Читать книгу Король зомби - Александр Матюхин, Александр Подольский - Страница 6

– За каждым агентом следуют минимум два фантома. – Артур замолчал, будто ждал, что я начну спорить. Я лишь пожал плечами: он – агент, ему виднее.

Мобильник на столе пискнул, принимая сообщение. Цифры на экране мигнули: четыре утра.

Я поморщился: рисунки были закончены, оставалось написать письмо, прикрепить файл и отправить, но я не хотел делать этого при Артуре. Через два часа желтоголовый грузовик заберет гробы, я отдам ключи от склада и, наконец, буду свободен.

– Бояться нужно не мертвых, – бормотал Артур. Он не смотрел в мою сторону. Говорил тихо, почти неслышно, словно пытался убедить в этом не меня, а самого себя.

Я промолчал. Работая сторожем на складе похоронного агентства, я давно понял, что живые были гораздо хуже. Я часто слышал, как родственники, выбирая гроб и венки, вспоминали старые обиды, липким шепотом пересказывая грехи покойника. Под видом правды бесстыдно обнажали тайны того, кто уже никогда не сможет ответить, а после, смиренно потупясь, покупали траурные ленты с надписями: «дорогому», «любимому», «незабвенному».

Артур протяжно зевнул, потер глаза, прошелся, разминая затекшие ноги.

– Зря ты, Пашка, вернулся, зря, – ворчал он, меряя шагами комнату, – кто умножает познания, умножает скорбь. Екклесиаст, глава первая, стих восемнадцать.

Артур любил цитировать Священное Писание и всегда находил нужную фразу. А когда красноречия не хватало, он открывал рабочую сумку, где рядом с договорами на ритуальные услуги, каталогом гробов и рекламой крематория лежала Библия. С ней он не расставался никогда. Перед оформлением заказа на похороны он, будто случайно, доставал Библию, клал перед заплаканными родственниками покойника, и вид этой книги в кожаном переплете, с множеством разноцветных закладок внутри, оказывал на клиентов гипнотическое действие.

– Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло. Екклесиаст, глава восьмая, стих одиннадцать, – говорил Артур.

И под его холодным пронизывающим взглядом становилось неуютно и стыдно. Хотелось раскаяться и отдать любые деньги, откупаясь от совести, словно этот сероглазый юноша мог забрать тяжелое чувство вины перед теми, у кого больше нельзя попросить прощения.

Я не боялся мертвых. Но сегодня в привычной тишине склада я не чувствовал себя в безопасности. Не потому, что за дверью комнаты темными рядами тянулись вереницы новеньких, пахнущих лаком и древесиной гробов, высоких, в человеческий рост металлических крестов, тяжелых венков, украшенных цветами и лентами, и стальных табличек с каллиграфически выгравированными фамилиями. Нет, я давно привык к этому. Гробы и кресты не пугали меня, как шофера не пугают дорожные знаки, а пожарного – языки пламени.

Дело было в другом. Прислушиваясь к уличному шуму, я боялся узнать среди ночных шорохов и редких всхлипов автомобильных клаксонов звонкий стук каблуков Киры.

Чтобы не думать о ней, я подошел к окну. Сквозь тонкие пластины жалюзи я разглядывал пустую улицу, темные окна больницы напротив. Желтый свет фонаря отвоевывал из ночного плена припаркованные возле дверей склада уазики с надписью: «Спаси и сохрани» и новенький внедорожник Артура, стоивший, по его словам, как квартира в Москве.

– Без окон, без дверей, – озираясь, бормотал Артур, – полна горница гостей. И где же вы прячетесь?

Я обвел взглядом комнату: прятаться было негде. Каморка ночного сторожа – пять квадратных метров: вешалка, пара стульев, тумбочка, стол. Ничего не выдавало присутствия чужаков, кроме красной спортивной сумки Киры, сиротливо жавшейся к ножке стола.

– А это что?

Артур тоже заметил сумку. Брезгливо скривившись, он вытащил ее, бесцеремонно обыскал, крепко прижав к себе, словно боясь, что сумка вырвется и убежит, шагнул за дверь. Я вышел следом.

Мы бесшумно двигались между рядами гробов, и Артур по-звериному втягивал носом воздух, пытаясь по запаху найти фантомов. И по тому, как побелели костяшки пальцев, сжимавших сумку, по капелькам пота, блестевшим над воротом белоснежной рубашки, по напряженной спине, я понимал, что он чертовски боится.

