиться, вот и бросил под шквальный огонь, эту несчастную роту. «Кому война, а кому – мать родна». Эвтаназия высшего класса, плотно прикрытая лозунгами о воинском долге и патриотизме… Долг долгом, но «уличные» драки, где «паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат», ни как не вяжутся с такими понятиями, как «долг» и «патриотизм».

Предала земле своего внука Анисимовна сама лично. Да и похоронила не бедно, деньжата водились. Что там было хоронить? Убитую народную демократию… в лице рядового. Это были куски мяса, выловленные добрыми людьми в грязном арыке. Не надо, господа хорошие, цинковые гробы… Там, внутри этой казённой домовины, человеческая жестокость, порождённая теми, кто, если и умирает, то при почёте и в достатке, и не на железнодорожных рельсах, как последний бич, под колесами проходящего поезда.

Родители внука Анисимовны, торчащие в далёкой и нелепой эмиграции, в Аргентине, не смогли прилететь на похороны сына. То ли денег не нашлось, то ли помешали какие-то причины… Впрочем, какой во всём этом смысл?! Молодого, красивого, черноволосого парня не вернёшь. Ему бы по знакомым ходить с бутылкой пива да девичьи головы баламутить, а он… Да разве кто-нибудь, не слабоумный (не состоящий ни в каких кланах и партиях), а нормальный человек, понимает и поймёт когда-нибудь, ради какой-такой «национальной» идеи гибнут наши пацаны на задворках «демократической» империи. Поему они убивают тех людей, кто им не сделал зла, не напал вероломно на его Родину, на его дом, семью?

Об этом и о многом другом думал Розов, когда проходил мимо того дома, где доморощенные «кинологи» распекали Брикова за его воровство. Вспомнил он и недавний разговор с Лепиным. Если хоть небольшая часть из того, что Григорий Матвеевич говорил ему, то явно, никто и ни в чём не виноват. Страдать и уходить в Иные Миры людям предписано самим Богом. Если бы Лепин, считающий себя единственным, но теневым властителем Земли, имел бы право награждать тех, кто очень здорово потрудился на «фронте эвтаназии», то Орден Эвтаназитёра Первой степени и солидную международную премию «В борьбе за мир», обязательно, выдал бы Джорджу Бушу-младшему. Это по его «доброму» повелению пролилась кровь невинных людей во многих уголках Земного Шара. Даже если иной палач действует по Плану Господнему, то, наверняка, Святой Пётр не подпустит такого «умельца» к воротам рая даже на пушечный выстрел. Ему хоть в лицо плюнь, хоть ботинок швырни… всё одно.

Но ведь и он, получается, этот Буш, ни в чём не виноват. Ему так предписано… убивать. Его «чип» получал сигналы от Эвтаназитёра, и под американскими бомбами гибли не сотни, а многие тысячи людей.

… После того, как Анисимовна похоронила своего внука, почти через месяц она получила долгожданное письмо из Аргентины, слезливое и очень… философское от дочери Вали. «Мама,– писала она,– я не жестокая, не вредная. Я, просто, несчастная жена и мать, замотанная этой жизнью… женщина. Но не прибирает меня Господь, видно, смерть надо заслужить, и не к каждому она приходит так скоро. Как вспомним про смерть Валерика, руки и ноги отнимаются. Мы с Мишей в себя прийти не можем. Я представляю, как там… Валерочке холодно. Ты хоть его тепло одела? Мы не смогли прилететь на похороны. Пойми, пусть, хотя бы, для нас, Валера, останется, как бы, живым.

Лариса пока ничего не знает о гибели своего дорогого братца. Она уже по-испански не так плохо говорит. В целом, мы тут устроились не плохо. Правда, мы уже не врачи, а коммерсанты. А название страны «Аргентина» переводится, как «Серебряная». «То-то вы там, видно, в серебре ходите, и на золоте едите,– проворчала старуха, прочитав письмо.– Если вы уж родной стране не нужны, то там и подавно…». Потом, немного, поразмыслив, спросила вслух сама себя:

– Перед кем это они оправдываются в писульке своей? Передо мной? Но ведь мать-то Валерки ни я, а только она, непутёвая, Валька».

Вот так синекура и выпала на долю Вороньего Глаза. Он это оценил, почти пить перестал, отмылся, побрился, приодела его сердобольная бабка… От Валерки много доброй одежды осталось. Даже устроился на работу в какой-то хитрый кооператив на разгрузку израильских и китайских, твёрдых, как картон, овощей и фруктов.

Умудрился Шура Бриков найти себе работу, пусть за «миску борща», но без паспорта и трудовой книжки. Старуха Рогалева, добрая душа, поставила перед собой задачу – сделать из Шуры человека, привести в порядок все его документы и прописать на своей жилплощади, в приватизированной ей, двухкомнатной квартире, вместо погибшего внука. Видать, в этом и заключалась её «историческая миссия» – помочь выжить на Этом Свете Вороньему Глазу.

Значит, для других Миров они, оба, ещё не совсем созрели. Ей было за семьдесят лет, но она была довольно ещё крепкая для своих лет женщина, правда, рыхловатая не очень-то моложавая на вид. Но энергии и силушки и энергии и силушки у неё хватало. Любая молодая баба позавидовала бы… Не зря же Анисимовна почти всю жизнь проработала упаковщицей готовой продукции на местном кафельном заводе, пока он, что называется, не крякнул.

Простоять у конвейера даже одну ночную смену, не только простоять, а шевелить руками, действовать ими – не каждому дано. Неплохо было бы, если бы очень важные и «ответственные» господа из «оппозиционных», коммунистической и либерально-демократической, партий зарабатывали свой «авторитет» в нелёгком труде, как Анисимовна, как многие тысячи таких же… доверчивых и наивных избирателей «новых князей», типа, от оппозиции… причём, по пресловутым партийным спискам, которые народу до фонаря.

Понятно, к рулю ещё не добрались, но уже у… кормушки. А с тех, кто уже вовсю штурвалит, взятки гладки. Там компания… сплочённая подобралась. «Впрочем,– ухмыльнулся Розов, – о чём это я? Они не виноваты в том, что вынуждены поступать именно так, а не иначе. Все предписано Небесами. Без перераспределения Космической Энергии не обойтись. Вот они и… стараются по негласному приказу Эвтаназитёра. Да и написал уже об этом беспределе Салтыков-Щедрин. Ясно и просто, в сказке своей «О том, как мужик двух генералов прокормил». Ныне-то не только мужик, но и вся сырьевая база страны отдана на откуп новым хозяевам всего существующего. Если бы один работяга только двоих-то нахлебников содержал, куда ещё ни шло».

Не поленилась Луиза Анисимовна и позвонила в офис Розову и откровенно рассказала обо всём сыщику… по телефону. Женщины обожают «висеть на конце провода». Редко какая из них давала обет молчания. Старушка и сообщила, что у Шуры всё складывалась хорошо. Действительно, не знаешь, где найдёшь, а где – потеряешь. Даже, исходя из этого случая, можно, вполне, согласиться с иными политологами, что в интересное время мы живём. Выйдешь, к примеру, ранним утром собирать милостыню к главному почтамту, а к вечеру вернёшься из такого своеобразного похода в родной дом (если таковой имеется), конечно же, не автомобиле «Линкольн», но, как минимум, на «Ситроене».

А если неделю побираться, то и шикарную виллу в Анапе можно купить. Многим, даже относительно мыслящим, двуногим кажется, что это гораздо лучше, чем обитать в подвале или на чердаке, видавшего виды, панельного пятиэтажного дома. Если от перемены мест слагаемых сумма, как известно, не меняется (с учётом того, что среднестатистический гражданин у нас живёт кучеряво), то можно ведь всех обитателей каменных палат и мраморных теремов переселить в землянки и шалаши.

Но «простой» народ гораздо гуманнее своих «сложных» господ – он обязательно даст им в руки кирки и лопаты. А это великая возможность личным трудом заработать себе на хлеб насущный. Некоторые поселения нуворишей, вполне, можно было бы опутать колючей проволокой… в районах добычи деловой древесины для нужд предприятий собственной страны, принадлежащих народу. «Впрочем, стоп! Долой крамольные мысли,– резко оборвал свои слишком уж демократичные Розов.– Каждому – своё! Это ведь было написано на воротах Освенцима? Никто и ни в чём не виноват.

На Земле (в данной её формации) идёт активная обкатка духовных субстанций самых разных Мирозданческих Существ в грубых телесных оболочках. Единственное спасение (для богатых и бедных) – это Смерть. Но ведь её нет… А есть только перераспределение энергии. Вот и старается… Эвтаназитёр. А все остальные… только выполняют его поручения. На подхвате».

Дело об убийстве Арефина частенько приводило Розова в растерянность, от того и гнездились в его мозгу странные мысли. На уровне самой страшной фантастики. Очень просто свершённое злодейство, но не мотивированное. Впрочем, скорей всего, мотив был. Причина, разумеется, имелась. Только пока следов не найти. И откуда же взялась эта казацкая сабля? Не из печной же трубы? Где-то ведь она до этого лежала. Анатолий не сомневался, что сейчас у Жуканова на руках гораздо больше козырей, чем у него.

Но Розов вдруг вспомнил, что на кожаном лоскуте, спрятанном в ручке сабли, чёрно краской была написана не только его фамилия, но и название его детективного агентства – «Ориентир». Как и каким образом, такое могло произойти? Тут надо искать самый реальный ответ произошедшего, не опираясь на мистику и эзотерику. Всё ясно. Григорий Матвеевич – большой шутник и ловкий фокусник. Розов не понял, каким образом, Лепин, как бы, извлёк из… воздуха пачку денег, достоинством в сто тысяч рублей. Абсолютно незаметно этот энергичный старик подменил кожаный лоскут другим, похожим на тот, что находился под верхней частью эфеса сабли, с заранее заготовленной надписью.

Царь Успения мог предполагать, что Розов возьмёт лоскут, возможную улику или «зацепку», себе… не удержится. Значит, он знал, что именно там спрятан кусочек кожи, но без надписи. А если он об этом знал, то получается, что Лепин что-то знает о трагической смерти Арефина или сам является… убийцей. Но зачем? Именно, в этом и стоит разобраться. А все эти сказки, которые он рассказывал Розову, только для того, чтобы у него, Розова, «крыша поехала». Вот он настоящий и прямой убийца своего друга – Лепин!

– Балбес ты, Толя,– прочитав на расстоянии мысли Розова, вслух, по сути, сам себе сказал Эвтаназитёр.– Но ты в таком раскладе не виноват. Давит в тебе твоего Сагана-подростка жестокий, могучий и «справедливый» Фобостиянин. И отправить его в Мир Каменных Существ я пока его не могу. Не было приказаний, значит, и время не пришло.

Лепин прошёл на кухню, достал бутылку с водкой, налил себе в стакан. Выпил, закусив куском сыра. Всё человеческое ему, Великому Сагану, и на самом деле было не чуждо, ведь в данной оболочке, так называемом физическом теле, он был ещё и Человеком. Тут Земная Обитель (данная форма в определённой категории состояния) диктовала свою Волю. Лепин, как и все, по земным понятиям и «правилам» был, что называется, смертен. Кроме того, считался законопослушным гражданином, работал, не являлся бичом и бомжем.

А бомрами (без определённого места работы) сейчас стало больше половины россиян. Таков расклад Свыше, даже отечественных чиновников самого высокого ранга в сложившейся ситуации обвинять никак нельзя. Эвтаназитёр это понимал. Он был одним из немногих представителей «простого» народа, кто… понимал.

Он пошёл, открывать входную дверь, зная, что сейчас к нему придёт не чаёвничать, а по делу, и с самыми серьёзными претензиями и обвинениями Розов, и скажет:

– Я пришёл к выводу, что, как ни печально, а вы, Григорий Матвеевич, убийца Арефина.

Всё так и произошло. Подал свой резкий голос звонок в квартиру. Вошёл, недовольный и с очень озабоченным видом, Розов, именно то и сказал, что ожидал услышать от него Эвтаназитёр.

Анатолий, не разуваясь, прошёл в комнату, сел на диван и закурил и произнёс:

– Так что будем делать, Григорий Матвеевич?

– Ничего, кроме того, что будем смотреть на… существо в человеческом «скафандре», научившимся мыслить только ортодоксально. Никак иначе. Будем смотреть и недоумевать.

– В то, что ты, Григорий Матвеевич, добрый и всемогущий джин, я, прости меня, не верю. Все твои фокусы объясняются тем, что ты… очень даже в курсе того, что произошло там, в овраге.

– Если бы это было так, то я не стал бы обращаться к тебе… Впрочем, вру. Неумышленно. По определённым причинам мой контакт с тобой должен был произойти всё равно. Почему именно с тобой? Считай, что судьба… От неё не уйти и, по большому счёту, её не изменить. Это только полные недоумки – творцы своей судьбы. Кстати, все джины относятся к Цивилизации Стихий, которая, по долгу службы, мне подвластна.

– Напрасно ты иронизируешь, Григорий Матвеевич. Дело очень серьёзное.

– Толя, я хочу продолжить свою мысль и определённо заявить, что, если дураки существуют на Земле-матушке, значит, так угодно Богу. Они, вероятно, потому и дураки, что… просто не готовы находиться… в разуме. Кроме того, я в курсе, того, что держишь связь с криминалистом Фёдором Крыловым. Но вот, почему-то, забыл поинтересоваться, имеются ли там, в овраге, следы от моих ботинок. А их нет. Я уже имел возможность встречаться со следователем Игорем Жукановым, человеком, созданным Господом для земного… греха.

– Тогда я, вообще, ничего не понимаю,– Анатолий достал из кармана пиджака носовой платок и вытер им лоб.– Но если взять за истину твою версию, что сначала убили тебя, Григорий Матвеевич, потом сдвинулось время, исчезли следы… Получается, что я…

– В такие дебри тебе пока, Толя, лезть не надо. Твоя задача найти убийцу. Мне не до этого… Я на такую мелочь не желаю тратить своего времени. Не забывай, я ведь ещё и крановщик. Специальной службе Цивилизации Творцов меня, как бы, удалось убить… поэтому, что произошло со мной в овраге, не помню. Скорей всего, не они, а Саганы стёрли эту часть моей памяти.

– Правильно. Если время сдвинулось, то реальными можно считать только тес события, которые зафиксированы… свидетелями. Тебя, получается, Григорий Матвеевич, считай, не убили.

