Читать книгу Метель - Александр Перемышлин - Страница 7

***

Темнота была довольно долгой. Пару часов не происходило ровным счетом ничего. Один лишь мрак и давящий покой. Но чем ближе подкрадывался момент пробуждения, тем больше ощущений всплывали из памяти. Сквозь вязкую тьму я чувствовал липкий снег, готовый обратиться дождем в любой момент; он хлестал меня по лицу, за что-то ненавидя. Он был повсюду и нигде одновременно. Сердце сжималось от ощущения безысходности и несправедливости… Но яркие лучи солнца, гуляющие по векам, заставили проснуться, вернуться в светлую реальность. Закрываясь от света, я перекатился на бок и с удивлением обнаружил прекрасное лицо, с любопытством глядящее на меня.

Золотые волосы, слегка завиваясь, падали на одетые в белый врачебный халат плечи. Нежные руки были сложены на коленях. Девушка встревожилась от моего пробуждения и, стыдясь, стала прятать свои голубые глаза, еще недавно, видимо, исследующие меня.

Не осознавая, где я и кто передо мной, я рефлекторно улыбнулся солнечной незнакомке. И, видимо, это было не так изящно, как я себе мог бы представить, потому что девушка не смогла сдержать хохот.

«О, да, мужик, ты неотразим», – иронично подумал я. Но судя по тому, что моя спутница залилась еще большим смехом, я произнес это вслух.

– Раз уж так пошло, не могла бы ты помочь мне подняться? – словно с похмелья, обратился я к ней, рассчитывая на мгновенный положительный ответ, но незнакомка лишь дернула одной бровью, громко выдохнула, плеснула руками и вышла из комнаты.

«И птичка упорхнула», – проговорил я в подушку.

Отходить от снотворного или успокоительного (или что мне вколол Док?) было тяжело. Тело не слушало приказы мозга, который напоминал сейчас маленького зануду с рупором, безуспешно, что есть силы, кричащего на неорганизованную толпу чувств, не желающих ему повиноваться.

Спустя несколько бесконечных минут в мире, вдруг потерявшем счет времени, когда нос уже начал болеть от давления в подушку, я решил заставить себя перекатиться на спину. Комната перевернулась, и мой взгляд устремился в белый потолок. Врачебный кабинет… разумеется.

– Логово монстра! – прохрипел словно не мой голос.

– Вот как ты обо мне думаешь?! – донеслось удивление доктора.

– Черт, Док, – я медленно оторвал голову от подушки. – Я думал, тебя тут нет… Ушел куда-нибудь… Точить ножи, разводить костры… Варить яды…

Доктор старательно делал вид, что не замечает моего настроения и нелепых фраз. И меня это только раздражало. Хоть бы одну эмоцию выдал! Как тогда, когда впервые…

– Ты же боишься меня! – перевел я свои размышления в речь.

– С чего бы?

– Хех, неееет. Боишься! Я помню! – я произнес это так, будто воспоминания – это мое главное оружие против всего мира.

– И что же ты помнишь? – голос Дока был неестественно спокоен.

– Твой страх! – я сделал усилие и, отыскав доктора, посмотрел ему прямо в глаза. Будто зрительный контакт сможет вернуть мне те ощущения, когда мы взаимно тонули друг в друге во время первого осмотра. Но сейчас этого не происходило. Более того, мое поведение веселило старика.

Но я-то действительно помнил! Тот короткий миг в комнате, когда тело готово было взлететь от распирающей изнутри энергии, прояснил воспоминания первого дня моего пребывания здесь. Их было не так много, но зато они стали четче. Детали, лица, слова – все то, что мне еще предстояло анализировать.

– Конечно, я тебя боюсь, – сел ко мне на больничную койку Док. – Явился неизвестно откуда, не помнишь ничего, проявляешь необоснованную агрессию. Есть повод волноваться.

Логичный сукин сын! Врач был неприятно убедителен.

– Я говорю о другом…. – на этом месте меня вновь содрогнуло от волны воспоминаний. – А как ты это делаешь?!

– Что?

– От твоих рук исходит такая энергия! Тепло, электричество. Я же помню! – в очередной раз вооружился я этим словом.

Врач не хотел объяснять, но понимал, что деваться ему некуда.

– Я учился кое-каким практикам, – единственное, что сказал он, будто веря, что его ответ вполне себе исчерпывающий.

В кабинет вошла моя солнечная незнакомка. В ее руках лежал поднос с едой. С долгожданной едой! Голод просто выл во мне, подобно ветру за окном. Едва переступив порог комнаты, она тут же заулыбалась, заставляя меня испытывать… кажется, это было стеснение.

