Читать книгу Плата кровью - Александр Пересвет - Страница 5

Машину приткнули недалеко от газозаправочной станции на выезде из города. Идеальное место, хотя и не без риска.

К территории пансионата просачивались осторожно. Вряд ли, конечно, «укропы» в промзоне на собственной территории понаставили растяжек, но чем чёрт не шутит. Хорошо, что уже достаточно стемнело – стояла та лохматая серость перед окончательным приходом зимней ночи, когда вроде бы видно, но одновременно всё сливается, остатки света накрываются побегами темноты, и картинка расплывается и растворяется. ПНВ пока мало пригодны, но без них уже не особо и разглядишь осторожно перетекающие из тени в тень четыре фигуры в тёмном.

Сюда, к профилакторию, их вывела снова Настя. Алексей представлял себе громадину ТЭС, и не мог представить, где искать похищенных. Нацики «Айдара» располагались неизвестно где… и как. Станция работала. Вроде бы заминировали её, по крайней мере грозились. Значит, как минимум посты у соответствующих выводов проводки, у «рубильников», проще говоря. А где там подвалы, пригодные для содержания пленных? Да где угодно!

С другой стороны, держать пленных на глазах у работяг, что продолжают обеспечивать работу станции, неудобно, да и рискованно. Скрыть нельзя, среди рабочих пойдут разговоры, кто-то увидит, как пленных привозят-отвозят, куда-то надо девать трупы тех, которые не выдержат допроса…

Где-то ещё, а где?

«Ладно, – отстукал он эсэмэску, – давай адрес племяша. А то ТЭС большая где искать? Пусть предупредит, что останусь у него а то не успею до вечера».

Ответ пришёл через три минуты:

«Дом возле перекрестка ленина и республиканской напротив дорожки на Пансионат ТЭС».

Ага, пансионат нарочно написан с большой буквы. И станция тоже. То есть перенаправляют их от ТЭС к пансионату. Вычислили, что там база у нациков? Наверняка! Иначе бы Настёнка не выделила это слово. Ну, работают! Ну, значит, и нам работать…

А где он, этот пансионат? Карту, по идее, все помнили, но надо ведь к местности привязаться…

Проехались по улице Ленина. Правильнее сказать – по улочке. Домики двухэтажные, перед ними деревья, вдоль проезжей части газончики. Идиллия, должно быть, тут была перед войною. Особенно летом, когда всё зеленело вокруг. Жить бы и жить в таком домике! Бегать на пруды вон, или на реку – всё рядом! На стадион. А по вечерам гулять до ДК вдоль этих газончиков по тротуарам, смотреть кино, причём с последнего ряда, и не столько смотреть, сколько целоваться с девчонкой в темноте, как бы случайно кладя ей руку на грудь и с удовольствием ощущая, как замирает подружка в сладкой истоме…

А совсем вечером сидеть на колченогой самодельной скамеечке в заросшем травою дворе и смотреть на лохматое от звёзд небо. И представлять, как там кто-то сидит точно так же и смотрит на тебя… И снова целоваться, а снова давать волю рукам, и успеть добраться куда-то, покуда её рука не остановит твою уже твёрдо – на пороге самого сокровенного…

Счастье! Брянск, Счастье – какая разница! Одна русская земля, одни русские люди. Одно счастье! И в этих здешних домиках у здешних парней и девчонок всё было то же самое, и та же судьба…

Да вот только не та… Не та оказалась судьба у всех у них, кто остался жить – и умирать – на осколках разорванной по живому страны. На клочках только что ещё единого Союза равных, растащенного по углам теми, кто не хотел быть равным. Кто хотел быть особым – и всего лишь по причине, что придумал себе особые права. А те обосновал только тем, что дал себе труд родиться в своей национальности!

Как говорится, эх-х…

У пожарной части свернули налево, потыкались там меж домами и посадками, приткнулись к какому-то складу. Посидели, дожидаясь нужной темноты, разобрали сумки, обросли оружием, распределили сканеры и ПНВ. Злой взял спортивную сумку с «ксюхами» и гранатами. Если что – со стадиона идём. И штаны спортивные сверху лежат.

Глупости, конечно. Какой уж тут стадион, когда рядом война. Но и секунда ступора у противника – уже выигрыш. А дальше – как судьба ляжет.

