Читать книгу Застигнутые ночью (сборник) - Александр Образцов - Страница 2

Действие происходит в громадной кухне коммунальной квартиры, где у Колотилиных две изолированные комнаты, по одной у Звягинцева и Анны Павловны.

На кухне две газовые плиты, три стола, шкафчики, табуретки. У свободной стены – колотилинский диван. Окно во двор.

Лето. Пятница. Пять часов вечера. Кухня пуста. Телефонный звонок. Телефон стоит на тумбочке в начале длинного коридора.

Открывается ближняя дверь, Анна Павловна идет к телефону. У нее больные ноги, поэтому ходит с привычным выражением обреченности на лице. Она едва успевает поднять трубку, как открывается дверь, выходит Колотилина из дальней комнаты.

Колотилина (громким голосом). Не берите трубку! Это Сережа!.. (Подходя.) В самом деле! Еле ходит, а обязательно надо выскочить! Просто физиологическое любопытство!.. Але!.. Нет, девушка, это не Анна Павловна! Вы не туда попали! (Кладет трубку, Анне Павловне.) Так это вас спрашивали! Что же вы молчите? То бегает со скоростью света, а тут вдруг язык проглотила. Теперь ждите.

Удаляется по коридору в комнату.

Телефонный звонок.

Анна Павловна (закрывая трубку ладонью, с опаской глядя вслед Колотилиной. Вполголоса.) Але, я слушаю, это ты, Маша?.. Надо было телеграмму… Нет, а это лучше на десятом троллейбусе… Да что ты! Ни в коем… Не думай даже – на такси! Это же… господи, да завезет куда-нибудь… Или назначит такую цену, а у меня пенсия только в среду… Но я же перед твоей мамой… Маша!.. И осторожней переходи улицу!.. Але!.. Але!..

Смотрит на трубку, кладет ее, остается ждать нового звонка, переминается с ноги на ногу. Затем приносит из кухни табуретку, садится у телефона.

Колотилина выходит из комнаты, идет на кухню. Проходя мимо Анны Павловны, неодобрительно качает головой.

Анна Павловна (вслед, оправдываясь). Вот – разъединили.

Колотилина (входит на кухню, нюхает увядшие цветы на столике, затем еще раз нюхает. И еще раз. И решительно выбрасывает их в ведро. Громко). Вы как будто что-то в этом понимаете – разъединили! Все говорят, и вы за ними повторяете. И не думаете, что говорите. Как могут разъединить? Ну, как? Разъединить может только человек, а там стоит – автомат! Ему наплевать на то, что вы там говорите. Сами нажали на рычаг, а теперь кто-то вам же и виноват.

Оглядывает кухню, как полководец. Снова идет по коридору к себе в комнату.

Колотилина. И не занимайте долго аппарат, Сережа может позвонить. (Проходя мимо телефона, проверяет, как лежит трубка. Останавливается.) А еще – трубку не положат, кинут ее, как попало, а потом телефон отключают. Отключают, а потом иди им, доказывай, что ты не козел. Пришлют телефониста, кто ему будет доллары давать за то, чтобы снова подключил? Колотилины будут давать, кто еще! Колотилины богатые. А что? Можно трубку швырнуть, как попало, можно на кухне сидеть с утра до вечера, свет жечь! Конечно, если нечего делать, так от скуки-то, на пенсии сидя, человеку бог знает что может в голову прийти! Он же от безделья как балованный ребенок становится!..

Пока Колотилина все это произносит, Анна Павловна, мелко кивая, соглашаясь, относит табуретку на кухню и скрывается в своей комнате.

Колотилина, уже с полным удовлетворением оглядывает коридор и кухню, удаляется.

Затемнение.

Вспыхивает более яркое освещение, был как бы пролог.

Входят Маша и Анна Павловна.

Анна Павловна. Я не знаю, Машенька, я уже ничего не знаю, не понимаю в этой их жизни ни одного слова…

Маша. Ладно. Это я сама завтра… Когда я ехала в поезде, тетя, то все два дня меня терроризировали новые русские, старые русские, чеченцы, фолклендцы, жители Мальдивских островов – все требовали телефончик, телефончик, телефончик! Но я никому не дала ваш номер. Ни одному индусу.

Анна Павловна. И правильно! И не надо никому давать! Потому что соседи ругаются. Ах, Машенька, твоя мама…

Ставит чайник на газ.

Маша. Моя мама была в таких слезах, когда провожала меня, в таком дезабилье… Вы случайно французский не зацепили по молодости лет?

Анна Павловна. Французский? Какой французский? Язык ты имеешь в виду? Маша. Да, конечно. Вам известно такое словцо – дезабилье?

Анна Павловна. Нет, Маша. Мы уже изучали немецкий.

Маша. То, что пригождается, то и надо изучать. Вожди мудры! Мудры чадры! Ветры кудры!

Анна Павловна. Что ты?.. О чем ты говоришь?..

Маша. Репетирую. (Пауза.) Надо бы знать, тетя, такие вещи. Театральный институт, то бишь академия, здесь один-одна. Как река Нева. Правда, я слышала, что здесь еще Невки есть, Большие, Малые – целая семейка. Так. Значит, эту квартиру населяют люди. Почему я их не вижу? Кто они?

