Читать книгу Не приедет - Александр Николаевич Лекомцев - Страница 2

Действующие лица:

Афанасьевич – человек преклонного возраста

Эрастовна – его жена, чуть помладше

Горница. Крестьянский стол, на котором горой навалена посуда. На самом краю стоит монитор компьютера. На табуретке сидит Эрастовна. В простом сарафане, в переднике. На голове цветистый платочек, на ногах шлёпанцы.

Входит Афанасьевич с большим рюкзаком. Кладёт его рядом с монитором. Бородат, в хромовых сапогах, чёрных суконных штанах, полотняной рубашке. Садится на соседнюю табуретку. Озабочен

Афанасьевич: – Что ж ты, старушка моя, Эрастовна, в безумность впала? Больше чем полвека я с тобой рядом, а ты вот меня совсем подводишь. Муж я тебе законный али нет?

Эрастовна: – Как есть, Афанасьевич, муж. А что стряслось-то?

Афанасьевич: – То и стряслось, что в доме не прибрано. Всё в полном разбросе.

Эрастовна: – И что ж такого, Афанасьевич? Жизнь ещё большая, приберусь.

Афанасьевич: – Оно, конечно, так. Но к нам вот-вот самый большой начальник приезжает, а у нас в доме, понимаешь, не совсем прибрано.

Эрастовна: – Что ты такой доверчивый-то? Не приедет он. У него дел своих за всю страну хватает. Так вот он к нам сходу и заявится! Прямо с разбегу. Ну, смешной ты кругом. У него, кроме тебя и меня, никого нет?

Афанасьевич: – Он мудрый и знает, куда ехать. Я ведь тоже не дурак. А два умных человека уже для страны неплохо получается.

Эрастовна: – С чего ты такое взял, Афанасьевич, что он к нам на днях приедет?

Афанасьевич: – Интересная ты, Эрастовна! Совсем не понятливая. Я ж ведь ему через тырнет письмо написал. Сообщил, чтобы срочно приезжал по той причине, что в нашем доме крыша прохудилась. Да и так просто пусть появляется, побеседуем. И затрат у него не будет. Я ведь на русском буду говорить, и он на своём… московском.

Эрастовна: – Тебе что, через Интернет ответ прислан, что, дескать, жди, Афанасьевич, вылетаю?

Афанасьевич: – Точно такого ответа не приходило. Но понимать надо, в целях конспирации. Главному начальнику страны не следует прямо сообщать, куда и зачем он направляется. Думать надо! А у нас в доме не прибрано.

Эрастовна: – Так я сразу и приберусь, если тебе, Афанасьевич, через Интернет сообщение придёт.

Афанасьевич: – Так сколько же тебе говорить, Эрастовна, что оно такое сообщение вчера вечером и пришло. Мне какой-то из них, ответственный господин, прямо так и ответил: «Ваше письмо поставлено на контроль». Такие вот важные дела!

Эрастовна: – Оно у них всё на контроль поставлено. Когда они в коммунистах числились, то так и говорили, что всё на контроле, и потихоньку в Москву перебирались на новые места и должности.

Афанасьевич: – Ты про Савоську из нашего села говоришь, что ли? Я не понял, Эрастовна!

Эрастовна: – Про какого Савоську?

Афанасьевич: – Что забывать таких важных людей? Помнишь, при нашей молодости по селу с тележкой ходил дурачок такой Миша Савостин. А потом, как-то, бочком, бочком и в большие люди выбился. Теперь он рядом с самым главным начальником страны.

Эрастовна: – Да, Савоська, никакой тебе не дурачок. Он умнее нас с тобой оказался. Какой-то институт закончил с третьего захода, с измальства в партию коммунистическую вступил, и там пошло и поехало. Сначала у нас тут, в краевом центре, очень важным начальником считался. Опосля и в столицу перебрался.

Афанасьевич: – Когда жареный петух в задницу их всех клюнул, то они и в церковь активно стали ходить, и в совсем другую партию вступили. Захотели снова жить… замечательно. И ведь, надо же, у них получилось! А у народа вот… никак.

Эрастовна: – У нас таких Савосек в стране не меряно. Вчера они – одни, а сегодня – совсем другие. Какими же завтра будут? Не ясно. А ведь важные и принципиальные. Всегда в строю, как говорил ещё мой дедушка. Всё доброе тонет, а Савоськи плывут себе по мутной воде.

Афанасьевич: – Нет в тебе политической дальновидности, Эрастовна. Совсем не наблюдается. То ведь историческая необходимость, сначала быть в коммунистах, а потом, как надо родине.

Эрастовна: – Совсем и не родине такое надо, а вот лично им, Афанасьевич. Они за пирожок с мясом самым большим начальникам по ночам половики будут трясти, чтобы самим такими же, как они, сделаться. Одним словом, чёрт знает что, а не люди. Гадское позорище!

