Читать книгу «Самокатчик» - Александр Новиков - Страница 5

Первым очнулся Игорь. Потёр пальцами глаза, ладонями хлопнул себя по щекам, сгоняя неприятное полусонное оцепенение. Только после выглянул за окошко. На улице рассветало.

Услышав оживление со стороны Игоря, друг за другом стали просыпаться остальные ребята.

– Небось, в Эрфурте только? – недовольно спросил Вовка выглядывавшего в окно товарища.

– Эрфурт проехали. Что-то не пойму, где мы есть…

– Веймар. Пригороды. Вон там, за Бухенвальдом, наш лагерь стоял, когда машины сдавали. В Союз отправляли, – пояснил Санька, пристроившийся у окна рядом с Игорем. – Двигаемся, потихоньку, но двигаемся.

Поезд действительно катил по пригородам легендарного Веймара, бывшего некогда столицей Веймарской республики. Именно в нём пятьдесят лет прожил знаменитый немецкий поэт Гёте. И здесь – в Веймаре – палач Гитлер построил в тридцать седьмом «фабрику смерти» – концентрационный лагерь Бухенвальд, в застенках которого с тридцать седьмого по сорок пятый год погибло около шестидесяти тысяч человек. И только советские солдаты смогли потушить дымящие зловещим дымом печи лагерного крематория.

Сейчас никто из ребят об этом не думал. Каждый из них прислушивался к равномерному стуку колёс о стыки рельсов. Ну почему же он такой редкий – этот стук: «До… мой! До… мой! До… мой!»

Народ в вагоне постепенно просыпался. Мимо купе начали взад-вперёд проходить увольняемые в запас военнослужащие. Слышались возня, шум, возгласы.

– Ур-ра! Домой!

– Всё, теперь назад не вернут!

– Снег, мужики! Снег! Классно же!

За окном и вправду лежал первый, только что выпавший кипенно-белый снег. Для этой местности, учитывая число и месяц на календаре, а также особенности климата, не ахти какая, но редкость. По крайней мере за предыдущие два года никто его в такое время не видел. А тут… Снег словно обновил всё вокруг: скрыл грязную пелену осени своим нарядным, пушистым покрывалом, давая людям возможность заново оставить следы в этом мире. Как символичен он был для тех, кто ехал в «дембельском» поезде! В прошлом для них остались бессонные ночи в караулах, вонь сушилок, липкая грязь полигонов и жестокие драки. Всё словно бы скрылось и навеки осталось там – под чисто-белым снегом первой осенней пороши. А впереди новая жизнь, новые по ней следы, которые каждый из них обязательно оставит. Слава снегу! Слава «дембелю»!

– Смотрите, десантники! – позвал выглядывавший в окно Серёга.

Действительно. С левой стороны по ходу движения поезда тянулась кажущаяся бесконечной шеренга военнослужащих. Начёсанные шинели, голубые погоны, нарядные аксельбанты из шёлковых парашютных строп, «дембельские» чемоданы у ног.

– Точно десантура! «Дембеля»! – Ребята приникли к окошку вагона, стараясь разглядеть лица стоявших в ожидании солдат. Может, будет кто-то из знакомых?

– Маталкин! – Санька проговорил эту фамилию машинально, увидев рослого старшину-десантника. – Маталкин, – тут же ещё раз повторил он. Все подхватили:

– Где?

– Не может быть!

– Точно он!

– Старшина! Ни фига себе!

Маталкина знали все, потому что на службу, в Германию, ехали вместе. Разлучили их только на пересыльном пункте в Веймаре. Куда он дальше попал служить – было неизвестно. И вот здесь же, в Веймаре, спустя два года они узнали в бравом десантнике своего товарища. Знали-то его все, но только Саньке был он одноклассником. И Голикову даже не поверилось, что такое может быть. Он протёр глаза. Да нет, точно не сон!

Поезд еле двигался. Вот-вот должен остановиться, где-то рядом перрон. Но Санька не стал ждать. Сбросив шинель, протиснулся к тамбуру и, на ходу спрыгнув, побежал назад. Уже через несколько минут они в дружеском приветствии обнялись с Маталкиным.

– Где служил? Как? Что?

– Майнинген. Десант.

– Я в Ордруфе. Артиллерия, водитель. Надо же! Рядом, все два года рядом, и не знали!

– В Эйзенахе бывал часто…

– Да ты что! Мы там на боевом дежурстве стояли. Десантуру сто раз видели, общались. У них казарма рядом с нашей.

– Ну да. Там я и бывал.

– Эх, тёзка, вот судьба! Два года рядом, и не виделись!

– Ну, чего теперь… Теперь домой!

– Как там? Давно письма получал?

– Недавно. Но отвечать…

– Сам такой. Перед «дембелем» не больно на письма тянет…

– Санёк, Санёк!.. – вдоль уже остановившегося поезда спешил Игорь. – Там наших строят. Прапор увидел, как ты спрыгнул, ругается теперь.

– Иду. – Санька попрощался с Маталкиным. Того тоже позвали в строй.

Казалось, что служба изо всех сил старается удержать этих молодых крепких ребят. Не сдаётся.

Санька и Игорь вместе поторопились обратно к своим. Вдали уже был виден строй. Снег радостно скрипел под подошвами их парадных ботинок. Запыхавшись, подошли.

– Товарищ прапорщик, разрешите стать в строй?

– Становитесь, – спокойно и даже несколько вальяжно проговорил невысокий коренастый Кутяк. Пока Санька и Игорь пополняли шеренгу, добавил: – Голиков, ты ещё не на гражданке! Хочешь, верну в часть? Уедешь домой на Новый год…

– Не надо, товарищ прапорщик, – на ходу поморщился Санька. Но по тону старшего по званию понял, что тот совсем не собирается выполнять угрозу.