– Вот видишь, значит, ты не совсем дурак. Этого я не учёл. В Данной Земной Субстанции возможен только один вариант любой ситуации, тот который, как бы реален. В принципе, ведь всё иллюзия. Все мы живём всегда и везде, а в данном случае, только на ничтожное мгновение подключены к земной частичке жизни. Но радует то, что Цивилизация Творцов считает меня мёртвым, что им удалось убрать… злодея. Но недолго они будут «дремать», значит… скоро придёт время меня менять.

– Если я начну понимать тебя, Григорий Матвеевич, то меня перестанут понимать другие.

– Ты, Анатолий, уже почти начинаешь понимать меня… старого крановщика. Не зря же ты запросто, почти сразу же, стал обращаться ко мне на «ты». Я говорю не в укор. Мне такие взаимоотношения нравятся, да и так должно быть среди… своих.

– Сам не знаю, как это произошло,– Розов потушил окурок об дно пепельницы.– Как я понял, Цивилизация Творцов, гораздо слабее и менее развита, чем Саганы.

– Нельзя сказать, что кто-то больше развит, а кто-то меньше,– Эвтаназитёр сбегал на кухню и вернулся оттуда с бутылкой водки, двумя стаканами и куском варёной колбасы.– Давай выпьем! И я тебе расскажу, кто такие Творцы.

Лепин разлил часть спиртного по стаканам, и они выпили. Анатолий выпил. Он никак не хотел верить в ту белиберду, которую нёс старый крановщик, но, почему-то, верилось… или почти верилось. Эвтаназитёр начал с того, что подчеркнул важность и необходимость существования Цивилизации Творцов, всегда существующей во всех Сферах Бесконечных Миров, как бы, растянутых в Беспредельности Мироздания. Розов не преминул заметить, что недавно один из наших учёных доказал, что Вселенная расширяется.

– Задница у него расширяется. Ему эта дезинформация, как раз, подкинута Свыше… Творцами,– пояснил Эвтаназитёр.– Они просто через этого учёного-ортодокса формируют Новый Мир, в котором (в условно замкнутой сфере) это возможно. Но в целом, по понятиям и законам Мироздания, это бред. Но для определённого Мира, где разумные существа (им не дано) не видят дальше собственного носа, такое возможно. Всё возможно, что дано представить. У Господа не много, а бесконечное количество обителей…

Из всего услышанного Розов понял, что Вселенная (тем более Мироздание) не могло само возродиться из какого-то «первоначального атома». Кто так утверждает, то никак не может понять («в силу своего хронического узколобия»), что эта «мельчайшая» частица «в глубине своей» беспредельна и всегда… была. Создал её Господь, который всегда и везде есть. Шутник, который пытается теперь доказать, что мир не четырёхмерный, а уже (слава богу)… пятимерный, не дружит с собственной головой. «Да ему и не надо. На хлеб денег хватает – и ладно».

Даже условно взятую точку или линию нельзя считать одномерной. Их объём заключён в их же реальной, так сказать, кубической глубине. Далее идёт несусветная чушь о… многомерности. Там и вторая «мера» – плоскость, и третья – кубическая… К ней «умники» добавляют и время, как меру, не понимая, что времени, как такового в Мирозданческом Плане не существует, что всё заключено только в Вечном Настоящем. Наконец-то, нашли они и пятое измерение, так называемые, тёмные образования во Вселенной или светлые…

«Всё вечно и беспредельно,– очень просто сказал Эвтаназитёр,– поэтому даже и не многомерно, а имеет бесконечное количество измерений, суть которых невозможно постичь «дежурному» человеческому разуму. Или, вообще, не стоит вести речи о каких-то там четырёх – и пятимерностях».

Что касается Творцов, то, как понял Розов, дают идею довольно большому количеству людей с помощью среднечастотных вибраций, но почти на ментальном уровне. Это не просто сигнал к созданию новых симфоний, живописных полотен, технических конструкций, философских идей и прочего… Таким образом, собираются, моделируются новые Миры (возможно, что здесь идёт и просто напоминание об их существовании). Но Мир Миру – рознь.

По понятиям Земных Условно Мыслящих Существ, один – «лучше», другой – «хуже». Присвоение чужой идеи (плагиат и компиляция) – большой грех даже по Законам Мироздания и ведёт очень «изворотливого» и «предприимчивого» перехватчика, по сути, вора, не только к собственному уничтожению, но смерти и тяжёлым болезням его родных и близких. Пусть в Данной Субстанции Земли никому и ничего не принадлежит, даётся только напрокат, но даётся определённому лицу… Значит, с определённой целью. Тот, кто позаимствовал сотворённое Другим Человеком, по сути, не переместил Новый Созданный Мир, куда и как, а попытался… убить Мысль.

Это уже такого уровня эвтаназия, которая подчинена существам более высшего порядка, чем даже Саганы. Что касается Мыслей, Слов, Намерений, Поступков и прочих не видимых явлений, то они не столько явления, сколько Разумные Существа, стоящие на службе очень многих Цивилизаций и даже «промежуточных» состояний Материи. Они так же оказывают свои «добрые» и «злые» услуги представителям Человечества, которое пока ещё, выполняя роль особой Мирозданческой Зоны, никак не тянет на то, чтобы называться Цивилизацией. Не только по причине очень развитой в Людях программы уничтожения, но и по многим другим причинам.

Человеку, воспользовавшемуся идеей, которую напрямую не послали ему Творцы, не стоит умирать, то есть перемещаться из земного Мира в Любой Иной. Этому негодяю надо существовать на Данной Обители, как можно дольше, ибо за гранью Нашего Мира его ничего хорошего не ждёт. Его суперментальная энергия подвергнется таким жестоким испытаниям, каких здесь, уткнувшись носом в экран телевизора и попутно переписывая чужой роман, он и представить себе не в состоянии. Кроме того, он потянет за собой и тех, кто помогал ему становиться (пусть по Плану) но на путь Космического Преступления. Произойдёт, так называемое, падение целой группы существ.

Разумеется, к «великому греху» тех же плагиаторов подводят Саганы, ибо различного рода «заимствования», «использования» без ссылок на имя того, кто за это отвечает перед Космосом, присвоение, по сути, пленения живых существ, которые называются Идеями, это одна из самых эффективных и не очень бросающихся в глаза форм Эвтаназии. Но Саганов, в частности, Эвтаназитёра не волнует, что произойдёт с подонками дальше.

Их задача спровоцировать материализацию того же плагиата, что бы, на полных основаниях, переместить часть «искры» существа, не прошедшего определённых экзамен, на более «низшую» ступень… И так везде и всюду… бесконечно, пока не обкатается. И снова – Беспредельность, но на других, более «высоких» уровнях. Одним словом, Цивилизации Саганов тут, просто сказать, баламутит воду.

– Ты мне тут таких страшных вещей наговорил, Матвеевич,– скривил рот Анатолий,– что жутко сделалось. Одно радует. Я в воровстве не замечен… и не собираюсь заново переписывать сказку Карло Коллоди о деревянном человечке на «свой» манер…

– У нас, в стране, таких грязных случаев не сотни, а тысячи… Пока явные воры в почёте, нельзя Человечество назвать Цивилизацией. Но, может быть, нет тут большой вины проходимцев всех мастей и… скоростей, ибо их земная программа направлена не на созидание, а на уничтожение. Без эвтаназии… никак. Человек не совершенен и здесь, в Данной Земной Субстанции, он – самый страшный и жестокий зверь.

– Тогда, может быть, «лечение смертью» тут оправдано.

– Нет тут никакого лечения смертью. Ни хрена ты не понимаешь, Толя. Чем меньше Человек проживёт здесь, что называется, на раскорячку, даже, если богат, как крёз, тем быстрее он, может быть, переберётся в более совершенный мир. Есть Миры, где Разумные Существа живут, на самом деле, в равенстве, братстве, не воюют друг с другом, не устраивают уличных драк, не убивают… Вопросы эвтаназии решают не они.

– Коммунизм, что ли?

– Нет, вторую бутылку водки пить не будем. Ты, Толя, уже заговариваешься. Причем здесь коммунизм? Не ломай себе голову над всем этим. Понимание… придёт.– Эвтаназитёр разлил оставшуюся водку по стаканам.– Ищи пока убийцу. Я уверен, ты его найдёшь. Я знаю. Я сам бы… Но у меня осталось не так много условного земного времени. Мне надо будет двигаться… дальше.

Розов кивнул головой и выпил почти полстакана залпом. У него на душе стало легко и беззаботно, и, как ни странно, он, не то, что бы свято поверил Лепину, но проникся к нему некоторой любовью и определённым уважением.

По залам краеведческого музея (его ещё называли в городе «Музей отечественной истории»), где под стеклом обзорных витрин и на стенах красовались среди других экспонатов и образцы холодного оружия – древние мечи, палаши, шпаги – ходил Розов. Он с большим и даже с нескрываемым интересом рассматривал кинжалы и секиры. Молчаливые и бесстрастные носители многих смертей безмятежно дремали в стенах музея.

В руках героя или подлеца они часто по чьему-то безжалостному приказу ставили крест на жизнях многих людей. Не важно, что время изменилось – и вчерашних героев объявили подлецами, а мерзавцев чуть ли не святыми… Суть в другом. Процесс эвтаназии на Земле, как и в России, не останавливался ни на минуту. Многочисленные Помощники Смерти, выслуживаясь перед своими начальниками и командирами, старательно уничтожали людей, объявленными врагами народа, отечества, всего человечества… Они, эти палачи и ведали, и не ведали, что творили.

Но свято верили, что они сами… не язвимы и умрут в глубочайшей старости, став от земной жизни. Но эти эвтаназитёры и не предполагали, и ныне не могут въехать в то, что над палачами всегда имеются – палачи. И эти «добрые» земные традиции пока неистребимы. Никто ведь не издевается над Человечеством – ни Господь, ни Дьявол, подвергая порой людей страшным физическим и моральным мукам, жестоким смертям. Просто Люди (самые разные существа в человеческом образе) – очень «сырой» и «низкосортный» материал. Из него, как говориться, ещё лепить и лепить. Только один Бог знает, из кого и что получится.

Вполне, возможно, что через многие тысячелетия какой-нибудь рецидивист Вася Петров на одной из самых «безжизненных» планет в созвездии Весов родится в теле Огня или Камня, вольётся в совершенно не понятную для человеческого рассудка Цивилизацию. Никто не убьёт его, и он не обидит ни какого существа, будет ни беден и ни богат, ни завистлив, ни агрессивен… Он будет таким, как все. Когда существа относительно равны в своём социальном и материальном положении, только тогда они могут стать братьями… по духу. Стать братьями «по крови» – ничего не значит. И это принесёт ему частицу Вселенского Счастья и Любви. Но это – только частица, ибо путь к Совершенству не имеет предела.

За Розовым, постоянно поправляя очки, неотступно следовала молоденькая работница музея Клара.

– Скажите, Клара Ивановна,– повернулся к ней Анатолий,– а вот сабля, которая сейчас находится в следственном комитете окружной прокуратуре, она ценная.

– Как вам сказать, Анатолий Петрович. В принципе, всё имеет свою ценность. Но если выражаться просто, то это обычная казацкая сабля середины-конца девятнадцатого столетия. Правда, удивительно хорошо сохранилась. Простая. Даже эфес ничем… ни украшен. Видите ли, таких, подобных ей, много в музеях страны и даже не в выставочных залах, а в запасниках. У нас тоже… есть. Всё ведь на всеобщее обозрение мы выставить не в состоянии. А эту саблю мы приобрели у сдатчика за относительно дешёвую цену. Не помню уже, сколько ему дали. Но не дорого… Это не в моей компетенции. Но мы обратили внимание на особое качество стали. Ржавчины практически нет. Так, кое-где, вкрапления. Она очень остра, даже время её не затупило.

– Значит, всё-таки, Клара Ивановна, она – ценная.

– Извините, Анатолий Петрович, вы ошибаетесь. Всё же, особой ценности она собой не представляет.

– Она стоит дорого потому, что этой саблей убили человека,– Розов был уверен, что после нанесённого визита Жуканова в музей эта информация уже не была тайной.

– Ах, боже мой! Неужели? Какое зверство. Ах! Да, вспомнила! Мне об этом следователь Жуканов говорил. Убийство – страшное преступление.

– Я тоже так считаю. А саблю вам вернут, как только виновные получат по заслугам. Я с вами, Клара Ивановна, прощаюсь. Может, и никогда не встретимся. Город большой.

– Жаль,– чистосердечно и чисто по-детски сказала Клара,– вы мне так понравились. Нет. Поймите меня правильно, вы понравились мне как умный собеседник. Знаете, я живу одна. У меня однокомнатная квартира. Моя собственная. Я бы вам так много рассказала… из истории холодного оружия. У вас ведь, Анатолий Петрович, есть свободное время?

– Нет,– неловко стал оправдываться Розов,– к сожалению, дел по самую завязку.

– Да-да, я понимаю. Жена, дети…

– Ничего подобного у меня нет.

– В таком случае, я вам, как-нибудь, позвоню, Анатолий Петрович,– прямым текстом и довольно назойливо порадовала Розова сотрудница музея.– Правда, не удобно… Поймите правильно. Я хотела бы встретиться с вами, поговорить, можно об истории создания и применения огнестрельного оружия.

– Звоните, Клара Ивановна. Номер моего мобильного телефона, служебного и домашнего вы знаете. Они – на визитке. Лучше звоните ко мне домой. Возможно, вам ответит моя мама, если меня не застанете дома. Мы с ней вдвоём… в одной квартире. Живём дружно. Огнестрельное оружие – это, наверное, очень интересно.

До свидания!

– До свидания! Слышите, я не прощаюсь с вами. До свиданья!

Розов направился к выходу. Он прекрасно понимал, что приглянулся низкорослой, гармонично сложенной кареглазой брюнетке в больших супермодных очках. Но это его не радовало и не огорчало. Ему было всё равно.

Пока в жизни получалось так, что ни одна женская улыбка не заставала его врасплох, ни одна девичья судьба не притягивала. Разумеется, в ханжах и чистоплюях он не числился и, конечно же, обращал внимание на всё… прекрасное в дамах. Случалось, оставался у какой-нибудь длинноногой или широкогрудой особы, с вечера до утра. Но навязчивым никогда не был и даже сторонился девиц, которые откровенное предлагали ему себя и занимались «любовью» чисто из-за спортивного интереса, для поднятия тонуса и для укрепления здоровья. Немало и таких встречалось, которые использовали своё тело в коммерческих целях.