Афанасьевич: – С таким вот безответственным суждением тебе лучше, Эрастовна, лучше и к колодцу за водой не ходить. Не ровен час, можно и поскользнуться. У нас помощников в этом очень даже много есть. А для тебя прямо все плохие!

Эрастовна: – Почему же, все? Я ведь, Афанасьевич, не про всех говорю, а про таких, которые, как надо, так и пляшут и принародно, чтобы все видели, какие они… старательные и принципиальные.

Афанасьевич: – Но наш-то главный начальник страны совсем не такой. Он… идейный!

Эрастовна: – Как же, не такой! Что говоришь-то! Очень даже такой. Народец всё беднеет, а он вот буржуев… всячески поддерживает, говорит по телевизору, что так, мол, и должно быть. То есть происходит не разбой и безобразия, а устанавливается самая настоящая норма.

Афанасьевич: – Нам-то с тобой откуда знать? Может, оно норма и есть. Может, мы во времена совдепии чего-то не совсем понимали. Но нашего главного начальника, как хочешь, я уважаю. Он принципиальный и столько смешных анекдотов знает. Я же сам по телевизору видел.

Эрастовна: – Понятно. Ему неприличные вопросы люди задают и так, и через твой Интернет, но он, раз – и сказочку расскажет, и какую-нибудь басенку потешную, а то и за роялем мелодию какую-нибудь изобразит. С одной стороны, молодец! Чего ещё скажешь.

Афанасьевич: – Если бы он был не такой, как положено, то про него народ ни в жизнь не кричал бы «ура». А то ведь на него даже иные и молятся, почти что. На полном серьёзе.

Эрастовна: – Так, Афанасьевич, на кого же ещё молиться, если вокруг него всякие Савоськи? Да и он, можно сказать, из их же компании. А нашим-то людям, если сказали, что такой вот и такой – настоящий молодец, они и кричат «ура».

Афанасьевич: – А почему бы и не кричать, Эрастовна? Нынче ведь демократия.

Эрастовна: – Для всяких Савосек демократия и присутствует, которые на руле сидят и деньги украденные по ночам считают, как те самые… Кощеи.

Афанасьевич: – Всё ладно будет. Вот он к нам вечером приедет, так я его серьёзно и ответственно и спрошу про всё. Не постесняюсь. Он ведь мудрый, и всячески понимает, что, окромя столицы, и ещё… какая-никакая, но Россия наблюдается.

Эрастовна: – Дак, эти самые Савоськи про то начисто забыли. Уж лучше бы не приезжал он к нам в гости твой большой начальник. Пущай за бугры летает и всякие другие народы экономически поддерживает. Видать, наше-то время пока не пришло. Да и не приедет он. Больно мы ему нужны-то!

Афанасьевич: – Как же не приедет! Я же того, через тырнет по компутеру сообщал ему, что у нашей избы крыша течёт. Надобно дырки гудроном залить, да новую черепицу наверх постелить. Перекрыть весь верх требуется.

Эрастовна: – Чего ждёшь? Желаешь, чтобы прибыл к нам главный начальник и распоряжение поселковому совету дал?

Афанасьевич: – Зачем распоряжение? Пусть сам это… переоденется у нас в старую одежду и приступает. Надо же делать. Надо же крышу латать. Чего с ней затягивать? Крыша-то совсем протекает. Не дело это.

Эрастовна: – Чего ему-то насчёт тебя в суету впадать. У него в доме, у его родичей и друзей крыша ни в каких Ниццах и Лондонах не протекает. А ты-то ему кто, Афанасьевич? Ты ему даже не троюродный прадедушка, и вы с им в одной школе даже не учились.

Афанасьевич: – Такое и не обязательно. Он, по моим убеждениям, человек честный и порядочный. А подобных уважать следует и не только по выходным дням, а ежедневно.

Эрастовна: – Ну, ладно, взберётся он на нашу крышу и станет её гудроном заливать. А мы что, смотреть на чужую работу со стороны начнём?

Афанасьевич: – Ты чего такая-то, Эрастовна? Мы ему помогать будем. Гвозди и молоток я всегда ему уважительно подам.

Эрастовна: – Во всё такое мне, Афанасьевич, верится, но слабо. Но пусть так. Залезет он на нашу крышу, а вдруг у него такое дело не получится.

Афанасьевич: – Совсем ты смешная, Эрастовна! Как же у него да и не получится! Он-то на все руки мастер. Кнопки везде и всюду какие-то нажимает, на дно большого озера в закрытом ящике опускался, в кабины самолётов разных садился, в хоккей с самой настоящей шайбой играет. Ещё и бороться, как японец, способен. Я запомнил точно – на татами и в кимоно. Рубашка такая, но без пуговиц. Экономят, видно, на них. Он, вообще, молодцом!

Эрастовна: – Это верно, занятой он человек. Потому и прикинь, Афанасьевич, когда ему за весь народ думать. Негоже такими штуками большому начальнику заниматься.

