Читать книгу Покров-17 - Александр Пелевин - Страница 3

21 сентября 1993 года

Закрытое административно-территориальное образование Покров-17, Калужская область

Я совершенно ничего не понимал. Сначала даже не мог вспомнить, кто я и как меня зовут. Будто только что вышел из больного коматозного сна.

Болела голова, в глазах двоилось и темнело.

Я сидел за рулем моих стареньких «Жигулей». Машина стояла с включенными фарами на обочине шоссе, а вдалеке на краю темно-синего неба пробивалась голубая полоска рассвета – или нет, или это закат? Часы показывали 7:30. Для вечера слишком темно. Значит, рассвет.

Ровно гудел мотор. Из-за опущенного стекла пахло бензином и мокрой травой.

А потом я увидел, что рядом со мной в машине сидит мертвец в милицейском кителе с погонами майора.

Несколько секунд я смотрел на него.

Покойник сидел в кресле с запрокинутой головой и раскрытым ртом, из его груди торчала рукоять финского ножа. По кителю растекалось пятно черной крови. Из-под сбитой набекрень синей фуражки торчала прядь светлых волос.

У меня задрожали колени, к горлу подступила тошнота. Я смотрел в его лицо – бледное, с посиневшими губами и мутно-белесым взглядом.

Закрыл глаза, глубоко вдохнул, снова посмотрел на мертвеца, выдохнул и опустил лицо на руль, закрывшись руками.

Все выглядело реальным – и я, оказавшийся за рулем своей машины на обочине какого-то шоссе черт знает где, и рассвет впереди, и мертвец в синем кителе, и нож в его груди. Запах бензина и мокрой травы.

Как я здесь оказался?

Как, мать вашу, я здесь оказался?

Я же не спал, совершенно точно не спал и вроде не терял сознания – или терял?

Происходящее осознавалось медленно, голова соображала с трудом, будто в ней тяжело скрипели ржавые шестеренки.

Открытый бардачок, в нем фотоаппарат, пачка «Мальборо», зажигалка, кассеты – группа «На-На», «ДДТ», Иосиф Кобзон, а еще «Русское поле экспериментов» «Гражданской обороны» – пустая коробка, видимо, кассета в магнитофоне, кажется, я слушал ее по дороге – да, точно.

В свете фар посреди густой утренней синевы клубился туман, воздух был сырым и холодным.

Я посмотрел в зеркало.

Да, и это я, я узнал себя. Меня зовут Андрей Васильевич Тихонов. Я журналист и писатель. Я приехал сюда… Да черт, зачем я приехал сюда?!

Вот мое лицо, оно мне не нравится: одутловатое, с морщинами на лбу и вокруг губ, рыхлый подбородок, старые очки, из-за которых глаза кажутся маленькими черными угольками, редкие темные волосы с проседью. Куда ты полез, дед, ну куда ты полез…

Я еще раз глубоко вдохнул и снова выдохнул.

Я решил, что надо прийти в себя и разобраться. Я приехал сюда из Калуги. Где бы я сейчас ни был, сюда я точно приехал из Калуги, я выехал оттуда днем. Куда? Куда я ехал? Что это за человек?

В конце концов все вопросы упирались в три основных: «что я здесь делаю», «как я здесь оказался» и «откуда здесь мертвец». На эти вопросы я ответить не мог.

Было страшно.

Чирикали первые утренние птицы и стрекотали насекомые. Полоска рассвета на горизонте посветлела до голубовато-белесого.

Я снова взглянул на мертвого майора, и шок от его вида сменился омерзением вместе с ненавистью и брезгливостью.

Я отстегнул ремень безопасности, потянулся через тело к двери с другой стороны, стараясь делать это осторожно, лишь бы не коснуться мертвеца – он отвратителен, он сама мерзость, мне показалось, что я сам заражусь смертью и умру, если прикоснусь к нему.

Я открыл дверцу нараспашку, а потом попытался вытолкнуть мертвеца ногой из машины. Труп оказался слишком тяжелым. Я оперся рукой о спинку своего сиденья, прислонился спиной к двери и толкнул мертвеца обеими ногами – одной в бок, другой в бедро. Труп покачнулся и вывалился из машины наполовину. Я пнул его еще раз и еще, и тело незнакомца рухнуло на обочину.

Какая мерзость.

Тело свело брезгливой судорогой, я вздрогнул, поморщился и захлопнул дверцу.

Кем бы он ни был, одной проблемой теперь точно меньше. Лучше не думать об этом.

Нет, не меньше. Ни хрена не меньше. У меня в машине сидел покойник. Сраный мертвец, майор милиции с ножом в груди. Мертвый, абсолютно мертвый, весь в крови. Господи, откуда?

Стало холоднее. Я запахнул серый пиджак, накинутый на свитер, поежился, снова огляделся, дрожащей рукой достал из бардачка пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, закурил, выдохнул дым прямо в лобовое стекло и сказал вслух первое слово после того, как пришел в себя.

– Говнище, – сказал я.

Это было все, что я мог сказать.

Услышав собственный голос, неровный и хриплый, я почувствовал себя лучше и немного спокойнее, насколько вообще можно быть спокойным в такой ситуации.

– Говнище, – повторил я громче и четче.

Надо ехать. Черт знает куда, лишь бы подальше от этого трупа на обочине – а там, может, и появятся какие-нибудь мысли о том, как я тут оказался и что делать дальше.

Я побарабанил пальцами по рулю, взглянул направо, будто проверяя, не встал ли вдруг мертвец на ноги, надавил на педаль газа, тронулся и вырулил с обочины на трассу.

Дорога постепенно приводила мысли в порядок. Линия рассвета впереди окрасилась багровыми прожилками, воздух становился светлее и прозрачнее. На темных лугах по сторонам дороги лежал туман.

Надо было дышать. Я дышал ровно, глубоко, размеренно, насыщая мозг этим сырым предрассветным воздухом, и боль в голове уходила, а мозг начинал лучше соображать.

Я вспоминал, зачем сюда приехал.

Я должен был собрать для статьи информацию о ЗАТО «Покров-17». Закрытая территория с 1981 года, около сотни квадратных километров, и никто не знает, что там – ведь туда никто никогда еще не попадал, и никто оттуда не выбирался. Только раз в неделю, говорят местные, через блокпост проезжают военные грузовики с продуктами. Наверное, с продуктами.

