Читать книгу Таёжная ведьма - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 2

Сказку о верблюде хочу вам рассказать. Вот это сейчас я и делаю, с глубоким уважением к вам и признательностью. Впрочем, и не сказка ведь здесь. Ну, да ладно. Если найдётся у вас свободное время, то организуетесь – и мне поверите окончательно и бесповоротно. А врать у меня желания не имеется. Я правдивым ещё до собственного рождения был. Как есть, так и рассказываю.

Истинная правда в том кроется, что в тридцатых годах века, что уже минул, на строительстве города славного, на Амуре, появилось такое именно, диковинное животное. Верблюдом оно в те времена называлось. Вроде, и сейчас так же.

Доставили его сюда сочувствующие товарищи из какой-то очень братской республики, в качестве гужевого транспорта. Это я, как раз, про верблюда, самого истинного, говорю. Он с пристани всякие и разные грузы доставлял и на тележке, специально для того придуманной, и на горбах своих.

Историю про то много людей знают. Тут я ничего такого шибко-то нового не поведал. Но вот не каждый в курсе, что верблюд-то был не совсем, значит, обыкновенный. Ну, да ладно, расскажу всё по порядку.

Произошёл такой вот случай. Как-то раз жевал себе верблюд траву не далеко от пристани-то, где нынче располагается Дом Молодёжи. Животное двугорбое в пищу всякие одуванчики употребляло, а само, почему-то, плакало. Слёзы так и катились по лохматым щекам верблюда.

А тут мимо проходила молодая каменщица, строительница города Ася. Она возьми и спроси верблюда, или шутейно, или по серьёзу полному, чего ты, мол, такой печальный. Ведь и, правда, все рады дню летнему и солнышку, светлому будущему. Оно тогда широко на всех нас наступало. А верблюд вот в горести и печали. Как же так? Не хорошо это.

Но верблюд, не подумавши, может по дурости или от отчаяния полного ответил ей на вопрос самым натуральным человеческим голосом:

– Чему веселиться-то, Ася, если жизнь моя вся кругом не получилась и не сложилась.

Понятное дело, Ася никак не ожидала от верблюда никакого ответа. А тут он, вполне грамотно, и разумно начал держать речь.

Ася, конечно же, недолго думая, почти что, потеряла сознание и заодно резко разучилась говорить и мыслить. Не то, чтобы бы девица в обморок брякнулась, но, где-то, около этого. На мягкое место сходу села. Прямо на кусок бетонной плиты. А там было чему падать, справная девушка, не заморенная. Совсем даже не подиумная. Самая нормальная, с человеческим видом.

Тогда, в тридцатых годах-то прошлого века, худых ребят и девчат не наблюдалось. А вот нынче – пруд пруди, огород – городи. Плохо, что слушает российская молодёжь не российских мудрых людей, а каких-то иностранных советчиков и указчиков. Они за всех нас уже давно всё решили. Порой даже очень обижаются, если мы к ним на коленях не подползаем. Вот некоторые, особенно, из молодых разучились с людьми на равных беседовать. Приучили их незваные гости подбираться к ним на четвереньках, не в полный рост, одним словом.

Больна, видать, Русь. Ну, думается, что сообща излечим всех в рабство попавших к иноземцам и даже тех, кто за куски не дожаренного теста страну свою продают. Обязательно гастролёрам заокеанским и прочим место своё укажем. Скажем каждому из них запросто: «Прыгай быстро, на своё-то банановое дерево, и проживай там, без разнообразных паник. Судить нас ты, путешественник, не в праве! Береги свой длинный нос! Иначе тебе его отрубят по самую шею!». Так будет, потому что иначе и не бывает.

У нас вон какие славные дети подрастают. Они не дадут в обиду не Родину свою, ни народ. Это уж точно. Они помудрее и покрепче нас. Да и, слава богу!

Прощения прошу. Почему-то отвлёкся на какие-то очень уж, зарубежные сказки. У нас ведь и своих в достатке. Так вот про девушку и верблюда продолжу вам сообщать. И вот, что далее.

Села она, значит, от определённого недоумения и непонимания, на что попало и частично обомлела. Причём, улыбка на её личике появилась, устойчивая такая и шибко игривая. Однако бог дал, умом не тронулась, и даже постепенно, приходя-то, в какой – ни какой разум, выслушала любопытную историю от печального животного с двумя горбами. Вот эта быль.

В одной из среднеазиатских республик жил себе панишка-пастушок. Махмудкой его звали. Похоже, что по-нашему, это – Миша. Впрочем, кто его знает. Сирота – ни отца, ни матери. К тому же, бедным был и безродным. Но вот, понятно, овец завсегда много при нём находилось. Не ему они принадлежали, а баю богатому.

Впрочем, ясно. От жизни безвинных людей освобождали… Их этому американцы научили, которые и не думают, что их тоже кто-то запросто может… освободить.

Тогда в России гражданская война перекинулась на многие места. Чего уж там скрывать. Однажды позвал к себе богатый бай Махмуда, то есть Мишаню, в избу свою шикарную и сказал ему таковые слова:

– Я тебя, презренный раб, кормил и поил, одевал, обувал! А теперь хочу, чтобы ты в люди выбился. Возможностей для такого взлёта у тебя много сейчас много имеется. Ты должен возглавить, получатся, народные массы в справедливой борьбе против большевизма.

