Читать книгу Что же случилось? - Александр Николаевич Варламов - Страница 6

Прочитал тут недавно «остренькое» по экологической тематике и вдохновился. Хотя, по правде говоря, этот животрепещущий вопрос меня давно будоражит, но сейчас уже гораздо меньше, потому что с годами становлюсь всё более невкусным. А вот раньше…

Взглянём вокруг – страшно! Страшно до жути и неуютно, как в заплёванном кинотеатре на круглосуточном 4D-ужастике со всякими новейшими спецэффектами – запахами, укусами, ударами по собственному лицу, и другими внедрениями в нашу личную жизнь. Серьёзно! Порой даже хочется сдать билет и выйти на волю! А куда вольнее-то? И так всё по-настоящему!

Вот выскочишь с утра на крыльцо в трусах (ну там потянуться и всё прочее проделать-наделать), а кругом!.. Кругом сплошная борьба за выживание, одна дикая природа, ещё не добитая человеком. Хотя, конечно, если пристально вглядеться, то она и без нашего участия вполне в этом самодостаточна.

Итак, продолжаю наводить фокус на ракурс, и раздвигаю травку-муравку, дабы обнажить землю-матушку до самого её голого бесстыдства; и вижу: жрут, везде жрут, все всех жрут. Молча.

Вот толпа муравьёв очень организованно тащит в муравейник жирную гусеницу (замечу – живую). И хотя эта длинная волосатая «колбаса» вроде как ну вовсе не помещается в предлагаемый ей склад-холодильник, или попросту дырку в земле, через пару мгновений в её глубине даже воспоминания от неприкрыто насильственного акта на поверхности не остаётся, поскольку уместилась-таки! А уж что там с этой гусеницей творится дальше в мрачных катакомбах, даже думать не хочу…

Вот богомол, за пару секунд до того, как я обратил на него свой праздный взгляд, смиренно сидевший на стебельке осоки или ещё какой обычной среднерусской крепкой травинки, уже сноровисто отрывает голову зазевавшемуся муравью. Вполне возможно, тому самому, который с такими же проворными сородичами сам только что тащил упомянутую несчастную гусеницу к себе в муравейник и не слишком обращал внимание на её протесты.

Вот стрекоза сидит неподалёку на веточке-былинке, и мелко-мелко трясёт длинным хвостиком, из которого тут же что-то маленькое и тёмненькое сыплется вниз. Скорее всего, это всё, что осталось от ещё недавно и неосторожно летавшей небольшой стайки мошкары, которая залетела прямо в рот этой самой стрекозы…

Или вот ещё сюжетец: паучок-затейник (вот ведь придумщик!) зашнуровал паутиной Муху-цокотуху, неудачно слетавшую на базар, а теперь методом холодной сварки готовит из неё быстросуп, впрыснув для этой благой цели в Цокотуху свой фирменный спрей-фермент, от которого муха изнутри скоро превратится в фастфуд и перекочует, или перекачается внутрь нашего шестиногого восьмиглаза. Бррр!

Почему именно деловитое молчание при разделке жертв всегда пугало меня более всего? Вероятно, потому как оно как бы говорило, что этот пищевой беспредел в масштабах (размерности) насекомых – просто необходимость, и никаких тебе эффектных эмоций. То есть: ничего личного, ты – просто еда. Без неприкасаемых авторитетов. Главное, чтобы клешни или жвалы закусывающей стороны не сломались, и смогли размолоть того, кого собираются съесть. То есть – тебя. Хотя, существуют и более изысканные методы. Тут тебе и сеть, тут тебе и яд, тут тебе и непосредственное – подкожное, если можно так выразиться в случае насекомых, введение своих личинок в тело жертвы-блюда. В общем, всё остальное разнообразие спецсредств, которому человек старательно учится-учится, да никак до конца не научится.

Поэтому у меня складывается впечатление, что все насекомые – браться и сёстры, настолько взаимно любящие, что не могут прожить друг без друга буквально ни единой секундочки. Потому и едят соседей и соседок, друзей и подружек, проделывая это в тишине и взаимосогласии. Без суеты. По-дружески. Особенно тех, кто плохо сел или, тем паче, лёг. В общем, расслабился от любви или, на худой конец, дружбы, за что тут же и поплатился.