От тишины на складе звенело в ушах. Артур не стал включать свет, мы двигались на ощупь, но я точно знал, что от правого угла до центра стоят бледно-коричневые прямоугольные стандарты, за ними – обитые синим бархатом «Наполеоны», в глубине прячутся неприметные мусульманские ящики из сосны, за стеллажами с комплектами одежды высятся солидные «Итальянцы» из мореного дуба. А возле двери на железных колесных тележках – два четырехгранных лакированных гроба, подготовленных для испытания новой печи крематория. Они должны были быть пустыми, но полчаса назад в один из них Артур положил обернутое в черный полиэтилен мертвое тело Киры.

* * *

Все началось пару месяцев назад. Артур пришел на склад вечером. Без приглашения уселся на стул, порывшись в сумке, вывалил из нее все содержимое: договора, расписки, Библию. Последней на стол легла толстая, перетянутая синей резинкой пачка денег.

– Ого! – Я уважительно хмыкнул, разглядывая пачку. – Хороший заказ.

Я знал, что Артур всегда совершал выгодные сделки. Похоронным агентом он работал больше десяти лет. Начальство его любило, клиенты уважали, коллеги завидовали, за глаза называя манипулятором и беспринципным торгашом, спекулирующим благочестием. Хотя даже те, кто ненавидел и боялся его, признавали, что Артур лучший. Но эта пачка выглядела внушительной даже для него. Артур покосился на меня, убрал деньги в сумку:

– С заказа столько не поднимешь.

Он достал счет, поставил размашистую подпись, сложил все обратно и, прищурившись, окинул меня оценивающим взглядом:

– Ночью один сидишь? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Есть предложение, можно хорошо заработать.

Артур говорил спокойно, тщательно подбирая слова.

– Нужно снять видео минут на тридцать – сорок. Для человека с особыми запросами.

Тонкие губы Артура дрогнули в легкой усмешке.

Я нахмурился, догадываясь, что он имеет в виду. Серега, мой сменщик, рассказывал, что иногда, по просьбе Артура, за деньги пускал на склад «товарищей».

– Баста! За ночь получил, как если б месяц отпахал, – захлебываясь от восторга, хвастал Серега, – гробы им нужны. Понимаешь? А один еще камеру приволок, чтоб дома пересматривать.

Но неделю назад Серега на работу не вышел.

– Забухал, – коротко объяснил Артур. И теперь, чтобы не останавливать прибыльный бизнес, предложение встретиться с «товарищами» пришло ко мне.

– Ну?

Артур ждал ответа.

Я глянул на кожаную сумку, где только что скрылась пачка денег, на Артура, который с деланным равнодушием вертел на пальце ключи от недавно купленной тачки, на свой графический планшет, вечно торчавший на зарядке, потому что батарея не годилась ни к черту, и согласился.

В следующий раз Артур пришел с высокой черноволосой девушкой. Куртка с ярким логотипом, ботинки на каблуках, короткое обтягивающее платье, яркий макияж и тонкий аромат парфюма, смешанный с запахом сигарет – она выглядела так, словно только что вышла из модного клуба и зашла на наш склад по ошибке.

– Кира!

Девушка протянула руку, и я, неловко усмехнувшись, пожал ее. Ладонь была мягкой и прохладной. Артур, заметив смущение, хлопнул меня по спине:

– Знакомься – наша актриса.

Он вышел, оставив нас вдвоем. Девушка, хихикнув, полезла в сумочку, достала электронную сигарету и затянулась. Я украдкой рассматривал ее, но как только она ловила мой взгляд, тут же отворачивался, не зная, что нужно говорить в таких случаях.

Докурив, она открыла красную спортивную сумку, брошенную на пол Артуром, и, достав вещи, без стеснения начала раздеваться. Я отвернулся.

Девушка засмеялась:

– Да ладно, все равно увидишь.

Я вышел из комнаты.

– Ты чего?

Артур удивленно вскинул брови.

– Она там… – Я замялся: – Переодевается.

– И что? Это ж вебкамщица. И не такое делает. Ладно, тогда помогай: сцену надо украсить.

Я огляделся. Артур отодвинул гробы, расставив их так, что они огораживали небольшую площадку. В центр выкатил колесную тележку. За ней установил стеллаж с образцами урн для кремации. Оглядевшись, Артур махнул рукой в сторону гроба, обтянутого кроваво-красным атласом:

– Тащи. Только без крышки.

Мы загрузили гроб на тележку, внутрь Артур аккуратно положил прозрачную полиэтиленовую пленку. Заметив мой удивленный взгляд, объяснил:

– Не хочу, чтоб испачкала.

