Читать книгу Жизнь – как череда утрат и приобретений - Александр Николаевич Рязанцев - Страница 2

Несогласие

Одно из самых больших заблуждений, особенно в случаях переживания невосполнимых потерь, – это уверенность в том, что время лечит. Очень часто на консультациях, когда я вижу у людей характерные признаки непережитой утраты, я говорю им о том, что именно старые раны влияют на их текущую жизненную ситуацию. Первое, что я слышу от них в ответ, это несогласие. Люди убеждают меня, что прошло достаточно много времени, и они уже справились с тем или иным горем и болью. Они уверены, что старые утраты не могут влиять на их жизнь сегодня. Однако впоследствии, проделав совместно с психологом работу над собой, открыв переживания, они осознают, что просто очень глубоко спрятали горе и по сей день продолжают избегать боли и печали, связанной с произошедшей когда-то утратой.

Спрашиваю:

Сколько времени прошло?

Несколько лет уже! Да нет, это не то. Причина должна быть в чемто другом!

Но когда более детально разбираешься в ситуации, оказывается, что это еще как «то!». Просто человек уже научился скрывать это от других и от себя самого, научился жить с этим «камнем» на душе и убедил себя в том, что он справился с потерей (утратой).

Для того чтобы человек мог прочувствовать утрату и лучше узнать свое отношение к собственным потерям, чтобы он разобрался с ними и нашел именно ту утрату, что влияет на качество жизни, выбор и поступки, необходима встреча с его историей.

Лучше всего эту встречу проводить в несколько этапов, постепенно. Так человеку многое удается понять в жизни, в совершенных поступках, в сделанных выборах и принятых решениях. Ему удается осознать, почему же новый смысл жизни не появляется, а выбранный – не реализуется, а если и реализуется, то не так, как человек ожидал.

Самый трудный этап, с которого мы начинаем знакомство с коварством утраты – это несогласие с произошедшей потерей. Как говорится, умом-то мы понимаем, что близкий человек умер или ушел (при разводе), что кошелек, часы или мобильный телефон украли, но на эмоциональном уровне мы со случившимся не согласны. Именно этот внутренний конфликт между пониманием и эмоциональным восприятием заставляет нас из нашего несогласия выстраивать определенные формы поведения, принимать ошибочные решения, которые отвлекают нас и уводят от реального события.

Когда человек потерял что-то, а еще тяжелее, если кого-то, происходит сильный разрыв, и первое чувство, которое возникает, причем неосознанно, это несогласие. «Почему я? Почему именно у меня? Пусть бы где-то в другом месте это произошло! В чем я виноват?». Мне очень понравилось выражение Н. С. Михалкова про наш менталитет: «Если у меня корова издохла, то я думаю, не почему у меня корова издохла, я думаю – почему у соседа до сих пор живая». Это высказывание как нельзя лучше иллюстрирует механизм несогласия.

Сейчас я расскажу по порядку обо всех этапах, которые неизбежно проходит человек, понесший потерю. Кэррол Изард в своей книге «Психология эмоций» достаточно понятно описывает эти стадии и то, что происходит с человеком на физиологическом, психологическом и социальном уровне. Соответствующий раздел его книги неслучайно называется «Печаль, горе, депрессия», ведь непережитое горе со временем обязательно переходит в депрессию, а депрессия – это уже тяжелое расстройство, которое нужно лечить. Кэррол Изард приводит результаты различных исследований базовых эмоций человека, которые показали, что непережитое горе часто приводит к заболеванию раком. По последним статистическим данным, эта болезнь уже около пяти лет периодически вытесняет ведущие заболевания и причины смерти, иногда обгоняя, прежнего лидера – сердечно-сосудистые заболевания. Что же именно я, как практик-, понимаю под термином «непережи тые утраты»? По какому принципу судить, пережил человек потерю или нет? Мне было достаточно трудно выделить какие-то критерии, когда люди рассказывали мне о своем горе. Чаще всего человек, говоря об утратах, пытается улыбаться, а это яркий визуальный признак того, что горе он не пережил. В своей книге К.Изард так и пишет: «Люди, которые много улыбаются, скрывают печаль». В последнее время наше общество тяготеет к американскому представлению о поведении, когда нужно быть социально приемлемым. «Ну, зачем людям моя печаль?», – думают многие и начинают улыбаться вместо того, чтобы давать выход своим настоящим эмоциям. На тему утраты можно говорить со светлой грустью, с горькой печалью, но о ней точно не говорят с улыбкой.