Доктор, скорей всего, наказал ей следить за мной и принести еды по пробуждении. Но сейчас он видел нашу взаимную реакцию и не удержался от комментария:

– Ты смотри, как раскраснелся! – начал он еще больше топить меня в океане стыда. – Девушек что ли ни разу не видел?

Я старался выглядеть серьезным и оскорбленным одновременно:

– Меня только что откопали из-под снега!

Доктор улыбнулся моей попытке, одобрительно кивнув головой. Мне же показалось, что он готов уже закопать меня обратно, если я продолжу вести себя так нестабильно.

– Прости меня, Док, – опустил я голову. – Я сам не свой.

Вместо слов, врач похлопал меня по плечу. Он прекрасно понимал, что даже эта фраза не может описать моего состояния. Ведь возникает вопрос, а какой я, когда «свой»?

– Надо было раньше тебя выпустить из комнаты, – хотел ответно извиниться Док, но меня увлекли воспоминания, только что проявленные во сне, поэтому я перестал его слушать.

Снег, ветер… Откуда этот сюжет? От моего пребывания на окраине города? Снег падает на лицо, обжигая кожу…

В голове рисовалась картина идущего человека. Вокруг простиралась ночь, а классические черные брюки и белая рубашка совсем не согревали. Всюду неистово кружил снег, на волосах – изморось. Галстук то и дело стремился улететь вместе с порывами ветра. Замерзшие ноги, одетые в легкую обувь, ступали по холодному асфальту. И мне стало очень жалко этого человека. Он гордо держался, несмотря на снежную атаку, нещадно хлеставшую его щеки, покрытые мелкой щетиной, но опущенные плечи и полные досады глаза выдавали его усталость.

– Ау! Ты где? – послышался сквозь видение голос доктора. Я пытался отмахнуться от него, но картина бредущего сквозь снег парня начала таять, возвращая меня обратно, и это заметно разозлило меня.

Док, почуяв мою возможную буйную реакцию на его вмешательство, предусмотрительно сделал шаг назад, но я только потряс тяжелой головой, разгоняя туман видения. Удивляться ему у меня не было сил, слишком эмоциональным выдался день… Истощающим. Видение уступило место сознанию, спрятавшись в темных коридорах мозговых извилин, в комнате снова стало светло. На меня смотрели два вопросительных лица.

Молодая помощница доктора с недоверием в голосе спросила:

– И часто с ним такое?

– Сегодня у него какое-то обострение, – ответил ей врач.

Меня задевало то, что они общались так, словно меня тут не было.

– Я вам еще покажу, что такое обострение, – проворчал сам себе под нос.

– Бу-бу-бу, – передразнила меня девушка, выбив из колеи.

Захотелось и ударить ее, и рассмеяться одновременно. Я выбрал глупое молчание.

– Вот твоя порция еды, – радостно заговорил Док, – а вот и еще одно лекарство.

Врач достал очередную склянку с чем-то мутным внутри.

– Это что за отрава?! – внезапно выпалил я от одного только вида лекарства.

– Ты просто пей и не болтай, – был мне ответ.

Я поднял обе руки, сдаваясь, после чего принял поднос с горячей едой, один запах которой набивал рот жадной слюной. И это, пожалуй, был лучший момент за сегодняшний день.

– Ах, да, чуть не забыл. Вот, нашел для тебя. Хотел вручить утром, но…

Доктор вытащил из своей сумки небольшую по размеру, но толстую книгу. Ее матовая поверхность поглощала свет ламп. Я принял подарок от врача и начал вертеть его. Сине-серая обложка не содержала никакой информации, кроме единственного символа – перекрестья нескольких линий: длинная ось, заканчивающаяся разветвлением на три части, и пересекающие ее две симметрично изогнутые линии. Знак в своей простой условной манере напоминал одновременно несколько фигур: и дерево, и какое-то страшное живое существо, и насекомое, и еще что-то… Не самая привлекательная картинка для лицевой стороны книги. В правом верхнем углу книги приводилось имя автора – Михаил Гривин.

Я вопросительно поднял глаза на Доктора.

– Михаил?

– Ага, отец Михалыча… – загадочно подмигнул мне доктор и направился к выходу. Вслед за ним вышла и его белокурая помощница.

Оставшись в одиночестве, я провел пальцами по ровной поверхности книги и перевернул ее. На тыльной стороне оказался еще один символ – закручивающаяся спираль… Вернее лабиринт или нечто подобное. Ниже давалась короткая аннотация, которую я не стал читать: узнаю содержание книги из самой книги, а не благодаря рекламному тексту. Меня охватил невероятный трепет. Подарок Доктора заставил мои руки дрожать. И это было еще одной загадкой. Но хотя бы здесь я был уверен, что смогу найти ответ внутри книги.