Кто там живет и что там происходит, тоже никто не знает. О других закрытых городах есть хотя бы более или менее достоверные слухи. Где-то ядерное оружие, где-то химическое, какие-то уже рассекретили или разворовали, какие-то только собираются, а здесь – ничего. Глухо. Не принимать же во внимание безумные теории всяких фриков вроде Юрия Куропаткина и его газеты «Голос Галактики».

Мысли прояснялись.

Итак.

Днем 19 сентября я выехал из Калуги по направлению к этой территории. Но я не собирался отправляться в сам Покров-17, да и как туда попасть – это место закрыто блокпостами и обнесено колючей проволокой, вышки, прожекторы, военные, собаки… Нужно было подъехать на максимально безопасное расстояние, чтобы не заинтересовались солдаты, сделать несколько заметок и фотографий, поговорить с жителями окрестных сел.

Даже в какой-то мере хорошо, что в стране полный бардак. Может, хоть теперь что-нибудь удастся выяснить.

Вспомнился главный редактор, Пискарев, с его вечно скептическим выражением лица, с черными усами, острым носом и модными полутемными очками в толстой оправе. В тот вечер он ходил кругами по редакции, спрятав руки в карманы новенького турецкого пиджака, и рассказывал, что нужно от материала.

– Андрей Васильевич, вы поедете в неприятное место, – говорил он. – Но и оплата, как я сказал, будет в тройном размере. Вам надо будет рассказать читателю о том, чего он вообще никогда не знал. Все знают сейчас и про Чернобыль, и про кучу всяких ЗАТО с ядерным оружием, а про Покров-17 мы сами узнали буквально пару месяцев назад. Как такое возможно? С восемьдесят первого года держать такой режим секретности… Я когда узнал – не поверил. Сейчас же все в полной жопе, хочешь – атомную подлодку купи со всеми секретами, были бы деньги, а тут…

– Вы правы, – говорил я. – Скажу честно, не особо рассчитываю узнать, что именно там происходит, потому что с таким режимом…

– Нет-нет, – замахал руками Пискарев. – Даже не пытайтесь пробираться внутрь, вы нам нужны живым и на свободе.

Поговорите с местными, которые живут рядом, не приближайтесь к периметру. Нам нужен хороший материал, но не такой ценой. Не рискуйте, умоляю, голову же потом с меня снимут. Вы еще можете туда вставить несколько слов о войне – у вас же в книге как раз про эти места?

– Да, там был поселок Недельное и были жестокие бои, но с тех пор это место, видимо, сильно изменилось. Даже город построили. Построили и через пятнадцать лет закрыли…

– Умоляю, Андрей Васильевич, вы нам еще очень нужны, не рискуйте, ради бога.

Я не собирался рисковать.

Еще бы.

Сейчас бы в пятьдесят два года рисковать ради газетной статьи. Я уже рисковал, когда оказался на первомайских беспорядках в Москве. Видел, как человеку разбили голову, а потом тот лежал в крови и не двигался. Потом меня утащила толпа, чуть не затоптали бегущие люди, я впервые испытал настоящий страх за свою жизнь. Этого хватило[1].

Через четыре дня после разговора с Пискаревым я выехал на машине от Москвы до Калуги. Эти «Жигули» я купил два года назад, потратив все сбережения и добавив гонорар за книгу. Так далеко на машине я еще не выбирался.

Гостиница в Калуге, отвратительный завтрак, остывшая яичница, прогулка до музея Циолковского, постоять и покурить с красивым видом на реку, потом снова гостиница, поспать пару часов, перекусить, снова сесть в машину.

По радио рассказывали, что в Москве творится какая-то чертовщина. Хасбулатов, Верховный совет… Я очень хотел спать и не понимал, что происходит. Радио пришлось выключить – клонило в сон.

Что было дальше? После того, как я выехал из Калуги и вырулил через Малоярославец на дорогу к Покрову-17?

Что было дальше?

Я не помнил. И до сих пор этого не помню.

Каждый раз, когда я вспоминал мертвеца, по спине пробегала дрожь и шею сводило судорогой; я старался прогнать эти мысли, но не мог, перед глазами стояло его мертвое лицо, его опустевший взгляд и нож, торчащий из груди.

Спустя десять минут поездки по трассе я увидел на обочине голосующего человека.

Отлично. Теперь будет хотя бы понятно, что это за место.

Я сбавил скорость и увидел в свете фар невысокого лысого мужчину в камуфляжной куртке с сизым воротником.

Ура. Хотя бы не мертвец.

Впервые за все это время я улыбнулся собственной дурацкой шутке, сбавил скорость и затормозил.

Мужчина в куртке тоже заулыбался и ускоренным шагом двинулся к машине. Его улыбка мне не очень понравилась.

Я разблокировал дверцу.

Мужчина резко распахнул ее, просунул голову в салон и наставил мне в лицо обрез двустволки.

– Гони в Светлое, дед. Быстро.

Человек криво улыбался, обнажив зуб с золотой коронкой, его лицо было одутловатым и с недельной щетиной. Обрез смотрел черным дулом прямо в мои глаза.

Говнище.

Странно, но я даже не чувствовал страха, а слова пришли на язык сами собой.

– Я не дед, – сказал я. – Мне пятьдесят два.

– А выглядишь как дед, – продолжил мужчина с обрезом, не переставая криво улыбаться. – Давай, гони в Светлое.

Он говорил с ярким южнорусским «гэканьем» – я раньше думал, что так говорят только на Украине, но оказалось, что звук «г» так произносят почти по всей южной России, вплоть до Калужской и Брянской областей.

Он забрался на сиденье и захлопнул дверцу, не отводя ствол. Теперь он упирался мне в бок.

Лучше делать то, что говорит этот человек с обрезом. Ни разу в жизни на меня не наставляли оружие. Непонятно, что обычно делают в таких ситуациях. Наверное, то, что скажут. Логично.

– Хорошо, – я развел руками. – Но я даже не знаю, где это твое Светлое.

– Ты нездешний, что ли, а? – с подозрением спросил мужчина.

Я покачал головой.

– Да не заливай, – мужчина вдруг оживился, его глаза нездорово заблестели. – А выглядишь как здешний. Что заливаешь тут? Машина у тебя… Вот уж не думал, да. Повезло мне с тобой. Так откуда ты, а? Из «Прорыва»? Из ментов? Нет, если б из ментов, я бы тебя запомнил, значит, из «Прорыва»?