Анна Павловна (вполголоса). Один разведенный, мужчина. Недавно поменялся. И Зинаида Зинаидовна с мужем и сыном, Сережей. Он поэт…

Маша. Стоп. Не понимаю. Что значит Зинаида Зинаидовна?

Анна Павловна. Так ее зовут.

Маша. Почему?

Анна Павловна. Я не знаю, Машенька. Я живу в этой квартире с пятьдесят пятого года, и ее всегда так звали…

Маша. А что, до этого другое имя было?

Анна Павловна. Я не знаю, Машенька…

Маша. Ну, ладно. А что за поэт? Муж ее поэт?

Анна Павловна. Сын. Сергей. По телевизору показывали… Про Зайку написал! (Шепотом.) Зина ходила во всем белом, на столике цветы целую неделю стояли.

Маша. А, про Зайку? Это про того самого Зайку?

Анна Павловна. Про какого? Они все говорят, говорят: про Зайку, а что за Зайка? Я так про себя подумала, может он прозаик, а не поэт?

Маша. Тетя, вы нечаянный филолог. Хотя анекдот с бородой. Кстати, и чай кипит.

Анна Павловна. Ох, Машенька, что-то я тебя не очень понимаю…

Маша. Чай кипит.

Анна Павловна с чайником уходит. Маша смотрит в окно. Входит Михаил. Он мрачен. Ставит чайник на газ, садится на табурет, закуривает.

Маша оборачивается и смотрит на него. Он курит.

Маша. Сегодня стоит большая жара.

Михаил курит.

Маша проходит мимо него полукругом, останавливается и смотрит в упор.

Михаил курит.

Маша. Я ненадолго к вам. Я скоро уйду в общежитие. Или сниму комнату.

Михаил. Канал Грибоедова. Львиный мостик. «Реклама-шанс». «Сорока».

«Из рук в руки».

Маша. А, между прочим, сначала говорят «здравствуйте» или «добрый день».

Михаил. Уж воспитаньем, слава богу, у нас немудрено блеснуть.

Маша. А также образованьем.

Михаил курит.

Маша. Я вас понимаю.

Михаил курит.

Маша. А вы меня?

Михаил. Что вам надо? Вас зовут Маша, вы из Саратова, куда-то там приехали поступать. И поступайте. Если вы думаете, что в коммунальной квартире живут близкие люди, то вы заблуждаетесь. А кухня ничем не отличается от столовой. Вам необязательно разговаривать, ясно?

Маша. Ясно. Но мы ведь уже говорим.

Михаил. Это вы говорите.

Маша (садится). А вас не интересует, что я из себя представляю?

Михаил. Абсолютно.

Маша. Вы поэт?

Михаил. Еще чего.

Маша. Вы такой мрачный. Я подумала, что вы поэт.

Михаил. Поэт живет по левой стороне. Первая дверь.

Маша. А-а…

Михаил. Никогда не видели в натуре?

Маша. Не-а.

Михаил. Завидую.

Маша. А что он пишет?

Михаил. Не знаю. Не читал.

Маша. А вы сами чем занимаетесь?

Михаил. Курю. (Гасит сигарету.) Чай буду пить.

Маша. Нет, серьезно?

Михаил. Я демограф, девочка.

Маша. Как вы сказали? Де-мо-граф?

Михаил. Демография – это наука о расселении людей.

Маша. Тоже очень интересно. (Пауза.) А зачем?

Михаил (встает). Что зачем?

Маша. Зачем это изучать?

Михаил. Затем, чтобы вас уже ждали, когда вы только выезжаете из Саратова, ясно?

Маша. Ясно. Как это?

Михаил (выключает газ). А так. Молча.

Маша (встает). Я узнала много полезного. А как вас зовут?

Михаил. Михаил Константинович Звягинцев.

Маша (пауза). Звучит. Вы кандидат?

Михаил. Да, я кандидат. Плачу алименты. Поэтому дежурю на автостоянке.

Что-нибудь еще?

Маша. Нет-нет. На первый раз вполне достаточно.

Михаил берет чайник. Уходит.

Входит Колотилина.

Маша. Здравствуйте!

Колотилина. Здравствуйте… А… вы кто?

Маша. Я к тете приехала. Из Саратова.

Колотилина. К Анне Павловне. Ну что ж. Надолго?

Маша. На пять лет.

Колотилина. Что?!

Маша. Я буду поступать в институт.

Колотилина. Господи, напугала. В какой?

Ставит кастрюлю на плиту.

Маша. Я… сама еще не знаю. На ветеринара. Я животных люблю.

Колотилина. Фу, это же… коров?

Маша. У нас была коровка. Беленькая-беленькая!

Колотилина. Что, у вас, в Саратове, коров держат?

Маша. Я и в деревне жила.

Колотилина. Что ж тебя в город потянуло?

Маша. Не знаю. (Пауза.) Учиться хочу.