Понятное дело, симпатии к тем, с кем сталкивала его судьба, даже и ненадолго, он иногда испытывал. Как же иначе можно сближаться с женщиной? Ведь даже дворовые псы… Впрочем, люди ведь – не собаки. Они в сексуальных отношениях пошли гораздо дальше. Клара чем-то, всё же, пришлась Анатолию по нраву, но не на столько, чтобы тут же отстраниться от дела по убийству Арефина и потерять голову.

Так получилось, что Розов отставал в следствии по «мокрому» делу от Жуканова. Шёл следом за ним. Не потому, что был не таким мобильным, как следователь окружной прокуратуры. Нет. Анатолий пытался распутать клубок истинной причины преступления, состоящий из множества непонятных и неуловимых хитросплетений. Оставаясь в офисе «Ориентира» наедине с собой, он искал, он мыслил. Со стороны могло показаться, что это ни какой не сыщик, а человек, скучающий от безделья.

Но между тем, ему пока даже некогда было нанять, хотя бы, одного помощника для дела, так называемого, филлера, для «висячки на хвосте». Средства у него для этого имелись, не густые, но всё же… Братья Арефины пока, ни каким образом, не могли и не должны были стать его подчинёнными.

А Жуканов окунулся в дело с головой до пят. По крайней мере, на месте не сидел и строил всё новые и новые версии, одна смешнее и невероятнее другой. Порой Игорь Васильевич, что называется, мёртвые факты накрепко приколачивал к живым людям. Когда Розов подходил к одной из строительных площадок процветающей (не понять, каким образом) фирмы «Этаж» Розов увидел издалека Жуканова. Он, в стороне, терпеливо ожидал, не бросаясь ни кому в глаза, пока Игорёша освободит для него «поле боя». Анатолий понимал, что второй ходкой, после следователя прокуратуры, ему гораздо будет тяжелей добывать необходимую информацию. Впрочем, как сказать.

Издали Розов наблюдал, как Жуканов беседовал то с одним, то с другим строителем. Отсюда, в доброй сотне метров от лейтенанта, Анатолий не слышал голосов из-за шума миксера-бетономешалки, грохота строительного крана… А Игорёша суетился и даже очень часто что-то не только записывал на свой цифровой диктофон, но и переспрашивал. А в одном месте, где был просыпан цемент, смоченный сегодняшним дождём, Жуканов очень внимательно рассматривал следы, даже достал для этих целей из небольшого футлярчика лупу. Ни дать, ни взять – клоун на арене цирка. Паясничает, смешит людей.

Неужели хочет, со временем, заменить великих мастеров, неподражаемых ковёрных, артистов Юрия Никулина или Олега Попова? «Тщетно,– подумал Анатолий,– эти гении цирка… ни кем не заменимы». Но, всё-таки, на публику Игорёша умел работать.

Даже издали было заметно, что Жуканов всем старался улыбаться. Это он-то? Ведь он ненавидит людей, считает себя выше всех… Значит, приперло. Он пожимал работягам руки, почти по-свойски, но даже не снисходительно, со строгостью… а брезгливо. Со стороны это было заметно. Лица строителей были хмурыми. Ведь не дураки окончательные, понимали, с кем имеют тары-бары-растабары. И наконец-то, Анатолий дождался своей очереди, того момента, когда представитель серьёзной конкурирующей, а вместе с тем, дружественной фирмы, как говорится, взял руки в ноги, то есть сель за баранку своей «Вольво» и умчался.

Первым делом Розов направился в самой главной бытовке. Там встретил прораб участка и один из строителей, может быть, мастер или бригадир.

– Скрывать не буду,– поздоровавшись, с порога сказал Розов,– я у вас по причине убийства мастера Петра Фомича Арефина. Мне хотелось бы переговорить со стропальщиком Емельяновым, кажется, Егором Ниловичем.

– Точно. Егор Нилович,– подтвердил прораб,– но Емельянов – нормальный мужик. На… должность убийцы никак не тянет. Немного попивает. Но мужик нормальный. Жену не так давно похоронил. Живёт вдвоём с дочерью. Она работает, вроде бы, продавщицей в каком-то магазине, и заочно учится в институте торговли.

– Убивать бы Арефина он не стал,– заметил присутствующий здесь строитель.– Они вместе на рыбалку ходили, по ягоды. В общем, общались, можно сказать, друзья. Наше частное или, там, акционерное строительное управление – одна сплочённая семья. Но я скажу, что тогда, в тот вечер… со стройки они ушли вдвоём. Обычно Емельянов уходил с Лепиным. Им домой по пути. Но тут Егор пошёл с Петром. Факт, оба немного поддавшие.

– Они шли с работы и поддавшие?– Прямо спросил Розов.

– Это не святые Пётр и Павел,– стал горячиться прораб,– это работяги. Может быть, от них немного фонило… Не знаю, не принюхивался. Мы меры по борьбе с пьянством и разгильдяйством принимаем, в финансовом плане… наказываем. Но если они и выпили, то дело своё знают. Люди уважаемые. Что касается Лепина, то он и мастер был хороший и человек.

В бытовку вошёл Емельянов, о котором только что шла речь. Розов заметил, что у стропальщика, в годах, изрядно подпорченное настроение. А в остальном – мужик как мужик. Низкорослый, крепкий, большерукий… Вероятно, стоя за дверью, он слышал часть разговора, который происходил в бытовке.

– Я никого не убивал,– не очень любезно отчитался перед сыщиком Емельянов.– Ничего не знаю! До оврага мы с Петром дошли вместе, потом расстались.

– Говорите правду, Егор Нилович,– предупредил его Розов,– не надо лгать. То, что вы утверждаете, извините, лабуда. Вам следует рассказать всё, что помните о вашей последней встрече с Арефиным; всё, что так неумело пытаетесь скрыть!

Прораб и строитель пытались урезонить Анатолия, давая ему понять, что напрасно он в чём-то подозревает Емельянова. Чтобы не вступать в ненужные дискуссии, совершенно не нужные, Розов не стал никак реагировать на замечания начальника участка (он же и прораб) и строителя (выяснилось, что каменщика).

Анатолий понимал, что Жуканов уже достал строителей своими расспросами, потому и прораб нервничал. Похоже, что пройдёт совсем немного времени – и этот белобрысый сорока-сорокапятилетний мужик начнёт выражаться, так сказать, не нормированным русским языком, употреблять очень устойчивые фразеологические обороты, демонстрируя шикарные образцы отечественного мата.

Без него не может существовать современная стройка. Возможно, по этой причине, практически, и не существует. Такие частные акционерные строительные фирмы, типа «Этажа» – это нонсенсы современной строительной индустрии и остались живы, благодаря не стечениям обстоятельств, а существованию «мохнатых лап» в головном министерстве или депутатской компании самого высокого ранга.

Розов предложил выйти Емельянову из бытовки, чтобы немного побеседовать конфиденциально. Тот, кивнув головой, вышел из помещения наружу. За ним, пожав руки прорабу и каменщику, направился и Анатолий. Они сели на небольшую скамейку, стоящую на самом выходе за территорию строительного объекта.

– Ваше положение очень опасно, Егор Нилович,– предупредил Емельянова сыщик.– Через день-два к вам домой придут люди в милицейской форме. Одним словом, арестуют для… дальнейших разборок. Даже не уголовный розыск, а конкретно вами займётся… прокуратура.

– Знаю! Я уже дал подписку о невыезде. Следователь, из ваших, на стройке… шарахался.

– Жуканов?– Спросил Анатолий, изображая удивление.

– Вроде бы.

– Вот вы должны ему всё и рассказать. Как было. О том и рассказать. Я постараюсь тоже присутствовать при вашей беседе.

– Я расскажу, но кто мне поверит? Кто?! – Вспылил Емельянов.– Мне уже твой Жуканов нарисовал всё, что меня ожидает. Восемь лет строго режима… Это, если по малому счёту. А то могут и больше припаять… ни за что. Хорошо, что к стенке сейчас не ставят. А может, наоборот, плохо. Я смерти не боюсь. Понял? Мне и «вышка» нипочём. О дочке моей, Ларисе, ты заботиться будешь? Сам ещё… молокосос!

– Обожаю молоко, но повторяю, что положение ваше, Егор Нилович, не очень завидное,– терпеливо повторил Розов.– Допускаю, что вы – не убийца, но все улики против вас. Следы на месте преступления… И саблю вы в руках держали. Ведь держали же?

– Хватит! – Закричал Емельянов.– Я уже всё это слышал. Стреляйте! Вешайте! Четвертуйте! Таких дураков, как я, судят и садят.

– Хорошо,– согласился Розов.– Хотите давать свои показания в прокуратуре, пожалуйста. Вероятно, без этого не обойтись. Тогда вопрос на отвлечённую тему. Ведь Лепин, Григорий Матвеевич, крановщик, тоже ваш друг. Что вы можете сказать об этом человеке?

– О человеке? Да какой это, к чёрту, человек? Это… сам Дьявол! Я ему такое не один раз говорил… в глаза. Жаль, что он сейчас, как бы, приболел, а то я и при нём… всё бы высказал. Мне уже всё одно… пропадать ни за грош.

– Вы хотите сказать, Егор Нилович, что он, как-то, связан с убийством Арефина?

– Он здесь ни причём! Зачем на него вешать чужие грехи? Но кому-то ведь я об этом должен сказать! А ты, человек молодой и рассудительный, и скажешь мне…

– Что я скажу?

– Сумасшедший я или нет?

Покоя Емельянову не давали события последних двух лет, особенно те моменты, когда очень активно проявлял свои «чудачества», нет, не покойный ныне Арефин. Тот был человеком, вполне, нормальным, не фантазёром. Всё больше и больше удивлял Егора Ниловича другой его друг, с которым вместе, считай, в одном дворе росли, Лепин.

…Месяц назад пошли они вместе на рыбалку – ловить на одно из лесных озёр то ли леща, то ли окуня. Сложность поставленной задачи усугублялась тем, что на берегах этого, находящегося не так далеко от города, но в затерянных местах, водоёма оба они никогда не были. Кроме того, отправились они туда пешком после… хорошего банкета, то есть пьянки. У молодого бетонщика Александра Снегиря родилась дочь, и пацан закатил, в пятницу, после работы, такой пьяный праздник («ножки надо как следует обмыть»), что, по сути, среди ночи отправились они ловить рыбу довольно в тяжёлом состоянии.

Правда, поскольку Гриша Лепин, полуофициально и почти всеми строителями был признан не только (без базара) классным гипнотизёром, предсказателем страшных природных и политических явлений, но и не плохим знахарём и врачевателем, Емельянов попросил его снять с себя страшную головную боль, то есть убрать последствия похмельного синдрома. Но попросил он друга, чтобы «башка не трещала», а состояние опьянения и «лихой весёлости» осталось. Лепин, приставив к одному из зданий, связку с бамбуковыми (телескопических не признавал) удочками к одному из зданий, положил ладонь ко лбу Егора ладонь – и боль головную, и слабость в теле, как рукой сняло. Себе что-то тоже прошептал под нос… для здоровья. Одним словом, остались пьяными, но… крепкими.

Но, видимо, Лепин накануне выпил водки чуть поболее своего друга Емельянова и потому потерял бдительность и полный контроль над собой. По этой причине стал, что называется, чудить. Начались эти, его «закидоны», почти сразу же, как они вышли из дома Лепина. За ним, при полном снаряжении, перед самым утром и зашёл Емельянов. Ещё долго и терпеливо ожидал, пока Гриша отыщет снасти, соберёт продуктишки и нужную одежду… Разумеется, на дорогу немного выпили. У Григория Матвеевича имелась в холодильнике начатая бутылка с водкой.

Когда они вышли на улицу, и Лепин привёл их физическое состояние своим «колдовством» в относительный порядок, Григорий твёрдо заявил: «Пойдём к лесу очень быстро и самой короткой дорогой». Передвигались, как показалось, Емельянову они с большой скоростью, во всяком случае, быстрее редких предутренних автомашин. Но такое ведь могло и просто показаться. Мало ли! Но когда Гриша провёл Егора сквозь пятиэтажное здание, Емельянов, в буквальном смысле слова, от страха и удивления чуть не обмочил штаны. Ведь юмор – это, когда делается смешно, но не жутко и дико.

Ведь видавший в жизни всякое стропальщик Емельянов, пока ещё ничего не понимая, спокойно проходящий вслед за другом сквозь бетонные стены панельного девятиэтажного здания (чтобы сделать путь короче), всё-таки, спросил своего коллегу по работе: «Скажи, Гриша, мне показалось или мы на самом деле прошли на улицу Тарасова через три квартиры и даже видели, что в одной из них, как мирно совокупляется один мужик сразу с двумя бабами?.. Одним словом, Гриша, у меня начинается белая горячка или мне всё это померещилось?». «Какая разница!– Ответил Лепин.– Не обходить же нам было это здание. Я утром сделаю так, что ты всё забудешь. А сейчас нам надо спешить к утреннему клёву».

Надо сразу сказать, что Григорий Матвеевич начисто забыл стереть из памяти друга то, что казалось, мягко говоря, Емельянову не совсем реальным и что, по его глубокому убеждению, может происходить только в самых кошмарных снах. Он, Лепин, тогда ещё откровенно и с грустью сказал: «Я же, Егор, не виноват в том, что не только Великий Саган и Эвтаназитёр, но ещё и могу, как бы, изменять, «уплотнять» и «разряжать» материю собственного и любого существа или предмета. Я очень многое могу, Егорушка. Я ведь – единственный и настоящий Повелитель Земли и всего, что на ней существует. В моём теле живёт мощное существо. Но тебе не понять». «А в моём, Гриша, теле что живёт?». «В твоём? Одним словом, в предыдущей жизни ты тоже был здесь, но… кузнечиком, самцом. Да это без разницы. Кузнечиков я уважаю…».

– Тогда, конечно бы, слова Лепина о том, что во мне находится эта… душа кузнечика,– признался Емельянов Розову,– я поднял бы на смех и урезонил Гришу, если бы эти, самые настоящие чудеса ни продолжались. Гриша был ещё очень пьян, и ему надо было оторваться в своих «закидонах»… по полной программе. И что ты мне прикажешь завтра, в прокуратуре, про это тоже рассказывать?