Он говорил быстро и оживленно, будто очень давно ни с кем не общался и теперь наконец прорвало. Голос его звучал неприятно. Нужно было вести себя максимально осторожно: незнакомец явно на взводе. Обрез, видимо, тоже.

– Тем не менее я не отсюда, – терпеливо повторил я.

– А откуда? И как сюда попал? Сюда же хрен попадешь, ты чо, ты чо, а? – он придвинулся поближе. – Ты чо врешь мне, а? А машина откуда? Тут «Жигулей» вообще не бывало, все тачки по пальцам можно пересчитать. Погодь, да у тебя рукав в крови… Что, мочканул кого? Мочканул уже? Нуты, дед, даешь, а…

Я покосился на рукав пиджака: он действительно испачкался в крови.

– Слушай, – сказал я. – Убери свой обрез, он заставляет меня нервничать, а когда я нервничаю, я плохо веду машину. Ты мог бы просто по-человечески попросить подбросить тебя до своего Светлого. Может, и мочканул. Какое твое дело?

Опять странно. Я никогда не переходил с незнакомцами на «ты», даже если те вели себя по-хамски. Мужчина в камуфляжной куртке хрипло гыгыкнул, но обрез не убрал. Он выглядел и разговаривал как типичный зэк. Я видел таких, когда в восемьдесят седьмом писал серию заметок об исправительно-трудовой колонии в Саратовской области.

– Короче, – сказал он. – Если не знаешь, где Светлое, я покажу. Это прямо пятнадцать километров, потом на дорожку свернуть… Мне надо там поговорить с одним человечком, ага, прямо очень вот надо… Ствол не уберу. Раз ты кого-то уже мочканул, то и меня можешь мочкануть, а? Можешь? Можешь, вижу, что можешь…

– Ладно, давай поедем в твое Светлое. Только скажи мне…

Я на секунду замолчал, пытаясь сформулировать вопрос так, чтобы он не казался слишком идиотским.

– Мы вообще где?

Не получилось.

– Ты как тут оказался, дед? – незнакомец быстро огляделся вокруг и снова недоверчиво уставился на меня. – По тебе же видно, что здешний, ну очень похож, да…

– Если бы я сам знал, – я вздохнул. – Послушай, я не дед. Я писатель. Андрей Васильевич Тихонов. Читал?

Незнакомец покачал головой.

Черт с ним.

Я надавил на газ, осторожно тронулся с места и продолжил заговаривать зубы.

– Я написал книжку о боях за поселок Недельное во время Великой Отечественной, он был тут до появления Покрова-17, этот поселок, потом черт знает, что с ним стало, но суть не в этом. «На Калужский большак», так называется книжка. А сейчас я пишу статью для газеты про Покров-17. Я хотел добраться до этих мест, расспросить местных…

– Ты в Покрове-17, – сказал незнакомец. – Как пропуск раздобыл, а?

– Я не раздобыл пропуск, – ответил я. – Не знаю, как сюда попал. Просто пришел в сознание тут, на обочине.

– Заливаешь мне тут… Раз пропуск раздобыл, значит, знаешь, как отсюда выбраться. А я как раз и хочу отсюда выбраться. А ты? Ты хочешь отсюда выбраться?

– Не знаю, – сказал я.

– Дурак, дед. Отсюда все хотят выбраться. Только никто не может. Ты, это… – он, кажется, немного расслабился. – Ты говоришь, книжку про войну написал. Воевал?

– Нет, – мне стало забавно, и я улыбнулся, глядя перед собой на трассу. – Как я мог воевать, мне же пятьдесят два года, я в сорок первом только родился.

– А выглядишь, как будто воевал.

Как же он надоел.

Я не умел общаться с такими людьми. Вернее было бы сказать – не любил.

Когда мы проехали еще десять километров по трассе, впереди на горизонте показался алый край солнца, лучи рассвета вспыхнули бликом на лобовом стекле. Я поморщился, но от солнца стало легче и спокойнее.

Незнакомец по-прежнему не убирал обрез. Он выглядел уставшим, но напряженным. Судя по красным глазам, он не спал всю ночь.

– Раз уж так, – сказал я. – Скажи хотя бы, как тебя зовут и откуда ты вообще.

– Допустим, Леша, – ответил незнакомец. – Обычно меня звали Блестящий. Из-за лысины, ага.

– Что-то подсказывает, что ты каким-то образом связан с не очень законными делами. Даже не знаю что. Кличка? Внешний вид? Твой обрез?

Блестящий ухмыльнулся и не стал отвечать.

Мой козырь сейчас – разговорить человека с обрезом, попробовать если не расположить его к себе, то хотя бы вывести на нейтральное отношение. Успокоить, в конце концов.

– Ты лучше расскажи мне про это место. Что здесь вообще? Тут разве не один городок?

– Городок… – протянул Блестящий. – Зона-то большая. Тут три деревеньки, Светлое, Железное и Колодец. Есть железнодорожная станция, но туда лучше не соваться. Ну и в самом центре… Небольшой городок, да, это и есть Покров-17. Там институт какой-то, где ученые работают, менты и солдаты туда-сюда мотаются, там почти все дома пустые, ну, знаешь, панельки пятиэтажные. А ты что, на экскурсию приехал? Какого хрена я тебе тут все рассказываю?

– А от тебя убудет? – я не переставал удивляться своей наглости.

Блестящий снова хрипло хохотнул.

– Да и правда, хрена ты турист такой, не могу… Ну про Черный Покров и объект хоть знаешь?

– Что?

Блестящий снова хищно заулыбался, сверкнул золотым зубом, прищурился.

– Да ты гонишь, дед… Как сирены выли, не помнишь?

– Нет. Что это вообще?

– Значит, увидишь еще. Ну, как увидишь… – он усмехнулся. Казалось, Блестящий стал относиться ко мне чуть теплее. Значит, сработало. Я ненавидел конфликтовать с людьми. Всегда лучше втереться в доверие, расположить, уболтать. Даже если на тебя наставили обрез.

– А чем вы тут тогда занимаетесь? – спросил я.

– Челноки мы, дед. В Химки ездим. Деревянными членами торгуем.

– Что?

Блестящий расхохотался, брызнул слюной, кашлянул.

– Да шучу, боже ж ты мой. Выживаем. Как можем. Я вот с обрезом выживаю. Лучше, чем без обреза.