Сам Алексей шёл – или, вернее, скользил вдоль теней от строений – налегке. Не считая визитницы или как там зовут такие ридикюльчики, в которой покоилась упругая пачка денег. Кое-как пристроил сумку за поясом – мешается, сволочь, но в машине не оставишь, а отдать некому. Пластун Еланец идёт в передовом охранении, ему сейчас полная свобода движений нужна. Потом, перед проникновением на объект, деньги передадутся ему – там уже Бурану, обученному городскому бою, нужно будет двигаться без малейших затруднений.

Как проникнуть на объект, он ещё не решил. А как тут решать, если никто там не был и ни разу не видел? Лишь приблизительно можно представить себе, что представляет собою небольшой профилакторий в виде двухэтажного здания с вынесенной столовой. Сколько там сейчас народу, какова система охраны? Это понять можно будет только на месте.

И ещё была надежда – что какими-то коммуникациями строеньице это связано с «материнской» станцией. Не может у такого серьёзного народно-хозяйственного объекта не быть бомбоубежищ или каких-то других укрытий на случай часа «Ч». А как их в своё время наставляли, у всякого убежища есть система вентиляции. В неё часовых не засунешь. Так что молись, чтобы в нужном месте находилась неприметная бетонная будочка, отверстия которой закрыты ставенками решёточкой. Есть такая – считай, ты наполовину уже на объекте.

Вот только будет ли что-то подобное возле пансионата-профилактория? По идее, – должно. Всё ж край промзоны, станция рядом. А если и не убежище – так всё равно что-нибудь канализационное будет, электрическое. Куча людей ведь ежедневно моется, свет включает.

Найдём, короче. Часового скрадём и опросим. Опоросим… Хотя и шум, да чёрт с ним!

Всё это было огромной авантюрой – вот так вот идти на штурм незнакомого объекта без плана и без лада. Но весь их нынешний рейд был одной отчаянной авантюрой – это Алексей понимал теперь вполне отчётливо. Куда более отчётливо, чем когда заезжали на эту сторону с ребятками Лысого. И даже когда колесили здесь, следуя указаниям, что озвучивала Настя.

Наводки она давала точные, да. Как уж там вели идентифицированные трубки на «военторговской» технике – хоть бы и по спутнику! – Алексей не вникал. Да и не его дело. А если всё это время следили не за теми? И журналистов этих самых сейчас благополучно увозят, куда там нужно похитителям… Сейчас вчетвером пойдут они на штурм, а там – пустышка…

Изначально требовалось найти иголку – пусть четыре – в стогу сена. Кстати, не в одном. Половинкино – тюрьма «айдаровская» – могло? Могло – вот один стог. В Северодонецк могли увезти, где всё кубло укровской оккупационной администрации? Вполне – вот и второй. ТЭС – третий. В Станицу Луганскую, в комендатуру – тоже моглось им отвезти туда пленников. Четвёртый. И куда-то они ещё возле Севера ездили – пятый стожок. Самый интересный, возможно. Да, ещё в Трёхизбенке зачем-то останавливались…

И везде, что характерно, – целое кубло «укропских» войск. Разворошишь – тут и останешься. Нет, сами-то, может, и отошли бы, но с четырьмя гражданскими… Бесполезняк. Может, и в самом деле надо было по первому варианту действовать? С огневым налётом, демонстрацией атаки, под ногами у которой группа проникает в тыл к поднятому по тревоге противнику и тихонько шарит у него, нацепив жёлтые повязки на рукава?

Да хрен его знает, товарищ майор! Которым тебе, Лёша, возможно, никогда и не стать в таких обстоятельствах.

«Я обидел его невзначай, я сказал: „Капитан, никогда ты не будешь майором“»…

Н-да. Ладно. Вот газовая труба, за ней лесопосадка. Так себе лесок, но спасибо и ему. Значит, на месте.