Расскажу вам историю, которая наглядно показывает, как можно определить непережитую утрату. Приходит ко мне как-то практикующий психолог на супервизию, я с ним делаю разбор его запроса и понимаю, что у него тема утраты не завершена. Я ему говорю:

Слушай, у тебя утрата не пережита. Как ты работаешь консультантом, когда у тебя самого эта тема еще не закрыта?

Да нет, это уже столько лет назад было. И потом, я уже ходил к психологам, потратил огромное количество сил и времени, так что ту утрату я давно пережил.

В таких случаях я обычно задаю два вопроса. Первый касается дня сегодняшнего: «Есть ли то, с чем ты до сих пор не согласен в этой истории?». Когда человек начинает перечислять пункты несогласия, я понимаю и говорю ему, что утрата до сих пор в нем живет. Второй, очень сложный момент, к пониманию которого мы с вами придем чуть позже, я выявляю вопросом: «Чувствуешь ли ты, что в чем-то до сих пор виноват?». Если человек отвечает, что до сих пор в той или иной степени чувствует вину, можно с уверенностью предположить, что механизм переживания потери у него находится на начальной стадии, на этапе несогласия. Человек все еще пытается справиться с потерей. Он с ней живет. Пускай, перенесенная травма в нем каким-то образом скрыта, но она продолжает влиять на его поступки, его поведение, отношения с людьми, ощущение полноты жизни и тому подобное. Несогласие и вина очень сильно связаны. Если есть вина, есть и несогласие. Человек просто ходит по кругу: то виноват, то не согласен.

Собственно, эти два вопроса, которые я обычно задаю на консультации, точно определяют, начал ли человек переживать утрату, закончил ли свое переживание и то, как он смотрит на случившееся с ним сейчас. Бывают консультации, когда мне приходится задавать еще и третий, показательный вопрос: «Что в твоей жизни поменялось, и в какую сторону?». Изменения в жизни со знаком «минус» показывают, что утрата продолжает жить. Если человек движется в позитивном направлении, то можно смело говорить о том, что он начал все заново, стал справляться со своим горем и каким-то образом принимает решения, которые позволяют менять к лучшему качество жизни. Такой человек уже не чувствует вины, не наказывает себя за то, что когда-то с ним случилось. Когда я только начинал работать консультантом, в 1994 году, я в теме утраты сам еще многого не понимал. Впервые я столкнулся с массовым горем, когда служил офицером в закрытом гарнизоне подводников. В 1989 году в Баренцевом море затонула подлодка «Комсомолец», и вся процедура переживания острого горя и слияния в нем людей от начала и до конца трагедии происходила на моих глазах. Горе пришло в 42 семьи, плакали 30 тысяч человек. Я помню разные формы поведения людей, которые проявились в тот момент. Тогда я просто не мог их объяснить и удивлялся, почему люди себя так ведут. Когда я плакал вместе со всеми от боли, я не понимал, что со мной происходит. Почему я, такой эмоционально крепкий, не могу сдержать слез? Сейчас ответ для меня очевиден. Я был потрясен тем, что произошло. Я верил в нашу технику и оружие, в их неуязвимость и непотопляемость, поэтому, когда один из друзей-сослуживцев сказал мне, что «Комсомолец» затонул, Я БЫЛ НЕСОГЛАСЕН. Этого просто не могло произойти в моем понимании, это противоречило моей вере в технику и людей, которые ее обслуживают. И потом, на борту были два моих друга. Первый вопрос, который я задал самому себе: «А что с ними? Они спаслись?». Больше всего меня интересовала судьба этих людей, хотя на лодке было еще 78 человек. Если бы я тогда работал терапевтом-консультантом, я мог бы вынести из этой ситуации много полезных вещей, но тогда я не был готов.