– Что она будет делать?

– Что заказчик скажет, то и будет. Он вообще хотел на кладбище снимать. Еле отговорил. Там свет нормально не поставишь, реквизит испортишь. А еще бомжи и собаки в кадре.

Артур говорил равнодушным, будничным тоном, словно речь шла не о вебкаме, а о съемке юбилея бабушки.

– Венки неси, – командовал он, – крест самый здоровый, без таблички, и лент побольше, клиенту нравится, когда мрачно.

Он достал из сумки нож в черном кожаном футляре и положил внутрь гроба.

– Библию ей тоже дашь? – пошутил я.

Артур, не улыбаясь, скользнул по мне взглядом:

– Не очень будь нечестивым и не будь глупцом. Зачем тебе умирать до срока? Екклесиаст, глава седьмая, – прибавил он и отвернулся.

Дверь хлопнула. Вышла Кира. Теперь на ней была свободная белая рубашка, заправленная в длинную юбку. Девушка стерла яркую помаду, заплела волосы в косу. Кира больше не походила на посетительницу ночного клуба, а напоминала печальную Васнецов-скую Аленушку, сидящую на берегу озера.

Артур оглядел Киру, довольно кивнул, достал из сумки ноутбук, аккуратно отодвинув урны, поставил его на стеллаж. Глянул на время:

– Включай, – скомандовал он Кире и махнул мне: – Пойдем.

Мы зашли в комнату, двери Артур оставил открытыми. Я видел, как Кира включила ноутбук, экран загорелся – фронтальная камера показывала часть склада, огороженную гробами, венки и девушку. В углу экрана мигнул значок: кто-то подключился к трансляции. Кира поправила в ухе наушник и, следуя приказам невидимого зрителя, начала послушно расстегивать пуговицы рубашки.

* * *

Длинный ряд гробов закончился. Мы стояли напротив подъемной металлической двери склада, открывавшейся снизу вверх гармошкой, и в узкой щели между землей и дверью я видел тонкую полоску света уличного фонаря.

У стены на колесных тележках стояли подготовленные к утренней отгрузке гробы. Артур с шумом выдохнул и вытер вспотевший лоб. Он подошел к гробу, бросил сумку на пол, пытаясь сдвинуть крышку. Я встал напротив и ждал, что он попросит помощи, но Артур даже не глянул в мою сторону.

Я ненавидел Артура, презирал, боялся, но все еще пытался придумать ему оправдание. Мне казалось, что за деланным равнодушием скрывается чувство вины. Но вслушиваясь в его прерывистое дыхание, глядя на покрасневшее от напряжения лицо, синюю пульсирующую вену на шее, плотно сжатые губы, я не мог разглядеть даже тени раскаяния.

Негромкий звук шагов нарушил хрупкую тишину склада. Страх молнией ударил в сердце, ранил, рассыпавшись на тысячу острых осколков. Ледяными мурашками покрылась кожа. Рубашка на спине взмокла от пота. Я чувствовал легкое покалывание в пальцах, словно кто-то тыкал их невидимой иглой.

Шаги приближались, знакомый аромат духов ударил в нос. Но теперь к сладкому запаху прибавился еще один: тяжелый, кислый, с металлическим привкусом крови. Я обернулся. Босая, в разорванном, испачканном платье, мимо меня прошла Кира.

– Значит, такой у тебя был план?

Лицо Артура осунулось, побледнело, глаза расширились. Он хотел было что-то сказать, но из открывшегося рта вырвался хрип. И по его безумному взгляду, по испарине, выступившей на лбу, я все понял. Артур схватился руками за ворот рубашки, пытаясь расстегнуть, с силой дернул, верхняя пуговица отскочила, покатилась по полу. Он попятился, широко открывая рот, будто ему не хватало воздуха, и, уткнувшись спиной в стену, стал оседать на пол. Кира опустилась рядом. Тонкие пальцы с обломанными ногтями впились в горло Артура.

– Просто работа?

Артур захрипел, корчась в удушье. Я растерянно озирался, не зная, что делать. Бежать было некуда. Не спуская глаз с Киры, я шарил рукой по стене в попытках нащупать кнопку автоматического открывания дверей. Чтобы быть незаметней, я изо всех сил вжимался в стену, прячась между пирамидами поставленных друг на друга коробок с искусственными цветами, венками и подсвечниками. Холодный металлический крест уперся мне в спину, я дернулся, коробка на вершине пирамиды качнулась и с шумом грохнулась.

Вздрогнув, Кира обернулась. Отпустив Артура, она смотрела на меня с изумлением и жалостью.