Разбиться на две боевые пары, как положено. Еланчик и Шрек – по дороге. В город торопятся. Заодно часового срисовывают, а тот пускай на них таращится из-за заборчика. Так себе, кстати, заборчик, сетка-рабица. А начнёт боец тревогу поднимать – вроде как начался уже комендантский час? Тут как с тем динозавром и блондинкой – или встречу, или не встречу. Вроде он не в патруле. Идут ребята с сумками спортивными – и пусть их. Идут себе большой и маленький. Пат и Паташон. Откуда это? Никогда же не знал, что это такое. Да отец так приговаривал, когда о ком-нибудь длинном и коротком рассказывал. Так эти не из тех. Шрек просто большой и плотный, а Еланчик – поменьше и плотный.

Ладно, не о том думаешь. Что часовой делать будет? Каждого гражданского задерживать да досматривать – себе дороже. И так народ здесь волками на нациков зыркает. Сорваться может. А оно конкретному солдатику надо – стать ответственным за всё?

С другой стороны, не солдатики тут, а добровольцы нацистские. Эти могут и сглупить. По борзоте своей и вседозволенности. Потребует от припозднившихся прохожих подойти. Или наряд поднимет. Да тоже ничего. Ежели подзовёт – в ласковых руках Шрека окажется. Удивится напоследок, чего это у него рожа не зелёная.

А наряд – пока соберётся, пока добежит. Ребятки уже в лесочке за стадионом растворятся. Зато тут, на станции, бодрствующей смены не окажется. Всё потише. А смена из леса нескоро вернётся. Весной разве что, когда снег растает. Еланец умеет прямо за спиной откуда-то выныривать и в ножи брать. А Шрек с пистолетиком ему поможет. С левой стороны от преследующих, чтобы Витька ему сектор не перекрывал…

Танцует такой вариант? Плохо танцует! Но за неимением гербовой…

Но допрежь всего мы отнорочки поищем воздуховодные, наружу выходящие. Будочку поищем бетонную или хотя бы холмик с решёточкой. Поползаем вдоль заборчика, вторую пару покамест в прикрытии придержав. А как найдём – тогда и пустим её отвлекать часового, когда тут решёточку выламывать придётся.

Ох, погремим мы медными погремушками!

А что делать?

А вот нет будочки! Есть, насколько в бинокль с подсветкой разглядеть можно, отросток от столовой. Или тот самый воздухозасос, или, что скорее, люк для приёма продуктов. А это даже лучше. Это нас точно куда надо приведёт. Вот только отбоя дождёмся, пусть «укропчики» себе баиньки пойдут. И навестим болезных.

Вроде бы должно срастись – сползал Юрка по периметру, срисовал часового по огню сигаретки. Курит, подлец, на посту! Не соблюдает устав гарнизонной и караульной. А значит, и все остальные службу волокут как попало. Хорошо, что нацики – гражданские ублюдки. Даже если когда-то служили. В расслабоне находятся.

Значит, тут какое-то отдельное гнездо. Основная-то база в Старобельске. Не исключено, здесь у них что-нибудь вроде офицерского общежития. Может быть? Вполне. В пансионате-то, в тепле и уюте. А личный состав где-нибудь на станции кукует. Или на техстанции, что-то ведь про неё говорили. Неважно. Когда часового скрадём, узнаем. А там и офицерика изымем, спросим про пленных. Если поднимется шум, то пока тревожная группа от станции добежит, мы тут всё зачистить успеем. И свалим без прощания. Разве что парой растяжечек поблагодарим за приём…

Складывается? Ну, так-сяк. Но лучше вариантов не вырисовывается…

Всё! Так и решаем. Один остаётся наблюдать из лесочка, остальные к машине. Выжидать нужное время. Или, может, до кафе-бара дойти, что ближе к станции, погреться? Работает он? По идее, может до девяти функционировать.

С другой стороны, пить нельзя, а мужики, которые вечером даже пива не взяли, подозрительны. Да и на служивых легко нарваться, со станции или с того же пансионата. Привяжутся ещё…

Ничего, не так и холодно. Посидим в машине, посменяемся. А часиков в одиннадцать и пойдём…

* * *

Вот зараза! Привязался куплет из вообще-то любимого «Федота-стрельца». Как будто ритм выстукивал.

Или молитву.

Потому что дело сразу пошло вкось. Еланцу всего и нужно-то было, что подползти к часовому у ворот, немножко его стукнуть и уволочь в лесочек, где человечку задали бы пару заинтересованных вопросов. И отпустили бы.

Душу на покаяние.