– Слушай, убери его уже, я нервничаю, – сказал я.

– Хер тебе. Вот там видишь поворот? Нам туда.

Что ж, не сработало.

Когда машина подъезжала к повороту, Блестящий покосился взглядом на открытый бардачок.

– О, что за музыка у тебя? Русское поле… чего? Экспериментов? Народные песни что ли слушаешь? «На-На» не слышал. Поставь что-нибудь, нам еще минут десять ехать.

Народные песни. Ага.

Я вдавил кнопку проигрывателя. Раздался хриплый, протяжный голос вперемешку с потрескиваниями и шипением:

– Вырубай, башка щас лопнет, – сказал Блестящий. – Что ты только слушаешь… Батя у меня таким голосом орал, когда пьяный был.

Я выключил проигрыватель. Ну конечно, подумал я, ничего удивительного.

О «Гражданской обороне» я узнал в 92-м году, когда пришел на встречу со студентами факультета журналистики МГУ. Один наглый долговязый парень вместо того, чтобы поддержать разговор о книгах или о журналистике, спросил, слушаю ли я современный российский рок. Я тогда засмеялся. Я вообще редко слушал музыку.

А долговязый не унимался и продолжал говорить: послушайте, мол, «Гражданскую оборону», я уверен, что вам должно понравиться. Я потом совершенно позабыл об этом, а потом, гуляя по Арбату, наткнулся на надпись черным фломастером на стене: «Гражданская оборона», где буквы «а» были стилизованы под символ анархии. Вспомнил, спустя пару дней ради любопытства раздобыл у знакомых самопальную кассету с криво напечатанным черно-белым вкладышем, поставил дома в магнитофон – и ошалел.

– Время сейчас такое говно, – продолжал Блестящий. – Вроде и посвободнее, караулы ослабили, на армию совсем болт положили, а грузовики с продуктами ходят реже, и жратвы стало меньше, черт его знает, дед, что будет… Нас тут все забыли нахер. Горбачев забыл, а Ельцин с Гайдаром своим и Чубайсом и подавно забыли. Ты писатель, да, так пиши, пиши! Про всё напиши! Как нас тут забыли, как мы тут живем как звери, как боимся… Ты же не знаешь, да, точно, ты же не знаешь! Ха!

Он наклонился – из его рта воняло – и понизил голос до хриплого шепота:

– Тут жесть происходит, понимаешь? Тут страшно. Тут Черный Покров. Тут мертвые святые ходят тенями. И твари эти, и люди как чудовища, и чудовища как люди…

Пока Блестящий говорил это, лицо его выглядело совсем иначе, будто у испуганного ребенка.

– Что за… О чем ты? – ошарашенно спросил я.

– Весело тебе тут будет, дедуль, – Блестящий снова криво улыбнулся и замолчал.

Мы свернули с трассы и выехали с асфальта на грунтовую дорогу, проходящую через сосновый лес. Машину затрясло сильнее. Вскоре за очередным поворотом кончился лес, и за ржавой перекошенной табличкой с надписью «Светлое» показалась деревня.

Мы проехали несколько покосившихся домиков с крышами из дырявого рубероида, с длинными покосившимися заборами и разросшимися палисадниками, со штабелями гнилых досок, накрытых брезентом. Людей на улице не было.

– Уже почти, – сказал Блестящий. – Вот у этого дома останови.

Я подвел машину к дому, на который он указал.

– Выходи, – скомандовал Блестящий.

Пришлось открыть дверь и выйти из машины.

– Отдай ключи, – сказал Блестящий.

– Зачем?

– Чтобы ты не сбежал. Думаешь, я тут найду хоть еще одного придурка с машиной? Гони давай, таксист.

Я отдал Блестящему ключи, тот сунул их в карман, захлопнул дверцу, хитро посмотрел на меня, ухмыльнулся, снова ткнул мне в лицо обрезом.

– Жди, я недолго. Поговорю с человечком и вернусь.

Я кивнул.

Блестящий пошел к дому в выцветших досках цвета гнилого персика. Медленно, осторожно, сначала заглянул в одно окно с почерневшим наличником, потом в другое. Потом встал у калитки, просунул руку, вытащил крючок с другой стороны. Прошел во двор, поднялся на крыльцо, неуверенно дернул дверь – она оказалась открыта. Потянул дверь на себя и боком протиснулся внутрь.

Я вспомнил, что оставил сигареты в машине. Протиснул руку в открытое окно, нашарил в бардачке пачку, вытащил, зажал в зубах сигарету, закурил.

В доме грохнул выстрел.

Я вздрогнул.

Раздался еще один выстрел. Вдалеке залаяли собаки.

Я крепко сжал пальцами сигарету и затянулся, не отводя взгляд от крыльца.

Дверь резко распахнулась, но на крыльцо вышел не Блестящий.

Это был высокий небритый мужик в растянутой белой майке и синих тренировочных штанах. В руке он держал пистолет Макарова.

Он вскинул пистолет и навел на меня ствол.

– Так, ты, урод! Ты еще кто? – резко и нервно крикнул он, не сходя с крыльца.

Я не понимал, что отвечать, но на всякий случай бросил сигарету и поднял руки.

– Я, ну… Я писатель. У меня нет оружия, не надо стрелять.

– Писатель? Ты что тут забыл? Это его машина? – человек с пистолетом кивнул в сторону дверного проема.

Он выглядел так, будто его разбудили с тяжелого похмелья. Опухшее красное лицо, всклокоченные волосы, явно не знавшие мытья как минимум несколько недель, нервные, дерганые движения, сиплый голос.

– Это моя машина, – сказал я. – У него в кармане мои ключи. Мне бы их забрать, и я бы просто уехал отсюда. Я вообще не знаю, кто он.

– Почему вы вместе? – вскрикнул человек, медленно сходя с крыльца и не отводя пистолет.

– Мы не то чтобы вместе… Он тоже угрожал мне оружием и заставил приехать сюда.

– Ты мне не заливай, урод, – незнакомец медленно приближался, продолжая держать меня на мушке. – Ты откуда вообще? Из «Прорыва»? Из ментов?

– Я не отсюда.

– А похож на местного. Ладно. Был бы из ментов, я б тебя помнил.

Кажется, где-то я уже слышал это.

Подойдя ближе, незнакомец внимательно осмотрел меня с ног до головы, потом осмотрел машину, потом снова меня.