– Ты? – прошептала она. – Ты?

Артур завалился на бок, гулко стукнувшись головой о пол. Он больше не двигался.

Я попятился. Продолжая судорожно шарить по стене, нащупал венок, выдернул из него крест и выставил перед собой.

Кира подошла так близко, что я увидел искусанные в кровь губы, тонкую рваную рану на шее, затянутые мутной пеленой глаза и темные едва заметные пятна на коже – смерть проникала в ее тело медленно, надеясь сполна насладиться процессом.

Девушка протянула руку, желая по привычке взъерошить мне волосы, но тут же брезгливо отдернула.

– Почему ты не помог мне?

Кира наклонилась к моему лицу так близко, словно хотела поцеловать.

– Я не мог…

Пытаясь отгородиться, я поднес крест к лицу.

– Мог.

От холодного дыхания Киры рука замерзла, пальцы разжались, крест с глухим стуком упал. Но Кира даже не глянула на него. Ее подернутые пеленой глаза не отрывались от моего лица.

– Мог…

Кира схватила меня за руку. Острые ногти впились в запястье, но я не чувствовал боли. Ком застрял в горле, он становился больше, мешая дышать, лицо Киры плыло перед глазами.

– Почему ты не сказал мне?

– Я не знал!

– Что он наобещал тебе? Зачем вы перенесли площадку? Почему изменили место съемок?

– Я не знал!

Страх, что сдавил грудь, выплеснулся наружу и, задыхаясь от злости, я схватил ее за плечо: ладонь обожгло холодом, словно я коснулся ледяной глыбы. Но гнев и обида на то, что она не хочет услышать меня, заглушили боль.

– Нет! – кричал я, заглядывая ей в лицо, пытаясь прочитать на нем хотя бы намек на то, что она понимает меня. – Нет! Я не знал! Я не мог!

Как никогда в жизни, в этот миг мне хотелось, чтобы она кивнула, прищурившись, взъерошила мне волосы, став прежней насмешливой и надменной Кирой.

Кира всхлипнула, я отпустил ее, провел ладонью по щеке.

Я хотел, чтобы она поверила: я не мог ей помочь. Но больше всего я хотел вместе с ней сам поверить в это.

Кира вздрогнула, скривившись от отвращения, отбросила мою руку и отвернулась.

– Он говорил, ты давно на вебкаме, – оправдывался я, – что для тебя это просто работа, тебе нравится… ты знала, на что шла…

Мертвое лицо Киры исказила гримаса ненависти:

– Знала? Знала, что меня убьют? Значит, раз я снимала трусы перед камерой, можно со мной делать все, что угодно? Можно бить, резать, насиловать? Ты так считаешь? А ты молодец, быстро учишься…

Она кивнула в сторону лежавшего на полу Артура.

– Но я… но ты… ты же сама…

– «Сама» что? – Кира говорила громче, срываясь на крик. – Что «сама»? Сама виновата? Конечно! Я виновата! А он – нет. И ты – нет. И тот, кто деньги платил – тоже не виноват. Он же не пошел на улицу убивать хороших людей. Он заказал меня. Меня же можно…

Всхлипнув, Кира замахнулась. Пощечина выстрелом прозвенела на весь склад. Ударившись о темные остовы гробов, звук рассыпался на тысячи вскриков, швырнув меня в прошлое.

* * *

Съемки шли все чаще, и с каждым днем фантазия заказчика становилась все более извращенной.

Теперь Кира не просто раздевалась. В накинутой на плечи рубашке она сидела напротив экрана, вплетала в косу траурную ленту или украшала голову венком из искусственных цветов. А после острым лезвием ножа делала надрезы на руках, груди, бедрах и, томно глядя в камеру, слизывала кровь. К концу съемок порезы становились глубже, и красными каплями был усеян весь складской пол. И если раньше невидимый зритель, отдававший приказы, казался мне странным, то теперь, глядя на то, что вытворяла Кира, я думал, что он наглухо поехавший псих.

Я избегал смотреть на то, что происходит на «съемочной площадке», как называл Артур огороженное гробами место. Каждый раз, когда Кира начинала сладострастно извиваться, а на белой рубашке расплывались рубиновые капли крови, я чувствовал тошноту: острой болью сводило живот, горький ком подкатывал к горлу, я брал планшет и уходил на улицу.

Я рисовал, стараясь не думать о Кире, но даже стоя у дверей склада на холодном воздухе, я все еще чувствовал терпкий запах крови, смешанный с ароматом Кириных духов, и слышал тихие стоны, больше напоминавшие мольбы о помощи.