Колотилина. Что у вас, в Саратове, ветеринаров не готовят?

Маша. Я еще не знаю… Не решила, что мне ближе. Я и музыку люблю.

Колотилина. Коров и музыку. Что ж, у тебя редкие способности.

Маша. Меня зовут Мария. А вас?

Колотилина. Меня? Зинаида Зинаидовна.

Маша. Ой, как интересно!

Колотилина. Что же тут интересного? Моего отца зовут Зинаид Николаевич.

Маша. А где он живет?

Колотилина. Кто?

Маша. Ваш отец?

Колотилина. Он… Тебя это не должно интересовать.

Маша. Мне здесь нравится.

Колотилина. Да что ты.

Маша. Да. А как вы думаете, Зинаида Зинаидовна, мне комнату дадут, когда я окончу?

Колотилина. Когда окончишь? Тебе дом дадут.

Маша. Дом?

Колотилина. Да. Как молодому специалисту. В сельской местности.

Маша. Я не хочу в деревню. Я лучше в другой институт поступлю. Или замуж выйду.

Колотилина. Ух, ты. (Оглядывает ее.) Сколько трагедий из-за таких вот как ты. Сколько разводов.

Маша. А что. У меня есть внешние данные.

Колотилина. Бедная Анна Павловна.

Маша. У тети маленькая комната. (Вздыхает.) Совсем маленькая.

Колотилина. Такая тихая старушка.

Маша. У нас вся семья скромная.

Колотилина. Да, повезет кому-то.

Маша. А вы одни живете?

Колотилина. У меня есть сын. Поэт.

Маша. Сын?

Колотилина. Да. И муж, преподаватель истории. Но он тебе не по зубам, моя милая.

Маша. Но он же, наверное, старый.

Колотилина. Ты убого мыслишь. Я имела в виду сына.

Маша. Ой, как интересно! А как его фамилия?

Колотилина. Он пишет под псевдонимом. Он взял псевдоним Холмогоров! Сергей Холмогоров!

Маша. Не слыхала.

Колотилина. Он еще молод для поэта. Ему двадцать пять лет.

Маша. Значит, он еще не поэт?

Колотилина. Он выступает по телевидению! Он ведет передачу! Он самый молодой из них.

Маша. А Михаил Юрьевич Лермонтов…

Колотилина. Тогда было другое время. Ты не ровняй. Лермонтов не жил в коммунальной квартире.

Маша. Интересно…

Колотилина (зажигаясь). Да! Он еще в восьмом классе сказал: «Мама!» Он всегда со мной советовался – «Мама! У меня пошли стихи. Я чувствую, во мне открылось!» И что же? Через полгода его уже напечатали! В десятом классе он был самый знаменитый в школе! Две девочки постоянно дежурили под окнами, сменяя одна другую! И с тех пор он непрерывно растет, как поэт!

Маша. А он все время Холмогоров?

Колотилина. Ты ничего не понимаешь. Это же псе-вдо-ним!

Маша. У него, наверное, длинные волосы и мечтательные глаза.

Колотилина. Я уже сказала – он тебе не по зубам. Его знакомые девушки без запинки говорят слово экзистен… стенциа… лизм. Черт, язык сломаешь.

Маша. Но у них, наверное, нет внешних данных.

Колотилина. Все у них есть, не волнуйся.

Маша. А он на кухне бывает?

Колотилина. Очень редко.

Маша. Значит, я его не увижу? Жалко.

Колотилина. Увидишь. Он скоро должен быть. (Оглядывает ее.) Ты бы хоть причесалась.

Маша. Я причешусь.

Колотилина. И не вздумай строить ему глазки. Для него это хуже зубной боли.

Маша. Ой, да я и не знаю, как это. Вот так? (Строит глазки.)

Колотилина. Так можешь. У него есть чувство юмора.

Входит Анна Павловна.

Анна Павловна. Машенька, чай стынет.

Маша. Уже иду.

Уходит.

Колотилина. Бедная Анна Павловна…

Анна Павловна. Что? Что-нибудь случилось?

Колотилина. Нет, пока ничего. Не забудьте, что теперь вы убираете за двоих.

Анна Павловна. Мудреные дети какие…

Колотилина. Да уж, мудреные. Особенно ваша Маша.

Анна Павловна. Как заговорит, так я ничего не понимаю.

Колотилина. Что тут понимать? Все понятно. (Пауза.) А к вам ее и не пропишут. У вас ведь двенадцать метров, так?

Анна Павловна. Двенадцать.

Колотилина. А санитарная норма на человека – девять. Не пропишут.

Анна Павловна. Да она и…

Колотилина. Ну, конечно, тетечка, тетечка, давай я в гастроном сбегаю, давай пол натру, а потом бац – и опека… А ведь пропишут, а? Вы как себя чувствуете, Анна Павловна? Что-то давно вы не болели. И не вздумайте. (Пауза.) А там мужа из общаги приведет, дети пойдут, визг начнется, песни под гармошку… Татары станут приходить…Тамбовские, ростовские, одесские…

Анна Павловна. Да она не…

Колотилина. Ой, не говорите вы мне ничего, без вас тошно! (Уходя.) И откуда они все лезут, как тараканы…

Уходит, унося кастрюлю.

