Читать книгу В жерновах житейских - Александр Новиков - Страница 4

В жерновах житейских
Повесть
Часть I
Глава 3

Оглавление

Шла середина июля.

Два с половиной месяца не было дождей. Каждый новый день, начиная с полудня, царила невыносимая жара. Жуткое огнедышащее марево расстилалось над потрескавшейся серой землей.

Бывшие колхозники, а ныне работники сельхозкооператива, каждое утро собирались у кирпичного здания МTМ, чтобы уже оттуда отправиться на сенокосы и в поля. Люди приходили молчаливые, злые, задумчивые. Жара и суховеи делали свое черное дело.

– Теперь об урожае и думать нечего! – обреченно вздыхали агрономы. – Да и сено сгорело на корню.

И колхозники горевали. Похоже, скотину будет нечем кормить. А как без нее выжить – никто не представлял.

Отправляясь в поля, люди недовольно бурчали:

– Тут забросили нас все, а тут и природа обижает. Против! Все против! Не будет зерна и картошки – хоть ложись и помирай. В собственной стране никому не нужны. Да, участь незавидная. Нагрянут кредиторы богатенькие. Не спрячешь, и семенное заберут. Этим все равно, хоть подыхай.

С шумом трогаясь с места, машина увозила тружеников в поля. Так, по инерции, забесплатно зарабатывали они кому-то огромные состояния. Их использовали, как обыкновенных рабов.

А деревня продолжала жить своей жизнью. Бабы и ребятишки с утра ковырялись в грядках огородов, на картошке. Поливали, собирали колорадского жука, пололи траву. Делали все возможное, чтобы не умереть с голодухи.

Когда солнце поднималось все выше и выше, работы прекращались. И стар, и млад спешили спрятаться от жары. Кто торопился на речку, а кто просто под спасительную тень крыши. Ставни в домах были закрыты наглухо. И счастлив был тот, у кого в доме имелся обыкновенный вентилятор.

У сельского магазина с раннего утра собиралась стайка женщин. Ждали, когда из райцентра подвезут хлеб.

В ситцевых цветастых платочках бабы, преимущественно пенсионерки, обсуждали последние новости. Деревня везде одинаковая – каждый на виду. Родился кто или помер – все надо обсудить.

– Наверное, пенсию опять задержат, – завела разговор высокая, еще не старая женщина. – А у меня мать больная. Говорит: быстрей бы помереть, чтоб не мучиться. Мама, мама, жила бы еще! Нам хоть с пенсии ее перепадает. Федька-то два года уже рубля в дом не несет. А она молится только да плачет.

– Да, – отозвалась невысокая пожилая старушка. – Мы-то отжили свое. А вот вам, молодым, неизвестно как придется! Издеваются над народом. Экспериментаторы доморощенные. А нам только болтать и остается. – Мгновенно сменив тему, она, беззубо пришамкивая, продолжила: – Ой, говорят, в Кульково приехал какой-то парень. Смешной. Молодой, а волос седой весь. Один-одинешенек живет! Все с кроликами возится.

– Чего ты, Лукерья Кондратьевна? – вмешалась в бабкин монолог одна из женщин. – Человек, может, горя с три короба ухватил? А ты – седой, смешной. Да знаете вы его все. Колька это Цыганков. Дедушки Никифора внук. Вон, у Дарьи Михайловны жил, когда в школе учился.

Взоры компании мгновенно обратились к Дарье Михайловне.

– Даша, чего молчишь? Заставляешь народ волноваться, гадать.

– А чего я? Слушаю вот, пока языки почешете. – неохотно отвечала кареглазая седоволосая женщина. – Да и что говорить? Парень как парень. На войне был тяжело ранен – вот и поседел. Пошлялся по больницам. Оклемался и приехал до родной хаты. Из армии его комиссовали. Вот и весь сказ. И нечего тут гадать. – Дарья Михайловна замолчала, засмотревшись куда-то в сторону. – А вот и он зам! На почту пошел. Пенсию получает, по инвалидности.