Потом опустил пистолет.

– Ладно, – повторил он. – Мне срать, кто ты такой и откуда. Помоги закопать этого.

С этими словами он опять кивнул в сторону дома.

– А меня не застрелишь? – спросил я.

– Не будешь выпендриваться – не застрелю. Пойдем.

Мы поднялись по крыльцу и прошли через сени в избу, слабо освещенную керосиновой лампой. Под ногами скрипели доски.

Классическая деревенская картина – замазанная глиной стена печки, гобелен с оленями на стене, иконы в углу, кровать на пружинах с драным матрасом. Из кухни воняло чем-то пережаренным.

И этот спертый запах затхлой одежды, пыли и старых обоев.

Блестящий лежал на полу посреди комнаты, нелепо раскинув руки, с открытыми остекленевшими глазами. Полы его камуфляжной куртки разметало в стороны, по футболке на животе растекалось черное пятно, еще одно, чуть поменьше – на груди.

Второй мертвец за час.

– Разбудил меня, пидор, – сказал незнакомец. – Водки выпьешь?

Кажется, без водки тут никак. Я кивнул, не переставая смотреть на труп Блестящего. Снова стало отвратительно, как тогда, с мертвецом в машине.

– Щас все организуем, папаш, водочка что надо… – сказал незнакомец, спокойно перешагнув через труп.

От него несло нечищеными зубами и перегаром.

– Вы с ним, кажется, не поладили.

– О да-а-а, – протянул он. – Этот дохлый мужик много говна натворил на своем веку. Вредный мужик. Хорошо, что дохлый.

Он подошел к буфету, вытащил бутылку водки, разлил по стаканам.

– Держи, – он протянул стакан прямо через тело Блестящего.

Я залпом выпил, поморщился, крякнул. Водка обожгла нутро.

Незнакомец тоже выпил, поставил стакан.

– Тебя как зовут-то? – спросил он.

– Андрей. Я писатель и журналист. Я тут, чтобы собрать…

– Да насрать всем, для чего ты тут. Сейчас ты тут, чтобы помочь мне избавиться от этого, – он опять кивнул на труп. – Закопаем и дело с концом. Меня Корень зовут, рад, как говорится, знакомству. А это еще…

Корень посмотрел в сторону раскрытого окна; я взглянул туда же.

На подоконнике, свесив короткие пухлые ножки, сидел маленький толстый человечек, ростом меньше метра, совершенно голый, лысый, круглопузый, с непропорционально большим приплюснутым носом и маленькими глазками, заплывшими жиром. Его лицо выглядело до невозможного уродливым.

А потом я увидел, что его ступни больше похожи на мягкие розовые копытца.

Человечек приоткрыл слюнявый рот и с удивлением разглядывал труп Блестящего.

– Пш-ш-шел отсюда! – рявкнул Корень до того, как я успел хоть что-то сообразить.

Человечек вздрогнул, пробормотал что-то неразборчивое, неуклюже соскочил с подоконника наружу, плюхнулся в заросший лопухами палисадник и пустился наутек.

– Вечно лезут, когда не надо… Что вылупился? Давай копать, – он хлопнул в ладоши, явно повеселев после водки, и указал пальцем в сторону сеней. – Там лопата, возьми.

Я оглянулся – в углу сеней стояла лопата, испачканная в навозе.

Я взял лопату, а Корень подхватил труп Блестящего под лодыжки, приподнял их, напрягся и с кряхтением поволок тело к выходу.

– Может, помочь? – неуверенно предложил я.

– Ну тебя… – прокряхтел Корень. – Писатель. Лопату неси, потом копать будешь.

И остановился, потому что снаружи раздался бодрый и звонкий голос.

– Добр-р-ое утро!

Корень бросил тело Блестящего, нахмурился, осторожно выглянул в окно и смачно выругался.

– Да твою мать…

Корень сплюнул на пол, отобрал у меня лопату, швырнул ее в сторону, снова выругался, потом наклонился ко мне и быстро зашептал:

– Так. Я буду говорить, а ты будешь мне поддакивать и во всем соглашаться. И оба будем в шоколаде. Понял? Это бешеный человек.

Я кивнул.

Корень притворно улыбнулся, вытащил из кармана пистолет, проверил обойму, снова сунул в карман и открыл дверь.

– Стой за мной и не высовывайся особо, – прошептал он напоследок, а затем вышел на крыльцо. – Здра-а-авствуйте, товарищ капитан! Давно не видел!

У моей машины, опершись рукой о капот, стоял высокий мужчина в темном парадном кителе с воротником-стойкой и капитанскими погонами, но без положенной к нему фуражки на голове, в ослепительно белых штанах. У него были нестриженные смолянисто-черные волосы с вьющейся челкой, крепкие скулы и большие глаза.

Пока Корень не видел, я опустился на корточки перед телом Блестящего, нашарил в его кармане ключи от машины, положил к себе.

Капитан улыбнулся во все зубы, зачесал пятерней волосы назад и пошел к крыльцу.

– А вы, дорогой, охоту затеяли? Уток стреляете? Или по грибы? Как думаете, можно ли стрелять в грибы? С одной стороны, конечно же, технически можно, ведь технически можно все, но смысл в этом, смысл? Понимаете?

Он говорил мягко и быстро, слегка картавил и не переставал улыбаться. В его речи не было «гэканья», к которому я уже успел привыкнуть за этот час. Видимо, не местный. Несмотря на легкую сутулость, в нем ощущалась внутренняя стать, точно у белогвардейского офицера из старого кино.

– А вы опять про ваши грибы, товарищ капитан, – улыбнулся в ответ Корень.

– Постоянство – путь к вечности. А что такое вечность? Вечность противостоит силам хаоса. Не для того ли мы здесь? А что это за товарищ интеллигентного вида из-за двери выглядывает? И откуда у вас такая роскошная машина? В наших краях таких, сами знаете…

Корень нервно метнулся взглядом в мою сторону и продолжил, уже не улыбаясь:

– Это мой старый друг… Андрей. Ему жить негде, вот и… А машину, ну, в городке нашел, в гараже стояла. Чуть починил, и вот на ходу, как новенькая.

– Конечно, конечно, – еще быстрее заговорил капитан. – Мы же тут все друзья, у нас нет другого выхода. Кстати, о друзьях! Я тут недавно слышал, что еще один ваш, эмм, друг собирался вас навестить. Совершенно, понимаете, неожиданно. Прямо даже очень внезапно, я бы сказал.