Анна Павловна. А что? Как хорошо-то вдвоем… И Зине назло… (Шепотом.) Как будто ее квартира… Вот только заговорит меня… Говорит, говорит… Ничего не понимаю… Совсем ума лишилась к старости…

Уходит.

По коридору идет Николай Иванович Колотилин, напевая приятным баритоном. Входит в кухню, затем в ванную, продолжая петь «Сердце в груди бьется как птица…»

Входит Маша. Она накрасила губы, выглядит старше. Пробует несколько взглядов и жестов опытной женщины.

Колотилин выходит из ванной, продолжая петь. Увидев Машу, замолкает.

Николай Иванович. Здравствуйте, Маша из Саратова, здравствуйте.

Маша. Мы не знакомы.

Николай Иванович. Заочно, так сказать, мы уже знакомы. Николай Иванович Колотилин. Хм. Я вас представлял несколько иной…

Маша (холодно). Вот как.

Николай Иванович. Мда… Зина плохо разбирается в людях… А у меня в гимназии – э-э! Ну-ну, не надо казаться старше себя.

Маша. А вы еще довольно бодрый.

Николай Иванович. Э-э! Я и не это слышал. Придет, знаете, этакая Брижжит Бардо, ее спрашиваешь, когда была битва при Ватерлоо, а она смотрит тебе прямо в душу неподвижными глазами и вздыхает так, знаете, – а-ах… – и вся ее биография в этом «а-ах…» Вы что, серьезно на ветеринара собираетесь учиться? Бросьте!

Маша. Я еще не решила.

Николай Иванович. Чудесные есть специальности для женщин! просто чудесные! Чем плохо, например, мм… н-ну… эта, как ее… В общем, много всего, только учись. Но ветеринар… это же… запахи, кошки, шерсть, глисты!.. Бросьте вы это. Хотя, конечно, для ветеринаров сейчас золотое время. «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове…»

Маша. Вы тоже пишете стихи?

Николай Иванович. Это Есенин! Стыдно!.. да, стыдно! Надо… больше знать, Мария.

Маша. А зачем?

Николай Иванович. Ну, вы меня поражаете! «Зачем»! Затем, чтобы… знать! Чтобы идти вперед! Про прогресс что-нибудь слышали?

Маша. Прогресс? Прогресс… прогрессивка, прогрессивный…

Николай Иванович. Мда… Человеческий прогресс, Мария, необратим. Человек вырвался к звездам! И дальше! А для этого нужно что? Нужно… ну?.. Знать! А чтобы знать…

Маша. …надо учиться.

Николай Иванович. Умница.

Маша. У женщин, я считаю, есть одна специальность – быть красивой.

Николай Иванович. Это не специальность. Это обывательское представление о жизни. Обывательское! Низменное представление!

Входит Михаил с чайником. Ставит его на свой стол.

Николай Иванович. Вы только послушайте, Миша, что она говорит! Что говорит это существо, жаждущее высшего образования! Для женщины, вы послушайте, важно одно – быть красивой! А?

Михаил. Мм… (хочет уйти).

Николай Иванович (становится ему на пути). Нет, вы должны ответить ей.

Это мне она может не поверить, а вас послушает.

Михаил. Почему меня послушает?

Николай Иванович. Вы молодой, интеллигентный мужчина. Она должна знать, что нравится не красота, а… ну?

Михаил. Женщина нравится мне, когда она молчит.

Николай Иванович (в сильнейшем возбуждении). Так нельзя, дорогие мои, нельзя так! Вы совершенно… пещерные люди! Ведь сколько примеров высокого женского совершенства находим мы в истории… мм… э-э… да! (Вполголоса.) Да разве мог я рассчитывать только на свои силы, если бы не моя жена? Это диалог равных! И вот: наш сын – поэт! Вы понимаете? От одной красоты не рож-да-ют-ся по-э-ты!

Маша. От чего это интересно, зависит?

Николай Иванович. Прежде всего, от интеллектуальных способностей родителей, это раз. Во-вторых, уважают ли они друг друга, как личности. Ну и… сам я когда-то… писал, знаете, так… Помню, как только мы познакомились с Зиночкой, с Зинаидой Зинаидовной, я тут же, экспромтом (Маше) что значит – сразу, ей и преподнес: «Мой милый человечек, девчонка грез моих! Меня от скуки лечит погода на двоих». А?

Маша. Здорово.

Николай Иванович. Э-э!.. Это же какое счастье для женщины, это же… документа никакого не надо!

Михаил. Мне можно идти?

Николай Иванович. Идите. (Маше.) Вот, девушка, как встречаются люди, как они берегут… э-э… чувства.

Михаил уходит.

Маша. Ну не все ведь такие.

Николай Иванович. Да. К сожалению. А вам посоветую – больше читать. И не яркие журнальчики, а настоящую, большую литературу. Тогда с вами интересно будет говорить.