К этому моменту разведчики вызнали уже всё, что можно установить наблюдением: сколько постов снаружи – один, как они контролируются изнутри – спорадически, как и как часто сменяется караул – раз в два часа, как ведут себя часовые – вольно.

По результатам сей исследовательской деятельности было установлено, что «укропы» службу тянут как попало, разгильдяйничают вовсю, за периметром не следят и вообще разговаривают громко и нечётко. Это может означать дополнительное нарушение устава внутренней и караульной службы вследствие употреблённых внутрь организма спиртосодержащих напитков. Причём нарушение систематическое – судя по тому, что оно запросто происходит в карауле. Да и когда «укропы» на этой войне трезвыми бывают?

И вот когда оставалось только всем этим воспользоваться в условиях не более сложных, нежели в сержантской учебке, и Еланец уже подполз на дистанцию броска, к фактически упакованному уже часовому, вывалился из двери пансионата второй с криком: «Дай курыть!»

Нет, ну где логика, а? Как раз тот, что в помещении, должен себе иметь сигареты в заначке, а вот тот, кто снаружи, обязан бдить в ночную тьму и мечтать смениться с поста. Тем более что в ночь подморозило, а это чучело стоит в простом бушлате.

Нет, Донбасс, конечно, далеко не Новосибирск, где иной раз в карауле тулуп так заиндевеет, что кажется – подожми ноги, и так и останешься в нём висеть, стоящем колоколом. Но и тут январь месяц – он не май ни фига…

И вот вам картина маслом! Вместо одного замёрзшего и потому ни на что не смотрящего часового стоят два урода посреди двора, курят и треплются по-украински о каких-то выплатах, которые им должны, но когда дадут и дадут ли – «це пытання». А Витька во всём гражданском лежит в пяти шагах от дорожки и ни хрена с фоном не сливается!

Да, прав был майор Передистый, когда говорил: «Устав есть закон военнослужащего! Его соблюдение – долг, его нарушение – смерть!». Этим хохлам что, устав не писан? Добровольцы, блин, волонтёры хреновы!

И не подстрелишь их просто так – вон, в здании пара окон светится. Не спит кто-то. А кому не спится в ночь глухую, если он находится в расположении воинской части? Правильно, дневальному, дежурному по роте… И какому-нибудь офицерскому… ладно, уроду. Который пьёт в кругу сослуживцев. А значит, дойдя до кондиции, пойдёт проверять боеготовность вверенного подразделения. Либо просто по жизни из штанов выпрыгун и сейчас, оставленный на хозяйстве в качестве дежурного офицера, выжидает ночи поглубже, чтобы с кайфом навалиться на задремавшего дневального.

Картинкой вспомнилось, как в училище их как-то вот подобного градуса офицеры погнали воевать с Китаем…

* * *

– Рота. Подъём! Тревога!

Дневальный орёт так истошно, будто попал в руки банды гомосексуалистов.

Взлетают синие птицы одеял, белые призраки курсантских тел низвергаются с коек, десятки пяток выбивают дробь, приземляясь на холодный пол, дыхание и кряхтение сухих глоток.

– Тревога, рота!

Быстро! Будущих офицеров учили очень быстро строиться по тревоге. Отделенный сержант Ганыш ещё не прочистил горлышко со сна, а курсант Кравченко – шапка на голове – уже в штанах. Ещё полсекунды – обе ноги сразу нырь в сапожки! Гимнастёрку в один рукав, подхватил ремень и бегом к выходу из казармы, на ходу просовывая руку во второй рукав и застёгивая ремень и пуговицы.

За 15 секунд взвод в строй становится! Только для чего это надо? Неисповедимы пути военного разума…

Голос ротного подгоняет:

– Быстрей, воины! Бушлаты, рукавицы надеть! Открыть ружпарк!

Опа! Что-то серьёзное! Три часа ночи – непохоже, чтобы на стрельбище собирались…

Обидно было, помнится, в самом начале службы расставаться с иллюзией. Но, оказалось, это только в кино так солдатики оружие расхватывают – по порядку, автомат за автоматом, как на конвейере. На самом деле, перед курсантом сейчас только одна богиня мысли летает: скорее взять, что надо, – и в строй! Потому в ружпарке – толчея: один рвётся к пирамиде за своим автоматом, а другой уже бежит от неё, третий им двоим мешает, подсумок хватает, четвёртый в дверях с пятым сталкивается…

А ротный с замполитом, который по воспитательной, но которого звали по-старому, стояли уже нетерпеливо в хрустящей снежной ночи, когда перед ними постепенно затихали, выстаиваясь, курсантские шеренги.