Капитан тоже перестал улыбаться. Он остановился прямо перед нижней ступенькой крыльца, сложил руки за спиной и выжидающе смотрел на Корня.

Я заметил, что Корень прячет руку в кармане, в который положил пистолет, и его запястье напряжено.

– Да? И кто же? – спросил он капитана.

– А это я у вас хотел спросить. Он же к вам поехал. Кажется, вместе с вашим другом. Как на охоту сходили? – он опять улыбнулся.

– Ничего не знаю.

– А я знаю.

Лицо капитана резко стало серьезным.

Корень выхватил из кармана ствол. Выстрелить он не успел. Раздался оглушающий хлопок. Корня откинуло назад, он пошатнулся и вцепился рукой в перила крыльца, едва не упав.

Капитан держал в руке пистолет, со ствола поднимался легкий дымок.

Корень, тяжело дыша и стиснув зубы от боли, снова попытался прицелиться в капитана. Его рука дрожала.

Снова грохнул выстрел. Корень резко скорчился, захрипел, упал на колени и рухнул ничком под мои ноги.

Третий труп за час.

Капитан вновь улыбнулся во все зубы.

– Пал Вавилон великий с его бесконечным днем! Я родился в семье морского офицера. Меня учили метко стрелять даже в шторм.

Он посмотрел на меня и таким же спокойным голосом продолжил:

– Добро пожаловать, Андрей Васильевич, извините за это все. Два… или сколько там, три убийства за час? Многовато. То ли еще будет, но не хочу вас пугать. Вы не бойтесь, спускайтесь. Его убил, а вас не убью.

У меня дрожали руки. Я поправил очки на носу. Было холодно и страшно, ноги казались ватными. Я спустился по ступенькам крыльца, неуклюже пытаясь не наступать на труп.

– Слушайте… – я встал перед капитаном, оглянувшись на тело, снял и протер рукавом очки, снова нацепил их на нос. – Что тут вообще происходит?

Капитан убрал пистолет в кобуру и пожал плечами.

– А черт его знает, Андрей Васильевич. Видите – людей с самого утра убивают. Шучу. То есть нет, не шучу, конечно, убивают… Давайте сядем в машинку и доедем до города.

– 3-зачем? – мой голос дрогнул.

– Я должен вам тут все показать и рассказать. Вы же наш гость, понимаете? Вам надо освоиться. Вы же писатель? От вас идет мощная творческая энергия, хоть и не люблю это слово.

Капитан слегка наклонил голову, а потом указал рукой на мою машину.

– Поедем. Я за рулем.

Я старался не думать, почему этот человек все знает. Мы сели в машину – он на водительское кресло, а я туда, где еще утром сидел труп. Меня передернуло. Захотелось встать и уйти. Вместо этого я пристегнулся.

– Что ж, поедем в город, все покажу, со всеми познакомлю. Будете тут как дома, – продолжил он.

Он надавил педаль газа и стал выруливать на дорогу.

– Я тут не то чтобы дома, товарищ капитан, я хотел бы еще и вернуться.

– Зовите меня просто Капитан, – ответил он. – Если будете писать книгу – с большой буквы.

И снова улыбнулся.

Мы выехали на пыльную деревенскую дорогу. Солнце поднялось из-за горизонта и потеряло ярко-багровый блеск, вдали зажелтели прожилками тучи. Начинался день. В небе низко висели тяжелые облака, и казалось, еще немного и прольет дождь. Мы проехали через деревню – на улице по-прежнему ни одного человека, но, наверное, все спали – и вырулили на развилке направо, в сторону широкой дороги.

– Раз вы хотите все мне рассказать, – медленно заговорил я, – так расскажите. Что такое Покров-17? Что здесь находится?

Капитан покачал головой, поправил прядь на лбу, скептически хмыкнул.

– Вам, наверное, многое рассказали. Про Черный Покров? Про всяких, ну… тварей? Про мертвых святых? Про Объект?

– Я ничего не понимаю. Какой еще Объект, какой покров?

– Насчет Объекта врать не буду, я сам не знаю, что там. Почти никто не знает. Только в институте. И то не все. А Черный Покров и мертвых святых сами увидите. Тварей, к сожалению, тоже. И людей как чудовищ, и чудовищ как людей. Вы же понимаете, – он смягчил голос, – что вы отсюда не выберетесь? Вас просто не выпустят на КПП. Нельзя. Даже за взятку. Да и откуда вы деньги возьмете, тут денег как таковых нет.

– Как это – не выпустят? – не поверил я. – Вы местный шутник?

– Я никогда не шучу. Все, что я говорю – чистая правда.

Я тяжело вздохнул и отвернулся.

Это все бред, фантазия, преувеличение. Капитан явно любит приврать для красного словца.

– Я бы очень отсюда хотел выбраться, – мой голос задрожал. – Слушайте, вы-то кто такой, зачем вы все это… Я-то вам зачем? Я арестован?

Капитан снова хмыкнул.

– Что вы, почему сразу арестован, просто, понимаете… Хорошо, расскажу по порядку. Вы, наверное, гадаете, почему я о вас все знаю? Это не я. Мне позвонили из института, рассказали о вас, попросили встретить и привезти на место. Вы нужны институту. Зачем? Я не знаю. Меня просто попросили вас встретить. Можно сказать, что мое призвание здесь – собирать вместе хороших и разных людей.

– И убивать, – сказал я.

Капитан невозмутимо кивнул.

– И убивать. А что поделать? Слушайте, в стране хаос, и в Покрове-17 тоже начинается хаос, а я не хочу хаоса. Я его не люблю. Есть люди, которые помогут вам, и вы поможете им сделать хорошие вещи. Насколько это возможно в наши дни, конечно. Вы человек умный, писатель, у вас нестандартное мышление, тут такие нужны. Очень нужны. А вы отсюда нет, не выберетесь, нет, отсюда никого не выпускают.

Я снова отвернулся и посмотрел в окно.

Да бред все это, думал я. Полный бред.

Утреннее солнце заползло под тучи и просвечивало белесой кляксой, небо становилось серым, облака постепенно стягивались в сплошную серую массу.

– Не против, если включу радио? – спросил Капитан.

Я кивнул. Ком застрял в горле. Стало тошно.