Уходя, поет «Сердце в груди бьется как птица…»

Маша (вдогонку). Спасибо вам! За науку. (Вполголоса.) Я здесь с ума сойду.

Слышно, как щелкает замок, открывается входная дверь.

Маша. Ну что ж… перемена декораций… (Отходит к окну, становится спиной, закуривает.)

По коридору идет Холмогоров, поет тенором «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…» Войдя в кухню, замечает Машу. Некоторое время смотрит ей в спину, улыбаясь с привычной иронией. Затем идет в ванную, моет руки и продолжает, уже с профессиональными замашками: «И каждый вечер сразу станет удивительно хорош… И ты – поешь!!» Выходит из ванной: «Се-ердце…»

Пауза.

Холмогоров. Кто вы, скажите?

Маша (обернувшись). Я – Мария.

Холмогоров. Господи, Мария! Какое необыкновенное имя.

Маша. Благодарю вас. Это так неожиданно…

Холмогоров. Сергей. Что неожиданно? Да, конечно, это неожиданно!

Маша. Вам интересно, почему я здесь?

Холмогоров. Да, ко… нет, что вы! Вы здесь и какая-то тайна… А объяснение? Оно нарушит… Какая необыкновенная сигарета.

Маша. Это «Винстон». Хотите?

Холмогоров. С удовольствием! Но… я не курю.

Маша (гасит сигарету). Тогда и я не буду.

Холмогоров. Нет, мне очень нравится, когда женщина курит. Она становится совершенно загадочной.

Маша. Мало кто считает женщин загадочными.

Холмогоров. Не верьте этому. Так считают все, но стыдятся… Я не стыжусь. Пусть я наивен, смешон, в конце концов, но я не стыжусь этого.

Маша. Благодарю вас.

Пауза.

Холмогоров. Я шел по улице… и какое-то необыкновенное предчувствие появилось. Я запел. Это старая песня. С полусмешными, наивными словами… Я был смешон?

Маша. Что вы.

Холмогоров. Я растерялся. Вдруг здесь, в этой кухне, в этой тусклой, невыразительной кухне, которую я знаю с детства – вы. И ваше имя… Не будем ничего говорить друг другу! Вы ведь не исчезнете?

Маша. Нет. Я не исчезну.

Холмогоров (уходя). Не исчезайте, прошу вас…

Уходит.

Маша. На сытый желудок он, видимо, не так словоохотлив. А-ах… (зевает) какая скука… (собирается уходить).

Входит Михаил с яблоками в пакете и тарелкой. Начинает мыть яблоки под краном.

Маша. Вы любите яблоки?

Михаил моет одно и молча подает ей. Она молча берет и ест.

Маша. Затыкаете рот?

Михаил моет яблоки.

Маша. Вы поразительно грубы. И это самое привлекательное в вас.

Михаил. Есть одна старая притча. Жил бедный человек. Он был скромен и молчалив. И вдруг неожиданно разбогател. От радости он стал много говорить. И уже не мог остановиться. Он очень страдал из-за этого. И тогда один мудрец посоветовал ему – раздай богатство бедным. Он послушался и раздал. И сразу научился молчать. А вокруг стоял гвалт. Но только он был счастлив.

Маша. Вы – этот бедный человек?

Михаил. Я же сказал, что это притча.

Маша. Которую вы только что придумали… Вы, я вижу, не очень удивлены.

Михаил. Чем?

Маша жестом показывает, что ею.

Михаил. Ах, вами… Должен сказать, что вам, как актрисе, далеко до моей бывшей жены.

Маша. Она вас обманывала?

Михаил. У нее каждый день было восемнадцать разных настроений.

Маша. Но это прекрасно! Вы не скучали.

Михаил. Я не люблю разговорчивых людей.

Маша. Какая жалость.

Михаил. Но в чем-то вы пошли дальше. Она-то, при всем при том, еще находила время любить семью, а вас, похоже, хватает только на себя.

Маша. И на вас.

Михаил. Ладно, не будем.

Михаил берет тарелку яблок, собирается уходить.

Маша. Вы не можете мне ответить на один вопрос?

Михаил. Да?

Маша. Почему вы стали демографом?

Михаил. А кем я должен был стать?

Маша. Но ведь так много интересного: поэзия, музыка, философия, физика, в конце концов, а вы – демографом.

Михаил. Был такой человек, чешский еврей по национальности, жил в позапрошлом веке. Все вокруг занимались торговлей, войной, писали стихи, создавали философские школы, а он занялся горохом. Его тоже, видимо, спрашивали, зачем вам этот дурацкий горох? Ведь вокруг столько интересного…

Маша. Ну и…?

Михаил. А потом оказалось, что он опередил свое время на сто лет и создал генетику.

Маша. Ага. Значит, вы честолюбивы. Так и запишем.

Михаил собирается уходить.

Маша. Еще вопрос. Вы не любили свою жену?

Михаил. Вы не обижайтесь, Маша, но вы напоминаете мне жадного, прожорливого птенца, который клюет все подряд.

Маша. А вы мне напоминаете самодовольного надутого индюка, которому ничто на свете уже не интересно!

Михаил, улыбаясь, уходит.