– Про это не стоит, Егор Нилович. Кстати, меня зовут Анатолий. Рассказывайте дальше про эту вашу… рыбалку. Поподробнее. В деле всё может пригодиться.

– Вряд ли, ибо Гриша, может быть, и сам чёрт, но не убийца. А я расскажу, чтобы душа успокоилась…

Очень быстро они оказались за городом. Шли уже к месту рыбалки через одно из новых кладбищ. Большей частью они молчали, и Емельянов всё думал и никак не мог понять, каким же непонятным образом он и Гриша двадцать минут тому назад прошли сквозь здание и даже… не поцарапались о всякие там арматурины, да и сам бетон.

Кроме того, не очень ясно, каким образом они за полчаса отмотали добрые сорок-пятьдесят километров. Лепин ухмыльнулся и сказал: «Брось ты Егор о мелочах размышлять. Мне тебе объяснять некогда, что и как. Вот лично я думаю о рыбалке. Но не уверен, что мы в правильном направлении идём». «Я тоже, всю жизнь здесь прожил, а толком и не знаю, где здесь находится озеро Зелёное. Да и на кладбище спросить-то абсолютно не у кого». «Вокруг столько всякого народу,– возразил Лепин,– а ты говоришь, что спросить не у кого. Вон, к примеру, поинтересуемся у Силямова». Под фотографией покойника именно такая фамилия и была выгравирована, ещё имя и отчество (Роман Корнеевич), даты рождения и смерти.

Лепин подошёл вплотную к памятнику и бесцеремонно постучал по нему кулаком. Земля под ногами зашевелилась, и на свет божий выбрался полуразложившийся труп огромного мужика в полуистлевшей одежде. Но как было назвать трупом существо, пусть с пустыми глазницами в черепе, с кусками полусгнившего мяса на лице, руках и теле, которое, пусть не так быстро, но передвигалось. Покойник спокойно сел рядом с ними на небольшую скамеечку и повернул свой череп в сторону Царя Успения.

Его вид говорил о том, что усопший полон ожидания, ему, разумеется, любопытно было знать, зачем его потревожил сам Великий Саган. Что касается вида и состояния души Емельянова, то его лучше не описывать. Но надо сказать, что Егор Нилович крепился и даже пытался что-то произнести, но кроме «эы-э-э», ничего из его уст не вылетало. Любой может догадаться, что личное погружение в бездну шока (от ужаса) никого ещё не радовало.

Каким-то образом, относительно придя в себя и широко выкинув

зрачки глаз вперёд, он раболепно слушал мирную беседу Лепина с покойным (уже не первый месяц) с Силямовым.

– Рома, мы вот тут с Егоркой на рыбалку собрались… на озеро Зелёное. Может, лещей половим. Ты не подскажешь, как покороче туда пройти.

– Дай-ка, хозяин, закурить. А то, когда живые меня сюда приходят поминать, только водку на могиле жрут.– С обидой сказал Силямов.– Но ни одна собака даже пачки папирос не принесёт. Они думают, что всё это шутки… Никто ведь из них не понимает, что без папирос курящему хреновато.

Понимающе кивнув головой, Лепин протянул покойнику папиросу, и та загорелась, то есть подкурилась, сама собой. Покойник жадно затянулся дымом и со знанием дела, с удовлетворением, изрёк:

– Питерский табачок.

– А то какой же. Неужели ты думаешь, Рома, что сам Эвтаназитёр будет курить сигареты «Парламент», который производят граждане из Ближнего Зарубежья в подвалах старых кирпичных домов дальнего Подмосковья? Ты мне лучше скажи, как и куда нам идти.

– Когда я, помнится, был жив,– ответил покойник, почесав подбородок, лишённый кожи и мяса, в буквальном смысле слова, костяшками пальцев,– озеро Зелёное находилось на северо-востоке от города, да и от кладбища. Но туда вам пешком… надо четыреста километров топать. Но для тебя-то это, Григорий Матвеевич, не проблема.

– Оно верно, не проблема,– подтвердил Эвтаназитёр.– Уж, как-нибудь, доберёмся. У папиросы у тебя, «Беломорканал» всегда на могиле будут. Я буду всегда тебе из… пространства выделять или запрограммирую кого-нибудь, каждый день к тебе сюда с куревом будет приезжать. Две пачки на сутки. Много нельзя. Вредно для… здоровья.

– Ты прямо юморист… Петросян. Какое может быть у мёртвого здоровье?

– Вот ты, Рома, умер, а так и остался на низком… земном уровне.

Здоровье – везде нужно. В твоём теле, в могиле, осталось не так много элементалов. А сам-то ты… уже не здесь. Частично, конечно, это ты, но… Но ты, так сказать, основной, уже в другом месте… родился. Хоть в каком виде и где, знаешь?

– Обижаешь! Конечно, я в курсе,– вздохнул Силямов.– Но ничего хорошего. Опять я на свет появился в виде… пацана, в семье работяги и, снова, понимаешь, в России. Это опять придётся, когда вырасту, горбатиться за копейки.

– Ничего, ничего, Рома,– успокоил его Лепин,– кого Господь любит, того, понимаешь, испытанию серьёзному подвергает. Хотя, кто знает. Может, выучишься. В обойму попадёшь, станешь… миллионером каким-нибудь или большим депутатом.

– Ну, уж нет! Это позор какой! Все, как люди, живут примерно одинаково. А я, понимаешь, пузо вперёд и говорю всем: «Смотрите, какой я особенный… пряник!». Стыдно! Лучше тогда уже всех элементалов из своего младенческого тела сюда призову и вампиром стану.

– Ты мне это брось!– Погрозил пальцем Эвтаназитёр.– Чего людей-то пугать? Убивать – другое дело… Это надо в разные Миры стремиться. Впрочем, что это я. Ты, Рома, меня тут не экзаменуй! Я всё знаю. Для того, чтобы попасть в Цивилизацию Вампиров или даже Ликантропов, надо, как бы, это сказать получить туда… направление Свыше. Так что, лежи и… кури. В общем, отдыхай, Роман Корнеевич.

Покойник, в буквальном смысле слова, провалился сквозь землю… в могилу. Эвтаназитёр глянул на своего попутчика и друга, отчаянно распластавшегося на соседней могиле. «Ещё и на рыбалку-то не сходили, а ты уже устал, Егорушка,– с укоризной заметил Эвтаназитёр, наблюдая за тем, как Емельянов, в ужасе озирается по сторонам.– Плохо, я тебе доложу, что ты в предрассудки веришь. Тут всё у нас… по науке».

– Если я сейчас, Гриша, не выпью водки,– чистосердечно признался Емельянов,– то… концы отдам. И у тебя в активе будет ещё один труп.

– Давай выпьем,– согласился с предложением Эвтаназитёр и протянул ладонь правой руки в сторону местного пригородного магазинчика. На ладонь ему, неизвестно откуда, «упала» бутылка с водкой. – Вроде, не «палёнка». Натуральный продукт. Развязывай свой рюкзак. У тебя там, Егор, кружка железная имеется и мясо варёное. А я пока Рому из могилы позову. Втроём, оно, приятней пьётся.

– Нет!!!– Завопил Емельянов.– Лучше я домой пойду! Я из одной кружки со скелетом пить… брезгую…

– Странный ты какой-то, ну, нет – так нет. Я понимаю, что у некоторых людей друг к другу антипатии возникают… даже без особых на то причин.

Свою порцию водки Емельянов выпивал, яростно стуча об железо вставными зубами, и ему ничего лучшего не вспоминалось, кроме тётки из телевизионной рекламы, которая утверждала, что, приклеив искусственные челюсти к дёснам, она будет со страшной силой грызть… яблоки.

Потом Емельянов вспомнил, что Лепин, по науке, объяснял действие механизма всех происходящих чудес, доказывая, что это ни какие не чудеса… Реальность, только чуть– чуть другая. Тогда, на кладбище, Григорий Матвеевич посетовал, на то, что нет сейчас на Земном Шаре таких славных убийц, как Адольф Гитлер или, в крайнем случае… Впрочем, возможно, он ошибался, потому что подрастает и обязательно новая плеяда палачей мирового уровня и масштаба.

По утверждениям Лепина, научные обоснования всего того, что сам лично прочувствовал и пережил перед рыбной ловлей и во время её Емельянов, имеют под собой солидную базу. Но искать этот, так сказать, солидный фундамент под научно-практическими изысканиями и даже «смелыми» гипотезами докторов наук и академиков Данной Формации Земли не имело ни какого смысла. Цивилизация Творцов даёт Двуногим Мыслящим этой планеты (одной из её состояний) только ту информацию, которую они способны осознать, понять, посчитать её реальной и внедрить, что называется, в жизнь. Тут выше носа не прыгнешь. Да и не надо. Богу – богово, Кесарю – кесарево.

После того, как они распили бутылку с водкой, запросто улетели (ни на метле, ибо это для Эвтаназитёра примитив) туда, где располагалось озеро Зеленое, запросто прошли по воде, точнее, по верхнему, очень не твёрдому, слою водного бассейна. И полёты, и такие прогулки – вещь абсолютно реальная. Надо просто уметь лишь чуть-чуть ослаблять притяжение Земли и умело пользоваться всеми имеющимися в «рубашке-чипе» механизмами передвижения. Вплоть до, так называемой, телепартации. Но до неё пока дело не дошло.

Потом они нашли подходящее место для рыбалки. Эвтаназитёр, прямо в одежде, сходил пешком на самое дно озера и вернулся назад в абсолютно сухой одежде. Уже приученному к «чудесам» Емельянову он просто сказал: «Рыба на дне, Егорка, есть. Клёв будет нормальным».

Они ещё немного выпили «летающей» водки, нормально закусили. Лепин зажёг костёр прямо ладонью, вернее, огнём выпущенным прямо из неё. При этом он пояснил, что огонь – не просто мощный катализатор для многих химических реакций, он переносит сущности и явления из одного Мира в другой. Есть ведь и такие Обители, которые «сами» ничего не производят, они «извлекают» из других Миров сущности тех предметов и явлений, которые им необходимы для жизни. Егор Нилович пьяно икал и со всем соглашался, временами он просто глупо хихикал, как юный начинающий наркоман, хлебнувший изрядную порцию дыма от… анаши.

Дров явно не хватало. «Хи-хи,– сказал Емельянов,– скоро костёр погаснет. Хи-хи!». Лепин щёлкнул пальцами, и какие-то люди с зеленовато-синей кожей молча стали подносить к их костру хворост и аккуратно складывать, недалеко от огня.

– Хорошо, что и в таких диких местах есть люди,– уважительно заметил Емельянов,– и ты, Гриша, можешь им, хи-хи, приказать мысленно заготовить для нас дров.

– Где ты, Егорушка, увидел людей? С пьяных глаз тебе, что ли, померещились?

– Как же? А вот… полуголые бомжи, которые дрова нам носят…

– Это два местных Леших, Кикимора, Русалка с ногами, трое Болотных и один Водяной. Они мне крепко помогают. Я с Цивилизацией Вещественных Духов дружу. Я, понимаешь, Егор, материализовал их…

Но дальше уже ничего Емельянов не слышал. Сознание покинуло его. Произошло это то ли от большой дозы выпитого спиртного, то ли от «кошмариков» на самом высоком уровне…

Вот таким эпизодом и закончил свой рассказ Емельянов. Розов, как ни странно, ни чему не удивился и поинтересовался:

– А на уху-то тогда поймали?

– Что? На уху? Не удивлюсь, Анатолий, если ты мне сейчас, всего лишь, мерещишься…

С досадой махнув рукой, Егор Нилович встал со скамейки и очень быстрыми шагами покинул строительный объект. Из бытовки выгреблись прораб и каменщик. Они видели, что обиженный частным сыщиком их старший товарищ по работе решительно направился домой, за полтора часа до окончания трудового дня, или заспешил проторённой дорогой… до винного магазина.

– Странная у вас манера работать,– сказал прораб Розову.– Ещё не доказали, что Егор убийца, а уже – к стенке, и нервы человеку треплите. Да Петра-покойника он не меньше своей дочери любил.

– Емельянов не желает ничего говорить по-существу, это во– вторых,– урезонил прораба и начальника участка в одном лице Анатолий.– А во-первых, я не сказал, что он – убийца, но подозреваемый – абсолютно точно. Беседовать мне с ним придётся – и очень подробно.

– Ни много ли следователей на одного человека? Этот Жуканов,– возмутился строитель-каменщик, внешне смахивающий на руководителя среднего звена.– Ладно, тот при исполнении… А вы то, как я узнал ещё до вашего прихода сюда, всего лишь, из частного сыскного бюро, простите, из частной лавочки. Мне даже в голову не укладывается, что такое может быть.

Строитель, явно, сам себе казался очень умным и справедливым человеком. Он умело, что называется, нос по ветру. Ему, как плавающему в середине Мирового Океана куску дерьма, не страшны были ни какие смерчи и ураганы. Для большого корабля они опасны, а просто плавающим, прямо сказать, продуктам многочисленных перестроек такое в кайф. Подобные «правдолюбцы» активно проявили в период, как бы, социализма, и живучи в стихийном разгуле, который нельзя назвать ни капиталистическим строительством, ни рыночной экономикой. Им, всегда готовым лизать задницу, начальства не страшны ни какие экономические кризисы, которые придуманы и организованы для лохов и дураков.

Эти ударники капиталистического труда, обязательно состоящие членами в рядах не важно какой, но руководящей партии за десять-пятнадцать рублей с большой выгодой и пользой для себя продадут родного отца. Потому и смысла нет даже пытаться вспоминать вечно озабоченные рожи безымянных «героев».

Им остаётся только позавидовать в том, что только они, представители местной администрации (сокормушники), агенты специальных служб (переодетые в рядовых прохожих), немощные старухи и малые дети имеют возможность махать трёхцветными флажками ведущим гастролёрам от большой отечественной политики, прибывшим в одну из «своих княжеских вотчин» посмотреть и прикинуть, чтобы ещё такое приватизировать и отобрать… у народа.

– Что вы тут делаете, на строительстве объекта? Моя голова отказывается всё это понимать!– Чересчур резко сказал строитель-каменщик Розову, дёйствуя на радость начальнику.

– Вы уж, любезный, пожалуйста, со своими головными болями обращайтесь к врачу, а не ко мне. Лично меня утешает, что я, в отличие от вас, дружу с собственной головой и совестью,– осадил Розов ново-русского активиста, и покинул славный тендем.