– Чего-то мне не хочется всё такое… возглавлять.

– Секир-башка тебе сделаю! Голову отрублю! Понятно, Махмуд?

– Как не понял? Всё ясно мне стало, о, великий и несравненный. Секир-башка никак не хочу. Потому и любопытствую, когда можно приступать к новой работе.

– Я всегда знал, что ты есть очень умный, Махмуд. Приступать надо прямо сейчас. Так нам англичане велели, ну и другие… американцы. Деньжат мы тебе подбросим на оружие и кое-какую зарплату для добровольцев. Сам Бухарский Эмир, да будет священно его имя во веки веков, поможет нам, то есть тебе. И будешь ты великий воин, настоящий Курбаши!

Так вот и стал Махмудка, а по-нашему, Мишаня, главным басмачом (будем считать, что бандитом), во всей стране азиатской. Самый большой красный командир тех мест Павел Петрович (фамилию подзабыл) никак не мог его поймать и взять в плен или уничтожить его главное окруженье. А может, у него и времени не было такими вот пустяками заниматься.

Но вот однажды их отряды натолкнулись друг на друга. Началась перестрелка. Результат встречи был ничейный, но не в этом дело. Тут другое получилось. Во время совместного отдыха или там политических дебатов, Павел Петрович так, прямо, по-свойски попросил у их атамана пару американских конфет. И ласково, эдак, Курбаши Махмудкой назвал.

Они, поговаривали умные люди, в свободное от охоты друг на дружку время совместно даже кофе пили с цикорием. Правда, без свидетелей. Не хотели они посторонних целебным и дефицитным напитком баловать. Самим маловато.

Вот Махмуд ему дерзко так и ответил:

– Ты уж прости, Павел Петрович, но твой вечный раб, Махмуд, вообще, сладостей не ест. У него, твоего давнего знакомца, на такие продукты сплошная аллергия. Особенно не переваривает он американские кондитерские изделия. Видно, они их делают из кактусов. Да не простых, а сплошь – мексиканских.

Никак на те самые слова не среагировал, не ответил красный командир, почти не сне обиделся. Но злобу и обиду затаил глубочайшую на Махмудку-Мишаню. И вот, как-то, во время распития кофе или чая, какого, зелёного, сдал он однажды азиатского атамана чекистам. Дескать, заберите его, никогда меня конфетами да шоколадом не угощает, окаянный.

Жадный, нет в нём пролетарской сознательности. Ни какой интернациональной солидарности.

А те и рады, значит. «Ага,– говорят они,– попался! Мы тебя, с большой активностью расстреляем».

– Не надо,– ответствовал Павел Петрович,– на такого эгоиста всемирного пулю тратить. Вы его там, у себя тюрьмах, поспрашивайте, что и как, и после мне отдайте.

Тут следует сказать, что Павел Петрович не только бы завзятым красным командиром, но и колдуном настоящим. Чудеса такие мог творить такие, что ни в сказке сказать – ни пером описать. Вот ему-то и отдали потом Махмудку и рекомендовали: «Делай с ним, чего хочешь, чего пожелаешь. У нас ведь, и на самом деле-то патроны закончились. В стране разруха, сам понимаешь».

Посадил супротив себя Павел Петрович Махмудку и говорит:

– А теперь дашь мне, басмач окаянный, конфет шоколадных? Или, в крайнем случае, леденцов французских.

– Да не балуюсь я этим,– пояснил Махмудка.– Да и откуда они теперь-то у меня? А если даже и были, то тебя никак бы не угостил и баловался. По той простой причине, что ты не очень надёжный товарищ. А ещё ведь со мною кофеи да чаи распивал.

– За такие твои определения,– серьёзно заявил красный командир,– я превращаю тебя в верблюда. А заодно такое делаю и за антинародные твои зверства.

Что-то там прошептал, чем-то брызнул на бедного Махмудку, и тот впрямь сделался верблюдом.

Потом за счёт больших партийных связей Павла Петровича определили того в клетку прямо в Московский зоопарк. Не каждому ведь счастье-то выпадает в столице российской проживать. А тут повезло, можно сказать. Простой верблюд – и в Москве. Вон он как! Всё ж таки, добрым человеком частично оказался Павел Петрович.

Годы, значит, пролетели, как и полагается. Красный командир устроился работать в столичный цирк, что когда-то на Цветном бульваре располагался. Стал этот большевик фокусником. Впрочем, он всегда ради личного счастья на Земле фокусами занимался, но ходил под красным плакатом. А вот Махмудка, в качественном состоянии, как есть, верблюда, приехал строить славный город Комсомольск-на-Амуре. Причём, работал самоотверженно.

Очень даже сознательным был и, мне думается, перевоспитанным. Но кормили его справно, чего уж там. По совести. Никто и не ведал, что басмача бывшего балуют караваями народными да расстегаями.

В то время, какая-нибудь пицца или гамбургер даже для животного к смерти или неизлечимой болезни привела бы. Людям Земли, прежде чем есть, что придётся, надо привыкнуть к такому. Точно так же йоги постепенно всякие яды, вместо пепси-колы, пить. Оно ясно, мы не марсиане какие-нибудь.