Маша (шагая по кухне). Надо же! Прожорливого птенца! Действительно – индюк! (Останавливается.) Тихо. Еще тише… еще… (Закрывает глаза, расслабляется.) Я спокойна. Мне хорошо. (Улыбается.) Очень хорошо. Поразительно хорошо… Самодовольный индюк!!.. Тихо. Еще тише… (Закрывает глаза.)

Входит Анна Павловна.

Анна Павловна. Машенька, это ты кричала?

Маша вздрагивает, открывает глаза.

Маша. Тетя, я репетирую.

Анна Павловна (шепотом). А Зина говорит – вы ее не пропишете… А я вот схожу к юристу и узнаю, пропишу или не пропишу. Машенька, а как бы хорошо вдвоем, и маме спокойно…

Маша. Тетя, я очень беспокойная. Вы ошалеете от меня.

Анна Павловна. О-о, ты не видела меня в молодости!.. Меня звали воробышком, я так и скакала, так и скакала…

Маша. А у этого, разведенного, дети есть?

Анна Павловна. А кто его знает? Сейчас все скрытные стали… Это раньше – душа нараспашку и пошел скакать… (Шепотом.) А Зина бои-ится… что выдумала – тараканы… У самой отец в деревне живет, старик…

Маша. «Вы знаете, за что я люблю театр?» Вы знаете, тетя, за что я люблю театр?

Анна Павловна. А?

Маша. Я люблю его за то, что мне мало, мало, мало жизни! Мне мало случайных знакомств, мало разговоров, мало смертей и счастья! Я хочу умирать сотни раз, сотни раз любить и снова умирать!

Анна Павловна. Что ты говоришь. Машенька?!

Маша. Я репетирую. (Пауза.) Наглость – второе счастье. (Пауза.) Народная мудрость. Как вы считаете, я очень наглая?

Анна Павловна. Машенька…

Маша. Мне надо было родиться мужчиной. Я авантюристка до мозга костей.

Анна Павловна. О-о! Я в молодости…

Маша. С каким наслаждением я взбаламучу это болото!

Открываются двери, по коридору идет Колотилина с кастрюлькой и тарелками.

Маша. Идите, тетя, я сейчас.

Анна Павловна уходит.

Колотилина, войдя, оглядывает Машу, пожимает плечами. Начинает мыть посуду.

Колотилина. Красить губы было необязательно.

Маша. А я их не красила. Они у меня пунцовые от природы.

Колотилина. Ты так и дежурила на кухне?

Маша. Он приходил мыть руки.

Колотилина. Поэты тоже моют руки! И обедают. Они совсем как люди.

Маша. Он совсем обыкновенный!

Колотилина. Он обыкновенный, пока моет руки. (Открывается дверь, слышен романс Холмогорова «Гори, гори моя звезда…») А теперь иди, иди. Хватит.

Маша уходит. В дверях кухни встречается с Холмогоровым, он прекращает петь, видна его широкая улыбка.

Холмогоров (усаживаясь на диван). Давно я с таким удовольствием не посещал нашу кухню. Интересная девушка.

Колотилина. Ради тебя она накрасила губы.

Холмогоров. Да? Это меняет дело.

Колотилина. Какое дело?

Холмогоров. Я хотел сказать – это интересно.

По коридору идет Николай Иванович, поет «Ветер веет ночною прохладой, та-ри-ра, та-ри-ра-ри-ра-ра, ты признайся, чего тебе надо, ты скажи гармонист молодой…»

Колотилина. У нас просто театр оперы и балета.

Николай Иванович. А вы задумывались, почему птицы живут долго? Они всю жизнь поют. (Закуривает.)

Холмогоров. Особенно вороны. Кар-р-кар-р…

Колотилина. Вы, Николай Иванович, снова не доели суп.

Николай Иванович. Но что же делать, мама, если у меня нет аппетита.

Колотилина. Надо бросить курить. У вас зеленый цвет лица.

Николай Иванович. Да? А Мария сказала мне, что я еще очень бодрый.

Колотилина. Она и вам уже успела что-то сказать?

Николай Иванович. О-о, я с ними говорю просто – а знаете ли вы, дорогая моя, что в ваши годы Жанна д'Арк спасла Францию? А Софья Ковалевская…

Колотилина. Нашли с кем говорить. Она же совсем глупая.

Холмогоров. Мама, вы заблуждаетесь, Мария современная и развитая девушка.

Николай Иванович. Что современная – это да. А вот развитая…

Колотилина. Э-эх, мужчины… Вам юбка застилает все поле мысли. (Вполголоса.) На одно у нее ума хватит – прописаться к тетке и нарожать детей. Эти деревенские – такие.

Николай Иванович. Она же из Саратова…

Колотилина. Ну и что? У них там коров держат. Что за привычка вечно тыкать меня своим высшим образованием? Между прочим, Николай Иванович, я зарабатываю не меньше вас! Да!

Николай Иванович. Но, мама…

Колотилина. А вы не можете доесть суп, курите американские сигареты и я должна еще заботиться о вашем здоровье и здоровье моего сына! Какой вы ему пример подаете? Я поражаюсь его силе воли, что он еще не курит и не заставляет свою мать страдать в два раза больше! Да!