А важность этой стройки переоценить было трудно. Здесь строилась частная гостиница, «заказчиком и владельцем» которой являлось подставное лицо. Так удобней и… выгодней для одного из тех, кто «рулит».

Факты не говорили, а кричали: «Убийца Арефина – его близкий друг и собутыльник Емельянов». На допросе Егора Ниловича, где милостиво было разрешено присутствовать и Розову (издержки «демократии»), с самого высокого позволения, подозреваемый упорно, как говорится, топил себя. Он даже, в пику всех имеющихся доказательств и своего первоначального признания, стал утверждать, что впервые в жизни видит эту… саблю, орудие убийства.

Но это утверждение было смешным и нелепым уже только потому, что на самом клинке, у основания, перед эфесом, криминалисты обнаружили фрагмент отпечатка большого пальца правой руки Егора Ниловича. На поверхностях предметов, произведённых из подобного рода стали, зачастую остаются следы от человеческой кожи, особенно, жирной, потной, замазученной. Саблю, конечно, протирали – то ли убийца, то ли студент Вася, то ли музейные работники, но оказалось, что не очень тщательно.

Правда, после этой протирки на ней никаких других следов не осталось, кроме явных свидетельств мощных прикосновений к ней гидов «хранителей отечественной истории». Розов, Жуканов и другие, сведущие в криминалистике люди, прикасаясь к орудию убийства, пользовались носовыми платками. Из-под кожуха эфеса её Анатолий извлёк кусочек кожи (полный тайн и загадок) сделал это так чисто, что и комар носа не подточит.

Присутствовал здесь уже не майор, а подполковник Растороп. В этой вотчине он уже был полным хозяином, ибо его в пожарном порядке (то ли повысили, то ли понизили в должности) сделали начальником следственного комитета при окружной прокуратуре. Только теперь он окончательно въехал в то, почему ему, в последнее время, на должности заместителя главного обвинителя округа не в приказном порядке, а «настойчиво» рекомендовалось подключаться не только к следовательской роботе, но и выезжать с оперуполномоченными и сыскниками из уголовного розыска на места преступлений.

– Что ты заладил «стреляйте» и «вешайте»?– Сурово сделал замечание Емельянову подполковник Растороп. – Если суд посчитает нужным, не беспокойся, пожизненноё или «двадцатку» тебе подкинут. У нас, к великому моему огорчению, сейчас гадов не расстреливают… Меня жутко удивляет, что ты, Егор Нилович, отрицаешь явные факты.

– Не убивал я, вообще, никого и никогда,– устало ответил Емельянов. А Петя Арефин – мой хороший товарищ… был моим другом. Мы с ним, до его института, вместе в ПТУ учились. Ещё пацанами… на фрезеровщиков.

– Мы входим в ваше положение, Егор Нилович,– тихо и даже дипломатично, как и надо при начальнике, сказал Жуканов.– Понимаем… по пьяному делу всё и случается. Вспылили – теперь раскаиваетесь. Может быть, всё заспали и забыли? Подобное бывает. А-а? Если такой версии придерживаться… к тому же, я подчёркиваю, вы раскаиваетесь в содеянном, то много вам не дадут – лет восемь, а то и меньше. Видите, вы же совсем запамятовали, что держали эту саблю в руках.

– Там суд решит, Игорь Васильевич, какой срок… выдать гражданину Емельянову,– поправил подчинённого Растороп. – На то есть судья и, может быть, присяжные заседатели.

– Не помню я, как прикасался к этой злополучной сабле,– вероятней всего, по какой-то неведомой следствию причине, солгал Емельянов.– Не помню.

– Да мы тебе, мил-человек, напомним!– Чуть было не сорвался новоиспечённый самый главный следователь окружной прокуратуры Растороп.– Он не помнит! Замочил человека и запамятовал… Так мы, не переживай, напомним. А в отказ идёшь, так напаяем на полную катушку.

– Такие возможности у нас есть, Егор Нилович,– тихо сказал Жуканов.– Ведь любой факт можно подать очень… выигрышно.

Розову ничего не оставалось делать, как молчать. Но в душе он негодовал. Его поражало «мягкое» поведение и следователей, и упёртость подследственного. Но, увы, Анатолий ощущал себя практически лишним в этой «тёплой» компании. Что ж, улики налицо. На клинке фрагмент отпечатка пальца Емельянова, на который даже не попали микрочастицы крови убитого. Кроме этого, в овраге остались довольно чётки следы от подошв сапог подозреваемого.

Почти установлен факт совместного распития спиртных напитков в данное время (но не в овраге) Емельяновым и Арефиным. Очень не убедительно и смешно выглядела сейчас неуклюжая самозащита Емельянова. Но, в принципе, прямых улик того, что подозреваемый убийца, пока не имелось.

Вполне, естественно, что даже такой, пока предварительный и относительно результативный допрос устраивал Жуканова. Он чувствовал себя лихим казаком, гарцующим на коне. Был уверен в успехе и даже приторно вежливо миндальничал с подозреваемым в убийстве. Но не потому так вёл себя Игорь Васильевич, что он такой добрый мальчик при погонах. Причина проста и, если плакатно выразиться, лежала на поверхности. Вот Жуканов и балдел от счастья, и ловил кайф от лёгкой удачи и возможности стремительно отличиться по службе.

Да и перед новым начальником следственного комитета ему выгодно нарисовать себя паинькой. «Желаете водички?» или «можете закурить, Егор Нилович», и прочая следовательская словесная атрибутика устойчивых слов и выражений, когда дело, что называется, почти в шляпе. Убийца есть. Дело за малым. Осталось узнать, откуда взялась сабля. Впрочем, ясно, нашли её в разломе печной трубы, где, скорей всего, и распивали спиртные напитки. А причину убийства сформулировать, при желании, не трудно. Ещё немного – и Жуканов отдаст Емельянова окружному прокурору. И однажды утром Игорь Васильевич проснётся… знаменитым сыщиком.

– Ты-то, Анатолий, что-нибудь хочешь сказать?– Спросил у Розова Растороп.

– Мне нечего сказать, Василий Захарович,– вздохнул Анатолий.– Если гражданин Емельянов ничего не хочет нам поведать, то мне… Ведь я не адвокат, а такой же сыщик, как и вы.

Анатолий извинился, сославшись на срочные дела, и вышел в коридор из кабинета, где завершался не «крутой», а самый рядовой допрос подозреваемого в убийстве. Розов досадовал на то, что Егор Нилович слишком уж изображал из себя партизана. Неужели кого-то покрывал? Вряд ли! Тогда, что кроется за его странным поведением. Неужели он до сих пор находится под впечатлением последней рыбалки с Лепиным и считает себя сумасшедшим? Нет. Это, как говорится, ария совсем из другой оперы. Анатолий мысленно сводил концы с концами.

Конечно, улики против Емельянова имелись, но, по сути, косвенные. Поэтому, в какой-то, степени запирательство старого стропальщика было на руку Жуканову. При молчании и противоречивых его показаниях, можно навешать, при желании, на него очень и очень многое. Розов не верил в то, что Емельянов убийца. Не может же обычный, точнее, рядовой работяга так умело играть роль невинной овцы. Но если тот возомнил себя Иннокентием Смоктуновским, то напрасно. Ведь над Емельяновым маячит, конечно же, не петля, но безрадостная перспектива доживать свой век в местах не столь отдалённых. Тут не уместен извечный гамлетовский вопрос «Быть или не быть?»

Но если это лицедейство, то МХАТ или любой другой театр, даже солидная голливудская киностудия потеряла в лице Емельянова талантливого и самобытного актёра. Впрочем, немало бродит по Руси самородков, ни кому не нужных, неприкаянных, не причисленных «к лику блатных»… Кому нужны золотые самородные зёрна, лежащие на глубоком дне быстрых рек Земного Бытия? В ходу во все времена, как раз, то, что плывёт по верху, то, что можно увидеть, принять и оценить… с большой выгодой для представителей определённых кланов и могучей условно богемной среды. В шумном и затяжном процессе флотации (обязательном при обогащении руд) всё дерьмо оказывается наверху.

В то, что именно этот крепкий и седоватый мужик в солидном возрасте и был убийцей, поверить сложно, но… можно. Наверное, Розов не хотел верить только потому, что стропальщик был чем-то симпатичен ему. Ведь он же открылся Анатолию, когда рассказывал «сказки» о том, как сходил на рыбалку (или слетал) на далёкое озеро Зелёное, находящееся очень и очень далеко от города. В принципе, в соседней области. Интуиция подсказывала директору детективного агентства «Ориентир», что здесь не всё так просто. Пусть даже (в другом условном пласте времени) был убит не Арефин, а Лепин. Но ведь суть-то не изменилась…То, что, как бы, и было, и не было, идёт уже не в счёт. Мы ведь не отвечаем, к примёру, за то, что нам снится.

А что касается, Емельянова, то тут бабашка надвое сказала. Ведь встречаются и убийцы-рецидивисты с благопристойной внешностью, со сладкой речью и ангельским взором.

Что говорить, Жуканов действует… очень по-коммерчески. Как у Карла Маркса в непреложном законе получения прибыли: «Деньги – товар – деньги». В данном случае, Жуканов сдаёт, уже в качестве обвиняемого, Емельянова, и получат возможность приступить к более серьёзному делу. Так растёт материальный, и моральный капитал, так формируется аховая карьера… И не важно, кто там, за решёткой, преступник или просто… случайный прохожий. Жуканов с большим удовольствием прямо сейчас поставил бы на этом деле жирную точку, но осторожный и опытный Растороп пока не даёт ему этого делать.

Хотя Василий Захарович, в сущности, сыщик никакой, но он знает, что любая точка может в самый не подходящий момент, сама собой, переправиться на запятую. Да и улик, по большому счёту, против Емельянова маловато. Есть и другая, практически не разработанная версия: убийца – студент Вася. Факт, что такое возможно, и даже более чем возможно. И начальник следственного комитета будет доволен, и сам Жуканов, и, в конечном счёте, прокурор Суханов. Одна-то рыба из двух с крючка, наверняка, не сорвётся. Тут можно попытаться и за двумя зайцами… Если, конечно, эти «зайцы» при делах.

Из небольшого переулка Розов вышел к проспекту Мира, шумному и широкому, с мощным потоком автомашин разных марок и модификаций. Вдруг бежевого цвета внедорожник «Нисан» выделился из этого ада и на большой скорости помчался прямо по пешеходной дорожке. Не смотря на свою хромоту, Анатолий среагировал на это странное поведение неизвестного автолюбителя, «рыбкой» прыгнул на капот иномарки. Но больное колено в полёте разогнуть не успел. Да и не смог бы. Послышался жуткий скрип тормозов и звон разбитого стекла.

Водитель «сумасшедшей» иномарки нажал на газ, и в машине, вместе со своими пассажирами, исчез в потоке автомобилей. Упавший на газон Розов только по счастливой случайности не оказался под его колёсами.

Правая штанина брюк у Анатолия была порвана. Из пореза на коленке сочилась кровь, над правой надбровной дугой появилась ссадина… В общем, отделался довольно легко. Небольшими ушибами. Но он понимал, это был явный наезд. С какой целью? Убить, искалечить или запугать? Но за какие дела? Пока причин не существовало.

Как всегда, на месте происшествия, очень «вовремя» появилась машина ГИБДД, новенький специализированный «Форд». Из её салона выскочил худой и низкорослый лейтенант в милицейской форме представился, флегматично афишируя, звание, должность и фамилию – Курилов.

– Вы не очень пострадали?– Полюбопытствовал он.

– Не очень. Успел среагировать на… наезд. А хромаю на правую ногу уже давно. Получил ранение, когда работал в уголовном розыске.

– Это заслуживает уважения. Но надо же внимательно пот сторонам смотреть,– наставительно заметил Курилов, внешне похожий, по сравнению с Розовым, на подростка.– Впрочем, виноват! Тут бы никто не среагировал. Явный наезд или за рулём абсолютно пьяный новичок. Надо же, проехать по пешеходной дорожке. Ведь и причин с дороги сворачивать не имелось.

– Да, я двигался по пешеходной дорожке.

– Садитесь в машину, уже мягче и проще сказал лейтенант, – довезу вас до приёмной «скорой помощи». Там вашу коленку перевяжут. Вы запомнили номер, цвет, марку автомашины.

– Это был внедорожник «Нисан», бежевого цвета. Номера не запомнил, не успел,– садясь в машину рядом с лейтенантом, который был одновременно и водителем, сказал Розов.– Да, не стоит его искать. Сейчас бесполезно. Я и не пострадал. Брюки только жаль.

– Нарушителя найти трудно, но можно,– лейтенант стронул с места свой «Форд».– Может быть, это и преступник. Чёрт знает, кому права на вождение автомобилей выписывают! Химичат инструкторы… поэтому и бардак на дорогах. Если претензий к нарушителю не имеете, то я у вас и документы спрашивать не буду.

Розов протянул Курилову свою визитную карточку, где имелись все необходимые сведения. Явно, сотруднику ГИБДД не очень-то хотелось организовывать погоню, причём, неизвестно за кем, да ещё непонятно, в каком направлении и сообщать своим по рации о случившимся.

Свидетелей дорожно-транспортного происшествия не оказалось поблизости. Вернее, те, кто что-то и видели, не посчитали для себя возможным терять время из-за… пустяка. Всё ведь обошлось. Спасибо ещё, что Курилов почти в это время выезжал из переулка на проспект Мира на своём «Форде» и увидел не само происшествие, а его результаты – поднимающего с земли с рваной штаниной и порезанным коленом Розова, осколки битого стекла…

По дороге, всё же, хоть и был Курилов на вид флегматичным мужиком с замашками меланхолика, он прямо на ходу передал по рации: «Говорит четырнадцатый! Внимание всем постам ГИБДД! Совершён наезд на прохожего на перекрестке проспекта Мира и улицы Корябова! Задержать внедорожник «Нисан» бежевого цвета с разбитым передним стеклом! Повторяю!..».

– Не стоило бы,– сказал Розов,– ничего страшного не произошло.

– Да ни черта никто и никого не найдёт!– Доверительно сообщил лейтенант Анатолию.– Проспект пересекают шестнадцать улиц, не считая переулков. А дальше, в правую сторону, роща, причём, ни одна, и два городских парка. Отъедут в сторону – да и затеряются.

– Встанут где-нибудь, в тенёчке, и кого-нибудь на попутке пошлют за ветровым стеклом в магазин автозапчастей. Сейчас всё можно купить, были бы деньги.