Открыв ее, я попал на авантитул, повторяющий название книги в виде непонятного символа и имя автора, которое вновь заставило меня содрогнуться. Ниже я увидел логотип издательства и указание на город, в котором была напечатана книга, – Сидней, Австралия.

Так вот, что делали родители Михалыча здесь, в Сиднее! Михаил Гривин приехал сюда из России, чтобы издать на английском языке свою книгу.

По коже пробежал мороз от надвигающихся мыслей. Писатель со своей женой прибыли в столь далекую для них страну, чтобы чем-то поделиться с местными, думая о будущем, и, наверное, волнуясь. Но здесь их настигла катастрофа, навсегда изменившая мир. Амбиции, планы… все ушло в небытие. Лишь кучка везунчиков в заснеженном городе.

Мне вдруг стал окончательно понятен простой и драматический порыв Мыхалыча оставить имя отца в качестве своего – все, что осталось от никогда не виденной родины.

Не в силах больше думать об этом, я перевернул страницу и начал читать то, что было озаглавлено как «Предисловие»:

«Однажды в детстве я услышал фразу, которая на тот момент показалась мне странной: «чтобы увидеть суть, надо сорвать личину», – начинался текст книги. – Это сказал соседский парень, которого крестили в тот день. Крестили не формально, как теперь, а по-настоящему: со смертью, катабасисом и воскрешением. Уже тогда я слышал о столь важных понятиях, как «Судьба», «Счастье», «Предназначение», которые выражались игрой «сути» и ее многочисленных «ликов».

А еще неподалеку от нашей деревни находилась маленькая церквушка, входить в которую было запрещено почти всегда. Но каждый житель рано или поздно в нее попадал. Старики пугали нас, «любопытных Варвар», что, мол, там живет Баба Яга, и если к ней прийти без спроса, то посадит в печь и сожжет.

Я тогда не знал, что это лишь язык образов, речь сказителей и шаманов, оттого боялся даже близко подходить к противоположному берегу реки, за которой на холме возвышалась ветхая церковь. Сколько ей было лет, никто не знал. «Стояла тут всегда», – говорила бабка. И действительно, каменная кладка стен, странный, не похожий на прочие, крест на маковке, и какая-то зловещая аура так и говорили о невероятной древности строения.

Чувствуется она и сейчас, когда я пишу эти строки, чувствовалась и тогда, когда меня крестили в ней. Крестили не так, как сейчас, а по-настоящему…

Внутри церквушки, помню, висели на стенах иконы: все святые на одно лицо. Похожие позы, похожие жесты, одинаковые одежды. И даже не было подписей, кто есть кто. Но лица и не были важны для жителей нашей деревни, ведь они знали, что любое из них являлось «Им». И этот «Он», выраженный множеством, был единственной возможной религией. Даже не религией, а образом мышления…»

Я перевернул страницу и увидел рисунок. Подпись гласила «Иисус Пантократор». Евангелие в одной руке, благословляющий жест пальцами другой руки. А Михаил продолжал свой рассказ:

«Икона – это изображение лика какого-нибудь Святого или же самого Спасителя. Иконы писались затем, чтобы стать посредниками между Божественным миром и земным. Молясь перед иконой, мы направляем наши просьбы тому, кто изображен на ней. Но если для Бабули не было разницы, кто там изображен (выделяла от прочих она только Марию), то что же делать с адресатом молитв? Кто на «той стороне провода»?

Слово Икона (Icon) произошло от греческого «εἰκών», что означает «фигуру, образ, подобие, портрет; отражение; личное описание; сходство, видимость, фантом; узор, архетип», и происходит в свою очередь от «ἔοικα» – «быть похожим, выглядеть как, казаться, представляться вероятным, быть целесообразным для, уместным, верным, разумным».

Между тем, в русском языке есть слово с тем же корнем. Это коротенькое «Як» или «Яко», применяемое в значениях «как, каким образом; какой, каковой, равно что; ибо, понеже, поелику, потому что, так как; якобы, словно, как будто».

Из чего видно, что суть Иконы заключена в сравнении. Икона – это то, что выглядит как что-то, похоже, подобно, а если быть точнее, то является ПОДХОДЯЩИМ!

То есть Икона – это некий компромисс, договор между Явью и теми нематериальными понятиями, которые хотят выразить кистью. Ведь Божественное никогда не было «из нашего мира». Это идеи, а Икона – это попытка отобразить нечто абстрактное в определенной фиксированной форме, совсем как мы довольно условно рисуем на листе бумаги схематичное изображение какой-либо идеи, комментируя словами: «ДОПУСТИМ, это шкаф/гараж/дерево и т.д.». Мы так делаем, когда хотим что-то объяснить другим. Рука так и тянется нарисовать СХЕМУ и показать наглядно.