Поначалу с Кирой я почти не общался. Здоровался при встрече, помогал донести вещи, перевязывал бинтами изрезанные руки, наливал чай.

Она, сидя у меня в каморке, молча курила, а на прощанье, дожидаясь такси, натягивала ботинки на высоких каблуках и, взъерошив мне волосы, уходила.

А я продолжал рисовать. И с каждой новой съемкой девушки в моем планшете становились все больше похожи на Киру.

Однажды она приехала рано. Заметив на экране рисунки, начала разглядывать.

– Здорово! – Она смотрела на меня с восхищением. – Не знала, что ты художник.

Я смутился.

– Да нет, я не художник, это так, наброски. Я подрабатываю. Обложки делаю и все такое. Это просто… Платят немного, поэтому тут еще приходится. Сторожем…

– Ничего себе «просто»! – Кира удивленно покачала головой. – Я так и за сто лет не нарисую. А другие покажешь?

Я показал ей другие. Кира охала, хвалила, смотрела на меня с уважением, словно я делал что-то настолько необычное, чего никто никогда до меня не делал.

С этого момента мы подружились. Теперь она каждый раз приезжала заранее. Мы пили чай, я показывал ей рисунки, рассказывал про художку, дурацкую работу сторожем и тонкое покалывание в пальцах, которое бывает, если не выпускать стилус больше пяти часов, и про то, как безумно хочу победить в конкурсе, для которого вот уже полгода вечерами создаю рисунки. А она в ответ говорила о себе.

Как занималась баскетболом и играла за крутой столичный клуб. Как обещали позвать в сборную. Про травму колена, долгое восстановление, разбитые мечты, неудачный брак, развод и отчисление из команды.

И эти беседы роднили нас, делали ближе, отгораживая от огромного страшного мира, где остальные люди были богатые, успешные и точно знали, как нужно жить правильно.

Единственной темой, которую мы обходили стороной, был вебкам. Кира называла его «просто работа», но каждый раз после съемки, собирая вещи в красную спортивную сумку, она избегала смотреть мне в глаза, словно стыдилась и чувствовала неловкость.

Артур, казалось, не замечал этого.

– Ей нравится, – возражал он, когда я пытался поговорить о Кире, – ее никто не заставлял, сама согласилась. И клиент доволен. Мы делаем хорошее дело, Пашка. Спасаем мир. Я знаю клиента. Заказ у него брал. Уважаемый человек, должность высокая, денег полно. А в голове – бесы. Представь, не было бы Киры – он тогда вышел бы на улицу. Надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце, а исполнившееся желание – как древо жизни. Книга Притчей Соломоновых, глава тринадцать. Успокойся. Все довольны. И он, и она, и мы. Возьми деньги и ни о чем не думай.

И я, повторяя заклинание «она знала, на что шла», заглушал совесть, успокаивался, забирал деньги, стараясь не вспоминать красные, опухшие от порезов руки Киры.

Три дня назад, закончив очередную съемку, я заметил, как Кира украдкой вытирает с лица слезы. Потом она позвала Артура на разговор. О чем они говорили, я не слышал, но, вернувшись, Артур не глядя швырнул ей деньги, а она, не попрощавшись, выбежала со склада.

– Что? – Я кивнул в сторону убежавшей девушки.

Артур молчал, но по плотно сжатым губам, по прищуренным глазам я понял, что он злится.

– У тебя никто не хочет подработать? – вместо ответа спросил он, разглядывая список контактов в телефоне.

– Вместо Киры? – догадался я. – Нет, вряд ли.

– Жаль.

Он замолчал, набирая сообщение.

– Жаль. Обидно, если сделка сорвется.

– Она отказалась?

Артур кивнул, и мое сердце бешено забилось от радости. Желая казаться спокойным, я равнодушно спросил:

– Почему?

Артур, продолжая писать, пожал плечами.

От того, что Кира отказалась работать, я почувствовал облегчение, словно двери темницы, скованные из страха и сомнений, наконец открылись, выпустив меня на свободу. Я глубоко вздохнул, пытаясь унять волнение. С глупой улыбкой взял со стола планшет, прошелся по комнате. Но долго молчать я не мог.

– Ты с Кирой как познакомился?

Артур поднял глаза от телефона.

– Серега помог, сменщик твой бывший. Он до склада таксистом работал.

– Позвони ему. Может, еще кого посоветует.

Артур раздраженно махнул рукой.

– Серега все. Недоступен.