– Точно,– кивнул головой Курилов, въезжая во дворик довольно солидного лечебно-профилактического комплекса, при котором и находилась ближайшая служба «скорой помощи» города.– Концы трудно будет отыскать, и всё потому, что вы ни запомнили номер машины.

– Если бы я старался что-то запомнить, а не спасать свою шкуру,– пошутил Розов,– то вам меня пришлось с проспекта Мира транспортировать сразу в морг.

– Правильно. Согласен.– «Форд» службы ГИБДД остановился перед высокими мраморными ступеньками, ведущими к высокой и широкой двери.– У них что-то наподобие перевязочного пункта. Бывай! Девчата тут тебя быстро приведут в порядок. Может, попутно и женишься.

Рванув с места в карьер, сотрудник ГИБДД уехал. «Ни дать – ни взять, сказочный гном в милицейской форме,– подумал Розов, рассеянно глядя вслед машине,– периодически плюющий на свои прямые обязанности, делающим людям добро по службе и наполовину».

Но благо, что всё обошлось. Номера наехавшей на него автомашины Анатолий не успел запомнить, но ему показалось, что за рулём «крутой тачки» мелькнула рожа Валеры-собачника, того самого, который выместил зло за исчезновение своего кобеля на Шуре Брикове. Это, скорей всего, была жестокая месть за то, что Розов преподал урок представителю среднего бизнеса и его друганам… после собрания владельцев съеденных и проданных Вороньим Глазом их четвероногих друзей. А может быть, за действиями Валеры стояло ещё что-то? Как знать.

При своём врождённом благодушии Анатолий не принадлежал к числу тех, кто запросто прощает своим недругам и оппонентам всяких мастей подобные «шутки». Думая о неудачной прогулке по проспекту Мира, он терпеливо отдался во власть эскулапских стараний молодого горбатого парня-врача и двух юных медсестёр. Все трое перекидываясь с ним шутками, быстро и довольно неплохо обработали его не существенную рану на ноге, не забыли и о ссадине на лбу. Сделали перевязку, заодно и укол против столбняка. В целях профилактики.

Поблагодарив людей в белых халатах, Анатолий вышел за пределы царства городской «скорой помощи». Госпитализация не потребовалась. Да и укол от столбняка ему, видимо, был сделан только потому, что он возможно юбилейный, какой-нибудь, пятитысячный, пациент данного пункта быстрого медицинского реагирования. Неважно. «Но если что-то почувствуете неладное со здоровьем – приходите. Тошноту, головокружение, ослабление зрения…»

Не откладывая горящего дела на завтра, Розов отправился навестить на улицу Полтавскую Луизу Анисимовну Рогалёву и её нового внука Шуру Брикова, а заодно поинтересоваться… здоровьем Валеры-собачника. Анатолий, не забыл, где проживает добросердечная и бодрая старушка, поэтому без особого труда разыскал её квартиру. Но в неё не надо было звонить, сыщика встретила почти распахнутая настежь дверь. Вытащив из кобуры под пиджаком свой «ПМ», он перевёл флажок предохранителя на «стрельбу». Пистолет уже находился на взводе.

Ворвавшись в прихожую, потом в большую комнату, он чуть было не сшиб с ног Анисимовну, стоящую сиротливо у стола. Она была в длинном и широком чёрном платье, отрешённая от внешнего мира… Не испугалась и не удивилась, увидев человека с оружием в руках, и, скорей всего, не спросила, а подтвердила сам факт:

– А, это вы, Анатолий.

– Извините,– Розов спрятал пистолет в кобуру под пиджаком,– я думал, Луиза Анисимовна, дверь открыта… показалось, что не всё в порядке. Александр, наверное, на работе?

– Нет. В морге.

– В морге? Что он там делает?

Из воспалённых глаз пожилой женщины покатились слёзы. Она, вытирая их цветистым сатиновым платочком, дёргала головой, как будто кланялась кому-то невидимому, но очень дорогому, очень близкому для неё.

– Его убили сегодня ночью, когда он возвращался с работы… Задушили,– объяснила Луиза Анисимовна. – Не далеко от гаражного кооператива «Лилия».

– Понятно…

– Что же вам понятно? – Она подняла вверх глаза.– Одного внука убили, теперь – другого. Что вам, Толя, понятно?

– Успокойтесь, пожалуйста. Тут ничего не поделаешь. Я знаю примерно, кто это мог сделать. Догадываюсь.

– Нет, не Валерий Анфисов, то, что из-за собаки потерянной… ударил тогда Шуру. Не он.

– Почему вы так считаете, Луиза Анисимовна?

– Отыщите, прошу вас, Анатолий, найдите убийцу, – вместо ответа с горечью сказала она.– Я хорошо заплачу. Деньги найдутся. Куда мне их теперь-то беречь?

– У меня сейчас дело,– он начал было оправдываться. Но, тут же, глядя на убитую горем женщину, твёрдо пообещал.– Найду!

– Полиции на Шуру начихать. Он для них – никто,– тяжело вздохнула Анисимовна,– не человек… Правда, пообещали. Но найдите убийцу, Толя! Я прямо сейчас расскажу, что знаю.

А поведала она немало, потому что за день до своей гибели (как будто знал) Бриков расслабился и доверительно ей сказал: «Дорогая моя матушка, Анисимовна, если, кто меня и задушит, то это будет Удав». После такого странного признания своего нового внучка, Рогалёва решительно отобрала у него недопитую бутылку с водкой, что её чадо… бредит. Но Шура, тут же, в удачной попытке водрузить «священный» со спиртным опять на стол, развеял её сомнения и доказал, что это не бред и не белая горячка, что Удав – не змея, а кликуха-погремуха.

Три года тому назад Бриков в Твери был случайным свидетелем того, как его знакомый Гога (он же Глеб) Самсонов, по клике Удав, запросто задушил постового полицейского в небольшом скверике, неподалеку от железнодорожного вокзала. То ли у них раньше были между собой какие-то счёты, то ли мент не понравился бандиту… Не так, скажем, улыбнулся. А шатающийся по свету «истребитель собак» отдыхал рядом на скамейке и всё это видел.

Раньше они встречались, и Удав даже угощал убогого бомжа конфетами и пивом. Но теперь, когда Вороний Глаз, стал свидетелем убийства, да ещё такого… Одним словом, Гога заметил Брикова и узнал его, но не успел тут же задушить и своего давнего «приятеля». Шура вовремя решил слинять подальше от опасного места и «доброго» друга, петляя по закоулкам, прячась от Удава в подъездах домов. А ранним утром Вороний Глаз спешно оторвался из Твери на первом же товарняке, на тормозной сцепке. И вот полторы-две недели тому назад, собирая возле одной частной клиники пустые бутылки, Бриков увидел Удава. Тот сидел в беседке, был в больничной пижаме, курил, покачивая ногой, и вёл светскую беседу с дамой. Вероятно, Самсонов был большой сердцеед.

Удав и Вороний Глаз, понятное дело, узнали друг друга. Но Гога сделал вид, что не приметил своего старого знакомого, бомжа. Пути господни неисповедимы. Гора с горой не сходится, а человек с… кирпичом запросто встретится. В данном случае, с шёлковой удавкой. Ибо, кроме всего, прочего Глеб (Гога) Панкратович в это время находился в бегах. А тут… притулился в клинике. Видать бабки имелись заметные и на приобретение новой ксивы, и на «стационарное лечение».

– Спасибо,– поблагодарил её Анатолий,– очень ценная информация. Удав сейчас в розыске, опасный рецидивист-убийца. За его голову полиция много даст, точнее, не даст и полкопейки. Вернее, тому, кто его просто ликвидирует или покажет, где он находится, полагается солидная награда. Я в этом уверен. Всё очень просто и опасно. Я вам, Луиза Анисимовна, чисто по-человечески, не советую давать органам милиции ни какой информации. Если я обещал, то отыщу Удава. Оперуполномоченные уголовного розыска будут довольны.

– Берегите себя, Анатолий. Если уж он так опасен, то и не надо его искать. Бог с ним! Шуру не воротишь, не оживишь,– она грустно улыбнулась, стала из-за стола и достала из серванта тарелку с селёдкой и сыром, нарезанный хлеб и раскупоренную бутылку с водкой.– Скоро придут соседи. А гроб и одежду отвезут прямо в морг. Вы останетесь? Нет?

– Не могу. Да и нет смысла…

– Я понимаю. Тогда помяните его, Толя. Прекрасный это был молодой человек. Так я толком и не узнала, кто он и откуда. Но это не так и важно,– она налила ему полный гранённый стограммовый стаканчик. – Помяните Шуру. Он сейчас в раю. Таких людей Бог не забывает.

Он сначала взял стаканчик из её рук и собрался выпить водку. Но вдруг поставил его на стол. Анатолий явственно услышал в своей голове голос Лепина: «Не пей, Толя, за упокой его души. Я оживил этого… сраного бомжа. Оказывается, ему ещё рано… собираться в дорогу. Не заслужил он земной смерти. Скажи старухе, что, мол, редкий медицинский случай… он не умер, а только передавлена сонная артерия. Сбежит он из морга. Саганы дают ему эту возможность. Но не потому, что это… дерьмо такое уж хорошее. Просто ему на Земле ещё надо… поплавать. Как свои дела закончишь, мигом ко мне».

– Чего ж ты не пьёшь?– От обиды старушка перешла на «ты».– Или за человека моего Шуру не считаешь?

– Успокойтесь, я его считаю за человека. Вы мне лучше одно скажите. Ему… то есть вскрытие его тела делали?

– Я категорически запретила? И сказала врачам, чтобы не смели! Что там резать? Ясно, что задушили…

– Дело в том, что я за помин… живых людей не пью. Я знаю и чувствую, что часа через два он к вам придёт. У него, как бы, сон… Передавлена сонная артерия. Редкий случай в медицинской практике, но такое… бывает.

– Дак, как же? Я ведь уже и гроб заказала и всё… остальное.

– Не знаю,– коротко сказал он.– Мне надо спешить. Как-нибудь навещу вас обоих. А Удава обязательно… отловим.

Анатолий схватил кусочек сыра и запихал в рот, и тут же выскочил на улицу. К счастью, невдалеке, тут же, во дворе стояла уже знакомая ему машина «Нисан»… уже с новым передним стеклом. Сколько же машин у этого хмыря Валеры? Может, не его… Какая разница! Именно он, этот автомобиль должен был стать орудием убийства. Именно его, Розова, хотели лишить жизни…

Розов поднял с земли кусок старой ржавой трубы, видимо выброшенной прямо на улицу кем-то из жильцов дома после ремонта, возможно даже из тех, кто в «светском обществе» корчит из себя страшно интеллигентного человека. Но труба эта оказалась кстати. Именно ей, не обращая внимания на редких прохожих, которые не стремились вмешиваться в происходящее, он начал крушить «иномарку». Брызгами летели стёкла, крошились фары, хорошо проминался и новенький кузов.

– Эй, гад!!!– Это выбежал из подъезда напротив толстопузый бизнесмен Валера Анфисов, но, увидев Анатолия, приостановил свой шаг, пятясь назад и бормоча.– Я не убивал Брикова. Я не убивал…

– Допускаю, что так,– Анатолий, припадая на правую ногу, догнал его и в ярости ударил трубой по правой руке, чуть ниже локтевого сустава. Послышался вопль Валеры и хруст ломающейся кости. – Ты его не убивал, скот! Ты хотел убить меня!

Сыщик схватил его за шиворот куртки и потащил к забору, где росли пышные тополя и кустарник. Розов с большим удовольствием ударил его ногой в пах, отчего собачник упал на траву, чуть не разбив затылок о бетонный столб забора. Анатолий молча вытащил из кобуры пистолет и направил его на Анфисова. В нос сыщику ударила резкая вонь. Предприниматель со страха обгадился.

– Я не хотел тебя… вас убивать. Только попугать… потом,– забормотал, близкий к обморочному состоянию Анфисов,– меня заставили, ткнули в спину ствол… Он был один, он следил за тобой. Мы ждали долго…. Он грозился меня пристрелить. Я вынужден был тебя сбить машиной. Он…находился на заднем сидении… вооружённый…

И то, что рассказал Розову бизнесмен, буквально ошарашило и сбило с толку Анатолия. Его удивлению не было предела.

Получив от Анфисова исчерпывающую информацию и оставив его лежать под забором, в интенсивном и нервном раздумье побрёл Розов по улице в сторону городского парка. Рассеянно наблюдал за прохожими, играющими детьми. Немного посидел на скамейке. Потом прошёлся по магазинам, шикарным и не очень. Он вёл себя, как человек, который пытался что-то вспомнить и никак не мог. Рассеянно разглядывал богатый и дорогой ассортимент на витринах одного из гастрономов.

Постепенно его мысли вернулись к делу по убийству Арефина. Явно, следствие заканчивалось. Никто не хотел мудрить. Да и стоило ли? Если, к примеру, у собаки всего четыре лапы (речь не о мутации), то только сумасшедший или, типа, авангардист, причём, далеко не каждый, рискнёт изобразить её на холсте с пятью «приспособлениями для хождения», шесть, семью и т. Пусть даже это будет на нелепой картине собака-сороконожка; пусть именно такой представляет себе художник…

Но разве от его «особого взгляда» переменится суть происходящего, действительность реального мира? Навряд ли. Псина останется такой, какая она есть. Не стоит ничего «придумывать», потому что всё уже… существует. Даже собаки-сороконожки… Да и вопрос об искусстве дискуссионный, и в любом случае художник прав, если он… художник. Когда искусство убеждает, то пусть у собаки вместо хвоста висит хоть Царь-пушка, а вместо головы торчит… газетный киоск. Но следствие, тем более по «мокрому» делу – реальность в том «временном» пространстве, в котором мы себя ощущаем. Есть конкретные совершённые дёйствия и за ними – преступник, за спиной которого кто-то и что-то может быть, но не обязательно. Но ведь и не спрячешь голову, как страус, в песок; не уйдёшь от того, что с налёту непостижимо, не понятно, не зримо, не ощущаемо… Так ли? Возможно, просто надо быть наблюдательней. Не больше.

Логически, исходя из имеющихся фактов, Емельянов мог быть преступником. «Может, всё-таки, он убийца? Кто же ещё? Зачем лепить к делу кого-то… другого, приклеивать, так сказать, к собаке пятую ногу и потом пускать невинного человека «паровозом» туда, где Макар телят не пас? Получается, что Игорь Жуканов сумел (и довольно быстро) докопаться до истины, до сути дела, а потом уже и он, Розов. Всё проще простого, и мудрить не надо.