А когда заглянешь в эти фасеточные или просто нечеловечески инсектицидные глаза жрущего, то так и кажется, что тебе молча, телепатически предлагают: «Присоединяйся, брат!» Хотя, может, эта щедрость оттого, что ты просто немного больше насыщающегося жука, и он опасается, как бы самому не попасть на твой зуб, а потому жертвует долю малую? И тем не менее, хочется крикнуть в ответ:

– Отстань! Какой я тебе брат! Совсем даже никакой!

Изменим масштаб и приглядимся к «братьям нашим меньшим». Домашних оставим в покое, а обратим свой несколько ошалевший от только что увиденного взор на диких. Тех, которые не пляшут под нашу дудку, воют каждый на свой лад.

Эти тоже постоянно желудочно-кишечно озабочены – отовсюду слышится зубовный скрежет. Я вот что думаю, может, у них и характер такой дикий оттого, что в животе беспрестанная пустота? Вполне возможно, если бы их регулярно кормили, то и обстановка вокруг была бы куда более дружественная? Представьте: откушал лев съедобной массы с общественного шведского стола, поправил бархатную гриву: вдруг помялась или хуже того – запачкалась в процессе принятия овсяной кашки, и давай изрыкивать из сытой, предварительно почищенной зубной пастой пасти, стихи, посвящённые разинувшим от изумления рты львицам? Ведь неплохо же? И львы при деле, и газели ходят рядом без опаски, демонстрируя точёные ножки благодушествующим крокодилам с раздувшимися брюхами, только что набитыми доверху какими-то гуманитарными пищевыми отходами.

Вообще, я думаю, что животный мир без взаимного самопоедания стал бы человечней, что ли. Кстати, нам, людям, это тоже не помешало бы.

К слову, не замечали, что звери мстят только людям? Например, собаки часто кусают того, кто недавно, образно выражаясь, исподтишка подёргал их за хвост? А между собой разве что немного погрызутся, и мирно разбегаются по своим делам.

А взбесившийся медведь? Не весенний, худой, злой и голодный, а раздобревший летне-осенний мишка, лопающийся от грибов, настоянных на спелой землянике? Как правило, он дерёт людей за то, что накануне заскучавший по приключениям дрянной охотник неудачно послал пучок дроби из ружья ему в бок. А поскольку для медведя все люди на одно лицо, то он в отместку ломает всех, кто ходит на двух ногах, будучи при этом лицом гол. Но это так, зигзаг вильнувшей в сторону мысли. Они ведь, мысли, не могут ходить ровно. Они обязательно извиваются, как очень нервные пресмыкающиеся.

Кстати, о змеях. Возьмём, к примеру, питона и лягушку. Сразу ясно, кто тут кого в итоге съест. Говорят, он сначала загипнотизирует попрыгушку, после чего та якобы сама лезет ему в рот. Хотя, это может и не совсем так происходит: питон сначала бахвалится своей богатырской силой, обвив могучими кольцами жертву с целью удушения, а уже потом глотает. А вот обычная змея – та да, чего-то там внушает что лягушке, что мышке, отчего обе сначала замирают на месте, а потом добровольно отправляются в разинутый до ушей змеиный рот. Сама же змея в этот момент с особым цинизмом начинает натягивать свои челюсти на живую еду, как чулок на ногу.

Но не это самое отвратительное в описываемом процессе, а то, как именно всё происходит – исключительно глаза в глаза! И долго ещё потом яркий взгляд лягушки падает на змеиный пищевод изнутри, высвечивая и изучая в деталях извивы самодвижущей дороги в ад до тех пор, пока зрачки жертвы не начнут безвозвратно гаснуть…

И это, скажу я вам, настоящее издевательство над чувствами потерпевшего. Можно же было всё это проделывать поделикатней, глотая ту же мышку хотя бы не мордочкой, а хвостом вперёд?