Артур вздохнул, положил мобильный на стол и вышел из комнаты. Его телефон отрывисто пискнул, принимая сообщение.

– Кто там? – недовольно крикнул Артур.

Я подошел. На экране светились три четверки.

– Не знаю, четверки какие-то.

Артур бросился обратно, схватил телефон, набрал номер:

– Да, да. Возникли трудности. Нужно…

Невидимый собеседник перебил, и я, хоть и не слышал, что он говорит, видел, как вытягивалось лицо Артура, бледнела кожа, и мелкие капли пота выступали на лбу.

– Понял. Принял, – коротко ответил он и нажал на отбой.

Затем быстро набрал чей-то номер.

– Привет, – сказал он, – прости, был не прав. Давай обсудим план…

* * *

Не знаю, сколько прошло времени, пока я стоял, прижимая руку к щеке. Артур, неподвижно лежавший на полу, шевельнулся, с трудом приподнявшись на локте, закашлялся. На его шее отчетливо горели синяки: багровые отпечатки пальцев. Он бессмысленно мотал головой, судорожно сглатывая слюну.

– Черт!

Кира вздрогнула:

– Вот ведь живучая тварь! Нужно торопиться. Мы должны закончить с ним до рассвета.

– Что? – не понял я. – Что закончить?

– Убить его.

Кира кивнула в сторону Артура.

– Но я не могу… Что я скажу утром?

– Кому?

– На работе.

– На какой работе? Ты до сих пор ничего не понял?

Кира наклонилась к моему лицу и тут же, коснувшись холодными губами лба, с силой оттолкнула. Боясь упасть, я схватился за темную лакированную крышку гроба.

Дерево под моими руками начало светлеть, растворяясь в темноте склада. Вместо коричневых стенок гроба я видел атласную ткань с бордовыми разводами от засохших пятен крови и себя с застывшим взглядом мертвых глаз.

* * *

В тот день мы изменили место съемки. Артур вытащил тяжелый чугунный крест во внутренний двор, воткнул его в землю, застелив площадку вокруг черным целлофаном. Стеллаж с ноутбуком поставил напротив.

– Последний день, – объяснил он, – клиент хочет нечто особенное.

Я знал, что сегодня к Кире присоединится другой актер. Артур все же сказал, отчего так долго отнекивалась Кира: она не хотела сниматься с кем-то еще. Но Артур умел уговаривать. Мне он приказал уйти.

– Нечего тебе тут делать, – заявил он, – во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. Екклесиаст, глава первая, стих восемнадцать.

Я не настаивал. То, что должно было произойти, пугало меня.

– Она сама согласилась, – убеждал я кричащую совесть, – это последний день. Все кончится. Она получит деньги и не будет сюда ходить.

Стоя на улице, я понял, что в спешке забыл взять планшет. Ничто не отвлекало меня, заглушая тревожные мысли. Я думал о Кире, о последнем особенном заказе, и мне хотелось броситься обратно. Разбить ноутбук, ударить Артура, швырнуть ему ключи от склада, уйти и никогда больше не возвращаться.

Но я не стал этого делать. «Она знала, на что шла, – думал я, – она сама…»

Измученный мыслями, я пошел за планшетом. «Никто ее не заставляет, все по согласию, – словно заклинание, повторял я, – она сама. Она знала, на что…»

Человек в черном плаще с накинутым на голову капюшоном стоял ко мне спиной. Руки Киры были привязаны к разным сторонам креста, ноги стянуты вместе. Длинная белая рубашка насквозь пропиталась кровью. Распущенные волосы прикрывали обнаженную грудь и темные, незаживающие раны. В руках незнакомец держал траурную ленту, которую медленно затягивал на шее Киры. Та мотала головой, дергала связанными руками, пытаясь вырваться.

– Нет! – кричала она. – Нет! Нет!

Парализованный страхом, я смотрел, как человек в плаще медленно, с наслаждением затягивал ленту. Как багровело лицо Киры, наливаясь кровью, как сжимались в кулаки привязанные к кресту руки.

– Нет, – думал я, – нет, это неправда. Она хорошая актриса. Она притворяется.

Человек в плаще резко отпустил ленту, Кира закашлялась, тяжело дыша, дернулась, хватая ртом воздух.

Человек в плаще отступил. Порывшись в кармане, вынул нож. Крик ужаса и отчаяния хлыстом рассек ночной воздух и тут же оборвался, заглушенный ладонью в латексной перчатке. Тонкое лезвие ножа бесшумно вошло в шею по рукоятку.