Два мужика-строителя поддали вместе перед окончанием рабочего дня, потом добавили ещё… в старом разваленном доме. Там и нашли, случайно обнаружили, эту злополучную саблю, между кирпичной кладкой. Здание под снос, и его уже начали ломать. Не знали, как поделить клинок? Вряд ли. Что же другое? Снова выпили в овраге, и потом пошли разговоры в духе «ты меня уважаешь». Ах, нет! Но факт остаётся фактом, человек убит и ни чем иным, а саблей. Какие тут ещё нужны мотивировки, когда выходят порой из себя совершенно не пьющие люди, звереют.

Жизнь так ими крутит и проверяет на прочность и «вшивость», что, поддаваясь всплеску негативных мгновенных эмоций, они, без видимых на то причин, кончают жизнь самоубийством; выбрасывают из окон собственных детей, кухонными ножами потрошат соседей.… Получается, абсолютно прав Лепин, что в человеке с момента его появления на Этом Свете заложена Программа Уничтожения, а созидает он по ходу действия. Именно Цивилизация Творцов желает, чтобы он созидал, чтобы оставил что-то ценное для тех, кто идёт сюда следом за ним, чтобы его жизнь в Данной Формации Земной Обители не была скучной, бессмысленной и безрадостной. Без этого тоже нельзя. Но главное заключается в том, чтобы родить себе подобное (пусть только внешне) существо.

Но ведь это только традиционная Программа Свыше для всех без исключения, не больше… даже камень порождает камень. Получается, что самая главная задача явлений, предметов, существ – «родиться, чтобы… умереть». Скорей всего, так происходит во Всех Мирах, не только здесь.

В чём же величие самого процесса и факта Эвтаназии, которой руководит в Данной Обители рядовой крановщик Лепин? Очень просто объяснял суть и значение этого явления Григорий Матвеевич. Прошёл «лечебно-оздоровительную процедуру» – уступи место другому, а сам (духовная субстанция), что называется, лети дальше… если сможешь, если тебе дано. А то ведь может совершиться не такой уж и дальний, и приятный полёт. Но всё происходящее – для пользы общего Мирозданческого Дела.

Как прост процесс уничтожения! Совсем скоро будут разрушены старые здание, в стенах которой была найдена эта сабля. Но ведь и этих, отживших положенных срок, домов тоже имеются, так называемые, души и множество тел, состоящих из более «тонкой» материи. Значит, их материальные субстанции (пусть в изменённом виде) но появятся в Иных Мирах, доказывая своей бессмертной сущностью, что Вечность и Беспредельность жизни, не миф. Но воспевать земную смерть (пусть уход в Иной Мир) глупо и ещё смешнее становиться «вершителем судеб», когда тебе это не дано. Живи на Земле и радуйся тому, что живёшь.

Но только не надейся, что где-нибудь, на Марсе, Высшая Цивилизация Огня объявит тебя героем, только за то, что здесь, на Земле, в образе и подобии Человека, ты «мочканул» прохожего лопатой. Пусть даже только для этого ты появился в Земной Обители, но знай, что сделали тебя Космические Силы убийцей не за великие твои заслуги в предыдущих воплощениях, а за серьёзные грехи. Ты, просто сейчас, искупаешь их, как тебе велено… Но это уже не твоя беда, а просто ты «в руце божей». Правда, суда, как правило, не избежать тому, кто совершил преступление. Речь идёт об обычном земном суде, в рамках существующих законов того или иного государства. Жить, конечно, надо «небесами», но свято соблюдать правила той Обители, которая тебя, как смогла, приняла, согрела и приютила, пусть только на время.

И вчера, и сегодня, и завтра, и… прямо сейчас, наверное, до очередного Всемирного Потопа с раннего утра и до позднего вечера свежими газетами будут торговать. Веяние времени, когда активно «сапоги начал тачать пирожник».

Сотни названий периодический изданий самых разных направлений, но всё в них, как под копирку: криминал, секс, кулинарные рецепты, лечение травами, гороскопы, анекдоты, кроссворды… Бог с ним. Народ уже начинает привыкать к тому, что его методично зомбируют… в правильном направлении. Но написано это почти эмигрантским языком и со слабыми претензиями авторов «шедевров» на относительную грамотность, зато – с большими амбициями. Самая главная тема, после рекламы, проста, как сибирский валенок: «Кому на Руси жить хорошо». Прочитав даже ничтожную часть всего этого, невольно подумаешь и вслух скажешь про изложенное: «Оно – не есть истина. Оно придумано и написано под диктовку тех, кому такое… мракобесие выгодно».

Что ж, не мешайте магнатам от СМИ делать свой бизнес. У них это получается, потому что даже в газетах, считающих себя очень сёрьёзными и мудрыми, нельзя обойтись от «сенсационных» сообщений, порой высосанных из пальца или из другого (внешне напоминающего палец) органа человеческого тела. И уже многим, причём, очень многих, становится интересно, какого, к примеру, цвета плавки, допустим, у мэра города и чем он закусывает водку. «Знаете, ведь это любопытно». Тогда, почему ему совсем не интересно, что ест и пьёт какой-нибудь нелегальный грузчик из «левого» магазина или санитарка хирургического отделения районной больницы? Конечно же, конечно, дорогие мои средняя месячная заработная плата становиться всё выше и выше и она уже составляет более семнадцать тысяч рублей (на начало 2009 года).

Не здорово, конечно, платят, но сносно… Правда, не так трудно взять заработок школьной уборщицы и приплюсовать к нему (далеко ходить не будем) то, что имеет наличными за месяц простой начальник цеха рядового нефтезавода… Ну, и зачем тогда, скромничать, господа журналисты? Средняя заработная плата у этих двоих граждан гораздо больше, чем семнадцать тысяч рублей. «Да нам в таком славном положении ни какие кризисы не страшны экономические!».

А если к ним «приклеить» и третьего, безработного, и разделить их совокупный месячный доход на три части, всё равно, здорово смотрится – минимум тысяч по пятьдесят на брата, никак не меньше. Получается, что, если брать… в среднем, то у нас и пресса бесцензурная. Каждый средний, как бы, журналист свободен, как птица.

Не столь важно, что живёт он на птичьих правах. А те, кто раньше находились под «гнётом цензуры», ныне… в списках не значатся. Их сожрала «свобода» и безжалостно выплюнула в пространство, давно уже освоенное гражданами без определённого места работы. Бомрами, одним словом. Однозначно и определённо: «Его улыбка нам не нравится, да и походка – не красавица».

Сегодня у газетных лотков и киосков особое оживление. Самый первый человек России (не понятно, как они определяют, кто первый, а кто – второй) опять где-то и кому-то давал интервью. В нём он очень многое обещает «простым» людям России. Господи! Как на душах-то радостно! Нам бы побольше таких обещаний. Когда их мало, вся страна без них задыхается. Ни денег, ни хлеба не надо, а вот – обещания подавай. Сотни тысяч и, пожалуй, миллионы рук тянутся к трибунам. Добрые люди с нетерпением ждут обещаний. Но того не ведают, что мерзкие души запросто могут пообещать всё, что угодно, но не сдержать слово. Откуда только такие господа и дамы берутся? Ни на что не способные – ни под поезд броситься, ни отобрать у воров и жуликов награбленное народное добро…

Своими действиями довели нормальных людей до краая. У них начинается… общенародная ломка, они устали жить без регулярных доз продуманной и запрограммированной лжи. Вынь да положь новую сказку! «Мы все на митинг выйдем и всенародно потребуем от вас, рулевые наши, всяких и разных обещаний». Чем больше пообещаете, тем… Правда, сейчас обещанного ни три года ждут и даже ни четыре, а целых… пять. А там всё начинается заново.

Розов и улыбнулся и вспомнил одного соседского мальчика. Так вот, его бабушка каждый год (в течение восьми лет) обещала сводить внучка в цирк. Давно уж той старушки, Обещалкиной, нет в живых. А внук вырос, крепко на ножки встал, теперь депутат… и обещает, обещает, обещает. Очень азартно это делает, особенно старается перед очередными предвыборными «гонками». Хоть и знает, что, по сути, он уже там, в обойме, но мало ли… Очко играет, что называется.

Безмятежно распевает частушки собственного сочинения пожилой, провонявший сивухой, мужик, аккомпанируя себе под старенький баян. Ему даже кидают мелочишко (внучкам на молочишко) в изрядно замызганную шляпу, что ютится у его ног, между стоптанными башмаками. Он задорно не поёт, а горланит: «Приходи в мой банк, Афоня! Я тебя отлохотроню!».

Ещё как отлохотронят, по полной программе. У них на руках имеются специальные лицензии, выданное для того, чтобы (через денежные ссуды, выданные под грабительские проценты и на кабальных условиях) отправлять желающих «жить красиво» на городскую свалку, а то и сразу… в петлю. Очень добрые дяди и тёти активно помогают многим тысячам отправиться в Мир Иной. Эвтаназия ныне в царской короне… Не просто щеголяет, но и спит с ней и по большой и малой нужде в сортир ходит.

Тут, перед самой вокзальной площадью, у множества газетных киосков, лотков и лавочек часто появляется сумасшедший, приятно одетый и довольно интеллигентный мужик. Он постоянно скупает почти всю свежую прессу. Видать, господин псих не из бедных. Аккуратно загружает свои покупки в два огромных импортных рюкзака, а потом демонстративно, прямо перед стоянкой такси рвёт газеты… на мелкие части. При этом ругается громко, но культурно, без матов. Его не любят уборщики мусора в железнодорожной форме и даже нередко бьют, его гоняет линейная милиция, общипывают бичи, бомжи и бомры…

Но Гуня (так его прозвали за нудный монотонный голос) упорно и регулярно приходит сюда. У него окончательно съехала крыша на почве газетной информации – жуткой, нелепой, юморной, несуразной, иногда, правдивой и порой маразматичной.

Каждый второй сейчас в Росси похож на Гуню, только многие это тщательно скрывают, иные просто боятся признаться себе в этом. Своей мыслью-открытием однажды Анатолий поделился с молодым журналистом из газеты «Свободный голос, открытый взгляд», полулегально принадлежащей какой-то официально не зарегистрированной партии, Венькой Крапивиным. «О, нет, старик,– возразил тот,– на Гуню походит каждый первый. А если он ещё и журналист, то Гуня ему в подмётки не годится. Мы, репортёры, объелись всего этого дерьма. Но мы пишем, потому что… свободные. Но пойми, старичок, мы свободные в тех рамках, которые установили, в противовес нашему уже не очень острому желанию самовыражения, владельцы изданий, партии, политические и криминальные группировки, кланы, бизнес-центры, магнаты… Видел когда-нибудь свободно порхающую птичку, но… в клетке? Видел. Ну, тогда ты – молодец. Понятливый!».

На сенсации Анатолий был не падок, какими бы они ни являлись – мистическими или сексуальными, политическими или социальными. Но номера некоторых газет перечитывал, вернее, отдельные публикации, которые стояли под модной рубрикой «криминальная хроника». Забегал он иногда и в редакцию газеты «Свободный голос, открытый взгляд», где и познакомился с репортёром Вениамином Крапивиным, который, чаще всего, писал про угланов, известных и не очень, отловленных и простроенных, завязавших и тех, которые пока на свободе, не осуждены или находятся в бегах.

Венька был младше Розова на год, и факультет журналистики заканчивал не здесь, а на Урале. Сюда, в этот город, его занесло, как говорится, попутным ветром. Ему показалось, что именно в этой газете, непонятного толка и направления, он нашёл себя. Определился, прежде всего, как человек и журналист. Надо сказать, что за оперативность в работе, умение логически мыслить, находить и достойно подавать интересные темы и факты, довольно своеобразно и грамотно писать его уважали коллеги и начальство. Несмотря на его молодость.

Несомненно, этот низкорослый, узколицый и белобрысый мальчик в роговым очках обладал редким типом мышления, так называемым, смешанным, состоящим из аналитического и ассоциативного. Обладал проницательностью, но при этом его можно было запросто и свободно разыграть в дружеской беседе, подсунуть ему, ради шутки, «липу», но вовремя… остановить.

Ведь Крапивин мог тут же броситься добывать не существующий в природе, сенсационный материал. Наивность его шла от большой веры в чудеса – и в добрые, и в злые. Да и, по сути, он был прав. Ведь всё, что ни происходит вокруг – от человеческих добрых и порочных действий до рождения капли росы – есть тайны и загадки.

По его глубокому убеждению, официальная фундаментальная, да и, пожалуй, прикладная наука, как сидела, так и сидит голой задницей в грязной луже и уверенно полагает, что постоянно делает открытия и разгадывает загадки, а на самом деле собирает жалкие крохи. Максималист Венька (возможно, и не справедливо) считал, что сельский полупьяный пахарь (который давно уже не пашет, но не по своей воле) знает порой больше в области языкознания, то бишь, глоттологии, чем какой-нибудь, активно прославленный академик-лингвист.

Причина в том, как объяснял Вениамин, что тот же земледелец больше живёт подсознательным чувством и разумом, а не земным сознанием, которое, чем стройнее, тем… смешнее. Крапивина переубедить было трудно. Но абсолютно наивен он был только в одном – не отрицал самых не вероятных природных и прочих явлений. Снежный Человек, Лохнеское Чудовище, Левитация, Ликантропия, НЛО, Аномальные Зоны и так далее. Все эти существа, предметы и явления одного порядка отнесены к разряду (главным образом, официально) не имеющих места быть.

Таким представлялся Розову характер репортёра. Анатолий считал, что именно из таких, как Венька, получаются прекрасные сыщики. Но происходит такое только в том случае, если их, «фантазёров», не затягивает из реальной среды в свои «зоны» нечто потустороннее и, по мнению подавляющего большинства «официальных» источников, учёных и прочих авторитетов, абсолютно не реальное.

Но, к счастью, Крапивин барахтался в грязной повседневной действительности, как весёлый и бесшабашный пловец, решивший переплыть огромное озеро, да ещё во время затянувшейся на долгие годы социально-экономической бури, искусственно и умышленно сотворённое из гигантских фекальных сбросов и стоков.

– Мужчина! – К Анатолию подошла жуткая на вид, с изрядно помятым лицом и одеждой, вокзальная женщина.– Мужчина, продайте мне сигарету! Я заплачу.