Женщины дружно обернулись в сторону здания почты. Бабка Лукерья не преминула высказаться:

– Здоровый он с виду. Жениться надо – кричи! Нечего бирюком сидеть.

– Это он у нас не спросится, – заступилась Дарья Михайловна. – Чего людям надо? Так и лезут, так и лезут. – Недовольно качая головой, она покинула зашушукавшуюся еще сильнее компанию.

У дверей магазина два седеньких пенсионера помогали шоферу разгружать свежий хлеб. Мимо них проскользнула среднего роста молодица, повязанная темным платком.

Спустя некоторое время, купив хлеб, она вышла из магазина. На мгновение остановившись, поправила платок. И направилась по улице, мимо почты. Неожиданно она остановилась как вкопанная, а затем также неожиданно пошла, все сильнее и сильнее прибавляя шаг. И вскоре уже скрылась за поворотом улицы.

Кровь стучала в ее виски, ноги подкашивались, но молодая женщина не шла, а почти бежала. Достигнув красивого с резными ставнями дома, она быстро скрылась вс дворе. Ворвавшись в коридор, впопыхах закрылась на засов, будто за ней кто-то гнался. Уже в комнате, обессилев, рухнула она в переднем углу перед иконой Христа Спасителя. Сумка с хлебом покатилась по полу.

Женщина лежала и плакала. Красивое лицо ее заливали слезы. Потрескавшиеся от ветра губы шептали «Отче наш».

Трижды перекрестившись, она понемногу успокоилась. Вытирая кулаками огрубевших ладоней слезы, не мигая, уставилась в потолок. Растревоженные мысли походили на скачущих во весь опор лошадей: «Он! Это точно он! Значит, правду люди говорят о том, что приехал. Как увидела – думала, сердце выскочит! Люблю я его до сих пор. Прости меня. Господи! И всегда любила. С другим жила, а его любила! Грех! – Она снова размашисто перекрестилась. – Ты же знаешь. Господи, что Витька мне всю жизнь перекуверкал, гад. Одна радость осталась – Маринка. Да не виновато дате в том, что отец такой пакостью был. Чего это я так о покойнике? Прости, Господи…» – На высохшем, белом как мел ее лице снова появились бусинки слез. Она закрыла глаза, и вся жизнь вдруг пронеслась в памяти, словно один день…

…Школа. Подружки. Дома многочисленные братья и сестры. С малых лет бесконечная, нудная работа. Всех обстирай, накорми, уберись! Родителям за водкой некогда.

Николай Цыганков стал лучом света в ее однообразной, полной недетских хлопот жизни…

Теперь, не открывая глаз, она улыбнулась. Улыбнулась впервые за много лет. Улыбнулась, вспомнив, как когда-то давно несмышленой девчушкой бегала на первые свидания.

…Они встречались все чаще и чаще, пока, наконец, не поняли, что не могут друг без друга прожить и дня. И однажды, когда она, побросав дома многочисленные дела, примчалась к пруду с ивами на очередное свидание, он сказал ей те заветные слова. Сказал о том, что любит и не может без нее жить. Ах, как же приятно было это услышать!

Окончание школы уже не за горами. Им предстояло подумать о будущем. Николай собрался ехать в Рязань. А что могла она? Девчушка из многодетной семьи, у которой родители горькие алкоголики. Самое большее – это ПТУ в райцентре, за тридцать километров от Глазовки.

Как им не хотелось расставаться! Но черный день настал.

Если бы они тогда, еще до разлуки, переспали, то, может, все повернулось бы по-другому.

А так… Николай уехал в Рязань. Она же стала учиться в ПТУ На выходные ездила домой. Благо, было близко.

А еще были полные нежных слов письма. Они, как целебный бальзам, смазывали болезненные раны разлуки. Они были неразрывной ниточкой, связывающей через огромные расстояния два любящих сердца.

Но только в сказках всегда бывает хороший конец.