Кира выгнулась в предсмертной попытке освободиться. На миг я поймал ее взгляд. Зрачки Киры расширились, она, словно пытаясь выплеснуть на меня всю невыносимую боль, дернулась вперед, но тут же обмякла. Предсмертная судорога свела тело, обозначив синие, вздувшиеся вены на белых фарфоровых руках.

Динамики ноутбука зашумели, обозначив конец съемок. Невидимый зритель отключился от трансляции.

Мое сердце, застыв на мгновение, ухнуло, ударившись о ребра, застучало с удвоенной силой, словно хотело порвать грудную клетку и выскочить наружу. Приступом тошноты свело желудок. Зажимая рот, я выбежал с площадки и меня вывернуло прямо на складе.

Голова раскалывалась от боли, в ушах звенел дикий предсмертный крик Киры. В тупом оцепенении я достал телефон и набрал Артура.

Длинные гудки шли вечно. Время остановилось. Я смотрел, как человек в плаще, стараясь не испачкаться в крови, неторопливо отвязывает тело Киры от креста. Когда тело рухнуло на пол, он сунул руку под плащ и вытащил мобильник. Гудки прекратились.

– Зря ты, Пашка, вернулся, – спокойным голосом произнес Артур, – зря.

Артур стоял возле меня и на его лице не было ни капли раскаяния. Словно это не он только что убил Киру и спрятал в гроб завернутое в черный целлофан тело.

– Она знала, на что шла. Сама виновата.

Я молчал. Мысли путались, голова болела, но я радовался этой боли, желая, чтобы она никогда не закончилась. Боль искупала сомнения, давая право не думать о Кире.

– Горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы. Екклесиаст.

Глава седьмая, стих двадцать шесть, – говорил Артур.

Не глядя на меня, он собирал реквизит, клал сверху тела бордовые скатерти, черные траурные ленты, испачканные кровью, и шелковую накидку, в которую на съемки иногда наряжалась Кира.

Я не помогал.

Оглушенный случившимся, я стоял за его спиной и смотрел, как он стирает со стенок гроба блестящие липкие капли, подсвечивая себе телефоном, как внимательно разглядывает руки и одежду.

Телефонный звонок разорвал гнетущую тишину. Артур достал мобильник, и я снова заметил на входящем вызове четверки.

– Да, – ответил он.

Замолчал, слушая собеседника, искоса глянув в мою сторону, тут же отвел глаза:

– Понял. Принял.

Абонент отключился. Артур убрал мобильник в карман.

– Клиент доволен. Хочет повторить. Двойной тариф.

– Нет!

Я замотал головой:

– Нет! Я все. Я никому не скажу… Я не хочу…

– Я так и думал.

Мне не понравился его взгляд. Задумчивый, оценивающий. Так он смотрел на Киру, когда она отказалась работать. От плохого предчувствия свело живот. Я попятился, уперся спиной в стену.

Артур примиряюще развел руками.

– Не хочешь – не надо. Сейчас закончим – отдашь ключи. Желающие найдутся. Черт, а это что?

Он, с удивлением разглядывая пол, ткнул пальцем вниз. Я наклонился. Тонкое остро заточенное лезвие, которое так сладострастно облизывала Кира и на котором еще не застыла ее кровь, вонзилось мне в шею. Кислым привкусом крови боль наполнила тело. Комната закружилась. Немыми картинами, словно я листал галерею на телефоне, передо мной пронеслись знакомые лица: родные, друзья и Кира, с застывшим от ужаса и боли взглядом. Я рухнул на пол. Последнее, что я услышал перед тем, как навсегда лишился сознания, был голос Артура:

– Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. Екклесиаст, глава восьмая, стих четырнадцать.

* * *

Я смотрел на гроб со своим телом, на затянутые пеленой глаза Киры, на синие искусственные цветы, рассыпанные по грязному полу, и чувствовал, как внутри меня растет темный, гнетущий страх. И этот страх, словно гигантский ластик, начисто стирал все хорошее, что случилось в моей жизни. Я сполз на пол, закрыл лицо руками.

– Он был прав. За каждым агентом следует минимум два фантома, – сказала Кира и села рядом.

– Прости. – Я с трудом выдавливал из себя слова. – Я мог помочь… я струсил… прости.

Кира, словно не слыша, водила пальцем по кафелю, собирая рассыпавшиеся цветы, рисуя рядом с ними невидимые узоры. Мне хотелось, чтобы Кира начала кричать, злиться, орать самые жесткие, обидные слова, которые только знала. Я готов был выслушать все. Лишь бы она простила меня и, как прежде, протянув руку, взъерошила волосы. Но Кира молчала.