Важное открытие при работе с утратами (особенно невосполнимыми) я сделал уже в 2000 году, когда пять дней с коллегами психологами и психотерапевтами консультировал родственников офицеров и моряков, погибших на затонувшей подводной лодке «Курск» в Видяево. Тогда я осознал, что есть моменты, в которых я «пробуксовываю»: не знаю, что делать, как говорить или как вести себя с людьми. Одно дело, когда ты работаешь с единичным случаем утраты, и совсем другое дело – массовое горе.

Самый сложный момент и самая тяжелая задача для консультанта – это сказать человеку правду в глаза. Для этого нужно правильно выбрать время и место. Тогда, в Видяево, людям, переживающим массовое горе, необходимо было от представителей власти услышать «Ваши мужья погибли». После этой фразы требовалась пауза, чтобы люди приняли сообщение. Но все руководители, в том числе губернатор и заместитель председателя правительства, говорили: «Ваши мужья погибли, но мы надеемся, что там кто-то жив, и сделаем все для их спасения …». Такое смешанное послание дало ложную надежду, и, когда через 40 дней после трагедии была построена часовня, еще оставались женщины, которые продолжали верить – их мужья до сих пор живы. Такой вот поведение отрицания реальности.

Тогда, на «Курске», я начал осознавать, что человек, профессионально работающий с утратами, должен быть готов к сильным эмоциональным проявлениям отрицания, отвержения, гнева и других чувств.

Когда лодка все еще лежала на дне Баренцева моря, в Видяево был такой ритуал: каждый день в 10 утра всех собирали в Доме офицеров, и начальники сообщали о том, что происходит, кто и как работает над спасением экипажа. Приходившая на эти встречи жена одного из офицеров всегда улыбалась. Люди плакали, а она вела себя так, словно ничего не произошло. Многих это настораживало. Те, кто знал меня по службе, просили: «Саша, не могли бы Вы с ней поговорить? Нам кажется, здесь может быть что-то серьезное». Тогда мы с моей коллегой Светланой отправились в семью. Это был мой первый опыт, но в результате встречи я понял об утратах одну очень важную вещь, которая, как ни странно, нигде в книжках не описана.

Когда мы начали разговаривать с женщиной, я ей прямо сказал:

Послушай, всех пугает твоя улыбка. Когда ты выходишь к людям, ты чуть ли не смеешься. Других это очень сильно напрягает. Скажи, как ты сама? Ты вообще плачешь?

Конечно, я плачу, – говорит. – Плачу, когда дети не видят, когда люди не видят. Когда выхожу на улицу, я чем руководствуюсь? Мой муж был офицером, он не одобрил бы, если бы я “сломалась”.

Эта женщина взяла на себя миссию жены офицера, пыталась ее нести людям, старалась всем своим видом показать, что нужно быть сильной, что жизнь продолжается. У нее произошла подмена эмоции. Публично она горе не выражала, а в одиночестве горевала очень сильно. Это крайне опасный механизм, при котором человек быстро уходит в депрессию. Но это не главное. Мне сразу стало понятно, что, скорее всего, она не может на людях расплакаться, потому что существует запрет, который наложен ею самой или кем-то другим. И эта версия сработала.

Подсказку я получил так: мы просто начали вспоминать ее жизнь с мужем с момента их знакомства. Женщина достала фотографии, мы их просматривали, она при этом рассказывала истории, связанные с супругом и рождением детей. В какой-то момент в комнату заглянула помощница по хозяйству и сказала: «Я вам кофе принесла». Тут я увидел гнев такой силы, какого в своей практике еще не встречал. Жена офицера закричала: «Ты можешь дать нам поговорить?! Впервые кто-то интересуется тем, как у нас все было, кому-то интересно, что я

«

ДЛЯ ЗАПУСКА МЕХАНИЗМА СОГЛАСИЯ И ПРИНЯТИЯ ПОТЕРИ ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ,

С ЧЕМ ИМЕННО ОН ДОЛЖЕН СОГЛАСИТЬСЯ.