Но на деле, если без шуток, аппетит Божьих тварей какой-то… зверский! Брось мясо на минутку, и – тю-тю: если волк, мимо пробегающий, тут же не сожрёт, то уж птичка. мимо пролетающая, обязательно склюёт, почистив следом клюв о землю.

Повторюсь, мне всегда это казалось неправильно. Вся эта пищевая цепочка, организованная по принципу самообслуживания за счёт ближнего, представлялась излишне жестокой, а потому в корне неверной. Ведь ну неправильно это, никак не вяжется с культурой общежития. Как я предположил выше, вот если бы для целей пропитания всех и вся были организованы пункты общепита с обезличенной едой?.. Он ведь тоже живой был. Тот кусок мяса, о котором я только что упомянул и которого уже и в помине нет. И так повсюду. Ни единая клеточка протеина не проходит мимо оказавшегося рядом чужого ненасытного рта. И всё время и со всех сторон раздаётся чавканье, глотание и прочие громкие проявления естественного метаболизма. Настоящая сплошная дикость нравов.

А меж тем вдохновился я в своих безрадостных рассуждениях о еде насущной, постигнув вдруг самую суть живого, а именно – всю отвратительность того, что в природе всяк имеет всякого во всякие же места. И за всякие места. Конечно, своей неприглядностью мысль об этом может напрочь изгадить благостную картину всеобщего мироздания. Согласен. Но тому есть веское оправдание – в данном примере всё происходит в подавляющих случаях если не по любви, то хотя бы по взаимному согласию сторон и, как правило, без душегубства. Кроме того, в результате такого соития разных желаний хотя бы появляются дети…

А вот то, о чём я скорблю по-настоящему, так это о прямом столкновении противоборствующих интересов. Никто ни у кого не спрашивает никакого разрешения на «отведать кусочек вашего тела»: захромал – ступай в чужую пасть, заболел – получай бессрочный больничный. Да что там, даже чрезмерно здоровый сон может сослужить нездоровую службу, потому что можно крайне ненадолго проснуться в чужом брюхе.

Весь живой мир изначально выстроен в бесконечную цепочку, которая жрёт себя не только с конца, как некий одуревший Дракон, поглощающий свой хвост, а ещё изнутри – каждый член составляющей его очереди кушает соседа спереди, в то время, как его самого в ту же секунду потребляет сосед сзади. Это ведь… довольно странный, шаткий эгалитаризм, граничащий с волюнтаризмом! Каждый не то что смертен, а ещё и съедобен. Бесконечная вакханалия перистальтики. Если довести до абсурда эту мысль, то звучит она следующим образом – каждому однажды суждено зайти через парадное (рот), а выйти, пардон, через чёрный ход. И довольных тут в принципе быть не может.

Поэтому весь живой мир ходит на цыпочках, чтобы не засветить своё присутствие тому, кто проголодался и может тебя сожрать, потому что банально сильнее. И ты всегда спишь вполуха, ходишь вполноги, пьёшь вполглотки. Всегда начеку, всегда настороже. Ведь со всех сторон на тебя точатся зубы и непрерывно, загодя выделяется слюна.

Именно потому я едва ли не умиляюсь, когда вижу дохлого голубя, бесхозно валяющегося на обочине пешеходной дорожки. Сразу возникает слабая надежда, что Природа наконец наелась всеми нами. Правда, тут же из ближайших кустов выскакивает голодный дворовый кот, а то и не один; и вот они уже вместе терзают бездыханное воплощение всеобщего умиротворения. А я в очередной раз огорчаюсь, что увиденный эпизод спокойного возлежания невостребованной протоплазмы – всего лишь послеобеденная передышка, которая на моих глазах уже и закончилась, и нам всем вновь нужно держать ухо востро – мало ли кто в него сейчас вопьётся, посчитав своей законной добычей. В связи с чем на всякий случай я стараюсь быстрее удалиться подальше. Не стоит без нужды раздражать собой чужой чуткий нос и отвлекать на себя внимание чужого острого глаза…

2013. Волжский