Николай Иванович. Мама…

Колотилина. И точка!

Холмогоров. Это неинтеллигентно, папа, так ругаться на кухне.

Колотилина. Вот! Слышите?

Холмогоров. Вы мне разрушили настроение… Сегодня не смогу написать ни строчки.

Колотилина. А может, ты попробуешь? Я тебе пожарю семечек.

Холмогоров. Мама, семечки помогают уже в процессе. А когда настроение подавлено, может помочь только внешний импульс. Он был. И исчез по вашей милости. (Вставая.) Как вы неинтеллигентны!

Уходит.

Колотилина. Видите, что вы наделали?

Николай Иванович. Но, мама, я же не хотел.

Колотилина. Вы знаете, Николай Иванович, мне даже жутко – в кого он такой?

Николай Иванович. Как это – в кого? Странный вопрос.

Колотилина. Ну, уж, конечно, не в вас! На вечерах поэзии вы зеваете, вам бы только рассказать про какого-то турка или монгола.

Николай Иванович. История, мама, это тоже поэзия…

Колотилина. Как будто вы не видите, что он ею увлекается! А вы туда же – современная, развитая! Спать сегодня не буду. (Пауза.) Господи, да что же это за доля такая, того и гляди, как бы чего не вышло! (Пауза.) Как вы думаете, он серьезно?

Николай Иванович. Ну, мама, какой же поэт серьезно увлекается? Это им для работы надо.

Колотилина. Да?

Николай Иванович. Конечно. Вот Пушкин, сколько он увлекался? А женился на порядочной женщине.

Колотилина. Хорошо хоть сейчас дуэлей нет. Я уж не знаю, что бы со мной было.

Николай Иванович. А представляешь, мама, когда мы умрем…

Колотилина. Вы, Николай Иванович, с ума сошли!

Николай Иванович. Это я фигурально выражаюсь…

Колотилина. Вы специально так говорите, чтобы я ничего не поняла? Конечно, у меня семь классов, а у вас три ромбика на каждый костюм!

Николай Иванович. Я, мама, о том, что мы не потонем в пучине столетий.

И наши имена будут идти вслед за его именем. «Отец поэта, Николай Иванович Колотилин, преподавал историю. Мать, Зинаида Зинаидовна…» мгм…

Колотилина. Вы негодяй, Николай Иванович!

Уходит.

Николай Иванович. Ну, мама, зачем так обобщать?..

Уходит следом.

Входит Михаил, подходит к окну, зевает.

Михаил. Хорошо бы сейчас… Мда… Когда я успел так облениться? Одна работа осталась… Ничем не интересуюсь, ничего не читаю… Хорошо бы встряхнуться… Скучно… (Зевает.)

Входит Маша. Пауза.

Маша. Я жду.

Михаил. Кого вы ждете?

Маша. Я жду, что вы извинитесь.

Михаил. Охо-хо-хо-хо. Как же вам хочется жить. Завидую.

Маша. Ну?

Михаил. Слушайте… А-а! (Махнув рукой, собирается уходить.)

Маша (загораживая дорогу). Я вас прошу – извинитесь.

Михаил. Зачем?

Маша. Вы ветхий, старый тюфяк! Вы обозлены на весь мир и мелко мстите!

Я уверена в том, что в трамвае вы бьете людей портфелем по голове и получаете от этого удовольствие! Вам кажется, что это они виноваты в ваших неудачах!

Михаил (тихо). У меня не было неудач.

Маша. Да? А то, что в тридцать лет вы оказались одни, что вы, ученый, сторожите автостоянку с машинами этих… ничтожеств!.. То, что вы в свободный вечер сидите один, как сыч, и вам некуда пойти?

Михаил (пауза, криво улыбаясь). А вот вы, девочка, далеко пойдете.

Маша. Вы – вещь в себе! Вас окружают недочеловеки, вам неинтересно с ними! Да! Значит, можно не здороваться, можно оскорбить женщину и ухмыляться при этом! Сегодня вы решите, что человек недостоин с вами разговаривать, а завтра – что он недостоин жить!

Михаил (пауза). Простите меня, я был груб.

Уходит.

Маша (шагая по кухне). Необыкновенное ощущение!.. Как я его побила!..

Входит Анна Павловна.

Анна Павловна. Это кто был?

Маша. Ага! Тетя, буду разбираться до конца. Пенсию вам исправно платят?

Анна Павловна. Пенсию?.. В сберкассе получаю… четвертого числа.

Маша. Так. А льготы вам какие-нибудь положены?

Анна Павловна. Льготы? Какие же льготы старому человеку…

Маша. Вы сразу впадаете в уныние. Так нельзя. В войну вы были где?

Анна Павловна. Работала. Я, Машенька, всю войну шинели шила.

Маша. Ну вот! В понедельник я все выясню… В доме отдыха давно не были?

Анна Павловна. Куда уж мне… в дом отдыха… Туда молодые ездят познакомиться.