ЕСЛИ ПРОСТО СКАЗАТЬ

«ПОСЛУШАЙ, ТЫ ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ, ЧТО ТВОЙ БЛИЗКИЙ УМЕР ИЛИ ПОГИБ. ПОСМОТРИ – ВОТ ОН!», ЭТО ВЫЗЫВАЕТ ТОЛЬКО АГРЕССИЮ,

А ПРИНЯТИЯ НЕ БУДЕТ.

ЧЕЛОВЕК В ЭТОТ МОМЕНТ НЕ ОСОЗНАЕТ, ЧТО ОН

ПОТЕРЯЛ, С ЧЕМ ОН НЕ МОЖЕТ СОГЛАСИТЬСЯ

»

потеряла!». Тогда до меня дошло: оказывается, она потеряла не только самого человека, но и жизненную историю, которая была с ним связана. Вот это, к сожалению, нигде в книгах и методических изданиях по психологии эмоций не прописано.

Выяснилось, что для запуска механизма согласия и принятия потери человек должен понять, с чем именно он должен согласиться. Если просто сказать «Послушай, ты должен признать, что твой близкий умер или погиб. Посмотри – вот он!», это вызывает только агрессию, а принятия не будет. Человек в этот момент не осознает, ЧТО он потерял, с ЧЕМ он не может согласиться.

Чтобы преодолеть этап несогласия, консультант, прежде всего, должен помочь человеку четко осознать, что он, например, потерял некоторое количество времени, что он потерял какую-то историю. Человек, переживший утрату, должен принять: все, что он пережил вместе с умершим (ушедшим), больше никогда не повторится.

Тогда, в Видяево, я понял, что до разговора про согласие нужно, в первую очередь, собрать историю. Она станет для человека опорой, прошлым, по которому он будет грустить. Очень важно также понять поводы для печали. «Оказывается, теперь я буду все делать без него (ушедшего человека). Раньше мы делали это вместе, а теперь мне нужно самой продолжать писать свою историю… Первый Новый год без него, первый день рождения, первое 8 марта, первое 23 февраля. Будут другие, семейные праздники, и каждый теперь – без него».

После этого случая с женой офицера я побывал в другой семье, где супруги потеряли единственного сына. Отец хотел основать династию офицеров. Его сыну было 24 года, он дослужился до определенного звания. Жена рассказала мне о том, как рухнули их с мужем надежды и большие планы, связанные с ребенком. Самое большое горе было в том, что они не только о смерти говорили, но больше о том, что сын чего-то не успел: не женился, детей не родил, на нем все закончилось. Для родителей это оказалось более трагической утратой – утратой своего будущего, заключающегося в сыне.

Еще один очень показательный пример того, как психологам и консультантам важно уметь работать с массовым горем, произошел у меня на практике в Швеции. Когда затонул паром «Эстония», погибло 408 шведов. Для страны с населением 4,5 миллиона человек это стало национальной трагедией. В тот момент шведы осознали, что даже их мощная социальная система не способна справиться с кризисной ситуацией и начали работу по обучению специалистов, работающих с людьми. Страна нашла слабое звено в данной теме и срочно стала создаватьнеобходимый опыт для работы в подобных ситуациях в будущем.