Отцы-командиры брезгливо кривили губы и начали своё сообщение с определения, откуда эти недотырки курсантские все появились. Никакого открытия в биологии, они, впрочем, не сделали. Да они и не про биологию речь свою вели.

И в том, куда будущие офицеры с таким подъёмом дойдут – тоже не было ничего нового. И что с ними сделали бы, если бы…

А дальше…

– Рота, равняйсь! Смир-рно! – пророкотал товарищ майор Брюховецкий, как звали командира роты.

Помолчал несколько секунд.

Между курсантами просачивались к земле снежинки, тихие, как разведчики в тылу врага. Сбоку горела жёлтая лампа, освещая запорошённый свежим снегом круг и делая людей не соответствующими прочему затемнённому миру призраками.

– Товарищи курсанты! – словно решившись, продолжил командир.

Сглотнул.

– Сегодня, в один час тридцать две минуты ночи китайские войска силами до двенадцати армий пересекли границу Российской Федерации!

Сделал паузу. Получилось красиво. В тишине кто-то потерянно ахнул.

– За прошедшее время китайские войска на трёх направлениях вклинились на российскую территорию на расстояние до двадцати километров! – продолжал Брюховецкий ронять отрезающие мирное прошлое слова. – Захвачены города Благовещенск и Хабаровск, тяжёлые бои идут на Читинском и Владивостокском направлениях… Наши войска несут тяжёлые потери, – довершил он картину далёкого апокалипсиса.

Рота молчала. А что тут скажешь? Да и команда «смирно» не располагает к участию в дискуссии.

Видно только, что строй покачнулся немного.

Собственно, в себе Алексей никакой особой тревоги не чувствовал. Пошлют – повоюем. Было скорее некое ощущение взгляда в обрывающуюся у самых ног пропасть. Но трепета боязливого не было. Был могучий интерес: ой, какая новая жизнь теперь начнётся!.. И живая готовность в эту жизнь окунуться.

В общем, не согласен был Алексей с тем курсантом, который ахнул.

Брюховецкий тем временем продолжал:

– Наше училище поднято по тревоге и готовится к переброске в район боевых действий. Задача нашей роты – самостоятельно, на лыжах, добраться до аэродрома в 19 километрах к северо-востоку и быть погруженной в самолёты. Нам придётся поторопиться, товарищи курсанты: события на Дальнем Востоке не терпят, выбито много офицеров, вам предстоит их заменить в строю. Вылет назначен через три часа, в шесть ноль-ноль…

На этом месте волна готовности затопила курсанта Кравченко. В ней утонул первый, самый естественный вопрос, который должен был бы у него возникнуть: какая, на хрен, замена выбывших офицеров курсантами-первокурсниками? В этом случае естественнее заменить их сержантами срочной службы.

Впрочем, под этой волной готовности к самопожертвованию барахтался, судя по всему, не он один. Потому что никто, ошеломлённый поведанной майором Брюховецким новостью, не догадался озаботиться вопросом, отчего никто больше не бегает по военному городку, почему не слышны звуки процесса приведения других рот в боевую готовность, почему, наконец, надо передвигаться до аэродрома на лыжах, если в училище есть свой автопарк? И какой, к чертям, аэродром к северо-востоку, когда военно-транспортная авиация базируется на Толмачёво, а он вообще-то к западу и вообще-то через город надо идти… ага, на лыжах! Или на Ельцовку, что ли? Так тот аэродром – к северу…

И китайцы, китайцы – при чём тут китайцы? Это в старые времена – дядя Эдик рассказывал – были с ними какие-то затыки. А теперь-то Советского Союза нет, президент вон вась-вась с американцами, девяностые годы на дворе – какая война, с какими китайцами?

…Лёгкие сомнения начали приходить курсантам в голову примерно через полчаса. Именно из-за лыж.