Господа, не спешите держать экзамен в высшую (очень платную) школу оракулов и провидцев. Начинайте с малого. К примеру, попытайтесь определить, сможет ли эта женщина в ближайшее столетие стать, к примеру, владельцем всем известной фирмы «Мегафон» («вместе они смогут больше»). От правильности и однозначности данного прогноза зависит дальнейшее развитие ваших эзотерических способностей.

Розов угостил перронную красавицу и, прихрамывая, торопливо пересёк привокзальную улицу, дабы избежать назойливых бесед с назойливой и неповторимой мадам. «Всё-таки, надо было с Венькой встретиться и посоветоваться,– прикинул мысленно Анатолий.– Он парень – не дурак, да и раньше времени про не завершённое дело с газетной полосы каркать не станет». Но сначала Розов решил посетить Эвтаназитёра.

Вид у Григория Матвеевича был усталый и даже озабоченный. Он сообщил, что врач «по простудным заболеваниям» продлил время его лечения в домашних условиях. Лепин, конечно же, не забыл сказать, что, в случае необходимости, он всегда может в любой момент вылечить себя сам. Но зачем? Он, хоть и Эвтаназитёр, но должен жить и по законам Данной Земной Формации.

Его, как ребёнка, радовало, что не так давно, нынешней зимой, на швейцарской горнолыжной базе в Давосе собрались политики и магнаты более чем сорока стран Мира. Там они, понятное дело, не принимали участия ни в каких малых и гигантских слаломах и даже, вместо «Шампанского» (в целях экономии) пили обычное белое вино… «Сильные мира сего» собрались в один пучок в этом живописном месте для того, чтобы выработать всеобщие планы по борьбе с глобальным экономическим кризисом. И когда один плюгавенький господин сказал, что правительство его страны и в дальнейшем намерено поддерживать ведущих предпринимателей, «чемпионов» (тех, кто занимается присвоением природных богатств отчизны, принадлежащих народу), то душа Эвтаназитёра возрадовалась.

Ведь тот же господин выразил мнение, что бедным (не понятно, откуда они появились в богатой стране) помогать надо, но не деньгами… Одним словом, получалось так, что помощь им надо оказывать… добрым советом. Не напрасно после этих дискуссий в Давосе возрадовался Григорий Матвеевич. Весь этот (и подобный ему) бред убедительно говорил о том, что «чипы» многочисленных «хозяев» жизни приступили к выполнению приказа по уничтожению Человечества.

Верные слуги Царя Успения (в лице ведущих политиков и магнатов Мира) начали действовать. Ведь они тогда не знали, что сборище это посвящено отнюдь не борьбе с Мировым экономическим кризисом, а уничтожению Человечества… Нынешним летом у них многое стало получаться. Сотни тысяч людей на Земном Шаре (в данной субстанции), благодаря «мудрой» политике руководителей многих стран, отправились в Мир Иной. Не было другого выхода. Впрочем, о чём жалеть. Там их ждут самые лучшие и совершенные Обители.

Нюансы Эвтаназии порой были до такой степени парадоксальными и смешными, что даже у хронически лысых людей начали расти на головах волосы, но только затем, чтобы встать дыбом. В одной из российских популярных телевизионных передач шла серьёзная полемика о том, справедливо ли упекли за решётку многодетного отца за то, что он поймал в «неположенном» месте несколько карасей, чтобы накормить голодных детей…

Разумеется, это шоу казалось бы смешным, если бы, по сути своей, не было горьким. Если уже кто-то у кого-то купил даже загородные канавы (вместе с лягушками и карасями), то и, на самом деле, господа нищие, палачи, выбивающие из-под ваших ног табуретки, могут помочь вам только «добрым» советом. Вся забота воров и денежных мешков сводиться к тому, чтобы людям, обобранным дочиста, помочь умереть.

Именно таким фактам радовался Эвтаназитёр. Он-то знал, что радеет, по-настоящему, за истинное светлое будущее людей Этого Земного Мира, но только не здесь, а в Других Мирах. Правда, и там хватает Помощников Смерти, ибо она и есть рождение. Появился где-то и кем-то на Свет, значит, не потенциально, а фактически – уже умер. А если умер, то, получается, снова – родился. А если точнее, то ничего не рождается и не умирает, а существует всегда и везде. Идёт перераспределение Мирозданческой Энергии, её «переброс», транспортировка из Мира в Мир, из одного состояния – в другое.

Григорий Матвеевич доверительно сообщил Розову, что недалёк тот час, когда во множестве земных стран, точнее, в Кодексах их Основных Прав, в Конституциях, будет утверждено «Право гражданина на Смерть». Потом депутаты и юристы приступят к разработке основных положений важного государственного документа – «Летального права». Всё очень просто: человек имеет права умереть, когда ему этого захочется (и без его особого желания), любым способом, с помощью врачей и киллеров и т. д. Необходимо Человеку создать все условия для скорейшего ухода в Иной Мир.

А ведь во многих Конституциях различных стран Земного Мира, если и есть намёк о «праве на жизнь», то нет и речи о том, каким образом «простому» Человеку выжить. Получается, что Эвтаназия уверенно шагает по планете.

– У Эвтаназии есть очень добрые и древние традиции,– Лепин, сидя в кресле, блаженно курил папиросу.– Взять, к примеру, то, как младшее поколение помогало старшему у народов Крайнего Севера…

– Может быть, ты мне дашь, хоть слово сказать, Григорий Матвеевич? – Анатолий потушил окурок о дно пепельницы.– Ведь события по делу убийства назревают самые неожиданные…

– Ты мне затыкаешь рот, когда я через земных князей и падишахов руковожу процессом Мировой Эвтаназии!– Возмутился Лепин.– У меня на сегодня запланировано две локальных войны, авария на оной из атомных станций, землетрясение, цунами… не считаю мелочей!

– Но ты начисто забыл, что человек и тоже заинтересован в том, чтобы я нашёл убийцу Арефина! Кстати, как я понял, и твоего тоже. Правда, мне одно не очень понятно, как же, даже в другом времени, могли зарубить именно тебя этой… саблей. Ведь ты можешь ловить руками пули, растворяться в воздухе, оживлять себя и других, лесть смертельные раны… Ведь эта сабля должна была переломиться о твою шею, как соломинка! Почему этого не произошло?

– Только потому, что эта сабля переброшена в Этот Мир из Обители Саганов. Возможно, ты понял, Толя, что не случайно на кусочке коже была написана и твоя фамилия… Это знак. Впрочем, ты – тупой, как почти каждый на… Земле.

– Возможно, я не так мудр, как ты, но…

– Никаких «но». Ситуация оказалась, вполне, исправимой и не подвластной влиянию даже не слабой Цивилизации Творцов. Саганы покруче, ибо они ближе очень многих к Истине. Я ведь, Толя, тоже не всё понимаю. Да и нет такого существа, которое бы всё знало и въезжало в любую тему. Только Господь Бог. И если он даже допустил то, что над Христом был произведён явный процесс Эвтаназии, то такое ведь что-то значит…

– Я до сих пор не понимаю, кто такой Христос…

– И не надо тебе понимать и знать, кто он такой. Во всяком случае, честный и прекрасный человек. Он далеко не из тех высокопоставленных «святош», которые на его имени делают себе карьёру и создают блага конкретно для себя и своих… нет, не пастырей, а своих ближних. Как ты не понимаешь, что идёт спекуляция Высокой Моралью под масками… Блаженства и Святости.

– Ты меня совсем запутал. Я ведь пришёл сюда не за этим.

– Знаю, почему ты здесь, и предупреждаю, что я не обязан оживлять всех тех, возвращать к условной земной жизни людей, которым выпало… уйти. Твоему бомжу, Вороньему Глазу, выпало по Плану Свыше воскреснуть, встать и уйти из морга… домой. Я только исполнитель происходящего… Но ведь надо мной Цивилизация Саганов, которые тоже ведь действуют не от фонаря, а так, как это приказано Господом. А почему так происходит, не мне и не тебе судить. Я всего лишь простой… Владыка Этой Земной обители и крановщик. Я подчёркиваю, что именно «этой земли», потому, что в… пространстве бесконечное множество других, где мы с тобой тоже и живём, и не живём.

Розов снова закурил, ибо от таких речей у него начало ломить в висках. Надо просто напиться «до чёртиков», что бы хоть ничтожную часть этого понять. Эвтаназитёр сообщил, что сотрёт из памяти Емельянова всё то, что Егор Нилович видел по дороге на озеро Зелёное и на берегах его. Кроме того, заверил Розова, что Емельянову ещё не выпала очень дальняя дорога ни в тюрьму, ни на Тот Свет.

Эвтаназитёр поможет своему другу, Егорке, ибо это во власти и компетенции Лепина. Что касается Шуры Брикова, то тут дела обстояли посложнее. Решением Свыше к земной жизни Вороньего Глаза вернулась только его плоть, осознающая себя именно Бриковым. Около десятка «мелких» элементалов, оставшихся в его теле, взяли на себя заботу о том, чтобы мозг бывшего бомжа мало-мальски соображал, руки и ноги, не так резво, но двигались… Духовная Субстанция Брикова уже далеко отсюда. Ей выпала ответственная и важная Мирозданческая задача. Шура уже родился в одной из самых дальних галактик в виде кометы. А его, остававшийся, в сущности, живой труп, будет «болезненным гражданином».

Но до тех пор, пока в него не переселиться один их тех, кому вот-вот настанет время… уходить, не так далеко. Тот, «неизвестный» (Эвтаназитёр, явно, чего-то знал) останется на Земле, но не в виде представителя Цивилизации Вещественных Духов, Домового, Земляного, Лешего, Гробового… Ему достанется, в общем, нормальная «квартира», относительно, здоровое тело Брикова.

– И кем же будет осознавать и считать себя этот человек?

– В данном случае, Бриковым. Так запланировано. Но, естественно, в нём, как бы, в Вороньем Глазе, откроются новые способности и… «таланты». Не знаю, может быть, станет народным целителем или пожелает баллотироваться в депутаты… местного уровня.

Да. Очень скоро из квартиры Эвтаназитёра не уйдёшь, не вырвешься из замкнутого круга его, так называемого, биополя. Не просто биополе, а нечто большее, существующее на высочайшем ментальном уровне. Розов, как бы, нашёл здесь, в его жилище, ответы на некоторые вопросы. Но появились тайны и загадки.

Их уже сейчас оказалось такое количество, что сразу на них не смог бы ответит даже… Великий и Могучий крановщик Лепин. Впрочем, при желании (но по распоряжению Сверху) Эвтаназитёр в один миг дал бы информацию о том, что знает (и даже не знает) сам.

А Венька, тем временем, в кабинете редактора газеты «Свободный голос, открытый взгляд» возбуждённо ходил из угла в угол и, жестикулируя своими хилыми ручонками, торжественно, как на новогодней ёлке, говорил:

– Завтра у меня важная беседа. Еду на электричке за город! Встречаюсь с очень нужным человеком.

– И о чём материал будет?– Поинтересовался редактор.

– Убийство, Адольф Генрихович и… нет, больше ничего пока не скажу. Обещал молчать, как рыба, даже ещё громче.

– Может быть, тебе, Веня, опять кто-нибудь лапши на уши навешал? Могли же тебе сообщить доброжелатели, что на железнодорожной станции Бирюлино два гуманоида из созвездия

Орион изнасиловали Снежного Человека или наоборот.

– Нет! Исключено! Ни каких андроидов на гусеничном ходу. Всё проверено.

– Тебя там не пристукнут?

– Исключено!

– Я понял. Ты встречаешься со своим другом, этим… хромым Сократом, детективом Анатолием Розовым.

– Чушь! С ним-то я уж бог бы поговорить и в другом месте. Ему до таких дел пока расти надо, Адольф Генрихович. Хотя он – парнишка с головой.

– Ты обязан оставить мне координаты вашей встречи с этим инкогнито, Вениамин! Меня не интересуют твои секреты, хотя я имею права быть в курсе событий. Согласен? Я тут редактор или кто? Но я пока не интересуюсь… О месте твоей встречи, неизвестно с кем, я должен знать. Понятно? Мало ли!

– Но у нас в стране, существует мощная мобильная связь. Скучать будете – прогудите мне по мобильнику. Но, впрочем, ваше любопытство закономерно…и резонно. Доложу, что и как, только вам, Адольф Генрихович. Записывайте!

Редактор достал из ящика стола огромный, специальный блокнот, для текущих дел, и записал всё, что продиктовал ему Крапивин, и благословил:

– Шпарь, Веня! Подожди, впрочем. Повтори-ка всё ещё раз. Для уточнения.

– Да не говорю я туфты. Повторяю! Это сорок седьмой километр. Роща с левой стороны. Два километра до Чёртова болота. Там нет ни свидетелей, ни микрофонов-жучков.

– Если тебя не убьют, то пиши об этом или репортаж или расширенную информацию. Как можно короче и быстрее. А уж потом – развернёшься.

– Понятное дело. Встречаюсь с человеком порядочным, не с уркой.

– Будь осторожен.

– А как же!

Выйдя за двери кабинета редактора, Веня уже чётко и ясно представлял, как мается в электричке, выходит в тамбур, время от времени. Он с большим волнением ожидал завтрашнего дня, поездки, поездки, которая приоткроет перед ним завесу очередной криминальной тайны. Чем чёрт не шутит, возможно, он наткнулся на величайшую сенсацию.

На долю Луизы Анисимовны хватило не только радости, но и огорчений. Её Шура, новый внук, вернулся, что называется с того света, но каким-то… ни таким, молчаливым, задумчивым, заторможенным. Он помнил всё, что с ним произошло, и дал в милиции нужные и ценные показания. Врачи, которые хотели его немного подлечить, после возвращения с того света, полежать недельки две в больнице.

Но тут свой характер проявила Анисимовна, категорически заявила «волшебникам» в белых халатах: «Лечить Шуру не дам! Пусть ещё немного поживёт!». Ей буквально чудом удалось не отдать его в их добрые руки. Но Бриков был, явно, болен. Малоподвижен, чрезмерно спокоен. Он только сказал старушке Рогалёвой:

– Недельку дома поторчу, а там… пойду. Может, на базу грузчиком возьмут.

– Какой сейчас там из тебя грузчик? Сиди дома пока… Еле ногами двигаешь. Да и стал ты какой-то другой. Может тебе, водочки купить для… радости.