Обозначу еще один момент, связанный с утратой. Он касается действий родных и друзей, которые видят, что их близкому человеку невыносимо больно. Они из лучших побуждений начинают выдергивать его из состояния печали, но делать этого нельзя. Единственное, чем можно помочь – это находиться рядом и принимать его текущее состояние, потому что горе нельзя переживать в одиночестве, горе переживается только публично. Человек должен быть готов расплакаться, показать свои чувства. Трагично, печально, но каким-то образом ему все равно необходимо о случившемся говорить. Горе и печаль далеки от улыбки. Улыбки там быть не может, потому что при выражении этих эмоций задействованы совсем другие мышцы лица. Если близкие или друзья пытаются помочь человеку, вернуть его в компанию, к полноценному общению, им нужно спокойно принимать его печальным. Если он не веселится, а сидит и грустит, это не должно их тяготить. Нужно показать, что с печалью они его тоже ценят, любят, уважают и признают, что не ждут от него показной веселости или еще чего-то в этом роде. Если человека, переживающего утрату, стараются развеселить – ему на самом деле не помогают, а лишь выдергивают из горя, не давая возможности пережить его публично.

Итак, первый этап, который консультанту нужно отработать с пережившим потерю (утрату), – это несогласие. Когда человек в полной мере осознает свою утрату, понимает, ЧТО именно он потерял, и соглашается с этой потерей, наступает следующий этап – гнев. Потом, в зависимости от того, как переживался гнев, наступает обида, затем идет четвертый модуль – вина и пятый – обретение нового смысла (см. Схему). Здесь важно одно дополнение: между четвертым и пятым модулями существует некий промежуточный этап, который я бы назвал светлой печалью или светлой грустью. Он наступает, когда пережиты отрицание и вина, когда приходит прощение. Если этого не случается, человек остается замкнутым в своей потере, в трауре, и тогда ни о каком приобретении нового смысла речь идти не может.

Еще один очень важный момент заключается в том, что часто люди путают понятие утраты и понятие смерти. Это разные вещи. Смерть – это конечность существования каждого из нас. Там, где говорят о смерти, нет никакого отрицания, потому что все в глубине души знают, что жизнь не вечна. Но утрата не обязательно связана со смертью. Утрата в этом смысле вторичный механизм. Консультанту, работающему с людьми, необходимо четко различать и разделять между собой темы, в которых живет человек, которому он пытается помочь – в страхе смерти или все-таки с утратой.

Кроме того, утраты неодносложны – существуют утраты второго порядка: они касаются социальных ролей человека. Роль «жена» может смениться на роль «разведенная женщина», «муж» – на «разведенный мужчина», «жена» – на «вдова», «муж» – на «вдовец». Такие изменения трудно принять. В утратах, связанных с потерей близкого человека, как раз происходит смена социальной роли, и во многом именно это вызывает несогласие человека.

Когда у человека в любом возрасте умирают родители, он теряет социальную роль «ребенка» и становится «взрослым». Конечно, это тоже своего рода потеря. О чем человек больше горюет? О том, что родители умерли, или о том, что ему придется вырасти, повзрослеть и принимать решения самостоятельно? Он больше не может обратиться за советом к старшему поколению, он вынужден полагаться только на себя, брать всю ответственность за принятые решения и совершенные поступки. Его некому пожалеть и приласкать, как это делали родители, ему часто не о ком больше заботиться, некому отдавать свою энергию и любовь. Ему приходится искать выход из сложившейся ситуации и

«перестраивать» ритм своей жизни. Это может оказаться очень болезненным для тех, у кого была сильная эмоциональная связь с родителями. У таких людей волей-неволей возникает обида на то, что родные ушли и оставили его одного. Человек с этой утратой может прожить всю оставшуюся жизнь, сохраняя иллюзию, что он с ней «справился», потому что родители умерли «давно», несколько лет назад.

Или возьмем другой пример: мужчина и женщина в партнерских отношениях. «Замужняя женщина» и «женатый мужчина», «разведенная женщина» и «разведенный мужчина», «одинокая женщина» и «одинокий мужчина», – все это разные социальные статусы и роли, и к каждой из них общество относится по-своему. Если статус меняется, это тоже своего рода потеря – человеку приходится от одной социальной роли перейти к другой. В этот момент может возникнуть несогласие – запускается целая череда процессов и механизмов, которые человек не готов на себя брать.