Афанасьевич: – Верно. Порой и ты, Эрастовна, по-государственному мыслишь. Многое ещё у нас есть, а им продать надо, что имеется. Разве же только нефть и газ. Много чего осталось, прямо у нас вот… под ногами, в земле-матушке, да и на ней. Надо ведь и проследить, чтобы Савоськи всякие не все деньги от такой продажи себе на карман клали, но и делились, с кем положено. А как же?

Эрастовна: – Тут я согласная… всячески. Всё должно по-честному происходить. Хотя бы среди Савосек всяких.

Афанасьевич: – Молодец! Активно горжусь нашим начальником. Настоящий командир. Недавно по экрану показывали, как он щуку большую поймал. Люди, разговаривают, что не простая она, а магическая.

Эрастовна: – Волшебная, получается?

Афанасьевич: – А какая же она ещё может быть, Эрастовна? Слышал сам от славных людей. Она ему всё обсказала, как вести политику со всякими Европами и Америками.

Эрастовна: – Про нас, которые внутри страны существуют, она, видать, ему ничего не посоветовала. Всё дорожает, и пенсии у людей какие-то шибко весёлые. Получаешь – и прямо смех разбирает. Да и другие люди, из работающих, не в полном порядке. Про бичей и бродяг молчу. Их армия… несметная.

Афанасьевич: – Что про них-то говорить? У нас так, кто, как хочет, так и живёт. Демократия! Я ведь всё про нашу крышу думаю. Когда главный начальник дело-то завершит, то мы малость ему и приплатим. Да в подполье у нас и груздочки соленные, и сальцо имеется. Экономно живём. Научились.

Эрастовна: – Самогонки хватит. Неделю с им пить будешь. Может, кто-нибудь из сельских присоединится. Как же! Главного начальника уважать-то следует. Тут я согласна.

Афанасьевич: – Так и положено, Эрастовна. Уважаю его основательно. Уже долгие годы уважаю. Вишь, он какой смелый. Американцев никак не опасается. Какие же они вредные. Это им тут надо, да и всякое другое… А вот людям нормальным российским – ничего. Но нам с тобой только бы крышу отремонтировать.

Эрастовна: – Сами-то мы никак не сможем. Всё в проклятые деньги носом упирается.

Афанасьевич: – Ещё как упирается. А он, точно уж, не один к нам прилетит, а с гудроном, цементом и шифером. Знаю, что отдельным гражданам он запросто помогает.

Эрастовна: – Оно, Афанасьевич, гораздо надёжней в лотерею какую-нибудь играть.

Афанасьевич: – Не надо так думать о славном человека с огромным… рейтингом (ударяет себя ладонью по лбу, вскакивает с места). Всё, Эрастовна! В избе можешь ещё неделю не прибирать!

Эрастовна: – А что так?

Афанасьевич: – В эти дни большой начальник к нам не заявится. Попозже подъедет.

Эрастовна: – У тебя телепатия в мозгу произошла? Сведения на расстояние в голову прилетели?

Афанасьевич: – Совсем в другом дело заключается. Сегодня же по телевизору с нами поделились, что наш… самый главный, вроде как, то ли в Венесуэлу, то ли в Турцию летит. Хочет для народа нашего заграничных помидоров закупить. Говорят, что Россия без них нынче задыхается.

Эрастовна: – Одно скажу прямо. Заботливый он у нас. Да и через эти помидоры, может, ещё какой-нибудь из наших… крупный миллионщик организуется. О людях у него такая вот странная забота получается.

Афанасьевич: – Так вот помаленьку и богатеем. В среднем. На каждую душу населения. Или я не прав, Эрастовна?

Эрастовна: – Здесь уж ты по-всякому прав, Афанасьевич. Да и по ночам на меня радость всякая и разная накатывает.

Афанасьевич: – На какую тему радость у тебя возникает в организме, Эрастовна.

Эрастовна: – Понятное дело. На житейскую. Мы-то с тобой успели на пенсию выйти, а вот после нас, Афанасьевич, огромны толпы… кто куда направятся. Одним, этак, в работу – по самую плешь, а другим – на погост. Там ещё места много. Можно и в наших ближних деревнях по дюжение в день хоронить, да и городских стариков есть, куда пристроить.

Афанасьевич: – Забота яркая от наших больших начальников… наблюдается. Всё обдумано… Значит, накрывай на стол и ставь на него, помимо закуски, и бутылку с самогоном. За здоровье хорошего человека пить буду!

Эрастовна встаёт с места

Эрастовна: – Тут уж и я, хоть и не пьющая, а рюмочку с тобой пропущу. Как же за такого вот заботливого командира не выпить.

Афанасьевич: – Оно так, и заботы о нас, непутёвых и надоедливых, всё больше и больше. Никуда от этого не денешься.

Занавес