Капитан включил радио, стал крутить ручку. Из динамика зашипели помехи. Затем послышался сухой голос диктора:

– …подтверждает, что Борис Ельцин уже сегодня намерен выступить с заявлением о роспуске Верховного Совета. Также, по данным источника, министр обороны Павел Грачев планирует провести экстренное заседание коллегии военного ведомства…

Капитан недовольно хмыкнул, снова повернул ручку, и голос ведущего потонул в скрипе и скрежете. И спустя несколько секунд я услышал другой голос: звонкий, с протяжными нотками, с какой-то парадоксальной смесью интеллигентской манерности и жесткости рабочего парня с окраин.

– …эти чертовы блокпосты и эту чертову колючую проволоку. Даже отсюда мы видим, как предатели рвут на части нашу некогда красивую и сильную Родину. Пока мы сидим тут взаперти, как подопытные крысы для института, пока мы блуждаем во тьме – в самом прямом смысле во тьме! – мир снаружи гибнет, а с ним гибнем и мы. Прорыв необходим. Прорыв – наш единственный шанс выжить. Вы чувствуете, что Покров-17 медленно убивает вас. Вы не можете это не чувствовать. Это железный факт. Приходите к нам. У нас есть…

Капитан выключил радио.

– Старик, – сказал он. – Опять вещает тут. Знаете Старика? А, точно, откуда же. Это командир группировки «Прорыв», наверняка уже слышали о ней. На самом деле он хороший человек, я его знаю. Очень необычный человек, но хороший. Только вы никому не говорите, что он хороший. Ладно, давайте лучше музыку послушаем!

Капитан вытащил из магнитофона мою кассету, достал из бардачка другую наугад, вставил, вдавил кнопку. Щелкнула магнитола, внутри с потрескиванием зашуршала пленка. Это были «ДДТ».

– Что такое осень – это небо… – раздался в динамике хриплый голос.

– О-о-о! – присвистнул Капитан. – Как верно я угадал, а? Эта песня идеально подходит ко всему, что здесь происходит! Плачущее небо под ногами…

– В лужах разлетаются птицы с облаками… – пел Шевчук.

– Осень, я давно с тобою не был, – подпевал Капитан.

Ему явно стало еще веселее.

– Осень, в небе жгут кор-р-рабли! – продолжал он, неумелым хрипом пытаясь копировать голос Шевчука. – Осень, мне бы пр-р-очь от Земли-и-и! Там, где в мор-ре тонет печа-а-ль, осень – темная да-а-аль!

Я не смотрел на капитана. Хотелось молчать и глядеть в окно.

– Приуныли вы, Андрей Васильевич, – продолжил Капитан. – Понимаю. Что такое осень? Это камни… Не унывайте! Что вас держит там? У вас нет жены и детей, родители умерли. Осень вновь напомнила душе о самом главном… Бросьте эту печаль. Как писал Алистер Кроули, каждый человек одинок навсегда.

– Осень, я опять лишен покоя… – продолжал хрипеть голос в динамике.

Капитан стал раздражать меня. Я повернулся к нему и тихо сказал:

– Вы всегда так много говорите?

– О-о-осень, в не-е-ебе… Что? Да. Всегда. А с кем тут говорить? С кем? С этими вот? – он кивнул назад. – Лучше уж в монастырь, дать обет молчания! Там, где в мор-р-е… Стоп.

Он нахмурился, выключил магнитофон и снизил скорость.

– Чувствуете? – тихо спросил он.

– Что?

– А, ну да… Сейчас. Буквально через пару секунд…

Да что еще такое, черт возьми.

Я ничего не чувствовал, но стало не по себе. Быстрыми движениями снял очки, протер их рукавом и снова нацепил на нос.

Капитан осторожно припарковался у обочины и затормозил.

Вдалеке взревели сирены.

Громко, длинно, протяжно, с железным скрежетом и электрическим завыванием. Звук усиливался и приближался, будто пролетая прямо над нами.

Господи.

По спине пробежал холодок. Я никогда не слышал ничего подобного. Только в рассказах о войне.

– Что это? – пробормотал я.

Сердце забилось сильнее, в висках запульсировало, дрогнули пальцы.

Звук сирен нарастал с каждой секундой, он бил по ушам и впивался на высоких нотах в барабанные перепонки.

– Готовьтесь, – сказал Капитан. – Сейчас будет темно.

Мне захотелось спрятаться куда-нибудь – хоть куда, лишь бы отсюда подальше, зарыться в землю, перестать существовать для всего этого мира.

Ревели сирены и темнели облака, становясь плотнее, ниже и тяжелее, и небо сначала стало темно-серым, а потом, налившись густыми сумерками, соединилось в своей темноте с облаками.

Я потянул ноздрями воздух и почувствовал слабый запах дегтя.

Сирены стихали, а мир вокруг с каждой секундой становился темнее, будто очень быстро наступала ночь.

Но это была не ночь.

Темная пелена сгущалась вокруг, тяжелела и уплотнялась, проникая под самую землю, в деревья, в кусты, в придорожный песок, заполняя лобовое стекло автомобиля, точно сам воздух вокруг становился этой чернотой.

Я посмотрел на свои руки и увидел, как пляшут на них расплывчатые черные кляксы, растекаясь по коже и становясь темнее, и еще темнее, и еще, казалось бы, куда еще темнее, но вот – в лобовом стекле машины уже ничего не видно, ни дороги, ни деревьев, ни облаков, и все это напоминало ночное беззвездное небо, но оно было везде, вверху, внизу, сзади, спереди, справа и слева.

Я посмотрел на Капитана и увидел, что его лицо темнеет. Тот повернулся, вздохнул и что-то сказал, но звуки исчезали, и я мог только видеть, как шевелятся губы.

Умолкли сирены, стихло все вокруг, исчез шум моторов.

Я попытался посмотреть на свои руки, но увидел только мутные белесые пятна. Потом исчезли и они.

Пропали все звуки.

Наступила чернота.

Исчезли все цвета, пропали источники света, будто весь мир затопило густыми чернилами и воздух вокруг стал непроглядно слепым.

Я закрыл глаза.

Разницы не было.