Смерть не решила моих проблем, не избавила от страха. Наоборот, она отправила меня в персональный ад, лишенный всякой надежды выбраться, потому что теперь я не мог ничего исправить.

– В шесть утра приедет грузовик, отвезет гробы на кремацию, – не глядя на меня, сказала Кира, – и все. Если дух пойман смертью, он заперт в теле и сохраняет силу. Древние говорили: чтобы отпустить душу, нужно сжечь тело. Когда нас сожгут, тела исчезнут. Мы больше не сможем ничего ему сделать.

– Откуда ты знаешь?

– Он рассказал. Мы вместе жили, он тебе не говорил?

Кира упорно не хотела звать Артура по имени.

– Переехал ко мне, когда стала тут работать. Говорил, что заботится. А на самом деле, наверно, следил, чтобы не сбежала раньше времени. – Кира вздохнула. – Я же и вправду ему верила, что делаю мир лучше. Спасаю от психов. – Она махнула рукой в сторону стеллажа, где обычно стоял ноутбук. – Я ведь только сейчас поняла, что он боится. Таких, как мы. Пока тело не предано земле или огню, дух имеет особую силу. Но теряет ее в присутствии живых. Поэтому он всегда был с людьми. И днем, и ночью.

Кира повернула голову в сторону Артура. Тот, сидя на полу, растирал рукой горло, кашлял, сплевывая кровавую слюну.

– Он нас видит?

Я следил, как Артур, опираясь на стену, поднялся, с трудом двинулся к выходу.

Кира покачала головой: «Нет».

Артур замер, прислушиваясь. Тонкая полоска света под дверью склада, мигнув, исчезла. Громкий сигнал грузовика разбудил спящую улицу.

– Опоздали, – Кира болезненно скривилась, – люди. Держи двери. Я сама все сделаю.

Кира встала за спиной у Артура. Он зябко поежился, потянулся к кнопке автоматического открывания. Я размахнулся, с силой ударил. Мой кулак прошел сквозь его пальцы. Я ничего не почувствовал, но Артур тут же отдернул руку, словно его пронзило током.

Он тихо выругался, снова потянулся к кнопке, и Кира схватила его за шею. Артур захрипел, стараясь вырваться, бросился вперед. Инстинктивно я отшатнулся, и Артур с размаху ткнул в кнопку. Двери поехали вверх. Я схватился за металлический край. Двери, протяжно скрипнув, застыли на месте. Подъемный механизм скулил, пытаясь закончить работу, но моя ненависть была сильнее. С наслаждением я смотрел, как Кира сжимает пальцы на горле Артура. Лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит, – хватая ртом воздух, он упал на колени.

С улицы снова посигналили. Хлопнула дверь грузовика. Водитель, выпрыгнув из кабины, двигался в нашу сторону, за ним шли грузчики. И чем ближе они подходили, тем слабее становились мои руки. Я больше не мог удерживать дверь.

Водитель с легкостью толкнул ее вверх, мои ладони разжались. Переступив через меня, он зашел на склад.

Кира еще пыталась сжимать пальцы, но силы оставили ее. Отпустив Артура, она, тяжело дыша, сидела на коленях и, словно пребывая в неведомом трансе, медленно раскачивалась.

Водитель оглядел склад, тихо присвистнул, заметив сидящего на корточках Артура, подозрительно принюхался:

– Пьяный, что ли?

– Все нормально, – прохрипел Артур.

Кашляя, хватаясь за стену, он поднялся, махнул рукой в сторону гробов с нашими телами:

– Забирайте на кремацию.

– А где Пашка? В гробу прячется?

Водитель, довольный шуткой, захохотал.

Артур криво усмехнулся:

– Прячется. Грузите.

Пошатываясь, он побрел к выходу. Но тут же, озираясь, вернулся. Со злостью выдернув с зарядки мой планшет, кинул его в сумку и выскочил на улицу.

– Что будем делать?

Мы вышли следом за Артуром.

– Поедем с ним. Устроим аварию.

Артур, стоя у машины, следил, как гробы с нашими телами медленно исчезают в металлическом брюхе грузовика. К складу он подходить боялся.

Погрузка прошла быстро. Водитель, махнув рукой, уехал. Артур достал телефон.

– Не разбудил? – Голос его звучал бодро. – Во вторник начинаем. Ты готова? Отлично! Сейчас приеду.

– Видишь?! – Кира от злости стукнула кулаком по машине. – Ничего не изменится. Она тоже сама согласилась. Сама виновата!