Отдыхая на выходных, она редко покидала родной дом. Позволяла себе лишь иногда сходить с подружкой Лизкой Масловой на вечерний сеанс. Здесь-то и приметил стройную блондинку с голубыми глазами вернувшийся недавно из армии разбитной гуляка Витька Сизов. Стал навязываться в провожатые. Но она под любым предлогом отказывалась, а то и просто убегала. И, заметив, что парень стал вести себя все настойчивее, в итоге совсем перестала кодить в клуб. На что суетливая рыжеволосая Лизка с укором заметила:

– Ладно тебе. Так всю жизнь просидишь. Думаешь, Колька с девками не гуляет? А Витька парень видный! Глаз с тебя не сводит. Никто тебя в постель не тащит. Провожать-то хоть иногда позволяй. Извелся он совсем.

– Нет, Лиз! Не могу я так. Не нужен мне, кроме Николая, никто. А Витька и подавно. Дома своих алкоголиков хватает!

– Много ты знаешь, – не унималась подруга. – Может, человек и пьет из-за того, что ты на него внимания не обращаешь.

– Все, заканчивай разговоры на эту тему, – как отрезала девушка. – Сказала, не нужен никто – так тому и быть!

На том и порешили.

Но был еще его величество случай. И не без помощи людей, конечно. В этом она была уверена до сих пор.

Лизка пригласила ее на день рождения. Явившись вовремя, среди собравшихся она с ужасом разглядела Витьку Сизова. Собралась было уйти, но побоялась обидеть подругу.

Молодежь ела, пила, танцевала. Чаще всех говорил тосты Витька.

Она позвала подругу:

– Лиз, пойду я. Гляди, этот нализался, приставать опять начнет.

– Ладно тебе, – заулыбалась рыжеволосая подогретая вином именинница. – Ну чмокнет в щечку. Не убудет же от тебя. – И Маслова умчалась танцевать.

От таких слов ей стало не по себе. Мучимая дурными предчувствиями, все же решилась уйти незамеченной.

Не удалось! Она уже покидала двор, как вдруг услышала торопливые шаги за спиной и пьяный голос Витьки:

– Куда это мы так рано? Без провожатых.

Открывая щеколду калитки, она вся сжалась от напряжения.

– Куда, куда. Домой! А провожатых мне не надо. Здесь недалеко, сама дойду.

Непослушная щеколда поддалась, и девушка выскочила на пустынную ночную улицу. Быстро зашагала в сторону дома. Решила идти через огороды.

Закрякали разбуженные утки. В свежем осеннем воздухе из раскрытых дверей сеновала доносился стойкий приятный запах разнотравья.

Она поздно увидела мелькнувшую за спиной тень. Схватка была ожесточенной, но короткой. Пьяный Сизов силой взял то, чего она никогда бы не отдала ему по доброй воле. Он взял ее честь.

Наутро первым желанием было повеситься. Все тело болезненно ныло. Под глазом сиял синяк. Она специально поздно, дождавшись, когда родители уйдут на работу, поднялась с постели. Затерла косметикой синяк. Насколько могла, привела себя в порядок и… не пошла в милицию.

Огласки побоялась. А через людей узнает и он – любимый, Николай. Нет! Такого ей не пережить! И она решила смолчать, авось обойдется.

Но надежда на «авось» не оправдалась. Через некоторое время она с ужасом поняла, что беременна! Снова мелькнула мысль повеситься. В последний момент все-таки струсила, не смогла. О чем жалела и теперь. А Витька после той злопамятной ночи извинялся, клялся в любви, настойчиво искал встреч. Частенько стал приезжать в общежитие ПТУ.

Шило, как говорится, в мешке не утаишь. От подружек Сизов узнал о том, что она беременна. Он умолял ее не делать аборт и выйти за него замуж.

К тому времени девушка, чувствуя вину, все реже стала отвечать на письма любимого. Простит ли он ее? Поверит ли? Захочет ли любить такой, какая есть? Какой… стала не по своей воле?

И она снова смалодушничала. Конечно, теперь, после прожитых лет эта изможденная безрадостным существованием, закаленная всеми ветрами женщина понимала, что можно было сделать все иначе. Но только теперь, а не тогда она это поняла.

А тогда ее терзали горькие раздумья. И положение заставляло решать все немедленно. И она согласилась выйти замуж за Сизова.