Такая смена социальной роли и называется утратой второго порядка. С одной стороны – потеря близкого человека, с другой – смена социальной роли. Получается, что в одном событии скрыто сразу две потери! Консультанту в такой ситуации очень важно человеку об этом рассказать.

Конечно, к потерям второго порядка также относится смена должности. Например, человек занимал определенную позицию на работе, потом его повысили, дали новый кабинет, достойную зарплату, но при всех этих «плюсах» он все равно переживает утрату, ведь он расстался со своим старым коллективом. От того, как эта потеря переживается, зависит карьерный рост на новом месте. Перенесет ли человек старые отношения, сложившиеся в его прежнем коллективе, или начнет выстраивать новые? Если человек воспроизводит модели поведения и отношения с бывшими коллегами на новом месте, это говорит о непережитой им утрате предыдущего социального статуса. Такой человек будет изо всех сил стараться увидеть в новом команде тех, кого оставил на прежнем месте работы. Но ведь перед ним совсем другие люди, поэтому он должен как-то примириться с ситуацией, перестроиться и по-новому начать работать с нынешним окружением.

Наконец, третий уровень утраты – это поломка или утрата каких-то любимых вещей, приобретений, покупок. Например, подарили человеку вазу красивую, а она разбилась. Он, конечно, начинает переживать по этому поводу. Понятное дело, что можно просто купить другую вазу, но такую же, как та, что разбилась – никогда. А ведь эту вазу мог подарить какой-то значимый человек в какой-то важный момент жизни, и история в этом смысле играет главную роль. Сюда же относится потеря кошелька, дорогих подарков, приобретений, на которые потрачено много сил или с которыми связаны какие-то чувства. Например, когда я долго в чем-то себе отказывал, накопил на какую-то вещь, купил ее, а она тут же сломалась. Ничего удивительного не будет в том, что у меня по этому поводу возникнет боль.

На третьем уровне утрат влияние оказывает еще такой интересный феномен психики как установки. Например, мама или папа когда-то говорили ребенку, что он небережливый, не умеет как следует обращаться с вещами, и у него эта установка откладывается в памяти. У такого человека при потере любимой (дорогой) вещи возникает двойная вина – с одной стороны, перед собой, а с другой – перед родителями, которые оказались правы на его счет, ведь он действительно такой вот несуразный оказался. То есть у человека с высокой степенью вероятности может возникать вторичное обвинение: вина перед теми людьми, что его растили, и перед человеком, который эту потерянную (сломанную) вещь подарил. «Ах ты, растяпа этакая!». Кроме того, к чувству вины может примешиваться гнев, страх, ожидание наказания, и, как правило, все это уводит человека от социальных контактов. Он начинает меньше взаимодействовать с другими людьми, избегает их, тем самым наказывая себя за «проделку». Эта изоляция от социума – как раз один из вариантов переживания вины за утрату.

Итак, обобщим изложенный выше материал. Первый уровень – это утрата невосполнимая, потому что нельзя вернуть умершего человека. Это только в телевизоре господин по фамилии Гробовой умеет воскрешать людей. Второй уровень потерь – это наши личностные изменения: возраст, социальная роль, статус, карьера. Когда мы смотрим в зеркало и с грустью думаем: «Неужели это я?! Боже мой! Этого ведь не было!». И третий уровень – это вещи, приобретения, которым человек придает очень большое значение.

А теперь давайте поразмышляем. Можно ли отнести развод к утратам первого порядка? Разумеется, да. Развод по своей силе приравнивается к смерти – это тоже невосполнимая утрата. Несмотря на то, что мужчина и женщина снова могут создать семью, это будет уже совсем другая история. Та, прежняя история уже не повторится никогда, поэтому ее очень важно закончить.

Если консультанту в его практике встречается человек с несколькими непережитыми потерями разного уровня, то начинать работать всегда нужно с самой тяжкой из них. Принятие потери любого порядка означает, что человек не станет ломать свою жизнь, будет и дальше принимать решения, справляться с проблемами и нести ответственность за свои поступки, осознавая, что делать это может только он сам и никто другой. Например, он сам купит очки, сам их оставит где-нибудь, чтобы их украли, сам на себя за это позлится.