Маша. А знаете, тетя, давайте я вас в Саратов отправлю, к маме? Вы же лет двадцать не виделись.

Анна Павловна. Да куда уж мне… мозоли замучили.

Маша. Ничего, я вас к специалисту отведу.

Анна Павловна. А хорошо бы с твоей мамой повидаться…

Маша. Значит, договорились?

Анна Павловна. Ох, не могу я в поезде… еще и отстану…

Маша. Тетя, вы необыкновенно инертны! А еще говорите, что скакали в молодости. Вы знаете, что Микельанджело в восемьдесят лет влюбился и начал писать стихи?

Анна Павловна. Такой старый?

Маша. Да, не в пример некоторым местным ученым… Ах, тетя, тетя, надо больше двигаться, надо жить, а не доживать!.. Зимой я поеду на каникулы и возьму вас с собой.

Анна Павловна. Хорошо было бы, Машенька… Только… холодно…

Маша. Я вам тулуп достану. И валенки.

Входит Холмогоров, приятно улыбаясь.

Холмогоров. Здравствуйте, Анна Павловна. Мы, кажется, не виделись сегодня?

Анна Павловна (растерянно). Здравствуйте… (Топчется.) Так я, Машенька, пойду?

Маша. Тетя, я же не офицер.

Анна Павловна. Пойду, телевизор посмотрю…

Уходит.

Холмогоров. Какая деликатная женщина Анна Павловна. Вы не поверите, но только в раннем детстве я бывал у нее в гостях.

Маша. А со своим соседом вы знакомы?

Холмогоров. Здороваемся. Он ученый и, видимо, далек от искусства. К тому же люди так трудно знакомятся. Он интересный человек. Но мы не близки, я чувствую.

Маша. А мы?

Холмогоров. Мы?.. Ах да – мы! Мы – как баюкает это слово… Мне кажется – да! Мне хочется верить!

Маша. Но я ведь тоже далека от искусства. Вы знаете, что я собираюсь учиться на кошкиного доктора.

Холмогоров (горячо). Разве в этом дело? Когда я пишу стихи к популярным песням, и простые люди, понимаете? им аплодируют, и я вижу, как у них теплеют глаза, то я знаю, что моя поэзия нужна им. Им! А не снобам.

Маша. А что говорят снобы?

Холмогоров. Разве снобы говорят? Не-ет. Они жуют губами, они… изобрели свой язык, который никому, кроме них, не интересен!

Маша. А кто они?

Холмогоров. Кто?

Маша. А эти – снобы?

Холмогоров. В каждом деле есть свои неудачники. Грубо говоря, это люди, которые не могут заработать на жизнь своими стихами и песнями. И тогда они начинают будоражить общественное мнение. Они апеллируют к толпе, начинают лепить образ врага. Все, что имеет денежное выражение, для них просто – попса! Они мелко мстят!

Маша. Как вы сказали? Мелко… мстят?

Холмогоров. Именно! А что?

Маша. Ничего… Какое-то странное совпадение… Почему же это вас так волнует? Собака лает – ветер носит.

Холмогоров. Вы правы. (Пауза.) Можно… пригласить вас?

Маша. Куда?

Холмогоров. Я покажу вам этот необыкновенный город, мосты, каналы… Вот там – да. Там – только стихи, только блики волн, только небо и гранит.

Маша. Вы даже говорите стихами.

Холмогоров. Я живу в постоянном лирическом напоре. Это – трудно. Иногда даже – смешно. Но иначе нельзя. Ведь пишешь не для себя, не для человечества… Пишешь для единственного человека… Вы понимаете?

Маша. Это-то я понимаю… Вы не были женаты?

Холмогоров. Я?.. Нет, что вы!

Маша. А почему? Простите за нескромный вопрос.

Холмогоров. Я отвечу. Я… считаю священным… нет, не запись в паспорте, а другое, то, что соединяет двоих до конца жизни…

Маша. Как ваших родителей?

Холмогоров. Мм, да… Конечно! Родители – тоже священно, так ведь?

Михаил в костюме подходит к телефону, набирает номер.

Маша (громко). Да, поэзия – единственное, из-за чего стоит жить!

Холмогоров. Поэзия и любовь!

Михаил. Ольга? Это я…

Маша. И любовь?

Михаил. Нет, из дома…

Холмогоров (подхватывая). И музыка!

Михаил. А как он?

Маша. Тсс… Мешаем человеку разговаривать.

Михаил. Так я подъеду сейчас… Да… «Колы»? Хорошо. Еду.

Кладет трубку, уходит.

Маша. А вы говорите – гранит, блики волн… «Колы»? Нет проблем!

Холмогоров. Дело в том, что у многих потребность в духовном общении не развита, к сожалению. Они ее не знают. Так же, как не знают музыки люди, лишенные слуха.

Маша. А вы заметили, как солидно он сказал: «Нет, из дома»? Как они солидно обделывают свои делишки! Как много на улице сытых лиц! Отвратительно сытых!

Холмогоров. Я знаю места, где не ступала нога человека.

Маша. В этом городе? Идем!

Уходят.