И всё же Кутяк посерьёзнел. Всегда лёгкая, загадочная, а иногда ну просто элегантная улыбочка на его лице с крупными выделяющимися скулами и большим, правильной формы носом сменилась озабоченностью и беспокойством.

– Ехать нам далеко, – тихо сообщил он стоявшим в строю солдатам. – Если кто-нибудь ещё раз, не дай бог, попробует сделать то же самое, что сделал Голиков, то… – Кутяк для убедительности сжал правую ладонь в огромный кулак, погрозил «дембелям». – Больше предупреждать не буду. Сразу в пятак! Ясно? – Последний вопрос он задал почти примирительным тоном. Понимал, что для ребят служба закончилась. И всё же надо было довезти их целыми и невредимыми до аэродрома. Ответственность за это лежала на нём, потому и напустил на себя серьёзный вид.

– Так точно…

– А то не ясно…

– Понятно… – забубнили в строю.

– Смотрите, могу завернуть партию в часть! – для полной доходчивости приврал прапорщик. – На Новый год уволитесь…

– Не надо…

– Вот вам делать нечего…

– Голиков, сидел бы уже, чего прыгать!

– Так земляка увидел…

– Ну и что? Дома б встретились…

– Так одноклассники…

– А-а-а, это и вправду интересно. И другой бы прыгнул! – разбирая случившееся происшествие, заволновался строй.

– Моё дело предупредить! – с напускной строгостью выдохнул Кутяк.

Все всё поняли.

– А сейчас стоим у вагона, нервно курим. Кто хочет, тот пусть садится на свои места. Отправка… – прапорщик, слегка улыбнувшись, взглянул на наручные часы, – должна быть через полчаса. Никто никуда без разрешения ни шагу! – Договорив, он ещё раз глянул на часы и пошёл в направлении вокзала.

Чего уж тут не понять? Домой! Каждый хочет домой!

Крупная железнодорожная развязка в Веймаре жила энергичной, насыщенной жизнью. Уходили и приходили поезда, салютуя короткими, а иногда длинными гудками. Там и здесь сновали военные разных национальностей, разных родов войск. Одни нарядные, с чемоданами в руках; другие обезличенные одинаковой, мятой, иногда совсем не по размеру подобранной военной формой, с тёмно-зелёными вещмешками на плечах. Одни – домой, другие – на службу. Слышались сердитые выкрики офицеров, командующих подходившими и уходившими строями. Из висевшего на высокой мачте репродуктора часто раздавались громкие команды диспетчеров на русском и немецком. Нёсся гул приезжающих и отъезжающих крытых тентами военных машин. Во всей этой несусветной суете, ни на секунду не прекращающемся размеренном движении поездов, машин, людей чувствовалась близость большого пересыльного пункта, ощущалась грозная, непоколебимая мощь стоявшего за всем этим государства – СССР.

Санька с ребятами топтались у вагона. Покурили один раз. Время шло. Покурили ещё. Откуда-то из толпы вынырнул прапорщик Кутяк. На лице играла всё та же невозмутимая, лёгкая, присущая только ему улыбочка.

– Всё, пацаны, грузимся! Через пять минут отъезжаем!

В истоптанный, уже таявший от наплывшего густого тумана снег полетели окурки. Солдаты заспешили в вагон. Не дай боже отстать!

Едва расположились по купе и боковушкам, как по всему «телу» длинного состава будто ударили большой дубовой палкой. Щёлкнули, лязгнули тормозные башмаки. Состав медленно покатил вперёд, вперёд, вперёд… Поплыли за окошком, удаляясь, а потом и вовсе растворяясь вдали, здания, предметы, люди.

«Прощай, Веймар! – радостно подумал Санька, разглядывая и определяя, насколько быстро набирает скорость поезд. – Прощай! Хоть и бывшая ты столица, и красив собою, но моё Светлое лучше, намного лучше. Нет и никогда не было в нём военных пересыльных пунктов, нет и никогда не было ужасных концлагерей. А есть там тихая, спокойная речка Чёрная да бескрайняя степь за околицей. А скоро и я там буду… Прощай, Веймар!»

Некоторое время военные ещё прохаживались по вагонам. Кто-то искал земляков, кто-то курил в тамбурах, старшие групп проверяли-перепроверяли вверенный личный состав. Из отдельных купе, в которых собралось особенно много увольняемых, доносились задушевные разговоры, иногда прерываемые дружным, громким смехом – там травили анекдоты. Но вскоре всё успокоилось. Состав, лязгая колёсами о стыки рельсов и слабо покачиваясь, лениво катил вперёд. На всех, кто в нём ехал, снова налетело, навалилось некое оцепенение.

– Ускорения бы ему придать, заразе, – прикрывая глаза, пробасил Славик. Спать он не собирался. Просто смотреть уже было не на что и не на кого. Всё неинтересно. Всё!

Ребята, которые полусидели-полулежали, не отозвались. Только минуты через три-четыре, не поднимая век, Игорь в сердцах сказал:

– Говорили, что у фрицев только электровозы составы таскают. Ну, и где они?

– Ты что, фриц? – поехидничал Славик.

– Не был и никогда не буду!

– То-то же. А нам и такая скотина подойдёт. Ничего, доберёмся, – встрял в вялый разговор Серёга. – Только бы вперёд, а не назад.

– Угу, – соглашаясь, закончил Игорь.

Какое-то время Санька вспоминал недавнюю встречу с одноклассником. Потом мысли снова вернулись к тому, о чём особенно остро грезилось в последние полгода службы. Он стал думать и мечтать о доме. О том, что было до армии, и о том, что может быть после…