В работе с утратами я часто применяю системно-феноменологический подход или мою собственную интегрированную технологию работы, основанную на опыте – она дает заметный результат в консультировании людей. Я разработал и применяю на практике свой микс методов, в основе которого лежит работа с первичными эмоциями человека и так называемой «свитой» чувств, которая их сопровождает. Работать со свитой я научился в ходе работы, и ни в одном из учебников по психологии консультирования вы этой информации не найдете. Мне пришлось объединить гештальт-подход и системную терапию Берта Хеллингера, потому что я увидел, что каждый из этих очень результативных методов в определенный момент консультации «буксует», и если придерживаться одного метода, то результата не будет. Человек будет годами консультироваться у психологов и «ходить по кругу» своих переживаний чувств, не зная, что с ними делать. И психолог, придерживающийся какого-либо одного метода работы, не в состоянии помочь ему. Не потому, что он не профессионал, а потому что метод, которым он пользуется, в некоторых жизненных ситуациях не дает результата в консультировании и анализа происходящего. На моих обучающих курсах я делюсь своей технологией с учениками и счастлив, что многие из них пользуются ей и на сегодняшний день довольно успешны в своей профессиональной деятельности.

Моя технология годится не только для психологов – ее вполне могут применять люди, которые хотят самостоятельно правильно справляться с утратами или не хотят принимать на себя утраты других людей. В нашей культуре, к сожалению, принято очень сильно вмешиваться в потери окружающих и при этом вмешиваться неправильно. Был такой случай: я по телефону консультировал еврейскую семью, потерявшую единственную 21-летнюю дочь. Они из России переехали жить в Америку, и только у них в жизни все стало налаживаться, как дочь погибает. Ее гибель можно назвать злой превратностью судьбы. Девушка ехала в 6 утра в какой-то госпиталь, где проходила бесплатную волонтерскую практику для поступления в мединститут. Ей нужно было попасть из одного города в другой – это около 1,5 часов в пути. По широкой американской дороге с разделенными полосами (сетка была, забор какой-то стоял между двумя полосами) навстречу ей ехал трейлер. У него неожиданно оторвалось колесо, и это колесо, перелетев через ограду, угодило прямо в водителя другой машины. Девушка, сидевшая за рулем, умерла на месте.

Такие случаи потерь просто потрясают. И очень часто возникает вопрос, как вести себя консультанту. Плакать – не плакать, бороться – не бороться со своими слезами, реагировать на ситуацию или оставаться безучастным, сопереживать пострадавшим или осознанно выполнять свою работу? На самом деле, есть два подхода. Первый заключается в том, что консультант сопровождает умирающего. В этом случае специалист всегда должен оставаться собранным и осознанным. Здесь не может и речи идти о слезах, иначе он присоединяется к умирающему. А вот при втором варианте, когда у клиента случилась сильная невосполнимая потеря, консультант должен быть живым и открытым в своих чувствах. Естественно, важно не впадать в истерику и осознавать, что есть собственная боль, вызванная осознанием ситуации клиента, и есть клиент, который переживает боль утраты по-своему, но дать волю слезам в таком случае можно. Был один пример, когда в начале 2000-х годов известный консультант на семинаре в Санкт-Петербурге, работая с утратой, в конце сеанса расплакался. Мужчине было тогда 70 или 80 лет, и, конечно, это потрясло наш санкт-петербуржский терапевтический круг: профессиональный психотерапевт с огромным стажем работы – и плачет. Когда его спросили: «Как же так?! Ты же терапевт и работаешь с человеком, который горе переживает. Почему ты плачешь, а он нет?», консультант ответил очень просто: «Кто-то должен был показать, что плакать нестрашно и неопасно, что человек не умирает от того, что он плачет. И я это сделал. Сделал намеренно».