Можно нарисовать всю схему простыми прямоугольниками, устно указав или подписав их назначение, а можно проявить чуточку фантазии и попытаться в простейших формах отразить хоть какие-нибудь элементы (атрибуты), делающие наши «прямоугольники» похожими на то, что под ними подразумевается.

Посмотрите на различных «идолов» по всему свету. Где-то это просто глыбы бесформенных камней – совсем, как наши «прямоугольники», а где-то мы видим настоящие произведения искусства, ныне оцениваемые в шестизначные суммы денежного эквивалента.

Но как бы они не выглядели, для древнего человека они составляли одинаковую ценность – ЗНАКИ, отображающие некий смысл, СОЕДИНЯЮЩИЕ идеальный мир (замысел) и реальный. Знаки – это переводчики божественного языка на человеческий.

Порфирий в «Жизни Пифагора» очень точно описал их как инструменты, при помощи которых учителя грамматики и геометрии изображают то, что бестелесно и необъятно – первообразы и первоначала. То есть, выражая звук, учитель рисует букву, выражая космические законы, пифагореец рисовал цифры.

Вот так и вся жизнь, вся Явь состоит из таких же «знаков», выражающих Первообразы. Человек, вследствие своей телесной природы, не может напрямую их видеть. Но он может ежедневно наблюдать их через Вещи (от слова «явь, thing, φύσις» и еще более древнего корня «θ»), природу, ощущать их на уровне эмоций, постигать умом. Явь, на самом деле, может научить всему, привести к Богу. Надо только не забывать, что за каждым «знаком» прячутся необъятные просторы божественного.

Как говорил шаман и философ племени сиу Эхака Сапа, мир вокруг есть творение Великого Духа, который пребывает внутри всего: деревьев, трав, рек, гор, животных и птиц. Но он превыше их всех, как и выше человека.

Цифры, буквы, символы, иероглифы – это, по сути, такие же Иконы, хоть и написаны не по церковным канонам, а по более емким и глубинным соображениям, поскольку служат не религиозной цели, а всеобщей духовной коммуникации, выражая широкие идеи. Вот их-то как раз и хотела меня научить видеть бабка.

Эти «Иконы» предназначены для наших глаз, отсюда вытекает слово «ОКО (öga, oog, auge, ēaġe, eye, ee; oculus, ὄσσε, акши)», имеющее тот же корень, что и «εἰκών». Как говорят в народе, «Видит око далеко, а думка еще дальше». Око видит какую-то определенную, укладывающуюся в нашем мозгу модель этого мира. Показывает нам мир через сложные трехмерные знаки, схематично отражающие идеальный «Божий замысел».

И если на иконе, например, изображен Христос Пантократор, это еще не значит, что создатель этого Знака показывает нам именно человека по имени Иисус… А если мы видим перед собой в лесу Дерево, то это еще не значит, что его Создатель показывает нам только лишь дерево».

Я закрыл книгу и долго смотрел на изображение лабиринта на тыльной стороне… Доктор дал мне ее с какой-то целью? Или же просто оттого, что вчера наш разговор тоже коснулся темы знаков? Во всяком случае, чтение отлично отвлекало от постоянной слабости или возникающих болей в теле. Я решил, что будет полезным прочитать эту книгу от корки до корки, ведь в ней было что-то чарующее, манящее, словно весточка из далекой страны; той, которая теперь существовала только в легендах.

Правило прилежного читателя требовало найти закладку, пусть я и прочитал всего пару страниц. Однако под рукой ничего не оказалось, кроме вязанного красного пледа, в кой я был завернут чуть ли не с головой. Не придумав ничего лучшего, я выдернул из него небольшую крепкую нить и заложил ею страницу. Яркий алый цвет хорошо контрастировал с темными тонами обложки. Я оценил свою находку и принялся поглощать вкусный ужин.

Но меня беспокоило еще и то, что стояло рядом с едой, – лекарство. У меня не было выбора, мне придется его пить, пока тело не станет здоровым. Тем более, что и доктор демонстрировал невероятную заботу обо мне, чего я, возможно, и не заслуживал… Но в то же время мне совершенно не хотелось снова проводить ночь в туалете.

Я крутил склянку в руках так же нервно, как делал это утром. «Выпей и забудь, выпей и забудь! – уговаривал я себя. – Всего лишь лекарство!». Но закончив ужин и окончательно уйдя в свои мысли, я вдруг обнаружил себя преступно избавляющимся от мутной целебной жидкости…