***

ИЗ МАТЕРИАЛОВ К ПОСОБИЮ ПО ЭКСПЕРИМЕНТАМ

В УСЛОВИЯХ АБСОЛЮТНОГО ПОГЛОЩЕНИЯ

СВЕТОВОГО ПОТОКА

Научно-исследовательский институт аномальных световых явлений ЗАТО «Покров-17»

Абсолютное поглощение светового потока (АПСП) – временное, хаотично возникающее явление, при котором все видимые объекты в обозримом пространстве полностью поглощают фотоны, в результате чего их наблюдение становится невозможным. АПСП наблюдается исключительно в пределах закрытого административно-территориального образования «Покров-17» с 5 апреля 1981 года; другие примеры возникновения АПСП неизвестны.

ОСНОВНЫЕ ПРИЗНАКИ, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИЕ ЯВЛЕНИЕ АПСП:

1. В отличие от обычной ночной темноты, при возникновении АПСП полностью отсутствует адаптация глаза. Сетчатка и колбочки никак не реагируют на наступление темноты, сколько бы она ни длилась. Наступившая темнота, таким образом, абсолютна и не позволяет что-либо увидеть. Полностью отсутствует стимуляция палочек и колбочек внутри глаза, в результате чего клетки фоторецепторов не посылают в мозг никакой реакции.

2. В зоне воздействия АПСП перестают функционировать осветительные приборы, а открытый огонь прекращает быть источником освещения. Тепловая энергия не преобразуется в световую. Причины этого неизвестны.

3. АПСП начинается и заканчивается постепенно, скорость развития явления варьируется. Согласно сообщениям очевидцев, испытуемых и сотрудников НИИ аномальных световых явлений, АПСП начинается как легкое погружение в сумерки и заканчивается абсолютной темнотой.

4. АПСП – временное явление. Его продолжительность варьируется. Средняя статистическая продолжительность АПСП – 17 минут 30 секунд. Самое долгое АПСП было зафиксировано 13 ноября 1985 года и длилось 1 час 34 минуты и 13 секунд. Самое короткое АПСП было зафиксировано 25 июня 1987 года и длилось 4 минуты и 5 секунд.

5. АПСП – хаотическое явление. Оно возникает бессистемно, не имеет четкого графика, не зависит от времени суток и погодных условий. Частота возникновения АПСП варьируется. Наибольшей частоты явление достигло 12 февраля 1983 года – 5 эпизодов за одни сутки. С 12 апреля по 1 мая 1987 года был зафиксирован самый продолжительный период отсутствия АПСП. Чаще всего (в 75 % случаев) следующий эпизод возникает не раньше, чем через 30 часов после предыдущего.

6. АПСП также воздействует на слуховую систему, полностью либо частично лишая возможности слышать и распознавать звуки. Причины такого воздействия не изучены.

7. АПСП в ряде случаев может вызвать приступ паники, тахикардию, дрожание конечностей. Установлено: развитие сердечно-сосудистых заболеваний, нарушения в работе нервной системы, бессонница часто связаны с длительным пребыванием в условиях АПСП. Какие-либо критические нарушения в работе организма, вызванные воздействием АПСП, не выявлены. Эпизодов, при которых воздействие АПСП привело бы к смертельному исходу, не зафиксировано.

8. При возникновении эпизода АПСП иногда ощущается стойкий запах смолы или дегтя.

9. АПСП служит источником для возникновения скоплений вещества Кайдановского.

ПРИЧИНЫ ВОЗНИКНОВЕНИЯ АПСП

Причины явления остаются предметом дискуссии. Теория о массовой галлюцинации опровергнута. Волновая природа не доказана. Версии об электромагнитном либо радиоактивном излучении не подтвердились. Подлинная природа явления, несмотря на длительное изучение, до сих пор не выяснена. Большинство исследований показывают связь АПСП с Объектом-1 как с непосредственным источником явления, но природа этого взаимодействия не установлена.

СВЯЗЬ АПСП С ОБЪЕКТОМ-1

ОБЪЕКТ-1 – кодовое обозначение объекта, предположительно являющегося источником АПСП. Объект-1 расположен под железобетонным укрытием. Доступ внутрь возможен исключительно в составе экспедиционной группы, оборудованной средствами индивидуальной защиты. Подробное описание Объекта-1 и Объекта-1Б см. в приложении 2 (СТРОГО СЕКРЕТНО! ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ТОЛЬКО ДЛЯ РУКОВОДЯЩЕГО СОСТАВА ИНСТИТУТА).

ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ АПСП НА ТЕРРИТОРИИ ЗАТО «ПОКРОВ-17»

5 апреля 1981 года в 11:23 впервые зафиксирован эпизод АПСП. Явление вызвало сильную панику среди жителей города Недельное Малоярославецкого района Калужской области и близлежащих деревень Светлое, Железное, Колодец. По решению Калужского облисполкома во избежание дальнейшей паники днем 5 апреля в городе отключена телефонная связь, радио- и телевещание, введены части Внутренних войск МВД СССР. На въездах в город установлен особый пропускной режим. Сформирована правительственная комиссия для установления причин ЧП.

6 апреля в 7:45 эпизод АПСП повторился. Паника в городе усилилась. Правительственная комиссия прибыла на место.

8 апреля в 15:20 эпизод АПСП повторился. Комиссии удалось установить границы распространения АПСП. Любопытно, что сторонние наблюдатели за пределами закрытой зоны не замечали потемнения или каких-либо других аномальных явлений.

10 апреля по распоряжению Калужского облисполкома жители города Недельное и близлежащих деревень эвакуированы. Вокруг зоны АПСП введен особый охранный режим. В город направлена исследовательская группа для подробного изучения феномена. Эпизоды АПСП возникали регулярно с периодичностью в два-три дня.

С мая по июнь 1981 года вокруг территории установлены защитные ограждения.

13 июня 1981 года членам исследовательской группы удалось установить, что наиболее интенсивное проявление признаков АПСП наблюдается вблизи Объекта-1.

20 июня 1981 года в здании администрации города Недельное организован Научно-исследовательский институт аномальных световых явлений.

16 июля 1981 года указом Верховного Совета СССР город Недельное переименован в Покров-17 и вместе с прилегающей территорией и близлежащими населенными пунктами Светлое, Железное, Колодец определен как закрытое административно-территориальное образование «Покров-17» с особым режимом охраны. Администрация города Недельное ликвидирована, функции управления возложены на руководство НИИ аномальных световых явлений.

Зав. архивом НИИ аномальных световых явлений

Старший научный сотрудник

ГОНЧАРОВ И. И.

25.07.1988