Из какого они материала выточены, эти лыжи, неизвестно, наверное, даже в ЦРУ. Это не узкие и гибкие гражданские лыжи. Это сварганенные под ширину подошвы два куска дерева, без всякого пружинящего прогиба по центру. Хорошо хоть, носки загнуты, а не просто плоские доски на ногах.

Посерёдке конструкции – брезентовая петля, в которую вставляется носок сапога. К петле прикреплена резинка, которую надевается на пятку. Всё, процесс обувания окончен – вперёд, наследники штурмовых батальонов маршала Жукова! На иных лыжах вместо резинки вообще были брезентовые ремешки. Хорошо, не верёвочки…

Как бы то ни было, именно битва с собственными лыжами в ночном лесу заставила наконец будущих офицеров озаботиться вопросом о войне с китайцами. Ежели таков уровень технического оснащения будущих спасителей Отечества, то как вообще воевать с китайскими агрессорами? Ответы находились немедленно, причём почему-то сплошь в виде ярко высвечивающих ночной лес метафор и эпитетов, издавна составляющих русскую солдатскую речь. И обращены оные были вовсе не к китайцам. Что китайцы? Китайцы мелочь! Надо было вместо доблестных курсантов их лыжи к китайцам отправить – те бы ещё до штурма Хабаровска мира запросили. Ибо страшен тот солдат, который на таких лыжах ещё и воевать может…

Ведь отчего так гуманен и милосерден к врагам российский солдат? Казалось бы: еле-еле от фашиста Сталинград отстоял, сам мёрз-голодал – ан делится своим пайком с отощавшим немецким пленным! И вот юный Алексей Кравченко тогда, в ходе своей эпической войны с китайцами, понял, отчего это так. Просто русский солдат настолько намучается во время своей службы с техникой и бытом, что враг ему кажется куда меньшим злом!

Но тем не менее приказ был приказом. И рота брела по заснеженному по грудь лесу с досками на ногах, которые автоматически делали из бойца доброго дедушку Мороза по отношению к любому врагу. Кроме того, правда, кто их сварганил, эти лыжи.

Не видно было даже звёзд – их загораживают кроны сосен. В этой чернильной темноте глаза можно было смело закрывать. Пользы от них – от глаз, имеется в виду, – тут всё равно не было. Разве что время от времени заметить мелькнувший впереди зелёный просверк от фонарика командира отделения. После чего наступить на лыжи впереди идущего бойца, услышать от него формулу настоящего положения мировой гармонии и ответить подходящим местом из неопубликованного Пушкина. Или Толстого. Времён Севастопольской обороны.

На войне с китайцами глаза не нужны. Язык там нужен, это да! И знание классиков в части непубликуемых выражений.

Словом, процесс осмысления ситуации был весьма затруднён. Но в конце концов среди натужного дыхания, пара из десятков курсантских глоток и равнодушных ко всему ёлок вызрел основной вопрос: а где все? Мы что, одни идём китайца обарывать? И ежели уж страна так вознуждалась в скромных услугах одной курсантской роты – отчего она не сподобилась её в грузовики посадить, а поставила на эти дурацкие лыжи? Там, понимаешь, Хабаровск кровью умывается, а мы тут вёрсты по лесу наматываем, на ежесекундно соскальзывающих с ноги тупых деревяшках!

Вот так и возникали солдатские бунты – с тихого ропота, переходящего в мат…

Ещё через час убеждение, что их дурят, стало всеобщим. Дошло даже до распоследних энтузиастов. «Да он пьян же был!» – время от времени слышались бунташные гипотезы относительно мотивов майора Брюховецкого. И без того невысокий темп передвижения стал едва ли не ползущим. Сержанты надрывались зря.

Завершил ту китайскую войну сам ротный. То ли его курсанты сделали круг по лесу, то ли он каким-то образом обогнал всех – в своих сапожках, ага! – но рота – о радость! – обрела командира.