Тот был несказанно рад от счастья. И поначалу даже не в меру ласков и обходителен с молодой женой. Она же больше отмалчивалась. Старалась тихо и незаметно выполнять супружеские обязанности.

За год до этого умерла Витькина бабушка, оставив единственному внуку в наследство дом. В нем теперь и жили молодожены, ожидая скорого прибавления в семье.

Людмила Прокофьевна, Витькина мать, всегда спокойная, с морщинистым лицом и обветренными губами настоящая женщина-степнячка, очень часто навещала их. Радовалась тому, что невестка попалась трудолюбивая и чистоплотная. Сын-то всегда в наглаженном! Еды настряпано! В комнатах чистота! Казалось, что для матери, одной воспитывавшей сына, лучшего и желать не надо. Только видела она, чувствовала, что что-то не так в отношениях молодых.

А судьба, видимо, не удовольствовалась тем, что в молодости отняла у нее мужа (умер от инфаркта). К старости бедная женщина потеряла и сына.

А случилось вот что. Виктор, вернувшись из армии, частенько любил выпить. «Не напиться чтобы, а дабы не отвыкнуть!» – любил он говаривать.

Женитьба, хлопоты по дому, ожидание первенца слегка ослабили его неуемную тягу к спиртному. Он вовремя глушил колхозный трактор и торопился с работы домой. Возился по хозяйству. И только иногда позволял себе граммов ото пятьдесят за ужином.

Беда пришла позже, когда молодая жена после тяжело протекавшей беременности наконец разрешилась… девочкой!

Витьку, мечтавшего о сыне, будто подменили. Он даже не поехал в роддом на выписку. Она добиралась из райцентра одна, с ребенком на попутных машинах. Благо на улице было тепло.

Дома ждал полнейший беспорядок. Горы немытой посуды на кухне и тошнотворный запах водочного перегара вперемешку с табачным дымом. И она с ходу принялась за уборку, несмотря на собственное еще слабое после родов здоровье.

Виктор появился лишь к вечеру. На небритом скуластом лице улыбка. Набравшись смелости, она спросила:

– Как назовем дочку?

А он даже не подошел, не глянул, кого произвел на свет. Только в сердцах махнул рукой:

– Как хочешь, так и называй своего выродка!

Она только молча заплакала. Решила, что будет Мариной.

Чуть позже пришла свекровь. Первое время она сильно помогала. Приходили и родители. Как всегда, выпивши. Погалдели и ушли восвояси. И покатились серые, полные безысходности дни.

Виктор продолжал пьянствовать. В один из ненастных вечеров он снова грубо ее изнасиловал. После до полусмерти избил. Ей казалось, что ему доставляет удовольствие издеваться. При этом он только приговаривал:

– Ты моя законная жена! Что хочу, то и делаю!

Она только молча плакала.

Прошел год. Тогда ей казалось, что минуло никак не меньше десятилетия. Настолько чудовищной была ее молодая, еще только начинающаяся жизнь. «Насколько же меня хватит?» – все чаще задумывалась она. И с ужасом понимала, что ненадолго.

Побои и оскорбления продолжались. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы не… Впрочем, все по порядку.

По своему уровню жизнь в Глазовке, как и в большинстве российских деревень, была далека от идеала. Это итальянцы и немцы, турки и китайцы по уграм жарят яичницу на русском газе. А сами русские раздувают допотопные печки, глотают тоннами пыль и сажу, лишь бы не замерзнуть лютой зимой. А еще русские сжигают в печках «легкие планеты» – собственные леса. И глазовские крестьяне не исключение. Каждую осень собирались они и коллективно отправлялись в лес по дрова.

Третий день подряд Виктор Сизов вместе со всеми ездил на своем стареньком ДТ-75 на заготовки.

То утро было четвертым. В предыдущие дни возвращался он поздно вечером, как всегда, пьян. Самое время подкалымить!

Жена молча собирала ему сумки с харчами и принималась за домашние хлопоты, даже не замечая, когда муж покидает дом. Честно говоря, ей это было безразлично. Она уже давно мечтала о разводе. Однажды даже заикнулась. Тогда Витька избил ее. Запинаясь от злости, орал: «Я тебе покажу развод, сучка! Еще раз пикнешь – убью! Чтоб никому не досталась…».

И она знала, чувствовала, что он способен на все. Сколько унижений!

«Господи! Что же будет, когда подрастет и станет все понимать ребенок? Сколько стыда!» – затравленно думала она. Внутри что-то изменилось.

Она даже одеваться стала во все темное. Под стать посещавшим ее мыслям. От жизнерадостной красавицы с золотыми волосами осталась лишь унылая серая тень. А было ей всего двадцать лет!

Наверное, поэтому, когда вечером друзья мужа сообщили о том, что того придавило деревом, она не плакала. Даже нисколечко не расстроилась. Когда ушли мужики, еще долго сидела на крылечке, о чем-то думала. Очнулась только от плача ребенка. Быстро метнулась в комнату. На ходу перекрестилась: «Господи! Грех-то какой! Нельзя такого желать, а то Господь накажет!» Уже несколько месяцев она изучала Евангелие. Потеряв надежду и веру в людей, пыталась найти поддержки и совета в мудрой книге.

Витька скончался по дороге в больницу.

Хоронили через день на местном кладбище. Людей пришло мало. Никто не любил скрытного, злобного алкаша Сизова. Плакала только мать.

А она, одетая во все черное, стояла молча. В голову почему-то лезло только плохое. А хорошего-то и не было! Понимала, что нужно заплакать, но не могла. Только лишний раз перекрестилась. А когда настала минута последнего прощания, еле-еле усилием воли нагнулась и едва коснулась губами венчика. Хотелось отвернуться и сплюнуть! «Господи, прости Господи!» Все кончено. Она – вдова.

После похорон свекровь несколько месяцев ночевала у них. Уходя, сказала, что жить с внучкой они могут спокойно. Никто выгонять не собирается. Вообще, Людмила Прокофьевна была редкой доброты человеком, не чаяла души в невестке и, само собой, во внучке. Она никогда не оставляла их в трудную минуту. А в деревне жить одной без мужа это тяжелейшее испытание.

Помогали еще и братья с сестрами. И покатились года.

Маринка подросла и пошла в школу. Хлопот прибавилось. Так за повседневной суетой и проходила ее молодость.

Много раз к ней сватались женихи. Всем отказывала. Самой казалось, что душа сделалась ледяной и бесчувственной, уже неспособной кого-то полюбить. А просто так – не хотелось. Да и побаивалась она мужчин.

После гибели Виктора уже шел одиннадцатый год, а она все жила вдовой. И близко никого не подпускала. Создала свой мир и жила в нем тихо и спокойно. Работала дояркой да возилась с домашним хозяйством, воспитывала дочь.

Так бы оно и было, если бы не прошедший по весне слух. Слух о том, что в Кульково появился странный житель. Ну и пусть себе бы жил, но это был он – ее Николай!

Еще тогда, в начале мая, услышав эту новость, она вдруг почувствовала, как в душе у нее что-то дрогнуло. Неожиданно воспоминания охватили сознание. Что бы она ни делала, куда бы ни пошла, всюду перед глазами всплывал его образ. Того стройного, симпатичного паренька, который признавался ей в любви на скамейке под ивами.

И вот сегодня она его увидела! Это событие вызвало в ней такую бурю чувств, с которой ее дремавшая доселе нежная женская душа никак не могла справиться. Она хотела и боялась этих чувств. Ибо они напрочь рушили тот созданный ею тихий спокойный мирок.

Тяжелые воспоминания снова заставили ее заплакать.

Тоненькие ручейки соленых слез потихоньку струились из сомкнутых глаз и устремлялись в разбросанные по половику белокурые локоны волос.

Сама того не заметив, Светлана Сизова (в девичестве Крылова) уснула глубоким неспокойным сном. Слишком много переживаний свалилось в последнее время на ее хрупкие плечи.

В жерновах житейских

Подняться наверх