Был ли он пьян? Трудно сказать. Во всяком случае, подозрительный взгляд критически настроенного курсанта это не выявил. Видно было лишь отчётливо, что майор Брюховецкий глядел на своих бойцов с презрением, а комментарии, которыми он обменивался с замом по воспитательной части, вряд ли украсили бы послужные списки будущих офицеров. И хотя комментарии эти вряд ли кто позволил бы занести в эти списки в полном виде – впрочем, и в устной форме они были кратки и ёмки до чрезвычайности, – но смысл критики со стороны командира был вполне внятен. На лыжах бегать курсанты умеют не лучше беременных жаб, растянулись все, как вши на лобке у габонской проститутки (и почему – габонской? майор что, служил в Габоне?), третий взвод вообще где-то блуждает, небось и впрямь к китайцам намылился… В общем, боеготовности никакой, и он, майор Брюховецкий ни к каким китайцам нас не поведёт, чтобы те от смеху не померли. Где их всех хоронить потом?

Вот так и проиграл Алексей Кравченко свою войну с китайцами…

* * *

Ладно, всё лирика… Картинка из прошлого мелькнула и спряталась. Оставив, впрочем, тепло на душе. Но сейчас и здесь стоит задачка потруднее, чем найти китайцев под Новосибирском и уконопатить их армейскими лыжами.

Алексей размышлял, укрывшись от лишних глаз за глухой задней стеной столовой и глядя за угол в зеркальце, что держал в руке буквально на уровне снега. А в нём отражался Витька. И он был в сложной ситуации.

Двое других фиксировали тыл: Злой – Алексею, а Шрек – Еланцу.

Размышлять надо было быстро.

Что мы тут имеем? Тут мы имеем двух бодрствующих часовых, едва не топчущихся по Еланчику. Кроме них, здесь есть ещё некто, кто тоже не спит и жжёт свет вместо того, чтобы спать. И вряд ли это безобидный философ, задумавшийся над несовершенством мира. А кто? Дежурный по части? Жрущие водку офицеры? Какой-нибудь пан капитан, охмуряющий селянку, пока свет не станет лишним?

Наконец, у нас тут есть биллинг или что покруче из разведсредств «шефов», что дало наводку именно на этот объект. То есть имеется информация, которая говорит, что тут сейчас находится – или находятся – некто причастный к похищению журналистов-писателей.

И этот кто-то нужен живым и целым, чтобы с горячим желанием жить привёл их к месту содержания пленников. Вряд ли оно расположено далеко от этого пансионата – иначе с чего бы он их возил целый день с собою? Где-то рядом их должны держать. На ТЭС всё же? Или даже… тут?

Есть тут подвал? Какой-то должен быть. Какая-нибудь бойлерная. Или прачечная. Стирали же они постельное бельё постояльцам, когда тут мир был. Или куда сдавали, отвозили? Нет, вряд ли. Не такой уж развитый сервис был тут, в славном городе Счастье. Проще пару-тройку стиральных машин в подвале поставить…

В общем, не исключено. Примем за вариант.

Ещё кто тут может быть? Охранники. Если пленные, то должны быть и те, кто их охраняет. Ещё должен тут быть какой-то постоянный или переменный состав постояльцев этого профилактория. Не работяги, конечно, не энергетики. Тех сюда, поди, и не пускают. Как-то так получается все века, что революционеры первым делом захватывают под себя то, чем прежде пользовались другие. У дворян – имения, у буржуев – заводы, у Советского государства – построенные когда-то для трудящихся пансионаты…

Значит, тут, конечно, не типичная казарма, а что-то вроде офицерского общежития. Следовательно, народу не так чтобы много. И комфорт. Относительный, военный, но – всяко не солдатский.

То есть риск войти в дверь и оказаться в ротной казарме с уставившимися на тебя парой сотен глаз – в разумных пределах невелик. С другой стороны, командный состав обычно более умел и боеготов, нежели средний боец…

А с третьей – не он ли, не комсостав сейчас и пьянствует в той комнатке, где огонёк горит? А что? – принесли водочки, разложили сала, огурчиков, сдвинули стульчики…

Стоп!

А если тут командный состав… А отчего тут не быть комсоставу… скажем, «Айдара»?

У Алексея натурально коротнуло в мозгу. А вдруг? А ведь и впрямь! Кто у нас ТЭС охраняет? Не «Айдар» ли? Где свободные от дежурства начальники отдыхать должны? Личный состав – на станции, а командиры – почему бы не здесь? Была ориентировка ведь по разведке, будто некое подразделение МВД где-то здесь базируется. А если не МВД, а Нацгвардии, как входящей в состав МВД? А что у нас «Айдар» как не батальон Нацгвардии?